Социальное сиротство: условия, механизмы и динамика эксклюзии (социокультурная интерпретация)

9. Анализ современного политического дискурса о сиротстве позволяет выделить три его типа: дискурс социальной опасности, социального самооправдания и социальной интеграции. Дискурс социальной опасности влечет за собой исключение детей-сирот из общества. Дискурс социального самооправдания рассматривает детей как жертв нерадивых родителей и обвиняет неблагополучную семью. Зарождающийся дискурс социальной интеграции рассматривает сиротство как проблему общества в целом. Ребенок предстает, в рамках этого дискурса, как активная развивающаяся личность, а решение проблемы социального сиротства видится в интеграции и сотрудничестве всех институтов общества. Наиболее распространенными в настоящее время являются дискурс социальной опасности и социального самооправдания, не способствующие успешной интеграции детей-сирот в общество.

10. Изменение дискурсов меняет социокультурные практики: в связи с распространением дискурса социального участия большое значение приобретает забота о здоровье воспитанников, а становление дискурса социальной полезности сопровождается усилением роли труда в воспитании детей-сирот. Влияние политического дискурса на жизнь современных интернатных учреждений обнаруживается в практиках их взаимодействия с общественными организациями, добровольными объединениями граждан. При смене дискурсов могут возникать «переходные» типы практик: так при переходе от дискурса социальной опасности к дискурсу социальной полезности возникает практика изоляции трудновоспитуемых в специальных учреждениях, которая обосновывала их исключение как необходимый шаг для оптимизации использования остальных воспитанников в качестве трудового ресурса.

11. В условиях интернатного учреждения сосуществуют властные правила и практики сопротивления, причем те и другие работают на воспроизводство исключения. Основными механизмами воспроизводства исключения в социокультурных практиках современного интернатного учреждения являются: отчуждение, ограничение в общении, карательная система интернатного учреждения, отсутствие у воспитанников возможности получать достоверную информацию и принимать решения о своем будущем и пр. В то же время неформальные связи дают возможность детям применять некие обходные тактики в противовес существующим правилам. Это расширение возможностей коммуникации, завоевание дополнительного пространства, альтернативные практики питания и т.п. Пользуясь своей меткой «сироты», дети подкрепляют существующую систему и свое место в ней.

12. Российскими исследователями и практиками социальной работы разработан ряд методов преодоления социальной эксклюзии, способствующих пополнению социальных и культурно-образовательных ресурсов детей-сирот. Однако, как показывают результаты включенного наблюдения, мероприятия, нацеленные на социальную инклюзию, зачастую осуществляются вне связи с повседневными практиками ребенка в интернатном учреждении, что снижает их действенность. Преодолению социальной эксклюзии могла бы способствовать разработка и реализация в интернатном учреждении общей концепции деятельности, которая не только включала бы меры воспитательного характера, но и была бы нацелена на преобразование повседневности учреждения, способствовала становлению новых, более гуманных жизненных практик.

Практическая значимость работы определяется потребностью изучения особенностей проявления и механизмов воспроизводства социальной эксклюзии в современной России, а также разработки системы мер, способствующих социальной инклюзии уязвимых групп населения. Данные исследования могут быть использованы при концептуализации социальной политики в изучаемых регионах и муниципалитетах, выявления потенциала социальной защиты и местного сообщества в преодолении эксклюзии, анализа и последующего внедрения форм активной социальной самопомощи, как весьма перспективного направления социальной политики в свете реформы местного самоуправления. Результаты анализа могут быть полезны при разработке мер социальной защиты по уменьшению социального исключения детей-сирот и их социальной интеграции. Основные положения диссертационного исследования могут быть использованы органами государственной власти, Министерством образования, Министерством труда и социального развития, сотрудниками интернатных учреждений при решении проблем безнадзорности и беспризорности для формирования концепции профилактики социального сиротства.

Наряду с этим результаты диссертации могут быть использованы для развития соответствующих направлений в современном социологическом знании: социологии культуры, социальной политики, социальной стратификации, социологии личности, а также в учебном процессе при разработке лекционных курсов и спецкурсов по этим направлениям.

Апробация и внедрение результатов исследования. Основные положения, выводы и рекомендации, содержащиеся в диссертации, докладывались на заседаниях кафедры социологии и политологии Педагогического института Южного федерального университета, на отечественных и международных научных конференциях: на Всероссийской научно-практической конференции «Молодежная политика Российской Федерации: проблемы и перспективы» (г. Москва, 2000 г.); Всероссийском симпозиуме «Психологическая поддержка инновационных процессов в транзитивном обществе» (г. Москва, апрель 2001 г.); Региональной конференции «Семейные формы жизнеустройства детей-сирот: пути организации, проблемы, психологическая поддержка» (г. Ростов-на-Дону, сентябрь 2001 г.); Региональной конференции «Пути и судьбы детского движения» (г. Ростов-на-Дону, май 2002 г.); Всероссийской научно-практической конференции «Развивающаяся личность в системе высшего образования России» (г. Ростов-на-Дону, май 2002 г.); Региональной научно-практической конференции «Опыт межведомственного взаимодействия в профилактике безнадзорности и правонарушений» (г. Ростов-на-Дону, декабрь 2002 г.); Региональной научно-практической конференции «Толерантность и нетерпимость в России» (г. Азов, декабрь 2004 г.); Международной конференции «Childhoods - 2005. Children and Youth in Emerging and Transforming Societies» (г. Осло, Норвегия, июнь-июль 2005 г.); Международной научной конференции «Социально-гуманитарное знание: прагматический аспект» (г. Ростов-на-Дону, декабрь 2005 г.); IV Международной научной конференции «Социальная политика: вызовы XXI века» (г. Москва, декабрь 2005 г.); Всероссийской научно-практической конференции «Социальные науки: опыт и проблемы подготовки специалистов социальной работы» (г. Екатеринбург, апрель 2006 г.); Всероссийском социологическом конгрессе «Глобализация и социальные изменения в современной России» (г. Москва, октябрь 2006 г.); V Международной научной конференции «Социальная политика: вызовы XXI века» (г. Москва, февраль 2007 г.); Всероссийской научно-практической конференции «Современное сиротство: социокультурный портрет» (г. Челябинск, февраль 2007 г.); XIV годичном собрании Южного отделения РАО (г. Ростов-на-Дону, май 2007 г.) и др. Материалы диссертационного исследования применяются в преподавании курсов «Социология», «Методология социологического исследования» на кафедре социологии и политологии ПИ ЮФУ и спецкурса «Актуальные проблемы теории и практики социальной работы» на кафедре гуманитарных дисциплин Азовского филиала РГСУ, а также в деятельности Министерства общего и профессионального образования Администрации Ростовской области.

Основные положения диссертации отражены в научных публикациях общим объемом 35,2 п.л., в том числе в двух авторских монографиях, научных публикациях в центральных периодических изданиях, статьях в научных журналах и сборниках.

Структура работы. Диссертация состоит из введения, 5 глав (16 параграфов), заключения, библиографического списка использованной литературы и 9 приложений.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ ДИССЕРТАЦИИ

Во введении обосновывается актуальность темы, отражается степень разработанности проблемы, представлены объект, предмет, цель, задачи и гипотеза исследования, отражена теоретико-методологическая и эмпирическая база, излагаются научная новизна и основные положения диссертационного исследования, раскрывается его практическая и теоретическая значимость.

Первая глава «Теоретико-методологические основания исследования социальной эксклюзии» раскрывает социокультурные основания и сущность концепта социальной эксклюзии; его место в соответствующем предметном поле. В первой главе автор анализирует работы как западных, так и отечественных ученых, изучающих проблемы социального исключения. Здесь же представлены философско-социологические подходы, наиболее актуальные, с точки зрения автора, для социокультурной интерпретации социальной эксклюзии; раскрывается примененная автором методология синтетического контекстуального анализа, представляющего собой синтез концепции социальной эксклюзии с российским социокультурным контекстом в его динамике и своеобразии.

Автор раскрывает социокультурный генезис концепции социального исключения, прослеживая историю появления и закрепления концепта эксклюзии в западноевропейском социально-политическом и научном дискурсе. Широкое распространение концепции эксклюзии автор связывает с изменением социальной структуры западных обществ во второй половине ХХ в. и обострением в них социальных проблем: бедности, маргинальности и депривации. А поскольку актуальность этих проблем и сейчас, в начале ХХI в., не теряет своей значимости, то концепция социальной эксклюзии продолжает оставаться весьма популярной и в наши дни.

Истоки теории социального исключения обнаруживаются в макроэкономических теориях, в концепции стратификации, опирающейся на идеи К. Маркса и М. Вебера, а также в теории структурации Э. Гидденса и концепции социальных изменений П. Штомпки. Очень широкий и многогранный, концепт эксклюзии охватывает целый спектр социальных, экономических, политических аспектов.

Анализируя работы современных зарубежных ученых, посвященные проблемам социального исключения (П. Абрахамсон, Д. Армстронг, Ф. Армстронг, Р. Аткинсон, Л. Бартон, Б. Бэрри, В. Джадд, Дж. Дэвис, Н. Кабир, Р. Кастель, Э. Килмюррей, Г. Крейг, Р. Левитас, Р. Листер, А. Марш, Д. Маллинс, Ф. Паркин, Дж. Перси-Смит, С. Погам, Э. Праут, Р. Рэндольф, К. Сарасено, Х. Сильвер, П. Стройбель, У. Уилсон, Ф. Фаррингтон и др.), автор обнаруживает такие признаки социальной эксклюзии, как динамичность, многомерность, кумулятивность, нарушение социальных связей. Систематизируя работы зарубежных ученых, автор показывает, что процессы и состояние исключения рассматриваются в них на уровне индивидов, групп и общества в целом и связываются зарубежными учеными с ослаблением одной или нескольких социальных систем. На основе осмысления работ названных авторов, отмечается, что исключение нарастает вследствие интенсивных социально-экономических преобразований в обществе и приоритетно для экономической сферы и рынка труда, оно означает недостаточность ресурсов и перспектив для исключенных. Различные трактовки понятия исключения связаны с определенными социально-политическими решениями, которые они влекут за собой. Важнейшей мерой по преодолению социального исключения является социальное включение (инклюзия), основанное на активном участии индивидов и групп в жизни общества.

Сопоставляя концепт социального исключения с родственными ему понятиями бедности, социального неравенства, андеркласса, маргинальности, депривации, автор заключает, что, частично перекрываясь с каждым из них, исключение несет в себе множество новых смыслов и имеет ряд существенных отличий, поскольку подразумевает такие признаки, как динамичность, многомерность и кумулятивность. При этом в центре внимания оказываются процессы взаимодействия между индивидом и обществом, условия социального участия и социальной интеграции индивидов и групп.

Анализ работ отечественных ученых Т. Бараулиной, В. Бойкова, Ф. Бородкина, Г. Владимировой, Р. Емцова, М. Локшина, К. Муздыбаева, Н. Тихоновой, Н. Черниной, В. Шмидт, К. Южанинова, С. Ярошенко, Е. Ярской-Смирновой и др., в которых раскрываются отдельные стороны проблемы социальной эксклюзии в современном российском обществе, позволил автору сделать вывод о том, что российские ученые чаще всего рассматривают экономические аспекты социального исключения, в то время как социокультурные его особенности остаются мало изученными.

Опираясь на философский (В.Ж. Келле и М.Я. Ковальзон, Ю.М. Резник), деятельностный (Г.С. Денисова и М.Р. Радовель, Г.В. Драч) и антропологический (К. Гирц, Дж. Б. Томпсон) подходы к пониманию феномена культуры и основываясь на идеях социологии культуры (Д. Крейн, Л. Ионин, Ф. Тенбрук), понимании сущности социокультурного как единства культурного и социального (А.С. Ахиезер, Н.И. Лапин, П. Сорокин, П. Штомпка), автор предлагает собственную методологию социокультурной интерпретации социальной эксклюзии, разрабатывая ее как синтез концепции эксклюзии со специфическим российским социокультурным контекстом в его своеобразии и динамике.

Предложенный в работе синтетический контекстуальный анализ развивает идеи К. Гирца о необходимости рассмотрения любого явления в рамках социокультурного контекста. При этом в понятие контекста автор вкладывает множество смыслов, понимая его, во-первых, как собственно социокультурную, социально-экономическую, социально-политическую специфику России; во-вторых, как социокультурную и культурно-географическую специфику различных ее территорий (регионов России, типов поселений) и, в-третьих, как специфику социально-исторического и культурно-исторического развития России, которую можно обнаружить в динамике, своеобразии этапов (периодов) российской истории. Таким образом, анализ социальной эксклюзии осуществляется в работе с погружением в российский контекст, рассматриваемый в его синхронии и диахронии.

Автор изучает социальное исключение на всех уровнях социальной реальности: на макро-, мезо- и микроуровне. На макроуровне исключение обусловлено нарушениями в функционировании социальной системы в целом, обострением существующих и возникновением новых социально-экономических, политических, социокультурных проблем и соответствующей социальной политикой государства. Социальное исключение может подкрепляться или, напротив, ослабляться под воздействием множества социальных, экономических, политических, культурных факторов, образующих самый широкий контекст, в котором существует та или иная социальная проблема. На мезоуровне исключение связано с функционированием социальных институтов и сообществ, ключевых для тех или иных исключенных групп (для детей-сирот такими институтами оказываются семья и институт государственной поддержки детства), и повседневными практиками, в которых проявляется социальное исключение. На микроуровне исключение будет тесно связано с отсутствием или наличием у индивида ресурсов, необходимых для социального включения. Большое значение на микроуровне приобретают экономический, социальный и культурный капитал исключенных индивидов и групп как ресурс, наличие которого может служить «лекарством от исключения» - потенциалом для расширения социального включения и участия.

Влияние особенностей российского социокультурного контекста на социальное исключение автор обнаруживает на каждом из этапов социализации личности ребенка-сироты. Поскольку на этапе раннего детства наиболее влиятельным институтом социализации является семья, то именно состояние и динамика этого социального института становятся факторами роста или снижения уровня социального сиротства. Первичная социализация личности ребенка-сироты в стенах интернатного учреждения имеет значительные отличия от нормальной социализации в семье. Однако не менее важным фактором здесь оказываются те условия, которые обеспечиваются ребенку в подобном учреждении. На этапе вторичной социализации будущность выпускника интернатного учреждения зависит как от тех социальных, культурных, экономических ресурсов, которые он успел накопить на этапе первичной социализации, так и от тех возможностей, которые открываются перед ним в экономической, политической, социальной и духовной сферах общества.

Осуществляя в исследовании территориальный подход, автор акцентирует внимание на особенностях социокультурной среды обитания исключенных, поскольку территория будет в значительной мере определять доступные для индивидов ресурсы, которые могут помочь (или помешать) им преодолеть социальное исключение. Исследуя особенности проявления социальной эксклюзии в социокультурном контексте городского и сельского типа поселений, диссертант опирается на труды М. Вебера, Г. Зиммеля, Ж. Бодрийара, Ф. Тенниса, изучавших социокультурные феномены и процессы, свойственные городскому и сельскому образу жизни.

В то же время, с точки зрения ресурсного подхода, теории неэкономических форм капитала П. Бурдье, наличие или отсутствие необходимых экономических, социальных, культурных ресурсов является важнейшим фактором социальной эксклюзии. Это позволяет диссертанту классифицировать исключенных по показателю наличия у них того или иного типа ресурсов, который будет определять характер и степень социального исключения.

Рассматривая социальное исключение как процесс, диссертант анализирует не только его статичные показатели, но и динамику: «точки перелома», в которых процессы исключения и включения сменяли друг друга, изменяли свою направленность или интенсивность. Поэтому автор обращается к российскому социально-историческому, культурно-историческому контексту, к рассмотрению своеобразных этапов развития российского общества, акцентируя внимание на кризисных, критических для советской и постсоветской России периодах ее истории. В качестве таких кризисных периодов автор выделяет три, которые традиционно считаются наиболее тяжелыми в новейшей истории России и которые всегда упоминаются в литературе и публичном дискурсе как периоды всплеска сиротства. Это Октябрьская революция и Гражданская война, Великая Отечественная война, перестройка и постперестроечный период.

Погружение в специфический российский социально-исторический и социокультурный контекст позволяет автору изучить как механизмы воспроизводства эксклюзии в конкретных социокультурных практиках, так и его интерпретацию в идеологии, дискурсе.

Следуя идеям социального конструктивизма, наиболее полно раскрытым в концепции социального конструирования реальности П. Бергера и Н. Лукмана, автор считает важным изучить, как социальная проблема (в частности, социальное сиротство) интерпретируется и переинтерпретируется социальными акторами, какие смыслы они в нее вкладывают.

По мнению автора, как в советское время, так и сегодня, российское государство остается ведущим субъектом социальной политики, и политическая идеология представляет собой основной фактор ее формирования. Именно государство, властные структуры оказывают определяющее влияние на проблематизацию социального сиротства. Господствующая интерпретация проблематики социального сиротства в значительной степени определяет выбор стратегии по отношению к этой социальной группе: стремление к интеграции в общество или, напротив, к социальному исключению. Поэтому первоочередное значение приобретает анализ политического дискурса.

Политический дискурс неоднороден, в нем можно выделить несколько устойчивых типов, которые могут как меняться во времени, так и оказаться достаточно стабильными. Поэтому необходимо подвергнуть анализу все типы дискурса и изучить, как они изменялись в кризисные периоды развития российского общества. Предлагаемая диссертантом технология анализа дискурса основана на том, что в каждом типе дискурса дети-сироты являются действующим лицом, представляющим собирательный образ с определенными, различающимися характеристиками. Этот образ получает какое-либо наименование, выраженное семантически в текстах, что очень важно, поскольку процедура называния составляет основу любого высказывания.
В дискурсе формируются разные представления о том, что это за образ и какими поведенческими характеристиками он обладает. В каждом типе дискурса этот образ по разному представляет сущность проблемы сиротства и предлагает разные меры по ее разрешению, определяет те действия, которые следует предпринимать в решении проблемы сиротства. И эти действия могут способствовать интеграции детей-сирот в общество или, напротив, приводить к социальному исключению. Таким образом, политический дискурс в данном случае выступает фактором, запускающим механизм эксклюзии/инклюзии.

Сами же механизмы исключения диссертант прослеживает в повседневных практиках интернатных учреждений для детей-сирот. При этом учреждения рассматриваются автором как динамические социокультурные и социально-исторические образования, проявляющиеся в конкретных практиках. Практики интернатных учреждений анализируются автором в единстве властных практик («правил», негласно установленных теми, кто обладает властью их устанавливать) и практик сопротивления власти («тактик» слабых, способов противостояния тех, кто оказывается в подчиненном положении). При этом диссертант опирается на известную модель дисциплинарного общества М. Фуко и понятие «тактик» М. Де Серто.

Для того чтобы изучить, каким образом происходит социокультурное воспроизводство исключения в практиках интернатного учреждения, автор применяет два взамодополняющих метода анализа практик - диахронный и синхронный (В.В. Волков, О.В. Хархордин), что позволяет учесть своеобразие этапов социально-исторического развития России и ее социокультурные особенности.

Во второй главе «Типология социальной эксклюзии в современном российском обществе и место в ней группы детей-сирот» автор типологизирует эксклюзию, опираясь на территориальный и ресурсный подходы, а также интерпретируя интерпретации образа клиента, обнаруженные у работников социальных служб. Важным исследовательским вопросом, решаемым автором в данной главе, является определение специфического места, занимаемого группой детей-сирот в общей типологии социальной эксклюзии.

В центре внимания автора оказываются особенности социокультурной среды обитания исключенных, поскольку социокультурное пространство в значительной мере определяет доступные индивидам ресурсы, которые могут помочь (или помешать) им преодолеть социальное исключение. Опираясь на данные массовых опросов Левада-Центра, автор выдвигает предположение о различной природе социальной эксклюзии в условиях городского и сельского типа поселений. Затем, привлекая идеи Э. Тоффлера, Г. Зиммеля, Ж. Бодрийара и Ф. Тенниса о сущности социокультурных процессов и феноменов в крупных городах и сельской общине, диссертант обосновывает, что социокультурные условия города будут способствовать социальному исключению, разрушая социальные связи между людьми, в то время как село в целом вытесняется на периферию социального пространства (отсутствие развитой социальной инфраструктуры является одним из значимых факторов эксклюзии в сельской местности).

Типологизация, приведенная в диссертации, основана на данных эмпирического исследования, проведенного под руководством автора в рамках межрегионального проекта «Региональные модели социальной защиты и их влияние на социальное исключение (на материалах Республики Татарстан, Ростовской и Иркутской областей)», проводившегося в период с апреля по декабрь 2006 г. Исследование, проведенное в трех регионах России: Ростовской и Иркутской областях и Республике Татарстан, имеющих разный уровень социально-экономического развития, было реализовано методом кейс-стади. В качестве кейсов были выбраны изолированный поселок Новониколаевский в черте г. Казани; город Шахты в депрессивной угольной зоне; поселок городского типа Хужир, расположенный на побережье озера Байкал. В рамках каждого кейса на основе изучения нормативно-правовой базы, статистики, анализа документов и официальной репрезентации социальной ситуации в регионах и муниципалитетах, из экспертных интервью со специалистами муниципальных и региональных органов власти в области социальной защиты населения, включенного наблюдения и интервью с местными жителями изучались: особенности каждого поселения (социально-экономические и социально-демографические показатели, занятость и миграция, развитость социальной сферы и пр.); развитость и поддержка местного сообщества, его роль в преодолении социального исключения; социальная защита населения и ее роль в борьбе с эксклюзией.

Проведенное диссертантом исследование подтвердило предположение о высокой значимости учета особенностей социокультурной среды для анализа процессов социальной эксклюзии. Результаты анализа кейсов позволили выделить два вида социальной эксклюзии: городскую и сельскую. Для городской эксклюзии наиболее важным фактором оказался разрыв социальных сетей, одиночество. Сельская же эксклюзия оказалась не только тесно связанной с эксклюзией территориальной, но и одновременно с отсутствием развитой социальной инфраструктуры (основные факторы социального исключения в сельских поселениях - недоступность получения медицинского обслуживания, низкие доходы, плохие бытовые условия, невозможность использовать все положенные меры социальной защиты). Анализируя положение детей-сирот в изучаемой социокультурной среде, автор заключает, что поскольку как в городе, так и в селе, лучшей защитой от социального исключения является поддержка местного сообщества, то одной из самых страдающих от эксклюзии групп являются выпускники интернатных учреждений. Теряя за время пребывания в учреждении социальные связи (родственные, дружеские, соседские), они оказываются без той существенной помощи, которая оказывается местным сообществом более активным и вовлеченным в его жизнедеятельность группам - пенсионерам, многодетным семьям, малообеспеченным гражданам.

С другой стороны, автор, опираясь на мнение отечественных и зарубежных ученых - приверженцев ресурсного подхода - о том, что результаты исключения будут тем более угрожающими, чем менее доступны ресурсы, необходимые для социальной инклюзии, классифицирует индивидов (группы) по степени социального исключения в соответствии с их ресурсной обеспеченностью.

Согласно теории неэкономических форм капитала П. Бурдье, классификация осуществляется по наличию экономического, культурного и социального ресурсов. Здесь автор привлекает идеи Н.Е. Тихоновой и Н.М. Давыдовой, которые описывают ресурсный подход как новую теоретико-методологическую парадигму в исследовании социальной стратификации и подчеркивают его плодотворность для изучения социальной структуры современного российского общества. Однако, в отличие от названных известных ученых, диссертант обращает внимание не столько на абсолютные и объективные, сколько на относительные и субъективные показатели социальной эксклюзии (в частности, в авторской интерпретации большое значение приобретает самоидентификация индивида, отнесения себя к группе исключенных или, напротив, интегрированных). В целом авторская позиция, по сравнению с работами Н.Е. Тихоновой, предполагает исследование скорее микро-, нежели макроуровня социальной реальности, и позволяет определить ресурсную обеспеченность индивидов, принимая за норму не средний показатель по стране, а характеристики местного сообщества.

По степени эксклюзии/инклюзии автор выделяет восемь типов индивидов (групп), из которых один находится в благополучной ситуации и не подвержен риску эксклюзии; у трех - риск исключения есть, хотя он и не столь высок, причем у каждого типа риски обусловлены разными причинами и потому требуют разных мер по снижению; еще три находятся в зоне высокого риска и один в абсолютно неблагоприятной ситуации и, безусловно, подвержен эксклюзии. В то же время, деятельность социальных служб направлена, прежде всего, на преодоление необеспеченности экономическими ресурсами. Недостаток социального ресурса способна частично компенсировать система социального обслуживания, однако если у клиента не формируются собственные социальные сети, то может возникнуть полная зависимость от социальной защиты. Наиболее проблематичным является преодоление дефицита культурного ресурса. Явно недостаточна социальная поддержка тех групп населения, которые не обеспечены одновременно всеми типами ресурсов.

Одной из таких групп, по данным автора оказываются дети-сироты, выпускники интернатных учреждений (тип 8). К тому же, именно эта группа, испытывая сильнейший дефицит ресурсов, имеет меньше всего шансов на их пополнение и зачастую относится социальными службами в разряд «безнадежных», что не способствует их социальной инклюзии.

И, наконец, с точки зрения социокультурного анализа важным является понимание глубинных мотивов и внутренних установок тех специалистов, которые определяют (пусть и в ограниченном масштабе области или муниципалитета) стратегии социальной защиты населения в отношении исключенных групп и непосредственно осуществляют ее. Опираясь на идеи понимающей социологии М. Вебера, автор попытался извлечь из текстов интервью со специалистами те смыслы, которые они вкладывают в деятельность института социальной защиты населения в целом и собственную деятельность в частности.

Социокультурный контекст преодоления социальной эксклюзии составляет взаимодействие традиционных ценностей российской культуры (общинность, самопожертвование, соборность и др.) с западными ценностями либерализма. Трансформация системы ценностей, сопровождающая переход от государственного патернализма к либеральной модели минимальных гарантий, приводит к противоречиям в социальной сфере: отсутствию единой комплексной государственной социальной политики; разнонаправленным тенденциям формирования социальной политики в регионах; двойственности социокультурных установок акторов поля социальной политики.

Как оказалось, клиенты и социальная помощь в профессиональном дискурсе представлены как взаимосвязанные категории. Практика социальной работы формирует у специалистов два типа образа клиента, которые вряд ли часто встречаются «в чистом виде»: это иждивенец, не заслуживающий особого сочувствия, и человек, действительно попавший в сложную ситуацию, которому необходимо помочь. Различаются эти типы степенью собственной активности клиента (приложение личных усилий) и некоторыми личностными качествами, которые (не) вызывают симпатию у специалистов.

У специалистов, работающих в сфере социальной защиты населения, образ клиента-«иждивенца» вызывает отторжение и нежелание оказывать социальную помощь, а клиент, который определяется как «действительно нуждающийся в социальной помощи», не всегда может ее получить, поскольку необходимая помощь нередко оказывается за пределами профессиональной компетенции социального работника. Граница между двумя этими типами клиентов является размытой, ее определение носит субъективный и ситуативный характер. Различаются прагматические (целерациональные) и нравственные (ценностно-рациональные) представления о роли социальной защиты населения в обществе. Рациональная позиция - это позиция «человека государственного», она получает политическое и экономическое обоснование. При этом подразумевается, что социальная защита защищает общество и государство, служит средством социальной интеграции. Также социальная защита понимается как разумная экономическая мера, способная поддержать тех, кто испытывает временные трудности. Другая часть специалистов считают более важными нравственно-этические мотивы, и рассматривают защиту обездоленных как важнейший этический принцип.

В третьей главе «Эксклюзия как социальный процесс: опыт анализа детей-сирот» исследуется социальное исключение на этапах социализации личности ребенка-сироты, обосновывается процессуальный характер эксклюзии, изучаются особенности протекания этого процесса в различных социокультурных контекстах.

Институциональные причины формирования социального сиротства автор обнаруживает, прежде всего, в дисфункциях института семьи. Влияние родительской семьи на этапе ранней социализации отмечается в работах различных отечественных и зарубежных ученых.

Однако социокультурные особенности среды по-разному влияют на причины размещения детей в интернатных учреждениях разных стран. Анализируя данные шотландской администрации и британской ювенальной юстиции, исследований английских исследователей Дж. Трисэлиотиса, М. Боланда, М. Хилла, Л. Ламберта, А. Синклера, А. Гиббса, Д. Бериджа, А. Броди, Э. Кендрика, Э. Беббингтона, Дж. Майлза и др., диссертант выявляет следующие основные факторы размещения детей в интернатных учреждениях Великобритании: социально-экономические проблемы (бедность, плохие жилищные условия, безработица родителей); социально-психологические проблемы (жестокое обращение с детьми, отсутствие заботы со стороны родителей, разрушение семейных связей); школьные (образовательные) проблемы (например, непосещение школы или слабую успеваемость) и правонарушения, совершенные самими подростками.

С начала 90-х гг. ХХ в. многие отечественные социологи стали поднимать тему кризиса института семьи, подразумевая ее неспособность выполнять те функции и ту роль в обществе, какую семья призвана выполнять и выполняла всегда. Всплеск социального сиротства в постсоветский период отмечается именно в низкоресурсных группах населения. Анализируя данные отечественных ученых С.Н. Кабанова, В.П. Култыгина, Л.И. Кунельского, М.А. Можиной, Л.Н. Овчаровой, Е.Б. Бреевой, Н.М. Римашевской, М.Н. Руткевич, Г.И. Осадчей, И.Ф. Дементьевой, Т.А. Гурко, А.Н. Елизарова, Т.И. Шульги, Л.Я. Олифиренко, И.А. Двойменного, В.А. Лелекова, И.И. Гуртовой, Н.К. Бинеевой и др., а также результаты собственных исследований, автор обнаруживает ряд факторов неблагополучия, характеризующих семьи группы риска: социально-экономические; медико-социальные; социально-демографические; социально-психологические и социально-педагоги-ческие; криминологические; алкоголизм и наркомания. И хотя экономические факторы в России имеют большое значение как фактор сиротства, однако не менее важны слабость социального ресурса и плохая социальная адаптированность самой матери, вынужденной оставлять ребенка в интернатном учреждении.

В результате сравнительного анализа автор заключает, что социкультурные особенности России и Великобритании влияют на причины размещения детей в интернатных учреждениях. Хотя в обоих странах дети оказываются в интернатных учреждениях вследствие социально-экономических (бедность, плохие жилищные условия, безработица родителей) и социально-психологических (жестокое обращение с детьми, отсутствие заботы со стороны родителей, разрушение семейных связей) проблем, однако для Великобритании приоритетны социально-психологические и семейные проблемы, тогда как для России - социально-экономические (бедность и снижение жизненного уровня населения). Возможно, в России проблемы этого порядка пока остаются «невидимыми», поскольку скрыты за более кричащими проблемами бедности. К специфическим факторам эксклюзии в британском обществе следует отнести школьные (образовательные) проблемы, например непосещение школы или слабую успеваемость, тогда как в России это принадлежность семьи к определенной категории: например, неполная или многодетная семья, семья родителей-инвалидов и пр. Из этого можно заключить, что эксклюзия в российском обществе в значительной степени носит «приписываемый» характер и является скорее социально (а не личностно) обусловленной.

Диссертант делает вывод о том, что дети и молодежь попадают в интернатные учреждения, уже имея опыт влияния множества факторов, связанных с социальным исключением, кроме того, они испытали разрыв со своими семьями, школой и сообществом. А поскольку их родительские семьи относятся к низкоресурсным группам населения, то уже на этапе ранней социализации дети испытывают дефицит экономических, социальных и культурных ресурсов.

На этапе первичной социализации основной оказывается не семейная, а институциональная ее форма. В отсутствие важнейшего института социализации - семьи - реальный состав агентов социализации ограничен коллективом сотрудников учреждения. Диссертант рассматривает условия интернатного учреждения как еще одну ступень в процессе социализации, ограничивающую доступные детям-сиротам ресурсы. Опираясь на данные британских (С. Хайден, Дж. Годдарт, С. Горин и К. Ван дер Спек, Д. Беридж, А. Броди, Э. Кендрик, Т. Ридж, Дж. Миллар, К. Вайт и др.) и российских (В.Н. Ослон, В.И. Слуцкий) исследователей и собственные данные, автор доказывает, что воспитанники интернатных учреждений испытывают социальную, пространственную депривацию и изоляцию, которая отрицательно сказывается на их личностном развитии. Субкультура интернатного учреждения не способствует накоплению у воспитанника таких культурных ресурсов, которые составят его культурный капитал в последующей взрослой жизни. Если же говорить о социальных ресурсах воспитанников, то следует заметить, что как зарубежные (Р. Эмонд, Э. Бильсон, Р. Баркер, А. Синклер, А. Гиббс, Д. Беридж, А. Броди), так и отечественные исследователи, единодушно утверждают, что помещение в интернатное учреждение скорее всего приведет к распаду или еще большему ослаблению этих связей. Диссертант делает вывод, что на этапе первичной социализации, проживая в интернатном учреждении, дети-сироты оказываются лишенными необходимых социальных ресурсов, что, безусловно, усиливает риски исключения и снижает возможности последующей инклюзии.

Как показывает автор, на этапе вторичной социализации выпускников интернатных учреждений, их возможности нормальной социальной интеграции становятся еще более призрачными. Данные зарубежных (С. Чьюинг и Э. Хет, Д. Болдуин, Б. Колс и В. Митчел) и отечественных (Г.В. Семья, И.Б. Назарова) исследователей подтверждают весьма низкий образовательный и квалификационный уровень выпускников. Сопоставляя данные Министерства труда и социального развития РФ и Министерства образования РФ, автор обнаруживает, что на поверку сведения о росте образовательного уровня выпускников интернатных учреждений хотя и соответствуют действительности, но этот рост является весьма незначительным, и около половины детей-сирот получают лишь неполное среднее образование. Не удивительно, что они могут получить лишь низкооплачиваемую, неинтересную, неквалифицированную работу, отсутствуют перспективы развития и роста.
К тому же, в отличие от британских данных, российские показатели свидетельствуют не о количестве получивших образование, а лишь о количестве поступивших в учебные заведения, что совсем не одно и то же! При выборе жизненных стратегий большинство ребят вместо проявления активной экономической позиции пытаются получить максимум того, что может дать статус «сироты» или «оставшегося без попечения родителей». Таким образом, автор приходит к закономерному выводу, что социальное исключение детей-сирот в российском обществе является социальным процессом, на каждом из этапов которого ребенку все сложнее прорвать «порочный круг» эксклюзии и вписаться в социум.

В четвертой главе «Отечественный политический дискурс о сиротстве как фактор воспроизводства/преодоления эксклюзии» исследуется динамика отечественного политического дискурса о сиротстве в кризисные периоды развития российского общества.

Автор рассматривает политический дискурс как основной фактор формирования социальной политики государства. Если в дореволюционной России основной упор в борьбе с беспризорностью делался на семейном воспитании и благотворительности, то в Советской России реализовывалась коллективистская модель социальной защиты детей-сирот на основе социального воспитания и государственной опеки над ними. В современной России государство хотя и стремится к либерализации социальной политики и сокращению расходов на социальные нужды, но не намерено полностью выпускать социальную защиту детства из поля своей ответственности и влияния. Поэтому как в советское время, так и сегодня, государство остается ведущим субъектом социальной политики, и политическая идеология представляет собой основной фактор ее формирования. Господствующая интерпретация проблематики социального сиротства определяет выбор стратегии общества в целом по отношению к этой социальной группе: стремление к интеграции в общество или, напротив, к социальному исключению.

Опираясь на идеи теоретиков дискурсивного подхода Л. Витгенштейна, П. Рикера, М. Фуко, Н. Филлипа, Т. Лоуренса, С. Харди и применяя метод критического дискурс-анализа Н. Феркло, автор исследует дискурсы о сиротстве в кризисные периоды развития российского общества в XX-XXI вв., обращая внимание на три наиболее острые, критические из них - Октябрьскую революцию и Гражданскую войну, Великую Отечественную войну, перестройку и постперестроечный период.

Для анализа использовались материалы Государственного архива Ростовской области и СМИ (газетные публикации и радиопередачи).

В первой половине 20-х гг. ХХ в. автором выделено четыре устойчивых типа политических дискурсов: социальной опасности, социального участия, социальной ответственности и социальной полезности, им соответствует определенная позиция: от исключения до интеграции. Каждый тип дискурса выражает определенное отношение к сиротам: полное исключение и отчуждение, признание ущербности и жалость, восприятие детей-сирот как объекта социальной помощи и, наконец, осознание социальной полезности.

Дискурс социальной опасности (исключение и отчуждение). Наибольшая степень отчуждения характерна для тех типов дискурса, которые представляют детей-сирот несущими опасность для остального общества. Эта опасность может осознаваться как криминальная (рост преступности, правонарушений) или как эпидемическая и гигиеническая (рост заболеваемости, грязь, хаос). Следствием дискурсивного подчеркивания чуждости будет социальное исключение вплоть до физической изоляции. Дискурс социального участия (признание ущербности и жалость). Это шаг по направлению к социальной интеграции, когда детские проблемы оказываются в центре внимания. Акцент здесь делается на социальной недостаточности, физической или моральной ущербности детей. Тяжелая ситуация, в которой они оказались, вызывает чувство жалости, но далеко не всегда подкрепляется конкретными мерами по решению проблемы сиротства. Дискурс социальной ответственности (дети-сироты как объект помощи). Этот тип дискурса можно рассматривать как еще один шаг в сторону по направлению к социальному включению детей-сирот. На место отторжения и обвинения приходит признание необходимости оказания помощи. Однако ребенок воспринимается не как активный, действующий субъект, а как объект социальной помощи. Дискурс социальной полезности (интеграция детей-сирот в общество). Этот тип дискурса рассматривает детей-сирот как социальный ресурс, будущих взрослых, которые могут и должны приносить пользу обществу. Оказание помощи детям рассматривает как своего рода социальная инвестиция в будущее развитие общества. Осознание социальной полезности способствует решению проблем сиротства посредством социальной интеграции и участия в жизни общества.

В период Великой Отечественной войны мы смогли выделить лишь один тип дискурса. Дискурс социального единения (советский народ - одна семья, сироты - дети всего народа). Дискурс о детях-сиротах в годы Великой Отечественной войны являлся органичной частью широкого политического дискурса, призванного объединить советский народ в стремлении к победе над врагом. Дети-сироты в военный период обобщенно представлены во властном дискурсе как «наши дети», дети всего советского народа. Помощь им озвучена как общезначимое, патриотическое дело, долг не только перед их родителями, но и перед Родиной. Конечной целью являлась подготовка детей к будущей мирной жизни как полноправных граждан страны Советов. Этот тип дискурса безусловно можно отнести к интегрирующим, способствовавшим быстрому преодолению социального исключения детей-сирот. Однако логика, на которой был основан этот тип дискурса: заботливое отношение к детям как ответ на героизм и самопожертвование их родителей, оправдывавшая себя в период тяжких испытаний военных лет, привела к печальным последствиям в период мирного времени. К концу 1946 г. упоминания о сиротах в политическом дискурсе становятся все более редкими, а в 1948-1950 гг., когда среди контингента воспитанников детских домов все чаще появляются дети матерей-одиночек и родителей, отбывающих наказание в местах лишения свободы (следствие послевоенных репрессий), упоминания о сиротах и вовсе исчезают из официальных источников. Дети тех родителей, которые не соответствуют представлениям о советском человеке, не могут уже претендовать на внимание и заботу со стороны власти.

Современный политический дискурс о сиротстве оказался достаточно разнородным. Дискурс-анализ позволяет выделить 3 его типа: дискурс социальной опасности, социального самооправдания и социальной интеграции.

Дискурс социальной опасности (исключение и отчуждение). Образ ребенка-сироты в данном типе дискурса практически не отличим от образа его сверстника 20-х гг., чаще всего он воспринимается как угроза криминализации общества. Дискурс социальной опасности влечет за собой исключение детей-сирот из общества. Дискурс социального самооправдания (поиск виноватых), пожалуй, самый распространенный в современной России тип политического дискурса о сиротстве. Соглашаясь с тем, что сиротство представляет серьезную проблему, его носители ищут виноватых в сложившейся ситуации. Чаще всего в проблемах сиротства обвиняются неблагополучные семьи. Этот тип дискурса рассматривает детей как жертв нерадивых родителей и обвиняет неблагополучную семью. Он может способствовать как усилению профилактической работы с родителями, так и вести к ужесточению социального контроля и исключению самих неблагополучных семей. Дискурс социального партнерства (интеграция общества в решении проблем детей-сирот). Этот тип дискурса признает существование проблемы семейного неблагополучия, однако предлагает другой путь ее решения: не усиление социального контроля, а оказание социальной помощи и поддержки не только со стороны государственных структур, но и профессиональных объединений, общественных организаций, СМИ. То есть решение проблем детей-сирот представляется как некое коллективное действие, предполагающее интеграцию различных сил общества и государства. Ребенок предстает с точки зрения этого дискурса как активная развивающаяся личность, а решение проблемы социального сиротства видится в интеграции всего общества, в сотрудничестве государственных структур, общественных организаций, профессиональных объединений, СМИ.

Изменение дискурсов во времени обнаруживает, как меняются возможности интеграции в общество детей-сирот. Если в период Великой Отечественной войны единственный поддерживаемый властью тип дискурса способствовал социальной интеграции детей-сирот, то и в послереволюционный, и в современный период дискурсивное пространство значительно более вариативно. Удивительно стойким оказался дискурс социальной опасности, ведущий к социальному исключению детей-сирот и рассматривающий их как угрозу стабильности и правопорядку в обществе. «Промежуточными» по степени исключения/включения в послереволюционный период оказались дискурс социального участия и дискурс социальной ответственности, не имеющие полного аналога в современности. В то же время, в 20-е гг. практически не появляется современный образ сироты как жертвы нерадивых родителей. Наиболее позитивными с точки зрения интеграции детей-сирот в общество в разное время оказались три очень разных типа дискурса: в основе дискурса социальной полезности (1920-1926 гг.) лежит идея о том, что дети-сироты должны быть включены в общество, поскольку могут стать его полезными членами; дискурс социального единения (1941-1946 гг.) рассматривает помощь детям-сиротам как общезначимое, патриотическое дело, долг не только перед их родителями, но и перед Родиной, а дискурс социального партнерства (2003-2006 гг.) видит роль детей-сирот в том, что необходимость разрешения проблемы сиротства должна послужить отправной точкой к интеграции всего российского общества.

Автор заключает, что наиболее распространенными в настоящее время являются дискурс социальной опасности и социального самооправдания, не способствующие успешной интеграции детей-сирот в общество. Об уменьшении социального исключения и включении детей-сирот в общество можно будет говорить лишь тогда, когда укрепится дискурс социальной интеграции и в дискурсивном пространстве получит приоритет идея общей ответственности в ее конструктивном выражении.

В пятой главе «Механизмы воспроизводства/преодоления эксклюзии детей-сирот в практиках интернатных учреждений» автор анализирует, как специфика социально-исторического и культурно-исторического развития России, проявляющаяся в динамике, своеобразии периодов российской истории, отражается в механизмах воспроизводства эксклюзии в конкретных социокультурных практиках интернатных учреждений.

Для того чтобы изучить, каким образом происходит социокультурное воспроизводство исключения в практиках интернатного учреждения, автор применяет два взаимодополняющих метода анализа практик - диахронный и синхронный. Рассмотрение социальной действительности как совокупности практик, имеющих пространственно-временную организацию, предполагает необходимость отстранения для их изучения. При этом диахронный анализ заключается в оперировании исторической дистанцией, которая дает возможность дистанцирования за счет того, что изучаемые практики существенно отстоят во времени. А синхронный анализ пользуется антропологическими техниками дистанцирования и имеет дело с процессами воспроизводства практик в повседневности.

Имея в виду, что основной задачей учреждений является обеспечение нормальной жизни ребенка и его успешной социализации, автор определяет необходимые для этого условия и анализирует, как они реализовывались в практиках интернатных учреждений в кризисные периоды развития российского общества. При этом диссертант опирается на разработанную и представленную во второй главе типологию исключенных, основанную на ресурсном подходе. Это позволяет установить, как менялись практики интернатных учреждений в обеспечении своих воспитанников необходимыми для социальной инклюзии ресурсами.

Осуществляя диахронный анализ, автор оперирует лишь неким «обобщенным образом» интернатного учреждения. Для анализа использованы материалы Государственного архива Ростовской области (ГА РО), материалы газет военного времени (центральный орган Советов депутатов трудящихся СССР, газета «Известия» за 1943-1946 гг.; центральная газета Ростовской области «Молот», 1944 г.), данные современных российских исследователей и результаты собственных исследований автора. Диссертант приходит к выводу, что изменение практик социальной заботы о сиротах происходит под влиянием смены идеологии - причем эта зависимость существовала не только в политизированном советском обществе, сохраняется она и в современной России.