Развитие казачества в современном российском обществе (социальный опыт донского казачества)

Применительно к казачеству данное теоретическое положение раскрывает основные пути и способы социологической рефлексии казачества: во-первых, его развитие является естественно историческим процессом, действующим независимо от закономерностей, что мы видим в политико-правовом сословном подходе; во-вторых, абсолютизируется уникальное, специфическое в казачестве, не давая возможности серьезно сосредоточиться и рассмотреть проблемы взаимозависимости казачества и остального общества.

Если определять казачество как этносоциальную группу, действующую в рамках антиномии субъективное - объективное, коллективное - индивидуальное, макро- - микроуровень, которые являлись и остаются составной частью социологии Коркюф Ф. Новые социологии. СПб., 2002. С. 9., можно столкнуться с проблемой неэффективных позиций. С этой целью классическая социологическая мысль является полезной с точки зрения выделения социальности путем закрепления бинарных способов мышления.

Моделируя описание казачества через контекст классической социологии, можно отметить, что главными сферами эмпирической идентификации казачества в таком случае выступает объективная реальность социальных фактов Дюркгейм Э. Метод социологии. М., 1995. С. 21.. Это означает, что исследуются коллективистские представления, принимающие форму внешнего принуждения, и объективные по отношению к воле, к сознанию отдельных индивидов.

Исследование при таком выборе должно сосредоточиться на выявлении институциональных и структурных параметров казачьего движения, к каковым относятся социальный статус казачества в обществе, социальные нормы, организация функции, предписываемые или соответствующие интересам казачества. Акцент на коллективное, как отмечает Ф. Коркюф, вызывает обратную реакцию, которая состоит в методологическом индивидуализме Коркюф Ф. Указ. соч. СПб., 2002. С. 21.. Предлагая субъективистскую модель для объяснения казачества, на первый план выступает реконструкция мотивации. Те или иные явления, описываемые и подпадающие под феномен казачества, рассматриваются как результат агрегирования этих индивидуальных действий, продиктованных этими мотивациями. Коркюф Ф. Указ. соч. СПб., 2002. С. 21.

Можно предвидеть, что несоответствие казачества, как описываемого феномена, структурным и институциональным критериям, может привести к мысли о социальной незрелости, аморфности, маргинальности и резко снизить исследовательский интерес. Но есть и другой, не менее важный, социологический аспект: если мы рассматриваем казачество в критериях социально-стратификационного подхода, предстает неоднородность общности, которая интегрирована на основе общей исторической памяти (предки - казаки) или претензий на восстановление исторической справедливости. В таком исследовательском контексте казачество может рассматриваться либо как коллективная форма социального реванша проигравших в результате социальной трансформации групп населения, или деятельности казачьей элиты, ориентированной на самопредставительство, на защиту собственных интересов от имени казачества, выполняющую субстициональную роль.

Концепт социального становления П. Штомпки раскрывает имманентное движение, в котором социальные практики в сфере повседневной жизни помогают осмыслить то, что является логикой социальных перемен. В процессе становления казачества важно представить критерии, которые бы свидетельствовали о том, почему происходил и происходит выбор людей в пользу казачьей самоорганизации, каким образом ресурс прошлого, историческая память трансформируются в интегрирующую силу, что требует рассмотрения казачьего движения, как зависящего от конфигурации социальных и политических обстоятельств, относящихся к периоду 90-х годов.

Это положение подтверждается тем, что до сих пор в той или иной степени в казачьем движении существует комплекс неудовлетворенности исторических претензий, что регулярно «всплывающие на поверхность» тенденции казачьего сепаратизма означают, что движение несет в себе результаты и расказачивания, и процесса распада Советского Союза, и дезинтеграционных процессов, происходивших в формирующемся российском социально-политическом пространстве.

Обратной стороной предлагаемого методологического выбора является наблюдение и интерпретация отношения казачества к ключевым вопросам российской жизни, а именно, его социальное самоопределение и оценка институциональных и структурных изменений, происходящих в российском обществе.

В данном исследовательском контексте самоопределение рассматривается как социальное качество, обретаемое в процессе развития, т.е., подверженное изменениям и даже трансформациям. Тогда становится ясным, почему общность казачьей судьбы не имела принципиального значения для консолидации казачества как всероссийской структуры. Региональные условия, которые к тому времени стали оформляющими на постсоветском пространстве, диктовали свою логику.

Именно концепт двойной структурации, организации и легитимации/ самолегитимации казачества можно признать адекватной теоретико-методологической платформой для объяснения описываемых нами процессов. Таким образом, встает задача формирования многокритериальной теоретической модели, которая бы рассматривала общее и специфическое в развитии казачества в контексте структурно-деятельностного подхода.

Автором последовательно реализуется идея социального становления и развития казачества, выявление тех факторов, которые, давая возможность эмпирической идентификации, содержат логику социальных изменений, раскрывают в этом отношении совокупность критериев, применение которых дает возможность выявить инвариантность в динамичности позиций, динамике отношения к ключевым вопросам российской общественной и общественно-политической жизни.

Глава 2 «Казачество в социальной структуре российского общества» содержит социологическую экспликацию положения казачества в социальной структуре российского общества, а также она направлена на раскрытие социоструктурных детерминант развития казачества, социально-статусных позиций и состояния социальной интеграции в российском обществе.

В параграфе 2.1 «Социоструктурные детерминанты развития казачества» выявлены как внешние, связанные со становлением структуры современного российского общества, так и социально-имманентные условия, определяемые социальной и социокультурной спецификой казачества.

В подтверждение своего статусного положения казаки хотели бы видеть определенные социальные гарантии, которые закреплены и основываются на их правовом статусе, на включении в государственную службу. Традиционализм казачества выражается в том, что государственная служба является серединным слоем, позволяющим существовать скромно, но с чувством собственного достоинства. Отсюда, возникает предположение, что страхи и тревоги, вызванные социальным расслоением, удержание от падения на социальное дно, приводят к трансформации этакратизма в социальную ориентированность, надежду в новом социальном порядке найти нишу, которая бы позволяла, апеллируя к традиции, обеспечить относительно стабильный социальный статус.

Автор подчеркивает, что схема социального взаимодействия казачества проявляется в обеспечении стабильного социального порядка внутри казачьей общности и, по возможности, нейтрализации социального расслоения. Динамика социального движения казачества обнаруживает приоритет в гарантированной социальной карьере и не может считаться достиженческой. Тем не менее, в подтверждение своего социального статуса, открыты пути для казачьего предпринимательства, которое, к сожалению, ограничено низкой конкурентностью, по сравнению с крупными бизнес-структурами. В то же время казачество сторонится и преобладающего в мелком и среднем предпринимательстве теневого полукриминального и криминального характера.

Выявлено, что в настоящее время происходит игнорирование, собственно, социальных и социокультурных интересов казачьей общности. Государство, которое считает своей основной обязанностью поддерживание социальной мобильности путем обеспечения гарантированного промежуточного минимума беднейшим слоям населения, в реальности воспроизводит собственность.

В социально-экономическом плане можно сказать, что респонденты, являясь проводниками традиционных ценностей, сочетая их с равенством возможностей для мужчин и женщин в образовательном, профессиональном и культурном отношении, задаются определенным ориентиром на желательность сглаживания социальных противоречий в обществе. Судя по позициям респондентов, их социальные претензии не связаны с социально-имущественным статусом, но интересы казачества не могут быть в полной мере реализованы в обществе, где они обозначены антагонистично, неустойчиво, конфликтно Россия - трансформирующееся общество. М., 2001. С. 102.. Размещено на Allbest.ru

Также следует отметить, что в процессе социальной стратификации общества преобладают разъединительные тенденции. В этом аспекте казачество выступает за расширение возможностей легальных каналов социальной мобильности, прежде всего за образование и воспитание. Отвечая на вопрос: «За что сегодня ответственно казачество в первую очередь?», респонденты на первое место ставят «за возрождение традиций народа» (64,3 %); «за возрождение духовности», «за возрождение патриотизма», «за самосохранение казачества».

Социальные интересы - обеспечение справедливости (15,5 %), за возрождение народного хозяйства (6,8 %) - являются периферийными по отношению к тому, что мы называем сферой духовности и традиций. В условиях господства рыночных отношений такая позиция казаков может выглядеть конфликтной. Но в обществе, которое, пережив период дикого капитализма, обращается к традициям, казаки, аккумулирующие традиции, представляются группой, которая в отличие от мифического среднего класса может внести действительный вклад в социальную консолидацию в условиях, когда ликвидация разрыва между богатством, рынком и бедностью не представляется скорым и успешным делом.

Одним из важнейших социоструктурных компонентов выступает относительная социальная однородность, отсутствие социально-имущественного расслоения в казачьем обществе, что приводит к определенной социальной селекции, воздвижению барьеров на пути выходцев из низших, маргинализированных слоев населения, вносящих социальную неопределенность, социальные обиды и социальную зависть, и элиты, видящей в казачестве инструмент для реализации собственных личных интересов или удовлетворения властных амбиций.

Полагая, что социальное расслоение российского общества, возникшие социальные диспропорции ставят барьеры на пути социально-профессиональной дифференциации внутри казачества, но, одновременно, попыток социальной самоизоляции, можно отметить, что в целом казачество определилось в региональной социальной среде, хотя по отношению к социоструктурным тенденциям, происходящим в российском обществе, прослеживается настороженная или отрицательная оценка, что, конечно, связано как с традиционностью казачества, так и с тем, что в социостратификационном аспекте казачество нельзя рассматривать как обладающий социально-имущественными и социально-профессиональми характеристиками слой.

Параграф 2.2 «Этносоциальность и формирование социального статуса казачества» содержит попытку осмысления взаимовлияния этносоциальности как доминирующей формы социальности на социальный статус казачества и коллективных статусных претензий на отношение к этносоциальным параметрам.

Казачество в контексте возрождения устами своей интеллигентской элиты заявило о существовании особого казачьего народа, к которому применимы критерии репрессируемого, дискриминируемого, подвергшегося депортации в период советской власти. Расказачивание воспринималось как насильственная попытка геноцида, лишение национального самосознания и ассимиляции казачества. Такие резкие заявления, с одной стороны, способствовали политической консолидации, давали повод для определенных властных амбиций, с другой - настораживали общество, серьезно обеспокоенное волной этнонационализма, этносепаратизма в России.

Анализ сделанного казачеством пути в новейшей российской истории показывает, что этнический акцент со временем постепенно угасает, на его место приходит попытка серьезного непредвзятого анализа того, какова история казачества, что происходит с казачеством в современности и каковы перспективы казачества в будущем. В социальной структуре российского общества казачество не подпадает под критерии традиционной социально-стратификационной теории, делающей упор на социально-имущественное расслоение. Для казачества социальная мобильность связывается с возрождением традиций и обычаев, с усилением влияния на сферу духовности, культуры, образования, с бережным отношением к казачьим традициям и последовательной государственной политикой в отношении казачества.

Указанные составляющие свидетельствуют о том, что в казачьей общности доминируют настроения особости казачества как части российского народа, имеющего собственную этническую и социокультурную специфику.

Наибольшее влияние на казачество, конечно, оказал факт достижения реестрового статуса, который определил, на наш взгляд, не столько крен в сторону сословности, возрождения военно-сословных традиций, сколько социальное самочувствие казачества, которое изменилось в пользу умирения, перевода этнических амбиций в ресурс взаимодействия с государством.

Анализ результатов проведенного социологического исследования свидетельствует о том, что в казачьем движении превалирующей является позиция, что казаки - это часть русского народа, обладающего особой культурой и традицией (70,7 % респондентов). Меньшинство (8,4 %) придерживаются мнения, что казаки - это особый народ, что указывает на чрезмерность амбиций или, действительно, архаичность позиций, увлеченность стариной. Размещено на Allbest.ru

Между тем, сословность казачества разделяется только 9,8 % опрошенных. Это говорит о том, что в социальном самочувствии казачества есть понимание того, что существуют общесоциальные вопросы, которые касаются каждого россиянина, затрагивают его жизнь, как связанные, собственно, с казачеством, с культурой и традицией. Обнаруживается взаимокорреляция между тем, что казаки должны нести ответственность за сферу культуры и духовности, и обладанием особой культурой и традициями. Такая позиция является и оборонительной, и наступательной.

Согласно позиции автора, в настроениях респондентов ключевым является выявление потомственности, связи с предыдущими поколениями, родословная (60,7 % респондентов). Гордость за казачье прошлое, основание считать себя казаком по наследственному статусу может выглядеть как не отвечающее современным условиям, ограничивающее социальную мобильность, намек на социальную кастовость. Но данную позицию можно интерпретировать как нежелание сделать казачество номинальным обществом, убрать барьеры на пути посторонних и размыть, тем самым, характер казачьего движения.

Следует подчеркнуть, что в условиях сложностей социального воспроизводства, миграции молодежи в города и за границу, старения казачества возникает проблема возрастного ресурса. Так в казачье сообщество, в основном, входят представители старшего и среднего поколений.

Что касается экономического возрождения казачества, то здесь речь идет прежде всего о решении земельного вопроса, об обеспечении казачества необходимыми финансовыми, материально-техническими, организационными и правовыми ресурсами для ведения казачеством экономической деятельности и становления казачьего предпринимательства, ориентированного на ментальность и традиции казачьего общества. Безусловно, экономическая самостоятельность осознается как горькая необходимость в условиях господства рыночных, денежных отношений.

Только каждый десятый респондент выступает сторонником возврата прежних социальных привилегий.

Сегодня налицо позиция, характеризующая социальную самостоятельность, уверенность, связанная с продолжением преемственности, в которой этничность используется не для национального самоопределения, получения статуса титульной нации, а ориентирована на возрожденческий контекст, удовлетворение культурных, хозяйственных и образовательных запросов. Особо следует отметить то, что социально-статусные позиции современного казачества не несут социально конфликтного потенциала, связаны со стремлением использовать ресурсы социальной самоорганизации, что также заставляет пересмотреть представления о том, что казачество стремится стать на иждивение государственной службы.

Автор делает выводы, что социальное позиционирование казачества, во-первых, складывается из принадлежности к базовым социальным слоям населения в контексте использования принадлежности к казачьей общности, преимущественно по наследственному, поколенческому признаку. Во-вторых, социальная самооценка доминирует над установками на сохранение традиций, культуры и уклада жизни. В-третьих, респонденты, ставя приоритетными вопросы культурного и экономического возрождения, ориентированы на наращивание социального авторитета казачества в современном российском обществе.

В параграфе 2.3. «Пути и способы интеграции казачества в социальную жизнь современного российского общества» исследуются внешние и внутренние условия интеграции казачества в современное российское общество.

Казачество является этносоциальной интрагруппой - группой, объединяющей выходцев из различных социальных и социально-профессиональных слоев на основе общей исторической памяти и преемственности традициям, осознания себя казаком, что социальное позиционирование казачества связано со сферами, которые, на первый взгляд, являются традиционными, вступают в противоречие с логикой развития рыночного общества, но несут в себе мощный социально-консолидационный потенциал.

Гибкость подходов, поиск оптимальных схем взаимодействия с обществом и государством являются отличительной чертой казачьей элиты. Интеграция казачества в российское общество не может развиваться по однотипным схемам, которые предъявляются к другим социальным и социально-возрастным группам населения. Во-первых, казачья общность и так ощущает себя частью российского населения, следовательно, речь может идти о задействовании социального потенциала казачества для решения общезначимых социальных проблем. Во-вторых, вопрос состоит в том, что казачество на протяжении всей истории утверждало себя как интегрированная с государством, но достаточно социально самостоятельная зрелая группа. Следовательно, речь не идет о периоде социального ученичества, подготовительности казачества к выполнению современной социальной миссии. В-третьих, для казачества характерна трезвая оценка собственных возможностей, реальное понимание тех проблем, которые существуют внутри казачьей среды и по отношению к ней со стороны общества и государства.

Для казачества характерно стремление к «монополизации» сферы традиционности, т.е. сферы, в которой ни одна из новых социальных групп не может утверждать себя в качестве носителя субъекта российской духовности.

Субъективные критерии стратификации казачества выявляют идею существования отношения казачества к другим группам по их приверженности традициям, духовным ценностям или сохранении исторической памяти. Особое место в казачестве в позиции респондентов занимает сближение социальной дистанции между казаками, когда социальное расслоение игнорируются. Водораздел проходит между реестровым и общественным казачеством, что, конечно, является внутренней проблемой казачьего движения, которую респонденты не склонные выносить на «всеобщее» обозрение.

Отношение казаков к объединению казачества является в целом положительным, но, учитывая региональную специфику, респонденты достаточно сдержанно, а иногда и ревностно относятся к идее назначения верховного атамана казачьих войск.

На наш взгляд, респонденты осознают как необходимость интеграции казачества в общество, так и то, чтобы через систему образования, культуры, молодежного воспитания оно становилось узнаваемым, ясным обществу, возродился и формировался его позитивный социальный образ. Казачьи традиции наиболее важны в семейной сфере, в курсах по основам православия (38,1 % : 59,7 %).

Для авторского понимания важно, что, во-первых, интеграция казачества в современное российское общество происходит, хотя и на основе массовых традиционных представлений с ориентацией на новые социальные реалии и расширение социального и социально-профессионального спектров деятельности; во-вторых, предоставление равных возможностей казачеству во избежание как социальной дискриминации, так и социальных привилегиях в контексте более широкой социальной самостоятельности при помощи государства; в-третьих, донское казачество ощущает себя полностью интегрированным в региональное сообщество, но на уровне страны выражает неудовлетворение невысоким социально-экономическим статусом и уровнем влияния и участия в формировании казачьей политики государства.

Глава 3 «Институциональные параметры развития казачества» посвящена социологическому исследованию институционального аспекта развития казачества, а также условий формирования институциональных возможностей казачества. Размещено на Allbest.ru

Параграф 3.1. «Логика институционализации донского казачества» направлен на раскрытие содержания институциональных «площадок» функционирования и развития казачества.

Институциональные изменения казачества необходимо рассматривать в контексте трансформации социальных институтов российского социума, разрушения институциональных форм советской эпохи и возникновения базовых институтов нового социального порядка. Это означает, что следует отметить институциональные различия, которые характеризуют казачество по сравнению с другими группами населения.

Во-первых, несмотря на определенную стихийность, в отличие от групп населения, пустившихся в «рыночное плавание», казачество характеризовалось сохранением и повышением социального статуса, что не приводило к социальной и социально-профессиональной деградации.

Во-вторых, если рыночные навыки в российском обществе практически не сформировались или принимались как «воображаемые», казачья организация опиралась на организационный, структурный, институциональный опыт дореволюционного периода, что, в какой-то степени, приводило к нежизнеспособности отдельных форм, но в целом давало возможность устойчивого развития.

В-третьих, методом «проб и ошибок» казачье движение выработало основные формы институциональных изменений, связанные с тем, что, наряду с существующими институтами, возникают и новые функциональные заместители.

Институционализация казачества совмещала использование традиционных форм и способов социальной жизни и введение, заимствование, конструирование новых, включенных в этот процесс как движением снизу, так и влиянием казачьей элиты. Не решив главного вопроса, какое казачье сообщество можно создать, какие цели оно должно преследовать, на основе чего реализовывать приоритеты, нельзя выработать более или менее рациональную стратегию развития.

Институционализация казачества преимущественно происходит на организационном уровне, уровне достаточно показательном и чувствительном к изменениям в обществе и государстве. Слабая развитость форм социального взаимодействия на повседневном уровне ведет к тому, что респонденты полагают, что, хотя моральная легитимация казачества уже произошла, намеченные к реализации цели, конкретные социальные установки и практические шаги могут быть реализованы только при усилении внимания к нему государства, и это при том, что казачье сообщество должно придерживаться принципа симметричного партнерства.

«Издержки» легитимации и легализации казачества осознаются респондентами в том, что на вопрос: «Ощущаете ли Вы потребность узнать больше о казачьих традициях и истории казачества?» 66 % дают положительный ответ. Это имеет отношение к тому, что до сих пор именно традиционный ресурс выступает очень важной структурой самовоспроизводства казачества, что действие новых норм, достаточно ограничено, и к нововведениям необходимо относиться осторожно, особенно, если они исходят «со стороны».

Самодостаточность моральной легитимации накладывает отпечаток на понимание институциональных изменений, которые могут совершаться только с ведома всего казачьего сообщества, и роль атаманов, казачьей элиты состоит в том, чтобы правильно предугадывать настроения казаков и двигаться в направлении реализации социальной миссии казачества, взаимодействовать с государством, но не слиться, не интегрироваться с государственными институтами.

Полагая, что донское казачество в основном определилось в своих отношениях с государственным и социальным институтом, следует отметить, что, как и для большинства традиционного населения, более высоким уровнем доверия у них пользуются Вооруженные силы Российской Федерации и церковь (12,6 % и 34,5 % соответственно), как традиционные социальные институты, пользующиеся авторитетом и доказавшие свою позитивную роль в российской истории. Размещено на Allbest.ru

С учетом требований, предъявляемых казаками к несению казачьего звания, казачьего статуса, автор приходит к выводу, что наряду со стержневой мейнстримовой опорой на традиционные институты, есть потребность расширения институциональных ресурсов на основе переопределения отношений с государством, с учетом социальной самостоятельности казачества, и нежелания следовать образцам корпоративизации, преследующей российское общество.

Логика респондентов понятна, так как если казачье сообщество будет восприниматься как политическая структура, то его социальные шансы существенно понижаются в связи с лоббистскими интересами экономических, политических и корпоративных структур. В целом подобные обстоятельства влияют на настрой казачьей общины в отношении к тому, что институционализация казачьего движения, хотя и завершилась организационно, что достаточно для представления социальной и политической субъектности, однако не произошло формирования новой институциональной среды, которая бы позволяла казакам и осознавать свою принадлежность к казачеству, и выполнять социальную миссию.

В параграфе 3.2. «Институциональные деформации в развитии казачества» выявляются деформационные воздействия, влияющие на эффективность институциональных возможностей казачества, и определяются условия, способствующие снятию институциональных барьеров на пути наращивания социального потенциала казачества.

Автором установлено, что моральная самолегитимация, как результат традиционализма, опоры на историческую память в качестве основного социального ресурса, имеет, с одной стороны, позитивное значение выражается в том, что, в отличие от других социальных групп, казачество не пережило период стремительного спада и не испытало шоковый эффект от проводимых преобразований. С другой стороны, настроения респондентов достаточно аморфны в отношении общественной деятельности, если не считать, что приоритетное значение приобретают сферы культуры и воспитания.

На взгляд автора, проблема институциональной деформации в становлении казачества состоит в том, что само казачество, являясь организацией, не до конца выполняет заявленные функции. Во-первых, речь идет о том, что представление о казачестве, обращенное к сфере духовности, не соответствует реальному участию организации в культурной жизни регионов. Во-вторых, приоритетность духовной сферы, сферы традиций, патриотизма, отвечая запросам респондентов, осложняет восприятие казачества в обществе, так как именно в этих сферах не существует однозначных критериев оценки деятельности, и стремление респондентов к локализации, «работе» внутри казачьего сообщества, не стимулирует потребность в правовых ресурсах как инструменте социальной ответственности.

Характерно, что институциональный барьер заключается в том, что, сосредоточившись на организационных вопросах, вопросах возрождения, построения вертикали власти внутри казачьей общины, недостаточно разработаны институциональные условия, связанные с правовой и социальной нормативностью, в отношении законодательных и социальных инициатив казачьего сообщества. В этом смысле показательно, что, признавая солидарность донского казачества с другими казачьими войсками на основании «мы - один народ» (46,7 %), респонденты не сформулировали позицию относительно того, в каких формах видится солидарность, тем более, что актуальная степень солидарности оценивается невысоко (высокой ее считают только 10,1 % респондентов).

Очевидно, что одной из важнейших причин возникающих кризисов в казачьей среде является слабость внешнего социального фона, групп социальной поддержки, которые выражают доверие и эмпатию заявленным целям казачества. Действительно, если брать сферу воспитания молодежи, она является одной из актуальных в российском обществе, но почему-то в этих вопросах модальный российский респондент ждет помощи от государства, от региональной власти, в крайнем случае, от местного самоуправления, и не обращается к опыту казачества. Может быть, пропаганда казачьих традиций в более широком культурно-информационном контексте могла бы частично решить эту проблему.

В казачестве сконцентрировался достаточный потенциал, чтобы традиция переходила в инновационное состояние, стимулировала новые формы социального взаимодействия и влияния. Не ограничиваясь декларированием позиции, респонденты указывают на важность возрастания роли казачества в региональной жизни, тем более, что деятельность региональной власти (губернаторы), как считают респонденты, характеризуется наибольшей поддержкой развитию казачества (54 %).

Следует подчеркнуть, что современные донские казаки, являясь в основном представителями современных профессий, выходцами из урбанизированных поселений, могли бы более адекватно оценивать традиционность, используя ее ресурс для наращивания инновационного потенциала, для предложения обществу новых значимых проектов в тех сферах, которые респонденты называют важными для казачества.

Автор делает вывод, что институциональные искажения связаны с неравномерным распределением институциональных ресурсов, отсутствием каналов перевода традиционных ресурсов в ресурсы инновации, развития, связанные с социально-институциональной деятельностью и ростом социального авторитета казачества. Понимая, что существующие институты власти и собственности являются основными субъектами трансформации, можно сказать, что свою относительную эффективность проявляет только государство, а в системе, основанной на принципах меркантилизма, цели часто формируются под влиянием властных группировок и лоббистских групп Постсоветский институционализм. М., 2006. С. 170.. Размещено на Allbest.ru

Параграф 3.3 «Казачество и государство: институциональный аспект» содержит анализ взаимоотношений казачества и российского государства на различных этапах возрождения, становления и развития донского казачества, а также характеризует схемы взаимодействия казачества с государством в контексте «казачьей» политики государства.

Процесс возрождения казачества, с одной стороны, имел цель стать государственным сословием, частью государственной системы, а с другой - продемонстрировать автономность, социальную самостоятельность казачества. И если в начале - середине 90-х годов для федерального центра было характерно отсутствие какой-либо четкой стратегии по отношению казачеству и инициатива взаимодействия, как правило, исходила от казачьего сообщества, то с 2000-х годов эта ситуация стала меняться.

Интересы казачества сдерживались регионалистскими настроениями и подчинением отдельных казачьих структур внутренним бюрократическим интересам. При этом можно говорить о расширении возможностей государства влиять на казачество. Эта стратегия, однако, могла сталкиваться с ведомственными и иными интересами. Перипетии, связанные с тем, что дела казачества переходили в сферу компетентности региональной политики, наконец-таки нашли завершение в формировании представительства Президента по взаимодействию с казачеством, что свидетельствуют о нерешенности важной проблемы, связанной с уровнем представительства и подтверждением возросшей активности государственной политики.

Респонденты, высказывая недовольство непоследовательностью государства в отношении казачества, имеют в виду, что создание институциональных условий для взаимодействия ограничивается принятием отдельных законов, часто не связанных друг с другом (не взаимосвязанных), и направлено в основном на повышение эффективности внешнего управления казачеством. Однако в условиях сохраняющегося недоверия со стороны респондентов по отношению к отдельным органам власти такая активность не могла поддерживать равновесие внутри казачества. Ответной реакцией власти явилось включение казачьего объединения в вертикально интегрированную структуру (вертикально интегрированное политическое пространство).

В рамках этой модели можно наглядно продемонстрировать преимущества и некоторые недостатки, существующие в настоящий момент. К преимуществам можно отнести то, что казачье объединение находится в политико-правовом поле; то, что существующее законодательство позволяет говорить о возможности расширения участия казачества в государственной политике; то, что возникает мощный барьер на пути антисистемных сил, пытавшихся время от времени играть на интересах казачьей общины.

Автор делает вывод, что можно отметить, что, во-первых, институционализация казачества в основном завершилась, хотя основная цель - консолидация всех казачьих войск и возможность его представительства на государственном уровне - не достигнута. Во-вторых, в развитии казачества существует дисбаланс между традиционными и инновационными институтами, что видится преодолеваемым в процессе актуализации, переопределения традиций путем конструирования новых социально-символических кодов для наращивания инновационного ресурса, взаимодействия со сложившимися в России рыночными и государственными институтами. В-третьих, существующая модель взаимодействия между казачеством и государством является иерархической, проецирует вертикально интегрированное пространство и, в основном, соответствует традициям казачества, что связано с преодолением сословного этакратизма и формированием гражданско-правового компонента деятельности.

Глава 4 «Идентификационная карта современного казачества» содержит социологическое исследование социального самоопределения казачества в российском обществе, связанного с актуализацией на основе социально-символического ресурса коллективной социальной субъектности.

Параграф 4.1. «Донское казачество: поиск форм социального самоопределения» посвящен анализу социального самоопределения донского казачества в социальном и социокультурном контекстах.

Автор диссертации подчеркивает, что донское казачество, в отличие от других казачьих сообществ, имеет в социальном активе богатый исторический ресурс. Донские казаки активно участвовали в различных эпохальных событиях российской истории, заявляли о себе как самостоятельной политической силе, их судьба тесно связана с историей страны в ее переломные моменты. Но это, так сказать, в прошлом. Что же касается современности, то потомки казаков - те, кто осознает себя казаком по родственной линии или принадлежности к казачьей культуре - включились в процесс самоопределения, социального саморазличения на основании ресурса исторической памяти. Можно, однако, выявить и определенную трудность, связанную с тем, что часто линия исторической преемственности прерывается и, фактически, возникает новый народ.

В конкретном контексте, конечно же речь не идет о реальном воспроизводстве казачьего народа. В изменившихся условиях периода расказачивания, депопуляции, рассеивания, казачья общность не могла претендовать на исторические масштабы, эпохальность, воспроизведение идентификационных характеристик дореволюционного периода. Идентичность в представлении идеологов казачьего возрождения понималась как средство мобилизации и консолидации казачества, и как идеологическая основа для предъявления определенных политических и социальных претензий.

Также, можно утверждать, что, несмотря на относительность этих аргументов, казачья идентичность не является завершенной.

Понимание же идентичности как процесса самоопределения, самопричисления, самоотнесения казачьей общности с другими, выявляет проблему сходств и различий, дистанцирующих и сближающих факторов. Понимая политическую и эмоциональную легитимность такого рода вопроса, мы должны исходить из того, насколько процесс самоопределения подпадает под универсальные условия, характеризующие социальные идентификации в трансформирующемся обществе. Отвечая на этот вопрос, следует отталкиваться от того, что в современном российском обществе, переживающем глубокие социетальные изменения, остро ощущается размежевание на «мы» и «они», обостряются проблемы интеграции и солидаризации Социальные трансформации в России: теории, практики, сравнительный анализ. М., 2005. С. 326..

Принадлежность к казачеству дает возможность, ощущая принадлежность к государству, вести диалог, быть открытыми для групп, которые, в силу тех или иных причин, не считают себя россиянами и у которых российская идентичность ощущается изредка. Прежде всего это касается тех, кто придерживается этнической статусности, пытается, вольно или невольно, поставить ее выше российской идентичности. В межэтнических отношениях казаки, с одной стороны, демонстрируют свою этнокультурную самобытность, что сближает их с носителями этнических статусов, а с другой - являются россиянами, характеризуя свои позиции как представителей российского государства.

Автор делает следующие выводы: во-первых, казачья идентичность, «возродившись» как альтернатива краху модели «советского человека», обрела самостоятельное значение в процессе стихийного самоопределения в начале 90-х годов; во-вторых, в контексте укрепления российской государственности и придания казачеству реестрового статуса происходит приобщение к российской идентичности, что связано с государственническими и гражданскими позициями; в-третьих, так как российская государственность не сложилась и не стала всеобщей, казачество находится в состоянии некоторого условного консенсуса, связанного с ожиданиями укрепления позиций в условиях последовательной политики государства по отношению к казачеству, как россиянам, как части российского народа, имеющего собственное представление о себе в мире и исторический опыт самоопределения.

В параграфе 4.2. «Социальная референтность казачества» рассматриваются социально-аттрактивные качества казачества, направленные на усиление роли казачества в социальной консолидации российского общества.

Автор отмечает, что идентификационный тренд казачества лежит в плоскости «казачья идентичность - российская идентичность», в которой российская идентичность трактуется как принадлежность к общероссийской политической (государственной) нации. Однако нельзя упускать из вида, что казачество, заявляя о социокультурной специфике, не ограничивает возможности и способы социальной интеграции, что опора на традицию имеет целью вхождение в современность.

Современное казачество вовсе не собирается отождествлять себя с образом «жандарма», несправедливо, необоснованно навеянным и созданным русской революционной радикальной мыслью в конце XIX века. Но есть и другая причина, по которой казачество в силу организационных, профессиональных факторов не готово полностью нести ответственность за борьбу против терроризма, как наиболее реальной угрозы безопасности страны, или становиться центральным участником этнонациональных и гражданских конфликтов, потому что респондентами ясно осознается граница между собственной компетентностью и деятельностью специализированных государственных структур.

Эта линия на отказ от «избыточных» функций проводится и по отношению к социальной справедливости (обеспечение справедливости как сферы ответственности казачества нашло поддержку только 15 ,5 % респондентов). Казалось бы, это выигрышный момент для повышения социальной референтности в условиях общества, в котором большинство считают, что попраны идеалы социальной справедливости, что существующее социальное устройство является диспропорциональным, что есть интересы большинства и меньшинства.

Между тем «уход» респондентов от задачи обеспечения справедливости вовсе не означает, что казаки как граждане России безучастно относятся к этому вопросу или считают эту проблему для себя несущественной. На наш взгляд, достаточная сдержанность проявляется и в исторической памяти. Революции начинались со слов справедливости. Расказачивание также шло под флагом справедливости, дележа казачьих земель, ликвидации хуторов и станиц, «разбавления» казачества иногородними элементами. Также имеет значение и тот факт, что современное казачество дистанцируется от политических партий и движений, заигрывающих с идеей справедливости или выступающих с популистскими лозунгами (Справедливая Россия, КПРФ, другие левацкие или псевдолевацкие организации).

Социальная референтность, которая исходит из динамичного соотношения общегосударственной и казачьей идентичности, связана с укреплением регионального сообщества и союза славянских народов с практиками толерантности по отношению к другим народам России, является наиболее приемлемым путем социального самоопределения казачьей общины. Размещено на Allbest.ru

Автор отмечает, что в условиях конкуренции различных политических сил в вертикально интегрированном пространстве и поддержки большинством населения России курса на стабильность и порядок, казачья общность уже не может удовлетворяться достигнутыми целями. Мы имеем в виду инерционный и инновационный сценарии развития. Если двигаться по пути социальной инерции, становится ясным, что будут происходить изменения не масштабного характера, а половинчатые, связанные с удовлетворением актуальных конъюнктурных запросов. Инновационный сценарий предполагает концентрацию ресурсов казачества на основных направлениях, заявленных, по мнению респондентов, в социальной миссии, в социальной ответственности казачества.

В оценке социальных перспектив казачества нельзя ограничиться рассмотрением сценариев развития. Не менее важное значение имеет то, каким представляет казачество российское общество: обновленной социальной силой, движением социального обновления, государственным военным сословием или маргинальной социальной группой. Встречное взаимодействие этих факторов дает основания считать, что в условиях дефицита социальной референтности, социального недоверия на межличностном и межгрупповом уровнях трудно ожидать, что могут быть каким-то образом подтверждены претензии казачества на лидерство в определенных секторах (сегментах) общественной жизни.

Обновление через укрепление и развитие казачьей самоидентичности приобретает для респондентов особое значение, так как в обществе, где постепенно осознается безальтернативность перехода от модели оценки по доходам к критериям креативности, включение социально-творческой, социально-инициативной составляющих в массовых практиках казачества определяется тем, насколько эффективно начнут работать инновационные механизмы, насколько образовательный и профессиональный статус позволят казачеству участвовать не в качестве социальных статистов массы, а реальных лидеров в осуществлении общенациональных и региональных проектов, в том числе касающихся непосредственной жизни казачества (социально-экологические, социально-инфраструктурные проблемы).

Автор делает следующие выводы: во-первых, развитие по инерционному сценарию, упор исключительно на традиционность, вне расширения социальных практик, может привести к стагнации, возвращению к состоянию самоизоляции и углублению внутриказачьих споров; во-вторых, инерционный сценарий заключается в решении проблем казачьего сообщества в контексте включения в процесс социальной модернизации российского общества и деятельности казачества на тех направлениях, которые хотя и не имеют отношения к заявленной социальной миссии, но многообещающи в смысле улучшения социального качества казачьего движения.

В Заключении подводятся итоги исследования, излагаются основные выводы по существу анализируемой проблемы, намечаются перспективы дальнейшего изучения казачьей проблематики в социологической мысли.

Основное содержание диссертации отражено в следующих публикациях:

Монографии

1. Водолацкий В.П. Развитие казачества в современном российском обществе (социальный опыт донского казачества). Ростов н/Д: СКНЦ ВШ ЮФУ, 2011. 11 п. л.

2. Водолацкий В.П. Муниципальные казачьи дружины. Арчаг, 2002. 5 п. л.

В изданиях Перечня ВАК Минобрнауки России

3. Водолацкий В.П. Российское казачество: к теории вопроса // Научная мысль Кавказа. 2006. Доп. вып. 1. 0,5 п. л.

4. Водолацкий В.П., Кумыков А.М. Теоретико-методологические подходы к анализу национального идеала российской государственности // Научная мысль Кавказа. 2006. Доп. вып. 1. 0,6 п. л./ 0,3 п. л.

5. Водолацкий В.П., Казаков Е.Е. Российская молодежь: трансформация ценности права // Социально-гуманитарные знания. 2009. № 11. 0,6 п. л./ 0,3 п. л.

6. Водолацкий В.П. Cоциальная сплоченность казачества и социальный капитал в российском обществе // Социально-гуманитарные знания. 2010. № 7. 0,5 п. л.

7. Водолацкий В.П. Государственность в контексте социального самоопределения казачества // Социально-гуманитарные знания. 2010. № 11. 0,5 п. л.

8. Водолацкий В.П., Коршунов А.В. Основные типы адаптационных стратегий российской молодежи на современном рынке труда // Социально-гуманитарные знания. 2010. № 11. 0,6 п. л./ 0,3 п. л.

9. Водолацкий В.П. Этническое и социальное в самоопределении казачества // Социально-гуманитарные знания. 2011. № 7. 0,5 п. л.

10. Водолацкий В.П. Российская интеллигенция и возрождение казачества // Социально-гуманитарные знания. 2011. № 11. 0,5 п. л.

11. Водолацкий В.П. Российская молодежь и социальные перспективы казачества // Теория и практика общественного развития. 2011. № 6. 0,5 п. л.

12. Водолацкий В.П. Интеграция казачества в социальную жизнь современного российского общества: проблемы и перспективы // Государственное и муниципальное управление. Ученые записки СКАГС. 2011. № 4. 0,5 п. л.

В других изданиях

13. Водолацкий В.П. Формы социальности российского казачества. Ростов н/Д: Антей, 2011. 1 п. л.

14. Водолацкий В.П. Институционализация и трансформация идентичности донского казачества на Юге России // Материалы Международной конференции «Кавказ - наш общий дом» (г. Ростов-на-Дону, 28-30 сентября 2011 г.). Ростов н/Д, 2011. 0,1 п. л.

15. Водолацкий В.П. Идентификационная матрица донского казачества. Ростов н/Д: Антей, 2010. 1 п. л.

16. Водолацкий В.П. Социоструктурные детерминанты развития казачества. Ростов н/Д: Антей, 2010. 1 п. л.

17. Водолацкий В.П. Донское казачество на службе России: документальное образование. Ростов н/Д: СКНЦ ВШ ЮФУ, 2010. 8 п. л.

18. Водолацкий В.П. Всевеликое войско Донское. Ростов н/Д, 2008. 3 п. л.

19. Водолацкий В.П. Социальная референтность казачества. Ростов н/Д: Антей, 2007. 1 п. л.

20. Водолацкий В.П. Казачество как объект социологической мысли. Ростов н/Д: Антей, 2006. 1 п. л.

21. Водолацкий В.П. От Круга к Кругу. Ростов н/Д, 2001. 3 п. л.

Размещено на Allbest.ru