Некоторые проблемы маскулинности в современном обществе

1. Как следствие, необходимостью разработки новых базовых гендерных критериев.

2. Соответственно, изменением акцентов в гендерной стратификации.

3. Необходимостью разработки современной целостной парадигмы «маскулинности».

Данная проблема стала объектом научных исследований недавно, и здесь прослеживаются разные методологические подходы, которые, безусловно, оказывают существенное влияниие на формирование целостной и завершенной современной парадигмы «маскулинности».

Одни авторы усматривают проблему в том, что мужчины как гендерный класс или социальная группа отстают от требований времени. Их установки, деятельность и, особенно, групповое самосознание, представления о том, каким может и должен быть мужчина, не соответствуют изменившимся социальным условиям и подлежат радикальному изменению и перестройке, то есть мужчина должен смотреть вперед.

Другие авторы, наоборот, видят в социальных процессах, расшатывающих мужскую гегемонии, угрозу вековечным «естественным» устоям человеческой цивилизации и призывают мужчин как традиционных защитников стабильности и порядка положить конец этой деградации и вернуть общество назад, в спокойное и надежное прошлое.

Сами по себе эти споры не уникальны, поскольку мужчины были господствующей силой общества, по крайней мере, в его публичной сфере, нормативный канон маскулинности и образ «настоящего мужчины», как и все прочие фундаментальные ценности «настоящая дружба», «вечная любовь» и т.п., всегда идеализировались и проецировались в прошлое.

До середины 80-х годов ХХ столетия мужским проблемам посвящались преимущественно популярные книги и исследования медикобиологического характера. Затем количество публикаций начало расти в геометрической прогрессии, захватывая все новые темы и отрасли знания. Появились многочисленные серийные публикации, некоторые хрестоматии стали бестселлерами. Например, хрестоматия Майкла Киммеля и Майкла Месснера «мужские жизни» с 1989 по 1998 гг. переиздавалась массовым тиражом четыре раза. Наиболее полная библиография литературы о мужчинах и маскулинности, составленная и регулярно переиздающаяся Майклом Футом (Австралия) состоит из 50 разделов и насчитывает больше 3000 названий.

Как грибы растут специальные журналы о мужчинах и для мужчин. Они содержат массу новой интересной информации о разных сторонах и аспектах мужского бытия. Однако, соотношение понятий «мужская жизнь» и «маскулинность» остается спорным. Под «мужскими исследованиями» обычно понимают предметную область знания, охватывающую все то, что касается мужчин, включая биологию мужского тела и т.п. Это мужской аналог феминологии (но не гинекологии) можно было бы назвать социальной андрологией. Маскулинность же чаще трактуется как особая социальная идентичность, которая существует исключительно в определенном социуме и изменяется вместе с ним.

Как и другие гендерные категории, «маскулинность» не имеет однозначного определения. В ней выделяются, по крайней мере, три разных значения. Маскулинность как дескрептивная, описательная категория обозначает совокупность поведенческих и психических черт, свойств и особенностей, объективно присущих мужчинам, в отличие от женщин.

Маскулинность как аскриптивная категория обозначает один из элементов символической культуры общества, совокупность социальных представлений, установок и верований о том, чем является мужчина, какие качества ему приписываются.

Маскулинность как прескриптивная категория это система предписаний, имеющих в виду не среднестатистического, а идеального «настоящего» мужчину, это нормативный эталон мужчинности.

Индивидуальные свойства и стереотипы массового сознания, социальные нормы, как и наши представления о реальном, желательном и должном, никогда не совпадают. Поэтому существуют не только разные каноны маскулинности, но и разные парадигмы ее изучения, которые кажутся взаимоисключающими, но фактически являются взаимодополнительными.

В современной науке существуют 4 главные парадигмы маскулинности: биологическая, психоаналитическая, социально-психологическая и постмодернистская. Первые две парадигмы являются эссенциалистическими, молчаливо подразумевая, что важнейшие свойства, отличающие мужчин от женщин, являются объективной данностью, культура только оформляет и регулирует их проявление. Вторые две парадигмы конструктивистские, они считают маскулинность продуктом культуры и общественных отношений, которые навязывают индивидам соответствующие представления и образы. Трактовка маскулинности как совокупности природных качеств, отличающих мужчин (самцов) от женщин (самок), исторически является древнейшей.

Ее формулировку можно обнаружить уже у древнегреческого философа Ксенофонта, по словам которого «природу обоих полов с самого рождения бог приспособил: природу женщины для домашних трудов и забот, а природу мужчин для внешних. Тело и душу мужчины он устроил так, что он более способен переносить холод и жар, путешествия и военные походы, поэтому он назначил ему труды вне дома.» (4, С. 186).

Современная эволюционная биология и социобиология, разумеется не говорят о «предназначении» мужчин и женщин, однако они констатируют наличие устойчивых кросскультурных и кроссвидовых полодиморфических особенностей мужского и женского поведения, пытаются дать им функциональное объяснение.

Согласно теории московского ученого В.А. Геодакяна, процесс самовоспроизводства любой биологической системы включает в себя две противоположные тенденции: наследственность консервативный фактор, стремящийся сохранить не изменными у потомства все родительские признаки, и изменчивость, благодаря которой возникают новые признаки. Самки олицетворяют как бы постоянную «память», а самцы оперативную, временную «память» вида. Поток информации от среды, связанной с изменением внешних условий, сначала воспринимают самцы, которые теснее связаны с условиями внешней среды. Лишь после отделения устойчивых сдвигов от временных, случайных, генетическая информация попадает внутрь защищаемого самцами устойчивого «инерциального ядра» популяции, представленного самками. Согласно эволюционной теории пола, норма реакции женских особей, т.е. их адаптивность (пластичность) в онтогенезе по всем признакам несколько шире, чем мужских. Один и тот же вредный фактор среды модифицирует фенотип самок, не затрагивая их генотипа, тогда как у самцов он разрушает не только фенотип, но и генотип. Вследствие разной нормы реакции у женщин выше обучаемость, воспитуемость, конформность, а у мужчин находчивость, сообразительность, изобретательность. Поэтому новые задачи, которые решаются впервые, лучше решают мужчины, а знакомые задачи, наоборот, женщины.

В гендерологии, которая находится под сильным влиянием феминизма и социального конструктивизма, биолого-социальная парадигма непопулярна. Ее считают редукционистской (сложные и разнообразные формы маскулинности сводятся к универсальному биологическому императиву), сексистской (гендерные свойства сводятся к половым), антиисторической (гендерные свойство выглядят всюду и везде более или менее одинаковыми) и политически консервативной (она часто используется для идеологического обоснования и оправдания гендерного неравенства и мужского господства). Однако эта критика справедлива только отчасти. Хотя гендерное разделение труда и других социальных функций не вытекает само собой из полового диморфизма, эти явления взаимосвязаны. Тот факт, что индивидуальные различия между мужчинами больше, чем межполовые, не исключает наличия некоторых более или менее общих черт, характеризующих мужчин как популяцию. Эти свойства проявляются в структуре заболеваемости, смертности, специфических факторах риска и т.п. и отражаются в стереотипах маскулинности, элементы которых имеют кросскультурную и даже видовую валидность. Некоторые аспекты мужского поведения, начиная с повышенной агрессивности и склонности выстраивать иерархические отношения господства и подчинения и кончая фаллической символикой уходят своими корнями в поведение наших животных предков и связаны с теми же самими психофизиологическими автоматизмами.

Поведенческие науки, этология и психология не могут не учитывать эти факты, при всей сложности их интерпретации. Знаменитый американский психолог, ведущий мировой эксперт по психологии половых различий Элинор Маккоби подчеркивает в своей последней книге, что их объяснение включает в себя биологический компонент (9, С. 110, 113). Многие черты поведения мальчиков воспроизводят то, что характерно для приматов: половая сегрегация в играх разнополых детенышей, разный стиль игровой активности у самцов гораздо больше силовых игр и показной, а иногда и реальной, агрессии, асимметричность отношений со взрослыми; молодые самцы как группа отделяется от взрослых раньше и полнее, чем самки, а также проявляют меньше интереса к детенышам и реже взаимодействуют с ними. Некоторые особенности поведения мальчиков, хотя и зависят от стиля их воспитания, имеют психофизиологические корни. Более высокий уровень обмена веществ делает мальчиков физически более энергичными и активными. Когда дети играют одни, их половые различия в этом отношении минимальны, но в составе группы однополых сверстников мальчики выглядят значительно активнее. Мальчики более возбудимы и труднее поддаются контролю. В силу их более позднего созревания, мальчики позже девочек овладевают речевыми навыками и у них слабее эмоциональный самоконтроль, что делает их поведение более спонтанным и агрессивным. Эти особенности мужского поведения в какой-то степени связаны с действием мужского полового гормона тестостерона.

Гораздо более популярна в гендерных исследованиях, особенно феминистских, парадигма маскулинности психоанализ. Подобно биоэволюционной теории, психоанализ является эссенциалистским и универсалистским в том смысле, то он постулирует универсальные мужские свойства, а также механизмы и стадии формирования мужского характера. Однако он считает, что эти свойства не заданы биологически, но формируются в процессе индивидуального развития, в результате взаимодействия ребенка с родителями. Все дети начинают эмоциональную жизнь с индентификации с матерью, которую они любят и одновременно боятся. Но девочки идентифицируются с матерью навсегда, получают удовольствие от интимных эмоциональных отношений с ней и у них формируется потребность в таких отношениях. Напротив, мальчики скоро узнают, что отличаются от своих матерей, они должны сформировать свою мужскую идентичность отрицательно, путем отделения от матери и формирования чувства самости как чего-то независимого и индивидуального. Это достигается с помощью отрицательных реакций мизогинии, эмоционального отчуждения от женщин и утверждения своего мужского превосходства, универсальной персонификацией которого является культ пениса / фаллоса.

Иными словами, гендерная психология асимметрична: фемининная индентификация по преимществу родительская, тогда как маскулинная гендерно-ролевая. В отличие от девочек, вырабатывающих гибкие личные идентификации со своими матерями, мальчикам нужна позиционная идентификация с разными аспектами обобщенной мужской роли. Они усваивают те компоненты маскулинности своего отца, которые в противном случае, как они боятся, могли бы быть направлены против них. В процессе формирования личности у него появляются специфические мужские страхи и коммуникативные тревоги, от степени и способа преодоления которых зависит характер и особенно психосексуальные свойства взрослого мужчины.

Психоанализ оказал сильное воздействие на клиническое исследование особенностей маскулинной идентификации и ее внутренних противоречий, ведущих к психосексуальным нарушениям и трудностям. Он показал, что мужская идентичность, вопреки видимости, вовсе не монолитна, ее компоненты часто рассогласованы и внутренне противоречивы. На основе психоанализа создан ряд плодотворных моделей формирования альтернативных вариантов мужской идентичности (Эрик Г. Эриксон, Гарри Стэк Салливэн и др.). Применение психоаналитического аппарата к интерпретации антропологических данных показало также наличие социокультурных вариаций маскулинности и типов «мужского характера» (4, С. 73-84).

Однако подавляющее большинство

обществоведов и психологов относятся скептически к психологической парадигме. Базовые категории психоанализа не научные понятия, а метафоры, его выводы не поддаются статистической проверке и не обладают предсказательной силой. Следуя за обыденным сознанием, психоаналитические теории нередко сводят маскулинность к сексуальности или описывают ее преимущественно в сексологических терминах, что является сильным упрощением. Психоаналитическая парадигма позволяет выразить и описать субъективные переживания мужчины, связанные с «кризисом маскулинности», но конкретно-исторические социальные реалии и особенно механизмы социального изменения от нее ускользают.

В отличие от эволюционной биологии и психоанализа, рассматривающих маскулинность как нечто единое и объективно данное, социальная философия и социология чаще видят в ней продукт истории и культуры, считая «мужские свойтва производными, главным образом, а то и исключительно, от существующих в обществе системы половых / гендерных ролей, которые ребенок усваивает в процессе социализации. Место имманентного «мужского характера» занимают исторически изменчивые «мужские роли».

В 1910-20 гг. все немногочисленные исследования психологических особенностей мужчин и женщин подводились под рубрику «психология пола», причем пол зачастую отождествлялся с сексуальностью. В 1930-60 гг. «психология пола» сменила «психология половых различий», которые уже не сводились к сексуальности, но большей частью считались заданными природой. В конце 70-х годов ХХ ст., по мере того как круг исследуемых психических явлений расширялся, а биологический детерминизм ослабевал, этот термин сменился мягким «различия, связанные с полом». В 80-х гг. того же столетия их стали называть «гендерными различиями», которые могут вообще не иметь биологической подосновы.

Соответственно менялись и представления о маскулинности. Если в XIX ст. «мужские» (маскулинные) и «женские» (фемининные) черты и свойства считались строго дихотомическими, взаимоисключающими, всякое отступление от них воспринималось как патология или шаг в этом направлении, то затем жесткий норматизм уступил место идее континуума маскулинно-фемининных свойств.

Разработанные 1930-60-х гг. многочисленные тесты маскулинности / фемининности предполагали, что хотя свойства маскулинности и фемининности популярны и альтернативны, конкретные индивиды отличаются друг от друга лишь по степени выраженности. При этом разные шкалы маскулинности-фемининности (интеллекта, эмоций, интересов и т.д.) принципиально не совпадают друг с другом. Это значит, что маскулинность не является унитарной чертой, мужчина с высоким показателем маскулинности по одной шкале может иметь низкий показатель по другой и т.д. И зависит это не от имманентных природных характеристик, а от конкретной сферы его деятельности, рода занятий, общественного положения и т.п. Иными словами, маскулинность и связанные с ней социальные ожидания (экспектации) производны не от их свойств, а от особенностей мужской социальной роли. Отсюда перенос внимания с индивидуальных черт на социокультурные стереотипы и нормы, стили социализации и т.д.

Параллельные сдвиги происходят в антропологии и в социологии. Историко-этнографическое изучение маскулинности связывают прежде всего с работами Маргарет Мид, которая обнаружила, что даже близкие по уровню социально-экономического развития первобытные племена могут иметь разные каноны маскулинности. Например, рядом с воинственными, агрессивными мундугуморами живут спокойные и миролюбивые арапеши. На первый план выходит не биология, а культура и воспитание. Несмотря на то, что выводы Мид часто цитируются в учебниках как установленные научные факты, ее полевые исследования были методологически несовершенны. Современным антропологам мужские роли в доиндустриальных обществах кажутся не столь пластичными, как виделось Мид, которая сильно преувеличивала миролюбие самоанских мужчин. Тем не менее нормативные каноны маскулинности у первобытных народов неодинаковы, а психические свойства индивидуальных мужчин тем более. Хотя большинство человеческих обществ ждет от своих мужчин воинственности и высоких достижений, из этого правила есть исключения (ласковые такитяне и робкие семаи). По словам антрополога Дэвида Гилмора, «маскулинность это символический сценарий, бесконечно вариабельный и не всегда необходимый культурный конструкт». Чтобы разобраться в этом многообразии, нужно разграничить не только сами аскритивные мужские черты, но и те конкретные сферы деятельности, в которых им «положено» проявляться.

В социологии 1950-60 гг. важную роль сыграла теория Талкота Парсона и Роберта Бейза, рассмотревших дифференциацию мужских и женских ролей в структурно-функциональном плане. Оказалось, что и на макросоциальном и на микросоциальном уровне половые роли чаще всего взаимодополнимы: мужской стиль жизни является преимущественно «инструментальным», направленным на решение предметных задач, а женский эмоционально-экспрессивным. Эта теория способствовала интеграции в единую схему социально-антропологических и психологических данных. Однако феминистская критика показала, что в основе дихотомии инстументальности и экспрессивности, при всей ее эмпирической и житейской убедительности, лежат не столько природные половые различия, сколько социальные нормы, следование которым стесняет индивидуальное саморазвитие и самовыражение женщин и мужчин.

Сходным образом развивается и теория гендерной социализации. В свете психоанализа маскулинное самосознание и поведение рисуются продуктами подражания и идентификации с конкретным мужчиной отцом или его символическим образом. Социологи и социальные психологи дополнили этот подход изучением внедряемых в сознание ребенка родителями и воспитателями обобщенных соционормативных правил и представлений. «Полоролевая типизация» по этой схеме идет как бы сверху вниз: взрослые сознательно прививают детям, особенно мальчикам, нормы и представления, на которые они должны ориентироваться.

Однако эмпирические данные показывают, что роль родителей в этом деле не так велика, как принято думать. В большинстве случаев родители не навязывают ребенку ни выбор игр, ни однополых товарищей, они и вмешиваются в детские взаимоотношения лишь в тех случаях, когда им кажется, что сын ведет себя не так, как «надо». По заключению Маккоби (1999 г.), домашняя социализация играет лишь небольшую роль в сегрегации полов. Хотя в некоторых аспектах родители действительно по-разному относятся к сыновьям и дочерям, дифференцируя в зависимости от этого поощрения и наказания, индивидуальные детские предпочтения в качестве товарищей по играм однополых сверстников, от этого не зависят. Характерный стиль взаимодействия в мальчишеских группах, включая проявление агрессии и дистанцирование от взрослых, создается и поддерживается в значительной степени помимо и независимо от влияния взрослых. Таковы же и кросс культурные антропологические данные (Б. Уайтинг и К. Эдвардс, 1988).

Другими словами, мальчики становятся тем, что они есть, не столько в результате прямого научения со стороны взрослых, сколько в результате взаимодействия с себе подобными, в рамках однополых мальчуковых групп. Тут неизбежно множество индивидуальных и межгрупповых вариаций. Это заставляет трактовать маскулинность не как единое и стабильное целое, а как подвижную и изменчивую множественность.

Становление новой парадигмы маскулинности в последние 15 лет тесно связано с общими тенденциями не только в гендерных исследований, но во всем современном человековедении и имеет несколько аспектов:

- во-первых, это феминистский анализ гендера как структуры общественных отношений и особенно отношений власти;

- во-вторых, это социологические исследования субкультур и проблем, связанных с маргинизацией и сопротивлением социальных меньшинств;

- в-третьих, это пост-структуралистский анализ дискурсивной природы любых социальных отношений, включая половые и сексуальные идентичности (Мишель Фуко). В свете этого подхода, маскулинность, как и сами гендерные свойства, не является чем-то самодовлеющим, она органически переплетается с расовыми, сексуальными, классовыми и национальными отношениями. При этом она заведома условна, связана с определенным контекстом, конвециональна и может разыгрываться и представляться по разному (гендерный дисплей, перформанс). Важный аспект этого подхода комплексное изучение «третьего пола» и гомосексуальности. Поскольку, как убедительно показала Джудит Батлер, традиционный канон гегемонной маскулинности направлен не только и не столько против женщин, сколько против гомосексуальности, «нормализация» гомосексуальности облегчает жизнь не только геям, но и множеству гетеросексуальных мужчин, чье телосложение или поведение не соответствует жесткому и заведомо нереалистичному канону маскулинности (9, С. 257-290).

Главное достижение этого подхода деконструкция единой, твердой, универсальной маскулинности. Как пишет Коннел, «не существует единого образа маскулинности, который обнаруживается всюду. Мы должны говорить не о маскулинности, а о «маскулинностях». Разные культуры и разные периоды истории конструируют гендер по-разному… Многообразие не просто вопрос различия между общинами; не менее важно то, что разнообразие существует внутри каждой среды. Внутри одной и той же школы, места работы или микрорайона будут разные пути разыгрывания маскулинности, разные способы усвоения того, как стать мужчиной, разные образы Я и разные пути использования мужского тела».

«Гегемония», культурно господствующая, самая престижная в данной среде маскулинности характеризует лишь мужчин, стоящих на вершине гендерной иерархии, а ее признаки исторически изменчивы. Хотя их обычно приписывают конкретным индивидам, они являются коллективными, создаются и поддерживаются определенными социальными институтами. Эти образы многослойны, многогранны, противоречивы и изменчивы.

В отличие от популярных бестселлеров, говорящих о мужских проблемах вообще, вне времени и пространства, большинство современных исследований маскулинности являются «этнографическими». Они описывают и анализируют положение мужчин и особенности мужского самосознания не вообще, а в определенной конкретной стране, общине, социальной среде, культурном контексте. Поскольку маскулинности, как и сами мужчины и характерные для них стили жизни, неоднородны, многомерны и множественны, стереотип «настоящего мужчины» имеет смысл только в определенной системе взаимосвязанных социальных представлений.

Множественность и текучесть образов маскулинности проявляется не только в истории, но и в жизни каждого конкретного индивида, который в разных ситуациях «делает», «разыгрывает» и «представляет» разную маскулинность. Психологами давно уже замечено, что мальчики и мужчины чаще женщин представляют окружающим заведомо ложные, нереальные образы Я, попросту говоря выпендриваются. Понятия «гендерного дисплея», «деления гендера», «гендерного перформанса» позволяют лучше описать и теоретически осмыслить разные ипостаси мужского Я и возможные варианты, способы их интеграции и дезинтеграции. Это имеет, помимо культурологического, важное психотерапевтическое значение.

Разные парадигмы маскулинности не столько отрицают, сколько взаимно дополняют друг друга. Однако разрыв между теорией и эмпирическими данными в «мужских исследованиях» еще больше чем в «женских исследованиях». Очень велики предметные диспропорции. По одним сюжетам (спорт, насилие, здоровье, сексуальность, отцовство), научных фактов сравнительно много, по другим же нет ничего, кроме умозрительных рассуждений. Между тем имагология (анализ типов и образов маскулинности, представленных в средствах массовой информации, культуре и обыденном сознании), не подкрепленная социологическим анализом, не позволяет судить о долгосрочных тенденциях социального развития. (окончание следует).

Литература

гендерный стратификация пол маскулинность

1. Бек У. Общество риска. На пути к модерну / У. Бек. Пер. с нем. М., 2000. С. 235.

2. Бороденко М.В. Феномен гетерогенности пола / М.В. Бороденко, М.В. Колясникова, В.А. Петровский // Мир психологии. М., 2001. №4. С. 185-192. УДК 378

3. Визигина А.В. Проявление личностных особенностей в самоописаниях мужчин и женщин / А.В. Визигина, С.Р. Пантелеев // Вопросы психологии. М., 2001. №3. С. 95-102.

4. Виноградова Т. История науки: версия феминизма (обзор литературы) / Т. Виноградова // Высшее образование в России. М., 2001. №6. С. 73-84.

5. Гаврилюк В.В. Маскулинность в социализации городских подростков / В.В. Гаврилюк // Социологические исследования. М., 2004. №3. С. 98-106.

6. Зборовська О.П. Тендерний аспект насильства в сім'ї та суспільстві / О.П Зборовська, Т.Г. Прохоренко, Г.А. Носирєва // Вісник Міжнародного Слов'янського університету. Серія «Соціологічні науки» Х.Х 2006. Том 9, №1. С. 7-13.

7. Соколов В.М. Толерантность: состояние и тенденции / В.М. Соколов // Социологические исследования. М., 2003. №8. С. 51-56.

8. Трофимова Е. Словарь гендерных исследований /

Е. Трофимова // Высшее образование в России.М., 2001. №3. С. 71-85.

9. Тощенко Ж.Т. Парадоксальный человек / Ж.Т. Тощенко. М., 2001, С. 453.

10. Ярская-Смирнова Е. Неравенство или мультикультуризм?/ Е. ЯрскаяСмирнова // Высшее образование в России. М.,

Размещено на Allbest.ru