Введение в микросоциологическую семью
Микросоциология семьи в системе социологических дисциплин. Феноменологический (социально-символический), инструментальный подходы к изучению семьи. Социологическое измерение фамилистических феноменов. Проблемы конструирования социологических теорий семьи.
| Рубрика | Социология и обществознание |
| Вид | курсовая работа |
| Язык | русский |
| Дата добавления | 14.04.2012 |
| Размер файла | 156,7 K |
Отправить свою хорошую работу в базу знаний просто. Используйте форму, расположенную ниже
Студенты, аспиранты, молодые ученые, использующие базу знаний в своей учебе и работе, будут вам очень благодарны.
Социологический подход к семье реализуется, когда удается через посредничество семьи проследить, как индивиды мотивируются к удовлетворению потребностей общества и как одновременно государство становится восприимчивым к запросам личности. При обоюдной заинтересованности личности в семье и детях, а также общества и государства в укреплении института семьи достигается взаимная респонсивность (отзывчивость) личности и общества. Предполагается, что социологические данные на макроуровне отношений семьи с государством и другими социальными институтами, свидетельствующие о подчиненном положении семьи среди институтов, об ущемлении ее нужд и интересов, должны коррелировать с данными о невыполнении семьей социетальных функций по рождению, содержанию и воспитанию новых поколений.
На микрогрупповом уровне семьи следует ожидать проявления ее макроинституционального неблагополучия с помощью социологических данных о сокращении полноты и длительности жизненного цикла, о деформации семейных взаимоотношений и о том, что семья и дети перестают быть объектом удовлетворения потребностей индивида. Эмпирические данные о снижении личной ценности брака и родства, среднедетного родительства (3-4 детей в семье) показывают появление других, более значимых, чем семья, посредников, ведущих к взаимной респонсивности личности и общества. Отсутствие таких посредников, впрочем, как и самой этой респонсивности, говорит о том, что взаимная невосприимчивость индивидов и государства при прочих равных условиях обусловлена крахом ценности семьи, детей и родительства.
Конечно, трактовка предмета социологии семьи сквозь призму соотношения интересов семьи с противоборствующими интересами личности и общества (соотношения, изменяющегося по своей силе в разные эпохи и в разных типах общественных систем) может вызвать возражения. Однако вышеизложенная версия конструктивна, т. к. позволяет заняться понятийно-концептуальным аппаратом, соединяющим микроисследование с макроисследованием семьи. Четкая определенность макро- и микрообъектов изучения семьи позволяет избежать подмены институционального исследования семьи групповым, а семейно-группового -- индивидно-агрегатным.
Чтобы навести методологический мост между уровнями исследования семьи, недостаточно создания познавательных средств, отслеживающих на общенациональном уровне результаты семейного поведения и на микросоциальном уровне фиксирующих воздействия общества на жизненные ситуации семьи, их восприятие и оценку. Крайне важно придерживаться определения семьи как малой группы с присущими ей свойствами, не сводимыми к свойствам индивидов или пар. Если считать, как и Ян Щепаньский и многие социальные психологи, группой лишь такую, которая характеризуется определенной насыщенностью взаимных контактов, наблюдающихся начиная с трех человек (в паре всегда всего одна интеракиия), тогда нельзя будет удовлетвориться дефинициями семьи, прокламируемыми некоторыми экономистами, включающими в нее домохозяйства одиночек. Также неприемлемы дефиниции семьи, где два индивида, -- один из которых зависим от другого и в социальном и в экономическом смысле (например, мать с ребенком), считаются минимальной границей семьи. Таков подход американского социолога Д. Попеное, который стремится выделить (после краха расширенной семьи в ее преемнице -- нуклеарной семье) минимальный остаток, разрушение которого, в свою очередь, позволяет говорить уже и об упадке нуклеарной семьи. Подобные попытки могут предприниматься и далее, по мере обострения институционального кризиса семьи, т. е. невыполнения ее специфических функций. Массовое распространение однодетности, рост разводимое™ и падение брачности ведут к преобладанию осколочных форм семьи над основной формой нуклеарной однодетной семьи. Об этом можно точно судить по числу нуклеарных позиций: если их меньше трех (отец -- муж, мать -- жена, ребенок -- сын или дочь), то это означает крах нуклеарной семьи. Отсюда следует ожидать в дальнейшем поиска новых, смягченных критериев определения семьи во имя ее «спасения», объявления семьями тех «осколков», которые состоят из двух нуклеарных позиций.
микросоциология семья фамилистический
4. СОЦИОЛОГИЧЕСКОЕ ИЗМЕРЕНИЕ ФАМИЛИСТИЧЕСКИХ ФЕНОМЕНОВ
Иногда макро- и микроисследования различают по преимущественному использованию количественных либо качественных методов. Однако в социологии и демографии семьи в последнее время количественный и качественный подходы противопоставляются друг другу в ином смысле. Массовая однодетность семьи активизирует принцип «лучше меньше, да лучше» по отношению к количеству и качеству детей в семье. Обиходная теория утверждает «железный закон» одномыслия: «лучше один ребенок, но лев, чем дюжина зайчат». Или: «побеждают не числом, а умением». Эта модель поведения, конвенционально исходящая из улучшения «качества» при сокращении «количества» и наоборот, как «самоочевидная» включается в научные концепции, например, социализации детей. Там она уже может служить основой изучения уровня интеллекта детей для того, чтобы успешно «самоподтвердиться» в эмпирических данных, т. к. IQ детей из бедных многодетных семей, как правило, оказывается несколько ниже, чем коэффициент интеллекта детей, растущих в более состоятельных, но малодетных семьях. В такого рода исследованиях обычно нет сопоставления интеллектуальных способностей детей из семей с одинаковым числом детей, а также из разнодетных семей, но выравненных по уровню благополучия. Здесь вновь проявляется не «злой умысел» ученых, а влияние обыденной интерпретации, принятие «обычной семьи» (согласуемой с личным опытом малодетности) на основе представления о доступности окружающего мира познанию. Семейная реальность, с включенным в нее заранее положением об интеллектуальном превосходстве единственных детей, мыслится как не зависящая от процесса изучения, тогда как для социологической феноменологии само это житейское восприятие кажется проблемой. Семейный мир конструируется как «объективно» заданный, в т. ч. с удивительным свойством «повышения качества детей при уменьшении их количества». Это обыденное рассуждение конвенционально (в согласии с собой и с другими) используется учеными в терминах «анализа операциональных данных» (статистических и любых иных). По словам специалиста в области феноменологии А. Сикурела, оно неизбежно порождает «круг самообоснования», возникающий из-за того, что «применяемая нами для описания мира интерпретация с необходимостью подтверждает наш способ видения мира». Прямое противопоставление количественного и качественного подходов в науке встречается все реже. Однако имплицитное (не формулируемое непосредственно) неприятие модели семьи с несколькими детьми выражается косвенно через сомнения в применимости количественного измерения к результатам человеческого поведения, связанным с обзаведением детьми. Об этом очень хорошо сказано в книге немецкого социолога Элизабет Ноэль «Массовые опросы». Фрагменты из нее, приводимые ниже, являются прекрасной иллюстрацией подобного предубеждения. Неприязнь к множественному числу «В Ветхом завете есть указание на то, что применение статистики к людям следует считать опасным. За проведение по распоряжению царя Давида переписи Бог покарал людей чумой, унесшей 70000 жизней Количественное обобщение, вероятно, всегда было привилегией Бога или королей либо воспринималось как своего рода рискованное вмешательство в божественный порядок. В исламе и в первобытных религиях также имеются подобные свидетельства примерно следующего содержания, нельзя считать вместе верующих и неверуюших, праведников и неправедных, счастливых и несчастных, потому что это может привести к неверию или навлечь беду. Со времени упадка Римской империи до начала XVII столетия общие переписи почти не производились. Еще в 1753 г. в Англии было отвергнуто предложение о проведении переписи, так как подобное мероприятие являлось греховным... Первые сведения о явлениях, относящихся к сфере статистики, имеют трехсотлетнюю давность. Речь идет об обнаружении странной регулярности, с какой из года в год происходит одинаковое количество смертей... Впечатление странности возникает здесь уже в силу противоречия между не поддающимся предвидению фактом смерти и явной закономерностью количества смертей ..»".
Элизабет Ноэль обращает внимание на то, что даже наиболее образованным слоям населения связь между статистическими тенденциями, возникающими на общенациональном уровне, между законом больших чисел и свободой воли отдельного человека, неясна. Публике больше импонируют призывы ставить в центр даже экономических рассуждений «человека», а не «цифры». Под лозунгом «не поддающийся учету человек» сегодня подпишутся многие, особенно представители наук о культуре и духе, культурологи. Отсутствие у философов интереса к статистике вообще и к моральной статистике в частности само по себе является любопытным и не сводится к антипатии, наблюдающейся у многих гуманитариев к цифрам и таблицам.
«Наряду с безучастностью философов, -- продолжает Элизабет Ноэль, бросается в глаза и странное равнодушие социологов. В работах, где рассматриваются понятия и проблемы социологии, понятие «моральная статистика» искать, как правило, бесполезно. Правда, эта странность наблюдается не у всех. Подробный анализ можно найти у Дюркгейма в его исследованиях самоубийств, где в числе прочего проводится параллель с близкими моральной статистике явлениями эпидемии. Следствием этого анализа является дюркгеймовская концепция «социального потока, принуждающего определенное количество людей к самоубийству.»
Дюркгейм о моральной статистике и о различиях подходов социолога и клинициста._«Число самоубийств, совершающихся в каждый данный момент, определяется моральным состоянием общества У каждого народа есть коллективная сила, обладающая определенной энергией, которая толкает людей на то, чтобы оби сами себя убивали Душевные движения, совершаемые несчастным, которые на первый взгляд кажутся лишь выражением его личного темперамента, в действительности являются следствием и продолжением состояния общества, внешним проявлением этого состояния.» Дюркгейм недвусмысленно обращает внимание на различия между мышлением в сфере целостности и в сфере отдельных признаков «Вот чем объясняется большая разница между точкой зрения клинициста и социолога Первый сталкивается только с частными случаями, изолированными друг от друга Он констатирует, что очень часто жертва была неврастеником иди алкоголиком, и объясняет совершенный акт тем или другим из этих психологических состояний В известном смысле он прав, ибо если покончил самоубийством именно этот человек, а не его сосед, то это часто происходит по указанной причине. Однако это не объясняет вообще существование людей, которые сами себя убивают, и, главное, тот факт, что в каждом обществе определенное число людей в определенный период времени кончают самоубийством Причина, вызывающая это явление, неизбежно ускользает от того, кто наблюдает только за индивидами, ибо она находится вне индивидов Чтобы выявить ее, нужно подняться над конкретными случаями самоубийства и увидеть то, что их объединяет»
Понятие социального порядка или социальной структуры призвано охватить на социетальном уровне состояние социума, которое изменяется в масштабах социального времени государств, народов, обществ. Действующие в истории социальные силы проявляются в судьбах поколений, семейно-родственных кланов, отдельных людей. Исследование индивидуальных ценностей и мотивов позволяет понять, например, вступление в брак какого-либо человека, тогда как изучение индустриализации, рынка труда и образования, социальной мобильности и т. д. объясняет тенденции брачности.
В конце XVIII -- начале XIX в. начинают применяться и получают распространение первые опросы населения Они всколыхнули очередную волну неприязни к множественному числу, к пугаюше-таинственной связи между статистическими тенденциями и индивидуальным поведением. Психологически каждый человек стремится выделиться среди остальных, и это питает представление об уникальности каждого Однако особенно в политически тяжкие времена каждому выгодно раствориться в толпе, стать безликим, дабы остаться неузнанным. Между этими двумя полюсами располагается континуум, диапазон реакций, и а вольнолюбивые периоды неприязнь к цифрам может усиливаться. Антипатия к статистике, по мнению Элизабет Ноэль, возникла под влиянием неприязни к множеству, множественному числу.
Говоря о ком-либо в доброжелательном, возвышенном смысле, люди обращаются к единственному числу -- «человек добр», тогда как для осуждения подходящим кажется множественное число -- «люди -- звери». Где-то здесь истоки общежитейского отвращения к понятиям сферы народонаселения, отождествления «населения» с «перенаселенностью», недоверия к «рождаемости» как якобы синониму «размножения». Отсюда и нелюбовь к многодетной семье и одобрение однодетности, наличия единственного ребенка в семье. Иногда эмоции подобного рода в шутливой форме выплескиваются на страницы даже социологических фолиантов. Вот пример научного юмора: «Как добиться 25000 долларов в год? Обзаведитесь женой и 12 детьми. Рассчитайте среднегодовой доход американца (в 1957 г, он равнялся 1750 долларам. -- А. А.). Умножьте его на 14 (Вы, Ваша жена и 12 детей), и Вы получите искомое (14 на 1750 = 25000)».
Распространение выборочных исследований обнаруживает новые пласты общежитейских интерпретаций социальных феноменов, включающих парадоксы статистической взаимосвязи общего и индивидуального. Во-первых, с точки зрения здравого смысла сомнительно, что частица общества или группа лиц могут выражать мнение всех, что факты, полученные применительно к выборочной совокупности, репрезентативны по отношению к целому, к социуму. Во-вторых, повседневный человек, привыкнув к статистике фактов, событий (но не смирившись с ней), при расширении сферы опросов восстает против статистики мнений. В обоих случаях в основе лежит своеобразный бытоцентризм, желание воспринимать все по меркам личной практики («эгобытоцентризм»).
«Рядовой критик, по-видимому, рассуждает примерно так; меня не опрашивали, так что о моем мнении вообще ничего не известно,. Свой опыт в сфере индивидуального он, как нечто само собой разумеющееся, переносит на сферу статистики. Согласно его опыту, никто не может знать его мнение, не опросив его самого... При этом действенность принципа выборки по отношению к вещам... эмоционально не оспаривается. Недопустимым и невозможным считается перенос этого принципа на людей. Основную трудность, решающий момент здесь следует усматривать в оскорблении чувства собственного достоинства людей...»".
В области естествознания подобный обман чувств даже согласуется со здравым смыслом, противоречие между личным опытом и объективным положением дел вызывает любопытство, так как при этом не задеваются жизненно важные интересы отдельных людей. Напротив, социальная статистика, а особенно статистика брачности, разводимости, рождаемости и т. п., как бы перечеркивают полностью личный опыт и вызывают ощущение утраты индивидом свободы воли. Чтобы защитить свое собственное достоинство, «человек с улицы» борется с «ветряными мельницами», как Дон-Кихот. «Зациклившись» на личном, на микроскопическом опыте, повседневный человек, не отрицая макроскопического уровня, отказывается воспринимать макрологику. Найдя точку отсчета в эгобытоцентризме, невозможно уже мысленно не перекраивать макромир в соответствии со своими представлениями. Причем здесь нет специальной подмены одного уровня другим, нет желания объяснять макромир в каких-то иных терминах Просто индивидуально-бытовое восприятие проецируется, переносится на все остальные явления, и тем самым специфика макроявлений аннулируется, объявляется абстракцией, абсурдом. «Неправильное понимание метода опросов и его результатов возникает, -- согласно Э, Ноэль, -- из-за переноса представлений, мыслительных привычек, опыта и ожиданий, относящихся к сфере индивидуального, на статистическую сферу или сферу признаков или в результате объяснения явлений, свойственных сфере признаков, понятиями, взятыми из сферы индивидуального»30.
Бытующее, особенно в интеллигентских кругах, предубеждение против статистики требует специального анализа, но, по-видимому, с одной стороны, является гипертрофированным выражением эгоцентризма -- тут явно абсолютизируется неповторимость отдельного Я, -- но не вообще, а представителя определенной страты. С другой стороны, это может быть реакция на тоталитарные давления институтов и организаций, стремящихся «стричь всех под одну гребенку». Возможно, это своеобразная сублимация, неприятие того строя жизни, где человеческое достоинство измеряется лишь счетом в банке. Подобная склонность, сформировавшись, будет заявлять о себе в самых разных областях жизнедеятельности, в том числе и в области рождаемости.
Практикуя любовь к одному-двум детям, трудно смириться с наличием многодетных семей, опровергающих всю философию собственного быта. Однако прямые санкции в отношении многодетных, существующие в быту, неизбежно трансформируются на уровне общественного мнения и могут косвенно отражаться в науке различным образом. Упор на автономность эмоций и страстей в зависимости от численного состава семьи, признание независимости любви и счастья от цифрового подхода к ним или даже мнение о невозможности количественного измерения их -- вот некоторые формы противопоставления качества и количества.
Данная тенденция как бы связывает по рукам и ногам исследователя и, разумеется, не способствует совершенствованию измерительных процедур и средств. Получается, что нельзя заниматься определением «оптимального» числа детей в семье как некоего компромисса между потребностями общества и личности; нельзя также изучать влияние численности семьи как малой группы на ее функционирование. В отечественной литературе не найти работ по исследованию воздействия очередности рождения на поведенческие характеристики человека, а также книг по изучению истории поколений с учетом состава семей и их судеб. К сожалению, никто не пытается сравнить жизненные коллизии «одиночек» и семейных людей, линии жизни разных семей.
Изучая взаимообусловленность динамики и структуры семьи и одновременно внеинструментальные, социально-символические аспекты семейного поведения, можно добиться сбалансированного сочетания количественных и качественных методов исследования. Такое сочетание возможно, хотя анализ семейного символизма в большей мере окажется качественным, тогда как изучение семейной цикличности -- количественным. Наметившееся в последние годы возрождение качественных методов социологических исследований не следует рассматривать с точки зрения их противопоставления количественным вообще. Надо лишь учесть тот бум опросов населения (в связи с избирательными кампаниями и увлечением маркетингом), который редуцирует социологию до «вопросомании», а социолога сводит к «анкетчику», к учетчику мнений «обо всем».
Именно этот «коленный рефлекс» социолога -- профессионального «задавателя» вопросов -- часто вызывает нарекания, а не якобы «усталость» от оперирования статистическими данными и обобщениями. Нужно не усиление внимания к микроскопическому, к уникальном), к отдельным «деревьям», из-за которых всегда «леса» не видно, а увеличение числа индивидуально-монографических исследований и методов наблюдения. Эти трудоемкие виды качественного анализа возрождаются как реакция на засилье массовых выборочных опросов, как желание дополнить упрощенно-схематическое представление об индивидуальном чем-то живым и полнокровным. По-видимому, за разговорами о ценности качественных методов стоит именно это обстоятельство. Потребность в адекватном объяснении социума через дополнение знаний о технологии социальных действий сведениями, расширяющими понимание всех значений жизненных обстоятельств, относящихся к результатам или последствиям действий, стремление к полнокровному объяснению явлений движут, в конечном счете, сторонниками качественных методов.
5. ПРОБЛЕМЫ КОНСТРУИРОВАНИЯ СОЦИОЛОГИЧЕСКИХ ТЕОРИЙ СЕМЬИ
В социологии нет никакой «количественной» парадигмы и, следовательно, не может быть перехода к «качественной», о чем говорят некоторые ученые. Научное развитие идет не по пути количественного накопления данных и затем постепенного обобщения их в теории. Теория всегда задавала тон в социологии, и задача исследователя заключалась в операционализации основных тезисов и терминов, т. е. в переводе теоретических положений и гипотез на язык измерительных средств. Конечно, предпринимались попытки исследований «наобум», без опоры на какую-либо теорию ввиду отсутствия таковой, но в подобном случае колоссально возрастала роль обиходных концепций, имплицитного использования при разработке инструментария общежитейских интерпретаций изучаемого феномена.
Как бы ни была развита социальная статистика, ее данных всегда недостаточно для анализа социологических явлений. Отдельные отрасли социологии могут отличаться друг от друга объемом статистических показателей (особенно повезло тут демографии, меньше -- социологии семьи), но выявление побуждений к каким-то социальным действиям, как правило, не подлежит статистическому учету. Социологам приходится самим создавать собственную статистику, но ограниченную размером выборочной совокупности респондентов или какого-то массива документов. Измерение ценностных ориентации, установок и мотивов не имеет численно определяемых признаков и поэтому относится к измерению такого качества, которое, в отличие от событий и фактов, не характеризуется количественной определенностью.
Основная трудность для социолога заключается в необходимости каждый раз заново при операционализации теоретических терминов придумывать индексы, позволяющие осуществлять количественные манипуляции. Опасность операционализации в том, что разрабатываемые операции по приспособлению исследуемого «качества» к индексированию могут увести от измерения требуемого объекта и привести к измерению какого-то другого, но выдаваемого за искомый. «На этом пути, -- отмечает Г. М. Андреева, -- легко отвлечься от содержательного анализа, предлагаемого социологической теорией, так что итог окажется неудовлетворительным и филигранная техника математического аппарата придет в противоречие с произвольно интерпретированными переменными».
Разителен контраст между шлифовкой социологических инструментов и пренебрежением теорией. Иногда складывается впечатление, что поглощенность техникой исследований, успех при разработке все более изощренных методик служит как бы доказательством профессионализма, но, увы, ложного, понимаемого лишь как получение «права на выдумку» любых истолкований социологического содержания изучаемых явлений. Разумеется, многозначность социальных феноменов ведет к плюрализму концепций, а сложность верифицируемое (проверяемости) их якобы оправдывает обособленное существование самих по себе социальных явлений и теорий их развития. Действительно, социологу легче добиться признания среди специалистов благодаря успехам в методике, чем в теории, -- в первом случае есть критерии оценок, есть «твердая почва» под ногами, а не «трясина» гипотетических построений. Во всяком случае, по отношению к собственным теориям не наблюдается такой же требовательности к деталям, что и при разработке технических приемов.
В социологии и демографии семьи тщательность и скрупулезность в отладке даже мельчайших деталей инструментария соседствуют парадоксальным образом не просто с невниманием к теоретическому аппарату, а с игнорированием критического подхода к процедуре научного анализа. В этом следует видеть опять же влияние личной семейной жизни ученых, представляющих, как правило, средние классы общества. Бытующие в этой среде трактовки обыденных семейных действий с необычной легкостью становятся постулатами теорий, приобретающих попутно концептуально-технологическое «оперение». Поэтому должна всячески приветствоваться любая попытка привлечь внимание к процессу выработки содержательных выводов, к необходимости совершенствования всех узлов и звеньев познавательного механизма, к строгому соблюдению правил построения теории,
С этой точки зрения трудно недооценить имеющиеся в отечественной науке единичные работы подобного типа. К ним относится замечательная книга М. С. Мацковского по проблемам систематизации переменных, соотнесения теоретического и эмпирического уровней при развертывании социологического объяснения в рамках специальных теорий брака и семьи, но, к сожалению, она оказалась не востребованной в атмосфере попустительства «ползучему эмпиризму». В демографии такая же судьба постигла фундаментальную работу В. А. Борисова «Перспективы рождаемости», где автор проявляет обостренный интерес к языку междисциплинарного исследования, к концептуальному аппарату, способному продуцировать социолого-демографические объяснения обратных корреляций между условиями жизни и числом рождений в семьях.
В зарубежной социологии семьи, прежде всего в американской, с конца 50-х годов благодаря усилиям крупнейших социологов Р. Хилла и У. Гуда началась систематическая разработка теории. Более того, под влиянием идей Г. Зеттерберга по конструированию теорий34 в социологии семьи сформировалось целое направление, возглавляемое Р. Хиллом, а И. Най совместно со своими учениками применил технику конструирования теории в трех областях социологии семьи: в объяснении ранних браков, семейной стабильности, размера и численности семьи 35.
Наметившаяся тенденция к тщательному продумыванию терминологического аппарата и концептуальных связок, к осмыслению процедур социологического объяснения не затронула конвенциональных основ семейных теорий. Склонность к объективизму, к инструментально-позитивистскому взгляду на мир семейности не сопровождалась феноменологическим осознанием роли представлений в формировании теорий разводимости, заключения брака, планирования семьи и т п. По свидетельству Д. Томаса и Джин Уилкос -- соавторов тысячестраничной энциклопедии по социологии семьи в США, -- «в то время как в философии и социологии науки совершился переворот от объективистского подхода к теории, теория семьи парадоксальным образом продолжала двигаться в противоположном направлении».
В 60-е и 70-е годы -- время бурного развития социологической герменевтики и этнометодологии, популярности и даже моды на феноменологическую критику основ традиционной социологии, американские социологи семьи, находившиеся в гуще этого теоретического бума, продолжали с удивительным постоянством держаться подальше от очередного увлечения своих коллег. Для студентов, интересующихся историей социологии, это очень интересная и совершенно неизученная тема.
Единственная работа Р. МакЛайна и А. Вейгерта с призывным заглавием «Вперед к феноменологической социологии семьи»38 не нашла отклика в 80-е годы, и только на исходе 90-х гг. можно сказать, что дело сдвинулось с мертвой точки и расцвет анализа истории жизни семей, современного семейного фольклора, разного рода семейных архивов и т, д. предвещает в будущем появление новой фамилистической социологии, не замутненной пятнами домашней премудрости.
Таким образом, микросоциология семьи не редуцируется к количественному подходу, не предлагает лишь описания статистических, документальных данных и объясняет не только «эмпирические факты», полученные в исследованиях, а и соотносит в рамках теории исследовательскую информацию с гипотетически-интуитивной. В пределах ее предмета нет «низших» или "высших» теорий, нет обобщений сугубо «эмпирических» либо «теоретических», в ней конструируются и средства (инструменты, методы) исследования, и теории исследуемых объектов.
Внимание к процедурам конструирования познавательных средств и объяснительных приемов позволяет произвести «очищение» концептуального аппарата от всего наносного, предвзятого, обиходного. Если измеряемые признаки фамилистических явлений образуются в ходе операционализации терминов, то ступени объяснения семейных явлений соответствуют уровню объекта изучения. Одно дело -- объяснение внутрисемейных взаимоотношений, ведущих к устойчивости или распаду семьи, и другое дело -- объяснение роста разводимости, включающее внутрисемейную дезорганизацию как звено в цепи объяснений, учитывающих рост профессиональной занятости женщин, изменение жилищного законодательства и другие обстоятельства.
Микромир семьи специфичен, обладает параметрами, которые неуместны или незначимы в макромире социальных институтов. Частный мир семьи, становящийся доступным, увы, взглядам посторонних, особенно представителей разного рода служб и организаций, т. е. делающийся все менее приватным, все более открытым внешнему миру, нуждается в своего рода приватизации, если не желает раствориться вовне. Именно это качество внутрисемейных отношений, называемое иногда «интимностью»39, и характеризует специфику объекта микросоциологии семьи, той его части, которая больше относится не к инструментальным аспектам, а к социально-символическим значениям семейности.
Микромир семьи основан на непосредственных контактах, в каждой ситуации наблюдается уникальное своеобразие участников. Мир близких людей построен на первичности отношений в отличие от контактов на улице, транспорте, где вторичное общение ограничивается интеракциями ролей, взаимодействием функций или функционеров. Проникновение в приватную микросреду, так сказать без приглашения, осуждается, официальные лица несут за это ответственность.
Социологи в соответствии с профессиональной этикой не могут не учитывать того, что многие социокультурные нормы как бы отменяются в лоне семьи и дома и что тут возникают правила для своих и чужих, социально контролируемые. В культуре особая роль гостя, сопровождаемая повышенным вниманием к нему со стороны домочадцев; почетное место, отводимое посетителю, является обшекультурным поощрением главы семьи, остающимся хозяином дома независимо от высоты социального положения гостя. Однако защита культурой приватной жизни не смогла противостоять вмешательству государства и социальных институтов в семью.
Собственно говоря, микроисследование семьи не может проходить мимо подобного вмешательства, хотя иногда само социологическое изучение приватного семейного «климата» рассматривается, увы, как форма вторжения. Следует отметить, что аморальным является не научное исследование микромира семьи, а такое практическое использование знаний, которое может привести к манипулированию поведением семей. Социолог обязан постоянно помнить о приватности микромира семьи, поэтому важно различать «инструментальную» социологию, сосредоточенную на «механизме» возникновения результатов действий и «понимающую» социологию семьи, стремящуюся действительно объяснить особый мир приватного с помощью специальных методов.
Научное познание условно, конвенционально, относительно. Инструменты исследования влияют на получаемые результаты, сам по себе объект изучения -- абстракция, наделяемая свойством реального, объективного существования. Социология семьи не изучает отдельные единичные роды, рождения, браки, разводы. Она исследует динамику этих событий, соотнесенных с параметрами времени, пространства и совокупности событий. В зеркале социологии отражаются процессы рождаемости, детности, брачности и т. д., тенденции их изменений, факторы направленности этих процессов, соотношение семейных и одиночно-холостяцких элементов современного образа жизни. При этом различение макро- и микрообъекта исследования весьма относительно. Например, «причины» семейных изменений можно исследовать лишь в рамках методологически сложно структурированной процедуры социологического объяснения.
Детальный анализ микро- и макропеременных взаимно дополняет друг друга в единой системе объяснения, логически непротиворечиво фиксирующей связи между субъективной и объективной реальностью семьи. Наличие множества минитеорий семьи предполагает поэтому в учебных пособиях изложение не одной, а нескольких теорий той же, к примеру, нуклеаризации, дабы убеждение в правильности какой-либо точки зрения строилось не на вере, а на сопоставлении «аргументов и фактов».
Итак, различия макросоциологии и микросоциологии семьи относительны, и, как бы они ни объяснялись, в исследованиях эти отличия дополняют друг друга. Если предметом анализа становятся приватные семейные интеракции, то результаты их ведут к коллективным, макросоциологическим нормам поведения. Одновременно статистические тенденции семейных макропроцессов находят объяснение лишь в сопоставлении с феноменами микроориентаций, установок, мотивов семьи, семейного МЫ.
Это нераздельное сочетание макро- и микроуровней объекта изучения свидетельствует о том, что семья не является простым промежуточным элементом в обществе, проводником общественных влияний. Само общество, если видеть посредническую роль семьи, всего лишь поле пересеченна миллионов семейных воль. Хорошо сказал об этом известный французский социолог Луи Руссель: «...существует вымышленное противопоставление тех, кто считает, что отношения между супругами отражают только влияния общественных структур, тем, кто полагает, что все определяется частными интеракциями. Тогда бы не было противопоставления макросоциологии и микросоциологии. Это два пути, ведущие к одному и тому же перекрестку: анализ взаимодействия обнаруживает «правила игры», находящиеся вне семьи, тогда как изучение общественных норм и регуляторов поведения приводит к способам их микровосприятия и осуществления в семейной жизнедеятельности».
Тем не менее, различение макро- и микрообъектов при социологическом изучении семьи облегчает применение феноменологического подхода и, привлекая внимание к символике семейности, вскрывает типичные интерпретации семейных событий, проникающие из повседневности в научные объяснения и в обоснования тех или иных методов исследований. Другими словами, соблюдение современных требований и канонов социологического анализа предохраняет, по мнению П. Бергера и Т. Лукмана, от искажающих воздействий «как социологизма, так и психологизма», а эта «двойная угроза» в сфере фамилистики весьма ощутима. Социологизаторы ныне уповают на социальный perpetuum mobile, который якобы спасет от кризисных тенденций, а психологизаторы43, размывая границы семьи до «влечения сердец», убеждают себя в сверхценности многообразных форм «осколочной семейности».
Есть еще одно преимущество рассмотрения семьи как под микроскопом -- углубление в диспозиционную регуляцию44 семейного поведения очерчивает диапазон взаимовлияний природного и социального. Например, анализ рождаемости на макроуровне по схеме «стимул -- реакция», минуя репродуктивное поведение, как правило, ведет к инстинктивизму, когда высокая или низкая рождаемость связывается с отсутствием либо наличием «инстинкта размножения». Обиходная интерпретация репродуктивных мотивов как «естественно природных», т. е. неизменных, вечных и т. п., исключает ведущую роль социального.
Микроскопическое исследование скрупулезно в том смысле, что четко устанавливает взаимосвязи репродуктивного, контрацептивного и сексуального видов поведения и показывает, что биологически возможное для индивида и пары (плодовитость) оказывается социально неприемлемым для личности и семьи. Реализация плодовитости поэтому всегда неполная, т. к. сокращение числа детей вплоть до бездетности не таит угроз телесному самосохранению индивида. Добровольная и безопасная для личности бездетность, раскрываемая на микроуровне, создает (исследуемую на макроуровне) возможность конструирования доселе неведомой человечеству социальной реальности -- нового феномена массовой бездетности.
Социальная организация семьи как нечто целостное может пониматься подобно микромиру, отражающему макромир социума. В человеческом опыте постоянным является взаимопроникновение этих миров, и социологу, чтобы разобраться во всем этом, надо держать в уме двойственное проявление феномена, именуемого семьей. Однако не все так просто с этой двойственностью.
Питер и Бриджит Бергеры, в своем учебнике по социологии46 приводят любопытную притчу о пьянице, который, сидя на тротуаре возле урны, долго старался обхватить ее руками. Наконец, ему это удалось, и он расплылся в улыбке. Но торжество затем сменилось растерянностью, и, не разнимая рук, он прошептал почти с ужасом: «Люди. Я окружен!».
Человек подобно этому пьянице-философу держит в руках Вселенную, мыслями-молниями мгновенно проникая на столетия в прошлое и будущее. Но ему все время почему-то кажется, что он микроскопическая часть того, что поддерживается его же руками.
ВЫВОДЫ
В социологии семьи объект изучения зависит от познавательных средств исследования и от вовлеченности самого социолога через личный опыт семейной жизни в собственно объект исследования. Это заставляет обратить внимание на «внутреннюю лабораторию» ученого,
скрытую от потребителей его продукции и зачастую от него самого.
Освоение социологии семьи предполагает постепенный отказ отличного взгляда на мир семьи. Первая заповедь фамилиста -- категорически запретить себе проецирование своей частной позиции на сферу профессиональных интересов. Отсюда высока роль теории и методологии исследования в социологии семьи.
Макро- и микросоциология семьи подразделяется прежде вceгопо уровню объекта изучения. Макросоциология семьи изучает социальный институт семьи со стороны эффективности выполнения имфункций по отношению к обществу. Она исходит из посреднической
роли семьи в конфликте личности и общества, в «профилактике» индивидуализма и тоталитаризма. В сохранении семьи, обоюдной заинтересованности в ней личности и общества социология видит средство от сползания к тоталитарности и эгоцентризму.
Микросоциология семьи фокусируется на уровне семейно-групповом. Семья берется как малая группа, но не одна какая-либо семья, а семья отдельная. Микросоциолог как анатом, препарирующий отдельный организм и получающий представление о строении и функционировании данного вида, также пытается найти нечто общезначимое в жизненных историях семей, в многообразии семейного поведения Используя биографический подход, можно анализировать семью по стадиям ее жизненного цикла от возникновения до распада, но в контексте всей совокупности семей. Описание отдельных случаев при такой перспективе, когда одновременно учитывается все пространство семейных событий от «старта до финиша», позволяет определить весь спектр семейных судеб и статистически выявить наиболее типичные конфигурации жизненных историй семей.
Анализ жизненного цикла и выявление тем самым магистральных направлений семейной динамики -- одна сторона микросоциологии семьи. Другая -- изучение семейного поведения (брачного, репродуктивного, социализационного и самосохранительного).
Исследование динамической оси (семейного цикла жизни) и структурное измерение семьи (структура результатов семейного поведения) не исчерпывают собой всего объекта микросоциологии семьи в силу их инструментального характера. Представление о технологии
осуществления действия, семейной интеракции оставляет в тени огромную зону не инструментальных явлений, социально-символических интерпретаций семейной жизнедеятельности, бытующих в практическом, обиходном бытии.
В расшифровке обыденных интерпретаций членами семьи их семейного поведения заключается социально-символический аспект микросоциологии семьи. Подобный анализ направлен не на выяснение причин действий, а на понимание самих по себе мнений респондентов. Феноменологическая критика стереотипов здравого смысла, относящихся к рождению детей, вскрывает популярность инстинктивистских представлений и их влияние через общественное мнение на исследователей семейных отношений.
Объект микросоциологии семьи состоит из динамики семейных интеракций и семейной структуры (инструментальный аспект) и из стереотипов обиходной семейности (символический аспект). Количественные методы исследования чаше ассоциируются с инструментальным аспектом, а качественные -- с символическим, но это неверно. Например, феноменологический анализ стереотипов предполагает не только качественный, но и количественный подход -- статистическую
оценку распространенности тех или иных иллюзий.
В микросоциологии семьи существует опасность подмены ее объектов -- семьи, семейных интеракций и структур -- единицей категориальной, агрегативной -- индивидом. Редукция семьи к индивидам --престарелым, инвалидам, больным и т. п. особенно в связи с необходимостью их социальной защиты и поддержки, невольно способствует «медикализации» социологии семьи. В связи с этим обостряется вопрос о самом определении семьи, тем более что некоторые экономис
ты и юристы начинают сводить семью к «домохозяйству одиночек», асоциологи к «двум индивидам», один из которых зависим от другого {мать с ребенком).Но нуклеарная семья в принципе не может иметь меньше трех нуклеарных позиций (мать -- жена, отец -- муж, ребенок -- сын или дочь), и поэтому даже арифметически семья не может состоять меньше, чем из трех человек, т. е однодетная семья -- это предел количественного «сжатия» семьи.
10. Противопоставление количественного и качественного подходов взамен их применения по принципу дополнительности не способствует прояснению истины. В социологии и демографии семьи иногда количество членов семьи, детей противопоставляется «качеству» семейных отношений либо «качеству» воспитания детей. Вопреки данным социальной психологии по изучению малых групп, обиходный стереотип «лучше меньше, да лучше» в теориях семьи возводится в ранг самоочевидной истины («лучше один ребенок, но лев, чем много детей-зайчат»). Однако неприязнь к многодетной семье питается присущей людям неприязнью к множеству вообще. Боязнь обезлички сказывается на отрицательном отношении людей к статистике и к выборочному методу, что хорошо показано в фрагментах из работы Э, Ноэль.
11. Возросший в последние годы в науке интерес к качественным методам следует рассматривать не в контексте противопоставления количественному подходу, а в связи с бумом социологических опросов и «анкетоманией». Вместе с тем, акцент на качественный анализ семейных биографий усиливает значение теории Это в свою очередь предполагает последовательное проведение принципа феноменологической редукции, ибо исследование отдельных жизненных историй семьи может быть связано с подспудной эксплуатацией здравого смысла.
12. В зарубежной и в том числе американской социологии семьи акцент на теории, на, так сказать, технику конструирования теорий, особенно в области брачного выбора и стабильности семьи, в шестидесятые годы не сопровождался, увы, феноменологическим осознанием роли обыденных представлений о семейности. При резком повороте социологии науки и теоретической социологии от объективизма и позитивизма в сторону социологической этнометодологии можно было бы ожидать появления «феноменологической социологии семьи». Семейная теория, как заметил кто-то из комментаторов, «продолжала двигаться в обратном направлении».
13. Микросоциология не редуцируется к количественному анализу, не дает лишь описания статистических, документальных данных. Здесь объясняются не только эмпирические «факты», полученные в исследованиях, но и «законы», а также соотносится в рамках теории (феноменологически «очищаемой» от житейских стереотипов) исследовательская информация с гипотетически-интуитивной. Микросоциология семьи должна конструировать и средства (инструменты, методы) и теории исследуемых явлений. Внимание к процедурам конструирования познавательных средств и к объяснительным приемам позволяет избавиться от всего наносного, предвзятого, обиходного в концептуальном аппарате.
14. Поскольку измеряемые признаки фамилистических явлений образуются в ходе операционализации терминов -- элементов тех или иных теорий (включающих в себя обыденную символику), то звенья или ступени объяснения семейных явлений соответствуют уровню объекта изучения. Одно дело, например, объяснение внутрисемейных отношений, ведущих к распаду семьи. Другое дело -- объяснение роста разводимости, включающее внутрисемейную дезорганизацию как звено в цепи объяснений, учитывающих рост профессиональной занятости жен-матерей, изменение жилищного законодательства и другие обстоятельства.
15. Важно различать инструментальную социологию семьи, сосредоточенную на механизме возникновения результатов семейной жизнедеятельности, и понимающую социологию семьи, стремящуюся действительно понять особый мир приватного «домоубежища» с помощью теорий и методов, приспособленных к своеобразию объекта. Частный мир семьи, делающийся все менее приватным из-за вторжения разного рода служб и организаций все более нуждается в подлинной приватизации. Тем не менее, приватный характер семейных отношений образует специфику объекта микросоциологии семьи в отличие от макрообъекта (институциональные изменения семьи).
16. Различение макро- и микрообъекта исследования в единой социологии семьи относительно. Оно служит поиску причин семейных изменений в рамках методологически сложно устроенной процедуры социологического объяснения, в контексте иерархии концептуально-терминологических связок между переменными семьи институционального, группового и индивидуального уровней.
17 Вместе с тем, различение макросоциологии и микросоциологии семьи необходимо для углубления знаний о феномене семьи и о самом обществе во избежание как социологизма, так и психологизма.
Размещено на Allbest.ru
Подобные документы
В отличие от общесоциологической теории предмет специальных социологических теорий имеет узкие пространственно-временные границы. Социологические подходы к исследованию семьи - социальный институт и малая группа. Предмет исследования и выбор понятий.
реферат [28,7 K], добавлен 29.07.2010Эффективность функционирования семьи как социального института, реализующего функции по воспроизводству и социализации новых поколений. Идеи О. Конта, их развитие в социологических концепциях Э. Дюркгейма и В. Парето. Понятие эволюционного функционализма.
реферат [23,2 K], добавлен 14.07.2009Проблемной стороной данной работы является многоликость интерпретаций семьи в современной действительности. Обзор социологических исследований в области семьи в современной России. История социального контроля государства и религии над институтом семьи.
научная работа [85,9 K], добавлен 07.02.2011Семья как социальный институт, ее структурные элементы, функции в социуме. Особенности исторического развития, типология семьи и брака. Факторы, влияющие на семью. Формы проживания супружеских пар. Основные подходы к социологическому исследованию семьи.
презентация [163,2 K], добавлен 18.03.2014Выступление профессора, доктора философских наук, заведующего кафедрой социологии семьи и демографии социологического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова. Теоретические подходы и перспективы микросоциологии семьи. Демографическая ситуация в России.
доклад [32,2 K], добавлен 15.04.2012Функционально-ориентационный подход в исследовании семьи и общества. Смешанные браки и их роль в социально-демографических процессах. Некоторые проблемы семьи: социологический аспект. Сложный этап эволюции семьи - переход от традиционной модели к новой.
реферат [27,8 K], добавлен 09.11.2009Понятия "парадигма", "аномия". Объект и предмет социологии, понятие социального. Структура социологического знания. Типы социологических теорий, концепции развития человеческого общества. Виды социологических исследований. Макро- и микросоциология.
контрольная работа [20,6 K], добавлен 15.01.2009Теоретическое обоснование проблемы интерпретации результатов социологических исследований. Определение и виды социологических исследований, процедура анализа их результатов. Практическое применение интерпретации данных социологических исследований.
курсовая работа [52,3 K], добавлен 10.01.2011Формирование образа современной городской семьи. Российская семья в XIX и XXI вв. Современная городская семья в региональных социологических исследованиях (вторичный анализ данных). Создание модели современной городской семьи, характерной для г. Улан-Удэ.
курсовая работа [132,5 K], добавлен 20.06.2015Отношение к женщине, которая самостоятельно растит и воспитывает ребенка. Психологический климат семьи. Изменение характера межличностных отношений. Современные тенденции в развитии семьи. Актуальные социально-демографические проблемы в обществе.
курсовая работа [33,2 K], добавлен 26.01.2014
