Равенство и справедливость в обществе

Размещено на http://www.allbest.ru/

Размещено на http://www.allbest.ru/

Введение

Ни одна нравственная ценность не вызывает доверия у народа, как справедливость. Русский человек с давних пор считает, что справедливость берет свое начало в сострадании и жалости к слабому и что равенство - первый шаг к ее утверждению. Он всегда инстинктивно считал, что без равенства невозможна и свобода. Для него свобода в равенствеи есть справедливость. Равенство - отправной пункт движения к справедливости. Равенство создает основу для общности интересов. И также считали 2500 лет тому назад. Тысячелетние нравственные ценности цивилизованного мира эрозии не подверглись. У Платона в «Горгии» Сократ, полемизируя с обывателем, спрашивает: «А разве большинство не держится того мнения, что справедливость - это равенство и что постыднее творить несправедливость, чем терпеть ее?» Справедливость - это не формальное равенство возможностей, как проповедуют некоторые наши либералы. У богатых и бедных не может быть равенства возможностей. Теория формального «равенства возможностей» создана для того, чтобы оправдать в общественном сознании фактическое социальное неравенство.

Социальное равенство и социальная справедливость

Справедливость - это отрицание социального неравенства. На каждом шагу сталкиваешься с тем, что равенство соединяет людей, а неравенство разъединяет их и сеет между ними зависть и ненависть. Рост преступлений и моральная деградация людей вызываются ростом богатства одних и ростом бедности других - «униженных и оскорбленных». Бедность - мать преступлений, говорили древние. Это лишний раз доказывает современная Россия, которая по разгулу преступности претендует на пальму первенства. Без движения к социальному равенству и установлению отношений социальной справедливости преступность победить невозможно.

Первая из страстей, порождаемых собственностью, - жадность - отвратительный человеческий порок. Можно смело предположить, что в мире, развращенном собственностью, нежадных людей еще меньше, чем бескорыстных. Поэтому не быть жадным, считали благородные люди былых времен, уже есть богатство. Сегодняшняя Россия наглядно показывает, что самые большие преступления совершаются из-за дележа собственности. Приватизация полностью деморализовала страну, сделала ее страной тотальной коррупции и организованной преступности. Страна помешалась на жажде приобретения богатства любыми способами. Царит разнузданный разврат нуворишей. В общественном сознании понятие «бизнесмен» стало отождествляться с понятием «вор». Вековая мудрость утверждает: если издержки радикальных преобразований превышают их результаты и ставят общество на грань социальных потрясений, то преобразования надо прекратить ради спасения нации и найти другие, постепенные преобразования, подготовив к их принятию общественное сознание. Рано или поздно за последствия радикализма приходится тяжело расплачиваться.

Собственность, учил Аристотель, предполагает господина и раба. В этом все дело. Безнравственный, алчный человек хочет быть господином и иметь рабов. Собственность, особенно крупная, порождает людей с низкой душой, всегда вызывавших отвращение у людей с возвышенной душой. Мораль современных российских крупных собственников, пожалуй, лучше всего выражена в словах Гете: «Я граблю, чтобы стать богаче. Все остальное - пустяки». Французский моралист Жан де Лабрюйер, обнаружив тип людей, порожденных развивавшейся буржуазностью в его время, не поскупился на описание впечатления, которое они на него производили: «Бывают низкие души, вылепленные из грязи и нечистот, любящие корысть и наживу так же сильно, как души высокие любят славу и добродетель. Их единственная отрада - все приобретать и ничего не терять: им интересно и важно только одно - поместить деньги из десяти годовых: они … всегда погружены в контракты, векселя и прочие документы. Их не назовешь ни отцами, ни гражданами, ни друзьями, ни христианами. Они, пожалуй, даже не люди. Зато у них есть деньги». Вот именно. Перед властью денег все склоняется. Поэтому интересы наживы гораздо энергичнее проповедей гуманистов и их намерений. В 90-х годах совесть была признана врагом предпринимательства. Было объявлено, что пришло время господства сильных, умеющих делать деньги любыми способами без угрызений совести. Отныне, как выразился некий публицист в газете «Известия», одним будут бублики, а другим дырки от бубликов. Сильные, то есть безнравственные, так и устроили жизнь. Неудивительно, что новую систему народ не признал справедливой, а значит и жизнеспособной. Отношение народа к новой системе - ее ахиллесова пята. Эта система не выдерживает этической критики. Русский мыслитель Николай Бердяев, изучая психологию простых русских людей, пришел к заключению, что они социалисты по инстинкту. Мне кажется, он не ошибался. Человек умный, писатель Бенджамин Констан, наученный жестокостями французской революции, наставлял власть имущих в начале XIX века: «Будьте справедливы, всегда говорил я людям, обладающим могуществом. Будьте справедливы, что бы ни случилось, ибо, если вы не можете править по справедливости, вы долго не продержитесь». В течение веков мыслители развивали такого рода мысли. С наибольшей силой они были сформулированы в полисах Древней Греции, погибших от нравственного разложения общества социальным неравенством. «Только тогда государство может считать свое положение прочным, если его политика основывается на справедливости», - убеждал, но тщетно своих разлагавшихся сограждан Демосфен. В противном случае оно погибнет от корыстолюбия, говорил он. Так и произошло. «Государственным благом, - учил Аристотель, - является справедливость, то есть то, что служит общей пользе». Мыслители древности доказывали, что проведение в жизнь принципа справедливости должно иметь приоритет перед любыми политическими, экономическими, социальными соображениями и решениями. Им можно доверять больше, чем кому-либо другому. Они все-таки обобщали тысячелетний социально-нравственный опыт человечества и, как представители его детства, были искреннее современных претендентов на мысль. Плутарх констатировал, что «нет ни одного нравственного качества, чья слава и влияние рождали бы больше зависти, нежели справедливость, ибо ей обычно сопутствует … огромное доверие у народа». Не для восстановления ли утраченного доверия народа современные власть имущие, утратившие доверие народа, создали партию «Справедливая Россия», именующую себя почти социалистической? Улавливать стали власть имущие умонастроения в народе. Но какая справедливость может быть в стране, где власть в руках олигархии и сросшейся с ней бюрократической элиты. Даже наш легковерный народ уже не может доверять ни партиям, ни государству. На так называемые выборы подавляющее большинство избирателей ходить не желает. Раз утратив доверие, его уже не восстановишь. Простой народ может еще доверять лишь отдельным харизматическим лидерам - демагогам. На то он и простой. Социальная справедливость в ее истинном смысле - это отрицание привилегий, порождаемых богатством и властью. Русский народ, если отвлечься от его худших представителей, не признает прав богатства и власти на социальную несправедливость ходят полуголодными. Народ всегда оценивает отношения в обществе с нравственной точки зрения в противоположность власть имущим. Когда благодаря своим миллиардам люди приобретают могущество, они, как известно, теряют стыд. Прекрасный современный чешский писатель, хорошо знающий психологию сильных мира сего, Милан Кундера написал: «Стыд неведом этим господам, как нет у них ни малейшего следа закомплексованности. Как вам известно, это свойство людей, обладающих властью». Великий русский философ Владимир Соловьев доказывал, что чувство стыда - качество, отличающее человека от животного, и те люди, у которых нет стыда, хуже животных. В наше время, кажется, стыд вообще исчез и торжествует бесстыдство. Мало кто задумывается над тем, что такое быть человеком с точки зрения человечности. А вот писатель, перед мужеством и благородством которого я преклоняюсь, Антуан де Сент-Экзюпери очень хорошо знал, что такое быть человеком. Для него «быть человеком - это и значит чувствовать, что ты за все в ответе. Сгораешь от стыда за нищету, хоть она как будто существует и не по твоей вине». Кто из власть имущих в России сгорает от стыда за нищету? Я бы очень хотел, чтобы мне такого показали. Уж не Борис ли Ельцин или Егор Гайдар, ограбившие народ и больше всего - стариков? Банкир Петр Авен, например, нагло заявляет, что его лично нищета людей не волнует, так как его дело - не сочувствие им, а увеличение прибыли. Мысливших людей всех времен и народов всегда занимало качество человеческой природы. Добр или зол человек, велик или ничтожен - на эти вопросы давались разные ответы в зависимости от времени и идеологической ориентации мыслителей. Возобладала точка зрения, что человек и добр и зол, ничтожен и велик, и его плохие и хорошие качества проявляются в зависимости от условий социального существования и воспитания. Для наших дней характерно глубокое разочарование в человеке, поставившем мир на край гибели своей алчностью и жаждой господства. Широко распространено мнение, что человек идет по пути все большего духовно-нравственного вырождения. На земле царит культ наживы и ненависть между народами. Насилие и убийство стали обычным и привычным явлением. Развращенный вековыми отношениями рабства, человек оказывается неспособным победить зло на земле. Хваленый прогресс, в который верили еще в XIX веке, стал фикцией. По этому поводу Альберт Эйнштейн с горечью писал в 1946 году: «Вряд ли могут проницательные люди с острой восприимчивостью избежать чувства подавленности и одиночества, сталкиваясь с ужасными событиями нашего времени. Уверенность в неуклонном движении человечества на пути к прогрессу, вдохновлявшая людей в XIX веке, уступила место всеобщему разочарованию. Разумеется, никто не может отрицать успехов, достигнутых в области науки и технических новшеств, но на своем собственном опыте мы знаем, что все эти достижения не могут ни облегчить сколько-нибудь существенно те трудности, которые выпадают на долю человека, ни облагородить его поступки». Эйнштейн и его единомышленники из числа ученых-гуманистов считали одной из главных причин такого положения дел прекращение связи науки с этикой после того, как она перешла на службу увеличения могущества капитала и государств. Слова Эйнштейна об утрате человеком благородства в век научно-технического прогресса приобрели характер предупреждения об опасности вырождения и гибели человечества по мере того, как накопляется все больше свидетельств развития процесса его духовно-нравственного одичания. Как будто оправдывается пророчество Ницше, что наши потомки станут дикарями. Стоит только посмотреть на одно из проявлений возвращения в дикость - на толпы спортивных фанатов, - чтобы убедится, что Ницше в своем прогнозе не так уж был далек от истины. Ни один из веков человеческой истории не давал оснований для оптимистических заключений относительно ее способности улучшить человеческую природу и мир превращением нравственных начал жизни в нормы отношений между людьми и народами. Немецкий мыслитель Вернер Зомбарт в первой трети ХХ века сокрушался по поводу того, что ни в какое другое время на земле не ненавидели так много и не любили так мало, как в наши дни. Великий Вольтер, так много сделавший для освобождения сознания своего времени от мерзостей и человеческих пороков, не питал особых иллюзий по поводу того, что просветительская деятельность может сделать мир добропорядочней, а человека лучше. «Мы оставим этот мир столь же глупым и столь же злым, каким застали его», - написал он перед уходом из этого мира. Прошедшее время, кажется, дает основания считать, что каждое новое столетие оставляет мир хуже, чем он был в предыдущем веке

Люди в своей массе - материалисты, а не идеалисты. Они, находясь еще на варварской ступени развития в духовном отношении, не научились подчинять голый материальный интерес нравственным принципам. Из материальных благ они строят себе тюрьму, в которой они закрываются от идеальных потребностей и устремлений. В тюрьму их загоняют «жадные интересы». Но лучшие из них всегда тосковали о «высшем понимании», о жизни по совести вопреки жадному интересу. Наиболее резко о массах людей, пожалуй, высказался в свое время философ «мировой скорби» Артур Шопенгауэр. Он осмелился заявить, что по степени нравственного и интеллектуального развития 90% людей на земле - ничтожества. Это была смелая гипотеза мыслителя. Шопенгауэр сделал столь нелестное для большинства людей заключение, наблюдая своих современников и обозревая деяния людей прошлого. Опыт кровавого ХХ века должен был бы научить, что теории трансформации общественных отношений мало чего стоят, если их создателей не занимает проблема качества человека или же, если они доказывают, что это качество автоматически будет улучшаться по мере роста научно-технического прогресса и материального благосостояния. Пожалуй, лучше всего такое отношение к теориям выразил человек редкого мужества и талантливейший писатель Антуан де Сент-Экзюпери. «Что толку в политических учениях, которые сулят расцвет человека, если мы не знаем заранее, какого же человека они вырастят? Кого породит их торжество? Мы ведь не скот, которого надо откармливать, и когда появляется один бедняк Паскаль, это несравненно важнее, чем рождение десятка благополучных ничтожеств», - писал он в своем прекрасном произведении, пронизанном болью за судьбу человечества, «Планета людей». А задолго до него по этому поводу древнегреческий философ Гераклит говорил так: «Один стоит десяти тысяч, если он наилучший». Двигатели человеческого прогресса - не массы, не коллективная посредственность. У масс с головой - плохо. Они толькореализаторыидей своих вождей и исполнители их воли. Двигатели человеческого прогресса - немногие. Они, как доказал мыслитель Джон Стюарт Милль, «соль земли, без них жизнь человеческая обратилась бы в стоячую лужу». Я убежден, что человечеству ничего не светит, если не будет появляться все больше и больше паскалей и все меньше и меньше благополучных ничтожеств. Пока же в течение всей своей истории человечество занималось уничтожением наилучших и увеличением ничтожеств. Освобождаясь от людей-гигантов, человечество теряет в качестве. Россия в этом отношении претендует на то, чтобы быть «впереди планеты всей». Прожив уже довольно долго и усвоив много прозаических истин, я пришел к заключению, что основным показателем истинного прогресса может быть только одно - духовно-нравственный рост личности, способный обеспечить улучшение качества человеческой природы. Благородный человек, по учению Конфуция, - это человек, образованный нравственно. С этой точки зрения прожитое мною время давало основания считать, что оно было временем регресса, утраты многих лучших человеческих качеств у моих современников, конечно, не у всех, но, пожалуй, у большинства, если судить по моему личному опыту. Необходима маленькая поправка: из опыта нельзя вывести заключение, которое имело бы характер всеобщности. Общее в человеке - сильнее индивидуального. Общее - это то, что делают из человека отношения в обществе. Преступниками ведь не рождаются, хотя и бывают патологические исключения. Преступниками людей делают общественные отношения. С разложением систем власти понижается нравственный и интеллектуальный уровень и правителей, и общества в целом. Царская Россия накануне своего падения тому убедительный пример. Русский философ и экономист Сергей Булгаков писал в то время: «Тон жизни дает посредственность, умственное и нравственное ничтожество». В советской системе накануне ее гибели засилье ничтожеств в верхах власти было полным. Свою жизнь я проживал вместе с разложением тоталитарной системы и убеждался в том, что нравственные качества людей систему никогда не интересовали, какими бы «моральными кодексами» она лицемерно ни прикрывалась. Наоборот, она объективно была заинтересована в понижении этих качеств. Чем хуже они были, тем устойчивее она себя чувствовала. Ничтожествами править легко. Пренебрежение к качеству человеческого материала объективно заложил основатель советского государства В.И. Ленин. Полемизируя со своими социал-демократическими оппонентами, утверждавшими, что для перехода к социализму нужны просвещенные люди, личности с развитым классовым самосознанием, Ленин писал в своей работе «Государство и революция»: «Нет, - мы хотим социалистической революции с такими людьми, как теперь, которые без подчинения, без контроля, без «надсмотрщиков» и бухгалтеров не обойдутся». Ленин верил в то, что коммунистическое общество осуществится не в силу улучшения качества людей нравственным воспитанием, а в силу принуждения, организации, муштровки. Эта утопия подвела его. Советское общество показало, что его нельзя организовать так, чтобы плохой человеческий материал - «шариковы», подвергаясь муштровке и промыванию мозгов, приобрели качества, необходимые для создания более совершенного, чем буржуазное, общества. «Шариковы» носили весь старый мир в себе, он был их сутью, и муштровкой его вытащить из них было невозможно. Внутри них старый мир складывался тысячелетиями. Французскую, как и русскую революцию, за исключением идеалистов-подвижников, делали плохие люди - те, которых Герцен называл революционерами по общественному положению, а не по нравственному убеждению. Главным интересом таких революционеров было взять власть и занять место тех, кого они ниспровергали, сделаться новым правящим классом с образом жизни свергнутых. Большевики, например, заменили капиталистовна чиновников и назвали такую замену социализмом. Между прочим, Маркс и Энгельс осознали, правда, на склоне лет, значение качества человеческого материала в революции. В письме Энгельсу от февраля 1863 года Маркс писал, что у них исчезли наивные иллюзии и детский энтузиазм, связанные с революциями. «Теперь мы знаем, - писал Маркс, - какую роль в революциях играет глупость и как умеют ее эксплуатировать». И тут же Маркс добавляет, переходя к характеристике бывших русских революционеров: «Это не мешает тем же русским с поступлением на государственную службу делатьсянегодяями». Большевики никогда не ставили главной целью своей революции улучшение качества людей и нации в целом. Правда, они заявляли, что хотят создать нового человека. Но новым в таком человеке должно было быть лишь безоговорочная преданность делу партии, то есть делу ее вождей. Они полагали, что их социализм автоматически решит проблему создания такого покорного их власти человека. В отличие от них, французская революция цель улучшения качества человека и нации считала своей главной конечной целью. Просветители, подготовлявшие своими идеями революцию, были очень невысокого мнения о качестве нации на стадии разложения феодальной монархии. Так, например, Гельвеций, наблюдая современников, негодовал: «Этот народ уже не сумеет снова прославить имя французов. Эта опустившаяся нация есть теперь предмет презрения для всей Европы. Никакой спасительный кризис не вернет ей свободы. Она погибнет от истощения». Прогнозы всегда рискованны, когда дело идет о нации. Французы нашли в себе силы рвануться к свободе, но только для того, чтобы приобрести новую несвободу. Потребительство порождает и потребительское отношение к людям. Оно разрушает нравственные связи между людьми, как я убеждалась на своем личном опыте. Потребность общаться с человеком появляется тогда, когда от него хотят что-нибудь получить.

Остается лишь надеяться, что в нашем народе сохранились все же те нравственные силы, которые Неравенство как источник расслоения

Расслоение - русский понятийный аналог признанного в мировой социологии термина «стратификация» - отражает процесс развития социального неравенства и иерархического группирования людей на социальных уровнях, которые различаются между собой престижем, собственностью и властью. Э. Гидденс определяет ее как «структурированные неравенства между различными группами людей» каждая из которых различается объемом и характером социальных привилегий. Т. Парсонс рассматривает стратификацию через призму интегративных общественных институтов как «главное, хотя отнюдь не единственное, средоточие структурного конфликта в социальных системах», выделяя критерии престижа и власти в качестве ведущих дифференцирующих оснований.

Основы социальной жизни - в обыденных взаимодействиях, и привычные стереотипы помогают людям в их общем смысловом контексте по-своему понимать состояние и поведение друг друга. И чем больше социальная дистанция между представителями разных социальных общностей во временном, пространственном или статусном смысле, тем жестче стереотип восприятия и интерпретации. «Социальная структура является общей суммой этих типизаций и повторяющегося характера взаимодействий, который создается с их помощью. Социальная структура как таковая является важным элементом действительности в обыденной жизни»*. Этот мир взаимных стереотипов и приписанных мотивов суть то же самое структурированное общественное пространство, в котором признание, номинация, общественные нормы и мнения организуют, разводят по четко определенным местам людей и целые общности, определяя их привилегии, обязанности и правила взаимодействия. В этом ракурсе изучение социальной структуры и культуры (в ее социологическом смысле) становятся тождественны.

Поскольку понятие стратификации охватывает и эволюционные (слоевые), и революционные (расслаивающие) социальные изменения, необходимо обращать внимание на особенности развития неравенства по самым разным основаниям, во всех сегментах общества.

Рассматривая личность как порождение социума (как объект, продукт, результат культуропроизводства в широком смысле), можно интерпретировать неравенство как неравноценность условий развития, несправедливость, ущемление естественных человеческих прав, обман, наказание, отчуждение, создание искусственных социальных барьеров, монополизацию условий и правил (протекционистских и демпинговых) социального воспроизводства.

Рассматривая личность как активного творца социума (как субъекта, производителя, источник постоянных изменений общества), можно представить неравенство как социальное благо, способ выравнивания стартовых позиций вследствие конкуренции, как механизм закрепления вновь завоеванного социального положения и сопровождающих его привилегий, систему стимулирования (вознаграждения и наказания), условие приоритета «пассионарности», поддержания потенциала выживания, социальной активности, творчества, инновации.

Имея разные точки отсчета, мы получаем по одному и тому же критерию (справедливости) альтернативные выводы: во-первых, неравенство несправедливо, так как все люди имеют равные права; во-вторых, неравенство справедливо, так как позволяет дифференцированно и адресно компенсировать социальные затраты разных людей.

Неравенство как стабилизатор структуры

Люди наделены сознанием, волей и активностью, поэтому в обществе неравенство проявляется как система преимуществ. Система приоритетов очень сложна, но принцип ее действия прост: регулирование факторов социального выживания. Социальные преимущества могут быть связаны с выгодным положением в социальной диспозиции, легкостью перемещения в привилегированные общественные слои, монополией на социально значимые факторы и аранжированы всеми теми характеристиками, которые демонстрируют повышение степени социальной свободы и защищенности.

Классики «классики» (О. Конт, Г. Спенсер), «модерна» (М. Вебер, П. Сорокин, Т. Парсонс) и постмодернистской социологии (например, П. Бурдье) прямо говорят о фундаментальности и нерушимости принципа социального неравенства и его высокой функциональной значимости для организации общностей. Видоизменения претерпевают конкретные формы неравенства, сам принцип проявляется всегда.

«И если на какой-то миг некоторые формы стратификации разрушаются, то они возникают вновь в старом или модифицированном виде и часто создаются руками самих уравнителей» - утверждает П. Сорокин. Он связывает неравенство с иерархическим строением общества и называет ряд причин утверждения устойчивых социальных форм неравенства, расслаивающих общество по вертикали, среди которых рост численности, разнообразие и разнородность объединившихся людей, необходимость поддержания стабильности группы, спонтанная самодифференциация, функциональное распределение деятельности в сообществе.

Иной аспект каузальности просматривается в концептах теории социального действия Т. Парсонса. Он концентрирует внимание на уникальных и потому фундаментальных функциях социальной системы, которые по этой причине приобретают характер социальной монополии. Незаменимость, обязательность и качественное различие этих функций предопределяют специализацию и профессионализацию (закрепление) за ними обособленных социальных групп, где энергетически насыщенные (экономические, производящие) общности подчиняются информационно насыщенным (политическим, правоподдерживающим и культуровоспроизводящим).

Другая известная объяснительная модель объективной необходимости социального неравенства сформулирована марксизмом. В ней социальное неравенство выводится из экономических отношений, институционализации эксклюзивного права распоряжения полезным эффектом, который создается при использовании средств производства. Социальная монополизация дефицитных ресурсов в индустриальных обществах конституируется в системе субъектов собственности. Таким образом, социальное неравенство, классовое деление, эксплуатация как способ иерархического взаимодействия крупных социальных групп в экономическую эпоху рассматриваются как объективные следствия внутренних законов развития обществ западного типа.

В стратообразующей модели американского марксиста Э. Райта наряду с фактором владения собственностью выделяется второй не менее значимый фактор - отношение к власти, которое конкретно трактуется как место в системе управления обществом. При этом большую роль играют сама идея многофакторности социального расслоения и признание дифференцирующей роли монополии на социальную функцию общественного управления.

М. Вебер считал, что процесс социального слоения и занятия более выигрышных позиций в обществе организован достаточно сложно, выделяя три координаты, определяющие положение людей и групп в социальном пространстве; богатство, власть, социальный престиж. Такая модель является не просто многофакторной, она знаменует переход от сфокусированного и линейного к пространственному исследовательскому видению проблемы, когда динамика социальных диспозиций фактически рассматривается как система векторных перемещений.

Таким образом, значение веберовского подхода состоит и в том, что он по-новому осветил так называемые объективные и субъективные критерии стратификации, что позже было сформулировано следующим образом: то, что люди считают критерием социального положения, становится реальным источником социального структурирования и регулирования отношений между ними.

П. Бурдье развил концепт роли престижа, репутации, имени, официальной номинации в идее символического капитала, который наряду с экономическим, культурным и социальным капиталами определяет влияние (власть) и позицию своего носителя в общественном пространстве. Представления Бурдье о структурировании общества придают новый ракурс развитию теории неравенства, с одной стороны, генерализируя идею влияния социального субъекта на социум (в понятии «капитал»), а с другой - формулируя идею многомерности (следовательно, и «иномерности») социального пространства. «Социальное поле можно описать как такое многомерное пространство позиций, в котором любая существующая позиция может быть определена, исходя из многомерной системы координат, значения которых коррелируют с соответствующими различными переменными», - считает он.

Русский философ Н. Бердяев считал неравенство одной из фундаментальных характеристик жизни, отмечая, что всякий жизненный строй иерархичен и имеет свою аристократию. Изучая феномены социального неравенства и структурирования, не только критически настроенные конфликтологи (от К. Маркса до Р. Дарендорфа), но и позитивно воспринимающие их функционалисты (от Э. Дюркгейма до Э. Гидденса), преимущественно обращались к сложным динамическим характеристикам, элементам и следствиям социальной иерархизации.

Одна из фундаментальных человеческих потребностей - в стабильности и предсказуемости («защищенности», по А. Маслоу), как показали А. Турен в «социологии действия» и Д. Хоманс в «обменной теории взаимодействия», она фиксирует створы каналов социальной мобильности, упорядочивая конкуренцию и задействуя особые фильтрационные механизмы системы социальных перемещений. Другая потребность - в социальном продвижении и признании, что в рамках разных исследовательских традиций подтверждают В. Парето, К. Кумар, П. Бурдье и даже И. Валлерштайн, - определяет интенсивность социальной динамики, распределение каналов социальных перемещений и пульсацию их наполнения.

Возмущения против неравенства в социальной практике редко носят вульгарный характер борьбы за торжество уравнительных принципов. Стремление к реализации «справедливости» как более адекватной системы неравенства прослеживается в формулах «Равная плата - за равный труд», «Каждому - по потребностям», «Свободу сильным - защиту слабым» и т.д., в которых альтернативные социальные требования демонстрируют общее стремление к парадоксальному (дифференцированному) равенству. Так, в каждом обществе создается несимметричная система социального неравенства, где привычные механизмы структурирования разных групп могут носить даже конфронтационный характер, хотя в значительной части они все же согласованы друг с другом.

Наиболее рельефными моделями социальной стратификации являются рабство, касты, сословия и классы. В них отнесение к определенному социальному слою сопровождается жесткой общественной регламентацией деятельности и поведения людей, но сами принципы общественного структурирования детонируют разрушение социального порядка. Именно так Э. Дюркгейм объясняет «несовершенную солидарность». Он рассматривает нарушение солидарности как естественный ход культурного процесса, вводя концепты «нравственного заражения», внутригруппового порождения талантов, окультурирования (»… они стали умнее, богаче, многочисленнее и их вкусы и желания изменились вследствие этого»). Дюркгейм постулирует идею, которую позже подтвердили в своих исследованиях М. Мид и К. Клакхон: для того чтобы культурная и социальная ассимиляция стали возможны, общности, впитывающие и передающие друг другу социальные образцы, должны иметь общие культурные основания. Итак, в ситуации, когда происходит развитие культурного поля, а социальные функции уже закреплены, нарушается согласие между способностями индивидов и предназначенными им видами деятельности.

Заключение

социальный революция неравенство справедливость

Источником всех социальных революций является рост социального неравенства в обществе. Ни одну реформу невозможно оправдать морально в глазах народа, если она ведет к увеличению социального неравенства. Во все времена справедливость - моральный императив. Справедливость требует совершения поступков, полезных большинству общества. Погоня за личной выгодой разрушает справедливость. Нравственность и выгода, как я убеждалась на собственном жизненном опыте, - антиподы. Где равенство, там нет выгоды, - говорили мудрецы прошлого. Где равенство - там умирает чувство зависти. Простой русский человек, в отличие от нашей интеллектуальной элиты либерального толка, убежден, что если в обществе нет справедливости, то оно превращается в разбойничью шайку или, точнее, в общество организованной преступности. Помнится, в начале 90-х годов идеологи и пропагандисты либерализма объявили справедливость идеей вредной, несовместимой с рыночной экономикой. Они были правы: рынок и справедливость - действительно вещи несовместимые. Как говорили их доморощенные экономисты, «справедливость - понятие не экономическое». У рынка, как механизма распределения ресурсов в товаро-денежной экономике, есть свои достоинства, но он не знает и не может знать, что такое справедливость. На рынке царит принцип: кто кого в конкурентной борьбе. Пощады там нет. «Конкуренция внутренне присуща животному инстинкту предпринимателя», - констатирует такой знаток психологии рыночных отношений, как американский экономист Джон Гэлбрейт, и добавляет: «Власть сильного на рынке остается вне сферы действия закона. Но это частично маскируется нападками на попытки слабого добиться такой же власти». Власть сильного на рынке бесчеловечна. О попрании частной собственностью, особенно приобретенной неправедным путем, справедливости и говорить нечего. Частная собственность принесла человечеству накопление богатства и правосудие, но она изгнала из него справедливость и солидарность людей. Человек человеку стал волком. Капитализм утверждает в отношениях между людьми частный, эгоистический интерес и отрицает объединяющий общий интерес. Тем самым он отвергает отношения взаимопомощи и в целом отношения человечности между людьми. Вы можете на Западе лежать больным в комнате, но не вздумайте просить помощь у ваших знакомых или соседей. Вам ответят: «Это ваша проблема». В этом я убедился на собственном опыте, когда был в командировке в США. Россия до такой приватности пока не дошла.

Размещено на Allbest.ru