Становление социологии семьи как самостоятельной дисциплины

СТАНОВЛЕНИЕ СОЦИОЛОГИИ СЕМЬИ КАК САМОСТОЯТЕЛЬНОЙ ДИСЦИПЛИНЫ

До середины XIX в. семья рассматривалась как исходная микромодель общества, социальные отношения выводились из семейных, само общество философами и историками трактовалось как разросшаяся вширь семья, причем как патриархальная семья со всеми атрибутами патриархальности: авторитарностью, собственностью, субординацией и т.п. Поэтому интерес к происхождению человечества способствовал развитию исторического взгляда на семейный строй жизни.

Наибольший вклад в становление исторического подхода к семье принадлежит швейцарскому историку И.Я. Бахофену, выпустившему в свет в 1861 г. книгу "Материнское право. Исследование гинекократии старого времени и ее религиозной и правовой природы", а также шотландскому юристу Дж.Ф. МакЛеннану, опубликовавшему в 1865 г. исследование "Первобытный брак". Каждый из них пришел к идее изменчивости форм брака и семьи в ходе истории, а также к идее предшествования матриархата патриархату -- независимо друг от друга.

До начала шестидесятых годов об истории семьи не могло быть и речи. Историческая наука в этой области целиком еще находилась под влиянием Пятикнижия Моисея. Патриархальную форму семьи, изображенную там подробнее, чем где бы то ни было, не только безоговорочно считали самой древней формой, но и отождествляли -- за исключением многоженства -- с современной буржуазной семьей, так что семья, собственно говоря, вообще не переживала якобы никакого исторического развития; самое большее, что допускалось, что в первобытные времена мог существовать период неупорядоченных половых отношений.

Правда, кроме единобрачия было известно еще восточное многоженство и индийско-тибетское многомужество, но эти три формы нельзя было расположить в исторической последовательности и они фигурировали рядом друг с другом без всякой взаимной связи... Изучение истории семьи начинается с 1861 года, когда вышла в свет работа Бахофена "Материнское право...".

Этнограф Ю.И. Семенов, однако, отмечает, что новые идеи не выросли на пустом месте. В античное время кроме "патриархальной теории" имелись представления о беспорядочном общении полов и общности жен, послужившие исходным моментом для идей о групповом браке.

У Демокрита и у античных материалистов на основании легенд и мифов о временах, когда брака не было, сформировались представления о "промискуитете".

И.Я. Бахофен разработал концепцию гетеризма как состояния, через которое прошли все народы в направлении к индивидуальному браку и семье, основанной на материнском праве и высоком положении женщин в обществе ("гинекократия").

Дж. Мак - Леннан пришел к тем же выводам и открыл феномен, названный им "экзогамией" (от греч. "ekso" -- вне и "gamos" -- брак) -- запрет браков внутри "своих" человеческих групп и необходимость вступать в него с членами других, не своих, групп. В отличие от Бахофена он трактовал род не как разросшуюся семью или совокупность семей, а как социальную форму, предшествующую семье.

Новое учение о семье, как отмечал А.Г. Харчев, не было сразу принято всеми, а подверглось острой критике, прежде всего в работах Г. Мэна, отстаивавшего извечность патриархализма, а также критиковалось другими учеными, наиболее известными из которых являются Э. Тайлор, К. Штарке, А. Вестермарк, Э. Гроссе.

Идеи матриархата и исторического развития семьи нашли поддержку у Дж. Леббока, И, Колера, М.М. Ковалевского, Л. Штернберга, в особенности у Л. Моргана и Ф. Энгельса.

Идея изменчивости форм брака и семьи как центральная для эволюционного подхода нашла свое наиболее полное воплощение в исследованиях американского антрополога Льюиса Г.. Моргана, в 1868 г. опубликовавшего свои первые выводы, в 1870 г. -- книгу "Системы родства и свойства человеческой семьи", в 1877 г. -- итоговый капитальный труд "Древнее общество" (русский перевод 1900, 1934, 1935 гг.).

Морган четко отграничил род от семьи, показав, что он является экзогамной группой, между членами которой невозможны брачные отношения. Значит, первобытный род не мог состоять из семей.

Исходя из этого, первой формой рода оказывается материнский род, основанный на коллективном хозяйстве и на экзогамных-эндогамных брачных отношениях при наблюдавшихся парных союзах.

Разложение коллективной собственности и появление частной собственности ведет от материнского рода к отцовскому и превращает парную семью в моногамную. Морган, таким образом, отличал моногамную семью от брачных пар, легко распадавшихся в родовом обществе, так как они не имели хозяйственной самостоятельности, частной собственности и наследования.

Эта идея была развита Ф. Энгельсом, подчеркнувшим, что моногамная семья -- не итог индивидуальной любви, а выражение экономических условий господства мужа и что рождение детей, наследующих его богатство, -- истинная цель моногамии.

Эволюционистский подход неизбежно сталкивается с проблемой не просто определения порядка или очередности следования форм семьи, смены исторических форм брака и семьи, но и с вопросом о том, что вообще образует саму семью, уж коли она появляется из рода, и что обусловливает ее уникальность во всех известных обществах и при всех изменениях ее социально-исторических форм.

Эволюционизм неизменно стремится определить то общее, что присуще различным формам семей в разных типах обществ, т. е., другими словами, эволюционный подход сосредоточивает внимание на функциях семьи.

Рассмотрение универсальности семьи и смены ее форм в истории составляет суть изучения семьи как социального института в рамках эволюционного подхода. Причем эволюционизм, связанный с идеями Дарвина и Спенсера об эволюционном натурализме, пробивал себе дорогу в науке, борясь с идеей изначальной данности патриархальной семьи.

До сих пор в зарубежной и отечественной науке сохраняется это противостояние между патриархальной теорией (человечество на всех этапах состояло из семей, а индивидуальная парная семья существовала всегда -- см., например, работы Н.А. Бутинова и В.Р. Кабо) и теорией изначального промискуитета, сменяющегося экзогамным материнским родом.

Теория экзогамного рода была после Моргана значительно усовершенствована английскими этнографами Л. Файсоном и Э. Тайлором, и в особенности У. Риверсом, в связи с разработкой идеи о дуально - родовой организации, возникающей в ходе соединения двух матрилинейных экзогамных племен или фраттрий. Род состоял из двух половин, фраттрий, в каждой из которых мужчины и женщины не могли вступать в брак друг с другом, находили себе мужей и жен среди мужчин и женщин другой половины рода.

Здесь следует сказать о вкладе российских ученых в разработку обсуждаемых проблем -- так, М.М. Ковалевский высказал мысль о возникновении экзогамии как средства снятия конфликтов и антагонизма внутри первобытных промискуитетных объединений. С.П. Толстов и затем Ю.И. Семенов разработали концепцию производственных половых табу (запрет на половое общение в пору сезонных производственных работ), снимающих противоречие между промискуитетными отношениями и потребностями в развитии производственной деятельности.

С.П. Толстов поставил возникновение экзогамии в связь с функционированием половых производственных табу.

М.О. Косвен обнаружил дислокальный брак, когда супруги живут раздельно, а С.П. Толстов предположил, что в древней истории был период группового брака, являвшегося одновременно дислокальным.

Эволюционный подход к изучению семьи как социального института, изменяющего свои формы в ходе истории, но сохраняющего свою специфическую суть, более плодотворен, чем биологизаторский подход, утверждающий извечность и "естественность" индивидуальной патриархальной семьи. Однако эволюционизм не преодолевает идеи неизменности семьи и, фиксируя внимание на том универсальном и всеобщем, что характерно для любых исторических форм семьи, как бы сохраняет в неизменности эту специфическую суть семьи вообще -- независимо от каких-либо исторических трансформаций.

Работы М. Леннана, Моргана, Леббека, Г. Спенсера, М. Ковалевского и ряда других лиц в общем подтвердили мнение Бахофена относительно первичной формы брака и счета по матери. Правда, не так давно выступили так же очень авторитетные лица, как Вестермарк, Старкэ, Кунов, Гроссэр и др., оспаривающие положения сторонников первого течения, но после выхода работ Г. Спенсера и Гиллена, ... Фрезера, Хауита, Колэра ... взгляды и положения сторонников патриархата оказываются ошибочными. Нам нет надобности здесь подробно излагать результаты, добытые современной этнографией и историей культуры.

Достаточно будет вполне указать лишь главные положения господствующего направления, а именно: установлено, что:

1) почти у всех исследованных народов счет родства по матери предшествовал счету родства по отцу;

2) на первичной ступени половых отношений, наряду с временными (обыкновенно краткими и случайными) моногамическими сношениями, господствует широкая свобода брачных сношений, которая и является характерной для данной эпохи;

3) эволюция брака состояла ни в чем ином, как в постепенном ограничении этой свободы половой жизни, или, выражаясь иначе, в постепенном уменьшении числа лиц, имеющих брачное право на ту или иную женщину (или... мужчину). Эволюция состояла в переходе от группового брака к индивидуальному -- см. об этом книгу М. Ковалевского "Социология" т. II, являющуюся до известной степени сводкой большинства работ по этому вопросу.

Но семья как институт, осуществляющий определенные функции, как подсистема общества может участвовать в таких социальных изменениях, которые способны подорвать ее как таковую. Понимание этого затрудняется еще одной особенностью эволюционизма, четко выраженной в вышеприведенном фрагменте из сочинений Л. Моргана, -- это представление не просто об изменении форм семьи в истории, а о "прогрессивном" изменении семьи "от низших форм к высшим". К сожалению, в рамках эволюционизма часто возникает тенденция трактовать развитие от прошлого к будущему как положительное изменение в одном направлении "прогрессивного развития".

Семья -- активное начало; она никогда не остается неизменной, а переходит от низшей формы к высшей, по мере того, как общество развивается от низшей ступени к высшей. Напротив, системы родства пассивны, лишь через долгие промежутки времени они регистрируют прогресс, проделанный за это время семьей, и претерпевают радикальные изменения лишь тогда, когда семья уже радикально изменилась.

Склонность видеть в любых семейных инновациях "прогрессистскую" направленность, историческую предопределенность или же удивительную приспособляемость к любой новой ситуации можно именовать концепцией инвариантности семьи, устойчивости семейного образа жизни и семьи как социального института.

Идея неизменности патриархальной семьи переносится, таким образом, на семью вообще, на абстрактное нечто, якобы связанное с тем, что люди всегда будут вступать в брак, обзаводиться детьми и тем самым участвовать в родственно-семейных отношениях. Следует подчеркнуть, что среди институционалистов - эволюционистов всегда наблюдалась и другая тенденция: трактовать социальные изменения в духе не только "прогрессивного развития", но и "упадка" культуры, общества.

Семья, как и остальные социальные институты, не застрахована и от такого хода истории, когда может возникнуть угроза существованию и семьи, и самого общества.

Социальное изменение таит в себе и прогресс, и угрозу гибели. Подобное понимание развития общества сосредоточивает внимание на функциях социальных институтов, на том, что делается в их рамках, а не только на том, что объединяет различные исторические формы этих институтов совместной жизнедеятельности людей.

Позволю обратить ваше внимание и еще на один факт: на семью. Вы знаете, что она разлагается. Но должны знать и то, что без здоровой семьи невозможно здоровое общество. Слишком далеко зашел здесь развал и духовный, и биологический, через половые болезни ускоряя вымирание и вырождение русского народа, Пора остановить это бедствие. Оздоровление семьи, улучшение ее организации в том направлении, чтобы она, как первый скульптор..., создавала индивидуальность, чуждую и эгоистического шакализма и невежества слепой стадности.

Своеобразная концепция кризиса семьи как ослабления союза родителей и детей, супругов и распада семейного хозяйства представлена Питиримом Сорокиным в его книге "Современное состояние России" (Прага, 1922 г.) а также в статье "Кризис современной семьи" (1916 г.), сохраняющей еще социалистические иллюзии. В поздних его работах кризис семьи исследуется в терминах теории "волнообразного движения культур" (противостоящей эволюционистской теории с ее акцентом на внешних факторах изменения). Культура наших дней -- "материально-предметная, чувственная" -- исчерпала себя, свою имманентную природу и не может не остановиться, что чревато революциями и войнами.

Индустриализация как техническая основа образа жизни вполне вписывается в парадигму упадка культуры материальных предметов, и, по-видимому, концепция П. Сорокина не может не исключать прямолинейно-прогрессистский характер изменения культуры и семьи.

Функциональный подход -- вторая составная часть изучения семьи как социального института -- также направлен на поиск того общего, что присуще разным типам семей в ходе истории, однако концентрирует внимание не только на универсальности семьи, на исторических формах реализации "идеи" семьи, но сосредоточен более на самой семейно-домашней жизни, на социокультурных функциях семьи как социального феномена и на взаимосвязях социокультурных ролей, связанных с браком, родством и родительством. Э. Дюркгейм как "отец функционализма" непосредственно повлиял на поиск присущих семье механизмов солидарности и сплоченности, концентрируя внимание на роли каждого члена семьи в семейной жизни, на роли мужчин и женщин в семейной аномии -- специфическом виде нарушения семейного равновесия, свойственного мужчинам прежде всего и проявляющегося в самоубийствах мужчин в связи с разводом (женщины, по Дюркгейму, меньше подвержены суициду из-за развода). Э. Дюркгейм рассматривал параллелизм разводов и самоубийств, поскольку и те и другие имеют одну причину -- разрушение социальных норм.

Вклад Дюркгейма в структурно-функциональный анализ семьи весом и высоко оценен в истории социологии. Он обратил внимание на то, что семья теряет ряд важных своих функций под влиянием урбанизации и т.п., становится менее прочной из-за добровольности брака (взамен брака по договору родителей), и, главное, что уменьшение количества членов современной семьи уменьшает семейную солидарность.

Последний тезис до сих пор является предметом ожесточенной полемики, тем более что апологеты современной "малой семьи" усматривают здесь противоречие с другим суждением Э. Дюркгейма о социальной дифференциации, в процессе которой утрата каким-либо структурным элементом прежних функций не означает ослабления этого элемента.

Напротив, это может быть связано с новой специализацией его в системе, т.е. с появлением как бы нового специализированного института. Однако передачу каким-либо институтом своих функций (специфических), ради которых он создавался, другим социальным институтам нельзя не считать в социологии разрушением подобного института (хотя старое название этого института зачастую переносится и передается осколочным формам его и даже приписывается новым образованиям -- что само по себе составляет интересную проблему для социологического исследования).

Спрашивая, "что делает семья?" и выявляя многообразие семейной жизнедеятельности, функционалисты разработали множество концепций, объясняющих специфику семьи, понимаемой в качестве социального института. Важным является при этом вклад Эдварда Вестермарка, работы которого образуют своеобразный мост между эволюционным и функциональным подходами.

Вестермарк в фундаментальной работе "История брака" показал на множестве примеров, что брачные отношения признаются таковыми лишь при появлении беременности и рождении ребенка и что поэтому не семья коренится в браке, а брак институционализируется благодаря наличию семьи.

Рассматривая исторические формы семьи как развивающиеся в определенной последовательности, Вестермарк подчеркивал параллелизм линий развития и выводил из табу инцеста (запрет на кровосмешение) смену типов брака, возникновение Экзогамии.

Табу как мощная негативная норма укрепляет функциональную интеграцию системы и, по-видимому, отмирание табу может быть связано с исчезновением семейных качеств, а не просто с разрушением пережитков.

Как основоположник теории "первобытной моногамии" Вестермарк преувеличивает роль биологического фактора в истории, что ярко обнаруживается в инстинктивистской трактовке сохранения семьи в будущем по причине якобы глубоко укоренившихся в человечестве "родительских инстинктов".

Важным достижением функционалистов является разработка проблем материнства и отцовства, их соотношения как социокультурных феноменов. Б. Малиновский в историческом факте социальной роли отца, обеспечивающей детям законность принадлежности к социуму независимо от неопределенности установления биологического отцовства, увидел основу упрочения социального отцовства и распространения родства по отцу.

Физиология не предопределяет семейно-родственные отношения, а лишь является предусловием возникновения связей. Явления культуры следует понимать как способы удовлетворения каких-либо потребностей.

У Дж. Мэдока обнаруживается наиболее полное слияние историко-эволюционной и функционалистской точек зрения. Культура не есть функция физиологии, она не прирожденный феномен, нечто инстинктивистское, это сугубо социальный феномен, искусственный, а не естественный. Человечеству для адаптации к среде и выживания не надо изменяться физиологически, достаточно изменить культуру, поведение, навыки, передаваемые через учение, социализацию, из поколения в поколение. Потому и не меняется человек анатомически тысячелетиями, тогда как культурные формы чрезвычайно изменчивы. Они порождаются приспособлением к меняющейся (в том числе самим человеком) среде, и, значит, функциональное и эволюционное взаимно дополняют друг друга.

В функциональном подходе большое внимание уделяется анализу исторического перехода семейных функций к другим социальным институтам, при котором происходит редукция экономико-производственной, религиозной, образовательной, рекреационной, воспитательной и других функций, сужение круга функций, осуществляемых самой семьей, У. Огборн сформулировал подобные идеи одним из первых. Позднее они были выражены Э. Берджессом в иной терминологии как переход от "семьи-института' к "семье-товариществу"' (или супружеству-партнерству). При этом предполагается смена семьи, основанной на следовании социокультурным предписаниям, скорее, чем межличностным предпочтениям, семьей, в основе которой лежат именно последние.

Иногда это изменение, крайне неудачно названное сменой "семьи-института" "семьей-группой", понимают таким образом, будто семья вообще перестает быть "институтом", превращаясь в вольную группировку на основе любви и симпатий, и если исчезает любовь (имеется в виду супружеская), то может исчезнуть семья.

По-видимому, эта терминология просто отражает перестройку ведущих мотивов заключения и сохранения брака, она не означает того, что в "семье институте" якобы не было любви и привязанности супругов, и не значит, будто "семья-товарищество" не должна остаться социальным институтом по выполнению специфических функций. Проблема в том, в какой мере семья с зауженным, редуцированным кругом функций способна эффективнее осуществлять конституирующие саму семью функции рождения, содержания и социализации детей?

Сторонники "прогрессистской парадигмы", разумеется, дадут утвердительный ответ, а "кризисной" -- отрицательный, и, следовательно, неизбежно окажутся дискуссионными процедуры установления "научных фактов" относительно выполнения-невыполнения семейных функций. "Прогрессисты" при этом будут конвенциально наделять "семью-институт", "традиционную семью" негативными чертами авторитарности-патриархальности, поддерживаемой обычаем, родством, "жестким" контролем "недемократического" свойства, тогда как "семья-товарищество" окажется воплощенным идеалом "сознательных" и "равных" членов, относящихся друг к другу не как к "средству" удовлетворения собственных потребностей, а как к "самодовлеющей ценности".

Цель социологического изучения функций семьи прошлого и настоящего заключается в выяснении факторов, способствующих гармонии интересов личности, семьи и общества, единственно обеспечивающей эффективную реализацию репродуктивной и социализационной функций семьи. Интересно рассмотреть, как исторически достигалась эта гармония, -- поскольку человечеству удавалось вплоть до XX в. избегать депопуляции и массовой деморализации.

Карл Циммерман, как и некоторые другие социологи, считал, что важно изменение взаимосвязи между государством и семьей. В различные исторические эпохи может существовать или равное отношение семьи и учреждений власти по поводу ответственности индивида за свои действия, т.е. ответственности индивида перед семьей и тем самым перед обществом, или же преобладание непосредственной личной ответственности перед государством.

Последнее обстоятельство связано с возникшим в новое время отношением государства к семье как к объекту управления и манипулирования, а не как к автономной данности, независимой от государства, церкви и других социальных институтов.

Именно это восприятие семьи способствует прямому и косвенному вмешательству государства в регламентацию отношений супругов, родителей и детей, родственников, как бы один на один оставляя индивида с персонифицированными и обезличенными орудиями государственной власти. С другой стороны, возможность для личности ориентироваться непосредственно на внесемейные институты, так сказать, минуя семью, видоизменяет и само семейное поведение индивидов, их внутрисемейные роли.

Таким образом, функциональный подход может сочетаться с эволюционным изучением семьи в качестве института, и это справедливо, так как в целом институциональное изучение семьи и общества представляет собой "чисто научное" изучение, проявление науки "ради науки".

Однако в XIX в. возникает и другое, прикладное, или эмпирическое, изучение семьи, явно перекликающееся с функциональным подходом, акцентирующее внимание на эмоциональной близости членов семьи, на их потребностях и влечениях, что в конечном счете призвано раскрыть опоры сплочения отдельных семей и самого института семьи. Речь идет об изучении семьи как малой первичной группы, имеющей свою особую историю возникновения, функционирования и распада.

Родоначальником этой социологической традиции является Фредерик Ле Пле, находившийся под влиянием идей О. Конта о семьях как "мельчайших обществах", спонтанно устойчивых при смене поколений благодаря склонности к солидарности. Чтобы понять общество, необходимо понять семью -- вот формула Ле Пле, считавшего, что внешняя среда определяет экономическую жизнь людей, одновременно диктующую форму семьи, которая в свою очередь влияет на общественные процессы.

В качестве эмпирического метода исследования Ле Пле избрал анализ бюджета семьи как количественного выражения многообразия семейной жизнедеятельности, организация которой зависит от структурных изменений семьи, связанных с воспитанием детей. Фактически эти бюджетные обследования семьи опирались на классификацию семей, взятых от их возникновения до распада, т.е. тем самым была предвосхищена концепция жизненного цикла семьи как малой группы.

В начале XX столетия бюджетные исследования семьи приобрели много сторонников и в последующем оказали влияние также на изучение внутрисемейного функционирования и микросреды семьи. В целом создавалась прекрасная возможность разработки модели поведения семьи и личности, оперирующая количественными показателями групповой жизни семьи. До сих пор эти методы (значительно усовершенствованные с технической точки зрения) остаются, пожалуй, в ряду тех немногих процедур, которые позволяют количественно фиксировать групповые характеристики семьи в целом, относящиеся к экономическим индикаторам уровня жизни, использования социального времени и т.д.

Значительный след в истории эмпирических социальных исследований в Европе... оставил Фредерик Ле Пле (1806 - 1882)... Он решил наблюдать жизнь общества как естествоиспытатель, чтобы понять причины возникновения социальных революций.

Основным объектом наблюдения Ле Пле выбрал семью как простейшую модель, клеточку всего общества. Именно в семье, по его убеждению, закладываются все особенности общества, семена его устойчивости или нестабильности. "Я поставил себе задачей, -- писал он, -- самолично изучить в разных европейских странах более трехсот семейств, принадлежащих к самым многочисленным слоям населения. Я посвящал по крайней мере неделю, а иногда и месяц составлению монографий каждой из них, т.е. изучал не только подробности их материальной жизни, но и чувства, страсти и вообще умственную и нравственную жизнь". В центре каждой монографии семьи стояло описание ее бюджета, анализ которого, по мнению Ле Пле, позволял получить точные данные о структуре и функциях семьи и обеспечивал надежную основу для сравнений и типологий семей. Ле Пле пытался использовать статьи семейного бюджета (личные расходы, расходы на образование и т.д.) как показатели прежде неизмеримых качеств и действий рабочих, и даже более широко, всей общественной организации, в которой они живут. В первую очередь его интересовало, какие траты, привычки или условия труда семьи способствуют или мешают ее возвышению в социальной иерархии... Идеи Ле Пле дали толчок к разработке сложных социально-экономических индексов... Рассмотрение типов семей служило средством помнит мания исторического движения и функционирования общества в целом, а также прогнозирования реформ... В историческом движении общества Ле Пле с грустью замечал направление от патриархального типа семьи к нестабильному.

Другая традиция изучения семьи как социально-психологической группы идет от идей У. Джемса, Ч. Кули, У. Томаса, Ф. Знанецкого, Ж. Пиаже, 3. Фрейда и их последователей. Взаимосвязь личности и общества рассматривается здесь на уровне первичных, межличностных отношений. Эмпирические исследования взаимоотношений в семье широко распространяются сначала в США, затем в Европе и концентрируются на взаимодействиях членов семьи в различных социальных и семейных ситуациях, на организации семейной жизни и факторах устойчивости семьи как группы.

Это направление исследований противостояло историко-институционалистскому подходу как "строго социологическое". В наибольшей мере его развитию способствовали взгляды Э. Берджесса на семью как "единство взаимодействующих личностей". Изучение семьи "под микроскопом" исходит из анализа сил сцепления, сплоченности, устойчивости семейной группы в изменяющихся обстоятельствах. Важно выяснить особенности семейной организации, позволяющие видеть, как семьи решают специфические, сугубо семейные проблемы, характерные для первичных, семейно-родственных групп.

Межличностные коммуникации и межличностное согласие, близость, единство -- вот основные переменные, изучению которых придается большое значение в рамках группового подхода. Э. Берджесс положил начало продольному, лонгитьюдному исследованию семейных групп, внес временное измерение семейных взаимоотношений, что способствовало систематическому интересу к семейным процессам, к жизненному циклу семьи. В этом пункте сближаются групповой подход с функциональным анализом семьи, что подчеркивает взаимную дополнительность этих двух интеллектуальных традиций в социологии семьи.

Первые социологи, которые стали конкретно работать над вопросами социальной стратификации, в качестве базового элемента выделяли не индивида, а семейную ячейку. Однако с введением техники репрезентативной выборки, основу которой составлял индивид, этот социологический подход был забыт, Можно лишь сожалеть, что таким образом техническая детерминированность предала забвению целое теоретическое направление.

В течение последних нескольких лет при разработке вопросов стратификации и социальной мобильности мы пытаемся восстановить и развить это "семейное" направление. Поэтому, например, мы рассматриваем социальный статус как атрибут семейных групп, а не взятых изолированно индивидов: эти последние имеют профессиональный статус, что не одно и то же ... Вот почему мы стали развивать метод "истории семей" как новый инструмент социального наблюдения.

Нет двух разных социологий семьи -- изучение семьи как социального института и как малой группы нельзя противопоставлять как академическое и прикладное направления.

Исторически они складывались параллельно, пересекаясь друг с другом, хотя отдельные представители этих традиций иногда увлекались абсолютизацией различий этих подходов и в полемике отказывали в праве называться наукой противоположной стороне.

Среди социологов, пытавшихся совместить "микроанализ" и "макроанализ" семьи, надо назвать прежде всего Т. Парсонса и К. Дэвиса. Стабильность семьи зависит одновременно и от внешних, социокультурных влияний, и от внутренних взаимодействий.

Такова сущность семьи как социального феномена, и проблема заключается в адекватности применяемых концептуальных схем и терминов. Следует избегать односторонности каждого из двух подходов и эклектического соединения их.

Согласно Парсонсу, семья не противостоит обществу, она его подсистема, обеспечивающая стабильность социума в целом благодаря установлению "инструментальных" отношений с другими социальными подсистемами и структурами, а также "экспрессивных" отношений внутри самой семьи благодаря сохранению равновесия в межличностной динамике, сохранению интегративных тенденций.

По мнению К. Дэвиса, автора монографии "Человеческое общество" и знаменитой в социологии рождаемости модели "промежуточных переменных", опосредующих рождение детей (вместе с Джудит Блейк), переход от традиционных форм семьи к современным связан прежде всего с отмиранием социокультурных норм высокой рождаемости и распространением социальных норм низкой рождаемости.

Другими словами, истоки семейных изменений следует видеть не в замене "жесткого" внешнего давления, "принуждения" к семейной жизни внутренними силами брачно-семейной сплоченности, а в изменении системы ценностей и социальных норм брака и семьи. Распад ценностной системы, поддерживающей расширенную семью, не означает автоматического появления в нуклеарной семье такой "взаимной привязанности", которая вне всяких внешних влияний способна обеспечить социетальные функции по воспроизводству населения и социализации новых поколений.

Соединение институционального и группового подходов в изучении семьи, таким образом, предполагает наличие адекватных концептуальных средств, способных зафиксировать реализацию специфических функций семьи на макро-уровне в зависимости от микро-воздействий ее членов, устремленных на достижение индивидуальных потребностей и влечений. Необходима система терминов, описывающих и объясняющих семейные процессы как целостные. К примеру, групповое поведение семьи не сводимо к индивидуальному, но, как. правило, обозначается в некоторых социологических теориях с помощью понятий, относящихся к индивидуальному поведению.

С другой стороны, социетальный анализ требует иных терминологических связок, нежели понятия, заимствованные из социальной психологии малых групп. Подобная теоретико-методологическая неразработанность порождает эклектическую путаницу, когда "уменьшение" значения семьи как социального института одновременно приравнивается к "повышению" значения семьи как малой группы, значения личностных отношений и роли индивида. Очевидно, что при адекватных теоретических построениях уменьшение роли семьи как института может предполагать и уменьшение межличностной сплоченности семьи.

Большой вклад в анализ теоретических схем и концепций исследования семьи внес американский социолог Р. Хилл, поставивший задачу выявления среди них прежде всего тех, в которых содержатся термины, позволяющие одновременно описывать семью и как институт и как группу. Первая работа Р. Хилла и его коллег А. Катца и Р. Симпсона обобщила американские исследования с 1920 по 1956 г. и подвела своеобразный итог тому этапу социологии семьи, который условно можно назвать "содержательно-теоретическим": социологи, работающие на макро-уровне и микро-уровне анализа семьи, стремились не только описать семью как институт и как группу, но и объяснить основные тенденции семейных изменений, факторы семейных процессов -- содержательно раскрыть прошлое, настоящее и будущее семьи. Что происходит с семьей, куда ведут наблюдаемые тренды, что ждет ее -- вот основные вопросы, требующие расшифровки смысла семейного функционирования.

Вопросы, связанные с исследовательской "кухней", с познавательной работой самого социолога и ее формами, не выносились на передний план, оставались в тени. Однако после появления монографии X. Зетеберга "Теория и ее проверка в социологии" формально-теоретическое конструирование объяснительных теорий, концепций и гипотез стало крайне модным. Подобная деятельность в области метатеории, создания метаязыка и критики "содержательной" социологии за ее недостаточную само-рефлексию, за недостаточное осмысление своих конвенциональных основ не привела к появлению какой-либо общей и даже частной социологической теории семьи. Однако необходимость систематизации и обобщения массы эмпирических выводов и заключений, упорядочения накопленного материала исследований оказалась столь настоятельной, что породила настоящий бум метаработ такого рода. Период "самоосознания" и формализации социологических концепций семьи и брака позволил действительно успешно конструировать теоретические разделы программ фундаментальных и прикладных исследований семьи, что не могло не сказаться на повышении качества социологических данных.

Согласно Р. Хиллу, первые пять подходов к изучению семьи, обладающие конструктами (понятиями), одновременно принадлежащими институциональной и групповой парадигмам, суть следующие:

1) институционально-исторический подход (эволюционизм);

2) структурно-функциональный подход;

3) интеракционистско-ролевой анализ, символический интеракционизм;

4) ситуационно-психологический подход;

5) дивелопменталистский подход (основанный на развитии жизненного цикла семьи).

Остальные подходы не обладают терминологией, инвариантной для макро и микроанализа семьи (это теории обучения, экономики домохозяйства, психоанализ, антропологический подход и др.).

В 80-е гг. к этим перечням стали добавлять теорию систем, обмена, конфликта, феноменологический подход, теорию игр, радикально-критические теории феминизма и т.д.

Многообразие теорий и концепций в социологии, тем не менее, не может скрыть тот простой факт, что весь этот плюрализм научных подходов покоится на двух основополагающих теориях, изначально разрабатывавшихся классической социологией, -- на теории социальных структур и теории социальных изменений.

Эти теории призваны ответить на вопросы: "как все устроено" и "как все изменяется". Применительно к семье это означает изучение социальной сути семьи по роли и функциям, выполняемым в обществе, изучение динамики семейных структур и их социальных последствий.

Первые два подхода из перечня Хилла укладываются в эту проблематику, три последующих сводятся к теории социального поведения личности и групп.

В последние годы исследования семьи как социального института в контексте обще-социальных изменений осуществляются не столь интенсивно, как в 50 - 60-е гг., в пору расцвета функционализма и эволюционизма. Сегодня все популярнее микроисследования семьи, когда внутрисемейные переменные все чаще объясняются теми же внутрисемейными феноменами и процессами.

Анализ семьи как малой группы, межличностных взаимодействий заслоняет остальные области социологического изучения семьи. Поэтому не случайно, что именно символический интеракционизм и примыкающие к нему подходы, такие, как этнометодология, теория обмена, драматургический подход и др., оказываются теоретико-методологической основой многих исследований семьи.

В свою очередь, засилье интеракционизма с его взаимопроникновением личности и группы, личности и общности, а также личности и общества оставляет без внимания антагонизм между ними, извечное противостояние и конфликт между личностью как частью социума и обществом как целым.

Что касается содержательной стороны социологических подходов к объяснению сути семейных изменений в истории, то здесь неустранимо существование двух научных парадигм -- "либерально-прогрессистской", утверждающей возникновение на обломках старой, традиционалистской семьи новых альтернативных семейных структур, и "консервативно-кризисной", предупреждающей о возможности исчезновения семейного образа жизни и необходимости в связи с этим укрепления семейных основ бытия.

Это противостояние не просто двух научных концепций -- оно всеобъемлюще, обнаруживается не только в науке, но и в искусстве, общественном мнении, политике, в здравом смысле всего населения и отражает различие двух мировосприятий, жизненных философий. Каждая из этих двух картин мира имеет свои истоки в античности, в письменном наследии человечества и поэтому целесообразно для обозначения этих взглядов на мир, способов мышления и чувствования, мировоззрения воспользоваться термином Т. Куна "парадигма". Разумеется, можно проследить истоки этого удвоения картины мира, кардинального раздвоения взглядов на реальность, начиная, допустим, с Аристотеля и Платона, когда это расхождение трактовок семьи не было итогом чистого философствования, а уже тогда выливалось в полемику о будущем семьи, изменении ее устройства и функционирования.

Согласно У. Гуду, в основе этого раздвоения больше эмоций, чем науки, это, как различие между оптимизмом и пессимизмом, ибо в науке есть только одна теория изменения семьи, эволюционная, утверждающая развитие семьи от промискуитета до моногамии, через групповое супружество, матриархат и патриархат. При этом предполагается, что все семейные системы еще не достигли своего расцвета, им это еще предстоит, но что важнее всего, так это -- "восхваление" семьи недавнего прошлого, классической моногамной семьи, "семьи западной ностальгии”. Обе парадигмы исходят из стереотипа, из идеализированной семьи времен аграрного домохозяйства, но одни, наблюдая изменения семьи и общества, говорят, что "мы прогрессируем", а другие, что "деградируем". Достоверным же является, по У. Гуду, лишь то, что семейные структуры независимы от технологических и экономических изменений, и проблема заключается в установлении их взаимовлияний. Семейные изменения могут предшествовать, например, индустриализации или способствовать ей.

Относительность социологических знаний вообще и конвенциональность теорий семьи не должны вести к агностицизму, сомнению во всем. Невозможность для социологии и социальных наук в рамках определенного исторического времени находить очевидные для всех доказательства истинности тех или иных выводов делает справедливыми требования этнометодологов об эксплицировании исходных предпосылок, о подробном описании всех шагов социологической процедуры исследования и анализа данных.

Влияние социальной структуры на конструирование социологами теорий социальных явлений следует постоянно иметь в виду, особенно в связи со столкновением политических интересов, борьбой партий и разного рода группировок.

В качестве примера такого влияния политики на разработку социологических теорий и их использования при определении программ социальной политики можно сослаться на воздействие политического движения "за освобождение женщин", феминизма, на социальную науку. По мнению Мэри Осмонд, все науки политизированы, но в наибольшей степени -- социология семьи, которая, якобы, культивирует глубоко консервативный подход и служит оправданию іstatus quo в обществе, закрепляет неравенство полов и воспроизводит "мужское господство" в жизни и науке.

Следствием такого рода радикальных взглядов является определенный нигилизм в отношении семьи и семейного образа жизни. Разумеется, в современной социологии имеются крайние точки зрения, преувеличивающие роль семьи не только в консервации сущего, но и в изменении основ социального бытия (например, Пол Томпсон считает, что семья -- "главная движущая сила социальных изменений"), но важно здесь подчеркнуть другое: изучение семьи -- не кабинетное занятие, острота дискуссий о будущем семьи может сравниться по своему накалу с парламентскими боями.

Социология семьи в России. Проблемы семьи с момента зарождения социологии в России являются ведущими, хотя выделение социологии семьи в качестве научной дисциплины произошло гораздо позже. В эволюции социологии семьи следует выделить три периода, каждый из которых отличается внутренним своеобразием, различными трансформациями теоретической мысли, объективными противоречиями, спадами и подъемами.

Первый период -- с середины XIX в. до 1917 г. Второй период -- с начала 20-х гг. до середины 50-х гг. Третий период -- с середины 50-х гг. до настоящего времени.

Становление социологии семьи как социологической дисциплины произошло не одномоментно. Как и за рубежом, первоначально в центре внимания находились вопросы происхождения семьи.

Ученые, внесшие заметный вклад в становление социологии семьи, отличались не только в своих подходах к предмету научных поисков, но также своими идейными и политическими взглядами. Среди них в первую очередь заслуживают упоминания такие философы, писатели и публицисты, как В. Соловьев, А. Фет, К. Бальмонт, А. Белый, В. Розанов, Д. Мережковский, 3. Гиппиус, Л. Толстой, Г. Успенский, Н. Бердяев, П. Флоренский, С. Булгаков, А. Жураковский, В. Ходасевич, А. Карсавин, Б. Вышеславцев, С. Троицкий, И. Ильин, С. Франк.

Классификацию основных теоретических направлений и идейных течений, повлиявших на отечественную социологию семьи, предстоит еще создать, оценив по-новому научную состоятельность "легального марксизма", "научного социализма", социальных и экономических учений буржуазного либерализма и воскрешая многие имена ученых и общественных деятелей.

В 1880 г. вышла книга известного общественного деятеля Д. Дубакина "Влияние христианства на семейный быт русского общества в период до времени появления 'Домостроя'". Автор обобщил в ней творческий вклад этнографов Шульгина, Добрякова, историков Костомарова, Хлебникова, литераторов Забелина и Чудинова, касающийся разработки проблем социальной и экономической жизни россиян и становления семейного образа жизни. Глубокому анализу подверглись древнерусские летописи, а также такие произведения светской и церковной литературы, как "Слово о полку Игореве", "Слово Даниила Заточника", "Жития Святых", Церковные слова и поучения, Пастырские послания, "Домострой", памятники русского церковного и гражданского права, записки иностранцев о России, памятники устной народной словесности: бытовые песни, былины, пословицы и т.п.

Д. Дубакин рассмотрел многообразие влияния христианства на семейные отношения с учетом вклада Греко-римского права. Большое значение имеет анализ форм брачных союзов в языческой Руси, а также различия подходов Ветхого и Нового заветов к браку и формированию семьи. Наконец, были вскрыты истоки возникновения семейного кодекса "Домостроя" (литературного памятника XVI в., впервые изданного в 1849 г.), его влияние на общественное мнение относительно семейного образа жизни в России.

Весомый вклад в разработку проблем социологии семьи внес русский социолог, правовед, историк М.М. Ковалевский, возглавивший вместе с не менее именитым русским социологом Е.В. Роберти первую в России кафедру социологии. На основе историко-сравнительного метода М.М. Ковалевский создал теорию генетического родства всех социальных явлений и общественных институтов -- "генетическую социологию".

В 1895 г. вышла книга М.М. Ковалевского "Очерк происхождения и развития семьи и собственности". Автором был дан глубокий анализ брачно-семейных отношений в древнейшую эпоху человеческого общежития. М.М. Ковалевский подверг сомнению утверждения о беспорядочности общения полов (промискуитет и гетеризм), доказывая, что родство по матери и экзогамия предполагают регуляцию и организацию половых отношений, подчиненные на первобытной стадии сохранению и воспроизводству поколений.

Изучая семейное право в прошлом, М.М. Ковалевский пришел к выводу: "Семья не представляет собой союза только тех лиц, которые связаны между собой браком или кровным родством; это община, члены которой живут под одной кровлей. В число их входят не только свободные, но все находящиеся в какой бы то ни было зависимости от главы общины, т.е. рабы и вольноотпущенники. Семью эту можно назвать или определить как совокупность лиц, живущих вместе и признающих власть одного и того же домовладыки".

Большой интерес вызывает его анализ семейной общины у славян. Южные славяне называли такую общину "братством", или "задругой". М.М. Ковалевский подробно описывает структуру общины. Глава-домоправитель, или "домочин", избирается из числа пожилых, хотя иногда делалось исключение и домочином назначался молодой, но женатый человек. Домочин управлял общинным имуществом, заведовал общинной казной, приобретал все необходимое для общины. После домочина почетом и уважением пользовалась "домочица", т.е. домохозяйка. Ею была обычно жена домочина. В некоторых местностях женщины назначали сами домочицу, но их выбор должен был утвердить семейный совет. Права и обязанности домочицы касались внутренней жизни дома. Она вела домашнее хозяйство, распределяла работу между женщинами, смотрела за порядком, улаживала ссоры и давала советы относительно брака девушек. Таким образом, как показал М.М. Ковалевский, функция лидерства распределялась в общине по полу и укрепляла семейную организацию.

Историк славянской семьи и семейной демографии С.М. Шпилевский свидетельствует о том, что семейная община имела право ограничивать власть главы семьи, разрешать или запрещать отцу отчуждение наследственного имущества.

Отец-муж не был самодержавным повелителем патриархальной семьи, проявления его власти ограничивались сравнительно узким кругом маловажных распоряжений. Вместе с тем право собственности на всех детей обвенчанной с ним (а точнее купленной им) женщины существовало продолжительное время, благодаря тому, что семья видела в этом залог своего внутреннего спокойствия и материального благосостояния.

С середины XIV в., согласно М.М. Ковалевскому, внутренняя жизнь патриархальной общины начинает постепенно трансформироваться в индивидуальную семью. Индивидуализм подрывал и разрушал семейную общину, каждый требовал предоставления ему права самому свободно распоряжаться своими личными приобретениями. Семейные разделы чаще стали происходить при жизни родителя-отца. Появилось такое понятие, как эмансипированный сын. Примерный возраст эмансипации у славянских семей приходился на 25 лет, по достижении этого возраста можно было обзаводиться собственным хозяйством в соответствии с наследственным правом: минората, т.е. преимущественного наследования младшим сыном, или майората, т.е. наследования старшим сыном.

Индивидуальная семья представляла собой союз, заключенный по добровольному соглашению и связанный соблюдением взаимных обязанностей и общих прав, но подчиненный контролю государства и его судов.

М.М. Ковалевский показывает, что русская женщина не более западноевропейской была подчинена своему мужу и имела льготы на владение семейным имуществом. В России существовало два начала имущественного семейного права: 1) полная общность имущественные прав супругов и 2) относительная их общность.

Полная общность имущественных прав заключалась в том, что при заключении брака муж должен был обеспечить целостность приданого своей будущей жены, заложив часть своего собственного имущества. Часть эта называлась вено (плата жениха за невесту). Если муж растрачивал приданое, то после его смерти вдова владела имуществом до тех пор, пока наследники ее мужа не вознаграждали ее за понесенные убытки.

И второе: муж заведовал общим имуществом, но распоряжаться не мог без предварительного согласия жены. Сделки совершались от имени обоих супругов. В случае смерти или развода имущество снова становилось раздельным, но не делилось поровну, а возвращалось обратно приданое, состав которого был известен по Рядным записям, совершавшимся при заключении брака. Кроме того, вдова получала седьмую часть всего имущества мужа.

Со второй половины XVIII в. закон устанавливает новую систему имущественных прав -- полную разделенность, просуществовавшую до 1917 г. Законом также вменялось: мужу -- прилично содержать жену, а жене -- жить вместе с мужем. Обоюдность привилегий индивидуальной семьи приобретала новый характер равноправного союза.

С ХII - ХIII столетия конкубинат как форма брака приобретает правовую норму. "Сущность таинства бракосочетания не в обрядах, совершаемых священниками, а в согласии брачующихся".

Свод законов XIX в. отступает от реального исторического развития семейного права и требует, чтобы "жена пребывала в неограниченном послушании своему мужу".

Также несовершенен был и бракоразводный процесс. Прелюбодеяние -- главная причина развода -- оценивалась неодинаково в отношении к мужу и жене.

С XVI в. издаются указы (Судебник царя Алексея Михайловича), по которым родители имеют одинаковые права на детей, т.е. могут одинаково распоряжаться судьбой детей: постричь в монахи, разрешать вступать в брак, вести за собой в холопство или занять видное место при дворе князя или боярина, или одинаково влиять на семейную мобильность своих чад. После смерти отца мать пользовалась всеми правами на ребенка без исключения. Однако безграничная власть родителей начинает контролироваться государством. Уложение царя Алексея Михайловича запрещает принимать жалобы от детей на родителей и рекомендует заключать детей в тюрьму без предварительного дознания.