Социология

* возможности обретения политических союзников и

* возможности радикального совершенствования технологической базы производства.

Именно эти две проблемы следует решать в первую очередь, потому что в рамках представлений глобалистической концепции общества монополия центра может быть нарушена исключительно объединением менее развитых стран на региональном уровне с целью противодействия экономическому диктату «ядра». Валлерштайн называет это «эффективностью локальных атак на средние нормы прибыли» в регионах сырьедобычи, которые при частом повторении и широком охвате участников экономического сопротивления дадут «кумулятивный эффект».

Однако действительное «выползание» отдельного общества, одной национальной экономики из болота социальной зависимости возможно только при условии создания субпериферии, т.е. более слабого окружения, которое в свою очередь должно будет отдать свои ресурсы на строительство локального «ядра». При том что Россия остается державой регионального значения, это довольно реалистичная перспектива противодействия экспансии более мощных «партнеров», но она входит в существенное противоречие с новыми политическими идеологемами общества. (Заметим, что пресловутый «социологический цинизм», собственно, заключается в том, чтобы замечать и фиксировать то, что «есть», а не то, что «должно быть» или «хочется, чтобы было». Нам зачастую не хочется замечать «унизительные» отступления государства с прежде доминирующих политических, экономических, военных и иных важных позиций, но победа невозможна без осознания причин поражения, а удовольствие побыть империей - без дорогой платы.)

Вторая проблема - технической модернизации - возникает в связи с тем, что социально-экономическая глобалистика делит «ядро» и «периферию» современного мирового сообщества по очень конкретному принципу. Поскольку внутри системы происходит постоянный обмен - в полном соответствии с рыночными коммуникативными принципами - и поскольку в результате обмена распределение богатства и социального благополучия оказывается весьма неравномерным - в полном соответствии с кратическими, властными, организационными принципами, достаточно лишь проанализировать, меняются ли «сапоги на сюртуки» или «зеркальца и стеклянные бусы на золотые украшения».

Оказывается, что нет и нет: идет обмен знаний на ресурсы, информации на энергию. «Ядро», пользуясь своим интеллектуальным (хотя, конечно, и экономическим) превосходством, продает технологии и вывозит капитал (отнюдь не с благотворительной целью развивать местные экономики своих «придатков»), а «периферия» продает сырье, товары и человеческие ресурсы (дешевых работников), вывозя искусство, интеллект и часто - женщин (тоже не в знак признательности, а от безысходности). По этой причине вытеснение России с мировых рынков технологий и высокотехнологичной продукции (которую производит в основном отечественный военно-промышленный комплекс), а также «утечка умов» должны рассматриваться обществом как реальные угрозы будущему социальному благополучию.

Однако не только проблемы экономического отставания могут беспокоить общество, находящееся на пути модернизации («осовременивания»). Его должна страшить перспектива как «неуспеха», так и полного успеха. Если обратиться к концепции Н. Лумана, то «коммуникативное общество» на постсовременном этапе развития в силу объективных причин начинает терять мобилизационные возможности и собственную идентичность.

Проходя в своей эволюции этапы сегментации, стратификации и функциональной дифференциации, общество в конце концов переживает состояние автономизации всех своих важнейших систем. Хозяйство, политика, право, наука, религия начинают воспроизводиться по своим собственным законам, что делает развитие общественной системы бессвязным, несогласованным и дисгармоничным. Все социетальные сферы (специализированные системы отношений) общества «говорят на разных языках», или, иными словами, используют разные «символически обобщенные средства коммуникации», поэтому их семантические миры «непрозрачны» друг для друга, а ценности одной подсистемы индифферентны (безразличны) для другой.

Такой слегка «рассыпающийся» мир не может регулироваться общими культурными нормами, как считал, например, Т. Парсонс, он строится на «акциях» и «интеракциях» (событиях и простейших социальных системах, с точки зрения Н. Лумана), которые возникают благодаря согласованию, здесь и сейчас, взаимодействующих субъектов.

Поскольку «общество» Лумана состоит из «коммуникаций», комплексы которых самовоспроизводятся (это аутопойетические системы) и самоосознаются как соотнесенные к самим себе (самореферентные), люди играют в нем фоновую, контекстуальную роль. В процессе социальной эволюции общества происходят такие изменения, как деление социальных систем и отдаление их от непосредственного межличностного общения. Это может быть проще описано как автономизация разных сфер общественной жизни и опустошение смысла (нарастание абстрактности) общества как такового. Если на более ранних ступенях своего развития оно представляло более целостную систему и могло идентифицировать (самоинтерпретировать) себя как государство - при приоритете политической сферы, или рыночное общество (развитое, развивающееся, слаборазвитое - все это экономические характеристики) - при приоритете экономической сферы, то теперь оно превратилось в чистую возможность коммуникации, повсеместного социального взаимодействия - мировое общество.

К чему приводит развитие этой тенденции? Конечно, к нарастанию «космополитизма» и размыванию социальной идентичности. Атомизация общества проявляется не только в самозамыкании его отдельных подсистем и отрыве этих подсистем от «человека», но и в растворении самоидентичности этого отдельного человека, когда смещаются его ценностные установки и социальные критерии. Многие люди приходят к выводу: «Родина там, где мне хорошо». И это не просто эгоистический выбор общество само перестает «стучаться в душу» каждому человеку, позволяя реализовать его индивидуальные решения, тотально не навязывая системные социальные стандарты.

Свобода от принуждения - это «хорошо». Но вместе с ней приходит и свобода от соединяющей людей культуры (общих символов, правил поведения, нравственных норм, духовных ценностей). Как отметили социологи-прикладники, мир переживает «кризис идентификации»: мониторинги показывают, что в разных регионах мира в разных группах населения за 10 лет в 2-3 раза стало больше людей, которые вообще не задумываются о своей социальной принадлежности (к определенной семье, товарищескому кругу, поселенческой, статусной, профессиональной группе, этносу, нации). В этом смысле мир современного общества рушится не только на макроуровне, но и на уровне микросвязей и отношений групповой принадлежности.

Известный современный социолог Э. Гидденс дает этому процессу аналогичное теоретическое объяснение: поскольку идентификация - единственный способ включения субъекта в социальные отношения и связи, разрушение комплексов самопричисления свидетельствует об атомизации (распылении) современного общества. В то же время социальная напряженность в связи с этим отсутствует, т.е. речь идет в большей степени о депривации общества.

Другой современный исследователь, К. Кумар, делает вывод о том, что в современном обществе, где социальное причисление человека зависит в основном от важности (престижности) его работы, идентификация носит синкретичный (обобщенный) статусный характер, который человек рассматривает сквозь призму «благосостояния» в целом. А поскольку в это благосостояние входит и интересная работа, и чистая среда обитания, и гуманистичная социальная структура, - люди обостренно реагируют на любые (даже незначительные) негативные изменения как на угрозу своему благосостоянию.

3. Фрейд считал, что идентификация есть отождествление не с «выгодным», а с «любимым» и, следовательно, вызывает агрессию по отношению ко всем другим («чужим»). Принимая эту логику «детского» механизма социального самопричисления, мы должны будем признать, что разрушение групповой идентификации приведет к снижению групповой и, возможно, усилению индивидуальной агрессивности. Как считает российский социолог В. Ядов, основываясь на данных прикладных исследований, в нашем обществе уровень толерантности примерно равен американскому, но у нас относительно более дисперсная, размытая «канализация» агрессивности (не такое жесткое деление на «черных» и «белых», «богатых» и «бедных»), что дает возможность направить массовую агрессию на любого врага, т.е. выше возможности социального манипулирования.

Бихевиористы (предпочитающие поведенческий анализ в социологии) рассматривают групповую идентичность как солидарность, возникающую ситуативно, по конкретному поводу и в зависимости от целей индивида - долговременных (стратегических) или тактических. А так как в российском обществе ситуации и цели туманны, идет разлом социальной наследственности и прежней идентификационной матрицы.

Представители социологии знания (когнитивисты) вообще считают, что люди идентифицируют себя вследствие концептуализации (т.е. неких целостных осмысленных представлений: мы - «демократы», мы - «студенты», мы - «любители пива» и т.п.). Но эти концепты содержательно неясны, поэтому имеют скорее символическое, нежели реальное, значение.

Это странное постмодернистское общество, которое и является социологически современным, словно отпускает своих чад на «беспривязное» содержание, позволяя чудить, фантазировать, изобретать и забавляться, т.е. реализовывать все человеческие свободы, не противоречащие свободе государственной монополии и интересам экономических корпораций (власти системы).

Ученый-футуролог Дж. Нэсбит называет заключительное десятилетие уходящего века периодом «новых триумфов индивидуального». В обществе происходит дистанцирование людей от крупных социальных институтов, возрождаются первичные общности: семейные, товарищеские, клубные, повышается интерес людей к искусству, нетрадиционным религиям. Социальная идентификация как бы совершает ценностный кульбит: происходит откат от правил самопричисления, обусловленных сложившейся социальной структурой и требованиями «общества», и устанавливаются более спонтанные, самопроизвольные, исходящие из индивидуальности каждого человека правила причисления к группе и формирования социальных общностей.

В целом социологи высказывают две фундаментальные гипотезы относительно кризиса идентификации (т.е. осознанной упорядоченности социального мира). Во-первых, разрушаются одни основы групповой идентификации, значит, возникают другие. Иными словами, процесс разрушения «общества» характерен не только для наций и народов, переживающих процесс системных изменений (модернизации, социальные трансформации, революции), но для всего мира в целом, и это как бы подтверждает реальность «глобального» сообщества. Во-вторых, изменение идентификации связано не только со шкалой ценностных критериев социального причисления, но и с социальными установками личности. Ученые отмечают, что меняется соотношение интернальность - экстернальность, т.е. количества людей, полагающихся в большей степени на себя, и людей, локус-контроль которых вынесен из личности («жертв обстоятельств»). В западных обществах по сравнению с африканскими, в протестантских странах по сравнению с католическими больше интерналистов, чем экстерналистов. В России 90-х гг. доля интерналистов немного росла, причем за счет более активной и дееспособной молодежи (а в пожилых возрастных группах доля интерналистов несколько падала).

Все это говорит о том, что на современное общество глупо смотреть с вожделением ребенка, мечтающего повзрослеть, чтобы избавиться от детских проблем. На новой стадии социального развития у общества и у каждого конкретного человека возникают новые проблемы, даже более серьезного характера. («Маленькие детки - маленькие бедки», как сказали бы наши бабушки.)

Особенности модернизации в России

Способна ли социология объяснить современное развитие российского общества? Если да, то почему мы до сих пор находимся в неведении и 10 лет путешествуем «во тьме и безверии», как Моисей по пустыне? А если нет, то какой смысл изучать общество и ничего толком не знать о характере его сегодняшних состояний?

Это хорошие вопросы, которые в ходе учебного процесса могут быть заданы «в обе стороны», и отвечающему (будь то преподаватель или студент) придется как-то выкручиваться из непростой ситуации.

Если это будет студент, он, конечно, вспомнит теорию маргинальности и расскажет, что постепенное изменение общественных ценностей в советском обществе (где трудящиеся хотели жить так же хорошо, как в современном буржуазном обществе) привело к конфликту мотиваций («массы» хотели жить лучше, а «государство» хотело, чтобы они лучше строили социализм), в результате чего элита стала корректировать идеологию, в которой повышала роль массы («гуманизация и демократизация социализма»). Трудящиеся и особенно интеллигенция неожиданно легко поверили партии и, приняв лозунги «за чистую монету», лавиной обрушились на старые устои, рискуя, восторгаясь, проклиная и превознося. Этот эйфорический период нового социального творчества, когда возникали кооперативы и легализовалась частная собственность, разбивались личные сады и строились миллионы загородных домиков, расцветали городские рынки и тянулись к ним караваны «челноков», довольно быстро сменился этапом конституирования (становления, оформления, закрепления социальных позиций) новых субъектов (т.е. действующих общностей). Была создана иная система государственно-территориального управления, возникла негосударственная банковская сеть, сформировались биржи, активно закупалась недвижимость, началась массовая приватизация.

В этом месте можно вспомнить идеи сразу двух великих социологов: М. Вебера, который в своей знаменитой книге «Протестантская этика и дух капитализма» доказывал, что культурные ценности лежат в основе производства определенного типа экономики и социальной структуры (т.е. применительно к России: поменялись идеи - изменилось общество); а также Карла Маркса, который в еще более знаменитой книге «Капитал» всесторонне обосновывал, что масштабный передел собственности и возникновение новых экономических субъектов всегда есть социальная революция, меняющая положение всех слоев и групп общества (что и произошло в нашей стране, когда физики стали торговать электроникой, математики построили финансовые пирамиды, комсомольские функционеры стали бизнесменами, а секретари обкомов - президентами... И многие работники превратились в безработных).

Произошла «та самая» маргинализация, которая расшатала представления о социальной принадлежности (идентификацию), спутала функции социальных институтов, изменила социальные позиции больших и малых общественных групп, породила новые массы и толпы. В общем существенным образом разрушила социальную структуру, каркас всей системы организации российского общества.

Однако в современной мировой социологии сформировались и другие, отличающиеся теоретическим своеобразием, концепции трансформации (превращения, видоизменения) российского общества. В большинстве своем они базируются на так называемых западных стереотипах относительно существа советской организации, но тем не менее являются аналитичными и продуктивными моделями изучения соответствующего типа общественного развития.

Посттоталитарный синдром. Теории постоталитарного синдрома исходят из того, что российское общество длительное время развивалось как тоталитарное, т.е. унифицированное общество, где любые нежелательные (для властвующих субъектов) социальные отклонения безжалостно пресекаются, а люди, групповые взаимодействия и общественные процессы находятся под неусыпным, постоянным контролем. Поэтому и в дальнейшем люди ведут себя несвободно, как затравленные «совки», а нахальная элита продолжает распоряжаться, контролировать и жестко регулировать развитие общества - по-старому.

Но посттоталитарные общественные состояния характеризуются не только сохранением социальной инерции, как доказывает известный конфликтолог Р. Дарендорф. «После» - это не только по-прежнему, но и «анти» - вопреки, против. Поэтому идеи таких исследователей, как К. Фридрих и 3. Бжезинский, связанные с анализом постсоветского развития, состоят в том, что посттоталитарный синдром проявляется в следующих характерных процессах:

1) преувеличении роли особых интересов и игнорировании общего интереса (своеобразная гиперкомпенсация, поскольку прежде было наоборот: «Раньше думай о Родине, а потом о себе»);

2) наступлении идеологического безверия (сменяющего коммунистическую «религиозность», поскольку идеология советского строя была фактически превращена в веру);

3) протестах масс против любого насилия и игнорировании «нажима сверху» (как следствия многолетнего массового террора);

4) демилитаризации общества (в противовес глубочайшей милитаризации экономики, политики и патриотического сознания советской эпохи);

5) информационном плюрализме, многоголосице в сфере информационного обмена (разрушении безусловной монополии средств массовой информации в обществе).

Запаздывающая модернизация. Теории запаздывающей модернизации, которые начали создаваться еще в 60-е гг., также стали для западных социологов аппаратным средством анализа современной российской ситуации. Несмотря на содержащуюся в этих концепциях скрытую уничижительную оценку (запаздывают в развитии - значит недоразвитые), они содержат ряд существенных социологических откровений, которые должны быть учтены в практике осознанной социальной «перестройки».

Теоретики запаздывающей модернизации исходят из того, что существуют линейный прогресс и поступательность стадий развития обществ. Подобные представления о стадиальности были распространены и в советском марксизме: считалось, что первобытное общество сменяется классовым рабовладельческим, затем феодальным, буржуазным и, наконец, бесклассовым коммунистическим. Социализм является переходной фазой. Соответственно непосредственная добыча продуктов природы сменяется аграрной экономикой, а та замещается индустриальной. Такой однобокий прогрессизм, с одной стороны, игнорирует значение культурных традиций (например, часть современных экономически и социально развитых обществ не являются ни демократическими, ни гражданскими, ни коммунистическими), а с другой стороны, отражает определенную тенденцию современного социального развития (поскольку экономическая мощь «Запада» способствует политической, социоструктурной и культурной вестернизации менее состоятельных обществ). Все эти аспекты, а также выявленные социологами закономерности модернизации должны быть учтены при анализе реальных процессов системной трансформации российского общества.

Во-первых, в запаздывающей модернизации всегда есть опасность попадания общества во внешнюю зависимость. Однако Россия, которая не раз переживала подобные состояния («онемечивание», «офранцузивание», а теперь «американизацию»), обычно избегала подобных последствий благодаря высокому уровню милитаризации.

Во-вторых, модернизация общества бывает успешной тогда, когда резко растет средний слой (который не эксплуатирует и не эксплуатируется) при высокой социальной мобильности (изменении общественного положения людьми, слоями и группами). В современной России, напротив, происходит процесс существенной поляризации общества, когда, образно выражаясь, вместо фигуры добродушного толстяка с большим животом мы получаем карикатурную «фигуру» общества с крошечной головой, ссохшимся желудком и огромными вялыми ногами. Широкий слой бедных и беднейших и узкая пирамидка богатой элиты разъедают каждый со своей стороны медленно растущий слой обеспеченных. Социальная база реформ - средний класс - не является в России тем необходимым балластом, который придает развитию «переходного» общества определенность, солидность и устойчивость.

В-третьих, модернизация возможна там, где есть сильный контроль центральной власти и проявляется ее умение локализовать, блокировать, купировать социальные конфликты. Российская внутренняя политика, наоборот, строилась с учетом принципов «здорового самотека» в соответствии с парадигмой нелинейного развития. А посему субъекты центральной государственной власти сталкивались с флуктуациями управляемой среды (т.е. случайными спонтанными социальными отклонениями) и пытались нивелировать конфликты в первую очередь с национальными регионами методом раздачи «суверенитетов» (кто сколько осилит) и, конечно, с такой же сомнительной эффективностью реагировали на бифуркации (ситуации неопределенности, ветвления возможностей дальнейшего развития, взрыва множественных вариаций), что привело к «нелинейным, петлеобразным связям» вовсе не в уравнениях, а в реальной действительности отношений между федеральным центром и регионами, в первую очередь с Чечней.

В-четвертых, успешная модернизация требует создания широкой социальной опоры, мобилизации социального потенциала, а это напрямую связано с умением объяснить широким слоям населения выгодность модернизации в настоящем и в будущем. Мобилизационный эффект может достигаться: 1) апелляцией к рациональным способностям обывателя оценить возможную пользу от такого социального приобретения (католический Запад), 2) авторитетным призывом харизматического лидера (исламский Восток) или 3) использованием особой традиции национального корпоративизма (буддистский Восток).

Поскольку Россия представляет особую цивилизацию, у нас и подход к мобилизации особый: политические лидеры общества призывают массы «выбраться из болота прошлого», отказаться от неэффективных прежних принципов общественной организации, а вовсе не зовут народ «куда-то» в определенном направлении, раскрывая новые социальные горизонты и предлагая некую позитивную программу. (Из современных социологических теорий мобилизации вытекает, что это наиболее эффективный инструмент. Однако в результате своеобразного «поиска врага» оказывается, что наш общий враг - социальное прошлое, а именно там мобилизаторы должны искать позитивные образцы для заимствования, как учит теория, следовательно, и здесь образуется «дурная петля» государственной идеологии.)

В самом начале советской перестройки (1986 г.) американский социолог Т. Парсонс выделил универсалии модернизации, предсказав распад нашей социальной системы. Его вывод был таков: всякая модернизация влечет за собой всю цепочку системных изменений. Он же обосновал, что коллапс общественной системы необходим, поскольку модернизация требует принятия самостоятельных управленческих решений, а они запрещены.

Российский исследователь Н.Ф. Наумова в дополнение к этому выдвинула концепт рецидивирующей модернизации, поскольку именно в нашем обществе, часто предпринимавшем попытки реализовать «догоняющий» способ социального развития, обновление чревато рецидивами, возвратами к «старине». Это проявляется и в политической жизни, когда ностальгические волны сожаления о прошлой устойчивой жизни и критические настроения по отношению к неудобной и социально травмирующей современности сливаются и выражаются в стремлении «вернуть старый порядок», вновь войти в «ту же реку».

Еще одно замечание к теориям модернизации связано со спецификой технологического потенциала российского общества. Дело в том, что третья мировая волна модернизации, затронувшая страны Восточной Европы и Россию (первая волна - колонии, вторая - развивающиеся страны), развивалась на фоне технотронного отставания обновляющихся обществ. Однако Россия, крупнейшая и наиболее развитая часть бывшего Советского Союза (мировой сверхдержавы), обладает высокоразвитым индустриальным и технологическим потенциалом, но несмотря на трудности его воспроизводства, не догоняет целую «очередь» модернизирующихся стран, а вклинивается в ее середину, претендуя, по крайней мере, на роль государства высокого регионального значения.

Демократизация советского общества. Социологи из бывших социалистических стран также по-своему осмысливали процессы изменения социальной организации обществ советского типа. В Вене в конце 80-х гг., будучи в эмиграции, Е. Вятр, И. Зелены и другие исследователи разработали основу концепции, получившей широкий научный резонанс. По их мнению, общества советского типа (в том числе российское) имеют принципиальную возможность развиваться в одном из трех направлений: крайнего тоталитаризма, предельного авторитаризма или максимальной демократизации. Последний вариант достаточно реален, однако мощный слой этократии (партийно-государственного аппарата) под угрозой потери контроля должен рецидивировать жесткие формы правления. Следовательно, общество советского типа не может эволюционировать в направлении «гуманного, демократического социализма» (и его демократизация связана с десоветизацией).

Теории «осовременивания» российского общества в конце XX в., конечно, не описывают всех специфических проявлений этого сложного процесса (к ним мы еще будем обращаться в следующих темах), однако позволяют определенным образом осмыслить происходящее, выявить ряд противоречий и всерьез задуматься о проблемах социальной самоорганизации.

Если отвлечься от логики разнообразных авторских концепций и попытаться описать развитие российского общества терминами системного анализа, то результат будет примерно следующий. Сущность «переходного состояния» заключается в том, что относительно закрытая система становится все более открытой. Наши самодостаточные экономика, политика и идеология советского периода, которые были по-своему экспансивны, но замкнуты вовнутрь, сменяются открытыми, подражательными, комплементарными, ориентированными на интеграцию формами. Рынок, демократия и свобода совести стали де-факто «целями» и «правилами» национального развития, хотя они не вписываются в систему ценностей значительной части общества, превратно интерпретируются людьми и не соответствуют сложившимся социальным архетипам.

Разбалансированность внутренних связей системы (из-за вскрывшихся в ситуации управленческой неопределенности и ослабленного политического контроля многочисленных социальных противоречий) и существенное давление внешних факторов достаточно агрессивной, точнее, остроконкурентной среды (активно воздействующей на внутренние процессы в то время, когда российская общественная система еще сама не определила собственных границ и потому просто не в состоянии эффективно «держать оборону», обеспечивая реализацию национальных интересов и социальную безопасность общества) приводят систему в деформированное состояние.

Поэтому одним из наиболее острых вопросов российской социальной модернизации становится модернизированный спор «почвенников» и «западников»: а самостна ли наша перестройка? Не растворяемся ли мы в чужом желудочном соке, успокаивая себя целостью собственного желудка? Иначе говоря: переживаем ли мы период оздоровительной переорганизации общества и лучшего приспособления к новой мировой социальной среде или наша открытость чревата ослаблением, беззащитностью и неизбежной вынужденной зависимостью? Ответ может изменить многое в социологических, политических, да и обывательских оценках особенностей российской модернизации.

Портреты социологов

Гумплович Людвиг (1838-1909) - польско-австрийский социолог и юрист. Представитель социального дарвинизма. Предметом социологии считал социальные группы, а непрерывную и беспощадную борьбу между ними - главным фактором социальной жизни. Основа социальных процессов в целом, по Гумпловичу, - в стремлении человека к удовлетворению материальных потребностей. На заре истории вражда характеризует отношения между ордами, разделенными расово-этническими признаками. В результате порабощения одних орд другими возникает государство, при котором борьба между ордами уступает место борьбе между сословиями, классами и т.д., а также между государствами. Гумплович рассматривал общество как сверхиндивидуальную реальность. Натурализм в понимании общества тесно связан у него с фаталистической трактовкой социальных законов, фетишизацией исторической необходимости. Гумплович отрицал существование общественного прогресса, интерпретируя общественное развитие как круговорот, в котором каждое общество проходит этапы становления, расцвета и гибели.

В работе «Расовая борьба» Гумплович ввел понятие «этноцентризм», впоследствии разрабатывавшееся Самнером и вошедшее в понятийный аппарат социологии. Натурализм и вульгарный материализм, присущие концепциям Гумпловича, отвергаются в большинстве современных социологических теорий.

Основные труды: «Расовая борьба» (1883), «Основы социологии» (1899), «Социологические очерки» (1899), «Социология и политика» (1895).

Лебон Гюстав (1841-1931) - французский социолог, социальный психолог; занимался также вопросами антропологии, археологии, естествознания, Лебон выдвинул один из первых вариантов теории массового общества. С позиций аристократического элитизма выступал против идеи социального равенства, стремился доказать неравенство различных рас. Отождествляя массу с толпой, он предвещал наступление «эры масс» и связанный с этим упадок цивилизации. Лебон делил толпу на «разнородную» (уличные, парламентские собрания и т.д.) и «однородную» (секты, классы, касты). Рассматривая массу (толпу) как иррациональную разрушительную силу, он подчеркивал бессознательный и эмоциональный характер поведения индивидов в толпе, которыми в данном случае управляет закон «духовного единства толпы». По Лебону, поведение индивида в толпе радикально меняется: им овладевают ощущение непреодолимой силы, нетерпимость, утрачивается чувство ответственности. Ведущую роль в общественном развитии он отводил изменениям в идеях, внушаемым массам немногими «вожаками» посредством утверждения, повторения и заражения. Революции Лебон считал проявлением массовой истерии.

Основные труды: «Психология народов и масс» (1896), «Психология социализма» (1908), «Эволюция материи» (1912).

Тард Габриэль (1843-1904) - французский социолог, один из основоположников социальной психологии и главных представителей психологического направления в социологии. Тард сравнивал общество с мозгом, клеткой которого является мозг индивидуума. Коллективное сознание он считал функцией индивидуальных сознаний, видел в психологии ключ к пониманию социальных явлений и пытался заложить фундамент социальной или коллективной психологии (интерпсихологии), которая занимается исключительно отношениями нашего Я к другим Я их взаимными влияниями.

Тард объяснял общественную жизнь и ее процессы действием простых психических механизмов. Элементарным общественным фактом Тард считал психическое состояние индивида, вызванное влиянием другого индивида. Это состояние исследует интерментальная психология, которую Тард назвал социологией. По Тарду, первым условием общественных фактов являются изобретения - акты творчества, создающие язык, правительство, религию и т.д. Другая тенденция - стремление к подражанию (новые изобретения - новые волны подражания). Особое значение Тард придавал воздействию таких средств коммуникации, как телефон, телеграф и особенно газеты. Различая психологию индивида и психологию толпы, Тард выделял промежуточное звено - публику, которая формируется при помощи средств массовой коммуникации и обладает общим самосознанием. Концепции Тарда повлияли на теории «массового общества», иследования массовой коммуникации и распространения инноваций.

Основные труды: «Законы подражания» (1892), «Общественное мнение и толпа» (1903), «Личность и толпа» (1903), «Социальные законы» (1906).

Ковалевский Максим Максимович (1851-1916) - русский социолог, правовед. Метод социологии Ковалевского - историко-сравнительный, основанный на выделении у разных народов групп, сходных по политическим, юридическим, историческим и подобным характеристикам, рассмотрение которых позволяет выявить основные этапы развития общества в целом. Критерий выделения сходных групп Ковалевский видел во внешнем сходстве анализируемых явлений, что усложняло их классификацию и выявление причин, их породивших. Стремясь преодолеть эту трудность, Ковалевский установил главную причину изменений для каждой сферы общественной жизни: в экономике - биосоциальный фактор - рост населения, в политике - экономические сдвиги, в общественной жизни - политическая практика. Таким образом, сравнительно-исторический метод позволил сделать вывод о генетическом родстве явлений, наметить общую тенденцию развития. Анализ социальных явлений на основе их происхождения Ковалевский называл генетической социологией, с помощью которой он исследовал образование основных общественных институтов - семьи, собственности, государства. Эволюцию этих институтов определяют в основном факторы биосоциального (рост населения) и психологического порядка. Ковалевский отстаивал положение о преходящем характере частной собственности. После поражения революции 1905 г. он обратился к анализу государства, которое понимал как расширение «замиренной сферы», возникающее в результате психологической склонности людей признавать над собой власть тех, кто якобы наделен магической силой управлять природой, - выдающихся личностей. Происхождение классов Ковалевский никак не связывал с возникновением государства, считая основой социальной дифференциации рост плотности населения и возникающее на этой основе разделение труда. Наиболее ярко сущность социологической концепции Ковалевского отразилась в понятии прогресса, вне которого нет и не может быть социологии. Взгляды Ковалевского на прогресс складывались под влиянием идей о росте «замирения» как главном признаке прогресса в учении его университетского учителя Д. И. Каченовского, теории взаимности П. Прудона и социальной динамики О. Конта. Содержание прогресса Ковалевский отождествлял с расширением сферы солидарности, считая ее рост важнейшим и универсальным социальным законом. Солидарность - норма общественной жизни, а классовая борьба - отклонение от нормы. Хотя Ковалевский и признавал революцию как способ движения вперед, но считал ее «противоестественной формой», результатом ошибок правительства.

Основные труды: «Происхождение современной демократии» Т. 1-4 (М., 1895-97), «Современные социологи» (СПб., 1905), «Социология» Т. 1, 2 (СПб., 1910), «Очерк происхождения и развития семьи и собственности» (пер. с французского. М., 1939).

Зиммель Георг (1858-1918) - немецкий философ и социолог, основоположник формальной социологии. Предметом социологии Зиммель считал формы социального взаимодействия людей, сохраняющиеся при всех изменениях конкретного исторического содержания. При этом социальное односторонне понимается как совокупность межиндивидуальных отношений. В русле такого подхода Зиммель анализировал социальную дифференциацию, социальные формы (договор, конфликт, конкуренция, авторитет, подчинение и т.д.), отношения, возникающие в малых группах. В «Философии денег» Зиммель дал социально-психологический анализ роли денег в развитии различных отношений между людьми как предпосылки развития личности и индивидуальной свободы.

Социология конституировалась у Зиммеля как метод вычленения во всей совокупности социальных явлений особенного ряда факторов, так называемых форм обобществления. За выявлением этих форм следуют их упорядочение, систематизация, психологическое обоснование и описание в историческом измерении и развитии.

Основные труды: «Философия денег» (1900), «Религия» (1909), «Социальная дифференциация» (1909), «Конфликт современной культуры» (1923).

Знанецкий Флориан Витольд (1882-1958) - польско-американский философ и социолог, один из представителей гуманистического направления в социологии. Основал Польский социологический институт (1921). В работе «Польский крестьянин в Европе и Америке» (написанной совместно с У. Томасом) впервые для анализа применены понятия «личностные установки», «ценности», а также методы изучения личных документов (писем, дневников, автобиографий и т.д.). Знанецкий - один из основателей теории социального действия. Согласно Знанецкому, общество есть культурная система, состоящая из социальных, экономических, технологических и других подсистем и изучаемая совокупностью культурных наук. Социальные системы, исследуемые социологией, Знанецкий делил на четыре подсистемы: действия, отношения, личности и группы. Природа социальной системы, по Знанецкому, определяется характером социальных действий индивидов, в основе которых находятся ценности и установки. (Многие понятия и положения социологии Знанецкого были интегрированы структурным функционализмом и другими школами.)

Основные труды: «Польский крестьянин в Европе и Америке» (совместно с У. Томасом, 1918-1930);

Труды на русском языке, рекомендуемые для чтения:

Исходные данные социологии // Американская социологическая мысль. М., 1996. Методологические заметки (совместно с У. Томасом) // Там же.

Сорокин Питерим Александрович (1889-1968) - русско-американский социолог. Лидер правого крыла партии эсеров. В 1922 г. выслан из СССР (с 1923 г. в США). В основе идеалистической концепции Сорокина - идея о приоритете сверхорганической системы ценностей, значений, «чистых культурных систем», носителями которых являются индивиды и институты. Исторический процесс, по Сорокину, есть цикличная флуктуация типов культуры, каждый из которых - специфическая целостность и имеет в основе несколько главных посылок (представление о природе реальности, методах ее познания). Сорокин выделяет три основных типа культуры: чувственный (sensate) - в нем преобладает непосредственно чувственное восприятие действительности; идеациональный (ideational), в котором преобладает рациональное мышление; идеалистический (idealistic) - здесь господствует интуитивный вид познания. Каждая система «истин» воплощается в праве, искусстве, философии, науке, религии и структуре общественных отношений, радикальное преобразование и смены которых происходят в результате войн, революций, кризисов. Кризис современной «чувственной» культуры Сорокин связывал с развитием материализма и науки и выход из него видел в будущей победе религиозной «идеалистической» культуры. Сорокин один из основателей (родоначальников) теорий социальной мобильности и социальной стратификации. Развитое Сорокиным учение об «интегральной» социологии (охватывающей все социологические аспекты культуры) оказало значительное влияние на современную социологию.

Основные труды: «Преступление и кара, подвиг и награда» (1914), «Проблемы социального равенства» (1917).

Труды на русском языке, рекомендуемые для чтения:

Система социологии. В 2 т. М., 1993.

Человек. Цивилизация. Общество. М., 1992.

Основные черты русской нации // О России и русской философской культуре. М., 1990.

Общие черты и различия между Россией и США // Социологические исследования. 1993. № 8.

Луман Никлас (р. 1927) - немецкий социолог-теоретик, ведущий представитель функционального анализа и системной теории в социологии, теоретик права.

Ранние работы Лумана посвящены обоснованию программы «радикализованного функционализма». В центр исследования Луман ставит отношения системы с окружающей средой, а функционально эквивалентные способы решения возникающих при этом проблем получают общую точку отсчета: различие в комплексности (сложности) между системой и средой. Редукция комплексности совершается системой в трех измерениях (сообразно тому, как выступает для нее в качестве проблемы комплексность мира): предметном, временном и социальном. Однако, по Луману, это ведет не к снижению, а к повышению комплексности (из-за усложнения воздействия системы на окружающий мир). В 70-е гг. Луман сосредоточивает усилия на разработке теории общества, которое рассматривается им как условие возможности взаимодействия многочисленных социальных систем. Трудности увязки воедино разных положений теории разрешаются Луманом за счет выделения и разведения в качестве взаимонезависимых трех «супертеорий»: системной, эволюционной и теории символически генерализованных средств коммуникации.

Труды на русском языке, рекомендуемые для чтения:

Понятие общества // Проблемы теоретической социологии. СПб., 1994. Почему необходима «системная теория»? // Там же.

Бурдье Пьер (р. 1930) - французский социолог. Социология Бурдье сформировалась под влиянием К. Маркса, М. Вебера. Основными понятиями социологической теории Бурдье являются: поле, habitus, «символическое насилие», «незнание». По Бурдье, общество - это совокупность отношений, складывающихся в различные поля, каждое из которых имеет специфические типы власти. Habitus - это структуированное социальное отношение; habitus, структуируя восприятие, мышление и поведение, воспроизводит социально-культурные правила, «стили жизни» разных социальных групп. «Символическое насилие» - необходимая функция власти (власть осуществляет «символическое насилие», навязывая свою систему значений и иерархию ценностей). Легитимность власти предполагает «незнание», бессознательное принятие людьми господствующих ценностей и установок. (Согласно Бурдье, «незнание» есть искаженное и мистифицированное знание.) «Структурная мистификация» включает в себя механизмы мистификации, не осознающиеся самими субъектами, поэтому свобода субъекта, полагает Бурдье, иллюзорна. Система категорий Бурдье должна объяснять воспроизводство оппозиции господство - подчинение в обществе. Бурдье приходит к выводу о классовом характере культуры, искусства и образования. Согласно Бурдье, классы различаются не только положением в системе экономических отношений, но и наделены собственным «стилем жизни», выражающим форму их приспособления к социальной структуре, означающего у Бурдье борьбу различных классов за власть. Господствующий класс состоит из ряда групп, представляющих экономические, политические, религиозные культуры, «капитал», стремящихся мобилизовать поле власти в собственных интересах.

Труды на русском языке, рекомендуемые для чтения:

Начала. М., 1994. Социология политики. М., 1993.

Вопросы для самоподготовки

1. Что такое человек как «общественное существо»?

2. Особенности человека, способствующие социализации и возникновению сообществ.

3. Какие теории происхождения общества Вы знаете? Чем они различаются?

4. Чем отличаются традиционные общества от современных?

5. В чем состоит деперсонификация социальных отношений в общностях современного типа?

6. Каковы основные критерии выделения общности?

7. Что такое социальная идентификация? Чем различаются идентификация и самоидентификация, индивидуальная и групповая социальная идентификация?

8. Расскажите о номинальных и реальных социальных группах.

9. Назовите основной критерий зрелости социальной общности.

10. Раскройте понятие «социальный субъект».

11. Каковы особенности поведения общностей?

12. Дайте определение социальной маргинальности.

13. В чем заключается социальная мобилизация? Какими способами она достигается?

14. Дайте определение «социальной элиты». Какие бывают элиты? Каковы механизмы их видоизменения?

15. Чем различаются массы и толпы?

16. Что движет людьми при объединении в общность? Какие на этот счет есть социологические теории?

Литература

Андреев А. Этническая революция и реконструкция постсоветского пространства // Общественные науки и современность. 1996. № 1. С. 105-114.

Арато А. Концепция гражданского общества: восхождение, упадок и воссоздание - и направления для дальнейших исследований // Политические исследования. 1995. № 3.

Атоян А.М. Социальная маргиналистика // Политические исследования. 1993. № 6.

Ахиезер А.С. Социально-культурные проблемы развития России. М., 1992.

Бхаскар Р. Общества // Социологос. М., 1991.

Батунский М.А. Православие, ислам и проблемы модернизации в России на рубеже XIX-XX веков // Общественные науки и современность. 1996. № 2. С. 81-90.

Беккер Д. В обществе - об обществе // Социологос, М., 1991.

Белл Д. Постиндустриальное общество // Америка. 1977. № 9.

Бородин Е.Т. Современная социология общества в контексте истории // Социально-политический журнал. 1992. № 1.

Бредли Дж. Общественные организации и развитие гражданского общества в дореволюционной России // Общественные науки и современность. 1994. № 5.

Бюрократия и общество. М., 1991.

Вайдкун П. Трудовое общество движется к своему концу: Современная мировая религия в тупике // Общественные науки. РЖ «Социология». Сер. 11. 1992. № 2. С. 54-58.

Валлерштайн И. Капиталистическая цивилизация // РЖ «Социология». 1993. № 3-4.

Винер Н. Кибернетика и общество. М., 1958.

Витаньи И. Общество, культура, социология. М., 1984.

Вишневский О. На полпути к городскому обществу // Человек. 1992. № 1.

Гелбрейн Д. Экономика и цели общества. М., 1978.

Гелбрейт Д. Новое индустриальное общество. М., 1969.

Громов Л. Что же определяет общественное саморазвитие? // Мировая экономика и международные отношения. 1993. № 10. С. 134-137.

Дмитриев А.В., Степанов Е.И., Чумиков А.Н. Российский социум в 1995 году: конфликтологическая экспертиза // Социологические исследования. 1996. № 1. С. 6-24.

Дряхлов Н.И. Традиции и модернизация в современной России // Социологические исследования. 1992. № 10.

Зарубина Н.Н. Самобытный вариант модернизации // Социологические исследования.

1995. № 3.

Зимин А. И. Европоцентризм и русское национальное самосознание // Социологические исследования. 1996. № 2. С. 55-62.

Зиммель Г. Экскурс по проблеме: как возможно общество? // Вопросы социологии. 1993. Т. 2. № 3. С 16-26.

Иванов В.Н. Реформы и будущее России // Социологические исследования. 1996. № 3. С. 21-27.

Капусткина Е.В. Социальные реформы в России: история, современное состояние, перспективы // Социально-политический журнал. 1995. № 1.

Кистяковский Б.А. Общество и индивид // Социологические исследования. 1996. № 2. С. 103-114.

Козлова Н.Н. Будем ли мы жить во «всемирной деревне»? // Будем ли мы жить во «всемирной деревне»? М., 1994.

Коллингвуд Р. Дж. Новый Левиафан, или человек, общество, цивилизация и варварство // Социологические исследования. 1991. № 11. С. 97-114.

Красильщиков В. Ориентиры грядущего? Постиндустриальное общество и парадоксы истории // Общественные науки и современность. 1993. № 2.

Крозье М. Основные тенденции современных сложных обществ // Социально-политический журнал. 1992. № 6-7.

Лапин Н.И. Модернизация базовых ценностей россиян // Социологические исследования. 1996. № 5. С. 3-23.

Лейн Д. Перемены в России: рост политической элиты // Социологические исследования. 1996. №4. С. 30-39.

Лоббизм в России // Социологические исследования. 1996. № 3. С. 54-63.

Лоббизм в России: этапы большого пути // Социологические исследования. 1996. № 4. С. 3-11.

Луман Н. Понятие общества // Проблемы теоретической социологии. СПб., 1994. С. 25-42.

Луман Н. Тавтология и парадокс в самоописаниях современного общества // Социологос. М., 1991.

Лурье С. Культурно-психологические факторы распада крестьянской общины // Человек. 1992. № 4.

Манхейм К. Человек и общество в век преобразования. М., 1991.

Модернизация в России и конфликт ценностей. М., 1994.

Моисеев Н.Н. О механизмах самоорганизации общества и месте Разума в его развитии // Социально-политический журнал. 1993. № 8.

Моисеев Н.Н. Информационное общество: возможности и реальность // Политические исследования. 1993. № 3.

Мосс М. Общества. Обмен. Личность: Труды по социальной антропологии / Пер. с фр. М.: «Восточная лит.» РАН, 1996. 360 с.

Нэсбитт Дж., Эбурдин П. Что нас ждет в 90-е годы. Мегатенденции: Год 2000. М., 1992.

Общество в процессе преобразований: Проблемы и тенденции (Сводный реферат) // Общественные науки. РЖ «Социология». Сер.11. 1992. № 2. С. 128-138.

Общество частных лиц (за «круглым столом» обсуждаются проблемы защиты прав граждан) // Человек. 1994. № 2.

Осипов Г.В. О концепции и стратегии социального развития России // Социально-политический журнал. 1993. № 8.

Павленко Ю.В. Раннеклассовые общества: генезис и пути развития. Киев, 1989.

Парсонс Т. Понятие общества: Компоненты и их взаимоотношения // РЖ «Социология». 1993. № 3-4.

Перегудов С.П. Гражданское общество: «трехчленная» или «одночленная» модель // Политические исследования. 1995. № 3.

Пивоваров Ю.А. Мировая урбанизация и Россия на пороге XXI века // Общественные науки и современность. 1996. № 3. С. 12-22.

Прохоров Б. Общество и общественное здоровье // Человек. 1993. № 5.

Ракитов А. И. Будущее России: социально-технологическая модель // Общественные науки и современность. 1996. № 2. С. 5-11.

Ратковский Е. Церковь, государство, гражданское общество // Мировая экономика и международные отношения. 1994. № 4.

Ратковский Е. Эволюция восточных обществ: синтез традиционного и современного. М., 1984.

Риск исторического выбора в России // Вопросы философии. 1994. № 5. С. 3-26.

Рисмен Д. Некоторые типы характера и общество // Социологические исследования. 1993.

№5, №7. С. 144-151.

Романенко С.M. О методике исследования российского общества // Социологические исследования. 1995. № 1. С. 127-131.

Российский социум в 1994 году: конфликтологическая экспертиза // Социологические исследования. 1995. № 2.

Рукавишников В.О. Социологические аспекты модернизации России и других посткоммунистических обществ // Социологические исследования. 1995. № 1. С. 34-46.

Рукавишников В.О. Социология переходного периода (закономерности и динамика изменений социальной структуры и массовой психологии в посткоммунистической России и восточноевропейских странах) // Социологические исследования. 1994. № 6. С. 25-31.

Серебрянников В., Хлопьев А. Социальная безопасность России. М., 1996.

Соколов В.М. Нравственные коллизии современного российского общества // Социологические исследования. 1993. № 9.

Сорокин П.А. Учение о строении общества // Сорокин П. Общедоступный учебник социологии. Статьи разных лет. М., 1994. С. 16-69.

Сорокин П. Человек и общество в условиях бедствия (фрагменты книги) // Вопросы социологии. 1993. № 3. С. 53-59.

Сорокин П.А. Человек. Цивилизации. Общество. М., 1992.

Сорокин П.А. Современное состояние России // Политологические исследования. 1991. № 3. С. 168-171.

Социальная маргинальность: Характеристика основных концепций и подходов в современной социологии (Обзор) // Общественные науки. РЖ «Социология». Сер. 11. 1992. № 2. С. 70-83.

Социальные реформы в России: история, современное состояние и перспективы. СПб., 1995.

Спенсер Г. Общество как организм // Зомбарт В. Социология. Л., 1926.

Стариков Е.Н. Маргинал и маргинальность в советском обществе // Рабочий класс и современный мир. 1989. № 4. С. 142-155.

Туров И.С. Общество как социальная система // Социально-политический журнал. 1994. № 7-8.

Уоллерстейн И. Общественное развитие или развитие мировой системы? // Вопросы социологии. 1992. № 1. С. 77-88.