• Введение 3
• 1.Понятие средней продолжительности жизни 4
• 2. Динамика показателя «продолжительности жизни» 10
• 3. Демографическая теория продолжительности жизни 12
• Заключение 28
• Список литературы 29

Введение

Средняя ожидаемая продолжительность жизни является синтезирующим показателем повозрастных коэффициентов смертности и зависит от большого количества причин социально-экономического, биологического, природного и экологического характера. Поэтому для России с высокой территориальной дифференциацией климатических и социально-экономических условий выявление региональных различий в ожидаемой продолжительности жизни весьма актуальная задача.

1. Понятие средней продолжительности жизни

- вероятная (медианная) продолжительность жизни -- возраст, на который приходится равновесие умерших и живущих данного поколения, т.е. вероятность дожить до этого возраста равна вероятности пережить этот срок. Она равна медиане распределения лиц, достигших некоторого возраста Х лет по длительности предстоящей жизни в соответствии с порядком вымирания;

- нормальная (модальная) продолжительность жизни - возраст, на который приходится максимум смертей без учета умерших на первом году жизни. Эта величина показывает наиболее типичный возраст смерти в старческие годы и равна моде распределения совокупности новорожденных по возрасту смерти в соответствии с порядком вымирания, т.е. это наиболее вероятная продолжительности жизни лиц старше 1 года;

- естественная или биологическая продолжительность жизни - срок, предназначенный человеку природой. Обычно эта величина определяется в 100- 120 лет;

- максимальная продолжительность жизни - максимальный возраст смерти человека - величина, которая по некоторым источникам может превышать отметку в 150 лет.

Средняя продолжительность предстоящей жизни, или средняя ожидаемая продолжительность жизни (СОПЖ), равна средней арифметической распределения доживающих до некоторого возраста X лет в соответствии с порядком вымирания, зафиксированным в таблицах смертности. Другими словами СОПЖ - это число лет, которое проживет один человек в среднем из данного поколения родившихся при условии, что на всем протяжении жизни этого поколения смертность в каждой возрастной группе будет оставаться неизменной на уровне расчетного периода.

Показатель СОПЖ одним числом характеризует все разнообразие интенсивности смертности данного поколения в разных возрастах. Как известно, смертные случаи не имеют равного значения в различных возрастных группах. Если высокая смертность в старческом возрасте (80--90 лет) в значительной степени обусловлена потенциальными пределами жизни, то смертность в молодых и средних возрастах является следствием влияния неблагоприятных факторов. Это делает невозможным сравнение общих коэффициентов смертности, особенно в отношении динамики показателя или межрегиональных сопоставлений. Сравнение повозрастных коэффициентов смертности позволяет точнее проследить изменения, происходящие в смертности за определенные периоды и по различным регионам.

Этот показатель интегрирует в себе, в известной мере, не только изменение жизнеспособности различных половозрастных групп, но также и влияние всего комплекса факторов, воздействующих на здоровье населения. Исходя из этого, Всемирная Организация Здравоохранения рекомендовала рассматривать среднюю продолжительность жизни как важнейшую медико-демографическую характеристику состояния здоровья населения, поставив основной задачей повышение величины продолжительности предстоящей жизни при рождении не менее чем до 75 лет на каждой определенной территории.

В основе расчетов СОПЖ лежат таблицы смертности, которые иногда называют таблицами дожития или таблицами средней продолжительности жизни. Они рассчитываются по возрастным коэффициентам смертности и фактически представляют собой математическую модель, которая на основе вероятности наступления смерти описывает порядок вымирания условного поколения. Обычно численность этого поколения принимают за 100000 или 10000 человек (корень таблицы). В качестве единственной причины изменения численности данного поколения выступает смертность. В полных таблицах смертности показатели даны по возрастам с интервалом в 1 год, в кратких - по 5 и 10-летним интервалам. Как правило, таблицы смертности рассчитываются отдельно для мужчин и женщин, различают также таблицы смертности городского и сельского населения, рассчитываются таблицы с учетом брачного состояния, для различных профессиональных, социальных, этнических групп населения. Кроме обычных выделяют еще гипотетические таблицы смертности, которые показывают насколько могла бы измениться продолжительность жизни при исключении той или иной причины смерти.

История создания и эволюции таблиц смертности подробно рассмотрена в работе Э. Россета «Продолжительность человеческой жизни». Он описывает историю таблиц смертности, начиная со времени, когда статистики еще не существовало. Первая таблица продолжительности предстоящей жизни была построена римским юристом Домицием Ульпианом во II - III в.н.э. Важная роль в создании таблиц смертности принадлежит одному из основателей статистической науки Джону Граунту (1662 год), которого можно считать основателем научной демографии. Не располагая данными об умерших по возрастам Граунт установил их на основании причин смерти, условно относя смертные случаи от определенной причины к тому возрасту, для которого они наиболее характерны. Такой метод в дальнейшем получил название метода смертных списков. На их основании можно судить о возрастном составе умерших, но не о возрастной частоте смертности и действительной величине средней продолжительности жизни.

После этого многие ученые во многих, прежде всего европейских странах, совершенствовали методологию построения таблиц смертности. В основном это были ученые математики, астрономы и натуралисты. В качестве первой официальной таблицы смертности Россет называет таблицу, построенную Карлом Беккером для Германии на основе материалов переписей 1871 и 1880 годов, а также текущего учета смертности в межпереписной период. В России тоже активно занимались построением таблиц смертности, первая из них была опубликована уже в начале XIX века, но в силу недостатка статистических данных, эти таблицы учитывали только православное население Европейской части России и строились методом смертных списков по материалам церковного учета.

С течением времени по мере улучшения текущей регистрации рождений и смертных случаев и переписей населения совершенствовалась методика построения таблиц смертности. В 60-х гг. XIX века В.Я. Буняковский пришел к выводу о непригодности метода смертных списков для построения таблиц смертности, т.к. он предполагал неизменность годовых чисел рождений, тогда как в России с 1796 по 1862 годовое число родившихся утроилось. Он предложил соотносить числа умерших в отдельных возрастах не с числом всех умерших, а с числом родившихся в соответствующие годы. Все последующие таблицы смертности населения России до конца XIX в. строились методом Буняковского.

В настоящее время применяется наиболее совершенный метод построения таблиц смертности, так называемый демографический или косвенный. Этот способ основан на сопоставлении чисел распределенных по возрастам умерших с числами распределенных по возрастам живущих и получении этим путем величин qx и рх. Из этих величин затем легко определяются и остальные элементы таблицы. По этому способу определяются величины для всех возрастов старше 5 лет. Для возрастов ниже 5 лет определение обыкновенно исходит из совокупностей родившихся и умерших. Построенные по демографическому способу таблицы смертности представляют, таким образом, порядок вымирания не действительно существовавшего поколения, а тот порядок, в котором вымирала бы некоторая несуществовавшая масса родившихся при повозрастной смертности, одинаковой со смертностью в тот период времени, за который берутся данные об умерших. Этот метод позволяет строить таблицы смертности, которые наиболее адекватно отражают уровень смертности. При этом на величину итоговых показателей не влияют колебания чисел родившихся и умерших в годы, предшествовавшие расчету. [88, с. 516-517]. Исходным показателем в таких расчетах служат повозрастные коэффициенты смертности, на основе которых определяют все функции таблицы.

Первую таблицу по демографическому методу вычислил в середине XVIII столетия шведский астроном Варгентин (1717--1783) для Швеции, где с 1749 г. стали проводиться каждые три года периодические исчисления населения с распределением живущих по полу и возрасту. Затем такие же таблицы построили в 1842 г. В. Фарр - для Англии и Уэльса, в 1853 г. А. Кетле - для Бельгии, в 1866 г. Ж. Бертильон - для Франции. На основании этих расчетов Варгентин вычислил коэффициенты смертности для отдельных возрастов.

Этот метод долгое время не находил применения в России. Первая перепись населения 1897 года предоставила исследователям качественно новый статистический материал о численности населения по возрастным группам и позволила перейти к построению таблиц смертности демографическим методом. Первую таблицу смертности для всего Российского государства построил С.А. Новосельский по материалам Всероссийской переписи населения 1897 года. Затем таблицы смертности для всего населения СССР, с делением на городское и сельское, мужское и женское, строились по результатам следующих проводимых переписей. А с 60-х гг. XX века проводятся регулярные расчеты таблиц смертности для всех регионов СССР и России, которые позволяют получать данные о продолжительности жизни населения в каждой возрастной и социальной группе.

В таблицах смертности повозрастные показатели смертности, не умноженные на 1000, являются коэффициентами смертности для каждого возрастного интервала. Такие коэффициенты всегда меньше единицы и обозначаются символом тх.. Однако этот коэффициент смертности приравнивается к силе смертности, т. е. характеризует смертность на середину определенного промежутка времени без учета того, что за эти отрезки времени смертные случаи уменьшают первоначальную совокупность живущих, и поэтому необходимо определить вероятности умереть (qj для каждого возрастного интервала. Наиболее простым способом такого перехода является следующий. Сначала рассчитывается вероятность смерти (q^x+a)) по следующей формуле:

2 + (ахт(х/х+а)

где т(х/х+а) - возрастной коэффициент смертности для половозрастной группы (х/х+а);

а - длина возрастного интервала.

Вероятность смерти представляет собой долю умирающих в данном возрастном интервале из числа доживших до его начала. Однако даже в кратких таблицах, как правило, отдельно выделяется младенческая смертность, затем берутся показатели смертности в возрастной группе 1-4 года, а уже потом - по пятилетним возрастным группам. При этом вероятность смерти в возрасте до 1 года равняется коэффициенту младенческой смертности в долях единицы. Для следующей возрастной группы (1-4 года) величина а равна 4, а далее по всем возрастным группам - 5. Последним возрастным интервалом целесообразно брать возрастную группу 85 лет и старше, в которой вероятность смерти равняется 1,0000, так как рано или поздно в этой открытой («и старше») возрастной группе все умрут.

2. Динамика показателя «продолжительности жизни»

В странах Евросоюза к 2050 году самая высокая продолжительность жизни будет у жителей Франции. Согласно прогнозу, обнародованному европейским статистическим бюро Еurostat, у француженок средняя продолжительность жизни достигнет 89,1 лет, у французов - 82,7 лет.

Следующими в европейском рейтинге продолжительности жизни, по мнению экспертов, станут итальянцы и бельгийцы: соответственно, женщины в этих странах будут жить 88,8 и 88,3 лет и мужчины - 83,6 и 82,3 лет.

Таким образом, продолжительность жизни увеличится значительно: для сравнения, в Бельгии в 2005 году средняя продолжительность жизни у женщин составляла 81,9 лет, у мужчин - 75,8 лет, а в конце XIX века это соотношение было всего лишь 47 и 44 года соответственно.

По оценкам Eurostat, среди мужчин главными долгожителями Европы к 2050 году, помимо итальянцев, будут австрийцы - 83,6 лет, шведы - 83,3 лет и британцы - 82,9 лет.

Кстати, итальянцы ранее уже заявляли о том, что на Апеннинах самая высокая продолжительность жизни в мире. По данным местного статистического института, в Италии средняя продолжительность жизни у мужчин составляет 77,2 года, а у женщин - 82,8. С 1974 по 2003 год продолжительность жизни у мужского населения выросла на 7 лет, а у женского - почти на 8. И это притом что Италия считается одной из самых курящих стран Европы.

По последним данным статистиков, самая высокая средняя продолжительность жизни в Европе на текущий момент - более 79 лет - отмечается в Швейцарии. За ней следуют Швеция, Италия и Франция.

В неевропейских странах большой процент долгожителей фиксируется на Кубе. Средний показатель продолжительности жизни там один из самых высоких в мире - он равняется 76 годам. Несмотря на то, что страна переживает не самые легкие времена.

Дольше всех в мире живут японцы. Так, по данным Всемирной организации здравоохранения, средняя продолжительность жизни жителя Японии - 82 года: у мужчин - 79, а у женщин - 86. Причем если пальму первенства по продолжительности жизни японские мужчины делят с представителями Исландии и Сан-Марино, то японки - безоговорочные лидеры в мире.

Но Япония - рекордсмен и по другому показателю - население этой страны самое пожилое в мире: 25,6% граждан перешли 60-летний рубеж. Впрочем, эксперты говорят, что это ожидает все население планеты уже в ближайшем будущем.

По прогнозу ООН, к 2025 году каждый шестой землянин будет старше 60 лет. В то же время Япония останется в лидерах - ООН полагает, что в Японии в 2050 году люди станут доживать в среднем до 88 лет, а, к примеру, в Швеции - до 85.

Россия по продолжительности жизни занимает 142 место в мире с показателем 67,66 года. Средняя продолжительность жизни российских женщин 72 года, мужчин - 58 лет.

3. Демографическая теория продолжительности жизни

Стереотипное восприятие сложившейся демографической ситуации как итога «долговременной эволюции», «фундаментальных закономерностей истории», фатально неотвратимой и «необратимой вспять» реальности просочилось в те научные трактаты, где на словах задача демографии состоит в «чистом познании», а на деле сводится к тому, «чтобы приспособить общество и его институты к исторически новой ситуации» Население России 2000. М.2001. С.154..

Дело «приспособления» к новому положению вещей, разумеется, задумано вне контекста «вмешательства» в людские решения: дескать, хочешь жить -- вертись, приспосабливайся, но ни в коем случае не пытайся изменить сами эти новые обстоятельства. Да и зачем их менять, если инновации -- продукт «прогрессивного развития», обогнавшего обывательское сознание, которое никак не может избавиться от устаревших воззрений, заставляющих считать новшества излишествами, т.е. чем-то ужасно аморальным.

Позиция невмешательства в «необратимые» демографические процессы только кажется позицией «чистой науки», на самом деле это еле прикрытая фиговым листом софистики апология низкой рождаемости и депопуляции и довольно-таки воинственная политика борьбы с «несознательной» многодетностью. В советские времена, когда идеология социалистического строительства возвела высокие (по сравнению с буржуазными странами) показатели рождаемости в ранг «преимуществ социализма», теоретики «демографической революции», пытаясь обосновать главный постулат зарубежной теории о неизбежности «перехода» модернизирующихся обществ от высоких уровней смертности и рождаемости к низким, заговорили о революционной смене «мотивационной основы рождаемости».

Традиционные механизмы с «внешним побуждением» к рождаемости в условиях «демографической революции» как бы сходят на нет, уступая место «внутренним» стимулам к рождению детей, «сознательности» детоцентристского толка, «детоцентристским» ориентациям, стабилизирующим рождаемость ишневский А.Г. // Демографическая революция и будущее рождаемости и смертности в СССР. В кн.: Наше будущее глазами демографа. Народонаселение. Вып.26. М.1979. С. 33, 36, 34, 35.. Подобный «переворот» ведет «к повышению качества функционирования социальных механизмов, обеспечивающих непрерывное возобновление поколений…» и поэтому нет никакой нужды «воздействовать на демографические процессы с целью изменить их тенденции…» Воспроизводство населения СССР. Под ред. А.Г. Вишневского и А.Г. Волкова. М. 1983. С. 288, 296..

Целью демографической политики при функционировании «вечного двигателя» (увы, это не метафора, а термин детоцентристской науки), -- двигателя, как бы обеспечивающего стабилизацию рождаемости на уровне «возобновления поколений», остается лишь забота о «качестве» потомства. Вроде бы вполне мирная цель: пока число детей уменьшается, все идет хорошо. Но как только количество детей начнет превышать стабилизационную границу простого воспроизводства, сразу активизируется агрессивный потенциал малодетоцентризма: лучше один ребенок лев, чем десяток зайчат, лучше меньше да лучше и т.п. И тут выясняется, что именно не обладающие «сознательностью» многодетные родители не умеют ограничивать свои «инстинкты».

Возникает идеология «планирования семьи», направленная на понуждение (принуждение) к практике контрацепции многодетных супругов, якобы ничего не знающих о ней. Взамен исторически сложившейся системы социокультурных норм многодетности, якобы системы «внешнего понуждения» к рождаемости в теории демреволюции предлагается «внешнее понуждение» к ее ограничению через навязывание презервативов, начиная с детсадов и школ. Подчеркнем, что внутренние детоцентристские стимулы не упоминаются вовсе, упор сделан на внешнем воздействии со стороны. И это не считается «вмешательством» в личную жизнь, поскольку тем самым якобы «повышается культура» или «сознательность» населения, тем более, что в роли контрацептивных хунвейбинов выступают члены неправительственных организаций.

Таким образом, теория «прогрессивного переворота» в воспроизводстве населения в своей описательной части апеллирует не к противозачаточным средствам, а к процессам модернизации и к «новой мотивационной основе». Однако в своей политической части она опускается до самого банального «вмешательства» в частную жизнь и под видом повышения «сознательности» супругов пропагандирует контрацепцию, которая тем самым объявляется причиной сокращения рождаемости. Интересно, что когда вопреки предсказаниям о стабилизации, рождаемость опустилась ниже суммарного коэффициента 2.0 и продолжала падать дальше, о «социальных механизмах, обеспечивающих непрерывное возобновление поколений» вдруг забыли. Теперь те же «механизмы» или «двигатели» через посредство «общемировых закономерностей» сделали снижение рождаемости «необратимым».

Как стало известно из интервью с А.Г. Вишневским Известия. 14.09.2001, в низкой рождаемости вообще нет никакой проблемы: ее не только не надо повышать, она нужна в борьбе с подлинной демографической катастрофой -- «перенаселенностью мира». «Сегодня альтернативы нет -- человечеству сокращаться и мигрировать, а нам участвовать в том и другом». По-видимому, «механизм возобновления поколений» переключился со «стабилизации рождаемости» на ее сокращение т.е. как бы понял, что перестарался с «ростом» населения мира. «Снижение рождаемости в глобальных масштабах ниже уровня простого воспроизводства на достаточно длительный период есть благо, а снижение рождаемости в России, как и на „Западе“ -- лишь эпизод такого глобального поворота» Вишневский А. Г. // Демографические процессы в социальном контексте -- Демографическая модернизация, частная жизнь и идентичность в России, Тезисы докладов. М.2002. С.5.. Получается очень мудрая эволюция демографических процессов -- устранение угрозы «перенаселенности» через постепенное расползание депопуляции. И не надо никакой демографической политики, никакого «преодоления депопуляции». Ну а если рабочей силы будет не хватать, тогда пригодится трудовая иммиграция.

Итак, в теории демреволюции допускаются перебои в работе «социального механизма» возобновления поколений, но распространение «сознательного» отношения к рождению детей (с помощью контрацепции) призвано сбалансировать неурядицы и в развивающихся, и в депопулирующих странах. В дополнение к этому предложена эмиграция из бедных -- многодетных стран в страны малодетные и относительно благополучные. Теоретически противоречиво, но, по крайней мере, без явного насилия в духе Эрлиха и его единомышленников, требовавших решительных мер при проведении популяционного контроля Карлсон А. // Общество-семья-личность: социальный кризис Америки. М. 2003. С.163..

Ведь среди активистов «стабилизации населения» попадаются и такие, искренне опечаленные тем, что «смертность как политический регулятор или инструмент обычно недооценивается или игнорируется». Профессор К. К. Фунг в демографическом журнале додумался до сведения контроля над рождаемостью к контролю смертности -- «каждая смерть в семье определяет квоту рождаемости»! В целях стабилизации населения каждой смерти должно соответствовать одно рождение. Более того, в связи с «несознательностью» репродуктивных семей делаются противозачаточные прививки, которые могут быть нейтрализованы, как только в семейном «накопителе смертей» наберется достаточное их число для осуществления «смертельно желанного» рождения.

В середине 20 века -- в разгар «демографического взрыва» (вызванного резким сокращением смертности) в Азии, Африке и Латинской Америке -- создатели «колониального варианта» теории демографического перехода из трех возможных путей ускорения «перехода» к снижению роста населения сразу же отвергли, из гуманных побуждений, торможение или рост коэффициента смертности, а из политических соображений -- эмиграцию из перенаселенных стран в более обеспеченные страны.

Объектом для манипуляций и вмешательства в спонтанный ход событий, якобы угрожающий голодом, экономическим застоем и политической нестабильностью, была избрана рождаемость, которая «слишком медленно» реагировала на «прогрессивные» социально-экономические изменения. Разумеется, развитие промышленности снизило бы рождаемость, но оно было невыгодно, поскольку развитые страны лишались рынка сбыта. Поэтому рождаемость оставалась высокой и росло население, что было названо Уорреном Томпсоном «мальтузианской дилеммой всего колониализма» Ходжсон Д. // Демография как общественная и политическая наука. Population and Development Review. 1983.. Быстрый рост населения в развивающихся странах препятствовал модернизации, которая в соответствии с теорией «демографического перехода» должна была сократить рождаемость и население.

Один из авторов этой теории Ф. Нотештейн, полагаясь на научное объяснение причин исторического снижения рождаемости, сначала предложил «быстрое» экономическое развитие, изменение социальной структуры, которое в свою очередь приведет к распространению контрацепции, поскольку нельзя заставить брачные пары использовать контрацепцию без повышения образования, мобильности, уровня жизни, улучшения здоровья. Аналогично К. Дэвис признавал, что «теперешняя смесь культур» не обеспечит ограничения рождаемости раньше осуществления индустриализации, ибо высокая рождаемость -- следствие социального порядка фамилистической цивилизации, институциональной сбалансированности и социального контроля. В его теории «перехода» первоначально даже не допускалась возможность того, что «незнание» методов контрацепции могло явиться причиной высокой рождаемости.

Тем не менее, спустя несколько лет в общественной атмосфере страха перед «перенаселенностью» теоретики стали с пессимизмом смотреть на перспективу экономического развития, опережающего рост населения. Вера в теорию оказалась недостаточной перед напором мальтузианского алармизма. Поэтому к тезису «быстрого развития» прибавилась мысль о том, что оно должно сопровождаться усилиями по ограничению рождаемости с помощью уже готового средства «быстрого реагирования» -- контрацепции. К. Дэвис стал разграничивать демографическую политику на прямое и косвенное «вмешательство». Под последним понимались изменения, относящиеся к модернизации, а прямое вмешательство означало «широкомасштабную правительственную кампанию» по расширению практики контрацепции.

Любопытно, что демографические условия развивающегося региона мира К. Дэвис считал столь ужасными, что допускал «очищающее» воздействие роста смертности, правда, не в качестве рекомендуемой меры демографической политики, а как вероятного последствия кризисного роста населения. Также очевиден и отход Ф. Нотештейна от изначальной теории, где утверждалось, что бедные слои меньше всего будут применять контрацепцию. Однако, вопреки этому тезису озабоченность чуть ли не экспоненциальным ростом населения заставила пересмотреть свои взгляды и рекомендовать для снижения рождаемости позднее вступление в брак и массовый контроль над рождаемостью в т.ч. и среди неграмотных крестьян.

Д. Ходжсон попытался понять, как именитые авторы переходной теории предали забвению собственные обобщения, став пропагандистами «планирования семьи» и возведя техническое средство в ранг причины снижения рождаемости. С помощью упрощенной схемы о двойственной природе демографии как одновременно социальной и политической науки он представил историю самой демографии как «переход» от позиции научного исследования и понимания явлений на позицию политики или идеологии, стремящейся изменить процессы в желаемом направлении.

Пока рождаемость тихо сокращалась в Европе, демографы мирно изучали действительность, наблюдая и объясняя происходящее. Но как только заявил о себе рост населения в развивающихся странах (аналогично тому, что было в Европе 200-300 лет ранее, и что привело, кстати, к бурному росту капитализма) ученые заволновались, оценили временный период роста как якобы угрожающий «перенаселенностью» планеты и решительно провозгласили цель снижения рождаемости посредством контрацепции. Ходжсону удалось показать в частности, что «планирование семьи» исходит из механистической концепции общества, где арифметические совокупности индивидов, изолированных друг от друга действуют утилитаристски с точки зрения пользы тех или иных поступков для рациональной личности. Если образовательные программы контрацепции призваны ликвидировать незнание о ней или о негативных последствиях ее неприменения, т.е. если прямо указать на зависимость «ухудшения жизни» от увеличения числа детей в семье, то, как именно неграмотные крестьяне увидят в этом ухудшении «необходимость контроля над рождаемостью»? Как бедность может вызвать контроль над рождаемостью, коли бедные всегда были многодетными?

В 40-е и в 50-е годы 20 века теория демографического «перехода» в своем классическом варианте казалась лучше всего приспособленной для понимания ситуации в развивающихся странах. Но как можно было видеть выше, кризисная оценка теоретически прогнозируемого роста населения, под влиянием мальтузианской идеологии привела авторов теории к отходу от ее основ. Видимо в самой теории, скорее констатирующей, чем объясняющей факты следует искать истоки последующих ревизий. Идея ступенчатого «перехода» от высоких уровней смертности и рождаемости к низким их величинам оказалась не конструктивной.

Развалившаяся система социальной организации многодетности семьи вела к обвальной рождаемости, которая без соответствующей поддержки была обречена на непрерывное сокращение вплоть до нуля, тогда как теория очерчивала конечный рубеж перехода -- уровень простого воспроизводства. «Переходная» методология не допускала сверхнизкой рождаемости и депопуляции как научной проблемы, отсюда, во имя спасения теории неизбежно было изобретение новых стадий и фаз «перехода». Более того, теория, не использующая поведенческого подхода, не в состоянии объяснить колебания коэффициентов рождаемости в ту и другую сторону. К примеру, она оказалось бессильной перед объяснением послевоенного «бэби-бума» в развитых странах, как впрочем и иных отклонений от конечного результата или конечной цели самого демографического «перехода», т.е. от преобладания двухдетности семьи -- границы простого воспроизводства. Дж. Колдуэлл совершенно верно назвал «бэби-бумы» развитых стран в 1945-1965 гг. «ненастоящими», вызванными сложным итогом ранних браков и таймингового эффекта в период почти всеобщей брачности.

Но эта теория совсем затрещала по швам, когда в Европе и Северной Америке рождаемость стала падать ниже коэффициента суммарной рождаемости, равного 2,0. Сторонники демографического «перехода» стушевались -- произошло то, чего не должно было быть вообще, ибо «переход» уже завершился и допускались лишь незначительные конъюктурные колебания. Тогда и возникла спасительная идея «второго демографического перехода». «Первый переход» исчерпал себя и, выполнив свою историческую задачу, отправился в архив. Теперь же вся ответственность за дальнейшее снижение рождаемости ниже границы простого воспроизводства возлагалась на массовое отступление от брака.

Голландец Дирк Ван де Каа определяет суть «второго перехода» следующим образом: поворот от регистрируемого брака к сожительству и многообразию сексуально-партнерских структур, переход от семьецентризма к супружеской парности с одним ребенком, переход от превентивной контрацепции к той, где она из средства становится целью, смена массовой полной семьи с детьми неполной семьей с одним родителем и многообразием типов семей и домохозяйств. Van de Kaa D. J. // Europe's Second Demographic Transition. W/DC. 1987.P.11

Для демографов, специально занимающихся снижением рождаемости, в выше приведенных констатациях нет ничего нового. Д. Колдуэлл еще в 60-е гг. обращал внимание на то, что изменение систем ценностей влияет на сокращение рождаемости больше, чем экономические обстоятельства. Смена семейной экономики рыночно-индустриальным капитализмом, разумеется, важна, но семейная пирамида связей, «семейная мораль» способна противостоять развалу личных установок к рождаемости лишь благодаря поддержке религии. Однако, усиление европейского эгалитаризма -- продукта Французской революции -- открыло путь гендерному феминизму и гендерному конструированию социума, хотя главным виновником подавления семейной морали явилось всеобщее образование в государственных школах, настроившее подрастающие поколения против родительского авторитета, и снижающего ценность детей в глазах работающих вне семьи супругов. «Школы преподали …детям… урок безнравственности, показав, что теперь не семья стоит на первом месте» Caldwell J. C. // Theory of Fertility Decline. L.-N.Y. 1982. PP.158-176, 302-324..

А. Карлсон назвал государственное образование, отменяющее домашнее образование, где родители становятся учителями своих детей, «спусковым крючком» спада рождаемости. В США в 19-20 вв. наблюдается тесная корреляция между распространением школьного образования и падением рождаемости. Можно сказать поэтому, что государственные школы буквально «пожирали» детей Карлсон А. // Ук. соч. С.226.. Демографы Д. Клеленд и К.Уилсон уверены, что корреляции между снижением числа детей в семьях и школьным образованием отражают перемены в «идеях и притязаниях», причем результаты демографических исследований свидетельствуют о том, что ослабление религии является самым главным фактором упадка рождаемости Там же..

Д. Колеман описывает современную ситуацию в Европе вне терминологии перехода как «положение дел, не имеющее прецедента в истории». Факт низкой и продолжающейся снижаться рождаемости, процесс убыли населения ведет к радикальным трансформациям социальной структуры, к новому социальному порядку, где число пожилых превышает численность детей, где уменьшается размер домохозяйств, распадаются семьи и растет доля некоренного населения. Эти тенденции выходят за пределы изменений просто населения, здесь резкое преобразование всего общества Coleman D. // Demographic Trends in the Industrial World: Europe?s Declining Population // Economic Affairs.N9.1989..

Для тех же ученых, кто работал в рамках теории демперехода, падение рождаемости до суммарного коэффициента 1,4-1,2 было неожиданным, но они сами замечали противоречивость теоретических построений. Так, Ван де Каа обратил внимание на парадоксальное воздействие «совершенных таблеток» -- вместо предрекаемых специалистами по планированию семьи «желанных детей» в браке произошел рост сожительств и сверхбрачных связей с желательным отсутствием беременностей и связанных с ними неприятностей. Точно также система детских пособий и социального страхования работающих матерей не смогла повысить рождаемость в Европе, но увеличила число пользователей этой системы, одновременно уменьшив долю налогоплательщиков. Пенсии по старости, не зависящие от числа воспитанных детей привели к разъединению семейных поколений, дезорганизации семейной преемственности. Выдающийся социальный демограф Ф. Ариес отметил фальшь концепции «детоцентризма», которая отводит ребенку все меньше места в жизни и приводит к снижению ценности детей вообще.

Р. Лестеге, работающий в терминах «теории второго перехода», считает, что в нынешних изменениях структур семьи и в упадке рождаемости нет ничего нового: это продолжение отхода западной идеационной системы от христианских ценностей альтруизма и ответственности в сторону воинственного «светского индивидуализма». Подобная секуляризация, уменьшение приверженности к религии и есть причина падения рождаемости. В докладе, сделанном на 37 Конгрессе социологии в июле сего года в Стокгольме, анализ 80 индикаторов ценностей по странам Западной, Центральной и Восточной Европы убедительно показывает, что полная противоположность брачно-семейных тенденций 1-го и 2-го переходов (низкий--высокий процент сожительств, бездетности, разводов, незаконных рождений и т.д.) обусловлена социально-культурным контрастом, противоположностью ценностных ориентаций. За всеми этими сдвигами стоит итоговое влияние секуляризации, которое характеризует отдаление, смещение друг от друга ценностей, прежде как бы спаянных религиозными принципами Lesthaeghe Ron & Surkyn Johan // The Second Demographic Transition: Props, Perspectives and Problems. Session A -- Demographic Aspects of Family Change..

«Итак, действительная проблема, стоящая как за „вторым“, так и за „первым“ демографическим „переходом“, -- подчеркивает А. Карлсон, -- была религиозной: она сводилась к соперничеству веры, которая приветствовала детей, и светским секуляризмом, который их не хотел. Это объясняет, почему „кампания популяционного контроля“ до сих пор продолжается, хотя давно добилась своей исходной цели -- нулевого прироста. По-видимому, для тех, кто отстаивает новый социальный строй жизни, даже в мире со стабильным населением -- слишком много детей» Карлсон А. // Ук. соч. С.230..

Любопытно, что противоречивость «теории перехода» и тем самым ее неспособность дать удовлетворительные объяснения колебаний уровня рождаемости послужила поводом для Сьюзан А. Макдениал обвинить в этом бессилии всю современную демографию: «…используемый в настоящее время подход для объяснения уровня рождаемости изжил себя, и настало время изобрести новую теоретическую концепцию». И далее, поскольку демография по своей природе абстрактная наука, ориентирующаяся прежде всего на статистические данные, она, вероятно, не способна принимать во внимание постулаты феминистского подхода к анализу рождаемости, которые поистине революционны.

Это понимание семьи не как биологической единицы, а как постоянно меняющегося явления, где гендерное равенство создает среду социокультурных конфликтов между ролями мужчин и женщин, поскольку на женщин помимо профессии возлагаются традицией также домашние обязанности. Семья это не нечто репродуктивно целое, а два разных человека «с разными историями болезни». Миф о гармоничной семье снимает проблему «эксплуатации женщин» и «сексуального насилия», о чем в демографии предпочитают не говорить, но что может отражаться на бесплодии и уровне рождаемости. Тем не менее, «феминистская демография» имеет свой, пусть и противоречивый, язык изложения, свои принципы, она сейчас испытывает подъем, и чтобы там не говорили, «феминистская демография» уже в полете, и, как некогда братья Райт, взлетевшие на своем Китти-Хоке, «поворачивать назад она не собирается». Сьюзан А. Макдениал // Социологический и феминистский подход к анализу рождаемости. -- Sociology and Population. 1996.

В современной демографии при обилии рабочих гипотез, концепций и теорий есть две полярные парадигмы, противоположным образом интерпретирующие одни и те же факты продолжающегося снижения низкой рождаемости и убыли населения. Они могут именоваться различным образом в разных странах, но фактом остается то, что более «старая» из них видит проблему (в соответствии с мальтусовским или неомальтузианским кодексом чести) в «перенаселенности», а та, что «помоложе», -- в депопуляции.

Точно так же поляризуется общественное мнение, да и все население. Следовательно, сторонники находятся и у тех, и у других, хотя количественно больше тех, кто заботится о качестве потомства за счет уменьшения его количества. И это естественно в том смысле, что при сверхнизкой рождаемости и сплошной малодетности народа формируется массовый малодетоцентризм, защищающий свой образ и стиль жизни. Но это не значит, что чем меньше остается людей, выросших в немалодетных семьях или имеющих их, тем меньше шансов у парадигмы роста населения.

Оптимизм пронаталистической точки зрения заключается в верности науке, в служении исследователя истине, даже если правда познания перечеркивает покой частного существования. Во всяком случае, исследовательская демография постоянно контролирует себя в соответствии с критерием феноменологической редукции: не пропускать в теоретические построения те конвенции, что диктуются стихией повседневности. Сократовское сомнение в знании действенно именно в критическом восприятии неписанных начал демографии. И в самом деле, 300 лет назад, когда стали складываться основы социальных дисциплин многодетность и высокая рождаемость казались самоочевидным и неотъемлемым атрибутом жизни общества и личности.

Во всех теориях -- социальных, политических и даже экономических -- исходили из неиссякаемости людских ресурсов. Никому не приходило в голову, что когда-нибудь «инстинкт размножения» улетучится, как «флогистон» и прочие химеры, и кому-то придется думать о том, как обеспечить постоянство притока новых поколений. Казалось, будто дети в семье -- словно водопроводный поток: открыл кран да смотри не зевай, вдруг зальет и случится всемирный потоп. Вот и потянулись сразу сотни рук к этому крану -- кранищу: закрыть, закрутить, завинтить! А когда вода пошла уже по капельке, -- заволновались, но не так чтобы уж очень. Подумаешь, слесарь-сантехник придет, кран починит, и загудят трубы от струйного счастья…

В новой парадигме демографии нет вечного водопотока или горе-спасителя в образе сантехника. Общество само может лихо рубить сук, на котором сидит. Если однодетность устраивает и государство, и личность, то надо лишь радоваться растущему по экспоненте уровню жизни в стране, где через каждые 25 лет население убывает наполовину. Если же массовая малодетность и тем более однодетность начинает доставлять неприятности всем, то пора задуматься о мотивах брака и рождения нескольких детей в семье, о повышении ценности семейного образа жизни. Но как это делать? Через побуждение или принуждение? Может ли вообще выбор числа детей стать наконец, особенно в нашей стране, свободным от сопутствующей ему дилеммы бедности -- богатства? Ведь у «новых русских» есть все, что они хотят, кроме детей, а у «новых бедных», если и есть что-то, чего они не хотели бы еще, так это точно ребенок.

Заключение

Таким образом, в результате изучения некоторых научных источников в области демографии, можно сделать вывод, что продолжительность жизни в России как среди мужчин, так и среди женщин, будет расти после 2008-2010 годов. Об этом, как передает РИА "Новости", 1 октября сообщила начальник управления переписи населения и демографической статистики Федеральной службы госстатистики Ирина Збарская.

По ее словам, в настоящее время средняя продолжительность жизни в России составляет у мужчин 58 лет, у женщин - 72 года. В развитых странах мужчины живут в среднем 77-78 лет.

При этом Збарская отметила, что для России характерен разрыв в продолжительности жизни мужчин и женщин. Так, согласно данным последней переписи населения, в России женщин больше, чем мужчин на 10 миллионов человек, тогда как в 1989 году этот показатель составлял 9,5 миллиона человек.

Збарская также сообщила, что, согласно последней переписи населения, в России проживает 6652 человека старше 100 лет, в 1989 году их насчитывалось 10235 человек.

Список литературы

1. Caldwell J. C. // Theory of Fertility Decline. L.-N.Y. 1982. PP. 158-176, 302-324.

2. Coleman D. // Demographic Trends in the Industrial World: Europe?s Declining Population // Economic Affairs.N9.1989.

3. Lesthaeghe Ron & Surkyn Johan // The Second Demographic Transition: Props, Perspectives and Problems. Session A -- Demographic Aspects of Family Change.

4. Van de Kaa D. J. // Europe's Second Demographic Transition. W/DC. 1987.P.11

5. Вишневский А.Г. // Демографические процессы в социальном контексте -- Демографическая модернизация, частная жизнь и идентичность в России, Тезисы докладов. М. 2002. С. 5.

6. Вишневский А.Г. // Демографическая революция и будущее рождаемости и смертности в СССР. В кн.: Наше будущее глазами демографа. Народонаселение. Вып. 26. М. 1979. С. 33, 36, 34, 35.

7. Воспроизводство населения СССР. Под ред. А.Г. Вишневского и А.Г. Волкова. М. 1983. С. 288, 296.

8. Карлсон А. // Общество-семья-личность: социальный кризис Америки. М. 2003. С. 163.

9. Население России 2000. М. 2001. С. 154.

10. Сьюзан А. Макдениал // Социологический и феминистский подход к анализу рождаемости. -- Sociology and Population. 1996.

11. Ходжсон Д. // Демография как общественная и политическая наука. Population and Development Review. 1983.