О происхождении текста 1-й редакции первой службы Владимиру Великому

Размещено на http://www.allbest.ru/

Институт мировой литературы им. А.М. Горького РАН

Московская духовная академия РПЦ

О происхождении текста 1-й редакции первой службы Владимиру Великому

В.М. Кириллин

Москва, Россия

Аннотация

В статье рассматриваются особенности структурной и идейно-семантической организации текста первоначального богослужебного последования в честь святого Владимира Великого; затрагиваются вопросы зависимости неизвестного гимнографа от богослужебной традиции и его творческой самостоятельности; определяется потаенная задача славления князя. На основе анализа содержащихся в разных гимнических строфах примет предметного и топографического характера обосновывается гипотеза о месте составления службы.

Ключевые слова: гимнография, служба, канон, редакция, прототип, образец, Октоих, Богоматерь, авторская мотивация, Новгород, икона «Знамение»

Гимнография, посвященная святому крестителю Руси, формировалась, как установлено, с XII по XVII в. и зафиксирована последованиями двух служб. Первая служба Владимиру сохранилась в большом числе рукописей, самый ранний список ее 1-й редакции, краткой1, - РНБ. Софийское собр. № 382. Л. 67-71 - датируется серединой XIV в.2; самый ранний список ее 2-й редакции, пространной3, - РНБ. Собр. Кирилло-Белозерского монастыря. № 442/669. Л. 237 об.- 246 об. - относится к XV в., а окончательный ее текст стабилизирован печатной служебной минеей 1629 г.4 и позднейшими переизданиями последней 1646, 1691, 1741, 1750, 1754, 1793 г. Самый ранний список второй службы, «исторической»5, - РНБ. Собр. Кирилло-Белозерского монастыря. № 375/632. Л. 104 об.-116 - теперь датируют концом XV в. [Милютенко, 2008, с. 211]. Судя по малому числу сохранившихся рукописных копий [Милютенко, 2019, с. 102] и по печатным минеям, вторая служба осталась вне общеупотребимой русской литургической практики. При этом наряду с текстами последований в честь Владимира Святославича, отдельно от них и постепенно соединяясь с ними, бытовали еще некоторые стихословия в составе разных сборников, например, в сборнике новгородца Матвея Кусова 1414 г., или в Стихираре Кирилло-Белозерского монастыря XVI в., или же в составе некоторых списков службы святым Кирику и Иулитте [Милютенко, 2008, с. 206-210, 491-496].

Казалось бы, какая-то ясность относительно истории формирования гимнографии в память о Владимире достигнута: в XI или XII в. могли появиться первые песненные славления князя; в XIII или XIV в. был составлен первый, краткий, вариант службы ему; в XV в. или раньше на этой основе - за счет обогащения текста независимо от него бытовавшими отдельными и специально созданными новыми гимнами - начала складываться пространная редакция последования, развитие которой завершилось к XVII столетию; но по ходу ее текстуального утверждения в конце XV в. - как дополнение или как альтернатива - возникла еще одна служба, «историческая», в церковном обиходе, правда, не удержавшаяся. Во всех случаях, однако, имена церковных поэтов, авторов жанрово различных стихословий и канонов, а также составителей последований неизвестны. В самой общей форме и без каких-либо оснований высказывалось только предположение, что ксозданиюпервых гимновВладимиру мог иметь отношениеживший еще в XI в. насельник Киево-Печерского монастыря Григорий [Филарет (Гумилевский), с. 23; Макарий (Булгаков), т. 1, с. 71, 250; т. 2, с. 201; Никольский, 1858, с. 404; Никольский, 1906, с. 444; Спасский, с. 83-85; Серегина, с. 69; Василик, 2013, с. 69], а к позднейшей правке 2-й редакции первой службы мог быть причастен в середине XV в. знаменитый Пахомий Логофет [Яблонский, с. 211; Спасский, с. 84].

Вот, собственно, и всё. Как видно, картина этой истории весьма схематична. Например, любопытно было бы понять, что послужило прототипом для службы святому, прежде всего в ее первоначальной редакции, какой именно богослужебный текст был использован неизвестным составителем как словесно-мелодический образец. Большой интерес также представляет и проблема привязки исходного текста службы к определенному региону в границах расселения древних русичей. К сожалению, вопросы эти почти не тронуты в научной литературе, хотя содержательные особенности последования привлекали внимание исследователей [Славнитский, с. 218-224; Василик, 2019, с. 132-145; Джиджора].

Отвечая на вопрос о гимнографическом образце, можно уверенно утверждать, что таковым для первой службы Владимиру была не служба мученикам Кирику и Иулитте, в состав ранних списков которой включались (вероятно, по причине общего дня памяти) отдельные стихословия вчесть киевского князя6; и не службаравноапостольномуимператоруКонстантину, с которым просветитель Руси неизменно сравнивался с самого начала его почитания [Кириллин, 2016]; и, наконец, не служба благоверным князьям Борису и Глебу, в день памяти которых, 24 июля, первоначально читали и Житие Владимира [Сводный каталог, 1984, с. 161; Романенко, с. 201]. Вместе с тем можно не сомневаться в подражательном характере работы неизвестного гимнографа, хотя заметна и его творческая самостоятельность.

В этом отношении стоит обратить внимание на третью стихиру7 вечерни 8-го гласа из службы Владимиру: «Радуйся руская похвало. радуйся вп>рьнымъ правителю. радуйся блаженый Володимире. радуйся началнице нашь. радуйся впрп забрало. радуйся чюдо чюдомъ преславное. притекающимъ пристанище тихое. радуйся всесвятый. радуйся корени впрп. и молебнице молящимътися. и величающимъ тя втрно»8. Бесспорно, данный текст составлен по образцу субботних стихир Пресвятой Богородице того же, 8-го, гласа из Октоиха: «Радуйся Богоматерь асепттая, радуйся источниче живота втрнымъ источающь, радуйся всЬхъ владычице, и госпоже твари благословенная, радуйся асенепорочная препрослааленная... радуйся атрныхъ надежде... радуйся... человЪковъ заступление. радуйся прибежище... радуйся источниче, источающь воды притекающимъ къ тебі»9. Но вместе с тем очевидно, что русский песнотворец традиционную форму величания наполнил новым, в соответствии с собственными чувствами и мыслями, содержанием, причем, кстати, совершенно независимымотужеимевшихся проложно-житийных хайретизмов Владимиру10, что дополнительно указывает на его суверенную изобретательность. Думается также, что переделка мариологического текста в похвальные обращения к святому князю была обусловлена не только опорой на авторитетный стандарт. Вероятно, гимнограф руководствовался еще и неким отвлеченным мотивом, который определялся конкретными обстоятельствами его работы над последованием службы (если, разумеется, допустить синхронность этого процесса или даже его единоличность). Ниже я постараюсь обосновать предположение о дополнительной авторской мотивации.

Свое лицо певец крестителя Руси являет также и при составлении других текстов службы, сопровождая конкретные хвалебствия Владимиру и оценочные суждения о нем мотивирующими их размышлениями о бытии просвещенного им народа.

Так, первая стихира славословит победу христианства в лице великого киевского князя над язычеством: «О преславное чюдо. величавый разумъ. погубляется днесь и рыдають всячьская лукавая воиньства (образ гордых и заблуждающихся сил. - В. К.). видяще вітві сікуща вседичьное11, силою Божиею богосажаемое, и прославляемое, и світло вінчаемое от Бога, великаго Василия...». Здесь имеется в виду преображение дикого язычника Владимира в светоносного христианина Василия - тема благой перемены, поднятая некогда еще митрополитом Иларионом. Кстати, по-видимому, эта стихира составлена в уподобление стихирам крестным 8-го гласа из Октоиха («о преславнаго чудесе, живоносный садъ, крестъ пресвятый на высоту возносимь является днесь...», «о преславнаго чудесе, яко гроздъ исполненъ живота, понесый вышняго, от земли воздвизаемь крестъ видится днесь...»)12 или же в подражание стихирам того же гласа «О преславное чудо...», содержащимся в службе от 14 ноября по старому стилю святому апостолу Филиппу из 12-ти13. Во второй стихире крестителю Руси, текстуально независимой от образцов, тема первой развивается расширительно, уже по отношению ко всем его подданным: «Дивная чюдомъ пучина. жестосірдни бо разуми. иже вотще шатахуся. от лица днесь Василия веселяхуся. въ честній его церкви. царствует Христосъ Богъ. обр^гъ его яко Паула преже. и поставивъ князя вірнаго на земли своей», то есть черствые души, порознь блуждающие в язычестве, обрели радость, объединившись в Церкви Христа, который даровал Владимиру-Василию веру и утвердил его властителем на земле его14. Третьей стихирой, о чем уже сказано, тема похвалы вновь сводится к личности святого. Тогда как четвертая, «на стиховне», представляя собой саморефлексию народа Божия, почитателей святого, опять- таки содержательно оригинальную, обобщает смысл первых трех: «Началника благочестью. и проповідника вірі. и княземъ рустимъ верховнаго днесь. рустии сбори сшедъшеся восхвалимъ. великаго Володимира. апостоломъ равна. хвалами и піснми духовными. вінчаемъ глаголюще. Радуйся Христовъ воине прехрабрый. яко томителя врага доконча погубивъ. и насъ от льсти его избавивъ приде къ Христу Цесарю. но преблажене и всехвалне. миръ и здравие и тверду державу. моли Господа дати князю нашему, на поганыя побідьі. а душамъ нашимъ велию милость». Важно отметить: в этой стихире все оценки просветителя Русской земли отражают основные векторы его характеристик, известных по уже сложившемуся литературному преданию (благоначальник, вероучитель, Христов апостол и уничтоживший язычество ратник, губитель неправды), при том что в следующих далее тропарях15 воспевающего его канона16 они будут обогащены и новыми красками, и новыми семантическими нюансами.

Между прочим, канон святому Владимиру отличается аналогичными особенностями. Точнее сказать, у автора этой большой гимнографической композиции также был прототип, которому он следовал, но имелся и собственный замысел, для которого он нашел собственные слова и образы. В качестве вдохновляющего примера русский церковный поэт, вероятно, использовал «Канон святым славным и всехвальным апостолам» Феофана Начертанного, содержащийся опять-таки в Октоихе (последование утрени четверга)17. На связанность двух произведений указывают общий 6-й глас и общие ирмосы18, правда, в каноне Владимиру обозначенные только зачалами: «Яко по суху...» (песнь 1-я), «Ність свята якоже ты Господи...» (3-я), «Христосъ мні Богъ Господь.» (4-я), «Божиимь світомь ти.» (5-я), «Житийскаго моря...» (6-яХ «Хладодавцю убо пе(щь).» (7-я), «Из пламени святымь росу.» (8-яХ «Бога человекомъ неудоб(но).» (9-я)19. Остается только заключить: то, что именно канон апостолам воодушевил русского поэта, было, без сомнения, обусловлено изначальным почитанием крестителя Руси именно как равноапостольного святого.

Однако составитель первой службы Владимиру руководствовался и другими гимнографическими образцами.

За третьей песней канона у него следует седален20 4-го гласа « Скоро вари княже. верным наставнице. врази бо хулять и претять намъ, Христовъ угоднице, и погуби втрою твоею борющихся с нами, да навыкнуть славити и чтити твою память. намъ же проповідающимь тя. спасай от всякаго гніва». Оказывается, и эта песнь создана по подобию октоичной песни с таким же началом и на такой же глас: «Скоро предвари прежде даже не поработимся врагомъ хулящимъ Тя и претящимъ намъ, Христе Боже нашъ. Погуби крестомъ твоимъ борющыя насъ, дауразумеютъ, како можетъ православныхъ втра молитвами Богородицы, едине Человіколюбче» (седален крестный по 2-м стихословии в среду утра)21. Но при этом, что выявляется сравнением, певец Владимира, подражая, лишь использовал некоторые лексемы прототипа в качестве исходных. В итоге он совершенно преобразил текст, обращенный к Иисусу Христу как защитнику верующих в Него от христоборцев, в текст, славящий киевского князя как губителя тех, кто является противником его почитания. Кстати, аналогичное подражание крестному седальну обнаруживается и в Служебных минеях конца XI в., в последовании от 28 сентября по старому стилю, воспевающем, только совершенно по-другому, святого мученика Вячеслава Чешского: «Сід(ален). Глас 4 под(обен) Скоро вари. Днесь ангели съ человекы радуються вкупі обьщемъ веселиемь. небо и земля світьло ликуеть ти, святе. И мы грішьнии приліжно ти въпиемъ...»22. Кстати сказать, в службе Вячеславу имеются еще две стихиры, тождественные по распеву стихире «О преславное чудо...»: «Трьсвітльїми зарями пресвітло...» и «Грядіте вьси вірнии...»23, и канон с теми же ирмосами 6-го гласа, но, естественно, с другими тропарями. Отмеченные здесь и выше совпадения, по крайней мере, позволяют предполагать, что автор первой службы Владимиру мог соотносить свой гимнографический труд кроме Октоиха также и с хвалебственными последованиями собеседнику Христа апостолу Филиппу и просветителю Чешской земли князю Вячеславу.

Однако если известные ирмосы как готовые песненные строфы и их мелодическая константа в целом послужили для творца канона Владимиру вдохновляющей опорой, то при составлении тропарей он был совершенно самостоятелен, хоть и следовал традиции. Больше того, можно думать даже о его некоторой структурно-содержательной системности. Так, помимо того, что к ирмосам каждой песни (вторая, естественно, отсутствует) он неизменно придумывает по три24 тропаря на тему славления крестителя Руси, а также по тропарю богородичному, первые тропари первых трех песен тематически христологичны в том смысле, что они упоминают в качестве главных события, происшедшие именно по воле Христа («... прославимъ Христа, иже світло прославилъ честьнаго Володимира.»; «...очьный недугъ отърлъ еси, Милостиве, Твоимь крещениемь»; «Чюдо преславно и страшно неизглаголаньно свершаеть Владыка Христось...»), тогда как первые тропари 5-й - 9-й песен восхваляют именно и прежде всего князя («Днесь ангели Божии радующеся... в память твою святую, спасл бо ны еси всих.»; «Силою твоею попрань есть сотона... и побідника намъ Христось явиль тя есть.»; «.известися внукъ преблажене Олгы, Констянтинь же новый, великый, Христу явися Василие.»; «От безбожных идоль всіхь нас избавиль еси. отче вірнмхь князь.»; «.масльная вітвь многоплодная ты бываеши виньное вьзращение кисті дві созрілій.»). При этом сопоставление первых тропарей рассматриваемого канона в плане их тематики, например, с первыми тропарями октоичного канона апостолам обнаруживает тематическую разноголосицу последних. Так что вывод о некоей планомерности неизвестного русского гимнографа не лишен оснований. Между прочим, она обнаруживается и при анализе содержательной структуры песен владимирского канона в целом.

Характерна, например, 1-я песнь. В самом деле, если сублимировать конкретный смысл всех составляющих ее строф, то они окажутся связанными с идеей славления, воспевания, хвалы. Так, ирмос есть призыв к молящимся возгласить («поимъ») «Богу побідную піснь», как некогда славил Его («вопияше») Израиль, «по суху пішешествовавю.. по бездні стопами, гонителя фараона видя потопляема»25. Первым тропарем гимнограф также побуждает молящихся славить («взопиемъ и прославимъ») Христа, который «світло прославилъ честьнаго Володимира». Во втором тропаре автор от себя лично просит Бога («Ты... Дарителю благыхъ... Спасе») развязать («разрішая») ему путы языка («съузу языку») и обновить его «къ словословлению». В третьем тропаре утверждается, что Бог, который «къ Себі всихъ» зовет, как в древности «Моисия (и) Иисуса (Навина. - В. К.)», и «:ньіні въ сердці възгласи... достохвалного кънязя», то есть прославил. Наконец, тропарь богородичный, теперь уже от лица молящихся, восхваляет Богоматерь: «Честнійшю в^ховнихъ чиновъ, Тебе вси знаемъ и славимъ, Владычице, славящюю земных.». Полагаю, использованный в данном случае прием абстрагирующего обобщения семантики текста вполне убедительно выявляет идейнотематическое единство и взаимную связанность строф 1-й песни при их, однако, интонационной и целевой вариативности.

Примерно такое же смысловое соотношение между ирмосами и тропарями наблюдается и в других песнях канона, иногда, правда, с некоторыми нарушениями. В частности, тогда как ирмос 3-й песни выражает идею всеопределяющего участия Бога в жизни человека («Ність святъ, якоже Ты Господи Боже мой, вознесый рогъ в^ныхъ Твоихъ, Блаже, и утвердивый насъ на камени исповідания Твоего»), все ее тропари подтверждают это примерами из жизни крестителя Руси: по воле Божией, подобно апостолу Павлу, он прозрел («Иже Павла просвітомь... сподоби, и Василия. очьный недугъ отьрлъ еси, Милостиве.»), подобно императору Константину Великому, он уверовал во Христа («Костянтина . подобникъ явися, Христа въ сердци въсприимъ, и Его заповіди. научилъ еси»), и вместе с тем уничтожил язычество («Божественою волею Твоею безбожнаго Перуна и кущу бісовьскую съкруши .») и возвел храм во имя Пресвятой Богородицы («Сінь святую обрігь, Марью Девицю, Божий съсудъ, Володимир. церковь божественую Той во имя въздвиглъ есть»), надо думать, Десятинную церковь, о чем сообщается в летописи26. Кстати, нарушение, допущенное при составлении богородичного тропаря 3-й песни, - то именно, что в нем наряду с Приснодевой прославляется вопреки обычаям еще и храмоздательство святого князя, - дополнительно указывает на творческую самобытность и свободу неизвестного гимнографа. И вряд ли правильно будет объяснять эту смелость незнанием традиции. Видимо, у него все-таки была какая-то побуждающая мысль.

Не думаю, что нужно и остальные песни канона Владимиру Святославичу из первой службы ему анализировать столь же детально на предмет их внутренней тематико-содержательной и структурной гармонии. Достаточно констатировать, что при некоторой непоследовательности она все-таки соблюдается.

Опираясь на традицию, безымянный гимнограф явил самостоятельность и при составлении кондака Кондак - песнопение по форме близкое к тропарям, согласно ныне принятым уставным предписаниям, исполняется почти на всех службах суточного цикла либо отдельно, либо в составе акафистов или канонов и отражает суть почти каждого дня памяти из годового календарного цикла, прославляет церковные праздники, святых и святыни [Богословско-литургический словарь, с. 724; Керн, с. 29-32]. и икоса Икос - обязательный элемент акафистов, реже канонов, в первой части содержательно развивающий тему, заданную кондаком, тогда как вторая часть представляет собой череду анафорических обращений к Богу, Ангелу, Богоматери, святому, начинающихся возгласом «Радуйся»; в формальном отношении, структурно и синтаксически, это песнопение наиболее четко организовано и устойчиво [Богословско-литургический словарь, с. 713].. В этом случае опорными образцами для него послужили первый кондак (проимий, кукулий) и первый икос из Акафиста Пресвятой Богородице. Он буквально переделывает их:

Кондак

Взбранной воеводе побудительная, яко избавльшеся от злыхъ, благодарственная восписуемъ Ти, раби Твои, Богородице: но яко имущая державу непобедимую, от всякихъ насъ бедъ свободи, да зовемъ ти: Радуйся невУсто неневУстная.

Икос

Аггелъ предстатель съ небесе посланъ бысть рещи БогородицУ: Радуйся! И со безплотнымъ гласомъ воплощаема тя зря Господи, ужасашеся и стояше, зовый къ ней таковая: Радуйся, еюже радость возсияетъ; Радуйся, еюже клятва исчезнетъ; Радуйся, падшаго Адама воззвание; Радуйся, слезъ Евиныхъ избавление; Радуйся, высото неудобовосходимая человУческими помыслы; Радуйся, глубино неудобозримая и аггельскима очима; Радуйся, яко еси царево седалище; Радуйся, яко носиши носящаго вся; Радуйся, звездо являющая солнце;

Радуйся, утробо божественнаго воплощения; Радуйся, еюже обновляется тварь; Радуйся, еюже покланяемся Творцу; Радуйся, невУсто неневУстная. Триодь постная. М., 1992. Л. 323 об.-324.

Изрядному въеводе и правовУрному. яко избави ны еси от льсти. Благодаримъ тя. Въсписаеть ти вся Русь, Василие. И имееть тя началника и заступника. и от всякоя скверны избавил ны еси. тем же вопиемъ ти. радуйся княже благовУрный.

Ангелъ плотию одУнъ на земли явися. Посланъ бысть от Бога уготовити Божественый правый путь, иже сверши силою Господнею. Дивляхут бо ся и радовахуться небеснУи чинове, вопиюще сице: Радуйся его же ради вУра Господня просия; Радуйся, его же ради врагъ сокрушенъ бысть; Радуйся правовУрныя вУры въздвизателю; Радуйся, безаконьныя льсти потребителю; Радуйся высото добродетелная до небеси досязающия; Радуйся, преже познавый истиньную Богородицю Марью; Радуйся, яко бываеши вУрьнымъ цесарь; Радуйся, яко милостынею Бога одолживъ; Радуйся, свеще тму просвУщаещи; Радуйся, солнце, осушая невУрие; Радуйся, им же обновихомъ ся вси; Радуйся, его ради кланяемся Творцю; Радуйся, княже благовУрный. Служба св. Владимиру. Редакция миней XIV в. [Милютенко, 2008, с. 484-485].

Как видно, придуманные певцом Владимира парафразы широко известного мариологического гимна отражают фактические детали и оценочные характеристики, содержащиеся в нарративных и рефлексивных фрагментах более ранних сочинений о личности и деяниях великого просветителя Руси, - «Повести временных лет», «Слова о Законе и Благодати» Илариона, «Памяти и похвалы»Иакова Мниха, разных житийных рассказов [Кириллин, 2020]. Но важнее то, что образное содержание этих парафраз неотвратимо побуждает к мысли о весьма неожиданной для консервативного церковного сознания параллели, суть которой, несмотря на потаенность, и показательна и тенденциозна идеологически: значение Владимира для Русской земли и русской веры подобно и даже тождественно (!) значению Богоматери для всего христианства. И кажется, столь смелая

аналогия уникальна и вполне сообразна приему текстовой переадресации, использованному при составлении рассмотренных выше 3-й стихиры вечерни и богородична из 3-й песни канона с похвалой святому. И бесспорно, эта аналогия была обусловлена именно авторским видением. Вместо уже имевшихся кондака и икоса князю, зафиксированных сборником Кусова и другими рукописями и идейно более традиционных31, песнописец предложил собственные тексты, просто переиначив знаменитейшие византийские стихословия. Интересно, что новые кондак и икос затем использовал и составитель второй службы (или третьей, «исторической», редакции) [Славнитский, с. 235]. Тем не менее кроющийся в них пульс аллюзивного обобщения, или историософского подтекста, надо думать, был со всей ясностью понят и, соответственно, не принят в церковных кругах, так что со временем и сами стихи были отвергнуты, ибо окончательно утвердившаяся в русском богослужении распространенная версия хвалебственного последования Владимиру содержит совсем другие кондак и икос, то есть уже третий вариант, более конкретные относительно их исторического содержания и более прикладные ввиду актуальности их целевого посыла32.

Итак, творческая свобода и даже отвага составителя первой службы святому крестителю Руси в содержательном плане очевидны. Решительная словесная перекройка общеизвестных старых текстов (стихиры, кондак, икос) и сочинение совсем новых текстов по старым лекалам (стихиры, седален, тропари) - принцип, конечно же, традиционный, но некую индивидуальность, следуя ему, певец равноапостольного князя сумел все-таки выказать.

Самым репрезентативным в плане проявления авторской оригинальности, на мой взгляд, является первый тропарь последней, 9-й, песни: «Сладокъ яко финикъ высокъ възращаемъ и цвЪтъ творяй. масльная вітвь многоплодная. ты бываеши виньное възращение кисті дві созрілій. мученика приносящи. Романа и Давида честнаго». Тематически и словесно этот тропарь, вопреки правилам и ожиданиям, ничуть не повторяет ирмос «Бога человекомъ неудоб(но)...», которым прославляется Богоматерь как соединившая человечество с Богом: «Бога челов^омъ невозможно видіти, на негоже не сміюта чини аггельстии взирати: Тобою же, Всечестная, явися челов^омъ Слово воплощенно, Егоже величающе, съ небесными вои Тя ублажаемъ». Тем не менее некая семантическая общность между означенными строфами все же есть: обе имплицитно выражают идеи рождения и почитания: как некогда через Деву воплотился Бог и люди стали славить Его (ирмос), так и Владимир произвел святых Романа и Давида (Бориса и Глеба), славимых в Русской земле (тропарь). Вместе с тем певец равноапостольного князя вновь будто бы соотносит объект своей хвалы с Пренепорочной Владычицей, что, по-видимому, отражает его устойчивую внутреннюю установку. Конечно же, использованные им при этом метафоры - сладок, финик, цвет, ветвь - сами по себе вполне обычны и встречаются, прежде всего, в Священном Писании33. Но все вместе в рамках рассматриваемого тропаря они создают удивительно лиричный и красочный образ: так и представляется растительный орнамент заставки из какой-нибудь рукописи. И свежесть этого образа поддерживается метафорой «кисті дві созрілій», обозначающей отростки или побеги на ветви и подразумевающей убиенных сыновей Владимира Святославича, - метафоры, которая, похоже, отсутствует и в церковнославянской Библии, и в корпусе церковнославянских гимнографических текстов.

Важна, однако, не эстетика данного тропаря, а именно присущий ему подспудный смысл, ибо таковой согласуется с прикровенной сопоставительной семантикой рассмотренных выше 3-й стихиры вечерни, богородична из 3-й песни канона, кондака и икоса, в которых тоже, как выяснилось, личность Пресвятой Богоматери замещена личностью святого Владимира. Важен вместе с тем и являемый тропарем тройственный образ святых (Владимир, Роман и Давид), соответствующий, думается, своей зримой конкретикой в плане ее локальной соотнесенности некоторым прямым указаниям, имеющимся в тексте службы.

Вот эти указания:

«Честнейшю вірховних^ чиновъ. Тебе вси знаемъ. и славимъ Владычице. славящюю земных. средо граду и стіну необориму. съвокупилъ есть» (богородичен 1-й песни).

«ЮбрКгохомъ Пречистая. Тобою земнии Девице всепрепетая. его же желают ангели на небесіхь видити. И Сый видимъ въ ядрехъ Твоихъ и младенець Богъ нашь» (богородичен 6-й песни).

«Людие мудрии русьстии. придете вси снидетеся. къ честьній церкви Володимира святого. нареченаго Василия преблаженаго. и великаго князя. угодника Христова преславнаго. приимите благодать и спасение. и животъ и велью милость» (третий тропарь 9-й песни).

В дополнение можно привести еще и светилен34, завершающий последование, правда, невовсехсписках:«Тихоепристанище [обительТвоя, Богоневесто, явисявсемъпритекающимъ, имуще в себе пречистую Твою икону, всемъ неоскудно благодать подающи]»35.

Что же общего у цитированных стихов? Как легко заметить, все они содержат приметы предметного и топографического характера. Конечно, эти приметы содержательно слишком абстрактны. Тем неменееразве недопустимо интерпретироватьихкак буквальныеотображения обстановки, в которой осуществлялась поэтическая работа над службой (при условии, повторюсь, одновременного соединения в одном последовании одновременно же созданных, за исключением ирмосов, славословий)? Полагаю, такое право у исследователя есть, при том что и попытки подобного толкования уже предпринимались. В частности, фрагмент «придете вси снидетеся. къ честьній церкви Володимира святого. нареченаго Василия» рассматривался как прямое указание на Киевский храм св. Василия Великого [Серегина, с. 69]. Но кажется, это натяжка. На мой взгляд, правильнее понимать трактуемую фразу как призыв к верующим собраться не в церкви, основанной Владимиром, то есть Васильевской, а в церкви, освященной во имя Владимира, именуемого Василием. Однако при таком понимании взыскующий исследовательский взор по неотвратимой логике должен быть направлен не в сторону Киева36, а к Новгороду Великому, ибо именно здесь над вратами Детинца в 1311 г. был освящен первый на Руси Владимирский храм37. Ввиду данного факта и привлекает внимание содержание четырех приведенных выше стихословий.

Правда, текст богородична из 1-й песни выглядит так, будто в нем чего-то недостает, будто он испорчен (вероятная причина, по которой составители 2-й редакции службы заменили его другим стихом38). Поэтому, естественно, напрашивается, например, такой вариант его исправления: «... земных. яко Тя средо граду и стіну необориму. съвокупилъ есть Господь». Если же предложенные конъектуры верны, то выходит, что данным тропарем Богоматерь прославляется как оплот и вместе с тем неодолимая, по воле Божией, защита какого-то города. Действительно, церковнославянское слово «среда» обладает и буквальным значением - середина, и переносным - тело39. Между прочим, в богослужении встречаются схожие, но с иным смыслом, выражения: «...Богъ, во чрево Неискусобрачныя вниде и въ подобии плотстемъ явися, вражды средоградие разорь...»40, «...Разрушися клятвы нашея средоградие, Чистая Владычице, паче ума Рождествомъ Твоимъ...»41. Здесь слово «средоградие» означает отделенность человечества от Бога, то именно, что было уничтожено рождением Девы, ибо Она, приняв возвещенное Божественным Духом, родила Богочеловека и тем самым вновь соединила человечество с Творцом. Собственно, в рамках данного исследования имеет значение то, что слова «средо граду» и «средоградие» сопряжены с мариологическим контекстом. Такой же обусловленностью можно объяснить и расхожее богослужебное употребление слова «стена» как метафорического именования самой Пресвятой Богородицы, например, в славящих Ее тропарях: «Тебе и стіну, и пристанище имамы, и молитвенницу богоприятну къ Богу, Егоже родила еси Богородице безневістная, вірньїхь спасение», «Тя вси стяжахомъ прибіжище и стіну присно христиане, тя славословимъ немолчно безневістная»42. При этом, думая о наличии логической связи первого богородичного тропаря из канона Владимиру с неким конкретным фоном локального свойства, необходимо заметить, что образ стены, стены необоримой, употреблялся в русской литургической практике еще и применительно к весьма чтимой новгородской святыне - чудотворной иконе Божией Матери «Знамение»: «Яко необоримую стену и источникъ чудесъ стяжавше Тя раби Твои, Богородице пречистая, сопротивныхъ ополчения низлагаемъ»43. А это, в свою очередь, ведет к предположению, что неизвестный гимнограф, составляя рассматриваемый тропарь, мысленно рисовал себе образ, близкийкиконографиитипа «Знамение». Итакаядогадкапрямоподтверждаетсябогородичным тропарем 6-й песни канона Владимиру Святославичу, восхваляющим Богоматерь как давшую людям возможность видеть Того, кто пребывает в Ее лоне, «въ ядрехъ», - Богомладенца, недоступного даже взорам ангелов («желают. видити»). семантический текст богослужебный гимнограф

Действительно, на иконе «Знамение» Пресвятая Богородица изображена с молитвенно воздетыми руками и со Христом Эммануилом в медальоне на Ее груди [Кондаков, с. 116-117;

Государственная Третьяковская галерея, с. 60-63]. Литературно эта древнейшая новгородская святыня была прославлена в составленном около середины XIV в. «Слове о Знамении», или самом раннем варианте «Сказания о битве новгородцев с суздальцами»45. В Новгороде она первоначально, с XII в., хранилась в Преображенской церкви на Ильине улице; затем местом ее нахождения был Знаменский храм (с середины XIV в.), Софийский собор (с конца XV в.) и вновь Знаменская церковь (с второй половины XVI в.). Подобный, но чуть более поздний образ имелся и в новгородском Покровском Зверином монастыре. Эту живописную иллюстрацию догмата о Боговоплощении, реализацию идеи Церкви Христовой, Храма Слова, Премудрости Божией, новгородцы считали палладиумом своего города, символом его независимости по молитвам Богоматери [Гордиенко]. Нетрудно допустить, что и во многих других приходских и монастырских храмах Новгорода находились списки изображения Знамения. На это, видимо, и указывает завершающий службу Владимиру светилен, представляющий собой молитвенное обращение к Богоневесте, чья икона находилась в какой-то обители: церкви, или монастыре, или даже епархии46. И кстати, любопытна характеристика этого места - «тихое пристанище», ибо гимнограф уже употребил в начале службы подобное словосочетание - «пристанище тихое», но применительно к воспеваемому им Владимиру Святославичу (3-я стихира вечерни). Симптоматичное совпадение. Думается, позволяющее развить интерпретацию первого тропаря 9-й песни канона («Сладокъ яко финикъ...») суждением о том, что содержательно он есть не только обращение к святому, но и обращение к его конкретному изображению, тому самому, которое непременно должно было находиться в качестве храмовой иконы в алтарной преграде церкви, освященной в память о нем.

В самом деле, хотя и известны древние изображения Владимира, например, на монетах и на книжных миниатюрах, но собственно иконография князя начинает развиваться именно в Новгороде [Преображенский]; и именно во Владимирской церкви некогда имелся его образ. К сожалению, нет возможности определенно судить о том, что он собой представлял содержательно. Можно только предположить, что сохранившиеся не ранее чем от XV столетия моленные изображения крестителя Руси как-то коррелировали с ним иконографически. В этой связи, прежде всего, привлекает внимание икона из Никольской часовни, устроенной в Новгородском кремле на месте разобранного Владимирского храма. Эта икона тоже не сохранилась. Но, к счастью, имеется ее фотография начала XX в. Святой Владимир изображен здесь в пояс с крестом в правой руке и свитком в левой; на фоне же, вровень с его ликом, справа и слева, расположены медальоны тоже с поясными изображениями его благоверных сыновей Бориса и Глеба, а пониже, рядом с его левым плечом, находятся ростовые изображения мученицы Иулитты и младенца Кирика в ее ногах47. По предположению искусствоведов, описанная композиция повторяет иконографию первого храмового образа Владимирской церкви [Абраменко, с. 246]. Однако более распространен был другой иконографический тип, согласно которому Владимир и его сыновья Борис и Глеб справа и слева от него изображались в рост. Одной из самых ранних подобных икон была икона конца XV в. из новгородского Софийского собора, ныне находящаяся в музее П. Д. Корина48; сохранились и более поздние образы новгородского, вологодского, костромского, ростовского, московского письма49 - очевидно, в силуизвестного новгородского культурного влияния, в частности, на древнерусских изографов из других регионов. При этом стоит настоятельно подчеркнуть: и та и другая иконографии, по-видимому, возникли в Новгороде, были хорошо известны новгородцам, и, главное, в обоих случаях, особенно во втором, зрению молящихся открывалась тройная композиция. Последнее обстоятельство имеет особое значение. Ибо тройственный образ святости неизбежно должен был предопределять форму и содержание словесного обращения к нему - как раз такого, как в первом тропаре 9-й песни канона Владимиру: «...ты (Владимир. - В. К.) бываеши виньное възращение кисті дві созрілій... Романа и Давида.». Кстати, целеполагательное согласие тропаря и иконы точно соответствует отмеченной выше первоначальной практике славления святого крестителя Руси в день воспоминания о страстотерпческом подвиге его сыновей - 24 июля по старому стилю. Деталь, которую вполне можно квалифицировать как исторический факт.

Итак, кажется, удалось несколько приоткрыть завесу, скрывающую тайну происхождения первой службы Владимиру Святославичу в ее кратком варианте. Автор или составитель этого последования, руководствуясь октоичными, минейными и триодными песненными образцами, был склонен к творческой самостоятельности, что проявилось, во-первых, в его независимости от уже существовавших отдельных гимнических текстов во славу Владимира; во-вторых, в относительно системном характере композиционной организации канона и согласованности содержания его тропарей с содержанием стихир, что указывает на единовременность составления тех и других; в-третьих, идеологически - в стремлении прикровенно (через конвертацию известных мариологических стихословий) показать, что значение святого князя для Русской земли подобно значению Пресвятой Богородицы для Церкви Христовой. Наконец, свои песнопения в память о Владимире он, вероятно, создал не где-либо, а именно в Новгороде Великом, на что указывает визуальная изобразительность некоторых из них. Допустимо также думать, что его песнотворческая работа была сопряжена с его причастностью к обиходной жизни Владимирского храма в новгородском Кремле. Однако при отсутствии точных исторических сведений геолокационные предположения оправданы и в отношении других новгородских церквей.

Литература

1. Абраменко Н. М. Равноапостольный князь Владимир в искусстве Древней Руси // «Державы Русския просветители». Равноапостольные князь Владимир и княгиня Ольга: исторический выбор России. М., 2019. С. 242-307.

2. Богословско-литургический словарь // Настольная книга священнослужителя. М., 1983. Т. 4. С. 645- 792.

3. Василик В. В. Служба св. равноапостольному князю Владимиру и Кирилло-Мефодиевская традиция // Studia Slavica et Balcanica Petropolitana. 2013. № 2. С. 67-77.

4. Василик В. В. Образ святого равноапостольного князя Владимира как нового Константина в древнерусской гимнографии // Русь эпохи Владимира Великого: государство, церковь, культура: материалы Международной научной конференции в память тысячелетия кончины святого равноапостольного князя Владимира и мученического подвига святых князей Бориса и Глеба, Москва, 14-16 октября 2015 г. М.; Вологда, 2017. С. 371-378.

5. Василик В. В. Гимнография, посвященная святому равноапостольному Владимиру // «Державы Русския просветители». Равноапостольные князь Владимир и княгиня Ольга: исторический выбор России. М., 2019. С. 120-155.

6. Гордиенко Э. А. Богоматерь Знамение // Великий Новгород. История и культура IX-XVII веков: Энциклопедический словарь. СПб., 2007. С. 203-205.

7. Государственная Третьяковская галерея: Каталог собрания. М., 1995. Т. 1. 272 с.

8. Гусев П. Древнейшая новгородская икона св. князя Владимира Киевского // Известия Комитета изучения древнерусской живописи. Пг., 1921. С. 9-12 (табл. VI).

9. ДжиджораЕ. В. Архітектоніка образу Хрестителя Русі в Службі князю Володимиру // Науковий збфник Діалог: медіа студіі. Одеса, 2015. № 21. С. 69-83.

10. Дмитриев Л. А. Сказание о битве новгородцев с суздальцами // СККДР. Л., 1989. Вып. 2. Ч. 2. С. 347- 351.

11. Керн Кархим. Литургика: Гимнография и эортология. М., 1999. 152 с.

12. Кириллин В. М. Оценки Владимира Святославича посредством исторических аналогий в ранних русских гомилиях // Древняя Русь. Вопросы медиевистики. 2016. № 2 (64). С. 90-97.

13. Кириллин В. М. Развитие представлений о личности великого князя киевского Владимира Святославича по свидетельству панегирических и агиографических текстов XI-XV вв. // Герменевтика древнерусской литературы. М., 2020. Сб. 19. С. 285-370.

14. Кондаков Н. П. Иконография Богоматери. Пг., 1915. Т. 2. 451, [1] с.

15. Лазарев В. Н. Искусство Древней Руси. Мозаики и фрески. М., 2000. 304 с.

16. Макарий (Булгаков), еп. Винницкий. История Русской церкви. СПб., 1857. Т. 1. 292, IV с.; Т. 2. 368, IV с. Макарий (Миролюбов), архим. Археологическое описание церковных древностей в Новгороде и его окрестностях. М., 1860. Ч. 2. 358, LXII с.

17. Милютенко Н. И. Святой равноапостольный князь Владимир и крещение Руси: Древнейшие письменные источники. СПб., 2008. 574 с.

18. Милютенко Н. И. Гимнографическая апология Владимира-язычника как будущего крестителя Руси // «Державы Русския просветители». Равноапостольные князь Владимир и княгиня Ольга: исторический выбор России. М., 2019. С. 102-119.

19. Никольский К., свящ. Обозрение богослужебных книг Православной Российской церкви по отношению их к церковному уставу. СПб., 1858. [2], II, 435 с.

20. Никольский Н. К. Материалы для повременного списка русских писателей и их сочинений (X-XI вв.). СПб., 1906. [6], VIII, 596 с.

21. Преображенский А. С. Иконография В[ладимира] С [вятославича] в XIV-XVII вв. // Православная энциклопедия. М., 2004. Т. 8. С. 707-712.

22. Романенко Е. В. Церковное почитание святого князя Владимира // «Державы Русския просветители». Равноапостольные князь Владимир и княгиня Ольга: исторический выбор России. М., 2019. С. 192-227.

23. Сводный каталог славяно-русских рукописных книг, хранящихся в России, странах СНГ и Балтии. XIV век. М., 2002. Вып. 1. 768 с.

24. Сводный каталог славяно-русских рукописных книг, хранящихся в СССР. XI-XIII вв. М., 1984. 405 с. Серегина Н. С. Песнопения русским святым: По материалам рукописной певческой книги XI-XIX вв. «Стихирарь месячный». СПб., 1994. 468, [1] с.

25. Скабалланович М. Н. Толковый типикон. Объяснительное изложение Типикона. С историческим введением. М., 2004. 814, [1] с.

26. Славнитский М. Канонизация св. князя Владимира и службы ему по спискам XIII-XVII вв. с приложением двух неизданных служб по рукописям XIII и XVI вв. // Странник. 1888. Май - август. С. 197-237. Соловьев П. И., прот. Новгородский Софийский собор // Записки Императорского Археологического общества. СПб., 1865. Т. 11. С. 1-243.

27. Спасский Ф. Г Русское литургическое творчество. М., 2008. 544 с.

28. Филарет (Гумилевский), архиеп. Обзор русской духовной литературы. Изд. 3-е. СПб., 1884. Кн. 1. 273 с.

29. Шахматов А. А. Жития князя Владимира. Текстологическое исследование древнерусских источников XI-XVI вв. / [Подгот. текста, предисл., вступ. статья Н. И. Милютенко; отв. ред. Д. М. Буланин]. СПб., 2014. 380, [3] с.

30. Яблонский В. [М.] Пахомий Серб и его агиографические писания: Биографический и библиографически- литературный очерк. СПб., 1908. XVI, 314, CXIV с.

References

1. Abramenko, N. M. Ravnoapostol'nyi knyaz' Vladimir v iskusstve Drevnei Rusi [Equal-to-the-apostles Prince Vladimir in the Art of Old Rus']. In “Derzhavy Russkiyaprosvetiteli”. Ravnoapostol'nye knyaz Vladimir i knyaginya Ol'ga: istoricheskii vybor Rossii. Moscow, 2019. Pp. 242-307.

2. Bogoslovsko-liturgicheskii slovar' [Theological and Liturgical Dictionary]. In Nastolnaya kniga svyashchennosluzhitelya. Moscow, 1983. Vol. 4. Pp. 645-792.

3. Dmitriev, L. A. Skazanie o bitve novgorodtsev s suzdal'tsami [Tale of the Battle of Novgorod with Suzdal]. In Slovar' knizhnikov i knizhnosti Drevnei Rusi. Leningrad, 1989. Issue 2. Part 2. Pp. 347-351.

4. Dzhidzhora, E. V. Arkh^^on^ obrazu Khrestitelya Rusі v Sluzhb knyazyu Volodimiru [Architectonics of the Image of the Baptist of Russia in the Service to Prince Vladimir]. In Naukovii zbirnikDrnlog: medrn studu. Odessa, 2015. No. 21. Pp. 69-83.

5. Filaret (Gumilevskii), archbishop. Obzor russkoi dukhovnoi literatury [Review of Russian Religious Literature]. 3rd ed. Saint Petersburg, 1884. Book 1. 273 pp.

6. Gordienko, E. A. Bogomater' Znamenie [Our Lady of the Sign]. In Velikii Novgorod. Istoriya i kul'tura IX-XVII vekov: Entsiklopedicheskii slovar'. Saint Petersburg, 2007. Pp. 203-205.

7. Gosudarstvennaya Tret'yakovskaya galereya: Katalog sobraniya [State Tretyakov Gallery: Catalogue of the Collection]. Moscow, 1995. Vol. 1. 272 pp.

8. Gusev, P. Drevneishaya novgorodskaya ikona sv. knyazya Vladimira Kievskogo [The Oldest Novgorod Icon of St. Prince Vladimir of Kiev]. In IzvestiyaKomiteta izucheniya drevnerusskoizhivopisi. Petrograd, 1921. Pp. 9-12 (table VI).

9. Kern, K., archimandrite. Liturgika: Gimnografiya i eortologiya [Liturgics: Hymnography and Eortology]. Moscow, 1999. 152 pp.

10. Kirillin, V M. Otsenki Vladimira Svyatoslavicha posredstvom istoricheskikh analogii v rannikh russkikh gomiliyakh [The Appraisal of Vladimir Svyatoslavich by the Use of Historical Analogy in the Early Russian Homilies]. In DrevnyayaRus'. Voprosy medievistiki. 2016. No. 2 (64). Pp. 90-97.

11. Kirillin, V M. Razvitie predstavlenii o lichnosti velikogo knyazya kievskogo Vladimira Svyatoslavicha po svidetel'stvu panegiricheskikh i agiograficheskikh tekstov XI-XV vv. [Development of Ideas about the Personality of the Grand Prince of Kiev Vladimir Svyatoslavich on the Evidence of Panegyric and Hagiographic Texts of the 11th - 15th Centuries]. In Germenevtika drevnerusskoi literatury. Moscow, 2020. Issue 19. Pp. 285-370.

12. Kondakov, N. P. Ikonografiya Bogomateri [Iconography of the Mother of God]. Petrograd, 1915. Vol. 2. 451, [1] pp.

13. Lazarev, V N. Iskusstvo Drevnei Rusi. Mozaiki i freski [Art of Old Rus. Mosaics and Frescoes]. Moscow, 2000. 304 pp.

14. Makarii (Bulgakov), bishop Vinnitskii. Istoriya Russkoi tserkvi [History of the Russian Church]. Saint Petersburg, 1857. Vol. 1. 292, IV pp.; Vol. 2. 368, IV pp.

15. Makarii (Mirolyubov), archimandrite. Arkheologicheskoe opisanie tserkovnykh drevnostei v Novgorode i ego okrestnostyakh [The Archaeological Description of the Church Antiquities in Novgorod and Its Surroundings]. Moscow, 1860. Part 2. 358, LXII pp.

16. Milyutenko, N. I. Svyatoi ravnoapostol'nyi knyaz' Vladimir i kreshchenie Rusi: Drevneishie pis'mennye istochniki [Saint Vladimir, Equal-to-the-apostles, and the Baptism of Russia: the Oldest Written Sources]. Saint Petersburg, 2008. 574 pp.

17. Milyutenko, N. I. Gimnograficheskaya apologiya Vladimira-yazychnika kak budushchego krestitelya Rusi [Hymnographic Apology of Vladimir the Pagan as the Future Baptist of Russia]. In “Derzhavy Russkiya prosvetiteli”. Ravnoapostolnye knyaz' Vladimir i knyaginya Olga: istoricheskii vybor Rossii. Moscow, 2019. Pp. 102-119.

18. Nikolskii, K., priest. Obozrenie bogosluzhebnykh knig Pravoslavnoi Rossiiskoi tserkvi po otnosheniyu ikh k tserkovnomu ustavu [Review of Liturgical Books of the Orthodox Russian Church in Their Relation to the Church Charter]. Saint Petersburg, 1858. [2], II, 435 pp.

19. Nikolskii, N. K. Materialy dlya povremennogo spiska russkikh pisatelei i ikh sochinenii (X-XI vv.) [Materials for a Chronological List of Russian Writers and Their Works (10th -11th Centuries)]. Saint Petersburg, 1906. [6], VIII, 596 pp.

20. Preobrazhenskii, A. S. Ikonografiya V[ladimira] S[vyatoslavicha] v XIV-XVII vv. [Iconography ofV[ladimir] S[vyatoslavich] in the 14th - 17th Centuries]. In Pravoslavnaya entsiklopediya. Moscow, 2004. Vol. 8. Pp. 707-712.

21. Romanenko, E. V. Tserkovnoe pochitanie svyatogo knyazya Vladimira [The Church Veneration of the Holy Prince Vladimir]. In “Derzhavy Russkiya prosvetiteli". Ravnoapostolnye knyaz' Vladimir i knyaginya Olga: istoricheskii vybor Rossii. Moscow, 2019. Pp. 192-227.

22. Seregina, N. S. Pesnopeniya russkim svyatym: Po materialam rukopisnoi pevcheskoi knigi XI-XIX vv. “Stikhirar' mesyachnyi” [The Chants to Russian Saints: Based on the Materials of a Handwritten Singing Book of the 11th - 19th Centuries “The Stikhirar' on Months”]. Saint Petersburg, 1994. 468, [1] pp. Shakhmatov, A. A. Zhitiya knyazya Vladimira. Tekstologicheskoe issledovanie drevnerusskikh istochnikov XI-XVI vv. / [Podgot. teksta, predisl., vstup. stat'ya N. I. Milyutenko; otv. red. D. M. Bulanin] [The Lives of Prince Vladimir. Textual Research of Ancient Russian Sources of the 11th - 16th Centuries / [Preparation of the text, preface, introductory article by N. I. Milutenko; ed. D. M. Bulanin]]. Saint Petersburg, 2014. 380, [3] pp.

23. Skaballanovich, M. N. Tolkovyi tipikon. Ob''yasnitel'noe izlozhenie Tipikona. S istoricheskim vvedeniem [Interpreted Typicon. Explanatory Statement of the Typicon. With a Historical Introduction]. Moscow, 2004. 814, [1] pp.

24. Slavnitskii, M. Kanonizatsiya sv. knyazya Vladimira i sluzhby emu po spiskam XIII-XVII vv. s prilozheniem dvukh neizdannykh sluzhb po rukopisyam XIII i XVI vv. [Canonization of St. Prince Vladimir and Services to Him according to the Copies of the 13th - 17th Centuries, with the Appendix of Two Unpublished Services in the Manuscripts of the 13th and 16th Centuries]. In Strannik. 1888. Mai - avgust. Pp. 197-237.

25. Solov'ev, P. I., protopope. Novgorodskii Sofiiskii sobor [St. Sophia Cathedral in Novgorod]. In Zapiski Imperatorskogo Arkheologicheskogo obshchestva. Saint Petersburg, 1865. Vol. 11. Pp. 1-243.

26. Spasskii, F. G. Russkoe liturgicheskoe tvorchestvo [Russian Liturgical Work]. Moscow, 2008. 544 pp. Svodnyi katalog slavyano-russkikh rukopisnykh knig, khranyashchikhsya v Rossii, stranakh SNG i Baltii. XIV vek [A Consolidated Catalog of Slavonic-Russian Handwritten Books Stored in Russia, the CIS and the Baltic States. 14th Century]. Moscow, 2002. Issue 1. 768 pp.

27. Svodnyi katalog slavyano-russkikh rukopisnykh knig, khranyashchikhsya v SSSR. XI-XIII vv. [The Consolidated Catalogue of Slavic-Russian Manuscripts Stored in the USSR. 11th - 13th Centuries]. Moscow, 1984. 405 pp.

28. Vasilik, V V Sluzhba sv. Ravnoapostol'nomu knyazyu Vladimiru i Kirillo-Mefodievskaya traditsiya [Service to the Holy Prince Vladimir and Cyril and Methodius Tradition]. In Studia Slavica etBalcanicaPetropolitana. 2013. No. 2. Pp. 67-77.

29. Vasilik, V V Obraz svyatogo ravnoapostol'nogo knyazya Vladimira kak novogo Konstantina v drevnerusskoi gimnografii [The Image of the Holy Equal-to-the-apostles Prince Vladimir as the New Constantine in Ancient Russian Hymnography]. In Rus' epokhi Vladimira Velikogo: gosudarstvo, tserkov', kul'tura: materialy Mezhdunarodnoi nauchnoi konferentsii v pamyat' tysyacheletiya konchiny svyatogo ravnoapostol'nogo knyazya Vladimira i muchenicheskogo podviga svyatykh knyazei Borisa i Gleba, Moskva, 14-16 oktyabrya 2015 g. Moscow; Vologda, 2017. Pp. 371-378.

30. Vasilik, V V Gimnografiya, posvyashchennaya svyatomu ravnoapostol'nomu Vladimiru [Hymnography Devoted to Saint Equal-to-the-apostles Vladimir]. In “Derzhavy Russkiyaprosvetiteli”. Ravnoapostolnye knyaz' Vladimir i knyaginya Olga: istoricheskii vybor Rossii. Moscow, 2019. Pp. 120-155.

31. Yablonskii, V [M.] Pakhomii Serb i ego agiograficheskie pisaniya: Biograficheskii i bibliograficheski- literaturnyi ocherk [Pachomius the Serb and His Hagiographic Writings: A Biographical and Bibliographicliterary Essay]. Saint Petersburg, 1908. XVI, 314, CXIV pp.

Размещено на Allbest.ru