Особенности восприятия образов животного мира: от Ветхого Завета до "Физиолога"

Размещено на http://www.Allbest.Ru/

Особенности восприятия образов животного мира: от Ветхого Завета до «Физиолога»

Н.В. Сафонова

Аннотация

Автор анализирует образы животного мира в ветхозаветной и раннехристианской литературе с целью выявления процесса сложения уникальных образов и сюжетов александрийского «Физиолога», а также их отличительных особенностей от предшествующих традиций.

Ключевые слова: александрийский «Физиолог»; сюжеты о животных; раннехристианская литература; Отцы Церкви; апокрифы; греко-римская литература.

Annotation

N.V Safonova. Features of Perception of Animalistic Images:from Old Testament to «Physiologus»

The main goal of the author is to analyse the animalistic images in Old Testament and early Christian literature with the purpose of revealing the process of formation of unique images and plots of «Physiologus», as well as their features distinctive from previous traditions.

Keywords: Alexandrian «Physiologus»; stories about animals; early Christian literature; fathers of the Church; apocrypha; Greco-Roman literature.

Относящийся к христианской традиции оригинальный памятник III века «Физиолог» состоит из 48 (реже 49) глав, большинство из которых представляют собой короткие истории о животных, повествующие о персонажах и событиях Священной истории. При этом животные сравниваются с фигурами Иисуса Христа, Девы Марии, дьявола и Святого Духа. Подобное явление было и есть крайне необычно для христианской среды.

Сюжеты, а также характерные черты персонажей часто заимствуются из греко-римской литературы, например из произведений Аристотеля, Элиана, Плутарха и других авторов Имеются в виду такие произведения античных авторов, как: «История животных» Аристотеля, «Застольные беседы» Плутарха, «Пестрые рассказы» и «О природе животных» Элиана, «О псовой охоте» и «О рыбной ловле» Аппиана, «Метаморфозы» Апулея, «О природе вещей» Лукреция, «Естественная история» Плиния и другие., но в такой компоновке и редакции, которая наилучшим образом подходит для целей и задач автора, или авторов, «Физиолога». Чтобы понять авторскую задумку и причину, по которой он выбрал именно животных и именно эти сюжеты для демонстрации христианских идей, имеет смысл просмотреть и проанализировать ту роль, которую животные играли в библейских текстах: от Ветхого Завета до новозаветных апокрифов, а также в греко-римской литературе.

Животные в греко-римской литературе

Интерес к детальному описанию повадок животных возник в позднее время, а именно -- в эпоху Империи. Многие авторы, такие как, например, Плиний Старший, Аппиан, Элиан оставили свои труды, посвященные реальным и вымышленным повадкам животных. Животным в своих трудах они приписывали человеческие характеристики, и даже такое качество, как уважение к богам.

Интерес к взаимоотношениям человека и животного наблюдался еще со времен Гесиода, но особое освещение эта тема все же получила в более позднее время. Стоит отметить, что в I в. до н.э. распространилась пифагорейская доктрина с призывами к вегетарианству, что спровоцировало еще больше разговоров о связях человека и животного. К тому же в это время была вновь открыта и распространена «История животных» Аристотеля. Эти факторы были в числе тех предпосылок, которые вызвали знаменитый спор между стоиками и платониками о разумной природе животных. Стоики отказывали животным в разуме, считая, что они также не способны чувствовать, испытывать любовь и сопереживать.

Соответственно, их противники -- платоники -- доказывали обратное: животные обладают памятью, могут чувствовать и любить своих партнеров и, более того, обладают разумной природой. Основное отличие людей от животных, по платоникам, состоит в том, что люди способны обучаться, а образование позволяет им преодолеть «животные» черты.

В качестве аргументов за и против приводились одни и те же примеры поведения животных, часто имеющие форму занимательной истории, но из них делались различные выводы в зависимости от задачи автора. Эти зоологические нарративы, описывающие повадки животных и их природу, чаще всего носили характер естественнонаучных текстов, заимствуя свою форму из «Истории животных» Аристотеля. Но их содержание дополнялось забавными фактами, противоречивыми характеристиками поведения и, часто, приписыванием фантастических черт. В итоге животные становились в них обладателями вполне антропоморфных характеров. Как, к примеру, в следующем отрывке о Льве из Плиния Старшего:

«VIn.16.43. Лев узнает об измене львицы с леопардом по (сохраняющемуся у нее) запаху последнего и со всей силой наказывает свою подругу; чтобы избежать этого, львица смывает свой позор в реке или сопровождает льва на некотором расстоянии».

«УШ.18.46. Пьют они мало, едят через день, а наевшись вволю, иногда не прикасаются к пище в течение трех дней. Они заглатывают целиком то, что могли бы разжевать, а когда их желудок оказывается не в состоянии вместить съеденное ими от жадности, они засовывают когти себе в глотку и вытаскивают все, что проглотили, так что если им надо вдруг бежать, переедание им не мешает» [7].

Подобные истории стали очень распространенными в позднюю Античность в виде вставок в прозаические художественные произведения, например, такие эпизоды можно встретить у Филострата, Гелиодора, Лукиана, Ахилла Татия -- авторов II--III веков н. э Например, такие известные художественные произведения, как: «Жизнь Аполлония Тианского» Флавия Филострата, «Эфиопика» Гелиодора, «Левкиппа и Клитофонт» Ахилла Татия.. Здесь эти эпизоды использовались для характеристики главных персонажей произведения или как способ намекнуть о будущем героев (что также связано и с практикой гадания по животным), или же просто как назидательное отступление.

Возможно, по причине такого специфического, антропоморфного отношения к животным были так популярны и распространены жанр басни и использование образов животных в нарративах с назидательным характером.

На традицию складывания представлений о характеристиках зооморфных персонажей и их связи с человеком повлияла также греческая традиция метафорически связывать определенные желания и страсти с определенными животными. Так, у Платона есть образ человеческой души в виде многоликого и многоголового зверя, «лики которого -- домашних и диких зверей -- расположены у него кругом, он может их изменять и производить все это из самого себя» [6]. Причем в человеке объединяются два образа: льва и собственно человеческий: когда душа ведет себя безнравственно, то зверь крепнет и наоборот. Мотив борьбы со страстями как приручение внутреннего зверя был популярен в Античности.

Таким образом, в греко-римской литературе и философии интерес к животному миру был высоким в различных контекстах, но, в общем, несмотря на порой явное преобладание фантастических черт у животных, они часто мыслились в тесной связи с людьми и им, соответственно, приписывались человеческие качества, однако при этом их природа не перекраивалась и даже бестиарные метафоры основывались на реальных характеристиках животных Подобное отношение, несомненно, можно связать еще с архаическими представлениями и фольклорной традицией, из которой, собственно, и выросла литература. Из литературы заимствовали свои образы философы..

Животные в Ветхом Завете

Различные представители животного мира постоянно встречаются в Библии и «околохристианской» литературе. Причем контексты употребления анималистических образов различны, как и отношение к самим животным. Но даже при беглом анализе видно, как менялось это отношение во времени - от ветхозаветной до раннехристианской литератур.

В целом в Библии упоминается около 160 различных видов животных. В Ветхом Завете они, как правило, встречаются в трех контекстах:

1) творения - в книге Бытия;

2) в законах об определении чистых и нечистых животных;

3) в сравнениях и метафорах, а также для демонстрации Божественной воли.

В книге Бытия животные распределяются по условным группам по каждому дню творения: птицы небесные, морские животные, скот, звери земные и гады пресмыкающиеся (Быт. 1: 20-26). Как видим, речь здесь идет о реально существующих животных как части природного мира, созданного Богом вместе с человеком и для него. Разделение на «чистых» и «нечистых» животных - это широкая классификационная схема, которая входит в систему обязательных предписаний для еврейского народа: только чистых животных израильтяне могут употреблять в пищу и приносить в жертву. Это разделение также было учтено при отборе животных для Ноева ковчега: было взято по семь особей от каждого чистого рода и по две от каждого нечистого (Быт. 7: 2).

Наконец, использование образов животных для демонстрации Божественной воли наиболее интересно для нас. В качестве кары Господней и передачи Его воли выступают такие животные, как змеи (в десяти казнях египетских: наказание Израиля ядовитыми змеями (Числ: 21)), львы в наказании самаритян и в неудавшейся казни Даниила выполняет волю Бога ослица Валаама и др.

В пророчествах животные играют активную роль, являясь либо персонажами повествования, либо будучи вплетены в канву сюжета. Например, в книге пророка Даниила львы не нападают на него во время казни через растерзание, а во время служения Навуходоносору Даниил побеждает дракона, таким образом демонстрируя, что не следует поклоняться ни живым идолам, ни сделанным из материи. Отдельное внимание заслуживают говорящие животные: уже упомянутая ослица и змей, соблазнивший Еву, а также животные пророчеств и мифические (в Апокалипсисе - Дракон, бегемот, Единорог; Левиафан из книги Иова).

Образы с зооморфными чертами можно условно назвать фантастическими, как например, Тетраморф из пророчества Иезекииля, состоящий из четырех животных. Пророк описывает его следующим образом: «...облик их был, как у человека; и у каждого четыре лица, и у каждого из них четыре крыла; а ноги их - ноги прямые, и ступни ног их - как ступня ноги у тельца, и сверкали, как блестящая медь. И руки человеческие были под крыльями их, на четырех сторонах их. Подобие лиц их - лице человека и лице льва с правой стороны у всех их четырех; а с левой стороны лице тельца у всех четырех и лице орла у всех четырех. И лица их и крылья их сверху были разделены, но у каждого два крыла соприкасались одно к другому, а два покрывали тела их» (Иез. 1: 5-11).

Эти четыре животных с четырьмя ликами были запряжены в колесницу Меркава Гершом Шолем дает такое объяснение этому видению: уже в период Второго храма в кругах фарисеев преподавалось эзотерическое учение, включавшее в себя первую главу книги Иезекииля с его видением Божьего престола - колесницы (Меркавы). Известно, что это место было излюбленным предметом рассмотрения и толкования, а данные животные и другие объекты видения Иезекииля мыслились как ангелы, образующие свою иерархию при Небесном дворе., ставшую потом объектом многочисленных мистических спекуляций.

Отдельного внимания заслуживают ветхозаветные апокрифы. Например, в апокрифе «Видение Варуха» есть главы с описанием птицы феникс, большого змея, который держит все земные и небесные реки, и других практически мифологических персонажей. Приведем описание птицы Феникс: «И сказал мне ангел: “Птица эта летит вместе с солнцем и, раскинув крылья, принимает лучи его, которые подобны языкам пламени. И если бы не принимала она их, не уцелел бы род человеческий, и вообще ничто живое, но приставил Бог эту птицу”. И раскинула она крылья свои, и увидел я на правом крыле ее буквы весьма великие, каждая словно гумно, величиной около четырех тысяч модиев, и были те буквы золотые» (6: 6-7).

Можно сказать, что перед нами развертывается космогоническая картина: «мифологические ассоциации вызывает детально прорисованный в апокрифе образ чудесной сказочной птицы Феникс, которая выступает спутницей Солнца, покровительницей мира и, вместе с зависящими от нее земными петухами, является провозвестницей света» [5]. Здесь, безусловно, нашли свои отражения еще добиблейские мифологические представления евреев. животный ветхозаветный раннехристианский физиолог

Итак, в книгах Ветхого Завета мы видим животных по большей части все-таки реальных, являющихся частью хозяйства человека, где на них распространяются законы по правильной организации жизни человека и всей общины в целом. Кроме того, помимо образов животных в сравнениях и метафорах встречаются образы животных, через которых Бог творит свою волю, т е. они выступают посредниками между людьми и Божеством. В иудейской традиции анималистические персонажи, оторванные от реальных прототипов и переходящие затем в разряд образов и символов, действуют в рамках видений и пророчеств.

Животные в библейской литературе

В Новом Завете находит свое подтверждение изначальное разделение животных на виды: «...Бог дает ему тело, как хочет, и каждому семени свое тело. Не всякая плоть такая же плоть; но иная плоть у человеков, иная плоть у скотов, иная у рыб, иная у птиц» (1 Кор. 15: 38-39). Таким образом, каждое «семя» обладает «телом», полученным от Бога, которое позволяет ему воспроизводить свой и только свой род. Такая форма поведения, однажды предписанная Богом первым растениям и животным, осталась, по сути, неизменной до наших дней. Однако в новозаветном миропорядке различие между чистым и нечистым было упразднено во всем, что касалось диетических запретов (Деян. 10: 9-16; 1 Тим. 4: 3-5), а жертвоприношения с кровопролитием были упразднены вовсе.

В раннехристианской литературе тексты Ветхого Завета в целом, и в том числе эпизоды с участием животных, подвергаются распространившейся в первые века экзегетической интерпретации. Началось все еще с иудейского автора, первого из интерпретаторов Ветхого Завета - Филона Александрийского, который говорил о том, что запрет на употребление в пищу нечистых животных на самом деле обусловлен злой или же, напротив, доброй их природой [10]. Затем Варнава в одной из своих гомилий по-другому представил данное предписание, сделав из него вывод, связанный с людьми: те, кто едят нечистых животных, уподобляются тем, кто украл еду, а не честно на нее заработал [9].

Как правило, у раннехристианских авторов в экзегетике сюжеты с животными начинают выполнять назидательную функцию, а также доказывать новозаветные события (например, распространенное утверждение, что евреи вообще неправильно поняли все тот же закон о чистых и нечистых животных, следовав ему буквально). Практика аллегорической интерпретации образов животных достигает своего зенита в Александрии к концу II века вместе со всей местной богословской школой.

Один из Отцов Церкви - Ориген - представитель александрийской школы - известен своими аллегорическими интерпретациями Ветхого Завета: он даже насмехался над теми, кто понимает его дословно, но при этом ему самому не чужда была и буквальная интерпретация, если она уместна. Так, он использует образ девственной птицы грифа для доказательства непорочного зачатия: «Грекам, которые не верят в девственное рождество Христа, я скажу о том, что Творец показал рождение некоторых животных, и что если он мог такое сделать с животными, то мог и с людьми. Среди животных есть некоторые явно женские, которые рождают без участия мужских особей, как писатели свидетельствуют о грифах. Это животное продолжает род без соития» (Cels. 1. 37) [15].

Включаются богословы и в спор о разумной природе животных. Климент Римский поддерживал и использовал аргументы стоиков об изначальной разумности животных Климент практически дословно пересказал Плиния, но в отличие от философии стоиков, где каждое явление манифестировало величие пантеистического бога, который в нем отражался и в то же время постоянно его творил, у христиан мир появился сразу в результате Божественной воли. У стоиков антропоцентричный взгляд на Творение, а у христиан - теоцентричный, но при этом и те и другие убеждены, что человек находится над животными., чтобы показать, что человек и животное одинаково облагодетельствованы дарами Бога, что для понимающих людей является показателем Божественной гармонии в мире. Так, например, Климент пересказывает сюжет о фениксе, который до этого примерно в той же редакции упоминается такими авторами, как Плиний, Овидий, Элиан, Геродот, Сенека. Но у Климента феникс уже выступает свидетельством воскрешения Христа. Причем он продолжает оставаться свидетельством воскрешения и обновления природного мира, но при этом через данное животное Бог демонстрирует «величие своего обещания» о грядущем воскресении (гл. 25) [4].

Отношение к фениксу, как замечает Роберт Грант, разнится среди самих отцов патристики и современных им авторов: Кирилл Иерусалимский, Тертуллиан и Эпифаний просто упоминают птицу, Цельс приводит ее образ как аргумент против антропоцентрических взглядов христиан, основываясь на чувствах феникса к родителю, а Ориген не использует его в контексте воскрешения Иисуса Христа, но лишь как повод для восхищения созданного Богом мира и его обитателей.

Юстиниан Мученик также обращается к образам животных из Ветхого Завета, чтобы провести аллегорию с новозаветной историей. Так, о сюжете с единорогом из Второзакония он пишет, как о прообразе креста [12].

Афинагор Афинский вносит еще один аргумент в различие природы животной и человеческой, который заключается в том, что человек воскресает после смерти для жизни вечной и в этом его главное отличие от животного. Именно поэтому Афинагор выказывал презрительное отношение к животным, которое разделял и Тациан. Ориген также отрицает разумность отдельного животного и подвергает сомнению тот факт, что они способны к общению между собой (к примеру: никакого языка птиц не существует) [12].

Тертуллиан же, напротив, защищал животных, подчеркивая их подчиненность Божественному замыслу, а следовательно, их функцию свидетельствовать о величии Творца. Трудность, с которой сталкивался Тертуллиан, заключалась в том, что, с одной стороны, ему нужно было показать, что животные неразумны, а с другой -- что они обладают позитивной природой, как и всё в этом мире, сделанное Творцом. Необходимость продемонстрировать позитивность была связана с тем, что ранним христианам нужно было четко артикулировать свое отличие от гностиков, которые, как, например, Валентин и Маркион, толковали ветхозаветного Бога как Демиурга, создавшего злой материальный мир, частью которого выступали и животные.

Как на Западе, так и на Востоке дискуссии о животных в патристике не утихали в течение V-VII веков. При этом Отцы Церкви часто вступали в яростную конфронтацию с философами, аскетами и гностиками, доказывая позитивность Творения. Крайне негативное отношение к окружающему миру как творению Демиурга, а также к собственному телу проявилось не только в работах гностиков, но и «проаскетично» настроенных философов и теологов. При этом у них сложилось и специфическое отношение к животным, с которыми связывались половые инстинкты и такие пороки, как чревоугодие. Возвращаясь к Клименту Александрийскому, стоит также отметить, что он один из первых выводит зависимость между неразумной природой животных и греховной природой человека: до грехопадения Адам и Ева обладали безгрешной, т.е. неживотной, природой, а животная -- греховная -- не была изначально задумана Отцом и связана со смертью. Грехопадение первых людей стало напрямую связываться с сексом. Ева была соблазнена змеем, представляющим животный мир и его порочность, и через секс стала греховной и смертной. Особенно негативное отношение было к сексу, не предполагающему деторождения. Так, Климент выказывает свое презрение к таким животным, как заяц и гиена, так как они могут совокупляться без цели рождения потомства. Этим фактом он объясняет их включение в классификацию «нечистой» природы во Второзаконии.

Только христианин может вновь стать истинным Человеком, ибо через Логос, который есть Христос, он может вновь приручить всех животных и обуздать свою греховную природу. В «Педагоге» Климент пишет, что человек меняется через Слово, обуздывает свою неразумную животную природу (1. 13) [3]. Особенно это проявилось в монашеской традиции, где человек при определенной степени святости может вернуть себе эту власть над животными. Поэтому отношения монаха Антония с животными не только дружеские, но они подчиняются ему, как Адаму в раю. Так понимается гармоничное сосуществование и единение истинного христианина с природой.

Афанасий Александрийский, один из восточных Отцов Церкви IV века, пишет, что животные являются любимой формой для вместилища демонов, в образе которых они атакуют пустынных монахов. Ориген связывает определенный род демонов с определенными животными. Интересно, что все животные, кроме быка, которых он перечисляет в данном контексте, -- нечистые. При этом Ориген категорически отрицает возможность понимания зверьми воли Бога: если животные выступают как предвестники какого-то события, то это значит, что они вошли в контакт с демонами. Через них бесы начинают прельщать людей, чтобы вместо Господа они изучали животных, -- именно этим Ориген объясняет неправильное, т е. буквальное, понимание законов Моисея о чистых и нечистых животных в книге Левит (гл. 11).

Итак, образы животных встречаются в раннехристианской литературе в различных контекстах: это и теологические споры, и аллегорические интерпретации ветхозаветных эпизодов; их приводят в качестве аллегории греховной природы человека или образца Творения, как правило, чтобы подчеркнуть его величие или грандиозность замысла Бога о человеке. Образы животных используются Церковью и для того, чтобы христианину было легче мыслить себя в рамках природного мира, т е. определить свое место в нем.

Особенно ярко эта последняя особенность отразилась в апокрифической литературе, авторов которой занимали вопросы о том, как христианин может определить себя по отношению к Творению, к миру и к другим тварям.

Животные в апокрифической литературе

Интересно, что животные в апокрифах в основном изображаются позитивно, но при этом все негативные качества, страсти и пороки человека ассоциируются именно с животной природой. Таким образом, мы видим схожее их понимание как в раннехристианской литературе, так и в большинстве апокрифических и еретических текстов из корпуса Наг Хаммади, где, как пишет Гильхюс, «животные символизируют зло биологической жизни и глубину человеческой испорченности» [11].

В «Поучениях Сильвана» духовная и разумная жизнь противопоставляется жизни такого человека, который не хранит себя от страстей и становится, как город, наполненный дикими животными, а мысли которого есть не хорошие, но злые и дикие звери [9]. В «Деяниях Петра и двенадцати апостолов» человека, который волнуется только о своих физических нуждах одолевают животные страсти: «того, кто беспокоится о мясе и зеленых овощах, того львы съедят из-за мяса. Если он избежит львов, быки пожрут его из-за зеленых овощей» [1]. Климент Александрийский говорит о последователях Василида: они рассматривают человеческие страсти как нечто относящееся к душе человека, и страсти эти могут принимать форму разнообразных животных, включая льва, обезьяну, волка и козу, в зависимости от наклонностей человека (2. 20. 112 (1)) [3].

В монографии, посвященной интерпретации таинственной логии Евангелия от Матфея, где лев становится человеком, Говард Джексон делает вывод, что «лев выступает символом сексуального желания для гностических аскетиков, что соответствует принятой традиции, в которой звери использовались как метафоры страстей» [13]. Как мы уже говорили, данная традиция берет свое начало у Платона из образного представления о душе в IX книге «Государства». Важность «Государства» для гностических авторов подтверждается и включением адаптации этого текста в коптский перевод, в Кодекс 6 из библиотеки Наг Хаммади (5886-5896). Если в оригинале Платона «лев» как часть души человека мог быть укрощен путем усмирения своей природы, то в коптской версии такая возможность не освещается. Джексон делает вывод: «ни один аскетик не может заключить договора между собой и диким львом, т е. ни с гневом, ни с похотью, ни с какой-либо другой страстью» [13]. Джексон связывает такое понимание животного с описаниями библейского демиурга. Этот злобный демиург -- бог: он часто представляется теоморфным, как например, леонтоморфный Ялдабаот из апокрифа Иоанна. Согласно Джексону, этот леонтоморфный демиург -- продукт многих течений позднеантичной мысли -- включает в себя представление о «внутреннем льве» Платона, а также астрологические, зоологические и иконографические ассоциации со львом как «храбрым» персонажем, в том числе иудейским львом -- Яхве.

Различные виды животных упоминаются около тридцати раз во всех пяти апокрифах, написанных от лица апостолов Петра, Андрея, Иоанна, Павла и Фомы.

Как пишет британская исследовательница Дж. Спиттлер, роль животных в апокрифах сводится к следующему: они были нужны для развития сюжета, его смысла, а также чтобы сформулировать, а затем изучить философские и теологические проблемы. Авторы апокрифов сочетали и объединяли различные библейские традиции и историческую информацию. Образы животных в основном служили для характеристики героев и злодеев, чтобы предвидеть события и намекать на дальнейшее развитие сюжета, т е. выступали в традиционном, характерном для II века, контексте нарративной прозы. Сюжеты часто заимствовались из популярной греко-римской «зоологической» литературы.

Таким образом, в разных традициях признавалось, что животное и человек находятся в тесной связи друг с другом, имеют много общих характеристик. Но при этом схожие черты человека и животного в гностической и христианской традиции рассматривались как недостаток человеческой природы, признак ее греховности.

В раннехристианской традиции мы видим разнообразные способы использования зооморфных образов. Они видоизменялись во времени, отвечая его духу и все больше переходя через традицию экзегезы в символические образы. В итоге как в иудаизме, так и в христианстве устойчивый набор символических значений закрепился за животными пророчеств, а также за львом, единорогом, орлом и др.

«Физиолог»

Скорее всего, появление в «Физиологе» такого смелого типологического и аллегорического сравнения животных с самим Богом стало возможным, поскольку они рассматривались автором исключительно в символическом ключе. Интересно, что сама структура каждой главы «Физиолога» вполне соответствует духу времени: автор помещает описание животных и их аллегорическую интерпретацию между цитатами из Ветхого и Нового Заветов, т.е. животное «находится между двумя традициями Священного Писания». Такую структуру можно понимать и как метафорическое представление о мире, где божественный и человеческий миры соотносятся друг с другом через мир животных, что также соответствует вышеупомянутой традиции представления животных посредниками между Богом и человеком как средства для выражения Его воли.

Хотя «Физиолог» вырос на базе нескольких культурных традиций - грекоримской и иудео-христианской, -- он тем не менее сильно отличается от всего, что было создано раньше. С одной стороны, мы видим использование характерного для раннехристианской литературы аллегорического метода, но сама форма и жанр произведения, а также содержание многих сюжетов заимствуется из грекоримской прозы. При этом важной особенностью является то, что интерпретации в нем подлежат не ветхозаветные образы, а исключительно сюжеты из светской, так называемой зоологической (псевдозоологической) литературы.

Другой отличительной особенностью является то, что с животными в «Физиологе» сравниваются не только главные христианские темы, пороки и добродетели, но сам Христос, Дева Мария, Отец Бог и Святой Дух. При этом мы видим именно чистое сравнение, а не олицетворение, хотя его примеры в это время уже существовали: голубь - Дух Святой, агнец - Иисус Христос. О том, что в «Физиологе» перед нами только сравнение, говорит сам автор, как например, в главе о ночном вороне: «Но скажешь мне, что ночной ворон нечист по закону и как сравнить его со Спасителем?» - или о птице фениксе: «Феникс уподобляется Спасителю нашему». Подобное сравнение без подмены говорит о том, что для создателя «Физиолога» важнее было провести параллели между темами, чем между конкретными персонажами, потому он и видоизменяет известные современникам истории о животных в угоду общему, т. е. христианскому смыслу.

Приведем еще один пример - главу о льве. В ней сравнение льва, его повадок и качеств происходит со следующими темами:

1) Спас мысленный,

2) Скрытая божественность,

3) Слово воплощенное,

4) Царь Славы,

5) Бог-Отец,

6) Сын,

7) Воскресение.

Здесь мы видим частый прием, который использует автор «Физиолога», а именно сочетание нескольких тем одновременно в одной главе. Так, в одном сюжете часто прослеживается теологическая тема и, например, борьба порока и добродетели.

Темы, которые чаще всего затрагиваются в «Физиологе» (по манускрипту G), - это этапы Священной истории, а именно: Воплощение (четыре раза), Страсти (шесть раз), Воскресение (шесть раз), Троица (два раза), Искупление греха (восемь раз), Крещение (четыре раза), Тайна девства в контексте негативного, проаскетичного отношения к процессу воспроизведения рода (девять раз) [16].

Итак, мы видим, что сюжеты с животными в большей степени иллюстрируют богословские понятия и события Священной истории, т.е. превращаются в гораздо более сложные типологические системы, где доступная восприятию образная картина передает сложное понятие. Таким образом, эти знакомые и узнаваемые по форме сюжеты начинают переходить в знаковую систему христианских символов, чтобы потом превратиться во всеми узнаваемые бестиарные образы, совершенно не связанные с реальной природой, но с миром духовным. Использовать для этой цели сюжеты из греко-римской литературы было автору удобнее, чем, к примеру, из мифологической традиции. Показательно, что сюжет о фениксе, существующий в ветхозаветной апокрифической традиции автором не используется ввиду его сложности и многочисленных мифологических аллюзий. При этом перед нами не просто иллюстрация величия Творения, представленная через истории животных, что мы видели раньше у раннехристианских авторов, но попытка осмыслить богословские понятия через форму аллегорических сравнений и типологий.

«Физиолог» не может повествовать о настоящих повадках животных и их характерах, он говорит образами, которые служат иллюстрацией Божественной истины. Здесь уместно провести параллель с изобразительным раннехристианским искусством, когда делается шаг от реалистического изображения в сторону условного, через которое возможно выразить внутреннюю жизнь персонажа, и где внешне правдивая форма жертвуется для выражения духовного содержания. «Физиолог» замечателен здесь тем, что этот принцип был положен в основу произведения не развлекательного, но тем не менее предназначенного для широкой аудитории.

Таким образом, александрийский «Физиолог» - это уникальный памятник, возникший на пересечении многочисленных традиций. Мы видим применение экзегетических методов александрийской богословской школы к образам светской литературы. Через сюжеты с участием животных здесь иллюстрируются различные положения христианского вероучения, демонстрируя, как повадки и поведение животных отражают богословские темы и Священную историю.

В дальнейшем традиция «Физиолога» повлияла не только на бестиарии, но и на образную систему в других религиозных течениях. Главное, что привнесла эта традиция, было появление усложненных образов в символике животных. Так, например, в позднеантичной еврейской традиции начинает активно использоваться и применяться в иконографии толкование знаков зодиака через типологическое сравнение с событиями и персонажами Священной истории Ветхого Завета, где Овен связывается с жертвой Авраама, Рыбы - с Яковом и Исайей, а Лев, соответственно, соотносится с месяцем разрушения Храма (июль - август), так как само это животное символически ассоциируется с Иерусалимом и его Храмом.

Литература

1. Апокрифические Деяния Петра (NHC VI.1 и BG 4) / пер. А.Л. Хосроева // Мир Востока. Вып. 1. СПб.: Восточный университет, 1998. C. 5-16.

2. Климент Александрийский. Педагог. |Творение учителя Церкви Климента Александрийского / пер. Н.Н. Корсунского. М.: Уч.-инф. экуменический центр ап. Павла, 1996 // Православная энциклопедия «Азбука веры».

3. Климент Александрийский. Строматы / пер. Е.В. Афонасиной. СПб.: Изд-во Олега Абышко, 2003 // Православная энциклопедия «Азбука веры».

4. Климент Римский. Первые послания к коринфянам // Писания мужей апостольских / пер. П. Преображенского. Рига: Латвийское Библейское общество, 2008. С. 95-148; 395-399.

5. Мильков В.В., Смольникова Л.Н. Откровение Варуха / подгот. древнерусского текста, вводная ст., коммент. // Мильков В.В. Древнерусские апокрифы / ред. Р.А. Симонов. СПб.: Изд-во РХГИ, 1999. 896 с. (Памятники древнерусской мысли: исследования и тексты. Вып. 1). С. 476-487, 493-498.

6. Платон. Государство / под ред. А.Ф. Лосева, В.Ф. Асмуса. Т. 3. СПб.: Изд-во Олега Абышко, 2007. С. 97-495.

7. Плиний Старший. Естественная история. Книга 8: пер. с лат. И.Ю. Шабага // Труды кафедры древних языков. Т. 3. М.: Индрик, 2012. С. 186-227. (Труды исторического факультета МГУ; Сер. 3. Instrumenta studiorum.)

8. Послание апостола Варнавы // Писания мужей апостольских / пер. П. Преображенского. М.: Издательский совет РПЦ, 2008. С. 87-119.

9. Поучения Сильвана (Наг Хаммади VII, 4) / пер. А.Л. Хосроева // Кавказ и Византия. 1987. № 5. С. 115-144.

10. Щедровицкий Д.В. Введение в Ветхий Завет: Пятикнижие Моисеево. М.: Теревинф, 2014. 1084 с.

11. Gilhus A.S. Animals, Gods and Humans: Changing Attitudes to Animals in Greek, Roman and Early Christian Thought. London: Routledge, 2006. 222 p.

12. Grant R.M. Early Christians and Animals. New York: Routledge, 1999. 40 p.

13. Jackson H.M. The Lion Becomes Man: The Gnostic Leontomorphic Creator and the Platonic Tradition. Scholarspress, 1985. 209 p.

14. Jacobs J., Eisenstein J.D. Zodiac // Jewish Encyclopedia / ed. Isidore Singer. Vol. 12. New York, 1906. P. 688-689.

15. Origen. Contra Celsum / ed. H. Chadwick. Cambridge: University Press, 1980. 572 p.

16. Vermeille A. Physiologus. De l'Orient a l'Occident. Paris: Neuchвtel, 2006. 62 p.

Literatura

1. Apokrificheskie Deyaniya Petra (NHC VI.1 i BG 4) / per. A.L. Xosroeva // Mir Vostoka. Vy'p. 1. SPb.: Vostochny'j universitet, 1998. S. 5-16.

2. Kliment Aleksandrijskij. Pedagog | Tvorenie uchitelya Cerkvi Klimenta Aleksandrijskogo / per. N.N. Korsunskogo. M.: Uch.-inf. e'kumenicheskij centr ap. Pavla, 1996 // Pravoslavnaya e'nciklopediya «Azbuka very'». URL: https://azbyka.ru/otechnik/ Kliment_Aleksandrijskij/pedagog/

3. Kliment Aleksandrijskij. Stromaty' / per. E.V. Afonasinoj. SPb.: Izd-vo Olega Aby'shko, 2003 // Pravoslavnaya e'nciklopediya «Azbuka very'». URL: https://azbyka.ru/ otechnik/Kliment_Aleksandrijskij/stromaty/

4. Kliment Rimskij. Pervy'e poslaniya k korinfyanam // Pisaniya muzhej apostol'skix / per. P. Preobrazhenskogo. Riga: Latvijskoe Biblejskoe obshhestvo, 2008. S. 95-148; 395-399.

5. Mil'kov V.V., Smol'nikovaL.N. Otkrovenie Varuxa / podgot. drevnerusskogo teksta, vvodnaya st., komment. // Mil'kov V.V. Drevnerusskie apokrify' / red. R.A. Simonov. SPb.: Izd-vo RXGI, 1999. 896 s. (Pamyatniki drevnerusskoj my'sli: issledovaniya i teksty'. Vy'p. 1). S. 476-487, 493-498.

6. Platon. Gosudarstvo / pod red. A.F. Loseva, V.F. Asmusa. SPb.: Izd-vo Olega Aby'shko, 2007. T 3. S. 97-495.

7. Plinij Starshij. Estestvennaya istoriya. Kniga 8: per. s lat. I.Yu. Shabaga // Trudy' kafedry' drevnix yazy'kov. T. 3. M.: Indrik, 2012. S. 186-227. (Trudy' istoricheskogo fakul'teta MGU; Ser. 3. Instrumenta studiorum.)

8. Poslanie apostola Varnavy' // Pisaniya muzhej apostol'skix / per. P. Preobrazhenskogo. M.: Izdatel'skij sovet RPC, 2008. S. 87-119.

9. Poucheniya Sil'vana (Nag Xammadi VII, 4) / per. A.L. Xosroeva // Kavkaz i Vizantiya. 1987. №5. S. 115-144.

10. Shhedroviczkij D.V Vvedenie v Vetxij Zavet: Pyatiknizhie Moiseevo. M.: Terevinf, 2014. 1084 s.

11. Gilhus A.S. Animals, Gods and Humans: Changing Attitudes to Animals in Greek, Roman and Early Christian Thought. London: Routledge, 2006. 222 p.

12. Grant R.M. Early Christians and Animals. New York: Routledge, 1999. 40 p.

13. Jackson H.M. The Lion Becomes Man: The Gnostic Leontomorphic Creator and the Platonic Tradition. Scholarspress, 1985. 209 p.

14. Jacobs J., Eisenstein J.D. Zodiac // Jewish Encyclopedia / ed. Isidore Singer. Vol. 12. New York, 1906. P. 688-689.

15. Origen. Contra Celsum / ed. H. Chadwick. Cambridge: University Press, 1980. 572 p.

16. Vermeille A. Physiologus. De l'Orient a l'Occident. Paris: Neuchвtel, 2006. 62p.

Размещено на allbest.ru