Протестантские общины в Петербурге в ХVIII веке

Процессы прочного становления церковных собраний как формы управления общинами стали четко обозначаться к началу 1720-х гг. в связи с возникновением проблемы сбора «корабельных» денег в пользу прихода на Адмиралтейской стороне. Представители всех этноконфессиональных традиций города (за исключением финских и шведских лютеран) обсуждали с К. Крюйсом возможности пополнения бюджета совместной лютеранско-реформатской общины за счет взимания «кирочных» пошлин с экипажей иностранных судов, прибывавших в петербургский порт. Политика согласованных действий прихожан кирки во дворе К. Крюйса проводилась недолго - в период фазы окончательного оформления структур различных общин на их собраниях стали подниматься вопросы об автономизации приходов и по этническому, и по конфессиональному признакам, что в конечном итоге привело к расколам прежде существовавших межобщинных союзов.

Церковные собрания после обособления общин проводились уже регулярно, хотя в некоторых приходах и не каждый год. Выносимые на обсуждение вопросы в течение всего XVIII столетия могут быть сведены к категориям строительства новой кирки и определения суммы общих расходов и личных взносов; приглашения или утверждения в должности пастора; избрания нового патрона общины; избрания новых членов совета; принятия бюджета общины на текущий год; выработки положений устава общины; регламентации деятельности приходской школы; решения различных проблем текущей деятельности общины.

Все виды контроля за деятельностью общин между собраниями осуществляли церковные советы (иначе называемые конвентами) приходов - они составлялись на этапе самоидентификации общин из числа самых уважаемых ее членов, и в дальнейшем уже определяли все перспективы их развития. Структура советов общин образовывалась на первых собраниях новых приходов. Старейшим из всех советов города является конвент объединенной лютеранско-реформатской общины на Адмиралтейской стороне - его история начинается в 1710 г. В 1717 г. появился свой церковный совет у голландцев, а чуть позже, в 1723 г., - у немецких лютеран на Литейном дворе и примерно в это же время - в шведско-финской общине Я. Майделина (хотя эта община в «Финских шхерах» была образована в 1703 г., нет сведений, что до начала 1720-х гг. она имела конвент). В 1724 г. уже действовал и совет общины французско-немецких реформатов. Все учрежденные впоследствии приходы также в первые годы своего существования объявляли составы конвентов. Особняком в этом списке стоит община Св. Екатерины на Васильевском острове, заявившая о своей независимости от общины на Адмиралтейской стороне в 1728 г., собственный совет она смогла создать лишь к началу 1750-х гг.

Старшины и диаконы на практике несли основную финансово-хозяйственную должностную нагрузку в деятельности общин; статусные полномочия первых, однако, позволяли им давать диаконам поручения и контролировать ход их реализации. Подавляющее большинство тех и других являлись торговцами, остальные же принадлежали к сословиям ремесленников и, гораздо реже, - военных и чиновников различного ранга (от коллежских асессоров до государственных и надворных советников). В промежутке между собраниями старшины и диаконы занимались ежедневной рутинной работой, связанной с деятельностью общины, - следили за возведением кирок и отделкой их интерьеров, закупали необходимые строительные материалы, вызывали по обоюдному согласию с патроном пасторов в Россию, перевозили собранные в городах Европы суммы пожертвований для строительства кирок в Петербурге, вели интенсивный поиск учителей в школы и распоряжались деньгами общин.

Старшины и диаконы разрабатывали и основные принципы деятельности общины, находившие выражение в составлении приходского устава. Будучи, как правило, достаточно богатыми людьми, они помогали приходам своими денежными средствами. Старшины и диаконы общины проявляли заботу о пасторах, выделяя порой даже собственные средства на съем или покупку для них жилых домов; распоряжались об оставлении этих строений в долговременное пользование членам семей умерших служителей.

Система замещения вакантных должностей членов совета в каждой общине была индивидуальной и совершенствовалась в течение всего столетия. Срок службы старшин и диаконов к концу XVIII в. длился, как правило, два-три года (в шведском приходе Св. Екатерины, однако, всего год, а у голландцев - более трех лет), после чего старшина в любом случае слагал с себя полномочия, возвращаясь в круг рядовых членов общины, а диакон мог рассчитывать на избрание на должность старшины. Случаи непрерывного старшинства в течение долгих лет являлись исключением - И. Брауэр служил в голландской общине 24 года. Были примеры пребывания диаконами по шесть-семь лет. По истечении срока в несколько лет бывший член совета мог выставить свою кандидатуру перед собранием на прежнюю должность.

Общее число всех избиравшихся в конвенты старшин и диаконов в XVIII в. подсчитать невозможно, поскольку часть источников по деятельности лютеран и реформатов утеряна; по приблизительным подсчетам оно могло составлять значительно более 1000 человек.

Наиболее видными деятелями в составах петербургских советов являлись патроны общин, которые имели привилегии назначать час заседаний (в некоторых приходах они проводились по необходимости, в других - в определенные дни месяца), выполнять на них роль председателей и решать любое дело в свою пользу при паритете мнений в вопросах голосования. Каждый из патронов имел в кирке прихода особое место для участия в богослужениях. .Всего в XVIII столетии круг обязанностей патронов исполняли несколько десятков человек. Опекунами городских общин почти во всех случаях становились западноевропейцы дворянского происхождения, вступившие на службу российским монархам и добившиеся постов высших государственных сановников или по крайней мере воинских чинов не ниже звания генерал-майора Возраст патронов превышал 40 лет, а срок их нахождения в этой ответственной должности исчислялся, подсчетам автора, в среднем пятью-восемью годами (особняком в сетке последнего показателя стоят параметры общины Св. Петра - средняя величина служения составляла 17 лет). Причиной сложения с себя полномочий мог быть долговременный отъезд из Петербурга; в этом случае, а также в случае смерти патрона община пребывала без покровителя до тех пор (иногда и до двух десятилетий), пока кто-либо из влиятельных прихожан не соглашался отправлять эти хлопотные, но почетные обязанности. Бывали примеры и совмещения должности патрона одновременно в разных общинах. В общинах Св. Михаила и 2-го кадетского училища покровителями были начальники корпусов, а у англикан патроном, по существу, выступала торговая фактория, выразителями воли которой являлись все послы английских монархов. У голландских реформатов, утвердивших опекунскую должность в 1774 г. (упраздненную, кстати, уже в 1803 г.), двое из троих патронов - Я. И. де Сварт и барон Я. В. де Хоггэр - были резидентами Генеральных штатов в России. В финско-шведских лютеранских и немецко-французской реформатской общинах процесс складывания традиции патронатства был заторможен в течение всего столетия по причинам финансовой несостоятельности прихожан - роль покровителей здесь играли наиболее обеспеченные денежными средствами члены церковных советов.

Процессы оформления основных статусных элементов структур городских приходов шли параллельно с поступательным ходом их становления - фактор наличия патрона, имевшего возможность использовать свой авторитет для решения вопросов функционирования общины имел важнейшее значение в период начального развития протестантских организаций; этап же их укрупнения характеризовался уже процессами возрастающего влияния церковных собраний и церковных советов, вырабатывавших стратегические идеи дальнейшего развития приходов и осуществлявших непосредственный контроль за обеспечением их жизнедеятельности. По мере развития общин степень зависимости их от системы патронатства, возможно, уменьшалась, поскольку церковные советы сами становились опекунами своих общин и могли представлять интересы приходов перед надзирающими органами государства; тем не менее должность патрона оставалась востребованной почти во всех общинах в течение всего XVIII столетия.

Подавляющее большинство из 97 служивших в городе пасторов относилось к категории вынужденных переселенцев, искавших пасторское место вдали от родины, и различия их национальных и возрастных признаков не скрывают фактора их стремления обрести в Петербурге многочисленный и финансово обеспеченный приход. В отличие от своих коллег, занимавших пасторские должности в общинах Западной Европы, проповедники в Петербурге затрачивали неизмеримо больше сил на строительство собственных приходов, испытывая на себе все тяготы условий бытовой жизни в городе; источники, однако, почти не отмечают случаи скорого отъезда из Петербурга прибывавших в него протестантских богословов.

Пасторами были, как правило, уроженцы городов (в большинстве немецких), имевших богатейшие традиции в развитии протестантской идеологии - Геттингена, Бремена, Любека, Лейпцига, Гамбурга, Страсбурга, Лондона и пр. Два пастора (Г. Геннинг и С. Алопеус) родились непосредственно в Петербурге, а И. Гоффман - в Ораниенбауме.

Сословный состав семей их родителей был различным - отцы подавляющего большинства пасторов являлись ремесленниками или, реже, военными; отцы как минимум двенадцати проповедников (Л. Вагнера, И. Тёрне, Л. Трефурта, Н. Бютцова, С. Алопеуса, И. Крогиуса, Я. Гаргона, Я. Гарольда, М. Вольфа, И. Дюсинга, Х. Щиттениуса, Е. Индрениуса) сами были пасторами. Отцы Ф. Бюнинга и И. Северина служили администраторами в учебных заведениях, а Г. Толле - отец первого в истории города немецкого лютеранского пастора - имел профессорскую должность в Геттингенском университете и звание доктора теологических и педагогических наук. Для полноты и яркости палитры генеалогических соцветий в системе обстоятельств жизни пасторов города в детстве можно отметить, что отец А.Ф. Бюшинга был адвокатом; И.Х. Грота - полицейским и налоговым управляющим, а И. Лонсерта - бургомистром.

В Россию пасторы, за редким исключением, приезжали выпускниками теологических факультетов университетов (в том числе и самых авторитетных - Виттенбергского, Галльского, Геттингенского, Кембриджского и пр.) и колледжей в возрасте 20-30 лет. Служение в чужой для них стране они главным образом рассматривали как способ подвижнической деятельности в среде братьев по вере с мотивационной целью оправдания доверия Бога, «избравшего» каждого из них для деятельного труда на Земле. Важной причиной было и желание получить собственный приход, чтобы, заручившись со временем положительными рекомендациями от патрона и членов совета общины, вернуться на родину для продолжения карьеры проповедника (их прихожане, напротив, мечтали об удачной карьере именно в России). Миграционный характер политики смены пасторов был естественным образом предопределен отсутствием в России протестантских университетов. Некоторые проповедники приезжали в Петербург с женами (браки с которыми- были заключены на родине или, например, как в случае с Т. Консеттом, - в Москве) и порой с детьми. Как минимум 20 пасторов, т.е., пятая часть всего состава, в брак вступили уже в Петербурге. В семьях в среднем было по два-три ребенка; бывали и многодетные отцы вроде голландского пастора И. Рейтера, воспитывавшего шестерых сыновей и дочерей, некоторые же пасторы в браке детей не имели. Судя по всему, в течение всей жизни холостяками оставались Р. Дюнант, К. Майнтель и Р. Дюмонт; некоторые же пасторы вступали в брак два раза, а Т. Плешниг, С. Алопеус и С. Маевски - даже трижды.

Влажный климат приневской болотистой местности, как и крайне утомительная, почти без отдыха, работа, подорвал здоровье многих пасторов: В. Толле скончался в возрасте 36 лет, С. Кестлер со дня приезда из Финляндии до момента смерти прожил в Петербурге лишь шесть лет, а М. Гросскрейц - всего три года; Г. Нацциус заболел чахоткой уже через несколько лет после устройства в Петербурге и не мог ее излечить в течение всей дальнейшей жизни. В общей сложности в городе умерли не менее 40 из 97 служивших здесь пасторов. Порой срок службы ограничивался одним-двумя годами, после чего его прерывала смерть от какой-либо болезни. Наиболее длительное время проповедовали швед И. Хоугберг (1749-1782), финн Иоганн Г. Крогиус (1755-1791), немцы Г. Нацциус (1711-1751), Л. Трефурт (1728-1760) и Г. Геннинг (1747-1792). Срок пасторства в Петербурге в среднем равнялся восьми-девяти годам, хотя по странной закономерности в подавляющем большинстве случаев количество лет службы подвижников распределялось в промежутках 1-5 и 12-20 лет.

После окончания миссии в России петербургские пасторы старались вернуться на родину, где и продолжали службу в качестве проповедников в приходах до смерти.

Недостаток сведений о бытовой жизни пасторов в полной мере компенсируется материалами источников об их должностной деятельности; причем, объем нагрузки служителей непосредственно соответствовал размеру прихода. В городе только за 90-е гг. XVIII в. в лютеранских и реформатских приходах было проведено, в совокупных величинах, более 18 000 обрядов. Всего же за столетие в протестантских общинах Петербурга пасторы совершили как минимум 70 000 обрядов крещений, венчаний и погребений.

Перечень обязанностей пасторов не ограничивался выполнением обыденных ритуальных действий и чтением проповедей - служители целеустремленно участвовали во всех делах общины, обустраивая свои приходы, собирая у российских и западноевропейских протестантов пожертвования на строительство и отделку кирок, посвящая в духовный сан вчерашних кандидатов. Клянясь на верность самодержцам, пасторы обеспечивали принятие присяги и всех приезжавших в Россию иностранцев-протестантов. Особой сферой деятельности проповедников были их взаимоотношения с властями - пасторы испрашивали у чиновников разрешение на те или иные действия, давали им разъяснения по конкретному поводу, просили издать тот или иной выгодный для приходов закон и, наконец, выполняли их поручения.

Будучи образованнейшими людьми и желая оставить свой след в западноевропейской исторической науке, петербургские пасторы активно занимались составлением подробнейших системных описаний всех встречавшихся им в России явлений. Первый же немецкий лютеранский пастор В. Толле, прибывший в Санкт-Петербургскую крепость на второй год ее существования, организовал археологическую экспедицию в окрестности Невы и Ладоги, составив подробный реестр всех найденных предметов В последующие годы в Европе были изданы десятки сочинений А.Ф. Бюшинга, И.Х. Грота, Я. Гаргона, Т. Консетта, Д. Дюмареска, Д.Г. Кинга, У. Тука и других пасторов, где детально освещались вопросы организации и функционирования российской государственной власти, православной церкви и непосредственно протестантских общин столицы империи.

Отношения пасторов различных общин между собой в первой половине века были сильно затруднены из-за отсутствия в городе организационных структур, чьим назначением была бы координация деятельности духовных лиц лютеранских и реформатских приходов. В диссертации автор рассматривает ситуацию возникновения в 1742 г. и дальнейшего функционирования неформального органа конфессиональной власти городских протестантов - так называемого «собрания пасторов», - и учреждения должности старшего пастора - «сениора»; далее перечисляются имена проповедников, занимавших вакансию в те или иные годы.

Размер жалованья пасторов лютеранских и реформатских общин Петербурга по сравнению с содержанием проповедников в Западной Европе или даже в Москве в первой четверти века был очень мал - кроме обязательства предоставить им жилье церковными советами назначались суммы довольствия в пределах всего лишь 130-200 руб. в год, которые не всегда выплачивались. Автор проводит исследование вопроса возрастания величины довольствия и перечисляет категории ключевых форм содержания различными общинами пасторов, нередко превышавшее в конце столетия материальное довольствие духовных лиц в странах протестантской Европы.

В крупнейших общинах, в течение всего столетия, кроме должности пастора существовали также должности кантора (запевалы хора), органиста, кюстера (помощника диакона) и церковного слуги - вакансии учреждались конвентами, которые и определяли суммы жалованья за выполненную работу. Из соображений экономии средств органисты общин Петербурга, как и их коллеги во многих западноевропейских приходах, порой совмещали обязанности игры на инструменте и руководства хором; кюстерами же советы назначали на время кого-либо из ремесленников цеховых гильдий. Слугами, занимавшимися неквалифицированной физической работой, являлись или финны, или русские. В штатном расписании большинства общин, однако, оплачивалась только должность пастора; все же виды работ исполнялись дьяконами и их добровольными порученцами. Сведения о деятельности слуг в источниках почти всегда отсутствуют.

Должность кандидата в структурах общин Петербурга в XVIII в. была явлением редким - небольшой размер их бюджета пока еще не позволял советам содержать при кирках штатных помощников пасторов. В городе, тем не менее, постоянно находились претенденты на возможную вакансию - в большинстве своем, это были молодые выпускники немецких университетов. В ожидании вакансии кандидаты подрабатывали учителями в семьях и пансионах, секретарями-переводчиками в коллегиях, или, например, библиотекарями в усадьбах или Академии наук. В ситуациях отсутствия священников в общинах они замещали (без поставления в должность) их пасторов.

История экономического управления общинами лютеран и реформатов началась уже в первые годы существования Петербурга. Самой ранней по времени зарождения формой финансового обеспечения городских общин являлся еженедельный сбор денег с прихожан. Пожертвования были добровольными, и каждый член общины после богослужения мог внести несколько копеек или рублей в общинную казну. Сведения о более серьезных денежных взносах почти всегда фиксировались в регистрационных книгах общин. Самые обильные пожертвования в свою казну вносили прихожане кирки Св. Петра, куда более скромные взносы делались членами общин шведов, финнов или, например, французско-немецких реформатов. Жертвователи порой передавали в дар общине купленные на их деньги предметы ритуальной утвари или завещали в казну прихода ту или иную меру выплат. Бюджеты общин в первые годы составляли десятки и сотни рублей, а расходы иногда значительно превышали объем доходов - в подобных ситуациях покрывались за счет новых благотворительных сборов.

Первые два десятилетия истории городских общин добровольные пожертвования прихожан были единственной статьей доходной части их бюджета. В 1720-х гг., однако, стала проявляться и форма обязательных налогов в пользу общин - с борта каждого швартовавшегося в Петербурге судна из протестантской Европы на обустройство кирок взималось 5 руб. «корабельных» денег. Первоначально все деньги получала совместная община лютеран и реформатов на Адмиралтейской стороне, затем эти деньги стали делиться между немецкими лютеранами и голландскими реформатами, после чего немцы-лютеране построенной в 1730 г. кирки Св. Петра стали отдавать часть доходов общине Св. Екатерины на Васильевском острове, а с 1757 г. - и шведам. Во второй половине XVIII в. сложилась система получения «корабельного» налога всеми общинами города.

Поскольку Российское государство рассматривало общины как ординарные юридические лица и давало им все права имущественной деятельности, уже в первой половине XVIII столетия в Петербурге стала распространяться и обычная для протестантской Европы практика покупки и даже строительства церковными советами общины одно-, двух- и трехэтажных деревянных и каменных жилых домов на территории земельных участков прихода или вне ее с целью последующей сдачи желающим в аренду их помещений. Здания являлись собственностью общины, и получаемые доходы за аренду значительно превосходили все виды пожертвований. В конце столетия за счет аренды помещений выстроенных общинами домов приход Св. Петра ежегодно получал 12 300 руб. прибыли, Св. Екатерины (шв.) - 7000, Св. Екатерины на Васильевском острове - 1050, а французско-немецких реформатов - 1000 руб.

В поиске новых статей дохода общин члены их советов стали регламентировать плату за предоставление услуги прихожанам - в казну общин уже в первой половине XVIII в. системно собирались деньги за проведение обрядов крещений, венчаний, погребений; за обеспечение транспорта при перевозке тел умерших на кладбище, за рытье могил и т. п. Постепенно нормой стали и обязательные целевые пожертвования прихожан на нужды кирки. Особым источником прибыли в немецкой общине Св. Екатерины с 1775 г. являлся сбор средств в пользу страхового общества на случаи смерти его членов - каждый из вступавших в организацию платил 11 руб. первичного взноса и 2 руб. в ситуации выплаты пособия родственникам умершего пайщика (понятно, что часть копившихся денег в ситуации отсутствия моровых эпидемий со временем становилась собственностью общины). Договоры всегда были освидетельствованы доверенными поручителями. В различных приходах практиковалась и выдача ссуд в распоряжение доверенных лиц - она осуществлялась с условием ежегодной выплаты нескольких прибавочных процентов от взятой на время суммы (залогом в таких случаях являлись либо бравшиеся на хранение в кирку изделия из золота и серебра, либо оформленный официальным договором земельный участок или дом), а голландцы, например, положили в 1791 г. в государственный банк для общины 6000 руб. под обещания выплат 5% прибыли в год - в 1794 г. сумма дохода составляла 1400 руб.

Все полученные общинами доходы отмечались в специальных книгах, заполняемых, как правило, облеченным особым доверием старшиной или, что было реже, пастором. Размеры прихода средств суммировались к концу календарного года и соотносились с общими величинами произведенных в общине с января расходов. Структура сферы расходов в течение XVIII в. была проста - доля накопившихся средств предназначалась на выплату жалованья пасторам, кюстерам, органистам, канторам, учителям в школе и копателям могил; все остальные деньги шли на покрытие издержек строительства или ремонта кирок и хозяйственных помещений, организацию учебного процесса в школе и т. д. Записи вносились по мере необходимости раз в несколько дней, и к ним прилагались квитанции документов по тем или иным статьям прихода или трат денег. Суммы бюджетов даже небольших общин к концу столетия измерялись тысячами рублей, и случаи дефицита приходной части уже были редки.

Дела строительства и ремонта требовали от старшин и диаконов не только грамотного ведения делопроизводства, но и постоянного контроля за деятельностью строителей, купцов и перевозчиков хозяйственных грузов. Строительство могло тянуться долгие годы, и по мере смены его стадий чередовались и категории поставщиков услуг приходу. Как тенденцию можно отметить обозначившийся во второй половине столетия процесс увеличения количества русских в сферах хозяйственной активности общин - договоры о поставке материалов и производстве работ старшины, все предыдущие десятилетия выбиравшие себе партнеров исключительно из числа единоверцев, все чаще заключают с русскими купцами и строителями. После подписи старшинами и мастерами экземпляры подобных договоров передавались на хранение и ремесленникам, и в общину.

Автор в диссертации приходит к выводу, что в течение XVIII столетия в общинах лютеран и реформатов Петербурга были последовательно воспроизведены все стандартные формы конфессиональной деятельности протестантов в странах Западной Европы - возникли органы управления приходами; была выстроена многослойная структура связей протестантов между собой, между общинами и имущественной собственностью в рамках правовой сетки законодательных актов монархов. Деятельность же внутри самих общин почти не стеснялась юридическими нормами власти. Государство опекало интересы городских иноверцев, не вмешиваясь в процессы развития их общин. Система правового благоприятствования протестантам со стороны монархов способствовала обретению приходами лютеран и реформатов в общественном сознании горожан статуса ключевых центров идеологической и экономической жизни Петербурга.

В четвертой главе - Лютеранские школы Петербурга в XVIII в. - были изучены вопросы деятельности приходских школ протестантов с выявлением особенностей системы организации учебного процесса.

Традиции образования в протестантских школах оставались неизменными в течение нескольких веков, являя собой четкую модель космологических представлений лютеран и реформатов о смысле процессов воспитания душ христиан. Перебиравшиеся из Западной Европы в Россию протестанты, не отказываясь от принципов подхода представителей своих конфессий к делам образования, по мере финансовых возможностей приходов довольно деятельно использовали опыт создания школ на территории новых для себя мест поселения.

Первые образовательные школы протестантов в России были открыты во второй половине XVII в. в Москве - при двух лютеранских общинах стали действовать приходские классы, которые в разные периоды посещали от 10 до 40 детей; учителями же в них были выпускники университетов Германии, проводившие уроки по истории, географии, музыке, счету и письму.

Несколько протестантских школ действовали в XVIII в. и в Петербурге - с 1709 г. уроки давались при кирке Св. Петра (Петришуле), а затем и в лютеранских приходах Св. Анны, Св. Екатерины (немцев), Св. Екатерины (шведов), Св. Марии и в реформатских общинах.

Школы при тех или иных лютеранских и реформатских общинах с первых лет своего учреждения не имели среди разноязычных горожан того авторитета, которым пользовалась Петришуле - денежные ресурсы приходов были различны, что, в конечном итоге, и предопределяло степень активности членов советов в вопросах воспитания детей прихожан. Появление Петришуле стало вполне закономерным результатом качественного развития прихода Св. Петра. Несмотря на факт проведения пасторами всех городских общин поучительных занятий с детьми, именно в этой крупнейшей общине сложились серьезные предпосылки как для финансового содержания здания школы и большого штата её учителей, так и для реализации планов учебных курсов, целью которых было знакомство учащихся с образцами традиционного воспитания в протестантских школах Европы. Финансовые возможности в других общинах были невелики (на фоне ряда недолго существовавших школ более ярко выглядит деятельность классов при общине Св. Анны).

Принцип организации работы Петришуле на начальном этапе ее истории также определялся малым обьемом школьного бюджета - один учитель последовательно обучал детей навыкам элементарного счета, правописания и хорового пения. Пасторы общины занимались преподаванием дисциплин библейской истории и общей координацией учебного процесса, хотя сведений об этих сферах деятельности в источниках нет. Число учеников и классов в некоторые периоды определить невозможно - существуют, конечно, разрозненные данные о том, что в начале второй четверти столетия в школе уже было два класса или, например, о том, что в 1736 г. уроки посещало около сотни детей. В целом, однако, ситуация неясна, а самые ранние документы школы датированы началом 1760_х гг. (они содержатся ныне в специальном фонде архива школы в ЦГИА СПб). Система обучения, где учитель поочередно объяснял материал по разным предметам одному и тому же классу, оставалась неизменной до конца 1750-х гг., несмотря на то, что в начале второй четверти XVIII в. количественный состав наставников увеличился до двух человек.

Коренные преобразования схем учебного процесса в Петришуле произошли в период ректорства А.Ф. Бюшинга в 1761-1765 гг. Через специально опубликованные «Известия» об открытии школы нового образца был объявлен набор в классы, где дети могли бы постигать основы объемного комплекса предметов под руководством специализировавшихся исключительно по своим дисциплинам учителей. Согласно установленным нормам регламента, дети обоего пола различных национальностей распределялись по классам сообразно с уровнем их начальной подготовки и каждые полгода (в марте и сентябре) им устраивались «публичные» экзамены на знание изученных ими дисциплин. Обязательным условием приема в классы детей любой национальности было изучение ими в Петришуле немецкого языка - в соблюдение сложившейся еще с 1709 г. традиции преподавания всех нелингвистических дисциплин по-прежнему велось на немецком. Выдержавшие проверку переводились в старшие классы, остальные вновь проходили программу неосвоенных курсов, уже с другими группами учеников.

На основании сведений многочисленных источников автор в диссертации последовательно и самым подробным образом проанализировал вопросы принципов учебного процесса в Петришуле; организации системы пансионерства; платы за обучение и пансион; количества учеников и преподавателей, их возрастной, национальный и социальный состав в период 1760-х - конца 1790-х гг.

После объявления указом Екатерины II от 29 августа 1783 г. Петришуле Главным немецким училищем в Российской империи, его директор Г.У. Кольбе распорядился собирать представителей различных немецких школ для обучения их методикам Петришуле. Основной процесс синхронизации материала текстов учебников для немецких и российских училищ и установления связей Петришуле с немецкими школами в российских провинциях начал осуществляться, однако, только в XIX столетии.

Принципы организации учебного процесса школы при кирке Св. Анны в 1740-1750-е гг. столетия не отличались от подходов учителей общины Св. Петра в первые десятилетия ее истории - один наставник преподавал детям различные дисциплины. Уроки, без сомнения, велись на немецком языке и были предназначены для детей немцев. К середине 1760-х гг. администрация школы стала выстраивать учебный процесс, видимо, с учетом практики деятельности Петришуле - с этого времени с учениками, число которых превышало 100 человек (среди них должны были быть и русские), занимались уже семь преподавателей по дисциплинам языкознания, истории общества и религии, математики, музыки и даже живописи. Первый опыт введения этих предметов в школьный курс был получен учителем и будущим пастором Христианом Августом Торновом в 1762 г.- в меру своих возможностей, он сообщал детям познания в чтении, счете, Законе Божием, латинском, французском и русском языках, правописании, географии, истории, рисовании, вокале и игре на клавире. Под руководством Х.А. Торнова ученики (подобно их сверстникам в Петришуле) выступали с музыкальными концертами в школьных аудиториях, а однажды и в здании кирки.

Структура учебного процесса Анненшуле была нарушена в 1770-1780-е гг., но благодаря усилиям членов церковного совета пастора Т. Рейнбота и благотворителя И. Керстнера вновь восстановлена. Милостью все того же И. Керстнера и других пожертвователей долгое время продолжала действовать и приходская система пансионерства.

В деятельности обеих школ выражались, таким образом, сходные способы отношения администраций к принципам построения учебного процесса - система школьной организации, была подобна одна другой; перечень предметов в те или иные периоды столетия был одинаков. Руководители школы при кирке Св. Анны, безусловно, перенимали опыт своих коллег из Петришуле (после указа от 29 августа 1783 г. они должны были это делать в обязательном порядке), а некоторые учителя в разные отрезки собственной жизни могли работать в обеих лютеранских школах. Авторитет Петришуле наверняка был важным фактором выстраивания на бытовом уровне неформальных иерархических отношений между всеми представителями этих школ.

Пятая глава - Взаимоотношения протестантов Петербурга с органами государственной власти - посвящена анализу практики отношений протестантов с Юстиц-коллегией лифляндских, эстляндских и финляндских дел, Сенатом и Синодом.

Ситуация в сфере правоприменительных действий правительства России по отношению к протестантам в первой трети XVIII в. характеризовалась значительной степенью противоречивости в процессах идентификации статусных полномочий субъектов права. Созданная Петром I в 1702 г. Тайная коллегия Военного совета была призвана разбирать все судебные дела иноверных христиан (подавляющее большинство которых составляли протестанты), отвечая за свои решения исключительно перед государем. Сведений о функционировании этой Коллегии недостаточно, чтобы судить о способах ее деятельности; известно лишь, что она являлась органом оперативного разбирательства в любого рода конфликтах, где были замешаны военные из числа иностранцев. После окончания Северной войны систему органов власти, осуществлявших контроль за религиозной деятельностью как католиков, так и протестантов, стала представлять связка правительственного аппарата Сената и Синода, не имевшая при этом права влиять ни на один ее аспект. Тайная коллегия к этому времени из-за развития процесса стремительного увеличения числа неправославного населения России потеряла возможность эффективного судебного управления иноверцами, в результате чего в 1727 г., фактически взамен нее, при Юстиц-коллегии была учреждена и Юстиц-коллегия лифляндских и эстляндских дел, в задачи которой входило решение всякого рода проблем, связанных с имуществом на завоеванных территориях и их жителями-лютеранами. Стали очерчиваться контуры структуры органов власти, в сфере юрисдикции которых оказался контроль за гражданской и конфессиональной деятельностью протестантов России.

Изучение особенностей правовой специфики статуса Юстиц-коллегии лифляндских, эстляндских (а с 1762 г. и финляндских) дел показало, что подавляющая часть расследований приходилась на уголовно-административную сферу разбирательств о тяжбах в отношении наследства, купли-продажи объектов собственности, оплаты труда наемным рабочим, возвращения денежных кредитов и т. д. Сотни дел касались проблем регулирования семейно-правового состояния иноверцев - разводов супругов или, например, разрешения на брак дальних родственников. Несколько десятков решений были вынесены по конфессиональным делам неправославных христиан: о посылке пасторов к пленным единоверцам, конфликтах между представителями различных общин, выдаче свидетельств священнослужителям на право их деятельности, жалобах прихожан на поведение членов совета и т. п. Гражданские и уголовные сюжеты рассматривались уже в первые месяцы существования Юстиц-коллегии лифляндских и эстляндских дел, конфессиональные же дела стали приниматься к расследованию только в 1730-е гг.

Рамки юрисдикции Коллегии в вопросах конфессиональный жизни иноверцев определялись по мере возникновения судебных прецедентов. Первой сферой правовой деятельности явились дела о семейных разводах. Полтора десятилетия чиновники Коллегии в основном занимались вопросами расторжения браков заинтересованных протестантов Петербурга и провинций.

В конце 1740_х гг. произошел знаковый судебный эксцесс разбирательства конфликта между пастором И. Карпом и членами совета столичной голландской реформатской общины, характеризовавшийся уже вмешательством правительства в организационные дела протестантов. Дело И. Карпа можно условно считать отправной точкой в процессе «втягивания» форм деятельности должностных лиц иноверных общин в общее правовое поле Российского государства. Чиновники Юстиц-коллегии лифляндских, эстляндских и финляндских дел стали время от времени вмешиваться в процессы внутриобщинной жизни протестантов, откликаясь на доношения должностных лиц приходов.

С 1730-х гг. наблюдались попытки проявления функции чиновников Юстиц-коллегии лифляндских и эстляндских дел в сфере надзора за процессами постановки протестантских и католических пасторов в завоеванных провинциях (почти все полномочия в этом вопросе де-факто долгие годы были переданы Синоду) и выполнения ими законодательных актов. Идея упорядоченного контроля за деятельностью проповедников в провинциях в течение столетия все же реализована не была; во время начала правления Екатерины II, однако, были легитимизированы права Юстиц-коллегии лифляндских, эстляндских и финляндских дел на судебный контроль за деятельностью пасторов непосредственно петербургских общин. Произошло это после объявления указаний Коллегии от 3 марта 1764 г. о регламентировании вопросов заключения браков между протестантами.

Логическим завершением процесса систематизации форм отношений проповедников и представителей органов власти стало обьявление в 1775 г. текста специального устава из 14 разделов, где подробным образом были расписаны обязанности иноверных служителей перед государством. Пасторы, по распоряжению чиновников Юстиц-коллегии лифляндских, эстляндских и финляндских дел, не имели права совершать обряды над лицами православного вероисповедания; крестить любого ребенка, если не было твердых доказательств, что хотя бы один из его родителей мог принадлежать к греко-российской церкви; причислять к составу общины православных, венчать их и т. д. Было запрещено производить церемонии венчания между кровными родственниками, как и представителями различных общин, без предъявления ими свидетельств о принадлежности к тому или иному приходу, заключать браки во время поста и решать вопросы супружеских разводов без рассмотрения подобных дел в Юстиц-коллегии. Пасторы должны были проводить ежегодные торжественные богослужения в дни празднования события рождения императрицы и пасхальную неделю. Один из разделов текста обязывал петербургских служителей ежемесячно представлять властям письменный доклад, в котором должны были быть отмечены, без указания конкретных имен, понедельные данные о количестве родившихся, венчавшихся и умерших в общине людей (данная инструкция на практике пасторами не исполнялась).

Формально требуя выполнения пунктов устава 1775 г. всеми служителями протестантских общин империи, члены Коллегии, тем не менее, в 1770-1790 гг. фактически передавали возможность решения многих вопросов консисториям завоеванных в начале столетия земель. С начала времени правления Павла I Юстиц-коллегии лифляндских, эстляндских и финляндских дел был поручен централизованный контроль за деятельностью всех консисторий. С 1797 же года, по указу от 9 марта пасторы всех земель передавали в Юстиц-коллегию по ее требованию краткие конфессиональные характеристики на того или иного прихожанина - когда им было принято первое причастие и как он соблюдает законы добропорядочной жизни. Несмотря на столь видимые меры по ужесточению надзора за деятельностью пасторов и их паствы, система внутриорганизационной работы общин - создание их уставов, мероприятия собраний совета и прихожан, процедуры ритуала; приглашение богословов на должность пасторов, их избрание и утверждение результатов выборов,- и в конце XVIII в., как и в течение всего столетия, оставалась вне юрисдикции Коллегии. Ее чиновники, однако, оставляли за собой право третейских судей в случаях конфликтов между группами членов советов общин и, тем более, между целыми общинами - эти ситуации рассматривались уже как административные противоречия, разрешать которые и был призван орган государственной власти.

В 1798 г. Юстиц-коллегия лифляндских, эстляндских и финляндских дел предприняла попытку установления статусной должности «сениора» для контроля над деятельностью проповедников города. Возвеличенный в ранг «сениора» пастор должен был проводить «визитации» в различных приходах (идея была позаимствована из Шведского церковного устава 1686 г.) с целью выяснения степени познания духовенства в сфере богословия, посвящения кандидатов в сан пасторов и проверки церковных книг. Коллегия назначила на этот пост служителя кирки Св. Екатерины на Васильевском острове И.Х. Грота как самого авторитетного на тот отрезок времени в городе проповедника. Замысел Юстиц-коллегии лифляндских, эстляндских и финляндских дел был законодательно реализован в 1803 г.- император Александр I высочайше утвердил доклад Сената с инициативой учреждения «генерал-суперинтендента» для осуществления “визитаторской” должности среди пасторов Санкт-Петербургской губернии.

С времен царствования Елизаветы Петровны Юстиц-коллегия лифляндских и эстляндских дел имела в своем штате неизменные до конца столетия должности президента и вице-президента, двоих советников и двоих заседателей. Техническую работу выполняли секретари, переводчики и писари; надзор же за деятельностью аппарата осуществлял прокурор, назначенный Сенатом из числа русских. Почти всегда руководителями Коллегии являлись немцы лютеранского исповедания; два реформата были, соответственно, советником и вице-президентом. Дважды членами совета были и русские. Заседания назначались по мере накопления принятых к рассмотрению дел.

Несмотря на то, что этим органом власти управляли лица протестантского исповедания, в своих отношениях с представителями приходов они соблюдали, в первую очередь, интересы системы абсолютной монархии, которые состояли в попытках упорядочения актов стихийной деятельности общин. Можно заметить, что ход процесса «встраивания» общин в структуру общественных отношений православного государства, в целом, отличался характером плавности и естественности.

Контрольную функцию за деятельностью Юстиц-коллегии лифляндских, эстляндских и финляндских дел с начала второй четверти столетия исполняли чиновники Сената, бравшие к рассмотрению лишь те следственные сюжеты гражданских и уголовных дел, которые заводили в правовой тупик заседателей самой Коллегии. Количество процессов, где исследовались и конфессиональные мотивы в структуре отмеченных дел, было невелико, и в них фигурировали личности протестантов, живших за пределами города.

Функции Синода никакими указами четко не были определены и на практике в первой половине XVIII в. в делах иноверцев довольно часто пересекались с судебной деятельностью Юстиц-коллегии лифляндских, эстляндских и финляндских дел. Высокая степень активности членов Синода в попытках усилить влияние духовного ведомства в сфере управления государством не меняла расклад статусных возможностей различных правительственных учреждений России. Роль Синода в системе администрирования с 1721 г. была незначительна и наверняка не отвечала ожиданиям ее руководителей. Набор полномочий «духовной Коллегии» в решении вопросов жизни неправославных христиан почти не распространялся дальше рамок возможностей контроля за ситуацией перемены ими веры или обстоятельствами постановки пасторов в приходах северо-западной части страны.

Главной задачей Синода сразу после его учреждения обозначилось наведение порядка в сфере конфессиональной идентификации жителей новозавоеванных областей - с начала 1720-х гг. множилось число примеров обратного перехода в собственную веру перекрещенных в православие протестантов. После одного из ставших известных Синоду случая, когда петербургская лютеранка Екатерина на исповеди в кирке Св. Петра сообщила пастору Г. Нацциусу о том, что в первом замужестве она побывала православной, а после выхода замуж за лютеранина вновь вернулась в свою религию, член Синода преосвященный Питирим (оставив на совести Нацциуса проступок утаивания от властей факта измены православию) издал «определение» служителям всех иноверных церквей. Теперь им вменялось в обязанность спрашивать с пристрастием всех приходящих на исповедь, не были ли они крещены в веру греческую, точно ли прежде не сочетались браком с православными супругами и не покинули ли их из-за неприятия новой для себя веры. При утвердительном ответе пастор должен был донести на отступников в Канцелярию Синода. Отдельно был записан пункт о запрете пропаганды в среде православных любых догматов иноверцев. Невыполнение перечисленных инструкций угрожало пастору лишением сана и преследованием его государством как гражданского преступника.

Особое внимание Синод стал уделять вопросам принятия протестантами православной религии. Перекрещивались в основном лютеране - источники фиксируют сотни имен неофитов. Значительная их часть перешла в православие в период правления императрицы Елизаветы, что объяснялось их желанием сделать удачную карьеру в структурах армии, флота и, иногда, бюрократического аппарата. Случаи перехода в православие реформатов были исключительно редки.

1720-1740-е гг. ознаменовались наиболее интенсивной работой руководителей Синода в сфере надзора за конфессиональной деятельностью протестантов. Члены этого органа власти по мере сил и статусных полномочий осуществляли внешний и во многом формальный контроль за жизнью иноверцев, проявлявшийся в учете количества принявших православие лютеран и реформатов и в помощи Юстиц-коллегии в экспертизе конфессиональных дел неправославных христиан. Исполнительскую инициативу Синода, конечно же, сковывали как отсутствие регламента его деятельности, так и обстоятельства явного приоритета других правительственных структур перед статусом самой «духовной Коллегии», с первого года своего учреждения не имевшей возможности права реального воздействия ни на один способ самовыражения иноверцев в России. Хорошо заметна тенденция резкого снижения количества рассматриваемых Синодом дел протестантов во второй половине столетия, что объясняется процессами полного перехода функций контроля за деятельностью иноверцев непосредственно в ведение Юстиц-коллегии лифляндских, эстляндских и финляндских дел.

Характеризуя ситуацию складывания взаимоотношений органов российской власти с протестантами, автор диссертации отмечает, что фактор отсутствия четкой, специально разработанной функциональной схемы связей между государством и общинами в течение всего столетия, в целом, не сказывался на качестве самих отношений - основные проблемы деятельности приходов (их развитие и свобода проведения служб) были решены манифестами монархов об иноверцах; ситуации выхода отдельных лютеран и реформатов за рамки легитимного поля гражданской или конфессиональной жизни рассматривались в Юстиц-коллегии лифляндских, эстляндских и финляндских дел и Сенате. Синод же де-факто играл роль консультирующего органа Коллегии с правом внешнего контроля за организациями протестантов и решения вопросов перехода кого-либо из них в православие.

В 1760-1770 гг. деятельность лютеранских и реформатских общин в России и непосредственно в Петербурге была поставлена под формальный надзор со стороны государства. Формировавшаяся система судопроизводства конфессиональных дел протестантов существенно отличалась от сложившихся в Западной Европе традиций контроля властями религиозной жизни граждан - все полномочия судебных разбирательств и вынесения приговоров по вопросам внутриобщинной жизни или нарушения предписаний чиновников были переданы органу правительства, находившемуся в субординационном подчинении у Сената. Наступила последняя фаза процесса «встраивания» общин в целостную структуру государства абсолютистского типа, завершившаяся изданием системного ряда законодательных актов о протестантах в первой половине XIX в.

В шестой главе - Социальная деятельность протестантов - представлены черты социально-психологического портрета городских лютеран и реформатов, выявлен контекст их бытовой культуры, системно проанализирована степень их участия в процессах государственного строительства России с учетом признаков их конфессиональной и этнической принадлежности.

Протестанты с времен Реформации отличались от представителей других форм вероисповедания (в т. ч. и христианских) строго осмысленным отношением к общественно-полезной деятельности. Корни этого феномена лежат в сфере религиозной идеологии лютеранства, кальвинизма и некоторых других направлений движения Реформации. Востребованные для строительства нового российского государства западноевропейского образца лютеране и реформаты в России вдохновенно реализовывали свои религиозные установки в целеустремленной деятельности.

Выходцами они были из всех без исключения европейских стран, жители которых исповедовали ту или иную форму протестантской веры, - Голландии, Дании, Шотландии, Англии, Франции, Швеции, Финляндии, Норвегии… Часть лютеран и реформатов переехала в Петербург из иноверческих диаспор Москвы и других российских городов. Подавляющее большинство западноевропейских колонистов в Петербурге уже в первой четверти столетия составляли уроженцы центральных и северных лютеранских областей Германии - княжеств Пфальца, Гессена, Тюрингии, Саксонии, Шлезвига, Гольштинии и прочих; много немцев переселялось из Лифляндии и Эстляндии, завоеванных русскими войсками. Несмотря на то, что все они принадлежали к различным социальным сословиям, причиной переезда на жительство в Россию - временное или постоянное - служила материальная нужда. Профессиональная невостребованность на родине часто заставляла наиболее мобильные группы населения Западной Европы искать работу в соседних странах.

Переселенцами в большинстве своем были молодые мужчины в возрасте 25-35 лет, не обремененные семьей, возрастом и сопутствующими старости болезнями; но иногда, по приглашению царя или его советников, приезжали и пожилые люди (как правило, крупнейшие специалисты в своем деле) со своими женами, детьми, помощниками и прислугой. Часть из приехавших в первой четверти XVIII в. в Петербург иностранцев, вступив в брак, осталась жить в России навсегда - здесь их ожидали перспективы роста карьеры и уважения со стороны правительства, а порой и общества; часть скоротечно умерла в зрелом возрасте от болезней; источники отмечают и случаи отъезда мигрантов, впрочем, не массового.

К середине XVIII в. в социальной структуре Петербурга сформировался функциональный образ среднестатистического протестанта, который не изменит свои личностные черты и в конце столетия. Чаще всего это были мужчины от 30 до 50 лет, выходцы северной части Европы, привезенные детьми в Россию или родившиеся уже в Петербурге, состоящие на государственной службе в качестве чиновников, военных или занимающиеся ремеслом «от себя». Жажда активной деятельности и специфические профессиональные навыки давали им возможность чувствовать относительную денежную обеспеченность собственной семьи, которую они создавали в возрасте 25-30 лет, найдя себе избранниц в кругах лютеранских и реформатских общин города. В годы репродуктивной зрелости в их семьях почти ежегодно рождались дети, но примерно половина их умирала от простуд, чахотки и эпидемий. В случае смерти жены почти каждый из них вступал в брак вновь, уже, быть может, и со вдовой. Причинами пребывания протестантов в России являлось все то же стремление накопить деньги для открытия прибыльного производства на родине, куда, в конечном итоге, и возвращалось более половины поживших в Петербурге иностранцев.