Богослужение как основа миросозерцания и культурной деятельности старообрядцев

Размещено на http://www.allbest.ru/

Богослужение как основа миросозерцания и культурной деятельности старообрядцев

К.Я. Кожурин

Церковная реформа патриарха Никона, начавшаяся в 1653 г., в конечном итоге привела к трагическому расколу русского общества на два лагеря: тех, кто вольно или невольно принял новшества, и тех, кто не пожелал их принять. В дальнейшем, в царствование Петра I, религиозный раскол был углублен за счет раскола культурного. Не желавшие изменять вере своих предков, десятки, сотни тысяч русских людей (по подсчетам историков, от четверти до трети населения Русского государства!) были названы невеждами, причислены к преступникам против церкви и против государства и обречены на церковное и царское наказание. Спасаясь от преследований, староверы устремились в непроходимые леса, на окраины государства, за его рубежи, бежали во все концы необъятной Руси: в Поморье, на Дон, в Сибирь, Керженец, Стародубье, Прибалтику, где основывали целые поселения, бежали в Польшу и Швецию, Пруссию и Турцию. Сегодня староверческие общины можно встретить более чем в двадцати странах мира: в Австралии и Боливии, в Бразилии и на Аляске, в Уругвае и в Румынии. Хранители «древлего благочестия» бросали все, кроме икон и старопечатных книг, и на новом месте, куда их кидала судьба, бережно, буквально по крупицам, возрождали Древнюю Русь.

В дониконовской Руси люди жили в атмосфере религиозности, монастырский уклад жизни был принят в каждой благочестивой семье. Часы отсчитывали по церковным службам: заутреня, обедня, вечерня, павечерница. Свободное время посвящали молитве или чтению духовных книг - Житий святых, Прологов, Златоустов, Цветников и Маргаритов. Грамоте учились по Часовнику и Псалтырю. Идеалом древнерусского человека были подвиги аскетов-пустынножителей, с житиями которых он знакомился по Прологам и Патерикам. На старости лет, выполнив свои мирские обязанности и вырастив детей, многие принимали иноческий постриг. Не были исключением и лица знатные, в том числе даже члены царского дома.

С никоновскими реформами, непосредственно подготовившими дорогу последующим преобразованиям Петра I, жизнь русского человека сильно изменилась. Началась десакрализация культуры, десакрализация жизни. Под воздействием западной культуры происходит обособление культуры от церкви (секуляризация, обмирщение), превращение ее в автономную область. Это повлекло за собой расслоение русского общества. Если раньше оно (при всех различиях в социальном положении) в культурно-религиозном отношении было однородным, то западное влияние, по словам историка В.О. Ключевского, разрушило эту «нравственную цельность русского общества. Как трескается стекло, неравномерно нагреваемое в разных своих частях, так и русское общество, не одинаково проникаясь западными влияниями, раскололось» [4, с. 361-362].

Со времен раскола и последовавших за ним петровских преобразований в России существовало две культуры: светская - прозападно ориентированная, укоренившаяся в центре культурной и общественной жизни, и религиозная - ориентированная национально, которая ушла на периферию национально-исторического развития. Когда говорят о русской культуре XVIII-XX вв., то подразумевают преимущественно первую культуру, лишь вскользь или вообще не упоминая о второй. Однако, оказавшись на периферии магистрального развития русской культуры, та часть русского народа, которая не приняла ни никоновских, ни петровских реформ и получила у историков название «старообрядцев», а у своих гонителей - презрительную кличку «раскольников», все же сумела сохранить прежний духовный идеал, вдохновлявший наших предков со времен Крещения Руси, и пронести его сквозь века до начала третьего тысячелетия.

Понимание своей жизни как служения (а в конечном итоге - Богослужения) вообще было характерно для средневекового сознания, и для старообрядцев, во многом продолжавших оставаться хранителями средневекового мировоззрения, это понимание оказалось как нельзя более близким. Отсюда - особенно внимательное отношение к внешним формам богослужения как необходимому компоненту веры в Живого Бога. «Богослужение, - пишет современный исследователь старообрядчества В.В. Бужинский, - есть сотворчество Бога и верующего во Христа человека. Только посредством правильного, то есть православного богослужения возможно достижение единства Бога и народа. Богослужение определяет духовную преемственность поколений. Богослужение не заканчивается в церкви. Религиозным мироощущением освящается и быт христианина, в котором также присутствует богослужение. Только через сохраненное православное богослужение, только через правильное прославление Бога возможно не только удержание, но и созидание. Вот почему нужно было держаться за богослужение. Сохраняя богослужение, старообрядцы сохраняли Веру, сохраняли Святую Русь» [1, с.43].

В богослужении не может быть ничего случайного и необязательного. Мысль о том, что в церковных таинствах и обрядах можно выделить «внешнее» (якобы несущественное) и «внутреннее» (составляющее их суть), вообще была чужда святоотеческой традиции и явилась позднейшим плодом схоластических штудий выпускников духовных академий. При этом для традиционного православного сознания было характерно понимание равночестности вербальных и невербальных способов выражения религиозной истины. Еще апостол Павел писал, что Бог явил людям знание о Себе не только в словах Откровения, но и во множестве иных, несловесных материальных форм, «ибо невидимое Его, вечная сила Его и Божество, от создания мира через рассматривание творений видимы» [Рим. 1, 20].

Отсюда, как отмечает современный исследователь, далеко не случайно, что «при всем почтении христианства к слову, в космосе христианской культуры значительное место занимает гармония всех символических форм выражения истины, среди которых иконопись, церковная гимнография, композиторское искусство, архитектура» [12, с. 106]. Со времен Крещения Руси и до начала никоновских реформ XVII в. было широко распространено изречение: «в храме стояще, на небесах стояти мним», которое отражало мечту о достижении такого состояния, когда «человеческие чувства в единстве своего многообразия воспринимают совершенную истину, выраженную в словах, мелодиях, цветах, формах и даже в запахе ладана» [12, с. 106].

Вообще, для православия характерно осознание бытия, достигающего высшей степени своего богоустановленного совершенства через благодатное просвещение, при этом богослужение, совершающееся на земле, является зримым выражением этого стремления сотворенного мира к своему Творцу. В богослужении совершается само освящение жизни.

«Отсюда литургически-храмовый стиль благочестия, свойственный православной душе с древнейших времен до наших дней. Храм становится тем местом, где человек восстанавливает свой Божественный образ через приобщение Христу. Возвращение к своему подлинному существу неотделимо от тайны соборности, когда человек начинает осознавать себя членом тела Христова. Напоенность одним Духом творит высшее единство, в котором каждый, не утрачивая своего индивидуального своеобразия, органически входит в состав сложного церковного организма: “Ибо, как тело одно, но имеет многие члены, и все члены одного тела, хотя их и много, составляют одно тело, - так и Христос” (1 Кор. 12, 12). Переживание соборности преодолевает границы времени и пространства, делая возможным человеку ощутить себя в сущностном единстве с вечными истоками христианства» [7, с. 9].

Все эти черты как нельзя лучше были сохранены именно в древле-православном, т. е. в старообрядческом, богослужении, на характерных особенностях которого теперь необходимо остановиться отдельно.

Первое, что бросается в глаза в старообрядческих храмах - это иконопись. В начале XX в. русскому «культурному» обществу, наряду с великими научными открытиями и достижениями, перевернувшими его жизнь, вновь было суждено открыть для себя древнюю икону. Гонимая, уничтожавшаяся и искажавшаяся официальной церковью, она бережно сохранялась старообрядцами в глухих скитах и потаенных моленных. Русский философ князь Е.Н. Трубецкой назвал древнерусскую иконопись «умозрением в красках». И может быть, именно в иконе мировоззрение старообрядчества выразилось наиболее ярко и глубоко. «Старинная икона - наиболее характерный внешний признак старообрядчества; последнее любит свою старинную икону; оно прожило неразлучно с ней всю свою многострадальную историю, живет и поныне, видя в ней утешение своих горестей и ответ на многие вопросы. Древняя икона позволяет заглянуть в самое святое святых старообрядчества, узнать, к чему последнее стремится, что видит в протекающей жизни, как смотрит на грядущие судьбы человечества. Свидетельство древней иконы - бесспорное и неизменное; оно красноречиво говорит о характере старообрядческого мировоззрения. Совершенно неверно мнение, полагающее, что старообрядцы собирают древние иконы из археологического интереса... Древняя икона для старообрядца не музейная вещь, которую он поставит в витрину в своем домашнем музее, а живой вестник из иного мира, из иного плана бытия; он будет не любоваться на икону, как эстет, а молиться перед ней» [3, с. 460-461].

Та «псевдоморфоза православия» (т. е. облечение православия в несвойственные ему богословские формы мышления и выражения), которая, по словам богослова Г.В. Флоровского, произошла в господствующей церкви после никоно-алексеевской церковной реформации, прежде всего, дала знать о себе в иконописи и богослужебном пении. С самого начала «реформы» «упорно насаждается мнение, что раньше у нас не умели ни богословствовать, ни петь, ни рисовать. Переориентировка на католическое понимание образа, понимание прогресса соответственно мирскому мироощущению влекут за собой отношение к традиционному православному искусству как к исторически пройденному этапу. Русская иконопись и русское пение, знаменный распев объявляются варварским искусством, искусством для холопов и спешно заменяются западными. Эту замену стало делать легче особенно после того, как на все старое, традиционное русское православное искусство было поставлено клеймо “старообрядчества”» [5, с. 232-233]. Как «раскольничье мудрование» официальной церковью был запрещен ряд древних изображений: «Отечество» (Троица Новозаветная), Господь Саваоф «в образе ветхолетнего мужа», Спас «Благое молчание», «Благоразумный разбойник», «образ Богородицы болящей (лежащей) при Рожестве Сына Божия и бабы при Ней» (в иконе Рождества Христова), Богоматерь Троеручица, образ Неопалимой Купины, образ Софии Премудрости Божьей и многие другие любимые в народе изображения.

Постепенно древнее иконописание было сплошь вытеснено салонной религиозной живописью, раболепно и неискусно подражавшей западным образцам и носившей громкое наименование «икон итальянского стиля» или «в итальянском вкусе», о которой Андрей Денисов так отзывался в «Поморских ответах»:

«Нынешние же живописцы, тое (то есть апостольские -- К.К.) священное предание изменивше, пишут иконы не от древних подобий святых чюдотворных икон греческих и российских, но от своеразсудительнаго смышления: вид плоти одебелевают (утолщают), и в прочих начертаниих не подобно древним святым иконам имеюще, но подобно латинским и прочим, иже в Библиях напечатаны и на полотнах малиованы. Сия живописательная новоиздания раждают нам сомнения.» [8, с. 183].

Еще более резко характеризует подобного рода религиозную живопись протопоп Аввакум:

«По попущению Божию умножися в нашей русской земли иконнаго пис- ма неподобнаго изуграфы. Пишут Спасов образ Еммануила; лице одутловато, уста червонная, власы кудрявые, руки и мышцы толстые, персты надутые, тако же и у ног бедры толстыя, и весь яко немчин брюхат и толст учинен, лишо сабли той при бедре не писано. А то все писано по плотскому умыслу: понеже сами еретицы возлюбиша толстоту плотскую и опровергоша долу горняя. А Богородицу чревату в Благовещение, яко же и фрязи поганыя. А Христа на кресте раздутова: толстехунек миленькой стоит, и ноги-те у него, что стулчики. Ох, ох, бедныя! Русь, чего-то тебе захотелося немецких поступов и обычаев!» [10, с. 102-103].

По словам русского искусствоведа П.П. Муратова, «в несколько десятилетий рассеялось все, что накоплялось веками. Иконостасы барокко и классицизма сменяли, где только возможно, древние новгородские и московские иконостасы. Старинные иконы сваливались в церковных подвалах или на колокольнях. Переписанными или искаженными они сохранились лишь в забытых церквах глухих городов или в Олонецких или Вологодских деревянных церквах, не знавших ни соседства, ни попечения помещика» [6, с. 4]. «Веку Просвещения» не нужны были «черные доски». Так, по распоряжению Екатерины II из Успенского собора во Владимире был выброшен иконостас кисти Андрея Рублева и заменен иконостасом барокко с ее собственным изображением в виде святой Екатерины.

В отличие от представителей официальной церкви староверы не только сохранили древнерусскую икону, но порою шли на всевозможные ухищрения, чтобы получить для своих моленных древние образа. Целые иконостасы, вывезенные из синодальных церквей, находились в моленных на Преображенском кладбище в Москве и в Судиславском федосеевском скиту под Костромой. Как писал П.П. Муратов, «если древняя икона воскресла в начале нынешнего века, этим мы обязаны прежде всего и больше всего русскому старообрядчеству. Старообрядцы не только собирали и берегли памятники старины, но они желали видеть эти памятники такими, какими были они впервые созданы. Они хотели любоваться и молиться на подлинное письмо великих древних художников. Они сделали нечто большее, чем сбережение старых темных досок: они сберегли тот удивительный цех иконных мастеров, который умеет один открывать на этих старых досках, под копотью и чернотой, под слоями позднейших прописей настоящие живописные шедевры». Однако, собирая и искусно реставрируя древние образа, старообрядцы достаточно рано озаботились проблемой создания собственных икон. Далеко не всякий старообрядец мог иметь у себя древний образ, а потребность в правильных, неискаженных образах была велика. Уже в конце XVII - начале XVIII в. иконописцы из разных концов России начинают съезжаться в Выговское старообрядческое общежительство. Со временем иконописные мастерские появились практически во всех крупных старообрядческих духовных центрах (Ветка, Гуслицы, Преображенское и Рогожское кладбища в Москве, Поволжье, Урал).

К особенностям старообрядческого богослужения относятся такие его черты, как продолжительность, неспешность, «уставность» церковных служб (обычно 4-6 часов, а по великим праздникам -- даже до 12); обязательные приходные и исходные поклоны («начал»), которыми начинается и заканчивается всякая служба; унисонное знаменное пение, звучащее особенно торжественно в мерцании свечей и лампад (согласно старообрядческим правилам, свеча должна быть из чистого воска, а масло в лампаде чистое, без технических примесей); глубокое и полнокровное участие всех верующих в богослужении, строгая чинность поклонов и крестных знамений; особая моленная одежда строгих цветов, чтобы не отвлекать своей пестротой от молитвы; в руках молящихся должна быть лестовка - древняя разновидность четок из кожи или материи. Все эти внешние особенности призваны служить лишь одной цели - духовному деланию, большей сосредоточенности на внутренней, сердечной молитве, растворению молящихся в едином церковном теле.

Еще одной особенностью старообрядческого богослужения является чтение различными «погласицами». Это особое распевное литургическое чтение, отличное от обычного литературного, сценического. Как пишет современный знаток и исследователь старообрядческих богослужебных традиций Е.А. Григорьев, «помимо правильности произношения, неспешности, внятности церковное чтение должно духовно вразумлять и внушать, быть величественным по характеру. В наибольшей мере все эти стороны находят отражение в интонации - в мелодии чтения. Не случайно в церковной традиции во все века для каждого вида служебного чтения существовала своя интонация, так называемая погласица, своего рода напев, имеющий определенное эмоциональное и духовное значение и организованный по особым правилам» [9, с. 104]. Например, одной погласицей читаются псалмы, другой - каноны и тропари, третьей - ексапсалмы, четвертой - паремии (отрывки из книг Ветхого Завета), пятой - Апостол (Деяния и Послания апостолов), шестой - Евангелие, седьмой - поучения, Пролог (жития святых), восьмой - Великий канон св. Андрея Критского, девятой - заупокойный псалтырь. Все это интонационное богатство служило не просто для украшения службы. «Нельзя недооценивать значение погласиц... Как и всякий церковный напев, они дают возможность правильно воспринимать священный текст в соответствии с порядком и смыслом соборной молитвы. Погласицей определяется не только характер содержания текста, но и его положение и значение в каждый момент Богослужения. Например, один и тот же псалом в зависимости от места в службе может исполняться на три погласицы (псаломская, ексапсаломская, заупокойная)» [9, с. 154]. В сохранении старообрядцами различных погласиц литургического чтения наглядно выразилось следование святоотеческому пониманию о неразрывной связи формы и содержания. Погласицы никогда не фиксировались письменно, но, поскольку постоянно звучали за богослужением, то легко запоминались устно, передаваясь из поколения в поколение. Как правило, эти богатые интонационные традиции литургического чтения (как и особенности древнего произношения некоторых букв славянской азбуки) сохранились до наших дней только в среде наиболее консервативных, последовательных в отстаивании своих мировоззренческих позиций старообрядцев (в поморском и старопоморском беспоповских согласиях). То же самое можно сказать и по поводу наиболее древних традиций знаменного пения.

Наиболее проницательные умы древности понимали огромное значение музыки и силу ее воздействия на человеческие чувства. Последователь Конфуция древнекитайский философ Сюнь-цзы писал:

«Музыка - это гармония, которую нельзя изменять. Ритуал - это порядок, который нельзя преобразовывать. Музыка объединяет подобное, церемонии различают различное. Музыка и ритуал вместе управляют человеческими сердцами. Выразить сущность реальных вещей, исчерпать возможные изменения - такова способность музыки; создать искренность и уничтожить притворство - такова задача ритуала»¹.

Музыка и ритуал являются наиболее совершенными средствами воздействия на человеческие сердца и тем самым могут обеспечивать поддержание порядка и спокойствия. Об этом говорит Конфуций в «Луньюе»:

«Если имена неправильны, то слова не имеют под собой оснований. Если слова не имеют под собой оснований, то дела не могут осуществляться. Если дела не могут осуществляться, то ритуал и музыка не процветают. Если ритуал и музыка не процветают, наказания не применяются надлежащим образом. Если наказания не применяются надлежащим образом, народ не знает как себя вести» [Луньюй, XIII, 3].

Аналогичную мысль находим в челобитной царю Алексею Михайловичу соловецких иноков, выступивших против никоновской реформы:

«Егда святыя церкви без мятежа и без пакости в мире бывают, тогда вся благая от Бога бывают подаваема; такоже пременения ради церков- наго пения и святых отец предания, вся злая на них приходят. Ныне же, государь, грех ради наших попущением Божиим, отнележе они новыя учители, начаша изменяти церковное пение и святых отец предание, и православную веру, от того государь времени в твоем Российском государьствии начаша быти вся неполезная, моры и войны безвременны, и пожары частыя, и скудость хлебная, и всякое благих оскудение. И аще государь толикия многия безчисленныя свидетельства на нашу православную християнскую веру яко непоколеблемо в православных догматех и в церковных исправлениих, и до сего времени пребывает, и за церковное пение пременение, видим вси наказание Божие, то кая государь нужда нам истинную православную веру, Самем Господем Богом преданную, и утверженную святыми отцы, и вселенскими верховнейшими патриархи похваленную ныне оставити, и держати новое предание и новую веру?» [2].

Подводя итог, нужно сказать, что богослужение лежало в основе старообрядческого миросозерцания и старообрядческой культуры, и именно благодаря, в первую очередь, богослужебным потребностям были сохранены древнерусские традиции книгописания и иконописи, храмового строительства и знаменного распева. Такие крупные духовные центры русского старообрядчества, как Выговское поморское общежительство, Керженец, Стародубье, Ветка, Иргиз, Преображенское и Рогожское кладбища в Москве, были одновременно и «культурными очагами», где бережно сохранялись ростки русской культуры и получали творческое продолжение древние традиции. Феномен старообрядчества красноречиво свидетельствует о мощнейшем духовном потенциале, заложенном в русской культуре. Именно этот потенциал не дал ей раствориться и окончательно погибнуть в эпоху коренной ломки вековых традиций русского народа, в эпоху тотальной денационализации и секуляризации культуры.

старообрядческий богослужение церковный

Список литературы

1. Бужинский В.В. О роли старообрядчества в истории России // Старообрядчество: История, культура, современность: материалы VII междунар. науч.-практ. конф. «Старообрядчество: История, культура, современность», посвящ. 100-летию издания указа «Об укреплении начал веротерпимости» и 100-летию распечатания алтарей храмов Рогожского кладбища. 22-24 февраля 2005 г. Москва - Боровск. - М., 2005. - Т. II.

2. Древлехранилище ИРЛИ. Мезенское собрание № 24. - Л. 10-10 об.

3. Кириллов И.А. Правда старой веры. - Барнаул, 2008.

4. Ключевский В.О. Сочинения: в 8 т. - М., 1957. - Т.3.

5. Кутузов Б.П. Русское знаменно пение. - М., 2002.

6. Муратов П. Древнерусская иконопись в собрании И.С. Остроухова. - М., 1914.

7. Настольная книга священнослужителя. Т. 4. - М., 1983. - С. 9.

8. Поморские ответы. - М., 2004.

9. Пособие по изучению церковного пения и чтения. 2-е изд., доп. и пе- рераб. / сост. Е. Григорьев. - Рига, 2001.

10. Пустозерская проза: сб. - М., 1989.

11. Сисаури В.И. Церемониальная музыка Китая и Японии. - СПб., 2008.

12. Шахов М.О. Старообрядческое мировоззрение: Религиознофилософские основы и социальная позиция. - М., 2002.

Размещено на Allbest.ru