Языковые коллизии в истории священных текстов

Языковые коллизии в истории священных текстов

Споры о переводах Писания

Герменевтические коллизии в церковных конфликтах

Мирча Элиаде назвал историю религий «тотальной герменевтикой». У этого афоризма, по крайней мере, два смысла: 1) историю религий можно понять при условии обязательного и постоянного («тотального») герменевтического анализа знаковой деятельности (языковой и надъязыковой - музыкальной, хореографической, жестовой, изобразительной и др.), образующей религиозную коммуникацию; 2) основным и общим («тотальным») фактором исторического процесса в религиозной сфере являются конфликты, вызванные разным пониманием знаков и знаковых последовательностей, циркулирующих в сфере религиозной коммуникации.

Герменевтические проблемы, т.е. проблемы, связанные с пониманием сообщения, существуют на всех уровнях религиозной коммуникации. Эти проблемы, так или иначе, решаются во всех видах той вспомогательной деятельности, которая направлена на расширение и совершенствование религиозной коммуникации. В своей технической, методологической основе эта вспомогательная деятельность носит филологический характер - именно потому, что общая забота всех служб такого рода - это забота о понимании сообщения.

Можно выделить три основных вида филологической (герменевтической) работы, обслуживающей религиозную коммуникацию, и соответственно три источника (фактора) религиозных конфликтов, связанных с проблемами понимания. Это, во-первых, перевод текста на другой язык; во-вторых, истолкование (интерпретация) текста; в-третьих, исправление (редактирование) текста. Во всех трех случаях (или ситуациях) проблема понимания является ведущей и основной: текст переводится так, чтобы передать на другом языке то содержание, которое в нем понял переводчик; истолкование - это выявление (если требуется, то аргументированное, со ссылками, с привлечением какой-то дополнительной информации), того содержания, которое имеется в тексте (или которое усматривает в тексте толкователь); исправление (редактирование) текста - это внесение в текст изменений в соответствии с тем пониманием текста, которое имеется у редактора.

С точки зрения логико-исторической хронологии, по-видимому, следует указать, что трем названным видам филологической службы «при Св. Писании» предшествует еще одна работа - установление корпуса священных текстов. Эта проблема также чревата религиозными конфликтами. Достаточно указать на такие факты, как решительное непризнание сакральности «Септуагинты» в иудаизме или отлучение от христианской церкви секты маркионитов, отвергавших «Ветхий Завет» (в качестве священной книги христианства) По имени раннехристианского гностического теолога Маркиона (II в.), родом из Малой Азии Маркион отвергал не только «Ветхий Завет», но и все новозаветные книги, кроме «Евангелия от Луки» и десяти Посланий апостола Павла, которые он, впрочем, кардинальным образом отредактировал.. Однако проблема религиозного канона, как правило, решается в первые века существования религии (и соответственно, появляется при возникновении нового религиозного движения со своим Писанием), в то время как три других задачи - перевод, истолкование и исправление - остаются постоянными филологическими заботами, принципиально не имеющими окончательного решения. Вместе с тем проблемы истории текста (т.е. его происхождения, подлинности, атрибуции и подобные текстологические вопросы) встают как внутренние, частные задачи, решаемые в связи с более общими (например, при переводе, редактировании или издании священных книг требуется выбрать их наиболее авторитетные версии или редакции).

В целом все коллизии исторического бытования священных книг связаны с проблемой аутентичности сакрального текста его богодухновенному источнику Аутентичный (от греч. authentes - собственной рукой совершенный) - подлинный, исходящий из первоисточника. В современном праве аутентичный текст - это текст документа, официально признанный равнозначным другому тексту (составленному на другом языке) и имеющий с ним одинаковую юридическую силу; аутентичное толкование - официальное разъяснение закона или нормативного акта, которое дается органом власти, издавшим этот закон (акт)..

Почему опасались переводить Св. Писание

Необходимость и вынужденность перевода - это главная филологическая коллизия в истории религиозного канона. Миссионеры, несущие учение новым народам, стояли перед дилеммой: учить ли новообращенных языку Писания или перевести для них священные книги? Здравый смысл подсказывал, что лучше учить на понятном языке - иначе, как говорит апостол Павел, люди «не назидаются». Однако неконвенциональный подход к Писанию и языку Писания внушал опасения: не утратит ли Писание святость при переводе на простой (профанный) язык? Можно ли выразить «то же», не растеряв ни крупицы драгоценного смысла, но в другом языке?

Раннехристианские миссионеры энергично переводили книги «Нового Завета», в том числе для языков, до того не имевших письменности. Со II по VII вв. были выполнены переводы (иногда для этого специально создавались также и алфавиты) на языки сирийский, коптский, эфиопский, готский, армянский, грузинский, нубийский. К ранним миссионерским переводам примыкает и перевод на коми-зырянский язык Относится к ветви пермских языков финно-угорской языковой семьи., выполненный в XIV в. св. Стефаном Пермским.

Однако после завершения святоотеческого периода, по мере нарастания консервативно-охранительных тенденций в церковном строительстве и нетерпимости к инакомыслию, опасливое отношение к переводам Писания усиливалось. Характерный факт: в IX в. миссия святых Кирилла и Мефодия (перевод Писания и литургии на старославянский язык) вызвала серьезные противодействия части западного епископата (см. §94). Эти опасения имели под собой почву: перевод религиозного канона на новые языки нередко приводил не просто к распространению учения, но к его развитию, видоизменению; сама потребность в новых переводах и новых толкованиях Писания обычно была и проявлением и фактором различных еретических и диссидентских движений. Церковь еще хорошо помнила малоазийские и североафриканские ереси раннехристианской поры - ереси, возникавшие именно в тех землях, где Писание переводилось.

В целом осторожное отношение к переводам Писания привело к тому, что христианизация Европы, рассмотренная в аспекте языка (т.е. как процесс распространения священных книг и богослужения на том или ином языке), шла по двум основным моделям: 1) принятие новой религии в языке, который требует постоянного перевода для массового сознания верующих (как латынь у романских и особенно у германских народов); 2) христианизация в родном (или близком, не требующем перевода) языке: армянский язык с начала армянской церкви в 301 г.; старославянский язык, благодаря миссии Св. Кирилла и Мефодия 863 г., в славянском богослужении.

Предреформационная эпоха и Реформация придали вопросу о переводе Писания на народные языки новую остроту. Протестантские требования в отношении Писания (Библия на родном языке и ее доступность мирянам), включенные в общую антикатолическую программу, вызывали яростное неприятие Рима.

Оксфордский профессор и проповедник Джон Уиклиф (Wycliffe, 1320-1384) был поборником независимой от папы английской церкви. Его богословские сочинения, получившие известность во многих университетах Европы, идейно готовили Реформацию. Есть свидетельства, что ими зачитывался в молодости Ян Гус. По инициативе Уиклифа и при его участии был выполнен первый полный перевод Библии на английский язык (1382). Однако в 1382 г. (после восстания Уота Тайлера 1381 г.) папа Григорий XI и затем собор английских епископов осудили Уиклифа, его сочинения и переводы. Репрессии против Уиклифа продолжались и после его смерти: в 1415 г. Констанцкий Вселенский собор признал Уиклифа еретиком и постановил сжечь его останки, что и было сделано.

Священник Уильям Тиндаль (Tyndale, 1477-1536) был английским последователем Лютера. Он издал «Новый Завет» и «Пятикнижие Моисеево» на английском языке. По приговору католического суда Тиндаль был удавлен и затем сожжен.

«Септуагинта» (285-II в. до н.э.), греческий «Ветхий Завет» в переводе семидесяти

Первый греческий перевод «Ветхого Завета» вошел в историю культуры под именем «Септуагинта» (от лат. septuaginta - семьдесят), т.е. это `[перевод] семидесяти [толковников]'. Переводчиками («толковниками») были правоверные иудеи в эллинистическом Египте. К III в. до н.э. уже несколько поколений евреев жило в Египте, и в повседневности они давно перешли на общий язык древнего Средиземноморья - греческий. «Тору» («Пятикнижие Моисеево», важнейшую часть «Ветхого Завета») переводили 39 лет, с 285 по 246 г.; весь «Танах» был переведен к середине II в. до н.э.

С.С. Аверинцев пишет о создании «Септуагинты» как о переводческой работе уникального размаха, ставшей кульминационным пунктом в движении иудаизма к наднациональной, общечеловеческой религии. Для такой работы нужна была «вера иудеев в мировую общезначимость Писания»: «За рождением Септуагинты стоят серьезные сдвиги в самом духе иудаизма: в эпоху эллинизма и в первые десятилетия новой эры этот дух был таким универсалистским и широким, как никогда до этого и никогда после» (Аверинцев, 1983[а], 503).

Однако грандиозный замысел «семидесяти толковников» не был принят раввинами и не привел к обновлению иудаизма. Поиски общей для всех народов веры были продолжены в христианстве. «Между переводом „семидесяти толковников“ и возникновением христианства как универсальной религии, окончательно освободившей библейский тип религиозности от политической проблематики иудейского народа, существует глубокая связь, как между вопросом и ответом, между предпосылкой и осуществлением» (Аверинцев, 1983[а], 503).

«Септуагинта» была принята христианством и стала основой христианского ветхозаветного канона (см. §56). При этом в мифологизированном народном сознании история «Септуагинты» была осмыслена как исполнение воли Бога и знамение.

Согласно легенде, египетский царь Птолемей призвал для перевода «Ветхого Завета» семьдесят ученых толковников. Они трудились над переводом всего Писания 72 дня в строгом отдалении друг от друга, а когда семьдесят переводов были закончены, то оказалось, что они совпадают слово в слово. В этом чуде народное сознание видело знак богодухновенности перевода.

По преданию, Симеон-Богоприемец Старец-священник, которому, согласно евангелисту Луке, Святым Духом было предсказано, что он не умрет, пока не увидит Мессию Господня - Иисуса Христа. Симеон первым взял на руки младенца Иисуса, только что принесенного родителями в храм. Его хвалебная песнь при виде младенца Иисуса - «Ныне отпущаеши…» (Лк 2, 29-35) - вошла в литургию, а ее начало - во фразеологию ряда языков (выражение ц. -слав, ныне отпущаеши, лат. nunc dimittis употребляется, когда говорят о достижении чего-либо долго ожидавшегося). был одним из 70 толковников, переводивших «Ветхий Завет». Согласно одной из версий перевода семидесяти (противоречащей легенде об одновременном и тождественном переводе всеми 70 толковниками), именно Симеон перевел предсказание «Ветхого Завета» о непорочном зачатии девой Марией Иисуса Христа. Переводя из Исайи (7, 14) про деву, которая приймеш во чреве и родит, Симеон хотел было уже переводить молодая женщина примет, однако ангел остановил его и подсказал слово дева.

Если христианская мифология расцвечивала перевод семидесяти привлекательными знаками, то в иудаизме было иначе. Вначале иудеи Александрии некоторое время праздновали завершение перевода «Танаха» на греческий язык (в 8-й день зимнего месяца тевета), однако впоследствии, когда иудаизм отказался видеть в «Септуагинте» перевод, равноценный древнееврейскому «Танаху», раввины сравнивали перевод с одиозным символом идолопоклонничества - Золотым тельцом, и этот день стал у евреев днем поста.

Знаменитые библейские переводы: «Вульгата» (384-405 гг.), перевод Мартина Лютера (1522-1534)

Первые христианские переводы библейских книг появляются на сирийском, самаритянском, коптском, эфиопском языках. Это семитские языки, родственные древнееврейскому (основному языку «Ветхого Завета») и арамейскому (разговорному языку Иудеи начала н.э., языку Иисуса и апостолов).

Для христианизации Европы большое значение имели греческие и латинские переводы. Хотя первый греческий перевод «Ветхого Завета» - «Септуагинту» - создали не христиане, однако этот перевод стал каноническим для христианства (см. §56, 92). Что касается «Нового Завета», то языком его оригинала был греческий язык, широко распространенный в средиземноморских городах и странах, в том числе в Риме.

Первые латинские переводы Писания - так называемые «Ветус Латина» (лат. Vetus Latina - буквально `старая, древняя латынь') появляются во II в. в Северной Африке и Италии. Этот перевод считается несовершенным, и он почти не сохранился.

По поручению папы над новым латинским переводом Библии стал работать знаменитый отец западной церкви св. Иероним (342-420). Он был родом из Далмации и получил прекрасное образование в Риме. Иероним основал в Вифлееме (родном городе Иисуса Христа) монастырь и 33 года провел здесь в ученых занятиях. Перевод Библии создавался в 384-405 гг. Иероним переводил «Ветхий Завет» по «Септуагинте» и древнееврейским оригиналам, пользуясь «Гекзапла» Оригена (об Оригене см. §55), а «Новый Завет» - по греческим источникам. Перевод Иеронима вошел в историю под именем «Вульгата» (лат. vulgata - народная, общенародная). Несмотря на стилистическое совершенство, «Вульгата» вытеснила прежние переводы только к VIII-IX вв. В 1546 г. Тридентский собор объявил этот перевод богодухновенным и подлинным текстом Библии, каноническим и самодостаточным для римско-католической церкви.

Мартин Лютер переводил Библию в 1522-1534 гг. и потом еще 12 лет редактировал немецкий текст. В то время, как первые переводчики Библии на народные языки переводили с «Вульгаты», Лютер реализовал в переводе протестантскую идею возвращения к первоистокам веры: его «Ветхий Завет» переведен непосредственно с древнееврейского. Лютеров «Новый Завет», переведенный также с языка оригинала - с греческого, только до 1558 г. был издан 72 раза. Библейский перевод Лютера сыграл выдающуюся роль в создании общенемецкого литературного языка, авторитетного для всех немецких земель и наречий.

Долгий путь к церковнославянской Библии (863-1499)

Начало славянскому переводу Св. Писания положили в 863 г. славянские первоучители св. Константин (Кирилл) Философ и его брат св. Мефодий. Существенно, что в числе их переводов были не только четьи книги канона (два Евангелия-тетр, «Псалтирь» и др.), но и книги служебные (текст литургии, два апракосных Евангелия, служебные Минеи, Требник, молитвы, а также проповедь). До того времени в Западной и Центральной Европе богослужение проходило на латыни, в Византии - на греческом. Писание переводилось на народные языки, но это были четьи книги, не для собственно богослужения. Только в 813 г. народные языки были разрешены в проповеди (решением Турского собора), однако не для обращения к Богу. Поэтому создание славянского богослужения было смелым и мужественным шагом первоучителей.

В «Житии Константина» (конец IX в.) рассказывается о его диспуте в Венеции со сторонниками доктрины, которую автор «Жития» называет треязычной ересью. «Собрались против него латинские епископы, и попы, и черноризцы, как вороны на сокола, и воздвигли треязычную ересь». «Треязычники» утверждали, что есть только три языка, «на которых подобает Бога с помощью письмен славить: еврейский, греческий и латинский». Эти языки считались священными, и их особый статус связывали с рассказом евангелиста Луки о распятии Христа: «И была над Ним надпись, написанная словами Греческими, Римскими и Еврейскими: Сей есть Царь Иудейский» (Лк 23, 38). «Отвечал же им Философ: „Не идет ли дождь от Бога равно на всех, не сияет ли для всех солнце, не равно ли мы все вдыхаем воздух? Как же вы не стыдитесь лишь три языка признавать, а прочим всем народам и племенам велите быть слепыми и глухими? Скажите мне, зачем делаете Бога немощным, как если бы не мог дать народам своего письма, или завистливым, как если бы не хотел дать? Мы же знаем многие народы, что владеют искусством письма и воздают хвалу Богу каждый на своем языке“ (Сказания, 1981, 88-89).

Миссия Кирилла и Мефодия в Великой Моравии продолжалась несколько лет. В 869 г. в 42 года умер Кирилл. Баварские епископы осудили Мефодия на пожизненное заточение. Моравский князь Ростислав, инициатор славянского богослужения в Моравии, был ослеплен и умер в заточении. Через два года Мефодия выпустили, он еще несколько лет переводил на славянский язык церковные книги, проповедовал и готовил учеников. И все же после его смерти (в 885 г.) учеников Кирилла и Мефодия изгнали из Моравии, а славянское богослужение запретили.

Однако изгнанных учеников с почетом приняли в Болгарском царстве. Славянское богослужение, а вместе с ним и книжные школы, училища, очаги книгописания распространились в Болгарии, Сербии, на славянском Востоке. Язык кирилло-мефодиевских переводов (его называют старославянским, а его продолжение после XI в. - церковнославянским языком) стал первым литературным языком славянства и сыграл выдающуюся роль в истории славянской культуры.

В книжных центрах православного славянства (Преслав, Тырново, Ресаво, Острог, Вильна, Киев, Новгород, Суздаль, Владимир, Москва) продолжалась переводческая работа над славянской (церковнославянской) Библией. Полный свод библейских переводов был подготовлен в 1499 г. в Новгороде, на «книжном дворе» архиепископа Геннадия (это так называемая Геннадиевская Библия). В 1581 г. рукописный свод Геннадиевской Библии издает в Остроге, в типографии православного магната князя Константина Острожского, Иван Федоров. Острожская Библия была переиздана в Москве в 1663 г. Епифанием Славинецким (известна как Московская первопечатная Библия). На ее основе в 1751 г. была издана двухтомная Петровско-Елизаветинская Библия. К этому тексту восходят современные церковнославянские издания православной Библии.

В отличие от римско-католической церкви, официально признавшей каноничность «Вульгаты» (латинского перевода Библии, выполненного св. Иеронимом; см. §93), православная церковь «не нашла нужным отдать предпочтение какому-либо одному тексту той или иной Священной книги. Православие не имеет догматизированного текста» (Догматическое богословие, 1994, 36).

Почему русская Библия (1876) появляется позже болгарской (1840) и сербской (1868)

Святые Кирилл и Мефодий, создав в 863 г. славянскую литургию и славянские переводы части канонических книг, на многие века решили языковой вопрос в церкви болгар, сербов, черногорцев и восточных славян (т.е. в мире Slavia Orthodoxa, у православных славян). Длительное время надэтнический церковнославянский язык воспринимался как «свой» священный язык - язык Писания, церкви и книжной культуры. Он был достаточно понятен славянам и не требовал перевода.

Однако в результате естественной дивергенции живых славянских языков со временем возникла необходимость в переводах Писания - об этом говорят сами факты появления таких текстов на народных языках. Вместе с тем дело не только в непонятности церковнославянского языка. Переводы Писания были связаны с поисками этно-религиозного самоопределения. Они возникали под влиянием протестантской практики перевода Писания, иногда в ответ на эту практику. В 1551-1561 гг. на Волыни переведено на украинский язык Пересопницкое Евангелие В 1991 г. на рукописи Пересопницкого Евангелия принимал присягу первый Президент Украины Л.М. Кравчук.. В 1570-е гг. полоцкий шляхтич социнианин Василий Тяпинский в своей типографии напечатал «Евангелие от Матфея» на двух языках: церковнославянском и в своем переводе на белорусский. Спустя более века, в 1683 г., в Москве переводчик Посольского приказа Авраамий Фирсов перевел на русский язык с польского «Псалтирь». Однако эти переводы не были санкционированы православием.

В петровскую эпоху за перевод Писания на русский язык ратовал сподвижник Петра, глава его Ученой дружины Феофан Прокопович (1681-1736) - православный иерарх, которого не раз упрекали в склонности к протестантизму. С ведома Петра создавался русский перевод Нового Завета, однако после 1705 г. эта работа остановилась.

Тем не менее, переводы Писания в Slavia Orthodoxa продолжали создаваться. В 1820 г. был напечатан «Новый Завет» на болгарском языке; в 1840 г. - полная Библия на болгарском. В 1847 г. вышел в свет «Новый Завет» на сербском; в 1868 - полная сербская Библия.

В России полная Библия по-русски была издана в 1876 г. В послепетровское время и до 1858 г. Церковь и Синод пресекали все попытки перевести Писание на русский язык.

В либеральные 10-е годы XIX в. Александр I разрешил начать работу над русским переводом Писания. Говорят, необходимость в русской Библии он почувствовал сам, вдруг заметив, что чаще читает Библию по-французски, чем по-церковнославянски, и что русской Библии просто нет. Одним из аргументов была ссылка на авторитетную в православии греческую церковь, которая разрешает народу читать «Новый Завет» в переводе на новогреческий (Рижский, 1978, 131). Работы над переводом начались под эгидой Комиссии духовных училищ и Русского Библейского общества (основано в 1812 г.), связанного с Британским и Немецким Библейскими обществами по переводу и распространению Писания. Однако под давлением внешней и внутренней реакции (папа Римский, австрийский император; Аракчеев, президент Академии Российской адмирал Шишков, петербургский митрополит Серафим, архимандрит Фотий и др.), после восстаний 1820 г. в Испании, Неаполе, Пьемонте, Португалии, восстания декабристов в 1825 г. Русское библейское общество в 1826 г. было закрыто.

К 1825 г. профессор Санкт-Петербургской духовной академии, директор Русского библейского общества и царский духовник протоиерей Герасим Павский перевел несколько книг «Ветхого Завета». Однако печатание было прервано, экземпляры с «Пятикнижием Моисеевым» сожжены. На другого переводчика «Ветхого Завета» архимандрита Макария Глухарева было наложено церковное взыскание.

Когда в 1858 г. Синод официально разрешил возобновить работу над переводом, то при этом твердо было указано на недопустимость русского перевода в ц е р к в и: «Перевод полезен, но не для употребления в церквах, для которых славянский текст должен оставаться неприкосновенным, а для одного лишь пособия к разумению Св. Писания». Разумеется, противники русского перевода были и в эти годы Епископ Феофан (Говоров), слыша о работе над переводом, называл его «Синодальным сочинением» и грозил, что он эту «Библию новомодную доведет до сожжения на Исакиевской площади» (цит. по работе: Флоренский, [1937] 1991, 352)..

Одним из острых вопросов, чреватых богословскими конфликтами, был вопрос о том, с каких библейских текстов переводить. Исследователи отмечают, что реально русские переводчики обращались, помимо древнееврейских оригиналов, ко всем доступным древнейшим переводам - сирийским, арамейским, коптским, а также, разумеется, к «Септуагинте», «Вульгате» и Елизаветинской Библии. Однако в официальном богословии ветхозаветная часть русской Библии 1876 г. определялась как «перевод с еврейского под руководством греческой Библии» (цит. по работе: Рижский, 1978, 161). «Новый Завет» именовался «переложением со славянского» (а не с греческого).

Говоря о трудностях, связанных с созданием русской Библии, было бы опрометчиво видеть в этом только действие охранительных общественных сил и тенденций - мракобесие, консерватизм, страх перед вольнодумством, протестантизмом, внецерковными исканиями и т.п. Дело в том, что для русской культуры и православной церкви отказ от церковнославянского языка был более болезнен, чем для болгарской или сербской культуры. Со времен взятия турками Византии (1453 г.), установления Османского ига на Балканах и по мере укрепления Московского государства Россия все более осознавала себя хранительницей православия, «Третьим Римом», который будет стоять вечно.

Действительно, в ареале Slavia Orthodoxa русская церковь, русская культура и государство сделали больше всех для сохранения церковнославянской книжности. Здесь больше, чем в других славянских землях, церковнославянский язык был «своим» - органичным языком своей церкви, своей письменности и школы. Из всех славянских языков русский язык более всех испытал влияние церковнославянского языка и в наибольшей мере наследует стилистические традиции церковнославянской книжности (см. подробнее §109). Это объясняется глубоким своеобразием истории России. Н.С. Трубецкой писал: «Церковнославянская литературно-языковая традиция утвердилась и развилась в России не столько потому, что была славянской, сколько потому, что была церковной» (Трубецкой, [1927] 1990, 132-134).

Будет ли православное богослужение на русском языке

Служба Богу в храме, собственно культ - это святая святых конфессиональной практики. Богослужение мистично, иррационально и консервативно. Поэтому в различных конфессиях богослужение дольше, чем все другие области и виды религиозной деятельности, сохраняет вероисповедные традиции в их первоначальном виде.

И все же десятки столетий, на протяжении которых развертывается история религий, приводят к изменениям и в богослужебных ритуалах. В том числе - к изменениям в языке культа.

В христианстве протестантизм в наибольшей мере допускает сближение конфессионального и светского языков. Поэтому протестантское богослужение всегда опиралось на народные языки.

В католических странах, притом, что с IX в. разрешалась храмовая проповедь на народных языках и с XIV-XVI вв. распространяются переводы Писания, богослужение еще долго велось на латыни (народные языки звучали главным образом в проповеди, а в ряде стран также в чтениях из Писания и молитвах). Второй Ватиканский собор (1962-1965), провозгласив общий курс Аджорнаменто (итал. aggiornamento - `осовременивание'), разрешил службу на народных языках.

Вопрос о богослужении на русском языке горячо обсуждается и в Русской Православной Церкви. О нем говорили еще в конце XIX в. На церковном Соборе в 1917-1918 гг. 80% иерархов высказались за русификацию богослужения - иначе (повторялись слова апостола Павла) «люди не назидаются». Дискуссия продолжалась до 1943 г., пока ее не оборвало государство, запретив всякие попытки ввести русский язык в богослужение. Атеистическую власть вполне устраивало, что народ ничего не понимает в храме. После 1943 г. разговоры о богослужении на русском языке сразу воспринимались как церковное диссидентство, протестантизм и даже политическая неблагонадежность.

После 1989 г. дискуссии возобновились. Появились и священники, которые в своих приходах пробуют в какой-то мере русифицировать церковнославянский язык, звучащий в храме. Иногда это касается чтений из Писания, реже - литургии.

Московский священник о. Георгий Кочетков вспоминал, что когда он служил в церкви чтецом, то пробовал переводить некоторые места. И вот какую он видел реакцию верующих: «И народ с радостью принимал, хотя и не совсем понимал, что происходит и как, воспринимая это как ясное чтение» (Кочетков, 1993).

Разные конфессии в разной мере допускают перевод текстов религиозного канона на новые языки. Эти различия можно констатировать; по-видимому, их можно характеризовать в таких терминах, как «традициональность», «степень адаптивности», «динамичность», «иррациональность», «мистичность», «рационалистичность» и т.п., но при этом важно исключить оценочные и полемические суждения. В вопросах веры «рационализм» не лучше и не хуже «мистики». То, в чем один человек видит «поразительный консерватизм», другому покажется «надежной устойчивостью», «верностью своим корням, истокам». Любые «советы постороннего» (`как им обустроить свою веру') здесь были бы неуместны, а оценки - неэтичны.

Как найти меру в «осовременивании» религиозной традиции? Что и как переводить? Всегда ли не до конца ясное слово надо заменять общеизвестным? Любые подобные вопросы - это внутреннее дело самих конфессий как организаций верующих. Практика, которая использует вероисповедание как рычаг в национально-языковой или иной политике, так же порочна, как и практика, для которой национально-языковые проблемы - только аргументы в религиозной пропаганде. «Итак, отдавайте кесарево кесарю, а Божие Богу» (Мф. 22, 21).

Споры о толковании слова как фактор церковных распрей

Догмат о Святой Троице и «арианская ересь»

Христианское учение о Триединстве Бога сложилось в IV в., в жарких спорах с религиозным разномыслием. Догмат о Святой Троице признается основой христианского вероучения и главной богословской проблемой христианства. Вместе с тем догмат о святой Троице «есть догмат таинственный и на уровне рассудка непостижимый» (Догматическое богословие, 1994, 108).

Согласно христианскому учению, Святая Троица - это три лица (три ипостаси) Бога: Бог-Отец, Бог-Сын и Бог-Дух Святой. Они «несотворенны» и «нерожденны», «единосущны», т.е. обладают одной Божественной Сущностью, и «равновесны».

Арий (256-336), священник из Александрии, учил, что Сын Божий создан Богом Отцом, т.е. является творением Бога, и, следовательно, не Богом. Но Сын «почтен Божеством», наделен Божественной силой, поэтому может быть назван «вторым Богом», однако не первым. Согласно Арию, Дух - это высшее творение Сына, как Сам Он - высшее творение Отца. Арий именовал Духа Святого «внуком» (Догматическое богословие, 1994, 123).

Богословие признает, что учение Ария возникло в результате того, что текстам Писания, говорящим о подчиненности Сына Отцу, было приписано неадекватно большое значение Имеются в виду новозаветные контексты, в которых говорится, что Сын Божий после Воплощения есть не только Бог, но и Сын Человеческий; что Сын происходит от Отца, т.е. что Отец является Ипостасным Началом Сына. Ср.: «Отец Мой более Менял (Ин 14, 28): „[Сын], Которого Отец освятил и послал в мир“ (Ин 10, 36); „[Христос] смирил Себя, быв послушным даже до смерти“ (Флп 2, 8) и под. Подробно см.: Догматическое богословие, 1994. 132-136.. Иными словами, «арианская ересь», потрясшая Восточную церковь, - это ошибка прочтения, неадекватного толкования священного текста.

Арий был осужден I Вселенским (Никейским) собором в 325 г. и умер в изгнании. Новые антиарианские решения принимались на II Вселенском (Константинопольском) соборе в 381 г. «Арианская ересь» была жупелом еще в XVII в. для русских старообрядцев.

Православный и католический взгляд на Святую Троицу. О философском смысле филиокве

Арианство как течение христианской мысли к VI в. утратило свое значение. Однако разногласия в понимании Триединства в Святой Троице продолжали волновать богословов. Различия между Западным и Восточным христианством в трактовке Триединства привели к появлению двух разных редакций христианского Символа Веры (Текст исходного Никео-Константинопольского Символа веры приведен в §69).

Западное изменение в Символе веры - добавили филиокве (и от Сына[174a]174a

Филиокве - от лат. filioque - буквально `и от сына'.), - отражает иное, не «равновесное», более субординативное понимание Триединства: Сын младше Отца, Отец и Сын - источники Духа. Это мнение отстаивал св. Августин, отделяя Отца от Сына как источников Духа. К прежней формуле: Дух исходит от Отца св. Августин добавил: и от Сына. Поместный собор в Толедо (589 г.) включил это сочетание - и от Сына - в 8-й член Символа веры: [8] И в Духа Святого, Господа, дающего всему жизнь, от Отца и от Сына исходящего, почитаемого и прославляемого наравне с Отцом и с Сыном, говорившего через пророков.

Именно это догматическое расхождение, выразившееся в западном добавлении слов и от Сына, стало позднее (в 1054 г.) частичной причиной и поводом для разделения христианства на западную (римско-католическую) церковь и восточную (греко-православную) церковь.

Трудно сказать, что для Св. Августина и его последователей символизировало филиокве. Но тем поразительнее те диалектические следствия, которые связывает с филиокве русский философ XX в.: Л.П. Карсавин в работе 1922 г. «Восток, Запад и Русская идея»; далее концепция Карсавина приводится в резюмирующем изложении Н.О. Лосского (см.: Лосский, 1991).

«Религия на Западе, которая включает в свое вероучение догму о filioque, т.е. учение о появлении Св. Духа как от Отца, так и от Сына, содержит искажение главной основы христианства. В самом деле, такое учение предполагает, что Св. Дух появляется „от того, в чем Отец и Сын едины“; в этом случае существует особое единство не в субстанции или личности, но в сверхличном. Отсюда следует, что Св. Дух ниже Отца и Сына, но это означает „богохульство против Св. Духа“. Но, помимо Св. Духа, тварь не может быть обожествлена; поэтому принижение Св. Духа ведет к принижению Христа в его человечности и к идее о том, что эмпирическое существование не может быть полностью обожествлено или стать абсолютом. Таким образом, ставится непреодолимая преграда между абсолютным и относительным; познание признается ограниченным. Если человек допускает слабость своего разума и воли, ему необходимы несомненная истина на земле и непобедимая земная церковь; отсюда возникает земная организация в форме иерархической монархии с папой римским во главе, обладающим светской властью. Далее это ведет к отрицанию небесной жизни, к сосредоточению на мирском благополучии, к процветанию техники, капитализма, империализма и, наконец, к релятивизму и разрушению» (Лосский, 1991, 362).

Бердяев об Откровении историческом и духовном

Конфессионально утвержденные истины Откровения (догматы) отражают строго определенное понимание основных религиозных категорий. Предполагается, что такое понимание Откровения усваивают верующие, причем не столько разумом, сколько «сердцем» человека, его верующей душой.

Однако исторически меняющиеся интерпретации Откровения, а также изменения в форме его изложения приводят к мысли об относительности исторических, человеческих различий в понимании Откровения. Естественно, например, что такой апологет свободы и творчества, как Н.А. Бердяев, говорил о себе, что «никогда не мог принять Откровения извне, из истории, из традиции» (Бердяев, [1949] 1991, 169) Здесь и далее в этом параграфе цитируется «Самопознание (Опыт философской автобиографии)» Бердяева (1949) по московскому изданию 1991 г ; в скобках указаны страницы. Бердяев видел человеческую ограниченность существующих исторических форм Откровения: «Историческое Откровение есть лишь символизация мистерии духа, и оно всегда ограничено состоянием сознания людей и социальной средой» (с. 169). «В языке самих Евангелий есть человеческая ограниченность, есть преломление божественного света в человеческой тьме, в жестоковыйности человека» (с. 300).

Такую же человеческую, историческую ограниченность Бердяев видел в догматических установлениях. Считая, что Откровению свойствен «сверхконфессионализм», он отвергал узкоконфессиональную ортодоксию, догматически принятые истины Откровения: «У меня есть настоящее отвращение к богословско-догматическим распрям. Я испытываю боль, читая историю Вселенских соборов» (с. 314). Для Бердяева Божье слово - это возможность новых прочтений: «Историческое Откровение было для меня вторичным по сравнению с Откровением духовным» (с. 183). «Откровение предполагает активность не только Открывающегося, но и воспринимающего Откровение. Оно двучленно» (с. 178).

«Исправление книжное» в истории православия

Тырновская литературная школа (вторая половина XIV - начало XV в.). «Книга о писменах» Константина Костенечского (после 1410 г.)

Говоря по существу, исправление (редактирование) текста всегда направлено на изменение его «наличного» содержания (в том числе путем устранения мелких формальных погрешностей, например, случайных описок). Описки исправляются, чтобы не метать правильному пониманию текста. Лексическая замена или перестройка фразы делаются для того, чтобы точнее, лучше передать правильное содержание. Добавление филиокве (и от сына) в Символ веры, т.е. создание новой, западной, редакции Символа веры (см. §98), связано с иным пониманием истины о Святой Троице. Таким образом, общая герменевтическая забота - об адекватном понимании сказанного (написанного) - реализуется в разных видах филологической деятельности - и в переводе, и в толковании, и в исправлении.

В исправлении текста есть, однако, своя специфика: оно в большей мере, чем другие филологические службы «при тексте», направлено на сохранение или восстановление прежде созданного. Это консервативно-реставрационный подход по преимуществу. Он в наибольшей мере отвечает традициональному характеру средневековой культуры. Средним векам не знакомо наше положительное отношение к новому, к тому, что сейчас называется творчеством. Для средневекового человека все самое значительное - в прошлом; самая важная книга давно создана и вся ученость нужна только для того, чтобы ее понять.

«Не новое учиняем, но ветхая поновляем», - писал московский книжник XVI в., «толмач» (переводчик) и думный дьяк Дмитрий Герасимов. Такими виделись цель и смысл словесных наук в средние века. Средневековый автор, открывая или создавая новое, вольно или невольно стремился представить свое новое как чужое старое. Не было убедительней довода, чем ссылка на авторитет далекого прошлого. Иван Федоров, по сути подлинный новатор, считал нужным написать в послесловии к своему церковнославянскому Букварю (Львов, 1574): «Сия еже писах вам, не от себе, но от божественных апостол и богоносных святых отец учения и преподобного отца нашего Иоанна Дамаскина, от грамматики мало нечто» (выделено мной. - H. М.).

В православной книжности до XVIII в. (в Болгарии, Сербии, в Литовской и особенно Московской Руси) культ верности первоисточнику священного текста был той психологической почвой, на которой возникали дорогостоящие и в целом утопичные попытки исправить богослужебные книги по древнейшим греческим и церковнославянским образцам - «книжные справы». Эта работа велась постоянно, достигая в отдельные годы особенной интенсивности.

Такой была архаизирующая реформа церковнославянской письменности болгарского патриарха Евфимия Тырновского (XIV в.); на Руси исправление богослужебных книг происходило при митрополите Киприане в конце XIV в., а также в первой половине и середине XVI в.: в начале XVII в.; наконец, знаменитая «Никонова справа», ставшая одной из причин раскола русской церкви, была проведена в 50-х гг. XVII в. при патриархе Никоне.

Тырновская литературная школа связана с именем последнего болгарского патриарха Евфимия, позже угнанного вместе с тысячами болгар в турецкий плен. Расцвет Тырновской школы приходится на критические годы - в канун падения Второго Болгарского царства (1396 г.). В условиях государственного разлада и военных неудач Тырновская школа стала главным оплотом сопротивления болгарского народа порабощению - «передовой линией обороны болгарского государства духа», по выражению Д.С. Лихачева После захвата Болгарии турками часть книжников бежала в Сербию. Здесь при поддержке деспота Стефана Лазаревича в основанном им Ресавском монастыре (ныне монастырь Манасия) продолжалось дело Евфимия Тырновского (поэтому иногда эту литературную школу называют Тырновско-Ресавской)..

По своему культурно-историческому содержанию расцвет южнославянской книжности в XIV в. сопоставим с Возрождением. Д.С. Лихачев назвал этот духовный подъем «восточноевропейским Предвозрождением» (Лихачев, 1960, 138 и след.). Р. Пиккио указал на принципиальное сходство между ранним итальянским гуманизмом и «восточноевропейским Предвозрождением» (в его терминологии Orthodox-Slavic Revival), объясняя это тем, что в обоих случаях решающий импульс исходил от Византии. В Византии зародилась сама идея возрождения как «реставрации традиционных моделей духовной и языковой чистоты».

В качестве основного средства возврата к классике мыслились филологические занятия. Это привело к расцвету филологической активности: заново прочитывались первоисточники канона; вырабатывались методы филологической критики текста; велось редактирование и исправление книг, при этом количество книг выросло в несколько раз. Именно в это время в Италии и Славии появляются профессиональные ученые и учителя. Общим было и обращение к своему классическому языку: итальянские гуманисты стремились возродить классическую латынь, книжники Тырновско-ресавской школы - старославянский язык времен первоучителей. При этом филологические проблемы сближались с этическими, орфография - с ортодоксией.

Деятельность Тырновской школы (укрепление православной обрядности и догматики, книгописание и исправление книг, создание религиозных училищ) включала разнообразные филологические аспекты - заботы о сохранении верности церковных книг, аутентичности переводов, заботы о правильности и красоте письма, выразительности и действенности убеждающего слова.

В филологическом наследии Тырновско-Ресавской школы особый интерес представляет «Книга о писменах» Константина Костенечского. Во-первых, это сочинение передает суть графико-орфографической реформы патриарха Евфимия; во-вторых, оно позволяет понять религиозно-философскую основу орфографии Тырновско-Ресавской школы О Константине и ею «Книге о писменах» уже шла речь в §24 и 26 при обсуждении фидеистического отношения к письму.. Болгарский книжник Константин Костенечский был, по характеристике И.В. Ягича, «фанатическим приверженцем Евфимиевой реформы и образцов». Стремясь внедрить нормы Тырновской школы в сербские скриптории и училища, Константин обличает «погрешающих» в письме и показывает, как надо писать в согласии с Евфимием (который для Константина «великий художник славянских писмен»).

«Книга о писменах» особенно интересна тем, что здесь на ряде конкретных и ярких примеров можно наблюдать феномен неконвенционального отношения к знаку, т.е. сближения или отождествления знака с теми сущностями, которые он обозначает (о неконвенциональной трактовке знака см. §13). Константин прямо связывает «уклонение» в ересь с неверным написанием слов. При этом он семантизирует (наделяет значением) буквенные знаки: отождествляет смешение букв (например, Т и «фита», Ф и 0, Е и «ять» и др.) Кириллические буквы в приведенных парах в церковнославянской письменности XIV-XV вв. уже смешивались, при этом вторые из названных букв, т е. «фита» и «ять», частично уже утрачивались. Реформа Евфимия стремилась их реставрировать. и смешение тех далеких смыслов, которые могут быть связаны с разным написанием. Вот он сопоставляет поморфемные переводы с греческого слов, которые различаются одной буквой: ТИМО0ЕИ - это `чьтыи Бога', а 0ИМО0ЕИ означает `яростей Бога'; ОТ МАТЕА - это `от суетна', а ОТ МАТ0ЕА значит `от Матфея'. И далее очевидные различия смыслов Константин объясняет не просто неверным употреблением букв, но готов видеть соответствующие значения в самих этих буквах (подробно см.: Мечковская, Супрун, 1991). Правописание он считает самой важной стороной книжного дела, а орфографические «погрешения» - большим злом, чем лексические неточности или ошибки в переводе. Правильному употреблению букв придается вероисповедное значение.

Своеобразие тырновской концепции письма имеет свои богословские истоки. Константин, как и Евфимий Тырновский, был близок к исихазму, развивавшему учение Плотина о «едином» и «сущем». В учении исихаста св. Григория Паламы (1296-1359), «завершителя мистико-аскетических традиций Византии» (Аверинцев, 1977, 300), было найдено богословское преодоление дуализма чувственного и умопостигаемого, материи и духа.

Тезис исихастов о единстве слова и сущности многое определил в филологической практике «греко-славянского» мира. С исихазмом связаны такие черты Тырновской школы, как обостренное внимание к начертательной (почерковой, графико-орфографической) стороне письма, в Славии беспрецедентное и никогда впоследствии не достигавшее такой силы. Исихазм, далее, сказался в буквализме переводов и связанном с ним пристрастии к калькам; в особой изобразительности письма, которая пронизывает все уровни текста - от метафоричности и символизма стиля «плетения словес» до образного осмысления рисунка букв и «стремления создавать из письменного произведения своеобразную икону, произведение для поклонения, превращать литературное произведение в молитвенный текст» (Лихачев, 1960, 113-114).

«Книжная справа» в Московской Руси. Реформа патриарха Никона и раскол Русской Православной церкви (вторая половина XVII в.)

Исправление церковных книг на Руси велось, начиная с XIV в. Эта забота диктовалась стремлением укрепить авторитет русского православия и государства, тем самым доказывая себе и миру, что «Москва - третий Рим». Н.И. Толстой так характеризовал ту общественную атмосферу, в которой развивалась «книжная справа»: «Наряду с „устроением церковным“ [принятие нового церковного устава в XIV в. - Н. М.], шло „исправление книжное“, возведенное на Руси в дело первейшего государственного значения, волновавшее впоследствии почти все социальные слои русского народа и послужившее поводом глубоких расслоений и борьбы официальных „никонианцев“ и старообрядцев - „ревнителей святой старины“. Едва ли еще когда-нибудь на Руси филологические вопросы осознавались столь значительными и ставились столь остро» (Толстой, 1988, 146).

Неприкосновенность богослужебных книг охранялась законом. «Стоглав» (свод церковных законов, принятый в 1551 г., содержал 100 глав - отсюда название) обязывал сверять каждую новую книгу с исправным оригиналом и конфисковать неисправные книги. Одно старинное руководство по орфографии заканчивается предостережением: «Зри прещение страшно: аще кто написав книгу и не исправя принесеть на собор, да будет проклят» (цит. по изданию: Ягич, 1885-1895, 722).

Византийский книжник Максим Грек, с почетом приглашенный при Василии III (XVI в.) помочь в переводах церковных книг, по обвинению в их неверном исправлении был признан еретиком, судим, дважды проклят и большую часть жизни провел в монастырских тюрьмах. Один из пунктов обвинения состоял в том, что Максим одно из прошедших времен (аорист) заменил другим прошедшим временем (перфектом). Вину Максима видели в том, что при таком выборе глагольных времен он говорил о Христе как о преходящем, временном, а не как о вечном. Михаил Медоварцев, помощник Максима, правивший текст по Максимовым заметкам на полях, говорил на суде: «Загладил две строки, а вперед гладити посумнелся семи.., не могу заглажывати, дрожь мя великая поймала и ужас на меня напал» Цит по изданию: Судные списки Максима Грека и Исака Собаки. М.: Археографическая комиссия АН СССР, 1971. С. 106.. Эти слова позволяют представить, насколько остро переживал средневековый человек даже невольные искажения священного текста.

Когда справщики патриарха Никона в формуле во имя Отца и Сына и Святага Духа исключили первый союз и (стало во имя Отца, Сына и Святаго духа), то старообрядцы увидели в этом еретическое понимание Св. Троицы: «Тако уже и поют богохульно, Отца Сына сливающе в едино лице (а сие есть савелиевы гнилости вред)» Свиток попа Лазаря «О несогласии самих с собою новых книг и неправых в них дохматех и хулных словах» (цит. по изданию: Субботин, 1878, 213)..

В небольшом изменении вероучительной формулы могли усмотреть глубокий богословский смысл, в синонимической замене - ересь, в нарушении правописания - отход от православия. Все это - проявления характерной для религий Писания неконвенциональной трактовки знака в сакральном тексте.

Разумеется, не все Никоновы изменения в церковных книгах воспринимались как ересь и кощунство, но и относительно терпимые новшества не встречали поддержки. Жалобы низшего духовенства в многочисленных челобитных отражали всеобщую растерянность и нежелание основной массы клира менять обрядность.

Наиболее образованные приверженцы «старой веры» выявили множество случаев непоследовательности и разнобоя в новых книгах. Прежняя вера разрушена, новой не создано - убеждали их челобитные «о несогласии самих с собою новых книг». «У Никона же со ученики многие веры, а не едина. Напечатано у них Служебников до осми выходов, и вси между собою несогласны» (цит. по изданию: Субботин, 1885, 418).

Библейская герменевтика и книгопечатание

Гуманисты, «Гутенбергов пресс» и Библия

Ренессанс и Реформация создали, по выражению С.С. Аверинцева, «более непринужденное отношение к священным текстам» (Аверинцев, 1983[а], 515). Библия, продолжая оставаться священной и вечной книгой книг, стала по-новому, в том числе в чем-то по-светски, актуальной и интересной. Во 2-й половине XV и в XVI вв. происходит расцвет библеистики, связанный с двумя факторами: с филологической активностью европейских гуманистов и с началом книгопечатания.

Гуманизм в узком, историческом, смысле термина (от лат studio humanitatis `изучение человека, гуманитарные занятия') - это европейское культурное движение XV-XVI вв., которое видело в филологическом изучении греко-римской и христианской античности глубоко этический и важный для современников смысл, путь к взаимному пониманию, терпимости и исправлению нравов (см.: Баткин, 1978). Веря в универсальные познавательные и этические возможности слова, гуманизм выступил как своего рода «филология в роли идеологии» (Горфункель, 1981, 8) и поднял культ слова на новую высоту. С гуманизмом связано становление текстологии (критики текста), классической филологии, гебраистики. Гуманистов интересовало разнообразие языков, и они первыми пытались строить генеалогические классификации языков.

Особенно характерно для гуманистов углубленное изучение античности и, как следствие, впервые возникшее понимание дистанции по отношению к прошлому. Гуманисты писали свои сочинения на «возрожденной» латыни, очищенной от средневековых напластований, как бы перенесенной в «золотой век» латинского языка (т.е. во времена Цицерона и Овидия). Поэтому в XIX в. термин гуманизм часто понимался как `латинская образованность'.

Возрождение, гуманизм и Реформация, по-видимому, не могли бы стать тем, чем они стали в культурном развитии человечества, если бы они не «совпали» с техническим открытием, которое со временем преобразовало характер человеческого общения, - с изобретением книгопечатания. Однако в «совпадении» не было случайности: Возрождение и Реформация нуждались в печатном станке. Основным стимулом возникновения книгопечатания были потребности в одновременном, единообразном и быстром тиражировании книг. Создание книгопечатания стало первым шагом человечества на пути к массовой коммуникации. Потребности в массовой книжной продукции были связаны с широкими просветительскими запросами европейского общества в XV в. Вскоре преимущества тиражирования оценила и церковь.