К вопросу о христианской деятельности Константина Философа и Мефодия на Руси

Реферат

К вопросу о христианской деятельности Константина Философа

и Мефодия на Руси

План:

К вопросу о христианской деятельности Константина Философа и Мефодия на Руси

Список литературы

К вопросу о христианской деятельности Константина Философа и Мефодия на Руси

Христианско-просветительская деятельность византийских монахов-миссионеров Константина Философа (в схиме -- Кирилла) и его старшего брата Мефодия в Сирии, Хазарии, Крыму, у моравов и дунайских болгар подробнейшим образом анализировалась в трудах многих исследователей. Неоднократно в трудах историков ставился вопрос и о христианско-миссионерской деятельности этих братьев на Руси. Так, историки церкви В. А. Мацеёвский и Макарий пытались доказать, что Константин Философ и Мефодий были причастны и к христианской пропаганде па Руси. Они ссылались на польского ученого Стредковского, который якобы имел в своем распоряжении весьма древний документ, где говорилось, что Константин и Мефодий во время своего пребывания у моравов и дунайских болгар (т. е. в первой половине 60-х годов IX в.) посылали своих миссионеров и к другим славянским народам, в частности к полякам и русам. На Русь ими был послан миссионер Наврок. К сожалению, авторы не сделали ссылок на источник данной информации. Поэтому из их работ невозможно понять, опубликовано ли где-нибудь открытие Стредковского или он его сделал в устной форме, что собой представлял обнаруженный им документ, к какому времени его следует отнести и насколько ему можно доверить.

О деятельности Константина Философа и Мефодия рассказывается во многих и различных источниках. Наиболее важными из них являются: пространные («Паннонские») и краткие («Проложные») жития этих просветителей, сказание Черноризца Храбра «О письменах», послания и письма римских пан, а также иные документы, изданные папской канцелярией, сведения, сообщаемые папским библиотекарем Анастасией, являвшимся современником «солунских братьев», как называли Константина и Мефодия, жития их учеников -- Климента и Ваума, созданные в X в., так называемые Богемская, Итальянская и Солунская легенды, «Похвальное слово Кириллу и Мефодию», отдельные упоминания в западных средневековых хрониках и трудах средневековых историки» церкви, вроде сочинения Цезаря Барония. Но ни в одном из перечисленных источников не содержится указаний на миссионерскую деятельность Константина и Мефодия на Руси.

Говорится о Константине и Мефодий и в «Повести и ременных лет» под 6406 (898) г. Нестор или кто-то из его редакторов дает вольный пересказ части текста Паннонского жития св. Константина, где сообщается об обстоятельствах создания славянской азбуки и о христианском просвещении» солунскими братьями моравов и дунайских болгар. Создатели летописи также ни словом не обмолвились относительно какой-либо причастности Константина и Мефодия к христианизации Руси, хотя и высоко оцепили создание славянской азбуки, которой в их время (в конце XI -- начале XII в.) пользовались русские и болгары. Таким образом, создатели «Повести временных лет» не признавали Константина и Мефодия в качестве проповедников христианства у славянского населения восточной Европы. Возможно, что им ничего не было известно о миссии Наврока на Русь, возможно, что за этим непризнанием скрывалась какая-то политическая тенденция. Последнее менее вероятно.

Вряд ли миссия Наврока могла иметь место в первые годы после страшного сокрушительного похода русского флота под Константинополь в 860 г. В это время Русь и Византия находились в состоянии войны. Патриарх Фотий, красочно изобразивший в своих беседах осаду русами византийской столицы в 860 г., рисует нападавших закоренелыми язычниками, яростными противниками христиан. Причем Фотий указывал, что нашествие и ярость русов были вызваны суровыми репрессивными мерами, примененными византийскими христианами против их соотечественников: «Тех, которые должны нам нечто малое и незначительное, мы жестоко истязали, наказывали... других за малое бесчеловечно ввергали в рабство».

Маловероятно, чтобы уже в первые годы после этого нашествия русы перестали гневаться на византийцев за причиненные им обиды и притеснения. В пользу этого довода свидетельствует новый поход русского флота на Константинополь в 866 г. В период такой международной напряженности и отчужденности появление христианского миссионера на Руси, посланного византийскими церковными деятелями, представляется невозможным.

Такой же малореальной кажется и посылка Константином и Мефодием своего представителя на Русь в 866 г., когда между Византийской империей и причерноморскими русами наступило примирение и последние обратились в Константинополь с просьбой прислать к ним христианского архиерея. На 865--867 годы приходится разрыв отношений между римским папой и константинопольским патриархом. И во время этого разрыва «солунские братья» (неизвестно, в силу каких причин) вдруг из ставленников византийского императора Михаила III и константинопольского патриарха Фотия превращаются в послушных исполнителей воли римского папы Николая I. Быть может, несколько раньше, когда Константин и Мефодий находились в Моравии, папа Николай I дал им указание послать своих легатов на Русь и в Польшу от имени папской курии, а не от имени константинопольского патриарха, и Наврок являлся представителем не столько «солунских братьев», сколько папского престола, поэтому к нему и отношение на Руси могло быть несколько иным, чем к представителям православной церкви? Но в то время, когда «солунские братья» были в Моравии, у них еще не было учеников, которые были бы посвящены в епископский сан и имели бы право проповедовать христианство у других народов.

Из всего сказанного можно заключить, что версия о присылке Константином Философом и его братом Мефодием своего миссионера на Русь в 60-е годы IX в. выглядит неправдоподобной.

В Паннонском житии св. Мефодия рассказывается об одном случае посылки Мефодием своего посла к языческому князю с предложением принять христианство. Это произошло уже после смерти Константина Философа. «Очень сильный языческий князь, сидящий на Висле, поносил христиан и делал им вред. И, послав к нему, [Мефодий] сказал: «Сын, хорошо бы тебе креститься по сноси воле на своей земле, чтобы не был ты крещен насильно в плену на чужой земле (когда так будет), вспомнишь обо мне». Как и стало».

Но в этом отрывке речь идет лишь об увещевании Мефодием польского князя-язычника, а не о пропаганде христианства среди населения Повисленья. Из отрывка видно также, что князь-язычник не прислушался к совету Мефодия и стал впоследствии христианином только поневоле, «в плену, в чужой земле». Конечно, с подобного рода предложениями, которые больше походят на угрозы, Мефодий и его брат, будучи византийскими дипломатами, могли обращаться и к отдельным русским князьям в начале 60-х годов IX в. Однако такие обращения были не чем иным, как «прощупыванием почвы» для заключения мирного соглашения, заигрыванием с противником, попыткой напугать врага и не имели ничего общего с реальной пропагандой христианства среди населения враждебной страны.

Опираясь на данные Паннонского жития св. Константина, выдающийся русский ученый В.И. Ламапский в начале XX в. выдвинул еще одну гипотезу, согласно которой Кирилл (Константин Философ) являлся первым крестителем русского народа.

В Паннонском житии св. Константина рассказывается о византийской миссии в Хазарию, которая, по расчетам историков, состоялась в 861 -- 862 гг. Согласно житию, хазары прислали к византийскому императору Михаилу III своих послов со словами: «От начала знаем лишь единого бога, который [стоит] над всеми, и ему кланяемся на восток, в остальном держась своих постыдных обычаев. Евреи побуждают нас принять их веру и обычаи, а с другой стороны, сарацины, предлагая мир и дары многие, принуждают нас принять свою веру, говоря: «Наша вера -- лучшая среди всех народов». Из-за этого посылаем к вам... Вашего совета спрашиваем и просим от вас мужа книжного. Если переспорит евреев и сарацин, то примем вашу веру». В ответ на эту просьбу Михаил III послал Константина Философа и его брата Мефодия к хазарскому кагану. В его ставке произошла дискуссия о верах, в которой приняли участие Константин Философ, иудеи, советник кагана, выступавший от лица мусульман. Константин одержал полную победу над своими идеологическими противниками. Несмотря на эту победу, крестилось из хазар всего двести человек, причем из древнерусских текстов можно понять, что принимала христианство «чадь», т. е. люди зависимые, рабы.

В.И. Ламанский представил описанное выше событие совершенно в ином свете. По его мнению, Хазария, упомянутая в житии, вовсе не Хазарский каганат, а Киевская Русь, которая после завоевания ее хазарами носила такое название. Ряд источников, начиная с Вертинских анналов и кончая «Словом о законе и благодати» митрополита Илариона, называет некоторых русских правителей «каганами». Этот термин, по-видимому, указывал на сосредоточение в одних руках высшей светской и высшей духовной власти (некоторые русские великие князья-язычники выступали и в роли верховных жрецов, а православные князья -- в роли глав русской православной церкви). Ламанский, основываясь на данной терминологии, предлагает считать хазарского кагана русским каганом, стоявшим во главе Киевского государства. Ламанский, уверенный, что в IX в. русы совершили только один поход против Византийской империи -- в 860 г.-- и он оказался неудачным, увязывает его с «Окружным посланием» патриарха Фотия и другими свидетельствами византийских авторов, где речь идет о присылке русами в Константинополь своего посольства с просьбой о крещении. Так хазарские послы у него превращаются в русских, а «солунские братья» едут не в низовья Волги и далее на Северный Кавказ, а в Среднее Поднепровье. Там, в Киеве, в 861 г. Константин Философ и выступает с речью перед русским каганом и его окружением. Ламанский объясняет выбор Михаилом III Константина Философа для поездки на Русь тем обстоятельством, что Константин знал славянский язык. Для поездки же в истинную Хазарию, по мнению историка, знания славянского языка не требовалось.

«Память о св. Кирилле, -- писал В.И. Ламанский,-- сохранилась в Киеве в предании о беседах Константина Философа, но летописец не догадался, что св. Кирилл, просветитель славян, и Константин Философ -- одно лицо».

Для доказательства своей правоты В.И. Ламанский использовал греческое сказание о крещении князя Владимира и Руси. В нем говорилось о том, что русским народом долгое время управляли «многие и великие начальники». Одним из этих начальников был Владимир, который отличался великим умом. Он весьма удивлялся тому, что подчиненные ему люди исповедовали различные веры: «...одни лобызали и чтили (веру) евреев как величайшую и древнюю, а другие ублажали веру персов и к ней прилеплялись, и другие веру сирийцев, и иные перу агарян; и было во всех сих величайшее смешение и любопрение об их учении и вере». Владимир призвал к себе умных людей и спросил их, что следует делать в данном положении. Умные люди ответили ему, что «во всей вселенной два суть места пренаилучшие, из которых одно называется Римом, а другое Константинополем», и только в этих двух местах можно найти «истинное и правое богопочитание». Владимир решил испытать и «римскую», и «константинопольскую» веру, выбрал из своих приближенных четырех разумных мужей и послал их в Рим, «чтобы исследовали и обозрели там все и хорошо изучили их богопочитание». Выполнив поручение, посланцы вернулись домой, расхвалили католическую веру и стали настаивать на ее принятии. Но разумные князья, окружавшие Владимира, посоветовали ему послать тех же мужей в Константинополь для проведения розыска о другой вере. Посланцы с большим трудом добрались до византийской столицы и явились на прием «к содержавшему тогда скипетр римский, разумею, -- Василию из Македонии». Они сообщили ему причину своего прибытия в империю. По приказу императора приставленные к мужам Владимира люди показали россам все «достойное зрения». Увиденное поразило посланцев. Они почувствовали преимущество православной веры над католической. Дело дошло до того, что во время службы россам пригрезились ангелы, парящие в соборе. Вернувшись на Русь к Владимиру, посланцы заявили ему: «Не отрицаем, что великое нечто и славное мы видели прежде в Риме, все же виденное [нами] в Константинополе поражает ум человеческий». Тогда Владимир снова посылает своих послов в Константинополь к императору, на этот раз -- «просить архиерея, чтобы тьмочисленный там народ научил и крестил, -- содержал же тогда скипетр римский Василий из Македонии». Император исполняет просьбу Владимира. Он посылает росам «некого архиерея, славного благочестием и добродетелью, и с ним двух мужей -- Кирилла и Афанасия, также добродетельных и весьма разумных и мудрых, которые были исполнены не только знания божественного писания, но хорошо научены были и внешней мудрости, как достаточно свидетельствуют об этом изобретенные ими письмена. Они отправились туда, всех научили и крестили и привели к благочестию христиан. Видя же, что народ этот совершенно варварский и невежественный, названные ученые мужи не находили возможности научить их двадцати четырем письменам (буквам. -- О.Р.) эллинским, посему... начертали им и научили их тридцати пяти письменам». Далее в сказании перечисляются совсем не славянские буквы. Затем следует довольно точный пересказ известия Константина Багрянородного о чуде с несгоревшим евангелием и о крещении русов.

Вот это-то сказание В.И. Ламанский и считал важным подтверждением того, что в Византии долго жило предание об участии Константина Философа в крещении Руси в 861 г. Кирилл и Афанасий, якобы создавшие письмена, пилились на самом деле Константином и Мефодием, посланными к русскому кагану в Киев. А после того, как моравский князь Ростислав узнал об успешном обращении в христианство русов в Хазарской провинции, он в свою очередь попросил Михаила Ш прислать учителей, которые бы предоставили в распоряжение моравов азбуку, изобретенную Константином Философом для малоазиатских славян.

Против всех построений В.И. Ламанского выступил Е.Е. Голубинский. Он верно подметил, что земля полян ни по каким источникам не проходит как часть Хазарии. Исследователь отрицательно отнесся и к «Обстоятельному повествованию о том, как крестился народ росов», заявив, что это сказание не имеет «никакого исторического значения». Однако несмотря на солидную критику Голубинского, гипотеза Ламанского получила поддержку и даже развитие в трудах отдельных ученых.

А.В. Карташев, признавая, что Константин Философ и составе византийской миссии ходил в ставку хазарского кагана, располагавшуюся на территории Северного Кавказа, в то же время заявлял, что это не исключает его путешествия в русскую часть Хазарии к тем самым русам, которые еще совсем недавно нападали на византийцев, «а сейчас слали к ним послов, ища мира и даже единоверия». Константин Философ выступал «как славянский миссионер, в руках которого уже был свой перевод евангелия и псалтыря на славянский язык». Карташев для подтверждения своих выводов привлек и некоторые новые документы. Так, он заметил, что в датируемом XV веком прологе из библиотеки Спасо-Прилуцкого монастыря под Вологдой под 11 апреля записано: «...преподобнаго отца нашего епископа Моравьска, оучителя русьскаго... Кирил же умолил брата своего Мефедь итти с собою (в Хазарию. -- А.В. Карташев), яко умеяше язык словеньск». На основании этой записи он сделал вывод: Мефодий создал русскую епархию в 861--862 гг. и был первым русским епископом, а уже потом он стал епископом моравским. Датировать появление первой русской православной церковной организации следует 861 -- 862 годами. Историк привлек и еще один текст, якобы свидетельствующий о пребывании на Руси Константина Философа: Житийный отрывок сборника XV в. № 450 Новгородской Софийской библиотеки. Там на листе 240 имеется следующая запись: «Сих же стихов (т. е. еврейского и самаритянского письма.-- А.В. Карташев) никто же мог протлъковати, но пртлъкова иже древле приходи в Русь философ учити Владимира, ему же имя Кирилл».

Встретила поддержку гипотеза В.И. Ламанского и у А.С. Львова. Он отметил поездку Константина Философа к хазарам в 860 -- 861 гг. А. С. Львов считал, что византийская миссия, была послана по настоянию патриарха Фотия, после внезапного нападения русского флота па Константинополь. Последний выдвинул своеобразную доктрину: «Народу возлюбленному и богоизбранному (грекам. -- А.С. Львов) не должно надеяться па крепость рук своих, величаться силою мышц своих, опираться на запасные оружия, а надобно овладевать... и господствовать над ними (т. е. русскими. -- А.С. Львов) с помощью всевышнего». Автор считает, что Константин Философ выполнил поставленную перед ним патриархом задачу, добившись от «русского кагана» согласия на обращение в христианство «до 200 чадий». Львов утверждал, что о том же самом событии речь идет и в «Окружном послании» Фотия. «Это вместе с данными ЖК (Пашюнского жития св. Константина Философа. -- О.Р.) является достовернейшим свидетельством, что христианство стало религией части русских еще в начале 60-х годов IX столетия».

С распространением христианства у русов связывал хазарскую миссию Константина Философа и Ю.Ю. Свидерский.

М.В. Левченко хотя и не выступал прямо в защиту концепции В.И. Ламанского, однако также пытался тесно связать с хазарской миссией Константина и Мефодия крещение Руси при Фотии и Игнатии. Он выразил умеренность в том, что византийская дипломатия должна была отреагировать на русский поход 860 г. к стенам Константинополя, чтобы не допустить повторения подобного рода инцидентов, сделать плавание по Черному морю византийских судов безопасным. «Нет сомнения, -- писал он, -- что византийские миссионеры, которые были агентами византийского правительства, после похода 860 г, появились и на Руси. Не случайно византийское правительство в 860 г. спешно отправляет дипломатическую миссию к хазарам. Не случайно в составе этой миссии оказались знаменитые Константин Философ с братом Мефодием, прибывшие в Крым в конце декабря 860 г. или и начале января 861 г., как это видно из «Слова об обретении мощей св. Климента» и из показанной в нем даты... Эта миссионерская деятельность византийцев не была безуспешной. Византийские источники отмечают крещение Руси при патриархах Фотии и Игнатии...»

Однако были и противники гипотезы В.И. Ламанского. С.Б. Бернштейн отмечал: «Написанное зло и остроумно сочинение Ламанского больше напоминает литературный памфлет, нежели строгое текстологическое исследование. Автор бездоказательно отвергает многие принятые в науке положения, сам же выдвигает в ряде случаев фантастические гипотезы... Имя известного ученого защитило его от критики...»

М.И. Артамонов также отвергал концепцию В.И. Ламанского. Цель византийской миссии в Хазарию он видел в попытке империи стабилизировать положение христиан в каганате, пошатнувшееся после принятия хазарской верхушкой иудейской религии, в восстановлении православной христианской церковной организации в Крыму и на Тамани, вооружении «хазарских христиан аргументами для борьбы с иудейской пропагандой». Он считал, что во время своей поездки в Хазарский каганат Константин и Мефодий не были еще «славянскими просветителями», и только случайная находка в Херсонесе богослужебных книг на русском языке предопределила, по-видимому, их дальнейшую просветительскую деятельность у славян.

Какой же характер в действительности носила миссия Константина и Мефодия в Хазарию? Были ли они в начале 60-х годов IX в. на Нижней Волге и Северном Кавказе или в Киеве у приднепровских русов? Решали ли они во время этой поездки проблему христианизации славян в хазарских провинциях? Повлияла ли их поездка на христианизацию русов Причерноморья и Приднепровья при патриархах Фотии и Игнатии?

Прежде всего, приведем очень важное замечание С.А. Плетневой: «Хотя в житии и написано, что Константин победил раввина и кадия, каган почему-то не переменил религии. В арабских источниках и в письме Иосифа (хазарского царя. -- О.Р.) подробно рассказывается об этом споре. Хитрый раввин сумел стравить своих противников, поставить их в невыгодное положение и тем самым победить обоих, убедив кагана в истинности и благородстве своей религии. Константин вернулся домой ни с чем».

Получается, что поездка Константина и Мефодия к хазарскому (а не к русскому!) кагану не является выдумкой авторов паннонских житий. Она подтверждается и другими источниками. Видимо, М.И. Артамонов был прав, когда указывал на попытку Византии с помощью этой миссии возродить христианство на территории каганата. Но, возможно, что этим не ограничивались задачи посольства. Вполне вероятно, что византийцы стремились заключить с хазарским каганом соглашение о сдерживании хазарами русской экспансии, направленной против Ромейской державы. Не случайно в последующие пять лет источники не сообщают ни о каких серьезных враждебных актах русов, нацеленных на Византию.

В.И. Ламанский и его последователи в своих построениях исходили из неверной посылки, что поход русов против Византии был только один -- в 860 г., а потому и неправомерно связывали с ним известие о крещении русов, которое содержит «Окружное послание» патриарха Фотия. Между тем русы попросили крещения не после удачного похода 860 г., а после неудачного предприятия 866 г. Эта ошибка предопределила все последующие рассуждения этих ученых.

Напрасно В.И. Ламанский и А.В. Карташев акцентировали свое внимание на знании Константином и Мефодием славянского языка, который якобы мог быть использован только для обращения в христианство славян во время хазарской миссии. С этим положением трудно согласиться. М.В. Левченко верно заметил: часто византийские миссионеры являлись и разведчиками. Знание «солунскими братьями» славянского языка давало им возможность лучше ознакомиться с обстановкой и настроениями в Хазарском каганате. Источником информации им могли послужить славянские купцы, а также славяне-рабы, которых в Хазарии в те времена было немало, -- ведь в 60-е годы IX столетия целый ряд восточнославянских областей находился под хазарским игом. Не исключено, что среди 200 человек -- «чадий», крестившихся под влиянием христианской пропаганды Константина Философа, были и славяне. Среди славян Константину и Мефодию было легче вести агитацию -- не мешал языковой барьер. Славянам-рабам незачем было придерживаться язычества, так как, согласно языческим представлениям, рабы и на том свете» оставались рабами. Христианская религия, напротив, открывала перед ними радужные перспективы в отношении «потустороннего мира». Однако никаких подтверждений этому предположению в источниках мы не найдем.

Имя греческого миссионера, выступавшего в Киеве с речью, возвышавшей христианство православного образа и принижавшей иные религиозные учения, не дает основания для отождествления этого проповедника с Константином Философом. Более того, оно свидетельствует против гипотезы В.И. Ламанского и его последователей. Ведь Константин Философ получил имя Кирилл только перед смертью, после пострижения в схиму. Если бы византийский миссионер, выступавший в Киеве, был Константином Философом, как это утверждали Ламанский и другие историки, русские летописцы назвали бы его Константином, а не Кириллом.

Автор «Обстоятельного повествования о том, как крестился народ росов» показывает свое полное незнание славянского язычества, господствовавшего на Руси до принятия христианства. В сказании русы представлены нелепым народом, не имеющим собственного вероучения и заимствующим религиозные воззрения у жителей других стран.

Рассказ об изобретении византийскими миссионерами славянской письменности и насаждении этой письменности на Руси некими Кириллом и Афанасием разительно отличается от тех, которые содержат паннонские жития св. Константина и св. Мефодия, а также от свидетельства Черноризца Храбра. Создается впечатление, что автор был знаком с обстоятельствами создания славянской азбуки только понаслышке, а потому и перепутал имена изобретателей букв и сами буквы.

Свидетельство Константина Багрянородного подано автором сказания с большими купюрами. Практически он использовал из него только фрагмент о чуде с евангелием. Ни словом не упоминает он о причинах, вынудивших Василия I Македонянина добиваться дружбы с русами, покупать у них мир с помощью дорогостоящих подарков.

Сказание носит ярко выраженный прогреческий и антирусский характер. Если византийцы в нем представлены людьми смышлеными, изобретательными и добродетельными, то русы -- диким, варварским, невежественным народом, который не может даже усвоить 24 буквы греческого алфавита, поэтому талантливым византийцам приходится специально для них выдумывать «лишние» 11 букв. Высокомерный тон произведения выдает его автора -- истого представителя византийского правящего класса. Он с презрением относится к другим народам, и, хотя признает церковный авторитет Рима, прямо заявляет, что католическая обрядность не может тягаться с византийской.

Для кого и для чего было создано это сказание?

Ясно, что оно не было рассчитано на русов. Более подходило данное сказание для внутренней пропаганды. Оно возвышало греков и принижало русских, а потому могло быть использовано для натравливания населения империи на северного соседа во время кризисных ситуаций в русско-византийских отношениях.

Естественно, что эта фальшивка не может служить в качестве источника по истории Руси, и опираться на нее, как это делал В.И. Ламанский, при решении вопроса о роли Константина Философа и Мефодия в обращении русов в христианство нельзя.

Оба документа, приведенные В.А. Карташевым, также не содержат в себе фактов, которые бы подтверждали гипотезу о насаждении на Руси христианства «солунскими братьями». Именование Мефодия «учителем русским» в прологе Спасо-Прилуцкого монастыря вовсе не означает, что Мефодий являлся первым русским епископом. Он, конечно, мог считаться учителем русского народа, поскольку перевел на славянский язык многие богослужебные книги, которыми впоследствии пользовались русские. Что же касается Кирилла философа, якобы приходившего на Русь учить Владимира Святославича христианской вере (о чем имеется запись не только в сборнике № 450 Новгородской Софийской библиотеки, но и в ряде летописей), то нельзя исключить того, что такой греческий философ действительно жил в X в. и спустя 100 с лишним лет после смерти изобретателя славянской азбуки приходил в Киев и обучал великого русского князя основам христианства.

Остальные замечания В.А. Карташева, а также аргументацию А.С. Львова нельзя признать удовлетворительными. Они не базируются на фактическом материале.

Вызывает возражение и категорическое утверждение М.В. Левченко о приходе византийских миссионеров на Русь сразу после осады Константинополя в 860 г. Этот приход не зафиксирован в источниках и не мог быть осуществлен в то время, когда русско-византийские отношения были накалены.

Очень интересное замечание но поводу «свидетельств» источников о насаждении христианства на Руси и в Моравии «солунскими братьями» сделал А.Г. Кузьмин. Он писал: «В позднейших хрониках русские считаются просветителями славян... Польский аноним, автор XV в.... указывал на то, что у западных славян, крещенных но греческому образцу, священнослужителями были русские. Самого Мефодия чешская хроника Далимила начала XIV в. называет «русином»: «Тот арцибискуп русин беша, месу словенску служеше». «Русин» в данном случае, очевидно, предполагает не этническую принадлежность, а исповедуемое им христианство».

А.Г. Кузьмин несомненно прав. К XIV в. Византийская империя прекратила свое существование как единое самостоятельное государство. Большинство из принадлежавших ей ранее территорий подпало под власть «латынян» -- французских рыцарей, венецианцев, генуэзцев, каталонцев. Православие стало ассоциироваться главным образом с русскими. Отсюда и вытекает заявление Далимила, считавшего, что христианин православного толка равен русскому человеку.

После рассмотрения материалов, якобы свидетельствующих о насаждении христианства на Руси Константином Философом и Мефодием, мы вынуждены сделать вывод: на сегодняшний день не известны документы, в которых бы говорилось о посещении Киевского государства «солунскими братьями» и о распространении христианства посланными ими миссионерами в землях восточных славян.

Список литературы:

Рапов О.М. Русская Церковь в IX - первой трети XII в. Принятие христианства. - М.: Высш. Шк., 1988г. - 416 с.