"Мой смартфон всегда со мной": медикопсихологический дискурс о пользовании средствами мобильной связи. Сообщение 2

Размещено на http://www.allbest.ru/

Размещено на http://www.allbest.ru/

Чувашский государственный университет имени И.Н. Ульянова

Психиатрическая клиническая больница №1 имени Н.А. Алексеева

«Мой смартфон всегда со мной»: медикопсихологический дискурс о пользовании средствами мобильной связи. Сообщение 2

Николаев Е.Л.

Кулыгина М.А.

г. Чебоксары

г. Москва

Аннотация

Интенсивное использование смартфонов сопровождается появлением новых психосоциальных феноменов, негативно влияющих на здоровье и благополучие человека. Описывается целый ряд таких состояний. Выраженные проявления синдромов фантомной вибрации и фантомного звонка связаны с клиническими признаками тревоги и депрессии. Номофобия (страх остаться без мобильного устройства или без контакта с ним) рассматривается как манифестация формирующегося тревожного расстройства или зависимого от смартфона поведения. Селфитис (навязчивое стремление фотографировать самого себя и размещать снимки в социальных сетях) ведет к нарушениям в эмоциональной сфере и искажениям самовосприятия, что, в свою очередь, чревато высоким риском травм и смертельных случаев. Кибербуллинг как явление намеренно повторяющегося причинения вреда человеку посредством общения в виртуальной среде представляет явную опасность для молодого поколения, в том числе из - за высокого риска суицидальности. В заключении даны профилактические рекомендации по снижению возможного вреда от негативных воздействий современных средств мобильной связи на физическое и психическое здоровье и благополучие пользователя.

Ключевые слова: смартфоны, средства мобильной связи, социальные сети, синдром фантомной вибрации, синдром фантомного звонка, номофобия, зависимое поведение, селфитис, кибербуллинг.

Abstract

«My Smartphone is Following Me»: Medical and Psychological Discourse of using Mobile Communication Devices. Part 2

Nikolaev E., Kulygina M.

Chuvash State University named after Ulianov, Cheboksary, Russia

Mental Clinic №1 named after Alekseev, Moscow, Russia

Heavy use of smartphones is accompanied by the list of new psychosocial phenomena that are unfavorably associated with a person's health and well-being. The whole spectrum of such conditions is presented here. Expressed manifestations of phantom ringing and phantom vibration syndromes, which are sensory or auditory hallucinations of sensing or hearing a phone signal when there is really none, are associated with the clinical symptoms of anxiety and depression. Nomophobia (fear of staying without a mobile device or without access to it) is regarded as the manifestation of the growing anxiety disorder or the addictive smartphone behavior. apart from being harmful to health, the behavior of those dependent on smartphone or social networks can have negative social consequences (decrease of working efficiency, risk of accidents). Selfitis is an obsessive urge to take photos of oneself and share them on social media, which leads to emotional disorders, depreciated self-attractiveness, high risk of injuries and fatalities. Cyberbullying, as a phenomenon of harming a person repeatedly by means of communication electronic devices, is obviously dangerous for the children's health and well-being due to its association with suicidality. The conclusion gives prophylactic recommendations on reducing the harmful effects of modern mobile communication devices on mental health of their users.

Keywords: smartphones; mobile communication devices; social media; phantom vibration syndrome; phantom call syndrome; nomophobia; addictive behavior; selfitis; cyberbullying.

Основная часть

Психосоциальные последствия использования средств мобильной связи человеком

Продолжая тему влияния на человека современных средств мобильной связи, следует иметь в виду, что оно, будучи комплексным, не ограничивается пагубным воздействием на физическое здоровье электромагнитного излучения. Пристальное внимание исследователей обращено на негативные последствия интенсивного использования смартфонов, включая их многообразные функции и приложения, для психического здоровья, психологического благополучия и социального функционирования самих пользователей. Сегодня смартфоны - это и мобильный телефон, и персональный компьютер одновременно, что позволяет его владельцу звонить, посылать сообщения, «бороздить просторы» интернета, следить за новостями, отправлять электронную почту, делать фотоснимки и видео, пересылать и делиться ими, играть в игры, состоять в сетевых сообществах и пр. [1]. Чрезмерное взаимодействие посредством смартфона с киберпространством не только отчуждает человека от реальной жизни, но и способствует возникновению у него специфических социальных и психических нарушений, которые могут быть обобщены понятием «киберсиндром» [2]. Ниже представлено более подробное описание психосоциальных феноменов, негативно связанных со здоровьем и благополучием человека, наиболее часто встречающихся при интенсивном пользовании современными мобильными технологиями.

Галлюцинаторные феномены. К разряду таких явлений относятся синдром фантомной вибрации (СФВ) и синдром фантомного звонка (СФЗ), которые с психопатологической точки зрения представляют собой соответственно сенсорные или слуховые галлюцинации о поступлении сигнала с устройства, возникающие у владельцев мобильного телефона в момент, когда он не вибрирует (СФВ) или не звонит (СФЗ) [3, 4]. Феномен фантомной вибрации и фантомного звонка имеет в английском языке и другие обозначения: ringxiety (от «ringtone» - рингтон, или звук звонка на сотовом телефоне, и «anxiety» - тревога, беспокойство), fauxcellarm (от «faux» - ложный, искусственный и «alarm» - тревога), phonetom (от «phone» - телефон и «phantom» - призрак, иллюзия, фантом) [2].

Галлюцинации в виде ложного осязательного или слухового восприятия несуществующей вибрации или звонка мобильного телефона широко встречаются среди населения в целом [4]. По данным различных исследований, показатель их распространенности колеблется для СФВ от 54,3% [5] до 78,1% [4], для СФЗ от 27,4% [4] до 66,0% [6]. Распространенность СФВ выше среди женщин, СФЗ - среди мужчин [5]. Распространенность ложных звонков не связана с возрастом, профессией пользователя, положением телефона, продолжительностью и способом пользования им [7], тогда как проявления фантомных вибраций имеют непосредственное отношение к роду профессиональных занятий, расположению мобильного устройства, количеству часов пользования и более частому использованию устройства в вибрационном режиме [3].

Уровень распространенности фантомных синдромов не является стабильным показателем. Его динамика может отражать выраженность стрессовой нагрузки на рабочем месте. К примеру, если в начале прохождения интернатуры молодыми врачами СФВ встречается у 78,1% из них, то в течение третьего и шестого месяцев стажировки он начинает затрагивать уже 95,9% и 93,2% специалистов соответственно. К двенадцатому месяцу распространенность СВФ возвращается к 80,8% и снижается до 50,0% через 2 недели после окончания интернатуры. Базовая распространенность СФЗ составляет 27,4%. Она увеличивается до 84,9%, 87,7% и 86,3% в третий, шестой и двенадцатый месяцы стажировки соответственно, снижаясь до 54,2% через 2 недели после завершения интернатуры [8].

Нерезко выраженные СФВ и СФЗ могут рассматриваться в качестве предикторов психологического стресса и профессионального выгорания [9]. При этом уровень стресса ниже у тех, кто не ощущает фантомных проявлений [6], а выраженность стресса не обязательно сопряжена с проблемным пользованием мобильным телефоном [10]. Также не отмечены положительные корреляции между нестойкими проявлениями СФВ и СФЗ и уровнями тревоги и депрессии [8].

Несмотря на то что описанные фантомные синдромы в целом можно рассматривать как проявления нормальной деятельности мозга [8], а подавляющее большинство пользователей, имеющих СФВ и СФЗ, не испытывают по этому поводу большого беспокойства [11], пользователи с клинически выраженными проявлениями СФВ и СФЗ имеют более высокий уровень субъективной и соматической тревоги и соматических проявлений депрессии. Пользователи с тяжелыми проявлениями СФЗ имеют более выраженные когнитивные и аффективные проявления депрессии [4].

Номофобия. На этапе разработки пятой версии Диагностического и статистического руководства по психическим расстройствам DSM-5 специалисты предлагали включить номофобию в перечень психических расстройств как новую специфическую фобию [12]. Несмотря на то что это предложение не было принято, данный психосоциальный феномен продолжает вызывать живой интерес у исследователей. Само наименование понятия происходит от английской слоговой аббревиатуры «nomophobia» (от «no mobile phone phobia» - фобия отсутствия мобильного телефона). Номофобия обозначает состояние страха остаться без мобильного устройства или за пределами контакта с мобильным телефоном, возникающее у его пользователя [13].

Исследования студенческой популяции как социальной группы, максимально вовлеченной в использование современных мобильных технологий, показывают, что признаки номофобии определяются в минимальном случае у каждого пятого (24,12%) [14], в максимальном - у двух из пяти (42,6%) пользователей [15]. В зависимости от выраженности симптомов легкая номофобия обнаруживается у 17,9% студентов, умеренная - у 60%, тяжелая - у 22,1%. Среди мужчин 56,06% имеют умеренную и 24,24% тяжелую номофобию, в то время как у женщин умеренная и тяжелая номофобии встречаются в 63,25% и 20,25% случаев соответственно [15]. Пол и продолжительность владения смартфоном влияют на номофобное поведение молодых людей, тогда как в случае пользования мобильным телефоном возраст пользователя и продолжительность владения не оказывают такого влияния [15].

В случае наличия в проявлениях номофобии признаков специфической тревоги и беспокойства, связанных с мобильными устройствами, тревожные нарушения у пользователей смартфонами могут также характеризоваться следующими поведенческими проявлениями: СФВ (61,6%) и СФЗ (66,0%); страхом утраты телефона в результате потери или кражи (64,8%); постоянной немотивированной проверкой наличия пропущенных звонков и текстовых сообщений (62,3%); высоким интересом к новинкам в области мобильных технологий с необоснованно частой покупкой более современного телефона (31,0%). Выраженность этих симптомов положительно коррелирует с уровнем стресса и не коррелирует с полом и возрастом пользователя [6].

В сравнительных исследованиях установлены различия в уровне номофобии у населения соседних стран. Так, показатели номофобии в целом выше среди населения Португалии, чем жителей Испании, что соотносится с тем, что португальцы проявляют большую потребность в установлении мгновенных контактов для общения со своей семьей и друзьями, чем испанцы [16].

Особо изучается вопрос представленности номофобии в различных группах медицинских работников и студентов [13, 14, 16]. Считается, что чрезмерное использование смартфонов в клинической практике может отвлекать от повседневных обязанностей, снижать качество медицинской помощи и ставить под угрозу безопасность пациентов.

В связи с этим результаты, свидетельствующие о том, что уровень номофобии среди будущих медицинских сестер выше, чем в среднем среди населения [16], вызывают особую тревогу.

Изучение психологических механизмов формирования данного феномена рождает предположение, что номофобия сопровождается усилением стресса у пользователя за счет нарастания у него ощущения социальной угрозы, которая определяется спецификой оценки пользователем своей ситуации в отсутствие телефона. Негативный эффект пребывания без телефона меньше в ситуации, которая воспринимается как более определенная и управляемая, т.е. когда пользователь знает, как долго он не сможет пользоваться своим телефоном и как будет контролировать текущую ситуацию [17]. Стремление к сотрудничеству как личностная характеристика пользователей значительно снижает уровень номофобии, в том числе за счет меньшей зависимости от мобильного телефона. Другая личностная черта - зависимость от вознаграждения - положительно связана с номофобией, т.к. в этом случае легче формируется привязанность к мобильному телефону как источнику положительного подкрепления и, соответственно, уменьшается самоконтроль [18].

Итак, номофобия непосредственно не угрожает здоровью человека, но оказывает существенное влияние на его повседневную жизнь [19]. Наряду с этим номофобия рассматривается как манифестное состояние, которое может служить признаком тревожного расстройства [20] или зависимого от смартфона поведения, речь о котором пойдет далее.

Зависимое поведение. Формирование зависимости от мобильного телефона (смартфона) описано многими исследователями, хотя разные ученые выделяют данное патологическое состояние, опираясь на различные критерии [21]. До сих пор не устранена концептуальная неопределенность в отношении понятия зависимости от мобильных телефонов, а также ее диагностических критериев [21,22]. Если одни исследователи предлагают оценивать зависимость от персонального компьютера, интернета и мобильных средств доступа к нему на основе психологических и наркологических критериев зависимости с выделением отдельной клинико-нозологической формы [23], то другие ученые занимают противоположную позицию, считая, что зависимость - это психическое расстройство с серьезными последствиями для физического и психологического здоровья. Избыточное пользование смартфоном, по их мнению, может быть формально похоже на зависимость с точки зрения частоты использования, утраты контроля импульсов и негативных последствий, но это не означает, что его следует рассматривать как отдельную форму зависимости [24].

Распространенность зависимости от мобильного телефона колеблется от 0 до 38% с учетом используемых диагностических критериев и характеристик изучаемой популяции, при этом распространенность зависимости от смартфонов составляет 29,8% (30,3% у мужчин и 29,3% у женщин) [25]. Наиболее часто зависимость от мобильного телефона наблюдается у молодых лиц, преимущественно женского пола [21]. Зависимость от смартфона у студентов коррелирует с обучением на младших курсах, более ранним возрастом начала пользования смартфоном, избыточным пользованием им в будний день, преимущественно в целях развлечения, а не для связи с членами семьи [26]. Парадоксально, но самоатрибуция зависимости от мобильного телефона по самоотчетам превышает показатели распространенности, полученные в исследованиях экспертами [25], т.е. субъективное ощущение привязанности к смартфону превышает реальное положение дел.

Факторами, связанными с зависимостью от смартфонов у студентов мужского пола, являются использование игровых приложений, беспокойство и плохое качество сна. Среди коррелирующих факторов у студентов женского пола на первое место выходят использование мультимедийных приложений, общение в социальных сетях, депрессивное состояние, беспокойство и плохое качество сна [25]. Описано существование достоверной связи между интернет-зависимостью и зависимостью от смартфона [27].

Вместе с тем личность пользователя, зависимого от мобильного телефона, имеет определенные черты, отличающие ее от личности пользователя, зависимого от интернета [21]. Проблемное пользование мобильными телефонами и смартфонами связано с уровнем стресса и самооценкой [28], с такими личностными характеристиками, как экстраверсия, нейротизм, импульсивность, самоидентификация и само - восприятие [21]. Черта личности, наиболее последовательно связанная с зависимостью от мобильного телефона, - низкая самооценка, хотя экстраверсия связана с более интенсивным использованием телефона.

Женщины с низкой самооценкой являются наиболее уязвимой группой [25]. Зависимость от смартфона также коррелирует с выраженностью черт личности типа А (потребность в достижении успеха, соперничество, повышенная ответственность, раздражительность) [26]. Зависимость от смартфона у подростков в значительной степени коррелирует с семейной дисфункцией (насилием в семье или зависимостью у родителей). Протективными факторами в этом случае выступают более высокий уровень самоконтроля подростка и способность поддержания дружеских отношений [29].

Несмотря на то что зависимое поведение не является клинически признанным заболеванием, более трети студентов в системе высшего образования отмечают негативные для себя последствия пользования смартфонами - 35,9% чувствуют себя уставшими в дневное время из-за позднего засыпания по этой причине, 38,1% признают снижение качества сна, а 35,8% спят менее 4 часов в день из-за пользования смартфоном [26]. Симптомы нарушения сна, тревоги, стресса, депрессии, сопряженные с проблемным пользованием интернетом, в свою очередь, связаны с проблемным пользованием мобильным телефоном. Вдобавок в исследованиях установлена взаимосвязь между проблемным использованием мобильных телефонов и регулярным потреблением табака и алкоголя [21]. Проблемное пользование смартфоном достоверно связано с психопатологическими симптомами депрессии и тревоги [26,

28]. Большему риску депрессии в связи с пользованием смартфонами подвержены молодые люди с более низким уровнем образования [30].

Вдобавок ко всему зависимое от мобильных телефонов и смартфонов поведение приводит к негативным социальным последствиям. Сложившиеся тенденции к зависимости от смартфона и избыточной проверке смартфона могут стать причиной снижения производительности как на рабочем месте, так и дома [31]. Зависимые от смартфона пользователи более склонны к несчастным случаям и травмам в результате потери равновесия, падений, столкновений [32].

Дополнение функций современных мобильных телефонов возможностями интернета и получение для пользователей смартфонов технических и экономических возможностей мало ограниченного или неограниченного доступа в интернет спровоцировало появление нового варианта зависимого поведения - поведения, зависимого от социальных сетей. Изучению новой формы киберсиндрома [2] посвящены самые последние научные исследования, проводимые в различных странах.

Так, распространенность зависимости от социальных сетей среди студентов государственных и частных колледжей Индии составляет 36,9%, что сопровождается такими проблемами со здоровьем, как напряжение в глазах (38,4%), гнев (25,5%), нарушение сна (26,1%). Значимыми факторами риска такой зависимости является мужской пол, привычка к курению и употреблению алкоголя, потребление нездоровой пищи, постоянно тревожное ожидание звонка (ringxiety), навязчивое стремление фотографировать самого себя и размещать снимки в социальных сетях [33].

Исследование норвежской выборки пользователей социальных сетей (23 532 человека в возрасте от 16 до 88 лет, средний возраст 35,8 года) показало, что более высокий уровень зависимости соответствует более молодому возрасту, женскому полу, отсутствию партнерских отношений, статусу студента, более низкому уровню образования, низкому доходу, низкой самооценке и более высокому уровню нарциссизма. Гендерные различия результатов еще раз подтверждают известные сведения о том, что женщины более склонны к формированию зависимого поведения в социальных взаимодействиях, чем мужчины. Проявления зависимого поведения в отношении социальных сетей также отражают потребность пользователя получать удовлетворение, потакая своим нарциссическим чертам и подавляя ощущение низкой самооценки [34].

По данным изучения венгерских подростков (выборка из 5961 человека) в рамках проекта Европейского школьного обследования употребления алкоголя и наркотиков (ESPAD), 4,5% из них принадлежит к группе риска по проблемному пользованию социальными сетями, что сопряжено с низкой самооценкой, высоким уровнем депрессии и чрезмерным общением в социальных сетях [35].

Согласно турецким данным, зависимость от социальных сетей у подростков наиболее положительно коррелирует с уровнем номофобного поведения. Локус контроля имеет самую низкую положительную корреляцию с уровнем номофобного поведения [36]. Результаты исследования, проведенного итальянскими и английскими специалистами, подтверждают положительную связь между проблемным использованием Facebook и психологическим стрессом (депрессией и тревогой) и отрицательную корреляцию между проблемным использованием Facebook и благополучием (удовлетворенность жизнью, позитивное психическое здоровье) среди подростков и молодых людей [37].

Представленные выше результаты исследования зависимого от социальных сетей поведения, полученные во многих странах на разных выборках, с одной стороны, дополняют друг друга, но с другой стороны, противоречивы по части параметров, что еще раз подтверждает справедливость призыва проводить изучение вопросов проблемного использования современных технологий в конкретном социокультурном контексте и с особым вниманием к функциям компенсации, мотивации и вознаграждения [25].

Селфитис-поведение. Интенсивное общение в социальных сетях привело к появлению еще одного, помимо зависимого поведения, психосоциального феномена - проблемного пользования средствами мобильной связи. Привлекательность социальных сетей состоит в том, что ее участники, помимо широкого доступа в сеть не только со смартфона, но с компьютера, ноутбука и планшета, получают возможность создавать свой личный профиль, размещать в нем различную информацию, тексты, фотографии, видеоматериалы, как созданные самостоятельно, так и полученные от других пользователей, и делиться всем этим с членами своей группы. Одним из основных видов деятельности по поддержанию своего профиля в социальной сети в актуальном состоянии является размещение и обновление фотографий, что особенно характерно для лиц женского пола. Наиболее доступным и популярным средством для этого служат «селфи» - фотографии самого себя, сделанные самостоятельно [38]. Снятие селфи, размещение снимков в сети, их просмотр стали сегодня для многих привычным способом проведения времени, нередко принимающим навязчивые формы [39].

Несмотря на то что навязчивое стремление фотографировать самого себя и размещать снимки в социальных сетях, называемое селфитис (selfitis), не было признано самостоятельным психическим расстройством, создана специальная методика - Шкала селфитис-поведения (Selfitis Behavior Scale, SBS), позволяющая диагностировать выраженность подобной модели поведения на пограничном, остром и хроническом уровнях [40]. В структуре навязчивого селфитис-поведения выделяют шесть ведущих факторов: улучшения окружения, социальной конкуренции, поиска внимания, изменения настроения, уверенности в себе, субъективной конформности.

Возникает вопрос, насколько безобидно селфитис-поведение.

Съемка селфи, размещение его в социальных сетях и ожидание реакции других пользователей сопровождается интенсивными переживаниями и может приводить к неблагоприятным изменениям в эмоциональной сфере и нарушениям оценки собственной привлекательности у женщин. В эксперименте установлено, что после размещения в социальных сетях своих селфи они чувствуют себя более тревожными, менее уверенными в себе и менее физически привлекательными в сравнении с женщинами, которые этого не делают. Негативные чувства, направленные на себя, не уменьшаются, даже если женщина повторно размещает отретушированный по ее желанию снимок [38].

Концепция самопрезентации позволяет глубже понять феномен селфи. В ходе серии экспериментов [40] было установлено, что более позитивные ощущения во время селфи-съемки испытывают те пользователи, которые имеют более выраженную склонность к саморекламе (продвижению своих сил и способностей) и самораскрытию (проявлению чувств для получения положительного эмоционального отклика со стороны окружающих). При этом мотив самопрезентации в собственных селфи пользователем обычно не осознается, а приписывается селфи окружающих. Как правило, селфи других людей воспринимается как сделанное в ситуации большего веселья и ярких эмоций, тогда как собственные селфи оцениваются как более подлинные и ироничные.

В целом участники эксперимента выражали сдержанное отношение к селфи, более соглашаясь с его негативными последствиями (угроза самооценке, погружение в иллюзорный мир), чем позитивными (ощущение связанности с другими, самостоятельность), и отдавали явное предпочтение (82%) просмотру обычных изображений вместо селфи в соцсетях. Декларация подобного критического отношения к селфи и несоответствие между суждениями о собственных и чужих селфи явно не соответствуют высокой популярности селфи в современном мире.

Данное противоречие может быть объяснено тем, что восприятие участниками социальных сообществ собственного селфи-поведения как менее зацикленного и более ироничного позволяет удовлетворять свои потребности в самопрезентации без неприятного ощущения себя нарциссической личностью.

Пристрастие к селфи, несомненно, не только чревато негативными последствиями для эмоциональной сферы и самовосприятия, но и представляет реальную угрозу жизни любителей фотографироваться в экстремальной ситуации. Анализ эпидемиологических характеристик смертей, связанных с селфи, свидетельствует, что только в период с 2014 до середины 2016 года в 52 инцидентах по всему миру при попытке сделать селфи погибли 75 человек [41]. Средний возраст пострадавших составляет 23,3 года, 82% из них - мужчины. Большая часть таких смертей произошла в Индии, на втором месте - США и Россия. Основные обстоятельства смерти, связанной с селфи-фотографированием, - падение с высоты, утопление и травмы на железной дороге. По данным анализа 159 несчастных случаев, произошедших в ситуации селфи - съемки и освещенных в СМИ, будущие жертвы чаще всего выбирают для съемки край скалы или утеса, а большинство жертв селфи являются студентами [42].

Кибербуллинг. Как относительно новое явление намеренного повторяющегося причинения вреда человеку посредством современных цифровых технологий кибербуллинг признан важной проблемой, угрожающей психическому здоровью молодого поколения [43]. Как известно, более общий психологический феномен буллинга в последнее время оказался в фокусе пристального интереса исследователей многих стран, изучающих вопросы благополучия детей и подростков школьного возраста. И это связано не столько с последствиями для образовательной среды, сколько нарушениями в семейном, личном и социальном функционировании жертв буллинга, у которых достоверно чаще отмечаются расстройства тревожно-депрессивного спектра и стрессовые реакции [44, 45].

Жертвы буллинга также уязвимы и для кибербуллинга. Статистика свидетельствует, что от 20 до 40% детей и подростков являются жертвами кибербуллинга, причем девочки подвержены более высокому риску [45]. Масштабы проблемы таковы, что во Франции почти каждый третий ученик старшей школы вовлечен в кибербуллинг (34,9% в роли жертвы, 16,9% в роли агрессора). Пострадавшим от кибербуллинга требуется больше времени для восстановления после психотравмирующего события, чем жертвам буллинга [46].

Если подверженность буллингу связана с выраженностью и типом склонности ребенка к виктимному поведению, которое может носить как пассивный, так и агрессивный характер [90], то при кибербуллинге тяжесть ситуации определяется принятием ребенком копинг-страте - гий избегания или самоконтроля, одновременным наличием ситуации обычного буллинга, разнообразием проявлений кибербуллинга, степенью самообвинения жертвы, особенностями восприятия продолжительности буллинга жертвой, частотой виктимизации в результате интернет-доступности [46].

Являются ли кибербуллинг и буллинг одним явлением или это качественно разные виды деятельности? Данный вопрос пока остается без ответа. Известно, что оба вида социальной агрессии оказывают негативное психологическое воздействие, в то же время последствия кибербуллинга могут быть тяжелее с учетом стирания границ в интернет-пространстве, большей по сравнению с реальной социальной ситуацией тотальностью давления на личность, более длительным воздействием. Высокая распространенность кибербуллинга, его явная опасность для психического здоровья и благополучия детей, связь с суицидальностью на фоне неуклонного роста числа пользователей интернета и мобильной связи обуславливают неотложность решения данной проблемы.

В завершении обзора важно подчеркнуть, что многообразные возможности современных технологий способствуют интеграции смартфона в повседневную жизнь его пользователя, в особенности в молодом возрасте, создавая ситуации, нарушающие привычные грани нормативности и провоцирующие негативные последствия для социального благополучия, психического здоровья и безопасности в целом.

Наряду с уже известными формами проблемного поведения в связи с использованием компьютера, на данном этапе появляются новые психосоциальные феномены в контексте пользования смартфоном - синдром фантомной вибрации, синдром фантомного звонка, номофо - бия, селфитис, кибербуллинг. Сфера охвата зависимостями распространяется с одного устройства на целые сообщества в социальных сетях. Небезобидный характер новых аномальных феноменов обусловлен сопряженностью этих проявлений со снижением самооценки, уходом от реальности, разрушением межличностных отношений, возникновением тревожно-депрессивных расстройств и стрессовых состояний у пользователей. Более того, часть подобных феноменов связана с повышением риска смертности от несчастных случаев и суицидов.

В этой связи возникает вопрос, каковы могут быть меры по снижению описанных угроз и рисков для здоровья и благополучия человека. Нам представляется, что система профилактики и минимизации вреда от пользования средствами мобильной связи должна носить комплексный характер и включать более широкое информирование населения о возможных негативных последствиях и способах разумного использования мобильных устройств, а также создание условий для осуществления осознанного выбора тех или иных возможностей. Требуется разработка альтернативных профилактических программ для детей и подростков, способствующих повышению стрессоустойчивости, укреплению ассертивности и саморегуляции, противодействию зависимостям и манипулятивному поведению. В то же время нельзя отказываться от обсуждения вопроса о возможности и условиях установления определенных возрастных ограничений доступа к средствам мобильной связи несовершеннолетним. Также нуждаются в дополнительной проработке правовые вопросы защиты прав личности пользователей мобильных средств связи и урегулирования конфликтов с соблюдением информационной безопасности. Только при активизации комплекса профилактических мер возможно смещение акцента на те прогрессивные преимущества и дополнительные развивающие опции, которые открываются с применением новых технологий мобильной связи и интернета.

Литература

смартфон фантомный вибрация звонок психосоциальный

1. Samaha M., Hawi N.S. (2016) Relationships among smartphone addiction, stress, academic performance, and satisfaction with life. Computers in Human Behavior, vol. 57, pp. 321-325. doi.org/10.1016/j.chb.2015.12.045.

2. Ning H., Dhelim S., Bouras M.A., Khelloufi A., Ullah A. (2018) Cyber-Syndrome and its formation, classification, recovery and prevention. IEEE Access, no 6, pp. 35501-35511.

3. Rothberg M.B., Arora A., Hermann J., Kleppel R., St Marie P., Visintainer P. (2010) Phantom vibration syndrome among medical staff: a cross sectional survey. The BMJ, no 341, pp. c6914. doi: 10.1136/bmj.c6914.

4. Lin Y.H., Chen C.Y., Li P, Lin S.H. (2013) A dimensional approach to the phantom vibration and ringing syndrome during medical internship. Journal of Psychiatric Research, vol. 47, no 9, pp. 1254-1258. doi: 10.1016/j.jpsychires.2013.05.023.

5. Mohammadbeigi A., Mohammadsalehi N., Moshiri E., Anbari Z., Ahmadi A., Ansari H. (2017) The prevalence of phantom vibration/ringing syndromes and their related factors in Iranian' students of medical sciences. Asian Journal of Psychiatry, vol. 27, pp. 76-80. doi: 10.1016/j. ajp.2017.02.012.

6. Nikolaev E., Petunova S., Zakharova A., Dulina G., Kulygina M. (2018) Mobile phone use related anxiety among university students: Prevalence and typical symptoms. European Psychiatry, vol. 48S, pp. S247.

7. Khilnani A.K., Thaddanee R., Khilnani G. (2018) Phantom ringing syndrome: an Indian perspective. International Journal of Otorhinolaryngology and Head and Neck Surgery, vol. 4, no 2, pp. 477-480.

8. Lin Y.H., Lin S.H., Li P, Huang W.L., Chen C.Y. (2013) Prevalent hallucinations during medical internships: phantom vibration and ringing syndromes. PLoS One, vol. 8, no 6, pp. e65152. doi: 10.1371/journal.pone.0065152.

9. Chen C.P., Wu C.C., Chang L.R., Lin YH. (2014) Possible association between phantom vibration syndrome and occupational burnout. Neuropsychiatric Disease and Treatment, vol. 10, pp. 2307-2314. doi: 10.2147/NDT.S73038.

10. Mangot A.G., Murthy V.S., Kshirsagar S.V., Deshmukh A.H., Tembe D.V. (2018) Prevalence and pattern of phantom ringing and phantom vibration among medical interns and their relationship with smartphone use and perceived stress. Indian Journal of Psychological Medicine, vol. 40, no 5, pp. 440-445. doi: 10.4103/IJPSYM.IJPSYM_141_18.

11. Rosenberger R. (2015) An experiential account of phantom vibration syndrome. Computers in Human Behavior, vol. 52, pp. 124-131.

12. Bragazzi N.L., Del Puente G. (2014) A proposal for including nomophobia in the new DSM-V. Psychology Research and Behavior Management, no 7, pp. 155-160. doi: 10.2147/PRBM.S41386.

13. Farooqui I.A., Pore P, Gothankar J. (2018) Nomophobia: an emerging issue in medical institutions? Journal of Mental Health, no 5, pp. 438-441. doi: 10.1080/09638237.2017.1417564.

14. Prasad M., Patthi B., Singla A., Gupta R., Saha S., Kumar J.K., Malhi R., Pandita V. (2017) Nomophobia: a cross-sectional study to assess mobile phone usage among dental students. Journal of Clinical and Diagnostic Research, vol. 11, no 2, pp. ZC34-ZC39. doi: 10.7860/JCDR/2017/20858.9341.

15. Yildirim C., Sumuer E., Adnan M., Yildirim S. (2016) A growing fear: Prevalence of nomophobia among Turkish college students. Information Development, vol. 32, no 5, pp. 1322-1331. Available at: https://doi.org/10.1177/0266666915599025.

16. Gutierrez-Puertas L., Marquez-Hernandez V.V., Sao-Romao-Preto L., Granados-Gamez G., Gutierrez-Puertas V., Aguilera-Manrique G. (2018) Comparative study of nomophobia among Spanish and Portuguese nursing students. Nurse Education in Practice, vol. 34, pp. 79-84. doi: 10.1016/j.nepr.2018.11.010.

17. Tams S., Legoux R., Leger PM. (2018) Smartphone withdrawal creates stress: a moderated mediation model of nomophobia, social threat, and phone withdrawal context. Computers in Human Behavior, no 81, pp. 1-9.

18. Olivencia-Carrion M.A., Ferri-Garcia R., Rueda M.D.M., Jimenez-Torres M.G., Lopez-Torrecillas F. (2018) Temperament and characteristics related to nomophobia. Psychiatry Research, no 266, pp. 5-10. doi: 10.1016/j.psychres.2018.04.056.

19. Usova L.V., Lopanova E.V. (2018) Zavisimost' sovremennogo obshchestva ot mobil'nogo telefona [Dependence of modern society on mobile phone]. Sociosfera, no 2, pp. 190-193.

20. King A.L.S., Valenga A.M., Silva A.C.O., Baczynski T., Carvalho M.R., Nardi A.E. (2013) Nomophobia: Dependency on virtual environments or social phobia? Computers in Human Behavior, vol. 29, no 1, pp. 140-144.

21. De-Sola Gutierrez J., Rodriguez de Fonseca F., Rubio G. (2016) Cell-Phone Addiction: A Review. Frontiers in Psychiatry, vol. 7, pp. 175.

22. Smetaniuk P. (2014) A preliminary investigation into the prevalence and prediction of problematic cell phone use. Journal of Behavioral Addictions, vol. 3, no 1, pp. 41-53. doi: 10.1556/JBA.3.2014.004.

23. Perezhogin L.O. (2016) Zavisimost'ot personal'nogo komp'yutera, interneta i mobil'nyh sredstv dostupa k nemu: nozologicheskaya identifikaciya [Dependence on the PC, Internet, and mobile access facilities: nosological identification]. Obrazovanie lichnosti, no 1, pp. 45-53.

24. Panova T., Carbonell X. (2018) Is smartphone addiction really an addiction? Journal of Behavioral Addictions, vol. 7, no 2, pp. 252-259. doi: 10.1556/2006.7.2018.49.

25. Chen B., Liu F., Ding S., Ying X., Wang L., Wen Y. (2017) Gender differences in factors associated with smartphone addiction: a cross-sectional study among medical college students. BMC Psychiatry, vol. 17, no 1, pp. 341. doi: 10.1186/s12888-017-1503-z.

26. Matar Boumosleh J., Jaalouk D. (2017) Depression, anxiety, and smartphone addiction in university students - a cross sectional study. PLoS One, vol. 12, no 8, pp. e0182239. doi: 10.1371/journal.pone.0182239.

27. Ayar D., Bektas M., Bektas I., Akdeniz Kudubes A., Selekoglu Ok Y., Sal Altan S., Celik I. (2017) The effect of adolescents' internet addiction on smartphone addiction. Journal of Addictions Nursing, vol. 28, no 4, pp. 210-214

28. Elhai J.D., Dvorak R.D., Levine J.C., Hall B.J. (2017) Problematic smartphone use: a conceptual overview and systematic review of relations with anxiety and depression psychopathology. Journal of Affective Disorders, no 207, pp. 251-259

29. Kim H.J., Min J.Y., Min K.B., Lee T.J., Yoo S. (2018) Relationship among family environment, self-control, friendship quality, and adolescents' smartphone addiction in South Korea: findings from nationwide data. PLoS One, vol. 13, no 2, pp. e0190896. DOI:10.1371/journal.pone.0190896.

30. Vahedi Z., Saiphoo A. (2018) The association between smartphone use, stress, and anxiety: a meta-analytic review. Stress and Health, vol. 34, no 3, pp. 347-358

31. Duke Ё., Montag C. (2017) Smartphone addiction, daily interruptions and self-reported productivity. Addictive Behaviors Reports, no 6, pp. 90-95.

32. Kim H.J., Min J.Y., Kim H.J., Min K.B. (2017) Accident risk associated with smartphone addiction: A study on university students in Korea. Journal of Behavioral Addictions, vol. 6, no 4, pp. 699-707. doi: 10.1556/2006.6.2017.070.

33. Ramesh Masthi N.R., Pruthvi S., Phaneendra M.S. (2018) A comparative study on social media usage and health status among students studying in pre-university colleges of urban Bengaluru. Indian Journal of Community Medicine, vol. 43, no 3, pp. 180-184. doi: 10.4103/ijcm.IJCM_285_17.

34. Andreassen C.S., Pallesen S., Griffiths M.D. (2017) The relationship between addictive use of social media, narcissism, and self-esteem: Findings from a large national survey. Addictive Behaviors, vol. 64, pp. 287-293

35. Banyai F., Zsila A., Kiraly O., Maraz A., Elekes Z., Griffiths M.D., Andreassen C.S., Demetrovics Z. (2017) Problematic social media use: results from a large-scale nationally representative adolescent sample. PLoS One, vol. 12, no 1, pp. e0169839. doi: 10.1371/journal.pone.0169839.

36. Yildiz Durak H. (2018) What would you do without your smartphone? Adolescents' social media usage, locus of control, and loneliness as a predictor of nomophobia. Addicta: The Turkish Journal on Addictions, vol. 5, no 3, pp. 543-557. http://dx.doi.org/10.15805/addicta.2018.53.0025

37. Marino C., Gini G., Vieno A., Spada M.M. (2018) The associations between problematic Facebook use, psychological distress and well-being among adolescents and young adults: a systematic review and meta-analysis. Journal of Affective Disorders, no 226, pp. 274-281. doi: 10.1016/j. jad.2017.10.007.

38. Mills J.S., Musto S., Williams L., Tiggemann M. (2018) «Selfie» harm: effects on mood and body image in young women. Body Image, no 27, pp. 86-92

39. Diefenbach S., Christoforakos L. (2017) The Selfie Paradox: nobody seems to like them yet everyone has reasons to take them. An exploration of psychological functions of selfies in self-presentation. Frontiers in Psychology, vol. 8

40. Balakrishnan J., Griffiths M.D. (2018) An exploratory study of «selfitis» and the development of the Selfitis Behavior Scale. International Journal of Mental Health and Addiction, vol. 16, no 3, pp. 722-736

41. Jain M.J., Mavani K.J. (2017) A comprehensive study of worldwide selfie-related accidental mortality: a growing problem of the modern society. International Journal of Injury Control and Safety Promotion, vol. 24, no 4, pp. 544-549. doi: 10.1080/17457300.2016.1278240.

42. Dokur M., Petekkaya E., Karadag M. (2018) Media-based clinical research on selfie-related injuries and deaths. Ulus Travma Acil Cerrahi Derg, vol. 24, no 2, pp. 129-135. doi: 10.5505/tjtes.2017.83103.

43. Aboujaoude E., Savage M.W., Starcevic V., Salame W.O. (2015) Cyberbullying: review of an old problem gone viral. Journal of Adolescent Health, vol. 57, no 1, pp. 10-18. doi: 10.1016/j.jadohealth.2015.04.011.

44. Nikolaev E.L., Baranova E.A., Petunova S.A. (2016) Mental health problems in young children: the role of mothers' coping and parenting styles and characteristics of family functioning. Procedia - Social and Behavioral Sciences. Fifth Annual International Conference «Early Childhood Care and Education». Moscow, Russia, vol. 233, pp. 94-99. doi: 10.1016/j.sbspro.2016.10.152.

45. Nikolaev E., Petunova S., Velieva S., Pinyaeva O. (2018) Bullying and victim behavior in rural secondary school students: incidence, manifestations, interrelations. The European Proceedings of Social & Behavioural Sciences EpSBS: ECCE 2018 VII International Conference Early Childhood Care and Education. 17-20 May 2018, Moscow, Russia. Future Academy, vol. XLIII, pp. 528-534. doi: 10.15405/epsbs.2018.07.70.

46. Remond J.J., Kern L., Romo L. (2015) A cyberbullying study: analysis of cyberbullying, comorbidities and coping mechanisms. Encephale, vol. 41, no 4, pp. 287-294. doi: 10.1016/j.encep.2014.08.003.

Размещено на Allbest.ru