Размещено на http://www.allbest.ru/

Социокультурные факторы в переживании посттравматического стресса

Падун Мария Анатольевна

ФГБУН «Институт психологии Российской академии наук», Москва, Россия

Старший научный сотрудник

Кандидат психологических наук

Аннотация

В статье анализируются теоретические и эмпирические работы, посвященные изучению влияния культурных факторов на переживание психической травмы и ее последствия. Описаны различия в культурных моделях «Я» и мира, которые оказывают влияние на переработку травматического опыта: для индивидуалистического «Я» в наибольшей степени важны угрозы, связанные с потерей контроля, ощущением беспомощности, утратой независимости; для коллективистического «Я» психическая травма связана с угрозой разрушения отношений, страхом несоответствия своей ролевой позиции, нарушением гармонии в референтной группе. Рассмотрена социально-интерперсональная модель посттравматического стрессового расстройства (ПТСР) Мэкера и Хорна. Показано, что во влиянии культуры на развитие и течение ПТСР можно выделить несколько механизмов: наличие/отсутствие признания обществом переживших травму лиц как жертв; превалирующие в обществе ценности; культурные различия в использовании социальной поддержки. Указано на роль социально-политического контекста в развитии ПТСР как диагностической категории. Проанализированы различия в распространенности ПТСР в разных культурно-этнических общностях. Описан посттравматический феномен «атака», характерный для представителей латиноамериканских стран с высоким уровнем распространенности ПТСР. Показана роль культурных различий в формировании субъективного значения травматического опыта в автобиографической памяти переживших травму лиц. Подчеркивается, что западные взгляды на психотерапевтический процесс отражают индивидуалистический взгляд на человека. Показано, что такой подход к терапии травмы может быть неэффективным в обществах, где процесс восстановления после травмы может осуществляться только через совладание в целом в социальной группе.

Ключевые слова: психическая травма; культура; посттравматическое стрессовое расстройство; идентичность; культурные модели; индивидуализм; коллективизм Биопсихосоциальный подход к пониманию психических нарушений предполагает, что психопатологические феномены являются следствием комплекса факторов: биологических, психологических и социокультурных [8].

Последствия травматического стресса могут иметь различные особенности в зависимости от характеристик травматического стрессора и индивидуальных свойств пережившего травму человека [6]. Травма представляет собой вызов идентичности человека и может нарушать нормальное психическое развитие на разных возрастных этапах. Однако идентичность и психическое развитие во многом являются продуктами влияния культуры. Травматические события происходят в обществе, где существуют социальные представления о психической травме, которые оказывают влияние на установки людей по отношению к травматическим стрессорам и ожидания в отношении собственных эмоциональных реакций. Следовательно, последствия травматического стресса не могут рассматриваться в отрыве от культурного контекста.

Посттравматическое стрессовое расстройство (ПТСР) было впервые введено в медицинские классификации Американской психиатрической ассоциацией. При этом огромное количество природных катаклизмов, военных конфликтов и других травматических стрессоров возникает за пределами западного мира. Понятно, что, в связи с этим возникает вопрос о кросскультурной валидизации ПТСР и подтверждении универсальности этого расстройства как патологической реакции на травматическое воздействие.

Механизмы влияния культуры на последствия травматического стресса не изучены достаточно, так как подавляющее большинство исследований ПТСР проведено в западных, т. е. индивидуалистических, культурах. Целью настоящей статьи является описание и анализ социо-культурных механизмов переработки травматического опыта.

ПТСР и культура.

Традиционно травма и ПТСР рассматриваются с позиций индивидуального подхода, в котором роль социума сводится к анализу качества социальной поддержки в жизни травмированного индивида. Основной патопсихологический механизм ПТСР - блокирование обработки травматической информации (в связи с диссоциацией и избеганием) - рассматривается как преимущественно интрапсихический процесс чередования вторжения травматической информации и избегания ее в стремлении человека согласовать дотравматическую и посттравматическую картину мира [3, 4, 23]. Существующие модели психотерапевтического воздействия также ориентированы, преимущественно, на коррекцию посттравматических дисфункций эмоций, памяти и других когнитивных процессов. Однако понимание специфики различий в обработке эмоциональной информации между различными культурами определяет отдельные механизмы в переработке психической травмы, обусловленные различиями в культурных моделях «Я» и мира.

Процесс рассмотрения культурных влияний на переработку травмы следует начать с понятия культуры. Широкое определение культуры предложил М. Херсковиц, утверждавший, что «культура - это часть человеческого окружения, созданная самими людьми» (цит. по: [5]). Принято выделять объективные компоненты культуры (материальные объекты) и субъективные ее компоненты (представления, влияющие на оценку социального мира и поведение). К субъективным компонентам относятся ценности, нормы, убеждения определенной социальной группы, которые находят отражение в социальных практиках и социальных институтах и передаются от поколения к поколению.

Культурно-исторической основой соотнесения понятий «травма» и «культура» является «миф о герое» или мономиф, отражающий жизненный цикл героя, который включает путешествие (выход из привычной социальной роли); переживание травмы, потери, несчастья; испытания духа и личностные трансформации; возвращение [15]. Согласно мифологии, травма может произойти в любом возрасте (от младенчества до старости), оказав воздействие на эгоидентичность, представления о других людях, о смерти и других экзистенциальных данностях. «Черная дыра травмы» или «опыт бездны» [48] в равной степени выражаются в мономифе и феноменологии ПТСР через переживание столкновения со смертью и близости небытия; чувство оставленности, брошенности; предельное одиночество и безысходность; вызов осмысленности жизни. Мономиф задает спектр вариантов посттравматических трансформаций: от психопатологии до усиления жизнестойкости и развития посттравматического личностного роста.

Культурные модели собственного «Я» и отношений с другими являются частью «картины мира», т. е. комплексами представлений, которые содержат глубинные экзистенциальные знания о том, каков я и каким мне следует быть, а также о том, как достигаются удовлетворяющие отношения. В индивидуалистических культурах акцент делается на представлении о себе как автономном, имеющем опору в себе человеке, одной из важных характеристик которого является самоуважение. Близкие отношения имеют большое значение, но преимущественно в той их функции, которая способствует развитию и актуализации личной успешности и достижений. Эмоции распознаются как внутренние реакции и состояния, переработка эмоциональной информации является, преимущественно, интрапсихическим процессом. В коллективистических культурах представления о себе связаны, в первую очередь, с гармонией в отношениях. Эмоции субъективно распознаются как существующие не внутри человека, а между людьми. Эмоции, переживаемые в семье и других близких отношениях, имеют первостепенную важность для индивида [34].

Классические представления об индивидуализме - коллективизме культур не являются достаточными для понимания психологических различий между их представителями. Известны другие параметры различий между культурами: дистанцированность от власти, долгосрочная/краткосрочная ориентация на будущее, избегание неопределенности, мужественность [22], а также религия, социоэкономический статус и регион внутри страны.

Мэркер и Хорн [32] предложили социально-интерперсональную модель ПТСР, в которой факторы, существующие вне индивида и оказывающие влияние на обработку психической травмы, делятся на три уровня:

«социальные аффекты» (стыд, вина, гнев, жажда мести и др.);

«близкие отношения» (разделение травматических переживаний с другими, эмпатия, социальная поддержка или негативная оценка другими);

«общество и культура» (коллективная травма, признание социумом, культурные ценности и т. д.).

Социальные аффекты или социальные эмоции - эмоции, которые возникают исключительно через переживание отношений с другими людьми, социальными группами или обществом в целом. Известно, что хроническое чувство вины является предиктором психопатологической симптоматики [40]. Исследования стыда говорят о его связи с социальным избеганием [43], которое является одним из основных симптомов ПТСР. Гнев и агрессия также выступают предикторами дезадаптации индивидов, переживших травму. Исследователи выделяют так называемую «аппетитную агрессию» [20], которая является в большей степени источником азарта и наслаждения, чем реакцией на угрозу. Ясно, что в хронических травматических ситуациях, таких как регулярное насилие в детстве или война, такой тип агрессии может быть адаптивным. Однако в обычных условиях такая агрессия провоцирует инициирование новых травматических ситуаций, создавая тем самым замкнутый круг травматизации и насилия.

Роль близких отношений в переработке травматического опыта также широко изучена в различных исследованиях [1, 7, 9, 36]. Предотвращение так называемой «инкапсуляции» травмы, ведущей к тотальному избеганию и усилению ПТСР, является функцией близких отношений. В лонгитюдном исследовании [26] показано, что поддержка близких со временем ослабляется, особенно если происходит усиление ПТСР-симптоматики. Данный факт подчеркивает необходимость психологической помощи людям, которые сами являются источником социальной поддержки.

Во влиянии культуры на развитие и течение ПТСР можно выделить несколько механизмов. Первый касается влияния социального признания переживших травму людей как жертв травмы, а также вопросов, связанных со статусом травмированных индивидов в обществе. Мэркер и Хэкер [31] в своем обзоре приводят данные о том, что корреляции между выраженностью ПТСР-симптоматики и субъективно воспринимаемым социальным признанием, полученные на выборках ветеранов боевых действий, беженцев, политзаключенных, жертв уличных ограблений в разных странах и культурах, колеблются от -0,25 до -0,45. Таким образом, важным социальным фактором профилактики ПТСР является социальное признание реальности травмы и адекватная оценка степени ее воздействия.

Второй механизм социокультурного опосредования посттравматических нарушений связан с доминирующими в обществе ценностями. Результаты немногочисленных исследований показывают, что современные ценности (автономия, стимуляция, гедонизм) и традиционные ценности (социальный статус, достижения, конформность) по-разному опосредуют связь между подверженностью травме, процессами социальной поддержки и выраженностью ПТСР-симптоматики. В частности, исследования респондентов - жертв криминала, проведенные в Германии и в Китае, показали, что приверженность традиционным ценностям связана с более выраженной, а современным - с менее выраженной симптоматикой ПТСР [33]. Похожие результаты были получены в другом исследовании [52], проведенном на выборке германских солдат - участников операций НАТО в Афганистане. Эти результаты противоречат точке зрения о том, что следование традиционным ценностям оказывает положительное воздействие на здоровье [29]. Более того, существует связь между количеством погибших в западных странах во время второй мировой войны и последующей выраженностью в этих странах традиционных ценностей, измеренных в 2000 году) [14]. Считается, что это объясняет факт снижения значимости соблюдения прав человека в регионах, где имели место военные конфликты. Эти факты, по всей вероятности, отражают механизмы исторической травматизации.

Третий механизм связан с ролью социальной поддержки в процессе совладания с травматическим опытом, которая также имеет культурную специфику. Представители коллективистических культур, обращаясь за социальной поддержкой, убеждены в собственном влиянии на значимых других, а также в том, что запрос на помощь и поддержку может негативно влиять на гармонию в группе [37]. Представители индивидуалистических культур, обращаясь к другим, больше ориентированы на саму помощь и поддержку. При переживании социального стресса «индивидуалисты» имеют более слабый дистресс и более низкий уровень кортизола, если получают так называемую «эксплицитную» поддержку (советы и эмоциональное сочувствие), тогда как «коллективисты», наоборот, имеют низкий дистресс и низкий уровень кортизола, если получают «имплицитную» поддержку (акцентирование ценностей социальной группы) [46]. Таким образом, психологические и биологические показатели стресса связаны с особенностями культурных моделей «Я» и отношений с людьми.

В работе Брекена и др. [11] приводится случай травматизации 28-летней женщины из Уганды, на глазах которой был убит ее муж, и существовала угроза ее жизни и жизни детей. При этом субъективное значение этой травмы, выявленное исследователями спустя 5 лет, заключалось в переживании невозможности похоронить мужа в соответствии с местным обрядом. В другом случае 40-летний мужчина, пробывший в плену, где его подвергали пыткам, в течение 7 дней, сообщил о серьезных изменениях, которые произошли в его личности после пыток. До пленения он формально соотносил себя с христианством, тогда как после него пережил чувство идентификации с личностью Иисуса Христа, который также подвергался пыткам. Это помогло извлечь смысл из страдания, укрепило религиозные чувства, и пережитый опыт субъективно оценивался как позитивный. Приведенные примеры указывают на индивидуальные различия в субъективном значении травмы, которые связаны с культурными ценностями.

ПТСР у представителей различных культур.

С одной стороны, представления современной психиатрии о ПТСР предполагают, что независимо от культурной принадлежности, люди, пережившие одинаковые травматические события, с равной вероятностью должны переживать симптомы травматического стресса той или иной степени интенсивности, а некоторые из них демонстрируют клинический уровень ПТСР. С другой стороны, известно, что внутри США принадлежность к различным расовоэтническим группам влияет на выраженность ПТСР. Так, после воздействия одинаковых травматических событий жители США латиноамериканского происхождения демонстрируют более высокий уровень подверженности ПТСР, чем американцы европейского и африканского происхождения. В частности, оценка ПТСР после урагана Андрю показала следующее распределение выраженности ПТСР: латиноамериканцы - 38 %, афроамериканцы - 23 %, белые американцы - 15 % [38]. Уровень ПТСР среди жителей Нью-Йорка латиноамериканского происхождения после 11 сентября 2001 г. также был выше, чем в других этнических группах. Данный факт объясняют более высокой распространенностью среди латиноамериканцев панических атак, связанных с травматическим событием (Adams et al., 2006). Такие же различия были получены при подсчете межрасовых различий в выраженности ПТСР среди вьетнамских ветеранов [16].

В латиноамериканских общностях «атака» (состояние, сходное с паническим приступом), возникающая в связи с тяжелым, непредсказуемым стрессовым событием, является культурно специфическим синдромом. Рассмотрение «атаки» как механизма, усиливающего симптоматику ПТСР, связано с трактовкой ее как диссоциативного феномена (диссоциация в момент воздействия события повышает вероятность развития ПТСР). Другой возможный механизм имеет сходство с таковым при паническом расстройстве: тревожное ожидание повторения «атаки» и катастрофизация ее последствий усиливают ПТСРсимптоматику [18, 21, 30].

Биомаркеры ПТСР - объективно измеряемые показатели, отражающие биологические изменения при ПТСР, - изучены, в основном, на западных выборках. К ним относятся: активность тромбоцитов моноаминоксидазы (МАО-Б), стартл-реакция (вздрагивание на неожиданные стимулы), физиологическая реактивность [51]. За исключением отдельных исследований, например данных о повышенной частоте сердечных сокращений в ответ на предъявление связанных с травмой стимулов у беженцев из Комбоджи с ПТСР по сравнению с беженцами без ПТСР [28], сообщений о кросс-культурных биомаркерах ПТСР обнаружить не удалось.

Оценка интервью с представителями африканского народа Бурунди показала, что симптомы ПТСР после травматических событий у респондентов были практически не выражены, тогда как превалировала симптоматика соматизации, депрессии и тревоги [50]. Похожие результаты были получены в другом исследовании на выборке беженцев из Судана [10]: дистресс был связан с переживаниями по поводу материальных проблем (недостатка еды и медицинской помощи), а также с тревогой, соматическими жалобами и депрессией. Исследование двадцати переживших травму женщин из Сальвадора показало, что девятнадцать из них не демонстрировали симптоматики ПТСР, а переживали явные соматические страдания, которые не входят в диагностические критерии ПТСР [24].

Ученые, проводившие свои исследования после землетрясения в Китае в 2008 году (70 тыс. жертв) и после цунами в Индийском океане в 2004 году (280 тыс. жертв), были удивлены высокой жизнестойкостью жителей [41]. Уровень распространенности ПТСР в разрушенных деревнях в Индии был низким и составил 6,4 %. Развитые стратегии совладания, как индивидуальные, так и работающие на уровне общины, способствовали тому, что подавляющее большинство пострадавших не нуждалось в профессиональной помощи.

Эпидемиологические исследования, проведенные с помощью унифицированных диагностических методов в разных странах, показывают, что уровень распространенности ПТСРв разных обществах различается: от 0 % в народности Йоруба в Нигерии [19] до 3,5 % - среди жителей США [27]. Распространенность ПТСР в особых группах населения - среди переживших войну или террористические атаки - также различается, но подтверждает наличие ПТСР как синдрома в разных культурах. В исследовании, проведенном в Институте психологии РАН, уровень выраженности ПТСР у ветеранов войны в Афганистане (17 %), был сопоставим с данными, полученными в США на выборке ветеранов войны во Вьетнаме (15,2 %) [2].

Описанные выше феномены указывают на различие в посттравматических последствиях между западными и незападными культурами. При этом понимание причин этих последствий также различается: так, например, для коренных жителей Америки - индейцев - характерно представление об утрате индивидом собственного «центра» вследствие травмы, что, в свою очередь приводит к утрате «духа». Сама симптоматика при этом (депрессия, ПТСР, диссоциация) является следствием возникшей бездуховности личности [39].

Влияние культуры на переработку травматического опыта и терапия ПТСР

Внешний локус причинности, который несет в себе диагноз ПТСР, делает его в некоторой степени уникальным в структуре социальных представлений. Д. Саммерфилд (D. Summerfield) приводит комментарий из Американского психиатрического журнала (American Journal of Psychiatry) о том, что «люди редко хотят иметь какой бы то ни было психиатрический диагноз, но ПТСР является исключением» [44, p. 96]. Таким образом, посттравматический стресс представляет собой результат сложного взаимодействия психофизиологических и психосоциальных факторов.

Критика ПТСР, как диагноза, была связана именно с проблемой культурно специфичного социального конструирования этого диагноза в западных обществах [44]. Военные действия США во Вьетнаме имели психологические последствия, которые стали отправной точкой для процесса разработки диагностических критериев ПТСР. Как известно, после возвращения с войны ветераны встретили негативную оценку обществом их действий, что стало одной из причин большого количества суицидов и различных форм психопатологии. Антивоенное движение в психиатрии имело основной задачей формирование социальных представлений о базовой травматогенности войны. В таком контексте ветераны превращались из людей, осуществляющих насилие на территории Вьетнама, в жертв войны. Появление ПТСР в DSM-IIIпривело к лоббированию интересов ветеранов, которым была обеспечена инвалидность и соответствующая медицинская помощь.

Дальнейшее развитие концепта ПТСР привело к тому, что на сегодняшний день существует ряд перегибов в понимании травмы, в частности, связанных с тенденцией любой дистресс рассматривать как последствия травмы. Изначально заложенный в понимание травматического стрессора критерий экстремальности, выхода за пределы обычного человеческого опыта, в более поздних классификациях DSM стал более «мягким», что также способствовало размыванию понятия травмы.

Понимание культурной специфики процесса совладания с травмой требует прояснения механизмов переработки психической травмы, которые отражены в так называемой «Теории двойной репрезентации» [12]. Исследователи описали два процесса обработки информации о травме. Часть травматической информации, запечатленной в памяти, существует за пределами осознавания. «Ситуационно доступная система памяти» включает в себя информацию, запечатленную на неосознаваемом уровне (зрительные образы и звуки, присутствующие в травматической ситуации, на которые в тот момент не было направлено внимание индивида). Ситуационно доступные воспоминания не имеют вербального выражения, не репрезентируются, не символизируются и не могут быть интегрированы в структуры автобиографической памяти. Субъективно эти воспоминания переживаются через сновидения и флэш-бэки (непроизвольные воспроизведения травматических событий, которые могут запускаться как внешними, так и внутренними стимулами). Мы предполагаем, что данный механизм обработки травматической информации в целом универсален для всех людей независимо от культуры. В норме ситуационно доступные воспоминания со временем постепенно стираются из памяти, замещаясь новыми впечатлениями [13].

Второй тип памяти - «вербально доступная память» - доступна сознанию, и воспоминания могут быть как очень детальными, так и избирательными. С помощью этой системы памяти обстоятельства травмы и связанные с ней переживания воспроизводятся в устной либо письменной (нарративной) форме, и это, как правило, свидетельствует о том, что травматический опыт интегрируется в структуру автобиографической памяти и картину мира индивида [3]. Интеграция такого типа воспоминаний в структуру автобиографической памяти требует большего времени, чем интеграция ситуационно доступных воспоминаний, и зависит от субъективного значения травматического события, что, безусловно, связано с культурными и религиозными нормами и ценностями.

Джобсон [25] сформулировал различия в формировании автобиографической памяти для индивидуалистического «Я» и коллективистического «Я». Понятно, что система индивидуальных целей любого человека содержит ориентацию как на индивидуалистические, так и на коллективистические ценности, однако предпочтение тех или других диктуется культурой. В момент травматизации для индивидуалистического «Я» в наибольшей степени важны угрозы, связанные с потерей контроля, ощущением бессилия и беспомощности, утратой независимости. Для коллективистического «Я» психическая травма связана с угрозой разрушения отношений, страхом несоответствия своей ролевой позиции, нарушением гармонии в референтной группе.

Перечисленные механизмы влияния культуры на переработку травматической информации являются основаниями для разработки психотерапевтических программ с учетом культурного контекста. Культурные представления о травме содержат следующую информацию:

знания о том, как травматическая ситуация соотносится с существующей в культуре картиной мира;

требования к процессу исцеления в отношении изменений эмоций и поведения;

требования к активности всех участвующих в исцелении: пациента, семьи и близких, терапевта;

требования к умениям и навыкам психотерапевта [35].

Эти представления определяют, каким образом культура и общество справляются с психопатологией вообще и с ПТСР, в частности.

Западные взгляды на психотерапевтический процесс отражают индивидуалистический взгляд на человека. Клиент проходит этот процесс во взаимодействии с психотерапевтом, тогда как социальное окружение и другие параметры среды остаются за рамками клинического контекста. Такой процесс может быть неэффективным и даже вредным в обществах, где процесс восстановления после травмы может осуществляться только через совладание в целом в социальной группе [11].

Д. Саммерфилд [45] считает ошибочным представление о том, что подавляющее большинство людей, переживших травму, нуждаются в психологической помощи. Речь идет также о том, что зачатую специалистам с западным образованием бывает сложно отказаться от идеи, что их помощь востребована и необходима, что повышает риск гипердиагностики ПТСР в незападных культурах [42].

Во многих культурах подробное обсуждение своего эмоционального состояния с человеком, находящимся за пределами семейного круга, является неприемлемым [47]. Психообразование, являющееся одним из важных направлений помощи при ПТСР на Западе, показало себя не просто неэффективным, а наносящим вред, когда было применено в отношении представителей народа Бурунди [49]. Данные факты указывают на необходимость учета культурного контекста при работе с пациентами - выходцами из незападных культур.

Заключение

посттравматический стрессовый расстройство интерперсональный

Травматические события по своей природе могут быть простыми (т. е. содержать один травматический фактор) и сложными (включать несколько травматических факторов), одномоментными, краткосрочными, длительными и хроническими; они могут различаться по тяжести и интенсивности воздействия. Травматические события переживают люди с разными индивидуальными особенностями и, соответственно, с различной уязвимостью к посттравматической патологии. Вместе с тем, последствия травматического стресса возникают у личности, которая имеет идентичность и собственную картину мира, которая включает представления о законах взаимодействия между «Я» и миром. Идентичность и картина мира развиваются в онтогенезе в рамках культурного контекста.

Проведенный обзор показал, что влияние культуры на процесс совладания с травмой осуществляется посредством различных механизмов. Описанные факты свидетельствуют о том, что после переживания травматического события люди, не принадлежащие к западной культуре, могут переживать симптомы и состояния, отличные от тех феноменов, которые относятся к диагностическим критериям ПТСР на Западе.

Глобализация и мощные миграционные потоков во всем мире ставят перед психологическим и психотерапевтическим сообществом особые задачи. Западные модели терапии травмы основаны на индивидуалистических представлениях о личности. Такой подход не охватывает социо-культурные факторы, роль которых в переработке травматического опыта, безусловно, велика.

Особый интерес представляет осмысление теоретических основ психотерапии вообще и психотерапии травмы, в частности, в рамках российского культурного контекста. Неоднородность ментальности российского общества и многообразие этнических общностей на территории России ставит пред психологической наукой задачу разработки теоретических и методологических основ психотерапии травмы в соответствии с национально-культурными особенностями.

Литература

1. Дымова Е.Н., Тарабрина Н.В., Харламенкова Н.Е. Психологическая безопасность и травматический опыт как модуляторы поиска социальной поддержки в трудной жизненной ситуации // Психологический журнал. 2015. Т.36. №2. С. 15-27.

2. Зеленова М.Е., Лазебная Е.О., Тарабрина Н.В. Психологические особенности посттравматических стрессовых состояний у участников войны в Афганистане // Психологический журнал. 1997. Т.18. № 2. С. 34-49.

3. Падун М.А., Котельникова А.В. Психическая травма и картина мира. Теория, эмпирия, практика. М.: Институт психологии РАН, 2012. 133 с.

4. Падун М.А. Регуляция эмоций после психической травмы // Психологический журнал. 2015. Т. 37. № 4. С. 74-84.

5. Стефаненко Т.Г. Этнопсихология: практикум: Учебное пособие для студентов вузов. М: Аспект Пресс, 2006. 208 с.

6. Тарабрина Н.В. Психология посттравматического стресса. М.: Изд-во «Институт психологии РАН», 2009. 304 с.

7. Харламенкова Н.Е., Проценко Д.А. Социальная поддержка и ее связь с уровнем психической травматизации в разных возрастах // Вестник СПбГУ. Сер. 16. 2015. Вып. 4. С. 129-141.

8. Холмогорова А.Б. Биопсихосоциальная модель как методологическая основа изучения психических расстройств // Социальная и клиническая психиатрия. 2002. Т. 12, № 3. С. 97-104.

9. Adams R.E., Boscarino J.A. Predictors of PTSD and delayed PTSD after disaster: the impact of exposure and psychosocial resources // Journal of nervous and mental disease. 2006. V. 194, p. 485-493.

Размещено на Allbest.ru