Рубинштейн C.Л. - известный и неизвестный: историко-культуральная рефлексия жизнетворчества (к 120-летию со дня рождения)
Жизнь и научная деятельность философа, психолога, педагога и деятеля культуры С.Л. Рубинштейна. Противоречивость периодизации жизнетворчества. Неокантианские и марксистские корни философии и психологии. Перипетии психологической теории деятельности.
| Рубрика | Психология |
| Вид | статья |
| Язык | русский |
| Дата добавления | 04.05.2018 |
| Размер файла | 96,9 K |
Отправить свою хорошую работу в базу знаний просто. Используйте форму, расположенную ниже
Студенты, аспиранты, молодые ученые, использующие базу знаний в своей учебе и работе, будут вам очень благодарны.
38
Размещено на http://www.allbest.ru/
Рубинштейн C.Л. - известный и неизвестный: историко-культуральная рефлексия жизнетворчества (к 120-летию со дня рождения)
Семенов И.Н. (ГУ ВШЭ)
Содержание
- Введение
- 1. Рубинштейнов в психологии оказывается было двое…
- 2. Неокантианские и марксистские корни философии и психологии С.Л. Рубинштейна
- 3. Юбилей Г. Когена, драма Б.Л. Пастернака и миротворчество С.Л. Рубинштейна
- 4. Перипетии психологической теории деятельности
- 5. Вклад С.Л. Рубинштейна в психологию в зеркале дискуссий и модернизаций
- 6. Взаимодействие трактовок деятельности С.Л. Рубинштейном и А.Н. Леонтьевым в концепции В.В. Давыдова
- 7. Противоречивость периодизации жизнетворчества С.Л. Рубинштейна
- 8. Заключение: значение и научная школа С.Л. Рубинштейна
- Литература
Введение
На историческом горизонте российской и мировой психологической науки личность Сергея Леонидовича Рубинштейна (1989-1960) занимает выдающееся положение теоретика гуманитаристики и организатора науки. Философ, психолог, педагог и деятель культуры - он, как никто другой, синтезировал достижения психологической мысли первой половины ХХ в. в энциклопедически фундаментальном труде "Основы общей психологии" (1940, 1946) и заложил в книгах "Бытие и сознание" (1957) и "Человек и мир" (1973) философски-методологические принципы развития отечественного человекознания, в т. ч. философии и психологии. Его капитальные труды постоянно переиздаются в России и за рубежом (в Германии свыше 10 раз!), выпускаются многочисленные работы с анализом и реинтерпретацией его научного наследия, которое плодотворно развивается несколькими поколениями основанной им научной школы (Л.И. Анцыферова, Е.А. Будилова, Е.В. Шорохова, М.Г. Ярошевский, К.А. Абульханова-Славская, А.В. Брушлинский, Д.Б. Богоявленская, А.М. Матюшкин, В.Н. Пушкин и др.). Не удивительно, что С.Л. Рубинштейн - один из наиболее всесторонне известных авторов среди российских психологов. Однако, приходится с сожалением констатировать, что до сих пор не только не изданы многие ранние и поздние работы С.Л. Рубинштейна (см.: "Научный архив…"), но и не исследованы некоторые важные аспекты его жизнетворчества, а также не схематизированы его этапы и концепции - а ведь согласно И. Канту наиболее значимы именно схематизмы научного мышления. В связи с этим целесообразно обратиться к неизвестному Рубинштейну на фоне, казалось бы, хрестоматийно хорошо нам известного.
1. Рубинштейнов в психологии оказывается было двое…
Известность пришла к С.Л. Рубинштейну сравнительно поздно - в середине 1930-х годов на пятом десятке его жизни - после публикации стратегической статьи "Проблемы психологии в трудах К. Маркса" (1934) и капитального учебника "Основы психологии" (1935). Так, в фундаментальном труде ученицы Рубинштейна Е.А. Будиловой (1972) при характеристике развития философской проблематики советской психологии в первый ее период 1917-1931г г. о нем не говорится ни слова, а его труды начинают упоминаться и анализироваться лишь во второй и последующие периоды. А вот до этого предвоенного времени всем гуманитариям был известен другой Рубинштейн - Моисей Матвеевич (1878-1953), за которого некоторое время и принимали С.Л. Рубинштейна - естественно по неведению - некоторые педагоги, педологи и даже психологи. Поводом для этого курьеза послужили не только тождественность фамилий, но и некоторое сходство их творческих биографий. Оба до первой мировой войны учились и имели опыт преподавания в университетах Германии (в т. ч. в Марбургском) - только М.М. Рубинштейн был там в 1905-1908 гг. и покинул ее примерно в то время, когда туда прибыл С.Л. Рубинштейн, также учившийся там с 1909 по 1913 гг. Интересно отметить, что в своих письмах сверстник С.Л. Рубинштейна молодой философ, еще только начинавший тогда писать стихи и также учившийся в Марбурге, Б.Л. Пастернак сообщал (Соч. в 5 томах, т.5.М., ХЛ. 1970), что он там "встречался с Рубинштейном из Одессы". Тем самым, от гениального философа-поэта Б.Л. Пастернака С.Л. Рубинштейн вкусил ценности Серебряного века русской культуры (см.: Семенов, 2003), что называется, из самых первых рук. Недаром ученики С.Л. Рубинштейна подчеркивают его "ренессансный энциклопедизм" (Абульханова, 1989).
Более того, оба Рубинштейна учились у одних и тех же выдающихся философов-неокантианцев (Когена и Наторпа) в Марбурге и оба были воодушевлены проблемами построения новой методологии гуманитаристики, причем, такой же строгой, как и естествознание, но, разумеется, отличной от него и весьма специфической областью научного знания. Вернувшись в Россию в канун войны и революции, оба окунулись в духовную атмосферу Серебряного века русской культуры. Это оказало определенное аксиологическое влияние как на их познавательный интерес к проблематике человека и его творчества, так и на формирование принципиальных подходов к ее теоретическому анализу на основе интеграции достижений не только гуманитарных, но и естественных наук, причем, в контексте педагогической практики воспитания личности. Поскольку же М.М. был на поколение (на 11 лет) старше С.Л., то первый приобрел признание своими фундаментальными трудами по философии, психологии и педагогике уже в середине 1920-х годов, а второй - стал приобретать известность лишь с середины следующего десятилетия 1930-х гг., хотя уже в 1922 г. в Одессе им публикуется программная статья о творческой самодеятельности человека, которая, впрочем, почти не замечена в столицах.
Примечательно, что младший на 7 лет Л.С. Выготский (ставший известным на рубеже 1920-1930-х годов) почти не ссылается в своих работах на лично знакомого ему С.Л. Рубинтейна (пригласившего Л.С. в ЛГПИ им. Герцена читать лекции), хотя цитирует труды хорошо всем гуманитариям известного до и после революции философа жизни и педагогического психолога М.М. Рубинштейна (см.: Выготский Л.С. "Педагогическая психология", С.163, 247, 248, 250, 456 и Собр. Соч., Т.4, с.43, 44, 122, 134, 404, 407). Однако, научная известность в советские (впрочем, как и во все) времена весьма переменчива: до и после отечественной войны с середины 1940-х годов С.Л. Рубинштейн становится крупнейшим советским психологом не только по статусу (лауреат Сталинской премии, директор Института психологии, член-корр. АН СССР, академик АПН РСФСР, зав. кафедрой психологии МГУ, зав. сектором философских проблем психологии Института философии АН СССР), но и по вкладу в психологическую науку - в то время, как фундаментальные труды М.М. Рубинштейна по философии и психологии смысла жизни в тоталитарной стране стали не актуальны и подлежали забвению.
Так, в доскональном обзоре директора Психологического института АПН СССР А.А. Смирнова "Развитие и современное состояние психологической науки в СССР" (М., 1975) нет ни слова о разработанной М.М. Рубинштейном оригинальной философско-психологической концепции развития и воспитания личности, хотя в списке литературы и приводится (с.339) его поздняя, но малопоказательная (в плане его психологической теории 1920-х годов) книга "Воспитание читательских интересов у школьников" (М. 1950). А вот философы не забывают М.М. Рубинштейна: в эпоху "перестройки" фрагмент его статьи "Основная задача философии" (1923) опубликован под редакционным, но примечательным названием "Жизнепонимание - центральная задача философии" в знаменательной антологии "На переломе. Философские дискуссии 20-х годов" (М., 1990, С.63-72) наряду с психологами Г.Г. Шпетом, И.И. Лапшиным, Г.И. Челпановым и др. (но какого-либо текста одессита С.Л. Рубинштейна среди этих столичных светил пока нет). Так что, хотя ученых с этой фамилией было двое, но в дальнейшей истории психологии, начиная с 1930-х становится известен (при несправедливом забвении другого, т.е.М. М.) лишь один - Сергей Леонидович Рубинштейн.
2. Неокантианские и марксистские корни философии и психологии С.Л. Рубинштейна
Почти во всех биографиях С.Л. Рубинштейна справедливо - но всегда вскользь - отмечается, что он учился философии в основанной Г. Когеном Марбургской школе неокантианства, где в 1914 г. защитил магистерскую диссертацию. Вернувшись в Одессу, он преподавал в гимназии философию, логику и психологию, а в Новороссийском университете также курсы математики и теоретической физики. Из-за разногласий с преподавателями в трактовке прогрессивной теории относительности А. Эйнштейна С.Л. Рубинштейн сменил педагогическую деятельность философа и психолога на научно-организационнную работу в университетской библиотеке, директором которой он был в 1924-1929 гг. Там Рубинштейн (вплоть до переезда в Ленинград в 1930 гг.) анализировал и систематизировал достижения мировой психологической мысли, обобщение которых уже в ЛГПИ с марксистских позиций (см. его знаменитую статью 1934г.) им было представлено в 1935 г. в "Основах психологии", переработанных в 1940 г. и дополненных в 1946 г. в "Основах общей психологии" (о развитии в них концепции С.Л. - см.: Абульханова, Брушлинский, 1989; Славская А.Н., 2006). Именно за этот фундаментальный труд ему в 1942 г. была присуждена высшая научная награда СССР - государственная Сталинская премия.
Причем, с каждым новым изданием "Основ" углублялась деятельностная трактовка психических процессов (особенно посредством конкретизации принципа единства сознания и деятельности) и усиливалось диалектико-материалистическое обоснование детерминации психики через проработку ее рефлекторных механизмов или, как было принято говорить в сталинское время, ее высшей нервной деятельности (что онтологически абсурдно - ибо согласно К. Марксу деятельность всегда социальна как по своему социально-экономическому происхождению, так и по своему общественному функционированию). Но, как истый психолог, С.Л. Рубинштейн завершал в этих трудах свою концепцию - правда, все с тех же деятельностных позиций - главами о жизненном пути личности и о ее самосознании (что затем составило содержание его посмертно изданного в 1973 г. труда "Человек и мир"). В истории отечественной психологии многократно и справедливо (т.е. обоснованно фактами дискуссий 1930-1950-х годов) подчеркивалось методологическое значение принципа единства сознания и деятельности для формирования теоретических основ советской психологической науки. Она, именно благодаря фундаментальным трудам С.Л. Рубинштейна (1934, 1935), ассимилировала Марксову социально-философскую категорию труда и трансформировала ее в собственно психологическое понятие предметной деятельности (оригинально развитое А.Н. Леонтьевым, отталкивавшимся не только от марксизма, но и от французской социологической школы и культурно-исторической теории Л.С. Выготского), ставшее центральной системообразующей категорией для советского периода психологии.
Однако, вряд ли такой образованный ученый и глубокий философ, каким был С.Л. Рубинштейн, смог забыть или проигнорировать в своих интеллектуальных исследованиях те методологические штудии, которые формировали его как мыслителя в Марбургской школе неокантианства под непосредственным руководством ее создателя и лидера Г. Когена - одного из крупнейших философов начала ХХ в. В связи с этим возникает важная историко-научная проблема - каковы неокантианские (а не только марксистские) корни философско-психологической концепции С.Л. Рубинштейна. Ведь существеннейшая для психологии проблема бытия и сознания - это одна из важнейших и для неокантианства проблем. И, ставя ее в конце 1930-х г. г. (т.е. в разгар сталинского террора) и решая ее в середине 1950-х годов (т.е. в период "оттепели"), С.Л. Рубинштейн не только далеко вышел за рамки сталинского "псевдо-марксизма" (торжествовашего в психологии вплоть до известного совещания по философским вопросам естествознания 1962 г.), но и шагнул в трудах "Бытие и сознание" (1957) и "Человек и мир" - далеко вперед навстречу советскому "неомарксизму" 1960-1970-х гг. (А.А. Зиновьев, Э.В. Ильенков, Г.С. Батищев, Ю.А. Левада, М.К. Мамардашвили, И.Т. Фролов, Г.П. Щедровицкий, Э.Г. Юдин и др.). Этот, очищенный от сталинизма и здраво относящийся к ленинизму "неомарксизм", не только исходил из раннего К. Маркса (см. его: "Экономико-философские рукописи", 1956), но и строил с учетом достижений мировой философской мысли (в т. ч. неокантианства Г. Когена, М. Наторпа, Э. Кассирера, В. Виндельбанда, В. Дильтея, Г. Риккерта и др.) и отечественной науки (В.Ф. Асмус, М.М. Бахтин, В.И. Вернадский, Л.С. Выготский, П.Я. Гальперин, А.Н. Леонтьев, А.Ф. Лосев, С.Л. Рубинштейн и др.) новую философскую онтологию и методологию как мыслительной, так и социальной деятельности (Н.Г. Алексеев, В.С. Швырев, Г.П. Щедровицкий, Э.Г. Юдин), детерминированной не только орудиями труда (М.Б. Туровский), но и идеально-понятийными средствами (Э.В. Ильенков). В этом контексте становления "понятийно-деятельностного неомарксизма" (А.С. Арсеньев, В.С. Библер, Б.М. Кедров, Ф.Т. Михайлов, А.П. Огурцов и др.) становится понятным, почему Э.В. Ильенков в своей эпохально-фундаментальной статье "Идеальное" (Философская энциклопедия. Т.2.М. СЭ. 1968, с.219-227) в списке источников указывает труды лишь двух российских мыслителей - теоретика марксизма Г.В. Плеханова "От идеализма к материализму" и… "Бытие и сознание" (1957) современного (Э.В. Ильенкову) философствующего психолога С.Л. Рубинштейна, который формировался как методолог у Г. Когена в его Марбургской школе неокантианства.
3. Юбилей Г. Когена, драма Б.Л. Пастернака и миротворчество С.Л. Рубинштейна
Летом 1912 г. в провинциальном германском Марбурге - этой университетской цитадели философии неокантианства - произошли эпохальные для русской культуры ХХ века события: умудренный гений немецкой методологии (Г. Коген) формировал интеллектуальный потенциал юных гениев русской поэзии (Б.Л. Пастернака) и российской психологии (С.Л. Рубинштейна). Гордиев узел их драматично-творческих взаимоотношений разрубил мятущийся в духовно-чувственных муках Б.Л. Пастернак, который из-за неудачной любви изменил (как прежде в детстве живописи и в отрочестве музыке) в юности философии, парадоксально променяв ее на … поэзию.
рубинштейн психологическая теория деятельность
О тех переживаниях поэта свидетельствует знаменитое стихотворение "Марбург" (см.: Соч., т.1). Вот фрагменты из этой экзистенциально-поэтической рефлексии (1916) в позднейшей редакции Пастернака (1928):
Я вздрагивал. Я загорался и гас. Я вышел на площадь. Я мог быть сочтён
Я трясся. Я сделал сейчас предложенье, - Вторично родившимся. Каждая малость
Но поздно, я сдрейфил, и вот мне - отказ. Жила и, не ставя меня ни во что,
Как жаль ее слёз! Я святого блаженней. В прощальном значеньи своём подымалась. (…)
В тот день всю тебя от гребёнок до ног, Когда я упал пред тобой, охватив
Как трагик в провинции драму Шекспирову Туман этот, лёд этот, эту поверхность
Носил я с собою и знал назубок, (Как ты хороша!) - этот вихрь духоты…
Шатался по городу и репетировал. О чём ты? Опомнись! Пропало… Отвергнут.
Коген и Рубинштейн оказались невольными соучастниками этого творческого перерождения - наряду с оказавшейся проездом недалеко от Марбурга (в Берлине) возлюбленной Пастернака: неудачное объяснение с И. Высоцкой вырвало его из орбиты рационального познания и ввергло в стихию поэзии. Но отрефлексировать эту драму жизнетворчества или - говоря будущими (1922г.) словами С.Л. Рубинштейна - "творческую самодеятельность" Б.Л. Пастернака и понять роль в ней неокантианцев (профессора Когена и магистранта Рубинштейна) можно взглянув на это лишь издалека…
Как известно, отец С.Л. Рубинштейна - крупный одесский адвокат широких социальных взглядов - был лично знаком с крупнейшим и образованнейшим теоретиком российского марксизма Г.В. Плехановым. Вероятно, отсюда свободомыслие юного 15-летнего С.Л. Рубинштейна в период первой русской революции 1905-1907 гг. и даже его личное участие в некоторых мероприятиях социал-демократического толка. Однако, революция пошла на спад, а пытливому и смышленому юноше требовалось получить первоклассное образование - почему не за границей (вдали от юношеских увлечений)? Средства отца это позволяли, более того, матушка наведывалась к сыну в Марбург, где он учился (кстати говоря, с таким же юным Б.Л. Пастернаком) философии и готовился (как и Пастернак) защитить диссертацию под руководством самого лидера Марбургской школы неокантианства известного философа-методолога Г. Когена.
Из письма от 04.07.1912 г. к отцу - Л.О. Пастернаку, академику живописи, знакомого с самим Л.Н. Толстым - будущего поэта (а тогда - пока еще подающего надежды юного философа) Б.Л. Пастернака оказывается, что: "одесский Рубинштейн, любимейший из учеников Когена сейчас, который часто бывает у последнего и прямо близок с ним" (Соч. в 5 тт., т.5, с.54). - Не ревнует, но все же тоскливо сетует Б.Л. Пастернак (в письме отцу от 09.07.1912 г. - т.5, с.60) на все еще существующую дистанцию между собой и великим Когеном, а это не способствует философским штудиям: "Мне не суждено насладиться тем его уходом (т.е. заботой - И. С.) который узнали, между прочим Гавронский и Рубинштейн, но я не жалею об этом… я все-таки знаю еще нападения лиризма и творческих несуразностей. Коген был для меня живым увлечением. В полуторагодовой работе изменился мой характер. Я все-таки пожертвовал кое-чем. Теперь я ЖИВО вознагражден… Он сказал, что хотел бы меня очень видеть у себя". Из этого письма видно, что Рубинштейны (мать и сын) общаются с Пастернаком в переломный период его жизнетворчества, что вряд ли ускользнуло от проницательного будущего психолога, а ныне - в 1912 г. - философа-неокантианца С.Л. Рубинштейна.
Здесь важно понять и отрефлексировать драму творческой индивидуальности юного Пастернака, вызвавшую "нападения лиризма и творческих несуразностей" и разрешившуюся не столько профессиональной смертью несостоявшегося философа (его будущая поэзия, порой, явно философична - без этого был бы невозможен перевод ни Шекспира, ни Гете), сколько рождением поэтического гения русской поэзии первой половины ХХ века. Раз уж речь здесь зашла о поэте, то можно оттенить некоторые его портретные черты языком поэзии, воспользовавшись для этого двумя сонетами И. Истрина (М. 2006) о творческой индивидуальности раннего Б.Л. Пастернака к контексте его жизнетворчества:
Ребёнком пробовал себя в рисунке. Милльонам нравится поэт-простак
Подростком сочинял как музыкант. С душою нараспашку - Маяковский.
Стал в юности философ-неокант, Боготворил его талант, в ЛЭФ броский,
Хоть барышне носил стихи в дар в сумке. Сам по себе бродивший Пастернак:
В любви отвергнут - хуже недоумка! Оставил Скрябину рояль в кустах,
К чему жить чинно как доцент-педант?!. А Когену явил дик-нрав московский. -
Мужая, нёс в поэзию талант Стряхнул философов искус бесовский,
Мощь прозы покорить была задумка. Чтоб лишь стихи играли на устах.
Тут подвернулась тройкой "Центрифуга": Вериги прозы - дерзостный верстак
В Москве был моден рьяный футуризм. Сорокалетних поисков "Романа":
Приятели ругали символизм Себе не изменяя, без обмана
Творя, чтил в Маяковском метра-друга… В "Живаго" дал эпохи жуткой знак…
Но дух дерзал любви извечный знак - В стране, где предали завет Христа,
Так стал поэтом гений Пастернак. Поэзия - стропила для креста.
20 сентября 2004, Красновидово 19 сентября 2004, Красновидово.
Переживая первоначальное невнимание Г. Когена к своим философским штудиям и ревниво относясь к успеху у него С.Л. Рубинштейна, Б.Л. Пастернак все же именно в его семье находит моральную поддержку, о чем пишет отцу в письме от 04.07.1912: "Меня принимал не только Рубинштейн у себя, но и m-mе Рубинштейн (его мать) в духе одесских аристократов… она часто бывая у Когенов и втянувшись в свойственное всем здесь обаяние старика (Когена - И. С.) … извиняла его полною неспособностью хотя бы вообразить себе такое бескорыстное желание со стороны художника… Коген узнал от Рубинштейнов - передавали они - о твоем значении в России" (Соч., т.5, C.54). Дело в том, что напряженность в отношениях Б.Л. Пастернака с Когеном обострилась из-за досадного казуса. В связи с приближавшемся летом 1912 г.70-летним юбилеем Когена его ученики решили ему подарить его портрет (сделанный на заказ, который, разумеется, должен быть оплачен). В этой предъюбилейной ситуации Б.Л. Пастернак (как сын крупного художника), естественно стал предлагать, чтобы его отец сделал портрет с натуры. Это предложение было воспринято семьей Г. Когена как стремление Б.Л. Пастернака навязать ей некие расходы, ибо в Германии (как и во всем цивилизованном мире) полагалось оплачивать труд художника. Пастернак же, предлагая портретирование его отцом - именно как крупным художником - выдающегося философа Когена, имел ввиду, что портрет будет ему подарен, естественно, без всякой оплаты.
В связи с этим тяжко переживавшимся юным Б.Л. Пастернаком недоразумением, он делится с отцом в письме от 18.06.1912 г. своими неурядицами: "Дорогой Папа! Меня попросил к себе тот г-н Рубинштейн,. - это теперь более, кажется любимый Когеном ученик, чем даже Гайворонский. Когда я пришел к нему, выяснилось, что и его мать - г-жа Рубинштейн - желала меня видеть по поводу твоего намерения сделать с Когена набросок. Мой визит у Когена оказался несчастным недоразумением… Он, как теперь рассказывает Рубинштейн, был уязвлен и шокирован этим навязываемым ему заказом… Рубинштейн оправдывает резкость этого старца тем, что в Германии не могут себе представить такого художественного предложения без корыстного умысла. Теперь Коген узнал через них, что ты - знаменитость… и затем, что всего важнее, они устранили недоразумение" (Соч., т.5, с.45). Но далее опять Б.Л. Пастернак не может удержаться от ревнивых чувств, эмоционально восклицая, казалось бы, в защиту отца и статуса свободного художника (а может быть и поэта - кто знает): "… с какой стати… художник должен… также, как m-me Рубинштейн, дарить ему (Когену - И. С.) свое восхищение, или ее сын - свои философские успехи (которые способствуют его же собственному блеску) или Митя Гайворонский - счастье близкой связи и возможность приват-доцентуры - как все они…" (с.46). Справедливости ради, следует заметить, что к концу своего трехмесячного обучения у Г. Когена летом 1912 г. Б.Л. Пастернак - также как С.Л. Рубинштейн - получает от патриарха неокантианства лестное предложение о философской приват-доцентуре в германских университетах, причем, не смотря на Российское подданство и еврейскую национальность обоих. Нам же важно здесь подчеркнуть не только несомненные и блестящие философские успехи юного С.Л. Рубинштейна, но и миротворческую роль его и матери в устранении недоразумения в отношениях Б.Л. Пастернака с Г. Когеном в качестве его любимого ученика.
Разумеется, что неокантианская философско-методологическая выучка сказалась на интеллектуальном развитии как будущего психолога С.Л. Рубинштейна, так и будущего поэта Б.Л. Пастернака. Так, друг последнего литературный переводчик и критик Н. Вильмонт в своих воспоминаниях (1989) о Б.Л. Пастернаке приводит его неоднократные ссылки на Г. Когена при обсуждении друзьями различных культурно-исторических и литературно-эстетических проблем в 1920 годы. То поэт затрагивает "иллюзии гегельянства, над которыми смеялся Коген" (с.88); то он гордо отвечает на вопрос Л.Д. Троцкого "Скажите, а вы правда, как мне говорили, идеалист? - Да, я учился на философском отделении Московского университета (в т. ч. у психологов Г.Г. Шпета и Г.И. Челпанова - И. С.), а потом… у Когена в Марбурге." (с.94); то дружески дискутируя с крупным российским философом профессором МГУ В.Ф. Асмусом, опять характеризует учение Г. Когена в своей "Охранной грамоте" (Соч., т.4); то неоднократно вспоминает его в своей обширной эпистолярии (Соч., т.5).
Более того, Н. Вильмонт (1989, с.148) как-то обсуждая с Б.Л. Пастернаком "Охранную грамоту" заметил, что в ее главке, посвященной Марбургу "не достает… его разговора с философом Эрнестом Кассирером после юбилея Германа Когена, так как Борис Леонидович в нем затронул вопрос о "модальности" понятий, о их "принципиальной нетождественности"… в связи с их "включаемостью" в различные сферы научного и общекультурного сознания… к примеру, понятие времени как "четвертого измерения" отнюдь не исключает иных "модальных" его значений рядом с тем, которое оно обрело в теории Эйнштейна, - скажем, в сфере истории, в качестве "регулирующего понятия об историческом процессе"… по его (Б.Л. Пастернака - И. С.) разумению, подойти к проблеме, поставленной главою "Марбургской школы", - проблеме "единства человека", тем самым и самого понятия Человек, возможно только под углом… герменевтики… КРИТИЧЕСКОЙ ФИЛОСОФСКОЙ ИСТОРИИ ЯЗЫКОВЫХ ОБРАЗОВАНИЙ, опиравшейся на анализ "модальности" понятий, отложившихся на протяжении веков в языковом обиходе всего культурного человечества - в его прошлом, настоящем и чаемом будущем… - Голубчик! Так вы же напали на философскую золотую жилу - воскликнул Кассирер. - Беритесь безотлагательно за ее … разработку!". На что Б.Л. Пастернак ответил Н. Вильмонту (1989, с.149): "Подождите, Коля! Во-первых, этот марбургский разговор навряд ли напечатают в литературном журнале. И, во-вторых, это многих оттолкнет своей сугубой философичностью от моей "Охранной грамоты"… Да у меня и было об этом… И черновик, вернее, отвергнутый беловик, сохранился".
Все это не только характеризует глубину философской прозорливости молодого гениального писателя, но и показывает духовную атмосферу философских поисков Марбургской школы и ее учеников, а главное - свидетельствует о том, насколько глубоко было аксиологическое и методологическое влияние разрабатывавшейся в ней проблематики человекознания даже на покинувшего стезю профессиональной философии поэта Б.Л. Пастернака, не говоря уже об оставшемся в ее лоне будущем психологе С.Л. Рубинштейне, который также, несомненно, не раз обращался в своих размышлениях к мысленному диалогу с Г. Когеном, Э. Кассирером и с однокашниками по Марбургу. Заметим, что все эти параллели между жизнетворчеством поэта и ученого можно продолжить: оба по образованию философы, у обоих несколько раз менялся род занятий: у Б.Л. Пастернака это были живопись, музыка, философия, поэзия, проза, а у С.Л. Рубинштейна - методология, педагогика, библиография, психология, философия; оба прожили семь десятков лет и творили в одну и ту же захватывающую и драматичную эпоху; оба третировались ею и стали изгоями в своей страте; оба поплатились за это здоровьем, но мужественно выстояли и, не смотря на это, произведения обоих составили эпоху в культурном наследии их профессиональной деятельности, получившей всемирное признание, оба были патриотами, не оставшимися в эмиграции, а трудившимися не покладая рук (написавшими тома литературных переводов Шекспира и Гете - Б.Л. Пастернак и научных книг - С.Л. Рубинштейн) на Родине и перенесшими вместе с ней все невзгоды и победы. Экзистенциальных причин тому много - здесь и семья, и характер, и талант, и воля, и целеустремленность, и трудолюбие, но также култьура и образование.
Полученные в школе неокантианства философская культура и методологический опыт стали существенным профессиональным преимуществом С.Л. Рубинштейном при разработке им в уже советской России сначала проблем "творческой самодеятельности" (1922) в контексте педагогики и психологии, а затем сознания и деятельности субъекта жизненного пути в контексте общей психологии (1934, 1935, 1940, 1946) и философии бытия личности и индивидуальности (1957, 1973). Наиболее драматично развивалось изучение С.Л. Рубинштейном деятельностной проблематики, теоретическая постановка и дискуссионный (со школой А.Н. Леонтьева) поиск научного решения которой имело принципиальное значение для развития отечественной психологии советского периода.
4. Перипетии психологической теории деятельности
В связи с отмеченным выше досадным и не правильном, по сути забвением М.М. Рубинштейна (более известного философствующего психолога в свое время, чем начинающий тогда ученый С.Л. Рубинштейн), интересно критическое отношение к трудам А.А. Смирнова по истории психологии, в особенности, советской - ее лидера в 1970-х годах основателя и декана факультета психологии МГУ, лауреата Ленинской премии СССР А.Н. Леонтьева (о моих встречах с ним см.: Семенов, 2006-а). Так, в 1978 г. на последнем заседании возглавлявшейся им кафедры общей психологии МГУ А.Н. Леонтьев заметил: "Товарищи, произошла история, история развития науки. И ее излагают как угодно - вкусовщина идет на полный ход, а не история психологии. Под вкусовщиной я понимаю необходимость реализовать какую-то философскую позицию автора. Я тут прочитал кое-какие "Истории". Вот у меня даже лежит первое издание "Истории психологии" М.Г. Ярошевского. Я уж не говорю про издание под редакцией А.А. Смирнова. Там правды очень много, но много там и неправды" (Леонтьев, 2006. С.381). По-видимому, здесь А.Н. Леонтьев все же имеет в виду изданный труд учеников С.Л. Рубинштейна М.Г. Ярошевского и Л.И. Анцыферовой (1974), который вышел под редакцией А.А. Смирнова, а не цитированную нами выше его книгу по истории советской психологии (1975г.).
Не исключено, что скепсис А.Н. Леонтьева был вызван, в частности, тем, что книга под редакцией А.А. Смирнова завершается указанием Л.И. Анцыферовой на труд голландского психолога Т.П. Пейна "С.Л. Рубинштейн и философские основы психологии" (1968), где: "выделяются и анализируются основные методологические положения советской психологии: принципы детерминизма, взаимообусловленности сознания и деятельности, истоизма, принцип развития, единства теории и практики" (1974, С.293). Критическая реакция А.Н. Леонтьева в связи с этим становится понятной, если учесть многолетнюю дискуссию по проблемам деятельности между его школой и С.Л. Рубинштейна. Хотя тут же рядом (причем, выше на этом же развороте страницы) Л.И. Анцыферова цитирует (1974, С.292) квалификацию А.Н. Леонтьевым (1965, С.596) важной роли кризисов в развитии психики ребенка, но это - все-таки частное положение по сравнению с "основными методологическими положениями советской психологии", в особенности, принципом "взаимообусловленности сознания и деятельности".
Более того, скепсис А.Н. Леонтьева по отношению к М.Г. Ярошевскому здесь тоже был не по адресу. Ибо в первом издании его "Истории психологии" (1966) последняя глава "Развитие советской психологии", принадлежала перу А.В. Петровского (с.521-550) и была проиллюстрирована портретами И.П. Павлова, В.М. Бехтерева, Л.С. Выготского, С.Л. Рубинштейна, Б.М. Теплова и… Д.Н. Узнадзе с характеристикой их вклада в психологическую науку. Всем бросается в глаза, что в этом ряду основоположников отечественной психологии явно не хватает портретов как тех ученых, кто обеспечил трансляцию ее дореволюционных достижений (Г.И. Челпанов, П.П. Блонский, К.Н. Корнилов) в советскую науку, так и, разумеется, ее других корифеев - А.Н. Леонтьева, А.Р. Лурия, Б.Г. Ананьева.
А вот в фундаментальном труде по истории советской науки профессор Массачусетского технологического института США Лорен Р. Грэхем (1991) не только специальные очерки посвящает (наряду с Л.С. Выготским, А.Р. Лурией, А.К. Анохиным) А.Н. Леонтьеву (с.212-215) и С.Л. Рубинштейну (с.180-188), но и подчеркивает роль обоих в разработке проблемы деятельности (с.184 и с.213). Анализируя книгу Л.Р. Грэхема директор Института философии АН СССР В.С. Степин подчеркивает, что: "Заслуживают внимания те разделы, в которых рассказано об исследованиях выдающихся советских психологов Л.С. Выготского, А.Р. Лурия, А.Н. Леонтьева, С.Л. Рубинштейна, физиолога П.К. Анохина…". Заметим, что в "Заключительных замечаниях" к своей книге Л.Р. Грэхем (с.422) еще раз подытоживает, что: "Среди положений советских ученых, которые были признаны ценными в свое время или признаются ценными в настоящий момент и в отношении которых диалектический материализм сыграл определенную роль, можно указать следующие: точка зрения Л.С. Выготского по поводу мышления и языка; теория социальной психологии А.Р. Лурия и А.Н. Леонтьева; концепции С.Л. Рубинштейна о восприятии и сознании; пересмотр и расширение П.К. Анохиным павловской психологии".
С Л.Р. Грэхемом солидаризируется и М.Г. Ярошевский, когда в своей "Психологии в ХХ столетии" (М., 1974) специально анализируя (с.361-363) концепцию С.Л. Рубинштейна, подчеркивает, что: "Существенный вклад в теоретический анализ проблемы сознания внес С.Л. Рубинштейн" (с.361) и: "Идея предметности сознания становится центральной в работах С.Л. Рубинштейна… Принцип единства сознания и деятельности, как и идея предметности образа (в самом широком смысле слова), сыграл важную роль в становлении философских основ советской психологии. Все это обусловило крупные достижения советских исследователей в различных областях психологии" (с.363).
Важно отметить, что в ряде зарубежных трудов по истории и теории психологии также подчеркивается вклад С.Л. Рубинштейна в разработку как философско-методологических проблем (Payne, 1968) психологии сознания, деятельности, субъекта, личности и ее индивидуальности, так и в изучение психических процессов, в особенности, мышления (W. Matthaus, 1988-а, 1988-б). Однако, как говорилось выше, этот вклад С.Л. Рубинштейна трактуется в отечественной психологической науке до сих пор неоднозначно.
5. Вклад С.Л. Рубинштейна в психологию в зеркале дискуссий и модернизаций
В контексте дискуссии о вкладе обоих корифеев советской психологии в разработку психологической теории деятельности (хотя имеются и ее философско-методологические концепции: Н.Г. Алексеева, Г.С. Батищева, В.С. Швырева, Г.П. Щедровицкого, Э.Г. Юдина и др.) примечательны полные горечи слова К.А. Абульхановой и А.В. Брушлинского из их программного "Послесловия" к третьему изданию "Основ общей психологии" (1989, Т.2, с.269): "Первопроходческая роль С.Л. Рубинштейна в систематической и глубокой разработке (начиная с 1922 г.) деятельностного принципа в психологической науке должна быть специально подчеркнута, поскольку на протяжении последних 20-25 лет его вклад в психологию или умаляется, или замалчивается; даже в энциклопедических справочниках об этом не говорится ни слова (См. БСЭ.3-е изд., М. 1975. т.22; Философский энциклопедический словарь.М. 1983)".
Действительно, в последнее время в нашей стране нередко выходят книги по психологии деятельности (см., например: Г.С. Никифоров и др., 1991) и даже по истории психологии (см.: С. Степанов, 2001), где не находится места ни для С.Л. Рубинштейна как одного из крупнейших психологов, ни для оценки его фундаментального вклада в изучение деятельности. Впрочем, в "Советском энциклопедическом словаре" (М., СЭ., 1979) в кратких статьях - как про А.Н. Леонтьева (с.711), так и про С.Л. Рубинштейна (с.1156) - также ни слова не говорится об их вкладе в психологию деятельности, хотя относительно обоих отмечается значимость их трудов для психологической теории. В связи с этим заметим, что А.Н. Леонтьев - как лидер советской психологии - на рубеже 1960-1970-х годов был главным консультантом БСЭ по психологии и педагогике. Так, например, когда написанная по заказу редактора БСЭ по философии, психологии и педагогике Э.Г. Юдина моя статья о Л.С. Выготском победила в конкурсе, объявленном БСЭ, то перед ее публикацией А.Н. Леонтьев рекомендовал мне: "специально отметить роль Льва Семеновича в перестройке советской психологии на основе методологии марксизма", хотя к остальным моим статьям (в т. ч. о В.М. Бехтереве, П.П. Блонском, не говоря уже о О. Кюльпе и даже о таких принципиальных, как "Душа", "Желание" или "Индивидуальность") критических замечаний у него не возникло.
Справедливости ради, необходимо отметить, что в 1967 г.А.Н. Леонтьев санкционировал публикацию статью К.А. Славской о С.Л. Рубинштейне в Философской энциклопедии (Т.4, М. СЭ. 1967, с.529), где ею подчеркивалось, что он: "Применил к психологии марксово понятие деятельности (1934); в труде "Основы общей психологии" (1940, 1946) Р. представил систему психологии, основанную на принципе единства сознания и деятельности". Хотя об этом, действительно, не упоминается в двух изданиях Философского энциклопедического словаря (М., СЭ, 1983, с.588; 1989, с.), но научным консультантом по психологии здесь уже являлся ученик С.Л. Рубинштейна М.Г. Ярошевский, который был нейтрален в дискуссиях между двумя школами по проблемам деятельности. Так, например, М.Г. Ярошевский (мой научный руководитель по аспирантуре в Институте истории естествознания и техники АН СССР в 1968-1972 гг.) пропустил мой вариант статьи (Семенов, 1983, с.98) о Л.С. Выготском, не настаивая на модернизации его роли в психологии деятельности. Аналогично А.Н. Леонтьев - как член редколлегии знаменитого философско-психологического сборника "Методологические проблемы исследования деятельности" (1976: редактором-составителем которого был известный методолог системного подхода Э.Г. Юдин) - не возражал против публикации в нем теоретико-экспериментальной статьи И.Н. Семенова, ориентированной не только на деятельностный, но и на системный подход, реализованный в ней мною с опорой на труды как психологов (П.Я. Гальперина, В.П. Зинченко, А.Н. Леонтьева, А.Р. Лурия, С.Л. Рубинштейна), так и методологов (Н.Г. Алексеева, Г.П. Щедровицкого, Э.Г. Юдина).
Хотя каждая школа расставляла свои акценты в дискуссии по деятельности, но важно при этом, что: "Особенно плодотворными были творческие связи и контакты Рубинштейна с его союзниками и отчасти единомышленниками по дальнейшей разработке деятельностного подхода - с А.Н. Леонтьевым, Б.М. Тепловым, А.А. Смирновым, Б.Г. Ананьевым и др. Несмотря на существенные различия между ними в трактовке деятельности, эти психологи во многом сообща развивали и пропагандировали деятельностный подход, в оппозиции к которому тогда находились многие другие, в том числе ведущие советские психологи (например, К.Н. Корнилов, Н.Ф. Добрынин, П.А. Шеварев и другие бывшие ученики Г.И. Челпанова - основателя первого в России института психологии). в 1943-1944 гг. Рубинштейн пригласил на работу (в МГУ - И. С.) не только своих ленинградских учеников - М.Г. Ярошевского, А.Г. Комм и др., но и сотрудников А.Н. Леонтьева - П.Я. Гальперина и А.В. Запорожца" (Абульханова К.А., Брушлинский А.В., 1989, Ч.2., с.273). В связи с этим следует заметить, что П.Я. Гальперин как в своих знаменитых публичных лекциях по истории и теории психологии на философском и психологическом факультетах МГУ, так и в доверительных личных беседах со мной (своим курсовиком и дипломником - см.: Семенов, 2003, 2006-а) всегда уважительно отмечал фундаментальную роль С.Л. Рубинштейна в развитии отечественной и мировой психологии, хотя сам и придерживался, в целом, теоретических взглядов в традиции Л.С. Выготского-А.Н. Леонтьева, но при этом развивал собственную оригинальную концепцию ориентировки как предмета психологии. Исходя из этого, П.Я. Гальперин разработал одну из самых конструктивных концепций педагогической психологии - теорию и психотехнологию планомерно-поэтапного формирования умственных действий и понятий. Ибо эта концепция показала свою эффективность в экспериментальном обучении в процессе дошкольного (А.В. Запорожец, Л.Ф. Обухова, Н.Н. Поддьяков, Д.Б. Эльконин), школьного (В.В. Давыдов, Н.Г. Салмина, В.П. Сохина), вузовского (И.И. Ильясов, Н.Н. Нечаев, Н.Ф. Талызина) и профессионального (З.А. Решетова, А.И. Подольский, Н.Н. Костюков) образования, а также при формировании творческого мышления (В.Л. Данилова, И.П. Калошина, И.Н. Семенов). Эта теория была создана П.Я. Гальпериным, отталкиваясь от подхода Л.С. Выготского, в процессе дискуссий, как внутренних - в школе А.Н. Леонтьева, так и в контексте внешних - со школой С.Л. Рубинштейна.
Вообще, необходимо подчеркнуть плодотворность научных дискуссий для развития теоретико-методологической проблематики, в т. ч. деятельности. Зародившись во многом благодаря труду С.Л. Рубинштейна (1934) в сфере междисциплинарного взаимодействия психологии с политэкономией, деятельностный подход развивался в дискуссиях как внутри школы С.Л. Рубинштейна с его учениками (Л.И. Анцыферова, Е.А. Будилова, Е.А. Шорохова, М.Г. Ярошевский, А.К. Абульханова-Славская, А.В. Брушлинский, А.М. Матюшкин и др.), так и внутри психологии (А.Н. Леонтьев, Б.Г. Ананьев, Н.Ф. Добрынин, В.Н. Колбановский, А.А. Бодалев, П.Я. Гальперин, В.В. Давыдов, А.В. Запорожец, А.Р. Лурия, А.А. Смирнов, Б.М. Теплов, П.А. Шеварев, Д.Б. Эльконин и др.). Позднее дискуссии по проблемам деятельностного подхода велись также в смежных с психологией науках - в философии (Н.Г. Алексеев, Г.С. Батищев, А.А. Зиновьев, Э.В. Ильенков, Ф.Т. Михайлов, И.С. Ладенко, В.М. Розин, В.А. Розов, В.С. Швырев, Г.П. Щедровицкий, Э.Г. Юдин), социологии (Н.Ф. Наумова, Бобнева), лингвистике (А.А. Леонтьев, В.И. Постовалова, Г.П. Щедровицкий), психофизиологии (П.К. Анохин, Н.А. Бернштейн, В.Г. Зараковский, В.П. Зинченко), акмеологии (А.А. Деркач, Е.А. Климов, А.К. Маркова, Н.В. Кузьмина, И.Н. Семенов и др.), педагогике (Н.Г. Алексеев, О.С. Анисимов, В.В. Давыдов, В.В. Краевский, Л.И. Новикова, А.В. Петровский и др.).
Важно отметить, что дискуссии о психологии деятельности велись не только между школами С.Л. Рубинштейна и А.Н. Леонтьева, но и внутри них: например, в первой - между Е.В. Шороховой (зав. сектором психологии в институте философии после его кончины) и А.В. Брушлинским, К.А. Славской, а во второй - между А.Н. Леонтьевым и П.Я. Гальпериным, А.В. Запорожцем, Д.Б. Элькониным. Затрагивались на этих внутренних диспутах и межшкольные споры, о чем можно судить, например, по выступлению А.Н. Леонтьева (2004, с.313-314) на домашнем семинаре, где обосновывалась критика позиции С.Л. Рубинштейна (1940, 1957, 1959) в контексте перспективы разработки ряда дискуссионных проблем психологии деятельности, или - П.Я. Гальперина (там же: 2004, с.332, 335) и А.В. Запорожца (там же: с.321). Но, разумеется, в процессе всех этих дискуссий происходило самое важное для дальнейшего развития психологической науки, а именно - ассимиляция достижений обоих подходов к проблематике деятельности.
6. Взаимодействие трактовок деятельности С.Л. Рубинштейном и А.Н. Леонтьевым в концепции В.В. Давыдова
Взаимодействие обеих школ, на наш взгляд, наиболее конструктивно реализовано в трудах В.В. Давыдова (1972, 1988, 1996), который с позиций Л.С. Выготского, П.Я. Гальперина, А.Н. Леонтьева, Д.Б. Эльконина ассимилировал достижения С.Л. Рубинштейна при философско-методологической разработке психолого-педагогических проблем обобщения в обучении (1972) и развивающего обучения (1988) на основе деятельностного подхода. Так, в диспозиции своей итоговой теоретической книги В.В. Давыдов (1996) подчеркивает (глава 1-я, с.17), что: "Общепсихологическую теорию деятельности начиная с 1920-х гг. создавали многие ученые, но особенно большой вклад в нее внесли С.Л. Рубинштейн и А.Н. Леонтьев". Анализируя проблему формирования теоретического мышления, Давыдов (1996, с.152) вновь обращается к концепции деятельности С.Л. Рубинштейна (Бытие и сознание, М. 1957, с.45), сочувственно цитируя его положения о том, что: "Знания не возникают помимо познавательной деятельности субъекта и не существуют безотносительно к ней" и "Всякое научное понятие - это и конструкция мысли и отражение бытия" (М., 1957, с.47). С учетом этого, В.В. Давыдов (1996, с.152) делает важный для своей теории вывод, что: "С этой точки зрения, понятие есть и отражение бытия, и средство мыслительной операции".
Откликаясь, вероятно, на известную дискуссию школ С.Л. Рубинштейна и А.Н. Леонтьева по проблеме способностей начала 1960-х годов, В.В. Давыдов (1996, с.453) констатирует, что: "Теория А.Н. Леонтьева создала хорошие предпосылки для изучения формирования человеческих способностей, но, к сожалению, эти предпосылки не были в должной мере реализованы. В психологии сравнительно мало работ, раскрывающих источники и закономерности формирования способностей. Правда, уже начали издаваться серьезные книги, посвященные этой важной проблеме; см.: Шадриков В.Д. "Деятельность и способности. 1994". Следует отметить, что с тех пор последним опубликован ряд фундаментальных книг и учебных пособий по проблеме формирования способностей (Шадриков, 1994-2008) в контексте ментального развития человека и внутреннего мира его личности и индивидуальности (см.: Абульханова, Шадриков и др., 2009).
Аналогично в отношении другой фундаментальной для психологии проблемы - развития личности - В.В. Давыдов (1996, с.50) также цитируя основополагающий тезис С.Л. Рубинштейна (1989, с.241) о том, что: "введение личности в психологию представляет собой необходимую предпосылку для объяснения психических явлений", формулирует принципиальный для своей концепции развивающего обучения вывод: "Тем самым понятие личности выступает как одно из центральных в психологической науке, поскольку оно - предпосылка объяснения любых психических явлений". В конце же своей итоговой книги В.В. Давыдов (1996, с.487) еще раз подчеркивает, что: "деятельностный подход или теория деятельности в философии и психологии создавались у нас в стране прежде всего С.Л. Рубинштейном, А.Н. Леонтьевым и Э.В. Ильенковым". В анализе значения трудов этого крупного философа для советской психологии, согласно Давыдову (1996, с.479): "главное заключается в том, что он дал диалектико-материалистическое обоснование основных положений культурно-исторической теории и теории развивающего обучения". При этом Давыдов (1996, с.478) специально отмечает, что: "Э.В. Ильенков был лично знаком с С.Л. Рубинштейном, А.Н. Леонтьевым, А.И. Мещеряковым, Д.Б. Элькониным и другими крупными психологами, знал их труды, обсуждал с ними сложные философско-психологические вопросы". Заметим, что хотя Э.В. Ильенков действительно философски обосновывал подход Л.С. Выготского и продуктивно его развивал в своих психологических исследованиях (в особенности, с В.В. Давыдовым и А.И. Мещеряковым), однако, основы психологической теории деятельности создавались все же в довоенные годы С.Л. Рубинштейном (1889-1960) и А.Н. Леонтьевым (1903-1979), когда Э.В. Ильенков (1924-1979) лишь начинал учиться в ИФЛИ. Позднее он не без влияния труда С.Л. Рубинштейна "Бытие и сознание" (1957) плодотворно развивал проблему идеального (см. "Филосфскую энциклопедию", Т.4).
Здесь мы сталкиваемся с часто встречающимися в науке случаями модернизации взглядов тех или иных авторов, проводимых их интерпретаторами в контексте целесообразности историко-методологического обоснования собственных или близких по духу концепций. Например, зачастую деятельностный подход в трактовке А.Н. Леонтьева и его школы обосновывается через апелляцию к культурно-исторической теории Л.С. Выготского. Так, В.В. Давыдов (1996, с.497), анализируя воспоминания А.Н. Леонтьева (1994), полагает, что: "уже в середине 20-х годов Л.С. Выготский как "очень образованный марксист" ИМЕЛ ИСТОРИКО-СОЦИОЛОГИЧЕСКОЕ ПОНЯТИЕ о практической, чувственной деятельности людей". Хотя сам В.В. Давыдов (1996, с.498) приводит осторожное замечание А.Н. Леонтьева (1994, с.267) о том, что у Л.С. Выготского (1934): "Термина "деятельность" еще нет, он еще не выступал, не применялся, а понятие деятельности нашло свое дальнейшее развитие", все же В.В. Давыдов (1996, с.496-503) подытоживает свое кропотливое обоснование противоречащим этому выводом: "На наш взгляд, теория деятельности, разработанная А.Н. Леонтьевым и его последователями, является новым и закономерным этапом развития культурно-исторической теории. Это подтверждается как при сопоставлении их основных положений, так и при рассмотрении изучаемых ими предметов" (с.503). Примечательно, что в этом контексте теория деятельности трактуется как разработанная школой А.Н. Леонтьева, а о С.Л. Рубинштейне - как зачинателе и теоретике психологической проблематики деятельности здесь в заключении книги не говорится ни слова, хотя ранее в ее начале и в середине эта его принципиальная роль неоднократно и справедливо подчеркивалась.
Этот парадокс онтологической модернизации может быть снят, на наш взгляд, лишь методологически - через дифференциацию принципа деятельности (проводившегося как С.Л. Рубинштейном, так и А.Н. Леонтьевым, причем, вместе с подавляющим большинством советских психологов, разве кроме раннего Н.Ф. Добрынина, В.Н. Мясищева, М.М. Рубинштейна и немногих других) на две различные концептуальные модели, которые принципиально иначе трактовали структуру деятельности.
По инициативе В.В. Давыдова, В.П. Зинченко (1976), Э.Г. Юдина (1976, 1978) наметились перспективы плодотворного сотрудничества философов, психологов и педагогов в системно-междисциплинарных разработках проблематики деятельности в отечественных гуманитарных науках.
7. Противоречивость периодизации жизнетворчества С.Л. Рубинштейна
Парадоксально, но не смотря на множество вариантов неоднократного рассмотрения творческой биографии С.Л. Рубинштейна, приходится констатировать, что ее анализ не привел пока к однозначному выделению этапов его жизнедеятельности и ее экзистенциально-концептуальной схематизации. Первая характеристика научной деятельности С.Л. Рубинштейна принадлежит его бывшему сотруднику Б.Г. Ананьеву, которого С.Л. пригласил в созданный им в Институте философии АН СССР сектор психологии. Наиболее фундаментальный анализ развития жизнедеятельности С.Л. Рубинштейна проведен младшим поколением созданной им общепсихологической научной школы - К.А. Абульхановой-Славской и А.В. Брушлинским. Их трудами не только переиздано, прокомментировано, проанализировано и развито философско-психологическое наследие С.Л. Рубинштейна, но и созданы его дочерние научные школы: субъектно-деятельностной психологии мышления (А.В. Брушлинский) и личности (К.А. Абульханова).
Так, под их научной редакцией к столетию С.Л. Рубинштейна были переизданы его "Основы общей психологии" (М., 1989). В историко-научном плане следует отметить, что в те годы существовало негласное ограничение на объем публикуемой научной литературы, согласно которому почти не издавались книги, превышающие 20 печатных листов. Поскольку "Основы общей психологии" существенно выходили за эту норму, то А.В. Брушлинский вынужден был обратиться на съезде психологов к присутствовавшей на нем своей сокурснице по отделению психологии МГУ, ставшей супругой Президента СССР Р.М. Горбачевой, с просьбой помочь издать фундаментальный труд крупнейшего советского психолога. В результате эта книга была издана, но все-таки в двух частях.
Подобные документы
Тенденции становления и развития психологической науки. Школа С.Л. Рубинштейна, его теоретические представления. Принцип единства сознания и деятельности. Принципы развития и детерминизма. Философские проблемы бытия и свободы человеческой личности.
реферат [30,2 K], добавлен 30.10.2009С.Л. Рубинштейн как российский психолог и философ, член-корреспондент Академии наук СССР, один из создателей деятельностного подхода в психологии, краткий очерк его жизни и личностного становления. Направления научной деятельности и достижения психолога.
реферат [17,4 K], добавлен 22.04.2011Методологическое значение теории деятельности С.Л. Рубинштейна – А.Н. Леонтьева. Роль потребностно-мотивационной сферы человека в его деятельности как форме активного взаимодействия с окружающим миром. Сущность и виды психологической активности человека.
контрольная работа [27,3 K], добавлен 10.11.2009Общие и специальные требования к личности педагога-психолога. Создание имиджа профессионального психолога. Этические принципы психологической и педагогической деятельности. Виды помощи педагога-психолога и правила ведения диагностики и консультирования.
реферат [25,1 K], добавлен 28.08.2011Психологические особенности человека и особенности искусства и их соединение. Концепция С. Рубинштейна: связь искусства как области духовной деятельности и психологии. Понятия красоты и достижения человеком полной независимости от посторонних влияний.
реферат [36,5 K], добавлен 05.09.2010Психология как наука о человеке, его духовной сущности и психике. Взаимоотношения психологической теории и психологической практики. Основная задача психолога-консультанта. Цели практической психологии. Коррекционно-развивающая деятельность психолога.
реферат [22,7 K], добавлен 23.04.2015Проблема периодизации историко-философского процесса с позиций представления о рефлексии. Определение основных понятий рефлексии в психологии. Психология рефлексии: проблемы и исследования. Уровни и формы рефлексивного сознания в человеческой жизни.
курсовая работа [69,4 K], добавлен 11.10.2012Развитие психологии как самостоятельной научной дисциплины. Направления деятельности практического психолога: психодиагностическая и психопрофилактическая работа, психологическое консультирование, психотерапия, коррекционно-развивающая деятельность.
контрольная работа [22,9 K], добавлен 18.06.2014Развитие профессионального мышления студентов на основе изучения дисциплины "Направления деятельности и должностные обязанности педагога-психолога и социального педагога". Принципы и достижения мировой и отечественной психолого-педагогической науки.
методичка [1,2 M], добавлен 20.02.2010Исследование принципов теории деятельности человека в психологии А.Н. Леонтьева и С.Л. Рубинштейна. Изучение концепции высших психических функций Л.С. Выготского. Рассмотрение знаков как основы символического моделирования явлений объективного мира.
контрольная работа [24,8 K], добавлен 22.02.2012
