Психологическая регуляция принятия решений, или выборов человека в условиях неопределенности, включает на сегодняшний день ряд дихотомий: разведение понятий принятие решений как выбор и выбор как деятельность, рациональный и личностный выбор, ситуационные и диспозициональные условия субъективной неопределенности и ряд других. Выделение разных предметов исследования при изучении выбора и интепретационные предпочтения позволяют авторам настаивать на том, что преимущественно выбор определяется когнитивными структурами или личностными. Выходом из сложившегося положения дел, задаваемого соотношением концепций в рамках познавательного, мотивационного и праксиологического подходов (как их рассмотрел Ю. Козелецкий), является переход к динамической парадигме в психологических исследованиях, предполагающей поиск не структур, а динамически складывающихся иерархий регулятивных процессов. Перспективы здесь остаются и за теорией деятельности, если на основе деятельностного подхода эксплицируются теории так называемого среднего уровня, т.е. предполагающие возможность эмпирической проверки гипотез о внутренних структурах психологической регуляции.

Вместе с тем принятие принципов активности и неопределенности демонстрирует необходимость выхода на другой путь - поиска не структурных (морфологических) единиц, а диагностической позиции по отношению к пониманию психологической регуляции выбора. Она исходит из принятия того положения, что ситуация не задает критериев психологической регуляции выбора, и сам субъект не всегда знает основания своих выборов, как иерархизации психологических процессов, стоящих за репрезентациями ему критериев его выборов. Построение психологической теории принятия решений как теории среднего уровня предполагает расширение системы принципов психологии и изменение приоритетов в парадигмальных установках, конкретизирующих методологические основания развиваемых психологических моделей. В статье рассмотрен один из возможных вариантов такого динамического подхода - мультипликативной и многоуровневой регуляции принятия решений, или выбора, базирующийся на развитии идеи единства интеллекта и аффекта (Л.С. Выготский, О.К. Тихомиров) применительно к выбору (решению о выборе альтернативы) в ситуации закрытой задачи.

Ложные дихотомии в психологии принятия решений

В зарубежных психологических исследованиях понятия принятия решений и выбора функционируют в обличии двух основных терминов Я оставляю вне рассмотрения немец. Entscheidungen и англ. Deciding, переводимые на русский как "решения" и отличающие контекст выбора решения по отношению к контексту решения проблем (Problem Solving). - Decision making и Choice. Причем в одной и той же книге название может включать один термин, а преимущественно используемым является другой [Hasti, Dawes, 2010]. Общей отличительной чертой психологической регуляции выбора, или принятия решений, является необходимость преодоления неопределенности, причем не только заданной ситуационными характеристиками, но и той субъективной неопределенности, которая связана со свойствами самого человека (системами его знаний, личностных ценностей, индивидуально-психологических характеристик). Поэтому не случайно термин субъективной неопределенности переводится и как неуверенность [Grenier et al., 2005] хотя источники субъективной неопределенности могут пониматься по-разному [Канеман, Тверски, 2005; Солнцева, Корнилова, 1999 и др.].

Важным аспектом в психологии и методологии является понимание ситуации выбора как закрытой - в противовес открытым проблемам (более известным в психологии мышления). Однако уже Ю. Козелецкий [1979], державший юбилейную речь в Гарварде как виднейший представитель исследований принятия решений, отмечал, что альтернативы, между которыми выбирает человек, могут быть не только заданными, но и включать возможность их доформулирования; т.е. поле альтернатив отнюдь не всегда полностью определено в так называемых закрытых задачах. Человек может находиться и в таких ситуациях, где часть альтернатив для возможного выбора задана, но возможно изменение ситуации додумываемыми новыми исходами. Этот автор указывал также на то, что расширение поля альтернатив требует одних свойств мышления (генерирования новых альтернатив), а анализ последствий их развертывания вглубь (прогнозирование изменений ситуации в результате выбора) - совсем других.

К. Поппер, выделивший в качестве специального предмета изучения методологические аспекты подходов к пониманию принятия решений и требовавший, в частности, различения содержания принятых решений (выбранных альтернатив) и процедур их принятия, настаивал на том, что поле альтернатив всегда открыто. Единственная вера, которую он считал необходимым защищать - это вера в человеческий разум. Разум (интеллект. мысль) позволяет человеку всегда придумать новую альтернативу к уже заданным, найти новый выход там, где, казалось бы, уже определены - заданы - возможные исходы. И значит нужно бояться людей, которые говорят о том, что у вас есть только выходы (альтернативы А или В); это противоречит сути человеческого разума, который всегда может выдвинуть другую альтернативу (третью - С и т.д.) [Поппер, 1992].

Итак, разведение закрытых и открытых задач уже не выглядит четким, если в регуляцию выбора включается мышление человека. Выбора же без его рациональной составляющей не бывает: без интеллектуального опосредствования совершаются лишь случайные "выборы" (кавычки и означают, что собственно выбора не было, а имели место формы реактивного поведения или использование схем-клише). Я оставляю пока за скобками рассмотрения понятия интеллектуальный и рациональный (в концепциях классической и неклассической, логической и экологической, ограниченной и неограниченной рациональности) [Мамардашвили, 2011; Саймон, 1993; Gigerenzer, 1998; Weber, Johnson, 2009 и др.]. При этом достаточно утверждать, что мышление включено в личностную регуляцию выбора, а построение образа ситуации и оценивание альтернатив совершается думающим человеком.

Выбор делает человек думающий, но и выступающий при этом в качестве личности. Он прогнозирует не только развитие ситуации вследствие выбора им той или иной альтернативы, но и личностную цену принимаемого решения, включая оценку, "кем я становлюсь в результате такого моего выбора" [Корнилова, 2003]. Даже если известны альтернативы и заданы критерии выбора, неизвестным остается, какое решение примет конкретный человек, какой критерий окажется ведущим в иерархии возможных субъективных обоснований выбора. Человек как субъект и автор своего решения обязательно добавляет в ситуацию неопределенности нечто, что не существует в ней самой. Его понимание ситуации, целей выбора и личностное (в первую очередь мотивационно-смысловое) отношение к предпочтению или отвержению тех или иных альтернатив отнюдь не формализуемо по сути: личность не только осмысливает, но и переживает ситуацию выбора. Более того, она начинает восприниматься как ситуация выбора только при определенных условиях, что специально обсуждается при раскрытии личностного выбора в психологии переживания с позиций "жизненных миров" [Василюк, 1997].

Предпочтения в использовании терминов "рациональный" или "личностный" выбор связаны, с одной стороны, с тем, делается ли акцент на интеллектуальное или личностное опосредствование. Кроме того, важным оказывается, как понимается личностное опосредствование. Так, в мотивационной парадигме Козелецкий выделял познавательную, мотивационную и праксиологическую парадигмы в зависимости от того, ведущим выступает в концепции тех или иных авторов когнитивный аспект регуляции выбора, мотивационно-личностный или аспект реализации - совершения действия выбора в практическом плане [Козелецкий, 1979]; последнее переводит проблематику принятия решения в другую область - психологии воли. принятие решений может рассматриваться с точки зрения регуляции процессов выбора со стороны мотивации или связанных с мотивами смыслов; тогда принятие решения, или выбор, рассматриваются как деятельность [Ломов, 1981; Леонтьев, Пилипко, 1995; Корнилова, 2002]. Однако обращение к понятию целевой регуляции для многих авторов не включает необходимости апеллирования к деятельностным структурам (расчленению выбора на соответствующие деятельностному подходу единицы его внутренней регуляции). Так, в модели Дж. Аткинсона, наиболее известной из соединивших идеи мотивационной и целевой регуляции выбора, и включившей конструкты мотивации достижения и избегания неудачи, термин risk-taking претендует не на раскрытие деятельностного опосредствования выбора, а лишь фиксирует изменение высоты трудности цели в зависимости как от мотивации, так и субъективных вероятностей и валентностей достижения стоящих за выбором целей (в продолжение модели Левина-Эскалоны). В экзистенциальной психологии слово выбор предпочитается "принятию решений", то также не всеми авторами; например, это выбор в пользу неизвестного будущего [Мадди, 2005].

Более оправданным термин выбор (choice) становится в тех исследованиях, где не предполагается возможность изменения ситуации интеллектуальными или личностными усилиями человека, принимающего решения; он используется там, где речь идет, в частности, о ситуации шанса, а от человека не зависит, какой шанс ему выпадет (например, в рулетке).

Итак, дихотомии "принятия решений" и "выбора", рационального и личностного выбора, выбора как деятельности и как процесса являются ложными. Они фиксируют направленность на те или иные аспекты изучаемого предмета, концептуальные предпочтения той или иной теории, но не принципиальные отличия изучаемого объекта Мы используем при этом то различение предмета и объекта исследования, которое восходит к работам Юдина и изложено нами в учебнике [Корнилова, Смирнов, 2013]. , коим выступает выбор как принятие решения.

Множественная психологическая регуляция выборов человека

Исходные теоретические позиции, заданные культурно-исторической психологией и смысловой теорией мышления, от которых мы отталкивались в построении нашей концепции выбора как принятия решений, позволяют реконструировать такой фокус саморегуляции как приложение усилий в интеллектуально-личностном опосредствовании выбора [Корнилова, 2011, 2013]. В отечественной литературе можно выделить работы, связывающие субъективную регуляцию выбора преимущественно с когнитивными процессами, включая метамышление [Карпов, 2000], либо с процессами актуализации личностного потенциала - от выборов между мотивами до свободы выборов как проявления самодетерминации личности [Леонтьев и др., 2011]. В отличие от этих концепций, в нашей модели множественной и многоуровневой регуляции принятия решений (или мультипликативной концепции психологической регуляции выбора) предполагается динамическая иерархизация и когнитивных, и личностно-мотивационных процессов, опосредствующих выбор, что будет более подробно раскрыто в параграфе о динамических регулятивных системах.

С выделением такой единицы регуляции выбора как динамические регулятивные системы (ДРС) связано предположение о принципиальной (онтологической) неопределенности регулятивных иерархий, понимаемой как незаданность структур, на которые опирается субъект в процессе выбора. Только в динамике развития определенных этапов решения, средств принятия проблемы, оценивания ситуации, предвосхищения ее развития и т.д. можно говорить о соотнесении уровней самосознания и неосознаваемой составляющих регуляции выбора, превалировании когнитивной ориентировки или личностного, мотивационно-смыслового контекста предпочтения того или иного решения. При этом для самого человека как субъекта своих решений эти составляющие неразделимы.

Это делает излишним предположения о каких-то особых источниках саморегуляции и предполагает возможность разного соподчинения когнитивных (включая интеллектуальные) и личностных компонентов; а оценка приложенных при разрешении ситуации неопределенности усилий (отражаемых шкалой новообразований) позволяет характеризовать выбор как продуктивное принятие решений [Корнилова, 2013].

В отношении зарубежных работ отметим пока только один аспект. Ведущей - в рамках "познавательной" парадигмы, в терминологии Козелецкого, - в англоязычной литературе к 2000-м гг. стала книга ученых, которые в соответствии с читаемым им курсом в Гарвардском университете назвали ее "Рациональный выбор". Книга переиздавалась [Hastie, Dawes, 2010] и, как сказано в предисловии, пока не появилось другой, которая бы продемонстрировала смену исследовательских парадигм в области психологической регуляции выбора. Но в переиздании она завершается главами, в которых ведущую регулятивную роль заняли уже не когнитивные основания, а эмоциональные влияния и межфункциональные связи в определении направленности принимаемых субъектом решений.

Недавно вышедшая на русском языке последняя книга нобелевского лауреата Д. Канемана [Канеман, 2014], предложившего в месте с А. Тверски и защищающего их "проспективную" теорию (взаимосвязи двух систем работы "ума"), может служить удивительным примером того, как отстаивание когнитивистского подхода заставляет автора настойчиво переинтерпретировать всю фактологию принятия решений, в которой несомненно просматривается именно личностная регуляция выбора в условиях неопределенности, в терминах работы Системы 1 и Системы 2 (как интуитивной и рефлексивной). Напротив, первоначально работавший в рамках когнитивного подхода Д. Дернер перешел в анализе решения динамических комплексных проблем к выделению уровней эмоционально-личностной регуляции интеллектуальных стратегий выбора [1997]. Таким образом, преимущественная направленность интерпретации - тоже результат выбора. И принятие позиции в дихотомии "либо когнитивная - либо личностная" лишь тормозит осознание возможных типов психологической регуляции выбора.

Рассмотрение в качестве ведущей проблемы личностного выбора статус его как свободного затушевывало проблему других оснований его психологического опосредствования, что уводило от анализа взаимодействий интеллектуальных и многоуровневых личностных составляющих. В результате изучение процессов смыслообразования при личностном выборе исключали предположения о человеке думающем; и не случайно М.К. Мамардашвили видел проблему в возвращении уважения человеку думающему, "додумывающему" свои мысли.

Модели, реконструирующие когнитивную регуляцию выбора, выносили за скобки личностные факторы как отклоняющие решения от оптимальных стратегий. Разведением моделей на нормативные и дескриптивные шло, в частности, по линии возможных формализаций оснований рационального выбора как нормативного и выявления тех искажений, которые обусловлены эвристиками как "ловушками ума" (в теории Тверского-Канемана), мотивационными влияниями или другими личностными основаниями предпочтений субъекта, например, страстью к преодолению границ [Козелецкий, 1991]. Но в психологии концепции личностной регуляции выбора могут выглядеть только как дескриптивные модели, т.е. описывающие варианты психологической регуляции выбора, отвечающие на вопрос, как люди принимают решения, а не как они должны их принимать. Человек не выступает "бессубъектным" лицом, принимающим решения - ЛПР. Термин ЛПР функционирует именно в нормативных моделях, задающих идеальные стратегии выбора, в которых именно мыслящая личность выводится за скобки заданных нормативно стратегий. При осмысливании и оценивании ситуации выборов человеком (их построении, "конструировании") именно опора на собственный интеллектуально-личностный потенциал позволяет ему вносить ту "субъектную" составляющую, которая стоит за принятием и преодолением субъективной неопределенности. И это невозможно без определенного усилия, что ощущается часто самим человеком как "бремя выбора", а в психологических оценках подготовки выбора может фиксироваться психологическими новообразованиями.

В наших исследованиях понятие принятие интеллектуальных решений было введено как предполагающее, что опосредствованный мыслью человека - и в этом смысле рациональный - выбор должен рассматриваться также и как личностный, поскольку при любом выборе актуализируется система опосредствующих его личностно-мотивационных процессов, иерархии которых выступают новообразованиями, возникающими в ходе его смысловой регуляции [Корнилова, Тихомиров, 1990]. И как нельзя противопоставлять личностную и когнитивную регуляцию выбора, также не следует автономизировать интеллектуальную и креативную подготовку решений. Это продуктивно в исследовательских целях для уточнения изменяющихся в ходе личностной регуляции базисных процессов ориентировки в ситуации, что в школе О.К. Тихомирова называлось, в частности, структурирующей функцией мотива. Но когнитивно-мотивационные основания оценок альтернатив при выборе включены в целостные иерархии, где структурирующую функцию выполняет самосознание личности. Именно личность приемлет или не приемлет ту или иную направленность решения и отвечает за выбор как минимум перед собой. Устанавливаемые связи личностной и интеллектуальной регуляции морального выбора с отношением субъекта к неопределенности (в измеряемых переменных толерантности/интолерантности к неопределенности или соответствующей латентной переменной Принятие неопределенности и риска) выделяет нравственное самосознание личности в качестве ведущего уровня в возможных вариантах иерархизации опосредствующих выбор процессов [Корнилова, Чигринова, 2012].

Динамическая парадигма в противовес морфологической

В методологии психологии дихотомия морфологической и динамической парадигмы относится как к более широкой проблеме ориентировки психологических теорий на анализ структурно оформленных или динамических компонентов в активности человека, так и к раскрытию возможностей деятельностного подхода в психологии [Корнилова, Смирнов, 2013; Асмолов, 2002 и др.].

Ориентация авторов на разработку структурных составляющих в выделенном предмете изучения, подчиняющих себе его динамику (актуалгенез принятия решения), отличает так называемые морфологические подходы. Преимущественно с морфологической парадигмой и было связано развитие деятельностного подхода. Рассмотрение деятельности как относительно инвариантной системы, описать которую можно на разных уровнях (мотива, цели, условий осуществления) объединило разных исследователей, рассматривающих свой предмет изучения в заданной системе категорий процессуального ее осуществления (деятельность, действие, операция, функциональная система, функциональный блок). Однако при переходе к изучению процессов целеобразования и смыслообразования процессуально-динамический аспект стал выделяться как не сводимый к структурному.

А.Г. Асмолов и В.А. Петровский при выдвижении динамической парадигмы в исследованиях деятельности указали на необходимость расширения понятийного аппарата. "Единицами, характеризующими движение самой деятельности, являются установка, понимаемая как стабилизатор движения в поле исходной ситуации развертывания деятельности, и надситуативная активность" [Асмолов, 2002, с.255]. Таким образом, переход от морфологической парадигмы к динамической - в рамках общего деятельностного подхода - означает и изменение системы используемых базовых понятий, и изменение в понимании раскрываемых закономерностей, и изменение в принимаемых постулатах. Так, "постулат сообразности", стоящий за признанием целевой причинности в регуляции действия, может вести за собой в теории такие последствия как признание стремление к гомеостазу (Левиновская теория), прагматизм или гедонизм. В то же время деятельность может быть понята как преобразующая активность, деятельность "самоизменяемая" (и самопричинная). Цель может пониматься в качестве причины, а может представать лишь результирующим моментом в процессе целеобразования, на который действуют различным образом внешние, внутренние условия, а главное - движение самой деятельности. Активность, в свою очередь, может быть понята как один из моментов развертывания деятельностных структур, но может и выступить в качестве избыточного момента - преодоления личностью ситуативных ограничений и адаптивных побуждений.

Изменение точки зрения - с морфологической на динамическую позволяет, на наш взгляд, в некоторой степени понять эту разделенность мира теорий как кажущуюся - возникшую из-за недостаточного внимания к разработке теоретических звеньев, которые призваны связывать деятельностный подход (как общепсихологическую теорию верхнего уровня) с построением предмета эмпирических исследований, проведение которых предполагает разработку теории среднего уровня (с эксплицируемыми для верификации системами гипотез). Оборотная сторона этого - не представленность тех конструктов, которые стали бы необходимыми основаниями такого перехода. При этом я имею в виду не расширение поля успешно функционирующих в рамках деятельностного подхода конструктов, не достраивание каких-то новых структурных единиц или уровней (такими могут, например, для кого-то выступать процессы метаконтроля или метапознания), а разработку в рамках теорий среднего уровня тех новых для теории деятельности (хотя, возможно и уже известных в психологии) понятий, применение которых поможет, в частности, перейти к динамическому пониманию "движения деятельности" и развитию исследований в тех точках роста, которые виделись автору теории деятельности проблемными (в первую очередь целеобразование А.Н. Леонтьев писал, что в реальной жизни "целеобразование выступает в качестве важнейшего момента движения той или иной деятельности субъекта" [1975, с. 106]. И это движение связывалось им с "апробированием целей действиями", которое не сводится к одномоментному акту, а процессуально разворачивает их предметное наполнение. [Леонтьев, 1975]).

А.Н. Леонтьев в главе "Деятельность и личность" указал в качестве ведущей проблему соотнесения общепсихологической теории деятельности и эмпирических (корреляционных в своем большинстве) исследований личности, поскольку за этим стоит проблема развития общепсихологической теории личности. "Настоящим камнем преткновения в исследовании личности до сих пор остается вопрос о соотношении общей и дифференциальной психологии" [1975, с.162]. Критикуя далее теории двух факторов, он выдвинул задачу "понять личность как психологическое новообразование, которое формируется в жизненных отношениях индивида, в результате преобразования его деятельности" [Леонтьев, 1975, с.172]. Раскрытие процесса "самодвижения" деятельности, принятие идеи о порождении личности в деятельности "является ключом к ее подлинно научному психологическому пониманию" [Леонтьев, 1975, с.173]. Эти предпосылки построения общепсихологической теории личности не ограничивают возможных теоретических построений и поиска тех новообразований, которые порождаются в деятельности. И здесь важными представляются следующие моменты.

Во-первых, разведение именно как динамических аспектов становления личности тех этапов, которые связаны с ее "рождением", и тех, в которых функционально опережающую роль в развертывании деятельности играют уже ставшие личностные особенности. Генетически и функционально деятельностная детерминация личностного становления могут быть поняты как вполне разводимые процессы регулятивного типа - регуляция внутренних личностных структур со стороны деятельности и регулятивная роль личности в развертывании деятельностных структур.

Дифференциальная психология была сосредоточена именно на диагностике аспектов индивидных, индивидуальных и личностных свойств. Переход к изучению собственно личностной регуляции выбора предполагает развитие общепсихологического компонента теории, поскольку регулятивный аспект не может реконструироваться вне актуалгенеза изучаемых форм активности (мыслительной деятельности или др.). Но также не может быть он представлен и без диагностики индивидуально-личностных свойств. Другое дело - как представить регулятивную роль тех или иных свойств. Это тоже невозможно вне учета объективных условий Так, свойства характера, как сложившиеся, "отчеканенные" в привычках действовать определенным образом черты, не выполняют своей регулятивной роли в условиях неопределенности, которые обозначаются именно как требующие действий и решений при неполноте, новизне и противоречивости ориентиров. движения деятельности.

Во-вторых, деятельностное опосредование становления личностных структур также предполагает динамику надындивидульного и индивидуального (не сводимого к внутриличностному). В структурах сознания, по Леонтьеву, именно значения ведут двойную жизнь - в их общественно-исторической и индивидуальной представленности. Надындивидуального статуса не имеют чувственная ткань и личностные смыслы. Личностные смыслы в свою очередь двойственны, но иным образом: они понимаются и как индивидуальные репрезентации значений в сознании личности, и как отношение мотива к цели. Таким образом, не вполне определенными, а точнее не заданными однозначно выступают как линии становления индивидуальных репрезентаций значений, так и личностные смыслы, за которыми стоят даже не отдельные мотивы, а их глубинные иерархии. Динамическая иерархизация мотивов и целей - вот существенная, но не подчеркиваемая почему-то при обсуждении деятельностного подхода характеристика процессов целеобразования и смыслообразования.

Цели как осознанные предвосхищения будущих результатов действий также оказываются двойственными образованиями: с одной стороны, они определяются объективно со стороны мотива деятельности, в этом смысле они не изобретаются и "не ставятся субъектом произвольно" [Леонтьев, 1975, с.106]. С другой стороны, как осознанные предвосхищения - в рамках целеобразования и целедостижения - они сугубо индивидуальны (и внутриличностны). Тем более незаданными и неопределенными должны выступить процессы смыслообразования.

Применительно к проблеме психологической регуляции принятия решений, или выбора в условиях неопределенности, динамический подход становится предпочтительным, поскольку, во-первых, в так называемых закрытых ситуациях (Decision making) процессы психологической регуляции максимально свернуты (и значит встает вопрос об адекватности применения структурных единиц, что предполагала бы морфологическая парадигма). Во-вторых, само понимание принятия решений, как совершаемых в условиях неопределенности, преодолевающих эту неопределенность, требует обращения к не менее значимому принципу, который еще только утверждается в психологии неопределенности - принципу неопределенности [Корнилова, 2010; Корнилова, Смирнов, 2013].

психология выбор динамическая парадигма

Динамические регулятивные системы как единицы психологической регуляции выбора