Психология двойничества

Размещено на http://www.allbest.ru/

Университет Российской академии образования

Психологический факультет, Рубцовский филиал

КОНКУРСНАЯ РАБОТА

ТЕМА: Психология двойничества

В номинации: психолого-педагогические проблемы

Матыченко Юлии Владимировны

Рубцовск, 2014

Характеристика работы:

1. Цель работы: изучение феномена двойничества и особенностей его проявления в художественной литературе и психологии.

2. Методы проведенных исследований: теоретический анализ литературы и интернет-источников, диалектический, сравнительный, обобщение

3. Основные результаты: представлены подходы к понятию двойничество; выявлены исторические истоки изучаемого феномена; установлены неоднозначности и многообразие вкладываемых образов и смыслов в феномен двойничества в близнечной мифологии и художественной литературе; показаны особенности проявления, роль и значимость данного феномена в психологии

Содержание

Введение

1. Фольклорные истоки феномена двойничества

2. Определение, примеры феномена двойничества в художественной литературе и их анализ

3. Феномен двойничества в психологии - особенности и значимость

Заключение

Список литературы

Введение

Проблема двойничества популярна, привлекала и продолжает привлекать внимание не только писателей, но и специалистов. Это связано с тем, что данный феномен, несмотря на имеющиеся исследования, окончательно не изучен и может трактоваться как нечто положительное, помогающее людям и одновременно как нечто сверхъестественное и пугающее людей. В произведениях, в которых поднималась эта проблема - «Странная история доктора Джекилла и мистера Хайда» Р.Л. Стивенсона, «Бойцовский клуб» Ч. Паланика, «Двойник» Ф.М. Достоевского - появление совершенно идентичного главному герою двойника необязательно, главное заключается в раздвоении, разделении, открытии обратной стороны героя.

Двойник имеет знаковую природу; это символ, который подлежит психологическому анализу точно так же, как цветовая гамма любого романа, его герои и история написания. Жуткое - в вымысле, в фантазии, а в литературе - действительно заслуживает особого рассмотрения. В литературе не является зловещим многое из того, что было бы зловещим, если бы произошло в жизни, но в литературе налицо множество таких возможностей порождения зловещих эффектов, которые не происходят в реальных жизненных условиях. Двойничество - как раз тот эффект, который невозможен в жизни, но чаще всего нас пугает или приводит в некоторое замешательство. В искусстве же двойничество чаще всего связано именно с чем-то дъявольским, странным и пугающим. Начиная с эпохи романтизма в литературе, двойничество едва ли не самый популярный символ связи со злым, потусторонним.

Феномен двойничества получил толкование в психоанализе - в работах З. Фрейда «Жуткое», О. Ранка «Двойник», У. Биона «Воображаемый двойник». Двойник, как правило, служит воплощением бессознательных желаний, стремлений, вытесненных субъектом из-за несовместимости с собственным сознательным представлением о себе.

Неоднозначность в суждениях о двойничестве и необходимость выявления его роли и значимости в психологии определяют актуальность работы.

Цель работы: изучение феномена двойничества и особенностей его проявления в художественной литературе и психологии.

Реализация поставленной цели потребовала последовательного решения следующих задач:

1) Определить истоки феномена двойничества и его характер в мифологических представлениях.

2) Изучить подходы к определению сущности двойничества в художественной литературе и проанализировать его особенности как символа и художественного образа.

3) Провести анализ проявления феномена двойничества в психологии, установить его роль и значимость.

Теоретическая база исследования представлена работами отечественных и зарубежных ученых Л.А. Абрамяна, В.В. Иванова, Ю.Н. Галатенко, А.Ю. Ивлевой, Т.В. Грудкиной, З. Фрейда и др.

1. Фольклорные истоки феномена двойничества

Феномен двойничества восходит к древним дуалистическим мифам (главным образом, это близнечные мифы), в которых двойственность воплощалась в антагонистических, противостоящих друг другу началах - добро/зло, черное/белое, хаос/гармония, мир/война. Главными героями близнечных мифов становились братья-близнецы, олицетворяющие собой противоположные черты характера. [7] О парных образах пишет и Я.Э. Голосовкер: «В культуре миру положительных символов противопоставлен мир негативных символов, столь же абсолютных... Таковы имагинативно живые образы совершенства, положительные и отрицательные, представленные попарно, но как антиподы». [2, с. 140] В качестве ярчайшего примера приводится парный образ Христос/Антихрист. Положительные образы являются полными, законченными только вкупе с отрицательными - в любых сказках и мифах герой в полной мере показывает себя лишь в схватке с главным злодеем. Можно сказать, что герой и злодей также составляют друг с другом одно целое, неразрывный образ сплава черного и белого, добра и зла - оба понятия имеют смысл только в контексте друг друга.

У древних римлян существовали представления о том, что у каждого человека есть дух-двойник -- охранительный гений, почитавшийся в комплексе домашних культов наряду с духами предков.

Науке известно древнеегипетское представление о «Ка», двойнике человеческой души. Введённый в широкое употребление египтологом Г. Масперо аналог именования «Ка» словом «двойник» лучше всего передаёт внешнее сходство «Ка» и человека, их внешнюю противопоставленность друг другу. Европейская культура придает двойнику образ враждебного альтер-эго человека. Но, в отличие от европейских литературных двойников, Ка в понимании египтян был явлением универсальным, он воспринимался как нечто совершенно естественное и никаким мистическим ужасом не окружался. Напротив, значение Ка для будущей жизни превращало его в объект постоянного внимания и непрестанной заботы. Ка как двойник есть не воплощение какой-либо части человека, а полная копия его как индивида.

В скандинавской мифологии существует образ «вардогера» - двойника-фантома, действия которого предшествуют действиям самого человека.

Как и в древних близнечных мифах, наша модель мира с самых ранних лет базируется на простейших бинарных оппозициях - хорошее/плохое, свет/тьма, положительное/отрицательное. Именно на основе этих наборов двоичных признаков конструируются универсальные знаковые комплексы, эффективное средство усвоения мира. И именно так ребенок обучается основам оценки окружающего мира, с помощью родителей определяя, «что такое хорошо, а что такое плохо».

Двойничество в близнечестве, помимо соответствия парности близнецов общей схеме деления коллектива и мира на две части, интересна и по другим причинам. Отметим в первую очередь, что рождение двойни считается сверхъестественным событием, приводящим как к почитанию близнецов, так и к преследованию их. Так, Л. Я. Штернберг считает, что рождение двойни, где бы оно ни имело место, до того исключительное явление, что тут же порождает культ близнецов: «каждый случай рождения близнецов -- повод к созданию нового культа». [с. 24] Той же «противоестественностью» обычно объясняются обычаи, расценивающие близнецов как вредоносных. Э. Лёб не без оснований считает приписываемую разнополым близнецам вредоносность более поздним явлением, производным от вредоносности любой двойни. [7]

Многие этнологи, изучающие данный феномен в рамках африканских традиций, считают, что однополые близнецы в отличие от разнополых, являются в африканских племенах менее предпочтительными. Оба брата, или обе сестры, занимают одно и то же положение в политической структуре и в системе родства; это служит источником классификационной путаницы везде, где система родства определяет социальное положение и связи между членами коллектива. [7]

Попытаемся проанализировать этот безотчетный страх и неприятие двух невероятно похожих людей: явления двойничества и близнечества пугали людей именно потому, что распространенные повсеместно близнечные мифы получали свое отражение в реальной жизни, на их собственных глазах. Переход мифов в реальную жизнь заставлял чаще всего или обожествлять близнецов, или бояться их как нечто зловещее, потусторонее - ведь они были мистическим, мифическим явлением, которое до момента их рождения принималось на безусловную, безоговорочную веру. А так же часто двойники и близнецы пугали людей сами по себе - довольно непривычно для любого, даже современного человека видеть два совершенно одинаковых лица.

Известны несколько реальных случаев встречи людей с собственным двойником. Ги де Мопассан рассказывал своему другу о том, как по возвращении домой он был совершенно обескуражен, увидев своего двойника сидящим в кресле. Доктор Эдвард Подольски опубликовал на эту тему статью, в которой рассказал историю некоего мистера Сэмюэля В. Тот работал в саду субботним днем в Канзас-Сити, штат Миссури, и каждое его движение тут же имитировал находящийся рядом двойник. [8] А самый известный случай связан с великим немецким писателем И. В. Гете. По дороге в Страсбург он заметил стоящую у обочины фигуру своего двойника. Доппельгангер был одет в светло-серый сюртук, отороченный золотым шитьем. Никогда ранее Гете не видел этой одежды, но восемь лет спустя, проезжая по той же дороге, писатель осознал, что на этот раз его одежда идентична одежде двойника. [8]

Э. Мах также сообщает о подобных наблюдениях. Один раз он испугался, осознав, что увиденное им лицо - его собственное. В другой раз он составил весьма недоброжелательное суждение о якобы незнакомом человеке, поднявшемся в его омнибус. [11] З. Фрейд рассказывает похожую историю, когда перепутал собственное отражение с соседом по купе поезда. «Я все еще помню, - пишет Фрейд в своей работе «Жуткое», - что вид его мне весьма не понравился. Итак, вместо того, чтобы испугаться двойника, мы оба, Мах и я - просто не опознали его. Однако не было ли испытанное нами неудовольствие каким-то остатком той архаической реакции, которая воспринимала двойника как нечто зловещее?» [11, с. 279] И, даже не узнав себя в отражении и не опознав отражение как собственного двойника, Фрейд чувствует безотчетное неудовольствие от встречи с незнакомцем.

Судя по всему, человеку неприятен сам акт подражания, повторения вслед за ним каких-то действий. Так, в африканских племенах бытует мнение, что близнецы постоянно подражают друг другу; чтобы положить конец этому, даже царапают лицо близнецам. [7] О факте подражания, неприятном априори, свидетельствует и поведение многих детей, которым чаще всего не нравится, когда другие дети, дразня, нарочито повторяют их действия.

Антагонистический, но все же парный характер двойничества в мифологических представлениях интересен для нас тем, что изначально полярные определения, качества оказываются неразрывно связанными друг с другом. На наш взгляд, психология даже не двойничества, а уже двуединства, может объясняться стремлением к интеграции черного и белого, осознанием, что не существует «абсолютно доброго» или «абсолютно злого» - в любом случае то и другое в разных пропорциях образуют единый уникальный сплав. В близнечных мифах свет и тьма, красота и уродство, отвага и трусость скрепляются вместе - абсолютные противоположности представлены никем иным, как близнецами.

2. Определение, примеры двойничества в литературе и их анализ

Литературный феномен двойничества - это сложное сюжетно-композиционное целое, обладающее закрепленным набором характеристик. Как отмечает. Т.В. Грудкина: «Двойническому» произведению присуще переплетение внешнего и внутреннего сюжетов, а также реализация сюжетной схемы «герой и его двойник». В основе сюжета чаще всего лежат взаимодействия с потусторонними либо сверхъестественными силами. Произведениям традиции двойничества присуща мистическая настроенность, воплощающаяся в образах маски, личины, вуали, куклы. [3, с. 170]

Стремление к объединению сохраняется не только в мифологии - авторы некоторых историй о доппельгангерах (от немецкого Doppelgдnger - «двойник», «идущий рядом»), с целью подчеркнуть внутреннее родство последних, делают их родственниками («Хозяин Баллантрэ» Р. Л. Стивенсона), либо фиксируют неясное притяжение между ними («Кристабель» С.Т. Кольриджа). В рассказе Э.А. По «Уильям Уилсон» двойники оказываются рожденными в один день, но в разных семьях. А в новелле В.Ф. Одоевского «Сильфида» двойник не просто рядом с главным героем - он запрятан глубоко в нем самом, он является его вторым «Я». Таким образом, двойничество, по справедливому замечанию Т.В. Грудкиной, «проявляется и на уровне того, о чем рассказывается, и на уровне того, как рассказывается, и на уровне смысла рассказывания». [3, с. 170] В литературе эпохи романтизма произошел расцвет феномена двойничества в качестве темной стороны личности, того, что скрывает главный герой. Нередко появление двойника служит сигналом о несчастье или скорой смерти героя.

Зигмунд Фрейд в работе «Жуткое» дает психоаналитическое объяснение тому, что нас пугает в литературном феномене двойничества: «Э. Т. А. Гофман - непревзойденный мастер зловещего в литературе. Его роман «Эликсиры дьявола» выказывет целую связку мотивов, которым мы могли бы приписать зловещий эффект этой истории. Под конец книги, когда читателю открываются пружины действия, дотоле от него скрывавшиеся, он в результате не просвещается, но вконец сбивается с толку. …Мы должны удовольствоваться тем, что выделим среди этих оказывающих зловещее воздействие мотивов наиболее выдающиеся, чтобы выяснить, позволительно ли и их вывести из каких-то инфантильных источников. Вот эти мотивы: двойничество во всех его оттенках и обличьях, т. е. явление таких персонажей, которые в силу своей одинаковой внешности должны считаться идентичными; интенсификация этого соотношения в результате того, что те или иные душевные процессы перескакивают с одного из этих лиц на другое - мы бы назвали это телепатией, - так что одно оказывается совладельцем знаний, чувств и переживаний другого, идентификация с другим лицом, в результате чего начинают ошибаться в собственном Я или подставляют на его месте чужое Я, т. е. раздвоение Я, разделение Я, обмен Я; и наконец, постоянное возвращение одного и того же, повторение одинаковых черт лица, характеров, судеб, преступных деяний, даже имен на протяжении нескольких следующих друг за другом поколений. Мотив двойника подвергся внимательному исследованию в одноименной работе О. Ранка. В ней изучается отношение двойника к зеркальному отражению и тени, к духу-хранителю, учению о душе и страху смерти, но проливается также яркий свет и на поразительную историю развития этого мотива. Первоначально двойник был неким страхованием от гибели Я, «энергичным опровержением власти смерти», и «бессмертная» душа была, возможно, первым двойником тела. Изобретение такого раздвоения для защиты от уничтожения имеет свой аналог в языке сновидения, любящего передавать кастрацию удвоением или умножением генитального символа; та же цель побуждала искусство в культуре древних египтян запечатлевать образ умершего в каком-то прочном и долговечном материале. Но представления эти возникли на почве безграничной любви к самому себе, первичного нарциссизма, господствующего в душевной жизни как ребенка, так и первобытного человека, и с преодолением этой фазы двойник меняет свой знак, из гарантии бессмертия превращаясь в зловещего предвестника смерти.» [7, с. 24]

Доктор философских наук А. Ю. Ивлева пишет: «Феномен двойничества постепенно усложнялся от эпохи к эпохе, приобретая всё новые и новые черты. В русской и западной культурах данный феномен не совпадает, всякая культура привносит в мотив двойничества свои специфические черты. Так, двойничество в текстах Ф.М. Достоевского, А.С. Пушкина отличается от двойничества, например, О. Уайльда.» [4, с. 18]

Различный менталитет разных стран, безусловно, накладывает свой отпечаток на культуру и искусство. Действительно, если портрет Дориана Грея из одноименного романа Уайльда теснейшим образом связан с самим юношей, берет на себя его пороки, злодеяния и даже телесные повреждения, то, к примеру, в повести Достоевского «Двойник» чиновник Голядкин, напротив, стремится отделить от себя все скрытые, тайные порывы - на этой почве и возникает его двойник-фантазм.

Впрочем, справедливости ради стоит обратить внимание, что известнейший роман «Странная история доктора Джекилла и мистера Хайда» Р.Л. Стивенсона также максимально разъединяет главных героев. Доктор Джекилл и мистер Хайд - не двойники и не имеют ни малейшего сходства, внешнего или внутреннего. Единственное, что объединяет эти два образа - общая память и тело, которое, впрочем, тоже видоизменяется. С психологической точки зрения истории, в которых главный герой пытается отстраниться от двойника, представляют большой интерес. Происходит то самое вытеснение, выживание определенных черт характера, качеств, которые по каким-либо причинам не могут быть присущи герою. Уважаемый в обществе, добропорядочный, приятный внешне, доктор Джекилл жил двойной жизнью и был вынужден скрывать это, так как его развлечения «были (мягко выражаясь) не слишком достойными». С помощью рокового зелья он хотел разделить две натуры, чтобы «дурной близнец пошел своим путем» и творил зло, а сам доктор - продолжал работать, не боясь позора и мук совести. Что любопытно, Генри Джекилл подчеркивает, что в каждом человеке существуют два разнонаправленных начала, «Это насильственное соединение в одном пучке двух столь различных прутьев, эта непрерывная борьба двух враждующих близнецов в истерзанной утробе души были извечным проклятием человечества». [6, с. 28]

3. Феномен двойничества в психологии - особенности и значимость

В самом деле, в каждом из нас существует даже не две, а несколько натур, двойников, ролей. Это не признак психического нездоровья - скорее, по нашему мнению, это нормальный процесс развития личности, индивидуальности, которая интериоризирует различные модели поведения, прививая новые привычки, выбирая и усваивая для себя ценности. Ребенок подражает взрослым, подросток - значимой для него фигуре, взрослый - Я-возможному, тому, кем он хотел бы быть. Наше «Я» постепенно видоизменяется, приобретая новые черты и грани и, согласно В.Л. Леви, интериоризировать новую модель поведения относительно просто - нужно не уставая, продвигать создаваемый внутренний образ в свои жизненные обстоятельства. «Я» - это «n» жизненно-ролевых возможностей, из которых в каждый момент осуществляется лишь одна. И каждая организует материал « я» по-новому, каждая выявляет и усиливает одни свойства и подавляет другие. Осознание, что Я-состоявшееся далеко от Я-возможного, служит источником надежд или, напротив, разочарований. [9, с. 177] Возвращаясь к теме именно двойничества, разные стороны человека, вплоть до его социальных ролей, по В.Л. Леви, можно представить в виде наших доппельгангеров. Но что же в таком случае мы возьмем за основу? Что будет оригинальным «Я», а что, образно говоря, «я-двойником»?

Доктор Джекилл из приведенного выше романа, к примеру, осознает, что «дурная сторона» присуща каждому человеку. Однако он не понимает, что сплав обеих сторон - это и есть сам человек. Наличие положительных и отрицательных черт, то, чем нужно гордиться, и то, над чем нужно думать, работать, - это и есть подлинный человеческий характер. Генри Джекилл не хочет принимать собственную темную сторону, и, вероятнее всего, именно это приводит к трагическим последствиям, описанным в романе.

«…На чем основана возможность перевоплощения? На сырье детства. На том, что и в личности взрослого человека всегда есть запасы, необработанный материал, та глина, которой жизненные роли и обстоятельства придают форму. Можно сказать и так: человек - это многослойная пленка, на которой в скрытом виде отснято много всякой всячины, а проявители этой пленки - другие люди, роли и ситуации», - пишет советский и российский психолог В. Л. Леви. [9, с. 177]

Очень необычно проявляет себя феномен двойника в детском возрасте. Одно из свойств детской психики -- это восприятие своего отражения в зеркале как внешний облик другого человека, как собственного двойника. О детской психологии говорит и Ж. Лакан: «Если ребенок слышит обращенную к нему фразу, содержащую местоимение «ты», то он повторяет всю фразу, не заменив «ты» на «я», он еще не различает себя и чужого». [с. 24] Ж. Лакан приводит еще один интереснейший с позиции феномена двойничества пример: «Ребенок говорит: «Франсуа ударил меня», после того, как он сам ударил Франсуа. Дитя еще не осознает, кто именно осуществил данное действие, между ним и Франсуа оказывается как бы «неустойчивое зеркало». Лишь после стадии зеркала в психике ребенка происходит уравновешивание между его действием и действием Другого - ребенок уже не меняет местами себя и Другого, он понимает, кто является отправителем действия.» [7, с. 24]

Ж. Лакан также говорит о роли зеркала в развитии ребенка. Он выделяет следующие психические инстанции человека:

1. воображаемое;

2. символическое;

3. реальное. [7]

1) Воображаемое (Эго, по терминологии З. Фрейда) -- это комплекс иллюзорных представлений, которые человек создает о себе, это образ себя.

Воображение ребенка формируется в младенчестве (в среднем, в 1,5 года). Именно эту стадию жизни человека Ж. Лакан назвал «стадией зеркала» (в этом возрасте ребенок узнает себя в зеркале), в этот период человек смотрится в окружающий мир, как в зеркало, а его воображаемое -- это то, что он видит в других. Эта стадия связана с фигурой матери.

2) Символическое (Суперэго) -- это культура и социальные ценности человека, которые усваиваются бессознательно. Стадия получила название

«эдиповой», так как в этот период у ребенка тесная связь с фигурой отца. двойничество мифология фольклор литература

3) Реальное (Оно) -- это природные, биологические потребности человека,

отражающиеся в импульсах. В этот период проявляется четкая связь с первичной тревогой отделения ребенка от тела матери.

З. Фрейд в работе «Жуткое» пишет о противопоставлении этих компонентов структуры личности друг другу: «В «Я» образуется особая инстанция, которая может противопоставлять себя остальному «Я», которая служит самонаблюдению и самокритике, выполняет работу психической цензуры и известна нашему сознанию как «совесть». В патологическом случае бреда поднадзорности она становится заметна для врача как обособившаяся, отщепившаяся от Я. Тот факт, что подобная инстанция наличествует, - инстанция, могущая обращаться с остальным Я как с объектом, т. е., что человек способен на самонаблюдение, делает возможным наполнить старое представление о двойнике новым содержанием и списать на него множество разных вещей, прежде всего то, что самокритика воспринимает как относящееся к старому преодоленному нарциссизму первобытных времен. Но в двойника инкорпорируется не только это претящее критике - Я содержание, но также и все неисполненные возможности судьбы, за которые фантазия все еще склонна держаться, и все устремления Я, которые не могли быть осуществлены вследствие неблагоприятных внешних обстоятельств, равно как и все подавленные волевые решения, вылившиеся в иллюзию свободной воли». [11, с. 273]

Также неоднократно в психологической литературе описан эффект придумывания «воображаемого двойника», и И. Лапшин в своей книге приводит следующий пример: «Есть одно любопытное явление в детской психологии, которое указывает на то, как велика бывает в детях потребность в общении с себе подобными. Это - фиктивное товарищество, воображаемые друзья. Дети, растущие без сверстников, выдумывают себе воображаемого двойника и друга и делают это фантастическое лицо соучастником своей жизни. Во время пребывания Жорж Занд маленькой девочкой в Мадриде она часто оставалась в одиночестве. Оставшись одна, она в обширных залах дворца разыгрывала род пантомимы, садясь перед зеркалом со своим белым зайчиком, «разыгрывая сцену вчетвером - две девочки и два зайчика». Потом она отправлялась помечтать на террасу, откуда были видны марширующие солдаты и искрящийся при закате солнца купол церкви. Когда была тишина, она прислушивалась с крайним изумлением, но к величайшему своему удовольствию, к голосу, который звал Вебера (слугу), её матери отвечал ей повторением её же собственных слов, удаляясь и приближаясь сообразно тому, как она меняла место на балконе. Девочка скрывала долго своё развлечение от матери, забавляясь мыслью, что каждая вещь имеет свое отображение и своего двойника. Когда мать однажды накрыла её на этом занятии, попытки объяснить ребенку физическую причину слуховой иллюзии не увенчались успехом, и девочка продолжала свои разговоры с эхом». [5, с. 274]

Итак, как же создается у нас образ самого себя и своего самого главного двойника, который есть у каждого человека - двойника зеркального? Как мы реагируем на собственное отражение?

Нам, вероятно, довольно трудно уже будет вспомнить о своем первом впечатлении от зеркала - к собственному отражению мы привыкли. Но, когда подносят зеркало к ребенку, он часто протягивает руку за зеркало, чтобы схватить этого Другого, смотрящего на него. Интересно, что этот жест часто исполняют и обезьяны. Согласно многочисленным опытам с обезьянами, со своим отражением они обращались по-разному: ласкали его и целовали или, наоборот, боялись и угрожали ему, но очевидно то, что в зеркале они видели другую обезьяну. Они приветствовали свое отражение теми же звуками, которыми приветствуются особи другой породы при первой встрече. [7] Приветственный звук в адрес своего отражения не издается в случае группового содержания обезьян, хотя новый «член общества» и принимается во внимание -- с ним «болтают», но он вызывает меньше удивления, чем в случаях, когда внезапно предстает перед обезьяной, содержащейся в одиночестве. Таким образом, в отражении видится другой, чужой, образ которого черпается в окружающих чужаках. О том же могут говорить чрезвычайно интересные наблюдения Н. Н. Ладыгиной-Коте над параллельным развитием ребенка и детеныша шимпанзе, в частности, отмеченные ею особенности реакции на зеркало со стороны обоих младенцев. Так, полуторагодовалый ребенок, увидев в зеркале себя и мать, говорит: «Мама, дядя» -- свое отражение относится к классу «других». Интересно, что бушмены тоже легко узнавали друг друга на фотоснимках, но так и не смогли распознать самих себя. Возможно, что этот «другой» навсегда остается в нашем отражении, даже когда оно осознается как свое отражение. Подтверждением этому являются свидетельства и вывод Л.А. Абрамяна: «Примерно в двухлетнем возрасте сын Н.Н. Ладыгиной-Коте уже идентифицирует свое отражение, даже целует его и наделяет положительными эпитетами, но в том же возрасте он продолжает угрожать своему двойнику. Вообще в образе самого себя, в этом ощущении своего «я» многое остается от другого.» [7, с. 24]

Ребенок долго говорит о себе в третьем лице. В этом сказывается особенность обращения к нему со стороны взрослых и некоторая трудность осознания своего «я», слияния этого «другого» с самим собой. Даже начало детской речи, так называемая эхолалия, когда ребенок наедине с собой говорит вслух, связывается с первыми шагами в открытии своего «я» -- слушание незнакомых звуков собственного голоса может приравниваться к первым исследованиям своего тела и другим первичным действиям, приводящим ребенка к осознанию самого себя. Л.А. Абрамян отмечает: «Интересно, что бушмены, так и не распознавшие себя на фотографиях, легко узнали свои голоса -- женщины даже рассердились на Ж. Буто за то, что тот «украл их голоса». Самые первые представления о себе связываются, по-видимому, со звуками собственного голоса, хотя он и доходит до нас искаженным, не таким, каким его слышат другие.» [7, с. 24]

На наличие некоего «другого», скрытого в человеке, может указывать и явление коллективного монолога у детей, когда каждый ребенок в группе говорит вслух, но сам с собой. Интересен в этом плане эксперимент, поставленный Л. С. Выготским для изучения сущности эгоцентрической речи детей. Исследовался коллективный монолог у одноязычных детей, а также в группах с некоторым числом иноязычных и глухонемых детей. В одноязычных группах каждый ребенок говорит вслух, но с самим собой, он не ждет ответа от других детей, но возможно, что наличие этих других помогает ему четче чувствовать «другого» в себе. [7]

Итак, наше отражение несет что-то от другого, это как бы некий двойник смотрящегося в зеркало. Как мы относимся к этому двойнику?

Мы уже говорили, что разные обезьяны испытывают разные чувства к этому двойнику, что, по-видимому, обусловлено как личными качествами данной особи, так и ее статусом в группе -- например, притесняемая в колонии обезьяна боится своего отражения и не осмеливается открыто смотреть на него. Как верно отмечает Л.А. Абрамян: «Было бы не совсем верным говорить на основании этих данных о природе отношения к своему отражению; если двойник - это другой, то и отношение к нему должно быть как к другому. Пожалуй, единственное, что есть общего в поведении обезьян, так это чувство удивления при виде своего двойника в зеркале.» [7, с. 24]

Тем не менее, народная традиция все же усматривает в отражении некоторые недобрые свойства, народные советы не рекомендуют показывать зеркало детям, чтобы те не выросли пугливыми. Человек усматривает в зеркале, в своем двойнике вредоносные черты, отражение -- не просто другой, он плохой другой. «Можно предположить, - отмечает Л. А. Абрамян, - что это наделение нашего двойника отрицательными качествами вместе с эффектом зеркальной соотнесенности правого и левого у человека и его отражения играет определенную роль в том, что признаки «вредоносный» и «левый» обычно попадают в один классификационный ряд.» [7. C ]

Но чем обусловлена вредоносность нашего двойника? Может быть, тем, что наш далекий предок в каждом другом видел потенциального врага? Но даже если этот образ вечно настороженного и подозрительного первобытного человека несколько и утрирован, наличие некоего глубоко скрытого в подсознании недоверия к окружающим можно усмотреть в клинических случаях параноидальной мании преследования, когда человек наделяет всех людей вредоносными качествами. [7, с. 24]

Таким образом, можно предположить, что «другой» в «я», подобно нашему двойнику в зеркале, в чем-то -- пусть неосознанно -- наделяется отрицательными чертами. В качестве примера можно привести патологические случаи расщепления личности, когда образовавшиеся «индивидуальности» резко противопоставляются по признаку «хороший--плохой». Личности, получающиеся в результате расщепления, могут стать полярными по целому набору признаков -- поведению, общественному статусу, наружности и т. п. Вспомним известнейший случай Билли Миллигана, в котором жило 24 разные личности. Все они различались даже по возрасту, родным языкам, привычкам и коэффициенту интеллекта. 13 из них были «нежелательными», то есть опасными для самого Миллигана и окружающих.

Но двойник наделяется и положительными чертами. Хоть он и другой, он часто принадлежит к лагерю «своих». Например, в описанном выше эксперименте JI. С. Выготского ребенок меньше говорит в обществе иноязычных детей. «Другой» в «я» должен быть не абсолютно чужим, ребенок ищет в нем знакомые черты, звуки родной речи. Например, существует широко известный факт наделения всех иноязычных народов отрицательными качествами. Любопытно, что в китайских мифах описывается народ, у которого языки росли в обратном направлении - к горлу. Поэтому когда эти люди разговаривали между собой, другие ничего не понимали.

Еще одно свойство двойника связано с вопросом о его способности к диалогу. Может ли человек говорить с тем «другим», скрытым в его «я»? Унаследовал ли двойник от «чужого» и его способность вступать в беседу? Л. А. Абрамян считает, что «нелепость такой беседы следует, по-видимому, из совмещенности «я» и «другого я» -- для диалога необходима дистанция между говорящими. Неудивительно, что подобные «беседы» находят отражение в сфере юмора. Показательно, что в клинических случаях расщепления личности такие диалоги вполне возможны и даже закономерны.» [7]

Тем не менее, двойнику все же приписывается некоторая способность к диалогу. Правда, он молчит, но он должен уметь отвечать -- так, вышеописанный эксперимент Л.С. Выготского показал, что в обществе глухонемых детей ребенок меньше говорит вслух, т. е. его эгоцентрическая речь направлена к кому-то, кто все еще сохраняет некоторые черты собеседника. «Этот удивительный «собеседник» -- его тождественность с «я» делает его всезнающим и мудрым, знающим ответ на любой вопрос еще до того, как он задан.» [7, с. 24]

Можно предположить, что этот «другой» в «я», наделенный абсолютным знанием, играет немаловажную роль во многих логических построениях. Любое логическое заключение строится как бы в процессе спора с этим всезнающим «другим» -- в его молчании как бы чувствуется недоверие к сказанному, поэтому каждое высказывание приходится доказывать. «Возможно, - отмечает Л.А. Абрамян, - в этом сказываются вредоносные черты абсолютно мудрого, доставшиеся ему от зеркала. К тому же он «чужой», хотя и слит с «я» -- «свои» не требуют доказательств, они верят.» [7, с]

Проведенный анализ феномена двойничества в близнечных мифах, художественной литературе и психологии подтверждает созданную Л.А. Абрамяном схематическую картину развития явления «человек и его двойник»:

1) Человек и его двойник-отражение существуют раздельно друг от друга. Двойник это «другой», «чужой», наделяемый вредоносными чертами. Такая взаимосвязь пары отражается в ряде близнечных культов и мифов, в которых братья во всем зеркально противопоставлены.

2) Человек и его двойник совмещаются. Двойник в зеркале способствует утверждению «другого» в образе самого себя. В психологии этому соответствует абсолютно недифференцированное сознание на заре человеческой истории.

3) Двойник глубоко запрятан в «я». «Я» и «другое Я» почти слиты, и только в критические моменты возможно восстановление первоначальной разделенности. Двойник здесь приобретает некоторые положительные черты. [7, с]

Заключение

Подводя итоги, следует подчеркнуть неоднозначность и многообразие вкладываемых образов и смыслов в феномен двойничества - как в искусстве, так и в жизни. Иногда двойник способен пониматься как нечто положительное, помогающее, но чаще всего мы видим, что люди с некоторым опасением относятся к явлению доппельгангера, о чем свидетельствует близнечная мифология и представления африканских племен о рожденных близнецах.

Что касается художественной литературы, двойники в подавляющем большинстве романов соперничают друг с другом, а появление двойника сигнализирует о каком-либо надвигающемся несчастье и/или смерти. Но гораздо чаще явного двойничества и/или близнечества в искусстве встречается подспудное, скорее метафорическое, нежели буквальное - это демонстрируют романы «Странная история доктора Джекилла и мистера Хайда» Р.Л. Стивенсона, «Портрет Дориана Грея» О. Уайлда, «Преступление и наказание» Ф.М. Достоевского. Слияние противоположностей в некоторое «единство», вероятнее всего, означает попытку их максимального сближения, рассмотрения в контексте друг друга - здесь даже подходит термин «двуединство», показывающий тесную связь образов-антагонистов.

Анализ данного феномена с психологической точки зрения показал, что двойничество - не миф, а часть реальности в той или иной форме, будь то стадия зеркала по Ж. Лакану; понимание «двойника» как собственной новой установки, внедряемой в жизнь и помогающей стать тем, чем мы хотим; или же разные компоненты структуры личности человека по З. Фрейду. Осознание себя как самостоятельной, отдельной единицы окружающей действительности является одной из самых важных вех развития ребенка как личности. Всем известный кризис трех лет, когда ребенок впервые говорит о себе в первом, а не в третьем лице, когда произносит слово «я» вместо собственного имени, очень важен, поскольку обнаруживается грань между собой и окружающей действительностью, наступает момент, когда ребенок осознает, что он - это он, а не «другой». Исчезает слияние своего «я» с «другим», и этот процесс можно проанализировать с позиции феномена двойничества.

По нашему мнению, особый интерес представляет последняя схема развития явления «человек/двойник» Л.А. Абрамяна, в которой идет явное сравнение двойника с развитием сознания и самосознания человека - а это уже именно психологические категории в рамках рассмотрения феномена двойничества.

Список использованной литературы

1. Галатенко Ю.Н. «Я» и мой двойник в романах У. Эко. Саарбрюкен, изд-во LAP LAMBERT Academic Publishing, 2011 г., с. 14

2. Голосовкер Я. Э. Логика мифа. М., 1987 -- c. 140

3. Грудкина Т.B. Феномен двойничества в русской литературе XIX века (В.Ф. Одоевский, А.П. Чехов). Автореф. дис. на соиск. учен. степ. канд. филологич. наук/ Грудкина Татьяна Владимировна; Шуйский Государственный педагогический университет. - Шуя, 2004 г. http://cheloveknauka.com/fenomen-dvoynichestva-v-russkoy-literature-xix-veka#ixzz2r6PJO42N

4. Ивлева А.Ю. Культурное пространство художественного текста: от символа-предела к символу-образу. Автореф. дис. на соиск. учен. степ. докт. филос. наук/ Ивлева Алина Юрьевна; Государственное образовательное учреждение высшего профессионального образования «Мордовский государственный университет имени Н.П. Огарева». - Саранск, 2009 г., 344 стр. http://www.dissercat.com/content/kulturnoe-prostranstvo-khudozhestvennogo-teksta-ot-simvola-predela-k-simvolu-obrazu

5. Лапшин И.И. Философия изобретения и изобретение в философии. Введение в историю философии. М., «Республика», 1999 г., - с. 322.

6. Стивенсон Р.Л. Странная история доктора Джекилла и мистера Хайда. М., изд-во АСТ, Ермак; 2003 г., с. 28

7. Абрамян Л.А. Человек и его двойник: к вопросу об истоках близнечного культа// Некоторые вопросы изучения этнических аспектов культуры. М., 1977 http://www.veduprazdniki.ru/predstavlenie/prazdnik-i-mifologiya/prazdnik-i-mifologiya24.html

8. Вебстер Р. Астральные путешествия для начинающих. М., изд-во Гранд, 1999 г. http://www.koob.ru/webster/astral_travel_for_beginners

9. Леви В.Л. Искусство быть собой. М., Торобоан , 2007 г. http://userdocs.ru/filosofiya/1463/index.html?page=49

10. Уваров М.С. Бинарный архетип. Эволюция идеи антиномизма в истории европейской философии и культуры. СПб.: изд-во БГТУ, 1996 г.

http://www.philosophy.ru/library/uvarov/01/00.html

11. Фрейд З. Художник и фантазирование// Жуткое, М., изд-во Республика, 1995 г., 400 стр. http://www.gumer.info/bibliotek_Buks/Psihol/fr_hud/05.php

Размещено на Allbest.ru