Бытие и сознание

На уровне теоретического познания анализ и синтез выступают в новых формах. Анализ, вычленяя существенные свойства явлений из несущественных, необходимые из случайных, общие из частных, переходит в абстракцию. Синтез выступает в переходе от абстракции к мысленно восстанавливаемому на его основе конкретному. Он осуществляется здесь: 1) путем соотнесения при объяснении конкретных явлений нескольких закономерностей (например, законом Бойля-Мариотта. Гей-Люссака и т. д.), полученных в результате аналитического расчленения перекрещивающихся зависимостей; 2) путем введения каждой из этих закономерностей в новые конкретные обстоятельства, в которых исходные категории получают новую форму проявления (например, прибавочная стоимость в условиях капиталистического общества выступает в виде прибылей) и т. д.

В теоретическом познании синтез выступает в виде «построения» новых, все более сложных объектов (геометрических фигур, чисел и т. д.), т. е. введения их в поле рассмотрения на основе закономерных соотношений их с исходными объектами (в геометрическом рассуждении с линиями, углами и т. п.) и включения, таким образом, этих последних во все новые связи.

Научное мышление совершается в абстрактных понятиях. В связи с этим существенно важно хотя бы в самых общих чертах раскрыть природу не только анализа и синтеза, но и абстракции и обобщения.

На двух крайних полюсах познавательной деятельности абстракция выступает в двух отчетливо различимых формах. Первая, элементарная форма абстракции необходимо имеется уже в каждом акте чувственного познания и заключается в отвлечении от одних свойств чувственно воспринимаемого предмета при выступании других. В основе такой элементарной абстракции лежит то, что некоторые свойства воспринимаемого оказываются «сильными» раздражителями, в силу этого они выступают на передний план. Вызывая сильный процесс возбуждения, эти раздражители по нейродинамическому закону индукции тормозят дифференциацию других свойств предмета, являющихся более слабыми раздражителями. В основе такой формы абстракции лежит, следовательно, торможение дифференцировки свойств, т. е. определенной формы анализа. Сильными при этом являются свойства биологически наиболее значимые, т. е. связанные с природными потребностями; специально для человека такими являются также свойства, связанные с потребностями общественной практики.

Эта элементарная форма чувственной абстракции остается в пределах чувственного, не приводит к обнаружению никаких новых, чувственно не данных свойств предметов; ее положительная познавательная функция заключается в моделировании чувственно познаваемого в соответствии с потребностями практического действия. Момент абстракции есть уже в каждом рефлекторном акте, поскольку он отвечает на определенный -- сигнальный -- раздражитель относительно независимо от других, одновременно действующих. И здесь уже выступает та существенная черта абстракции, что она не только от чего-то отвлекается, но и что-то выделяет. При данной форме абстракции выделяется сигнальный раздражитель путем отвлечения от несигнальных; сигнальный же раздражитель выделяется, дифференцируется через соотнесение его с подкрепляемым ответным действием; его дифференцировка -- это анализ, осуществляемый через синтез, через соотнесенность с подкрепляющим эффектом действия. Сигнальность и сила раздражителя -- это непосредственное чувственно-практическое выражение его существенности для потребностей жизни, для практического действия.

Абстракция в действительности всегда есть отвлечение существенных свойств предмета или явления от несущественных; абстракция всегда имеет двойной аспект -- позитивный и негативный: абстрагировать -- это значит не только отвлечься от чего-то, но и отвлечь что-то от чего-то другого, а значит и отвлечься от одних сторон явления, и извлечь, выделить другие. Охарактеризовать абстракцию вообще как отвлечение от каких-то обстоятельств или сторон явления, не определив, какие стороны явления и от каких отвлекаются, -- значит упустить самое существенное. Дать подлинное определение абстракции -- значит указать, что от чего абстрагируется. На самом деле решающим является то, что научная абстракция -- это отвлечение от привходящего, несущественного, маскирующего природу или «сущность» изучаемого явления и извлечение, выявление, выделение этой последней: абстракция -- это отвлечение существенного от несущественного, поэтому она неотделима от анализа (в свою очередь неотрывного от синтеза). При этом научная абстракция, характеризующая отвлеченное научное мышление, --это не акт субъективного произвола. Научная абстракция объективно обусловлена.

Такова, например, абстракция от температуры тела, закономерно практикуемая научным мышлением при изучении изменений давления газа, вообще так называемых изотермических явлений, т. е. явлений, изменение которых как таковых обыкновенно не зависит от температуры. Примененная к исследованию этих явлений, абстракция от температуры приводит к открытию закономерности давления и объема газа (закон Бойля-Мариотта), которая не выступает, пока мысль не абстрагируется от привходящих обстоятельств. Но абстракция от температуры не применяется в науке при изучении, например, звуковых волн и вообще так называемых адиабатических явлений, которые объективно связаны с температурными изменениями. Абстракция в научном мышлении направлена на раскрытие собственных, внутренних, существенных свойств явлений в закономерных зависимостях, в соответствии с которыми она совершается.

В этих положениях заключена основа теории абстракции, отправная точка для решения связанных с нею проблем.

На этой основе можно внести ясность и в теорию научного обобщения.

Обобщение, как и абстракция, на двух крайних полюсах выступает в отчетливо различимых формах -- в виде генерализации и собственно обобщения--понятийного необходимо связанного со словом как условием и формой своего существования. Генерализация (первосигнальная) -- это обобщение, осуществляющееся физиологически посредством иррадиации возбуждения; это обобщение, которое совершается по сильному признаку (т. е. по признаку или свойству, являющемуся сильным раздражителем), или по нескольким таким признакам, или, наконец, по отношению между ними.

Отличительная особенность первосигнальной генерализации по отношению к понятийному обобщению отчетливо выступает в ранних детских обобщениях, выражающихся в переносе слова на разные предметы. Здесь генерализация (первосигнальная) и обобщение (понятийное, второсигнальное) непосредственно сталкиваются между собой, поскольку речь идет об оперировании словом, а самое оперирование им -- перенос его с одного предмета на другой совершается сначала по законам генерализации, а не словесно-понятийного обобщения -- не по понятийно существенному, а по «сильному» признаку. В результате получаются те своеобразные обобщения, многочисленные примеры которых зафиксированы в различных дневниковых записях. При овладении словом сначала вместо объективно существенного в качестве определяющего выступает наиболее сильный признак и лишь затем сильным становится объективно существенный признак.

В пределах собственно обобщения тоже различаются две разные формы: элементарное, эмпирическое обобщение и обобщение, до которого возвышается теоретическое мышление в результате раскрытия закономерных, необходимых связей явлений.

Согласно эмпирической теории обобщения, которая знает только одну элементарную его форму, обобщение совершается путем сравнения различных предметов или явлений, отбрасывания признаков, отличающих их друг от друга, и выделения тех, в которых они сходятся. Одно из возражений, которое обычно выдвигают против этой теории, заключается в том, что она оставляет нерешенным основной вопрос: по каким линиям, признакам должно идти это сравнение и какие предметы должны быть в него вовлечены. В связи с этим в этой эмпирической теории обобщения усматривали наличие порочного круга: класс тех предметов, сравнение которых должно определить общие им свойства, сам может быть определен лишь посредством этих свойств; таким образом, процесс обобщения посредством сравнения предполагает знание тех общих свойств, которые должны быть определены в его результате. Такой круг преодолевается жизнью, практикой. Элементарные формы обобщения совершаются независимо от теоретического анализа. Элементарное обобщение первоначально совершается по сильным признакам. Сильные свойства -- это свойства жизненно, практически существенные. Они непосредственно, чувственно выступают на передний план в восприятии и регулируют направление чувственного эмпирического обобщения. Таким образом, практика разрывает порочный круг, который выступает в теории эмпирического обобщения, когда оно, как и вообще познание, рассматривается в отрыве от жизни, от практики. На самом деле эмпирическое обобщение реально существует; в признании его нет никакого порочного круга.

Эмпирическая теория обобщения вызывает тем не менее серьезные возражения. Первое состоит в том, что теория обобщения посредством сравнения и отбрасывания различных расходящихся свойств сравниваемых предметов, отвлечения от них и сохранения тех, в которых они сходятся -- тождественных или схожих, -- это в лучшем случае теория элементарного чувственного обобщения, которое не выходит за пределы чувственного и не ведет к абстрактным понятиям, а не общая теория обобщения, включающая его высшие научные формы. Второе возражение затрагивает рассматриваемую теорию и в этой ограниченной сфере чувственного: обобщение, практически значимое и научно оправданное, -- это не выделение вообще каких-либо общих свойств, в которых предметы или явления схожи между собой, независимо от того, что это за свойства; обобщение как акт познания практически и научно значимого есть выделение не любых общих свойств явлений, а таких, которые для них существенны. Существенные же свойства выделяются посредством анализа и абстракции. Эмпирическое познание на первых шагах нащупывает существенное в явлениях, путем сравнения, сопоставления явлений, раскрывая общее между ними, потому что общее, устойчивое, служит вероятным индикатором того, что для данных явлений существенно. Но нечто не потому является существенным, что оно оказалось общим для ряда явлений, -- оно потому оказывается общим для ряда явлений, что существенно для них. Приведенное положение образует основу теории обобщения, отправной пункт для решения всех вопросов, связанных с проблемой обобщения.

К теоретическим обобщениям высокого порядка приходят, раскрывая посредством анализа, сочетающегося с абстракцией, существенные свойства явления в их закономерных, необходимых связях. «...Самое простое обобщение, первое и простейшее образование понятий..., -- пишет Ленин, -- означает познание человека все более и более глубокой объективной связи, мира»1; «Всякое общее есть (частичка или сторона или сущность) отдельного»2; в общем «мы отделяем существенное являющегося»3, от случайного. Совокупность свойств, необходимо друг с другом связанных, всегда оказывается общей для всех явлений, в которых налицо хотя бы одно из этих свойств. Чем более глубокие связи раскрывает мысль, к тем более высоким обобщениям она приходит. Особенно широкие возможности открывает обобщение отношений. Система положений, выражающая зависимость производных отношений от исходных, может быть распространена сразу на любую совокупность предметов, между которыми есть исходные отношения, независимо от всех прочих свойств этих предметов. Поэтому члены таких отношений выступают как переменные, на место которых могут быть подставлены любые значения (при условии, что отношения между ними отвечают исходным положениям). Не только члены отношений, находящиеся в закономерной зависимости один от другого, но и сами эти отношения могут заключать в себе переменные. Тогда при определенных частных значениях переменных данный закон переходит в другой, более частный.

Общее, составляющее содержание научного понятия, -- это не любое свойство, в котором сходятся несколько единичных предметов или явлений, это существенное в них. Именно в силу своей существенности для определенного круга явлений оно и является общим для них. В силу связи общего с существенным можно, выделив вообще что-либо общее, предположить, что оно является вместе с тем и существенным для данных явлений; при этом общность используется лишь как индикатор существенности, но не как ее основание. Из того, что какое-нибудь свойство является общим для предметов, еще не следует, что оно для них существенно: можно найти нечто общее между самыми разнородными предметами, например, объединить в один класс по общности цвета вишню, пион, кровь, сырое мясо, вареного рака и т. д. Научного обобщения так не получится. Из того, что определенное свойство существенно для соответствующих явлений, с необходимостью вытекает его общность для них.

Научное обобщение предполагает абстракцию. Выделяя существенное для определенного круга явлений, научная абстракция тем самым выделяет то, что является общим и притом существенно общим для них. Научное обобщение -- производный эффект анализа, связанного с абстракцией. При этом абстрагирование, ведущее к обобщению, заключается в научном понятии, не отрывает общее от частного. В научном понятии, в законе частное не исчезает, а сохраняется в виде переменных, которые могут получить разное частное значение. В этом смысле общее богаче частного, содержит его -- хотя и в неспециализированном виде -- в себе. Общее «содержит» в себе частное еще и в том смысле, что из общего как существенного вытекают, следуют более частные свойства явлений.

Обобщение посредством абстракции не сводится к простому отбору общих свойств из числа непосредственно, эмпирически, чувственно данных. Обобщение -- это всегда не только отбор, но и преобразование. Общее понятие, будучи продуктом научной абстракции, «идеализирует» явления, оно берет их не такими, какими они непосредственно даны, а в чистом виде, не осложненном, не замаскированном сторонними, привходящими обстоятельствами. В выключении этих привходящих обстоятельств, осложняющих, маскирующих сущность явлений, и состоит преобразование непосредственно данного, ведущее к абстрактному понятию о явлении. Понятие прямо, непосредственно не совпадает с явлением и не только потому, что не исчерпывает и никогда не может исчерпать его, но и вследствие того, что в понятии непосредственно данное преобразуется посредством абстракции.

Вместе с тем понятие -- это и не идеальный предмет, обособленный от реального, материального. Понятия существуют не как обособленные идеальные предметы, наряду с реальными, материальными предметами или явлениями, а лишь как понятия о предметах или явлениях, их свойствах и отношениях (точнее, о свойствах в их взаимозависимости и взаимоотношениях) . Отражая многообразные свойства реальных, материальных явлений, понятия, фиксируясь, объективируясь в слове, могут, конечно, вторично выступать как идеальные объекты мысли, но они не перестают из-за этого быть тем, что они по своему существу есть -- отражением, познанием бытия. Понятие -- это не мысль, противопоставляемая непосредственно чувственно воспринимаемому явлению; в понятии само явление выступает освобожденным в результате абстракции от привходящих обстоятельств, которые его осложняют.

Ясно теперь, в чем заключается основная ошибка теории обобщения Беркли, оказавшей столь сильное влияние на ряд последующих теорий обобщения (Локка, Юма и т. д.), -- с одной стороны, и в чем вместе с тем несостоятельность таких его критиков, как, например, Гуссерль -- с другой. Согласно Беркли, всякий реально существующий треугольник (например, начерченный мной мелом на доске) всегда является прямо- тупо- или остроугольным, т. е. треугольником той или иной формы, а не треугольником вообще. Рассуждая об этом эмпирически данном треугольнике, можно отвлечься от некоторых его свойств. Доказывая какую-нибудь геометрическую теорему, можно не принимать во внимание того, что нарисованный треугольник является прямо-, остро- или тупоугольным. Поэтому если при доказательстве теоремы не исходить из того, что треугольнику присуща определенная форма, оно будет относиться к треугольникам любой формы, будет иметь общий характер.

Общим, по Беркли, является частный случай, поскольку он представительствует (репрезентирует) другие, столь же частные случаи. Таким образом, в собственном смысле слова общее в отличие от частного, согласно Беркли, вообще не существует. Беркли не находит общего в вещах, потому что он ищет его вне частного, обособленно от него. Об этом свидетельствует его основной аргумент, согласно которому общего не существует, так как каждый треугольник всегда является либо прямо-, либо тупо-, либо остроугольным, а не треугольником вообще, как будто общее -- это то, что исключает частные определения предмета, а не объединяет их многообразие, определяя предмет (треугольник) закономерными соотношениями его существенных свойств. Отвергая существование общего в вещах, вследствие ложного понимания соотношения общего и частного, Беркли далее отрицает обобщение и в познании. Сведение общего к частному в вещах Беркли распространяет и на познание, так как, подставляя идеи на место вещей, он их отождествляет. Таким образом, в основе теории обобщения и абстракции у Беркли лежит идеалистическое отождествление идеи и вещи и ошибочное представление об общем как о чем-то обособленном от частного.

Критикуя теорию Беркли (а также Локка, Юма1 и вообще эмпириков-сенсуалистов), Гуссерль2 справедливо подчеркивает то, что вообще понятие (хотя бы то же геометрическое понятие треугольника) есть нечто идеальное и не может быть отождествлено с эмпирически данным треугольником, в том числе и с чертежом на бумаге или па доске. Но, утверждая идеальность понятия (геометрического треугольника), он превращает понятие, идею в обособленную от материальных вещей идеальную вещь, объект интеллектуального созерцания. Между тем как на самом деле они являются идеализированным * посредством абстракции отражением существенных свойств изучаемых явлений.

Если у Беркли есть обобщение (абстрагирование одних частных, эмпирически данных свойств от других), но нет общего, то у Гуссерля есть общее -- в виде идеального родового признака (species), -- но нет обобщения, нет процесса, пути, который вел бы от вещей к общим понятиям о них. Общее содержание понятий, по Гуссерлю, дано якобы непосредственно в акте интеллектуального созерцания родовых признаков (species), так же как частное непосредственно дано в чувственном созерцании. Наличие этих двух, как будто независимых друг от друга и чужеродных актов познания служит гносеологическим «основанием» онтологического обособления Общего и частного. Вместо того, чтобы выступить как познание реальных, материальных вещей, процессов, явлений в закономерных взаимосвязях их существенных свойств, понятие само превращается в особую идеальную вещь или сущность -- в духе платонизма и «реализма» средневековой философии. Но исходя именно из такого понимания общего как обособленного от частного, Беркли и пришел к отрицанию общего и растворению его в частном. Таким образом, если Гуссерль критикует Беркли, выявляя ряд слабых мест его концепции, то, с другой стороны, Беркли заранее опрокидывает концепцию Гуссерля, так как свои основные аргументы против существования общего он извлекает в принципе из той именно трактовки общего, которую защищает Гуссерль.

Вопрос о соотношении общего и частного -- коренной вопрос теории обобщения и всей теории познания в целом. Абстрагирование общего в научном понятии не может означать отрыва его от частного. Отрыв общего от частного означает вместе с тем и отрыв общего понятия от предметов и явлений действительности. Отрыв понятий от предметов и явлений действительности, осуществляемый посредством отрыва общего от частного, неизбежно ведет к тому, что мышление в понятиях сводится к мышлению о понятиях, обособленных от их предмета. Дело, начатое таким образом, доводится до своего логического конца, когда к тому же еще и само понятие сводится к его определению. Это и есть тот путь, который с неизбежностью приводит к формалистическому пониманию мышления в понятиях. Подмена мышления о предметах и явлениях действительности оперированием над понятиями, обособленными от предметов, и над их дефинициями и есть основа формалистического подхода к мышлению. На самом деле мышление в понятиях никак не сводится к мышлению о понятиях; оно есть прежде всего познание предметов этих понятий.

Обобщение, выражающееся в абстрактных научных понятиях, возникает в результате 1 ) анализа, посредством которого существенное дифференцируется от несущественного (первое в качестве существенного необходимо выступает как общее для данной категории явлений, второе -- как частное, специфицирующее отдельные явления) ; и 2) абстракции, посредством которой общие свойства, входящие в понятие, извлекаются из явления в его конкретности и «идеализируются», берутся в чистом виде, не осложненном посторонними привходящими обстоятельствами, маскирующими или осложняющими их собственную природу в ее внутренних закономерностях (пример: понятие «идеального» газа, строго отвечающего законам Бойля-Мариотта и Гей-Люссака).

С ролью абстракции в обобщении связаны так называемые «определения через абстракцию»1 значит, вообще вопрос об определении и образовании понятий. При определении через абстракцию исходят из неких эмпирически данных объектов (например, из эмпирически данного множества предметов -- при определении числа, из эмпирически данных фигур -- при определении геометрических образований) и образуют абстрактное понятие, фиксируя те свойства данных объектов и те отношения между ними, которые остаются инвариантными при преобразованиях, которым они могут подвергнуться. В обобщенной форме отношение, посредством которого при определении через абстракцию образуется понятие, обозначается как «эквивалентность», равнозначность двух или нескольких объектов. Эквивалентность -- отношение типа равенства, обладающее свойством коммутативности (если а~b, то и b~а) и транзитивности (если а~b и b~с, то и а~с). Посредством эквивалентности, исходя из множества предметов, определяется тождественность понятия, образованного из них таким образом. Так, например, направление определяется как свойство, общее всем параллельным прямым, остающееся инвариантным при переходе от одной из параллельных прямых к любой другой. (Такое определение направлений считается обоснованным, поскольку отношение параллельности обладает теми же свойствами -- симметричностью и транзитивностью, что и отношение эквивалентности, а также равенства.) Аналогично геометрическое образование и его форма (треугольник, круг и т. д.) определяются как то в фигуре, что остается инвариантным при изменении положения и величины. Число определяется, как то свойство множества, которое остается инвариантным при соотнесении его элементов так, что каждый элемент одного множества однозначно соотносится с элементами другого множества.

В определении через абстракцию определяемое выступает как нечто (х), которое остается инвариантным при некоей группе преобразований, без прямого определения того, что оно в своей специфичности есть.

Вместо того, чтобы определить позитивное содержание понятия через внутренние закономерные соотношения сторон или свойств соответствующего явления и показать его инвариантность по отношению к признакам, от которых абстрагируются, при определении через абстракцию понятие характеризуется его независимостью (инвариантностью) по отношению к тому, от чего абстрагируются. Специфику этого и возможность другого, генетического, конструктивного пути можно уяснить себе на примере числа.

Через абстракцию число определяется посредством равночисленности исчисляемых множеств. Другой путь его определения -- конструктивный -- осуществляется исходя из единицы по принципу полной индукции. При таком обосновании числ числа выступают в своих внутренних взаимоотношениях как упорядоченные множества, посредством которых при счете упорядочивается и исчисляемое. Каждое число определяет численность множества (а не наоборот, как при определении числа через абстракцию). При этом специально показывается, что результат счета не зависит от порядка, в котором он производится (таким образом инвариантность по отношению к несущественным внешним отношениям обосновывается, исходя из закономерности внутренних отношений). Определение числа через равночисленность соотносимых множеств (при определении через абстракцию) скрыто предполагает упорядочение самих соотношений и, значит, соотносимых множеств. При определении через абстракцию утверждается определенность числа посредством равночисленных множеств, но этим не вводятся индивидуально определенные числа.

При таком определении понятие является неким х, определенным лишь постольку, поскольку оно должно отвечать известным условиям -- инвариантности при некоторых преобразованиях внешних по отношению к нему свойств, от которых понятие должно быть отвлечено; оно лишено каких-либо собственных («внутренних») определений (в переменную здесь таким образом превращают не то частное, внешнее, привходящее, от чего абстрагируют, а общее). Поэтому посредством определения через абстракцию при таком ее понимании создается «формальная» система, безразличная к внутреннему содержанию, к свойствам объектов, о которых идет речь. Поэтому, например, Вейль, вообще не стоящий на позициях формализма, говоря об определении через абстракцию, в этой связи заявляет: «Математику совершенно безразлично, что такое круги» («Es ist fur den Mathematiker ganz gleichgultig, was Kreise sind»)l. Ясно, что такое утверждение ведет к открытому формализму. Конечный смысл этого утверждения применительно к математике выразил Рассел в своем известном афоризме: «Математика это наука, в которой мы не знаем, ни о чем мы говорим, ни того, истинно ли то, что мы утверждаем». (О второй части этого положения см. дальше).

Идя далее таким путем, в конечном счете приходят к представлению об обособленном существовании, с одной стороны, эмпирических объектов, с другой -- идеальной области понятий. Понятия, определяемые через абстракцию вышеуказанным способом, отталкиваясь от эмпирических вещей, не являются в собственном смысле слова познанием этих вещей. Они в лучшем случае -- рабочий аппарат (совокупность инструментов), которым пользуются при познании и о котором можно разве сказать, что им удобно или экономно работать, но нельзя утверждать, что он истинен.

Не приходится, значит, отождествлять специальную форму определения через абстракцию с общим положением о роли абстракции в научном познании. В абстракции, о которой выше шла речь, на передний план выступает ее позитивная сторона -- то, что абстрагируют в его закономерных внутренних взаимосвязях и взаимозависимостях независимо от внешних обстоятельств. Так, в отношении газа -- на передний план выступает постоянное отношение между давлением и объемом. Поскольку оказывается, что это соотношение остается постоянным при неизменной температуре и нарушается при ее изменении, в формулировке закона (Бойля-Мариотта) уравнивают температуру, т. е. абстрагируются от ее изменений, с тем чтобы затем определить эффект изменения температуры, абстрагируясь от изменения давления, связанного г изменением температуры (в результате приходят к закону Гей-Люссака).

Всякое определение понятий связано с выявлением инвариантных свойств и отношений (точнее, свойств в их отношениях), но на передний план в нем могут выступать инвариантные закономерные взаимоотношения свойств внутри того, что абстрагируется. (Внутренние закономерности -- это и есть закономерные соотношения внутри тог», что абстрагируется; внешним по отношению к ним является то, от чего абстрагируются). Так как научная абстракция имеет, как мы видели выше, свое основание в природе самих вещей и явлений действительности, то и членение того, что абстрагируется из явлений и фиксируется в понятиях о них, и того, от чего при этом абстрагируются, т. е. внутреннего и внешнего, выражает структуру самой объективной реальности, и, значит, имеет «онтологическое» основание.

Строгие научные понятия точных наук строятся на основе внутренних закономерностей изучаемых явлений и имплицитно их выражают. Возникающие в результате абстракции научные понятия не образуют поэтому области, обособленной от явлений. Научные понятия являются их познанием.

Менее всего наука, идущая путем абстракции, неразрывно связанной с анализом, может сказать, что ей «безразлично», что есть изучаемые ею явления. Наоборот, ответить на этот вопрос, раскрыть природу изучаемых явлений в их закономерных взаимосвязях и взаимозависимостях -- такова как раз задача научного познания. К ее разрешению и ведет научная абстракция, приводящая к научным обобщениям, выражаемым в научных понятиях.

Можно выделить три основных пути обобщения. Первый путь -- элементарное эмпирическое обобщение, которое совершается в результате сравнения посредством выделения тех общих (схожих) свойств, в которых сходятся сравниваемые явления. Это локковское обобщение. Такое обобщение, во-первых, не гарантирует того, что общее, выделяемое таким образом, является вместе с тем и существенным для данных явлений, как это должно быть в научных обобщениях. Такой путь может быть практически использован и фактически используется на начальных стадиях познания, пока оно не поднимается до уровня теоретического знания. Поскольку существенное в явлениях определенного рода необходимо является общим для них, общее может быть эвристически использовано как индикатор существенного. Однако из того, что существенное закономерно является общим, не следует, что общее необходимо существенно; в этом прежде всего заключается ненадежность, а значит, несовершенство такого обобщения. Во-вторых, такое обобщение есть лишь отбор из числа эмпирически, непосредственно, чувственно данных свойств; оно не способно поэтому привести к открытию чего-либо сверх того, что дано непосредственно, чувственно. В-третьих, наконец, общее, к которому приходят таким образом, остается в пределах эмпирических констатации. В отличие от обобщения путем анализа и абстракции, оно не создает возможности выведения строгих законов, характеризующих точные науки.

Этот путь восхождения от частного к общему и наведения мысли на эмпирические закономерности образует остов индукции, которая в той или иной логической обработке возводилась сторонниками сенсуалистического эмпиризма -- от Бэкона до Милля -- в ранг основного метода научного познания, якобы единственного метода, способного давать новые обобщения. Как таковая она противопоставляется дедукции, заключающейся якобы лишь в приложении уже имеющихся обобщений к тому или иному частному случаю и неспособной приводить к новым обобщениям. Таков элементарный способ обобщения, дающий предварительные эмпирические обобщения низшего порядка. Второй путь -- это обобщение через анализ и абстракцию, о котором выше шла речь.

Третий способ обобщения заключается в самом процессе выведения или дедукции. Так, отправляясь от теоремы, согласно которой сумма углов треугольника равна двум прямым, доказывают, что сумма углов многоугольника с числом сторон n равна 2d(n--2). Доказательство -- дедуктивное -- этой теоремы есть обобщение, поскольку оно распространяет положение, доказанное для треугольников, являющихся частным случаем многоугольников, на любые многоугольники. Подобным же образом обобщением является всякое рассуждение, исходящее из положения, согласно которому некое число n обладает известным свойством, и доказывающее, что в таком случае этим свойством обладает также число п+1. Всякое обобщение, относящееся ко всем числам, совершается посредством доказательства того, что если этим свойством, констатируемым по отношению к единице, обладает число n, то им обладает и число n+1. Подобным же образом, констатировав, что определенным свойством обладает некое четное (или нечетное) число, и доказав то положение, что им в таком случае обладает всякое число 2п или 2п--1, его обобщают, в отношении всех четных (или нечетных) чисел. Этот способ обобщения обычно именуется полной или совершенной индукцией. Характеристика этого способа обобщения путем доказательства как индукции связана с неверным исходным представлением, будто всякое выведение или дедуцирование одного положения из другого совершается посредством силлогизмов, представляющих собой приложение общего положения к частному случаю. Из этого делается вывод, что всякая дедукция, всякое выведение одного положения из другого, представляет собою умозаключение от общего к частному. Поэтому обобщение, переход от частного случая к общему положению был отнесен к индукции. Под индукцией ученые -- от Бэкона до Милля -- разумели то эмпирическое обобщение, не имеющее доказательной силы, о котором шла выше речь. Умозаключение, которое обозначается полной индукцией, потому что оно ведет от частного к общему, есть вместе с тем дедукция, если под дедукцией разуметь доказательное выведение одного положения на основе других, из которых оно с необходимостью следует. В понятии дедукции обычно неправомерно сливались два различных понятия, а именно: под дедукцией разумели, с одной стороны, необходимое выведение одного положения из другого, доказательное рассуждение, с другой -- рассуждение, идущее от общего к частному. Но умозаключение, являющееся дедукцией в первом значении этого термина, может быть индукцией во втором его значении. На самом деле, рассуждение, необходимое и доказательное, может и не быть рассуждением, идущим от общего к частному. Необходимое и доказательное рассуждение может идти и от частного к общему, примером чего и является полная индукция. Наличие того, что было названо полной или совершенной индукцией, т. е. умозаключения, которое совершается посредством доказательного выведения одного положения из другого и вместе с тем обобщает, означает, что нельзя сводить теоретическое познание, совершающееся посредством доказательного выведения новых положений, к силлогизмам, идущим от общего к частному. И самый силлогизм -- не есть только дедукция, обособленная от индукции, не только переход от общего к частному в отрыве от обратного, встречного движения от частного к общему1.

В обычной схеме силлогизма: А есть В, В есть С, следовательно, А есть С -- скрыто заключенное в силлогизме обобщение (только поэтому силлогизм и представляется некоторым его критикам не как содержательное умозаключение, а как «ученое» пустословие). Логическая схема силлогизма фиксирует отношения, которые складываются в результате определенной познавательной деятельности (как это и должна делать всякая логическая схема или формула), не раскрывая познавательного процесса, который к этому результату приводит. В силлогизме общее положение (А есть В) применяется к частному случаю (С); для того чтобы это было возможно, нужно, чтобы С выступило в ходе умозаключения в новом обобщенном качестве А: собственно познавательное звено силлогизма заключается в том, чтобы включенный в систему отношений данного рассуждения частный случай, первоначально данный в качестве С, выступил обобщенно в другом своем качестве А. За «переносом» общего положения на новый частный случай здесь, как и вообще, стоит обобщение. Силлогизм всегда является содержательным умозаключением только тогда, когда его общая посылка выражает необходимую связь, а меньшая обобщает частный случай так, что он выступает как член этой связи: в силлогизме А есть В, В есть С, А есть С -- В конкретизируется как С и С обобщается как В. Общее положение применяется к частному случаю только тогда, когда частный случай выступает в своих общих качествах2.

Нельзя рассматривать силлогизм только как применение общего положения к частному случаю и исключать оборотную сторону того же процесса -- обобщение, лежащее в основе «подведения» частного случая под общее правило (положение). Теоретическое познание, совершающееся посредством доказательного выведения одного положения из других, не только, как мы увидим, предполагает обобщение, но и ведет к нему. Обобщение и теоретическое познание взаимосвязаны.

***

Обобщение является необходимой предпосылкой теоретического познания. Решить задачу теоретически значит решить ее не только для данного частного случая, но и для всех однородных случаев. Теоретическое познание предполагает обобщение. Обобщение, полученное в результате анализа и абстракции, создает возможность теоретического познания.

Обратимся к простому примеру. Так, мы можем констатировать, что числа 24, 48, 80, 120, 224 делятся на 8. Пока мы имеем ряд частных случаев, делимость каждого из этих чисел на 8 может быть лишь эмпирически констатирована, но перейдем к анализу состава этих чисел. Анализ показывает, что первое из них может быть выражено в форме 52 -- 1, второе в форме 72 -- 1, третье в форме 92 -- 1, четвертое может быть представлено в виде 112-- 1, пятое -- в виде 152-- 1; 5, 7, 9, 11, 15 -- нечетные числа. Всякое четное число может быть обобщенно обозначено в виде 2п. Это обобщение основывается на анализе четного числа, выделяющем в нем в качестве общего существенного признака множитель 2 и переменную (п), различные значения которой специфицируют разные четные числа. Исходя из этого, каждое нечетное число может быть обобщенно выражено в виде 2n---1. Каждое из вышеупомянутых чисел может быть теперь обобщенно выражено формулой (2п -- 1)2 -- 1. Если раскрыть скобки, получаем 4п2--4п +1 -- 1 = 4п2 -- 4п = 4п(п -- 1). Либо п, либо n -- 1 необходимо является числом четным, т. е. содержит множитель 2. Следовательно, произведение 4п(п--1) всегда, при любом п, делится на 8.

Таким образом в результате анализа состава числа и его обобщенного выражения совершается переход от констатации к теоретическому доказательству. Теоретическое рассуждение приводит к доказательству общего положения, устанавливающего делимость на 8 не только для того

Индукция как наведение на мысль об общем в результате сравнения, сопоставления, аналогии при этом сохраняется как умозаключение эмпирического познания, не поднявшегося еще до уровня познания теоретического, различия между умозаключениями от частного к общему и от общего к частному и различия между эмпирическим наведением и теоретическим выведением вообще должны быть отчленены друг от друга.

или иного числа, которое мы фактически смогли разделить на 8, но и любых чисел определенной обобщенно сформулированной структуры, в том числе и таких, которые мы никогда не пробовали делить на 8.

Всякое теоретическое познание начинает с констатации фактов, отдельных случаев, с эмпирических данных, и ни с чего другого оно начинаться не может. Но если познание, не ограничиваясь набором частных случаев, углубляется в их анализ, связанный с абстракцией, и переходит к основанному на них обобщению, оно на известном уровне анализа переходит с внутренней необходимостью в познание теоретическое; это последнее дает новые знания о независимой от нее реальной действительности, недоступное познанию, остающемуся на уровне эмпирических констатации. Наличие такого теоретического познания несомненно: существование теоретической физики, вообще теоретических наук -- факт; все попытки позитивистов разных толков свести все познание к экономному описанию эмпирических данных находятся в противоречии прежде всего с этим позитивным фактом. Но наличие его вызывает серьезные вопросы.

Два основных вопроса встают здесь прежде всего:

Как можно, оперируя с мыслями, познавать вещи, приходить к истинам, значимым для чувственных данных опыта?

Как путем выведения из ограниченного числа исходных положений (аксиом) можно извлечь что-либо сверх того, что в них уже первоначально заключено, и неограниченно приходить ко все новым познаниям? Как возможно теоретическое познание? В этом, собственно, и заключается основной вопрос кантовской «Критики чистого разума» -- о возможности чистого познания априори. На базе дуалистических предпосылок кантовской философии он выступал в форме вопроса: «Как возможны синтетические суждения априори?», т. е. суждения, добываемые посредством доказательного, логически необходимого вывода и дающие вместе с тем познания, выходящие за пределы того, что уже заключено в определении исходных понятий. Конкретизировался вопрос о возможности чистого познания априори для Канта как вопрос о том, как возможно математическое естествознание, т. е. каким образом вещи, данные в чувственном опыте, оказываются в соответствии с результатами, получаемыми в результате оперирования не над самими вещами, а математическими положениями, т. е. мыслями. Не значит ли это, что вещи подчиняются мыслям, что разум предписывает законы природе?

Основным препятствием для ответа на первый вопрос является дуалистическое обособление мышления от бытия, от его объекта. Именно это обособление придает вопросу острую парадоксальность, толкающую на неверные решения, и делает его неразрешимым.

Основным препятствием для ответа на второй вопрос служит ложное представление, будто теоретическое познание, совершающееся путем доказательных умозаключений, сводится к оперированию над суждениями (большими и малыми посылками), якобы обособленными от мысленного оперирования над объектами этих суждений.

Оба вопроса, в конечном счете, сходятся. Они представляют собой гносеологический и логический аспекты одной и той же кардинальной проблемы. Сведение теоретического мышления в понятиях о вещах к мышлению о понятиях, обособленных от вещей, необходимо связанное с отнесением всякого знания о предметах к сфере лишь эмпирического познания, есть не что иное, как другое выражение все того же обособления мышления от объективной действительности. Превращая рассуждения о предметах понятий в рассуждения о понятиях, неизбежно превращают далее сами рассуждения о понятиях в рассуждения о терминах (в этом -- корни семантического формализма, который заменяет положения о вещах положениями о терминах).

Ближайшей отправной точкой для решения как логического аспекта проблемы, так и проблемы в целом, является то положение, что в необходимом, доказательном рассуждении мы соотносим между собой не суждения и понятия, а предметы этих понятий, применяя к ним суждения, входящие в умозаключения в качестве их посылок. В дедуктивном рассуждении мы оперируем не над понятиями, обособленными от предметов, а над предметами, над объектами этих понятий.

Поясним это положение на примере геометрического доказательства. В геометрическом доказательстве существенную роль играют построения; построения -- душа, нерв геометрического доказательства. Но что, собственно, представляют собой построения? Построение -- это соотнесение не понятия, например окружности, с понятием треугольника, как они даны в их определении, а определенной в соответствующих понятиях окружности, проходящей через такие-то точки (например, вершину данного треугольника) , с треугольником, вершины которого лежат в данных точках А, В, С. Построение как звено геометрического доказательства -- это соотнесение геометрических образований через подстановку в общие формулы (прямые, треугольники, окружности и т. п.) частных значений. В этом суть построения.

При таком определении построения ясно, что наше положение,

согласно которому построение новых объектов и оперирование с ними является существенно необходимым звеном доказательства, конечно, никак не означает, что доказательство совершается не путем рассуждения, а путем черчения. Оно означает только, что само рассуждение есть соотнесение его объектов, определенных в понятиях, а не этих последних самих по себе, объектов, которые имеют не только общие признаки, фиксированные в определении соответствующих понятий, но и частные признаки, посредством которых они соотносятся друг с другом.

Подстановка частных значений, без которых невозможно никакое доказательство, это и есть не что иное, как логическое выражение того положения, что в теоретическом рассуждении, в ходе которого мы выводим (дедуцируем) новые положения, мы, рассуждая в понятиях, оперируем над объектами этих понятий. Рассуждение -- самое общее -- возможно только, пока общее содержание понятий, фиксированное в соответствующих дефинициях, не оторвано от частных определений соответствующих объектов. Как только эта связь разрывается, всякая возможность рассуждения, доказательства, теоретического познания, при котором движение мысли приводит к познанию его объекта, обрывается1. Именно в неотрывной связи мысли с ее объектом заложена возможность выводить новые познания.

Известно, что именно рассуждение, приводящее к образованию дедуктивной системы положений, было использовано для того формалистического представления, будто мышление независимо от своего объекта2. «Формалистическая» трактовка мышления неразрывно связана с дуалистической трактовкой соотношения мышления и бытия. Формализм -- следствие и логический эквивалент дуализма. Отрицание формализма не означает, конечно, отрицания того, что у мышления есть своя форма, отличная от его содержания -- так же как признание этого очевидного факта не может служить основанием для формализма. Одна и та же форма может оказаться применимой к разному содержанию, поскольку оно имеет и нечто общее, выступающее в его форме. Это не значит, что форма независима от содержания, от объектов мысли: это значит только, что она есть результат далеко идущего обобщения и потому независима от частных особенностей объектов мысли.

Формальные системы в специфическом смысле слова возникают в результате обобщения отношений. Обобщения по отношению есть уже при элементарном (первосигнальном) обобщении -- при генерализации. Генерализацией по отношению является, например, генерализация по прерывистости звука (пользуясь примером, к которому прибегал Павлов1). Это в принципе такая же генерализация, как генерализация по громкости, тембру или любому другому качеству звука, но только, как отмечал Павлов, более сильная. Она открывает более широкие возможности для обобщения, чем генерализация по тому или иному свойству. В то время как генерализация по тому или иному свойству распространяется только на различные значения этого свойства, генерализация по отношению (например, по прерывистости звука) распространяется сразу на все значения разных свойств соответствующих объектов (звуков), стоящих в данных отношениях (прерывистости). Обобщение по свойству всегда совершается как бы в одном измерении, обобщение по отношению -- многомерно: оно всегда совершается сразу в нескольких измерениях, распространяется на области, состоящие из значений разных свойств. В частности, генерализованное отношение по прерывистости звука переносится на звуки любой громкости, тембра и т. п.; оно, следовательно, шире генерализации по какому-либо свойству звука (например, его громкости); однако ничего «формального» в формалистическом смысле прерывистость звука, его ритма в себе не заключает. Это такое же явление, как сам звук или любое из его свойств.

Нечто аналогичное есть и в сфере понятийного (второсигнального) обобщения. И здесь -- в силу вышеуказанных оснований -- обобщение по отношению предметов мысли шире, чем обобщение по любому из их свойств; оно может заключать в себе обобщение по ряду параметров, охватывая разные значения всех их свойств. В качестве формального по преимуществу выступает именно знание, основанное на генерализации отношений. Формальная система, основанная на генерализации отношений между теми или иными объектами, абстрагируется от всех свойств объектов, не включает их в эксплицитной форме в свой состав. Однако в такой дедуктивной системе объекты -- члены этих генерализованных отношений -- не выпадают вовсе, они представлены в ней посредством неопределенных терминов в виде переменных. Пока на место этих переменных в качестве их значений не подставлены определенные объекты, ни одно из звеньев такой дедуктивной системы не представляет собой суждений, положений, о которых можно сказать, что они истинны или неистинны1. Это лишь так называемые «пропозициональные функции», которые становятся суждениями, истинными или ложными положениями, вообще приобретают «смысл», т. е. мыслительное coдержание, только тогда, когда они относятся к определенным объектам. На место неопределенных терминов, фигурирующих в качестве членов генерализированных отношений дедуктивной системы, можно подставить разные объекты, но нельзя не подставить никаких. Формальная дедуктивная система -- это, следовательно, еще вообще не знание, а только остов знания.

Форма всегда предполагает то или иное содержание. Для того чтобы уяснить себе различие между логикой, имеющей дело с содержательной формой мысли, и логикой формальной стоит сравнить, например, понятие импликации в аристотелевской логике, которая не была формальной логикой в том смысле, какой этот термин приобрел после Канта, с понятием импликации в современной символической логике. В аристотелевской силлогистике отношение импликации или следования (X>Y) (если суждения P1 и P2 истинны, то истинно и суждение Р3), т. е. соотношение истинности двух или нескольких суждений основывается на взаимосвязи их содержания. Иначе обстоит дело в современной символической логике. Так, например, Гильберт и Аккерман вводят соотношение Х>Y («если X, то Y»), но тут же они поясняют: «Соотношение «если X, то Y» не следует понимать как выражение для отношения основания и следствия. Напротив, высказывание X > Y истинно всегда уже в том случае, когда X есть ложное или же Y -- истинное высказывание. Так, например, следующие высказывания следует считать истинными:

Если «дважды два равно 4», то «снег бел».

Если «дважды два равно 5», то «снег бел».

Если «дважды два равно 5», то «снег черен».

Ложным же было бы высказывание: если «дважды два

l Отсюда утверждение Б. Рассела, что математика есть наука, в которой мы не знаем ни того, о чем мы говорим, ни того, истинно ли то, что мы утверждаем.

равно 4», «то снег черен»1. Отношение X>Y означает здесь высказывание, которое ложно в том и только в том случае, когда X истинно, а Y ложно2.

Сформулированное таким образом отношение импликации легко представить формалистически -- как вовсе независимое от содержательного отношения суждений, которые в него входят. На самом деле импликация в современных аксиоматизированных системах логики представляет собой генерализацию отношений, заключенных в обычной аристотелевской импликации -- как отношений основания и следствия. (Общим для отношения Х>Y в понимании, например, Гильберта и для отношения основания и следствия является то, что как в одном, так и в другом случае при истинности X истинным должно быть и Y). В результате генерализации понятие импликации и абстрагируется от ряда первоначальных его свойств.