Бытие и сознание

Когда это освоение и закрепление слухом немногих избирательно выделенных тон-ячеек совершилось, начинается следующая стадия -- стадия музыкального обрастания опорных интонаций. «Монументальнейший «Руслан», по сложности сплетений интонационных нитей, из которых сочетается его богатейшая роскошная ткань, однако, -- пишет Асафьев, -- имеет в основе очень ограниченное число стержней и рычагов, с помощью которых могло работать сознание Глинки и держать в памяти в течение ряда лет колоссальный замысел»2.

Итоговая картина, значит, такова: от природы восприимчивый слух включается в действенное общение с миром, с звуковыми впечатлениями и отвечает на них музыкальным действованием со звуками -- интонируя, испытывая, обобщая их. В этом процессе действенного оперирования со звучаниями под влиянием разных условий, включая и чутко воспринимаемый интонационный строй родного языка, и музыкальный строй народных напевов, и классические образцы музыкального творчества, совершается отбор небольшого числа стержневых музыкальных «ходов», к которым у больших музыкантов присоединяется незначительное количество не отобранных, а счастливо заново найденных. Эти ходы, приемы, способы построения музыкального произведения закрепляются в слухе музыканта, образуют его остов, его основное снаряжение, те опорные точки, которые отныне будут определять и его восприятие музыки и собственное музыкальное творчество. Это закрепление в слухе, превращение, таким образом, в «природное» достояние музыканта отобранных в процессе его развития способов построения музыкальных произведений и есть основной акт формирования музыкальных способностей. Дальнейшее творчество, в котором закрепившиеся в слухе и ставшие типичными для музыкального облика композитора основные музыкальные ячейки-ходы обрастают, сочетаются и сплетаются во все более богатую и сложную музыкальную ткань, естественно выступает как проявление и продукт его музыкальных способностей. Так же как исходная природная восприимчивость слуха, и ходы, закрепившиеся в слухе в процессе музыкального развития, т. е., по существу, связи звучаний, именно поскольку они закрепились в слухе музыканта, образуют его природную способность, с природной естественностью определяющую его восприятие музыки. Эта природная способность, однако, продукт развития, закрепляющего итоги деиствования музыканта со звучаниями. Ее нельзя поэтому непосредственно спроецировать в исходную природную восприимчивость слуха, и именно она образует не просто возможность, а реальную способность музыканта-композитора к творческой деятельности.

Анализ развития композиторского слуха Римского-Корсакова подтверждает эти общие положения. Так же как для формирования оригинальной композиторской способности Глинки, и для Римского-Корсакова существенным явилось вычленение в качестве опорных и закрепление в слухе нескольких «корневых» интонаций: композитор сам указывал на свою «склонность к долго протянутым аккордам» (особенно выступающую в операх среднего периода)1. Особо значительную роль у Римского-Корсакова играли увеличенные трезвучия и уменьшенные септаккорды (в фантастических сценах опер «Снегурочка», «Садко», «Кащей» и др.)2.

Конкретный ход формирования слуха у Римского-Корсакова был во многом существенно иным, чем у Глинки. Основное различие заключалось в том, что для собственного интонирования звучаний Глинка располагал широчайшими возможностями, которые ему представляли скрипка, оркестр струнных инструментов, пение и характерная гамма интонаций различных языков, которыми он владел; Римский-Корсаков же, как известно, в ранние годы не располагал для развития своего слуха оркестром струнных инструментов (лишь в 1873 -- 1874 гг., т. е. на 30-м году жизни, он занялся практическим и теоретическим изучением оркестровых инструментов)3. Он располагал для своей музыкальной деятельности только роялем, имеющим строго фиксированный строй, так что ему не приходилось, как, например, скрипачу при настраивании своего инструмента, самому определять звуковые тональности, тембр и т. п. Поэтому тем, чем Глинка овладевал непосредственно, практически, Римскому-Корсакову пришлось овладевать в более поздние годы посредством специальной теоретической работы4.

Существенной опорой музыкального слуха Римского-Корсакова был его цветной слух. Все тональности, особенно «диезные», выступали для него -- по его собственному свидетельству -- со своей цветной окраской (а именно, тональность играла для Римского-Корсакова особо большую роль; об этом говорит то обстоятельство, что у него нередко сохранялось воспоминание о «колорите» пьесы, когда сама она была уже забыта). Существенно при этом то, что некоторые из «корневых» интонаций Римского-Корсакова (например, уменьшенные септаккорды и увеличенные трезвучия) имели для него определенную цветную характеристику, а именно: три уменьшенных септаккорда: 1) до -- ми, соль, си -- синевато-золотистый (несколько темный), 2) ре -- фа, ля-бемоль, си -- желтовато-синевато-фиолетовый с сероватым оттенком (самый пестрый) и 3) ми -- фа -- ля -- до -- синевато-зеленовато-розовый (довольно светлый из-за до и ля, хотя ми-бемоль и темнит, по Римскому-Корсакову). Свою окраску имели и четыре типа увеличенных трезвучий, а именно: 1) до, ми, соль -- ля -- синевато-фиолетовый, 2) до, фа, ля -- багряно-зеленовато-розовый, 3) ре, фа, си -- желтовато-зеленоватый, довольно темный и 4) ми, соль, си -- синевато-зеленоватый. При этом во всех случаях до -- до осветляло гармонию, си -- утемняло, а ля придавало аккорду оттенок ясный, весенний, розовый1.

При этом цветные характеристики имели для Римского-Корсакова и предметную отнесенность. Так, он пишет: «ми-бемоль-мажор -- темный, сумрачный, серо-синеватый, тон городов и крепостей»; «фа-мажор -- ярко-зеленый, пасторальный, цвет весенних березок»; «ля-минор -- это как бы отблеск вечерней зари на зимнем белом, холодном, снежном пейзаже»; «си-мажор -- мрачный, темно-синий, со стальным, пожалуй, даже серовато-свинцовым отливом, цвет зловещих грозовых туч» и т. п. Вместе с тем цветовые характеристики выражали и настроения; так, соль-минор «имеет характер элегико-идиллический», «ля-бемоль-мажор -- серовато-фиолетовый, имеет характер нежный, мечтательный» и т. д.

Говоря о цветном слухе Римского-Корсакова, можно сказать, как это обычно делают в аналогичных случаях, о наличии у него «синестезий». Это, вообще говоря, верно, однако это ничего еще не говорит о том, какую, собственно, функцию выполняли цветные характеристики звуков в музыкальном слухе и творчестве композитора. Между тем изучение его творческой биографии не оставляет никаких сомнений, в том, что наличие этих «синестезий» имело прямое и существенное отношение к его композиторской деятельности и композиторскому слуху. В чем же их роль? Ответ на этот вопрос состоит, нам представляется, в следующем: посредством цветных характеристик с их предметной отнесенностью и эмоциональной окраской для Римского-Корсакова устанавливалась связь музыки с действительностью в ее чувственной непосредственности и выражалось отношение к ней (уменьшенные и увеличенные септаккорды как характеристика «злого царства» в опере «Золотой петушок» и самого Кащея в опере «Кащей бессмертный»). Иными словами: цветность музыкальных звучаний и интонаций выполняла у Римского-Корсакова непосредственно, чувственно ту же функцию, что опосредствованно у Глинки и особенно у Мусоргского осуществляла речь и связь музыкальных интонаций с речевыми; благодаря как тем, так и другим, музыка и осуществляет свое назначение, и выступает как то, что она по существу своему есть, -- как великое искусство выражать свое отношение к миру, ко всему, что в нем затрагивает человека. Способность реализовать эту насущнейшую потребность человека специализированными средствами музыкальных звучаний составляет существенный общечеловеческий аспект способности подлинного, большого музыканта.

Выделяя в этой общей картине узловые опорные точки, можно сформулировать несколько основных тезисов, непосредственно относящихся к музыкальным способностям, но косвенно имеющих и более общее значение, поскольку на частном примере они выражают определенную принципиальную позицию.

Прежде всего, всякая специальная музыкальная способность -- исполнительская, композиторская -- имеет отправной точкой своего развития некое общее свойство или свойства общечеловеческой деятельности восприятия музыкальных звучаний1.

Музыкальное, как и всякое, восприятие -- не пассивная лишь рецепция звуковых воздействий, а также и ответ на них. Ответная деятельность в восприятии музыкальных звучаний -- это их интонирование. Без интонирования нет не только музыкальной деятельности, скажем, исполнителя, нет и музыкального восприятия. Музыкальная интонация по самому своему существу есть элемент («единица») мелодии и как таковой включается в ладовую систему1. Поскольку мелодия -- не ряд звуков, а высотное движение звука, которое необходимо должно быть ритмически организовано, мелодия и, значит, интонация должны развертываться в том или ином ритме и темпе. Поскольку, наконец, интонация как элемент ладовой системы обнаруживает определенные функциональные тяготения, она предполагает гармонические опоры. Музыкальное слушание, т. е. музыкальное восприятие, как ориентировочная деятельность в своем полном выражении есть в потенции обследование интонируемых музыкальных звуков по всем характеризующим их параметрам музыкальной системы. Человек научается слушать музыку, по мере того как у него вырабатываются и закрепляются («стереотипизируются») определенные «ходы» и «маршруты» обследования звуков по музыкальным параметрам. «Подкреплением» этой («ориентировочной») деятельности музыкального слушания является эффект музыкального слышания -- музыкальный образ, складывающийся в результате анализа и синтеза, дифференцировки и обобщения слышимых (значит, интонируемых) звуков по основным музыкальным параметрам. Музыкальная деятельность, начиная с активного музыкального слушания, исходит из потребности музыкального слуха, без нее нет и не может быть никакой музыкальной деятельности и никакого развития музыкальных способностей. Эти потребности тем больше, чем больше возможности открывают природные свойства слухового прибора и чем активнее они реализуются и развиваются в ходе музыкальной деятельности.

Таким образом, отправной пункт, от которого идет формирование всяких специальных музыкальных способностей к определенным видам музыкальной деятельности -- композиторской или исполнительской, -- заключен в общечеловеческой «деятельности» музыкального восприятия. Вместе с тем музыкальная способность большого композитора (или исполнителя) не дана в готовом виде в этом отправном пункте ее развития. Она формируется в активной деятельности музыкального слуха, который, широко и активно общаясь с миром, осваивает, отбирая на слух, музыкальные интонации, отложившиеся в звучащей вокруг них, созданной человечеством, народом речи, песне, музыке, и вводит в музыкальный обиход человечества в небольшом числе свои новые, им найденные интонации. Эти собственные, оригинальные интонации (например, восходящая малая секста и следующая за ней малая секунда у Глинки, увеличенные трезвучия и уменьшенные септаккорды в фантастических сценах опер Римского-Корсакова), отобранные и закрепленные в деятельности слуха, -- это не только технические средства, посредством которых разворачивается текст музыкальных произведений композитора, а нечто значительно большее; закрепившись в его собственном слухе, превратившись в его опорные точки, они образуют ядро, сердцевину музыкальной способности композитора.

Мы говорили до сих пор о «потребностях слуха». Но на самом деле музыка удовлетворяет не обособленные потребности слуха; специфическими средствами, связанными с деятельностью слуха, музыка удовлетворяет глубочайшие потребности человека.

Музыку часто трактовали как выражение переживания. В действительности музыка относится не к самому по себе переживанию (или чувству) как некоему психологическому явлению, как переживаемому, т. е. ко всему, что есть для человека значительного в мире. И личная -- счастливая или трагическая -- судьба отдельного человека с ее взлетами и спадами, и борьба угнетенного народа за свое освобождение, его страдания и ликование в час победы, и звенящая тишина притихшей перед бурей природы, и прибой морской волны, разбивающейся о прибрежные скалы, и рокот разбушевавшихся стихий в нагрянувший час грозы -- всего касается музыка, ко всему она причастна. Но все это существует для нее не как «вещь в себе», а как нечто переживаемое человеком, пронизанное его отношением к происходящему. Недаром музыкальная интонация связывалась (Даргомыжским, Глинкой, Мусоргским) с речевой1. Интонировать -- это значит расставлять свои авторские акценты на партитуре событий, подчеркивать одно и отвергать другое, замедлять ход одних событий и ускорять другие, вскрывать в жизни противоречия, диссонансы и разрешать их, вопрошать и восклицать, утверждать и отвергать.

Музыка -- великое искусство выражать свое отношение к жизни, радоваться ее радостями, скорбеть ее горестями, жить, вибрируя и звуча в унисон с ней. Музыка -- это противоположность духу безразличия, равнодушия, «нейтральности». (С этой точки зрения величайший из музыкантов выразитель «духа» музыки -- Бетховен, который, как мало кто, умел и в жизни проявлять свое отношение к происходящему в мире, не останавливаясь и перед сильными мира сего). Плох тот человек, жизнь которого не пронизана в душе его звучащей внутренней музыкой. Способность музыканта -- это, в конечном счете, способность удовлетворять человечнейшую из всех человеческих потребностей. На специализированном материале звучаний музыкант выявляет многообразную гамму различных способов отношения человека к происходящему в мире и, транспонируя их на звучания, тем самым абстрагируя их от частных сюжетов, создает как бы грамматику языка, на котором выражается в его многообразных вариациях абстрагированное отношение человека к происходящему в жизни. Музыкальная способность -- это способность создавать этот язык, пользоваться им и понимать его1. Способность музыканта в своем конечном общечеловеческом выражении имеет этот смысл. И хотя у некоторых музыкантов технический аспект музыкальной способности, связанной с материалом, которым пользуется музыкант для разрешения стоящей перед ним задачи, как бы заслоняет то, что составляет ее конечный жизненный смысл, характеризуя и оценивая музыкальную способность, никак нельзя о нем забить.

Таким образом, и музыкальные способности, чуть ли не самые, казалось, специализированные, обособленные, как бы «закапсулированные», раскрываются в своих связях с общечеловеческими свойствами и их развитием: отправной точкой их развития является общее свойство человеческого слуха воспринимать музыкальные звучания; их конечный жизненный смысл оказывается в том, чтобы средствами звучаний и их соотношений выражать отношение человека к жизни. Для разрешения этой задачи музыкант пользуется тем, что слух его отбирает из сокровищницы интонаций, которые открыли и запечатлели в песне, в музыке, в речи народ, человечество. Это менее всего значит, что способность большого музыканта не есть личная, иногда неповторимая и ни с чем не сравнимая способность именно этого человека -- Бетховена или Баха, Глинки или Римского-Корсакова; это значит только, что способность каждого человека, как бы велика и своеобразна она ни была, есть человеческая способность: она взращена всей историей человечества и является его достоянием.

***

Основные способы действий, которыми в своей повседневной практической и теоретической деятельности пользуются люди, вырабатываются всем человечеством и осваиваются индивидом в процессе общения, обучения и воспитания. Эти общественно выработанные способы действия включаются в природные способности индивида, по мере того как они стереотипизируются и превращаются в закрепленную в мозгу генерализованную систему рефлекторных связей. Сами природные способности человека выступают, таким образом, совсем конкретно -- как продукт общественного развития.

Из этого основного факта, характеризующего человека как общественное существо, для учения о способностях следуют важнейшие выводы. В силу этого факта духовная, как и физическая, мощь человека и уровень его деятельности в значительной мере зависят не только непосредственно от анатомо-физиологических качеств его мозга, но в высокой степени и от уровня, достигнутого человечеством в процессе общественно-исторического развития. По мере продвижения последнего изменяются, совершенствуются и вышеуказанным образом формирующиеся в ходе индивидуального онтогенетического развития природные способности человека.

В результате освоения этих общественно выработанных способов действия -- техники как физической, так и умственной деятельности -- выполнение всех массовых видов человеческой деятельности становится практически доступным для всех людей, не страдающих какими-нибудь органическими дефектами. Когда существуют легко приводимые в действие подъемные краны величайшей мощности, не требуется атлетической физической силы для перемещения тяжести; точно так же не обязательно быть Араго или Диаманди (знаменитые вычислители) для того, чтобы производить более или менее сложные подсчеты, если в ходе исторического развития математики выработаны необходимые для этих подсчетов способы исчисления; достаточно их знать, чтобы эти подсчеты произвести.

Однако на основании зависимости возможностей человека от осваиваемых им общественных способов его деятельности никак нельзя заключить о независимости его способностей от его природных данных, от свойств корковой деятельности его мозга. Допустить такой вывод значило бы совершить грубейшую ошибку. Качества слухового анализатора -- даже самые высокие -- сами по себе еще не создают выдающегося музыканта (хотя и могут побудить человека к тому, чтобы признать музыкальную деятельность своим призванием) ; качества слухового анализатора -- не достаточная, но необходимая предпосылка становления музыканта. Можно, располагая ими, не стать выдающимся музыкантом, но нельзя стать выдающимся музыкантом, вовсе ими не располагая. Недооценивать то, что дает нам сама природа, значит недооценивать и самого человека. Человек не может отрываться от природы и начисто противопоставлять себя ей. Он не должен забывать, что сам он -- природное существо, сам -- продукт ее развития.

Какие совершенные способы действия, какую совершенную технику не только физического, но и умственного труда ни выработало бы человечество, каждый человек все же должен сам ею овладеть. От его личных данных будет зависеть, как он их освоит -- в смысле темпов и уровня этого освоения; от его личных качеств будет зависеть, как -- насколько творчески -- он их будет применять и, тем более, то, какой вклад внесет он сам в дальнейший ход исторического развития культуры, техники, науки, искусства, какие новые способы (методы) в той или иной сфере человеческой деятельности, способные войти в общечеловеческий фонд, сам он создаст.

Вопрос о способностях -- это вопрос о личных, природных свойствах. Верно, что способности человека изменяются в ходе общественно-исторического развития, но не верно противопоставлять их общественную обусловленность природному и личному характеру, так же как не верно противопоставлять их личный и природный характер общественной природе: сама природа человека -- продукт истории. В представлении о способностях как об общественно выработанных способах практической и теоретической деятельности, которые, генерализируясь, отвлекаясь от содержания, в котором они объективно отложились, и стереотипизируясь, превращаются в рефлекторно функционирующие природные способности человека, это положение выступает в совсем конкретной, непосредственно осязаемой форме.

Надо помнить, что: а) природное не сводится к структурноморфологическим особенностям мозга, безотносительно к рефлекторной деятельности мозга, а включает и эту последнюю; б) условно-рефлекторная деятельность мозга формируется в процессе индивидуального развития, детерминируясь объектами практической и теоретической деятельности человека, которые он осваивает в процессе своей деятельности.

В связи с этим преодолевается мистификация, которой обычно окружено представление о способностях. В силу того, что образование и включение в действие способностей осуществляется посредством механизмов рефлекторной деятельности мозга, которая не выступает видимым образом в сознании, они естественно, представляются природными свойствами человека. Пока природное -- в духе старой психоморфологической концепции -- сводится к строению организма, к структурным свойствам нервной системы, мозга, представление о способностях как о природных свойствах человека выступает в мистифицированной форме -- как представление о таких заложенных в задатках свойствах, которые не поддаются развитию, формированию, воспитанию. Таким образом, неправомерным оказывается внешнее противопоставление не только природного и общественного, так же как личного и общественного, но и противопоставление природного и воспитываемого, формируемого в процессе жизни: самая природа человека, его природные способности, развиваясь в процессе онтогенеза, формируются в результате воспитания и собственной деятельности.

«Природные способности» человека обусловлены, как мы видели, общественно-историческими условиями. В условиях эксплуататорского классового общества формирование способностей у эксплуатируемых классов всячески тормозится. Затем результат этой классовой политики выдается за ее основание: самое существование классового общества и положение в нем эксплуатируемых классов «обосновывается» отсутствием у представителей последних высокосформированных способностей. Таким образом, только что вскрытая теоретическая мистификация, связанная с представлением о природных способностях, превращается в чудовищную политическую мистификацию. Порочное теоретическое положение становится идеологическим средством для оправдания эксплуатации человека человеком.

Психоморфологической концепцией, проецирующей, как мы видели, способности, делающие человека пригодным к той или иной профессиональной деятельности, в задатки, в морфологические особенности его организма, человек представлялся предназначенным самой своей организацией к определенной профессии. Так создавались теоретические предпосылки для того, чтобы, отбросив заботу о формировании людей, о развитии у них способностей, сосредоточить внимание на отборе людей, которые в силу тех или иных стихийно сложившихся условий оказались годными для данной профессии. В таком отборе и состоит главная общественная функция психолога в условиях капиталистического общества. Такая практика оказывается возможной в силу наличия в условиях капиталистического общества постоянной армии безработных. Человек превращается таким образом в своего рода сырье для производства, цель которого -- извлечение максимальной прибыли1.

Порочная теоретическая концепция способностей, основанная на психоморфологических корреляциях, превращающих способности, их задатки в «духовные гены», и практика эксплуататорского капиталистического строя оказываются неразрывно связанными друг с другом.

В социалистическом обществе, поскольку в нем все направлено на обеспечение максимального удовлетворения постоянно растущих материальных и культурных потребностей людей, не человек подчинен производству, а производство подчинено человеку, его интересам. Всестороннее развитие способностей всех членов общества, открывающее каждому человеку доступ к разным профессиям, становится важнейшей задачей. Подлинно научная теория о способностях и путях их формирования открывает пути для ее разрешения.

Способности формируются в процессе взаимодействия человека, обладающего теми или иными природными данными, с миром. Результаты человеческой деятельности, обобщаясь и закрепляясь в человеке, входят как «строительный материал» в построение его способностей. Эти последние образуют собой сплав исходных природных данных человека и результатов его деятельности. Подлинные достижения человека откладываются не только вне его, в тех или иных порожденных им объектах, но и в нем самом; создавая что-либо значительное, человек и сам растет; в творческих, доблестных делах человека -- важнейший источник его роста. Способности человека -- это снаряжение, которое выковывается не без его участия. По мере того как способности формируются, они в свою очередь обусловливают его деятельность, открывают все расширяющиеся возможности для достижения человеком все более высокого уровня.

l Психология может, конечно, и даже должна быть использована для рационального распределения кадров. Но самое существенное ее использование заключается в определении путей рационального обучения и формирования кадров.

3. О ЧЕЛОВЕКЕ: ПРОБЛЕМА ЛИЧНОСТИ В ПСИХОЛОГИИ

Не только решение, но и самая постановка проблемы личности в психологии существенно зависит от тех общих теоретических установок, из которых при этом исходят. В свою очередь то или иное решение проблемы личности существенно определяет общую теоретическую концепцию психологии.

Введение в психологию понятия личности означает прежде всего, что в объяснении психических явлений исходят из реального бытия человека как материального существа в его взаимоотношениях с материальным миром. Все психические явления в их взаимосвязях принадлежат конкретному, живому, действующему человеку; они зависимы и производны от природного и общественного бытия человека и его закономерностей.

Это положение получает свое раскрытие и дальнейшее развитие в диалектико-материалистическом понимании детерминации психических явлений. Психология личности часто исходит в объяснении психических явлений из позиции, прямо противоположной механистическому детерминизму. Механицизм хочет непосредственно вывести психические явления из внешних воздействий. Персоналистическая психология, т. е. психология, исходящая из личности, при объяснении психических явлений легко соскальзывает на противоположную позицию -- на объяснение психических явлений исходя лишь из внутренних свойств или тенденций личности. Попытка такого объяснения психических явлений представляет собой лишь оборотную сторону механистической концепции. Поэтому нельзя искать решения вопроса и преодоления этой антитезы в том, чтобы их соединить, утверждая, что надо учитывать и внешние воздействия и внутреннюю обусловленность психических явлений личностью, приняв, таким образом, теорию двух факторов. Внешние воздействия и внутренние условия должны быть определенным образом друг с другом соотнесены. Мы исходим из того, что внешние причины (внешние воздействия) всегда действуют лишь опосредствованно через внутренние условия. С этим пониманием детерминизма связано истинное значение, которое приобретает личность как целостная совокупность внутренних условий для понимания закономерностей психических процессов. При таком понимании детерминизма постановка проблемы личности освобождается от метафизики, субъективизма и приобретает все свое значение для психологии. При объяснении любых психических явлений личность выступает как воедино связанная совокупность внутренних условий, через которые преломляются все внешние воздействия. (В число внутренних условий включаются свойства высшей нервной деятельности, установки личности и т. д.). Поэтому введение личности в психологию представляет собой необходимую предпосылку для объяснения психических явлений. Положение, согласно которому внешние воздействия связаны со своим психическим эффектом лишь опосредствованно, через личность, является тем центром, исходя из которого определяется теоретический подход ко всем проблемам психологии личности, как и психологии вообще. Во взаимосвязи внешних и внутренних условий главную роль играют внешние условия, но главная задача психологии заключается в выявлении роли внутренних условий. Закономерности психических явлений -- это внешне обусловленные внутренние закономерности; такое их понимание и введение личности как необходимого звена в психологию -- это равнозначные положения.

Поскольку внутренние условия, через которые в каждый данный момент преломляются внешние воздействия на личность, в свою очередь формировались в зависимости от предшествующих внешних взаимодействий, положение, согласно которому эффект внешних воздействий зависит от внутренних условий личности, которая им подвергается, означает вместе с тем, что психологический эффект каждого внешнего (в том числе и педагогического) воздействия на личность обусловлен историей ее развития, ее внутренними закономерностями.

Говоря об истории, обусловливающей структуру личности, надо понимать ее широко: история включает как процесс эволюции живых существ, так и собственно историю человечества, так, наконец, и личную историю развития данного человека. В силу такой исторической обусловленности в психологии личности обнаруживаются компоненты разной меры общности и устойчивости, которые изменяются различными темпами (см. об этом гл. 3, § 4).

Так, психология каждой человеческой личности включает в себя, как мы видели, черты, обусловленные природными условиями и общие для всех людей. (Таковы, например, свойства зрения, вызванные распространением солнечных лучей на земле, и детерминированное этим строение глаза.) Поскольку эти условия являются неизменными, закрепившимися в самом строении зрительного прибора и его функциях, общими для всех людей являются и соответствующие свойства зрения. Другие условия изменяются в ходе исторического развития человечества.

Таковы, как выше уже отмечалось, например, особенности фонематического слуха, обусловленные фонематическим строем родного языка. Они различны не только у представителей различных народов, говорящих на разных языках; они изменяются и в ходе развития одного народа. Определенные сдвиги и изменения в психическом облике людей происходят с изменением общественной формации. Хотя существуют общие для всех людей законы мотивации, конкретное содержание мотивов, соотношение мотивов общественных и личных изменяется у людей с изменением общественного строя. Такие изменения являются типически общими для людей, живущих в условиях данного общественного строя. Они выступают у каждого человека в индивидуальном преломлении, обусловленном соотношением специфических для него внешних и внутренних условий. В силу этого соотношения с внутренними условиями формально одни и те же внешние условия (например, условия жизни и воспитания для двух детей в одной семье) оказываются по существу, по своему жизненному смыслу для индивида различными. В этой индивидуальной истории развития складываются индивидуальные свойства или особенности личности. Таким образом, свойства личности никак не сводятся к ее индивидуальным особенностям. Они включают и общее, и особенное, и единичное. Личность тем значительнее, чем больше в индивидуальном преломлении в ней представлено всеобщее. Индивидуальные свойства личности -- это не одно и то же, что личностные свойства индивида, т. е. свойства, характеризующие его как личность.

В качестве собственно личностных свойств из всего многообразия свойств человека обычно выделяются те, которые обусловливают общественно-значимое поведение или деятельность человека. Основное место в них поэтому занимают система мотивов и задач, которые ставит себе человек, свойства его характера, обусловливающие поступки, т. е. те действия, которые реализуют или выражают отношение человека к другим людям, и способности, т. е. свойства, делающие его пригодным к исторически сложившимся формам общественно-полезной деятельности.

Нет нужды подробно останавливаться здесь на истории понятия личности. Она освещена в ряде работ Тренделенбурга, Рейнфельдера и других1. Беглую сводку их дает Олпорт2.

Согласно этим исследованиям, слово личность обозначало сначала у этрусков маску, которую надевал актер, затем этого последнего и его роль. У римлян слово persona употреблялось не иначе как в контексте persona patris, regis, accusatoris (личность отца, царя, обвинителя и т. п.).

Ссылаясь на исследование Тренделенбурга, в котором это устанавливалось, К. Бюлер отмечал, что сейчас понятие личности коренным образом изменилось: оно обозначает не общественную' функцию человека, а его внутреннюю сущность (Wesenart). Неверно, однако, и чисто внешнее противопоставление внутренней сущности и общественной функции человеческой личности, которое метафизически устанавливает К. Бюлер. Человеческая личность, конечно, не может быть непосредственно отождествлена со своей общественной и юридической или экономической функцией. Так, юридическим лицом может быть не только человек как индивид, как личность; и человек (индивид, личность) может выступать не в качестве юридического лица, и уж во всяком случае он никогда не бывает только юридическим лицом -- персонифицированной юридической функцией. Подобно этому в политической экономии Маркс, говоря о «характерных экономических масках лиц», что «...это только олицетворения экономических отношений, в качестве носителей которых эти лица противостоят друг другу»1, вслед за этим отмечает неправомерность рассмотрения лиц только как персонифицированных социальных категорий, а не как индивидуумов2.

Однако из того представления о личности, которое заключено в первоначальном значении этого слова, указывающего на роль, которую актер играет в пьесе, и, значит, человек в жизни, мы все же удерживаем одну существенную черту. Она заключается в том, что личность определяется своими отношениями к окружающему миру, к общественному окружению, к другим людям. Эти отношения реализуются в деятельности людей, той реальной деятельности, посредством которой люди познают мир -- природу и общество и изменяют их. Никак нельзя вовсе обособить личность от роли, которую она играет в жизни. Значительность личности определяется не столько свойствами, которыми она, взятая сама по себе, обладает, сколько значительностью тех общественно-исторических сил, носителем которых она выступает, тех реальных дел, которые она благодаря им осуществляет. Дистанция, отделяющая историческую личность от рядового человека, определяется не соотношением их природных способностей самих по себе, а значительностью дел, которые в силу не только исходных природных способностей, но и стечения обстоятельств исторического развития и его собственной жизни человеку, ставшему исторической личностью, удалось свершить. Роль крупного исторического деятеля, а не сами по себе взятые его способности определяют соотношение масштабов данной исторической личности и рядового человека. Отнесение этих различий в масштабах между исторической личностью и простым человеком из народа целиком, исключительно к различию их исходных природных данных обусловлено ложным противопоставлением гения и толпы и создает неверные перспективы в оценке возможностей, открытых перед каждым человеком.

Личность формируется во взаимодействии человека с окружающим миром. Во взаимодействии с миром, в осуществляемой им деятельности человек не только проявляется, но и формируется. Поэтому такое фундаментальное значение для психологии приобретает деятельность человека. Человеческая личность, т. е. объективная реальность, обозначаемая понятием личность, которая выступает в этом качестве, -- это, в конце концов, реальный индивид, живой, действующий человек. (Не существует никакой личности ни как психофизически «нейтрального» (В. Штерн), ни как чисто духовного образования (Клагес) и никакой особой науки о так понимаемой «личности».)

В качестве личности человек выступает как «единица» в системе общественных отношений, как их реальный носитель. В этом заключается положительное ядро точки зрения, которая утверждает, что понятие личности есть общественная, а не психологическая категория. Это не исключает, однако, того, что сама личность как реальность, как кусок действительности, обладая многообразными свойствами -- и природными, а не только общественными -- является предметом изучения разных наук, каждая из которых изучает ее в своих специфических связях и отношениях В число таких наук необходимо входит психология, потому что нет личности без психики, более того, -- без сознания. При этом психический аспект личности не рядоположен с другими; психические явления органически вплетаются в целостную жизнь личности, поскольку основная жизненная функция всех психических явлений и процессов заключается в регуляции деятельности людей. Будучи обусловлены внешними воздействиями, психические процессы определяют поведение, опосредствуя зависимость поведения субъекта от объективных условий1.

Человек есть индивидуальность в силу наличия у него особенных, единичных, неповторимых свойств; человек есть личность в силу того, что он сознательно определяет свое отношение к окружающему. Человек есть личность, поскольку у него свое лицо. Человек есть в максимальной мере личность, когда в нем минимум нейтральности, безразличия, равнодушия и максимум «партийности» по отношению ко всему общественно значимому. Поэтому для человека как личности такое фундаментальное значение имеет сознание, не только как знание, но и как отношение. Без сознания, без способности сознательно занять определенную позицию нет личности.

Подчеркивая роль сознания, надо вместе с тем учитывать многоплановость психического, протекание психических процессов на разных уровнях Одноплановый, плоскостной подход к психике личности всегда есть поверхностный подход, даже если при этом берется какой-то «глубинный слой». При многоплановости целостность психического склада человека сохраняется в силу взаимосвязи всех его -- иногда противоречивых -- свойств и тенденций.

Положение о протекании психических процессов на разных уровнях имеет фундаментальное значение для понимания психологического строения самой личности. В частности, вопрос о личности как психологическом субъекте непосредственно связан с соотношением непроизвольных и так называемых произвольных процессов. Субъект в специфическом смысле слова (как «я») -- это субъект сознательной, произвольной деятельности. Ядро его составляют осознанные побуждения -- мотивы сознательных действий. Всякая личность это субъект в смысле «я», однако понятие личности и применительно к психологии не может быть сведено к понятию субъекта в этом узком, специфическом смысле. Психическое содержание человеческой личности не исчерпывается мотивами сознательной деятельности: оно включает в себя также многообразие неосознанных тенденций -- побуждений его непроизвольной деятельности. «Я» как субъект -- это верхушечное образование, неотделимое от многоплановой совокупности тенденций, составляющих в целом психологический склад личности. В общей характеристике личности надо еще также учитывать ее «идеологию», идеи, принимаемые человеком в качестве принципов, на основе которых им производится оценка своих и чужих поступков, определяемых теми или иными побуждениями, которые, однако, сами не выступают как побуждения его деятельности. В психологию личности входит изучение всех этих образований в их взаимосвязи.

Исчерпывающее рассмотрение всех психических процессов -- восприятия, мышления (а не только, скажем, чувств) -- должно включать и личностный, мотивационный аспект соответствующей деятельности, т. е. выявить отношение личности к задачам, которые перед ней встают. Однако это никак не значит, что можно рассматривать восприятие, мышление и т. д. только как частное проявление от случая к случаю изменяющегося отношения личности к ситуации. Нельзя игнорировать динамику этих отношений в рассмотрении психических процессов, но нельзя все растворить в этой динамике отношений, вовсе исключив статику относительно устойчивых свойств. Все растворять в динамике личностных отношений значит игнорировать наличие у человека устойчивых свойств, сложившихся и закрепившихся в ходе истории. Сводить все в психологии к динамике отношений личности к окружающему не менее неверно и односторонне, чем, игнорируя их вовсе, ограничиваться только статикой свойств. Нельзя рассматривать, например, восприятие только как выражение отношения человека к воспринимаемому, не принимая во внимание общих для всех людей и ситуаций психофизиологических закономерностей чувствительности, деятельности воспринимающих приборов. Ошибочно утверждать целостность и динамику так, чтобы тем самым отвергнув всякую статику (все устойчивое) и всякую относительную самостоятельность частей (анализаторов и т. п.). Личностный аспект в изучении восприятия, мышления и т. д. необходим, без него не может быть исчерпывающего, конкретного изучения ни одного процесса; но это все-таки только аспект и сделать его единственным -- значит закрыть себе путь для раскрытия всех и прежде всего самых общих закономерностей психической деятельности.

В психических процессах, как в психических свойствах личности, имеются и более общие и более специальные свойства. Выявление как одних, так и других является правомерной задачей исследования. В зависимости от того, какие из них должны быть изучены, исследователю приходится выбирать условия, при которых именно этот -- более общий или более частный -- аспект выступит на передний план.

К психологии личности обычно относят прежде всего совокупность психических свойств человека (особенно свойств характера и способностей), взаимосвязанных, взаимообусловленных и находящихся друг к другу в отношении определенной субординации. (Существенно не только то, какими психическими свойствами обладает человек, но и то, какую роль -- ведущую или служебную -- каждое из них играет в общем строе данной личности).

Однако неверно представление, будто психология личности, которая сводится при этом к совокупности ее психических свойств, и психология психических процессов образуют две обособленные области. Представление о психологии личности, обособленной от изучения психических процессов, и представление о психических процессах как абстрактных функциях, обособленных от личности, -- это две стороны одной и той же ошибочной концепции. На самом деле нельзя построить ни учения о психических свойствах человека в отрыве от изучения его психической деятельности, ни учения о психической деятельности, о закономерностях протекания психических процессов, не учитывая их зависимости от психических свойств личности.

Неправомерность такого обособления отчетливо выступает как в учении о способностях, так и в учении о характере. Основной недостаток традиционных испытаний интеллекта заключается именно в их отрыве от психологии мышления. В тестовых испытаниях об интеллекте как способности судят исходя из результата, который человек дает при испытании, минуя процесс, который к нему ведет. Результат деятельности, конечно, должен быть учтен, но сам по себе он не однозначный показатель для суждения об интеллекте, о способности. Психологически, личностно, диагностически результат существен именно как результативное выражение процесса, мыслительной деятельности. Только учтя последнюю, можно достоверно судить о том, как мыслит и мыслит ли вообще данный человек, давая при испытании тот или иной показатель, определяемый достигнутым им результатом. (Уже эти соображения показывают, почему и в каком отношении неудовлетворительна тестовая диагностика.)

Не только диагностирование, но и самое формирование способностей было бы невозможно, будь способности, свойства личности обособлены от психических процессов, от ее деятельности: закрепляющиеся, как бы оседающие в человеке ходы и результаты его деятельности -- познавательной, эстетической и т. п. -- входят, как мы видели, в самый состав его способностей.

Аналогично обстоит дело и со свойствами характера. Каждое свойство характера всегда есть тенденция к совершению в определенных условиях определенных поступков. Истоки характера человека и ключ к его формированию -- в побуждениях и мотивах его деятельности. Ситуационно обусловленный мотив или побуждение к тому или иному поступку это и есть личностная черта характера в ее генезисе. Поэтому пытаться строить характерологию как отдельную дисциплину, обособленную от психологии, -- значит стать на ложный путь.

Более динамические психические состояния личности еще менее могут быть обособлены от процессов. Психические состояния человека -- это непосредственно динамический эффект его деятельности и фон, на котором они возникают. Таковы, прежде всего, аффективные состояния, связанные с успехом или неуспехом действий. Динамика этих состояний и закономерности, которым они подчиняются, несомненно составляют важный компонент психологии личности, совершенно очевидно неотрывный от динамики психических процессов. Эти же последние в свою очередь не могут быть обособлены от психических свойств и состояний личности, от соотношения уровня ее достижений и сложившегося в ходе предшествующей деятельности уровня ее притязаний (К. Левин). За обособлением психических свойств от психических процессов и тем самым от деятельности, которая ими регулируется, таится мысль о детерминации поведения человека только изнутри, только внутренними условиями; обособление же психических процессов от психических свойств и состояний личности скрывает за собой отрицание роли внутренних условий в детерминации психических процессов. Значение, которое имеет личность именно в качестве совокупности внутренних условий всех психических процессов, исключает такое обособление психических процессов от личности, ее свойств и состояний. Обособление друг от друга психических свойств и психических процессов -- это производный результат разрыва внешних и внутренних условий, продвинутый внутрь психического.

Общая концепция, согласно которой внешние причины действуют через посредство внутренних условий, определяющая в конечном счете наш подход к изучению психологии человеческой личности, определяет и понимание путей ее психического развития.

В силу того, что внешние причины действуют лишь через внутренние условия, внешняя обусловленность развития личности закономерно сочетается со «спонтанностью» ее развития. Все в психологии формирующейся личности так или иначе обусловлено внешне, но ничто в ее развитии не выводимо непосредственно из внешних воздействий. Внутренние условия, формируясь под воздействием внешних, не являются, однако, их непосредственной механической проекцией. Внутренние условия, складываясь и изменяясь в процессе развития, сами обусловливают тот специфический круг внешних воздействий, которым данное явление может подвергнуться. Это общее положение имеет особое значение для понимания развития личности. Законы внешне обусловленного развития личности -- это внутренние законы. Из этого должно исходить подлинное решение важнейшей проблемы развития и обучения, развития и воспитания.

Когда исходят из наивного механистического представления, будто педагогические воздействия непосредственно проецируются в ребенка, отпадает необходимость специально работать над развитием, над формированием, строить педагогическую работу так, чтобы обучение давало образовательный эффект, не только сообщало знания, но и развивало мышление, чтобы воспитание не только снабжало правилами поведения, но и формировало характер, внутреннее отношение личности к воздействиям, которым она подвергается. Неверный подход к этой проблеме и ее не разработанность в нашей педагогике -- одна из существенных помех в деле воспитания подрастающего поколения.

Здесь, как и обычно, подлинно большая теоретическая проблема необходимо оборачивается другой своей стороной как проблема практическая, жизненная.

Собственно всякое познание, как бы теоретично оно ни было, Имеет, и не может не иметь, отношения к жизни, к практике, к судьбам людей, поскольку в качестве познания оно раскрывает нам действительность и обусловливает возможность действовать в ней. Теоретическое познание, таким образом, это тоже знание практическое, но только более далекой и широкой перспективы. В силу этой своей связи с практикой всякое научное познание имеет прямое отношение к судьбам людей. Поэтому отношение к науке -- это вместе с тем и отношение к человеку; оно, следовательно, имеет и моральный аспект. Понимать людей, чтобы их совершенствовать, таково истинное назначение психологии. Для этого и нужно понять, как психические явления включаются в жизнь человека в качестве и обусловленных обстоятельствами его жизни и обусловливающих его деятельность, посредством которой он эти обстоятельства изменяет; это же -- часть более общей проблемы о месте психического во всеобщей взаимосвязи явлений материального мира. В этой форме выступает для нас здесь основной вопрос философии о соотношении бытия и сознания.

ИТОГИ

Из всех проблем, которые ставит перед человеческой мыслью вселенная, самой трудной оказалась та, которая касается собственной природы мысли, сознания, вообще психического. Вопрос о природе психического и месте его в связи явлений испокон веков и по сегодняшний день -- главное средоточие борьбы мировоззрений. В силу сложности психических явлений решение этой проблемы потребовало тысячелетних усилий человеческой мысли.

Мы подошли к анализу этой проблемы, прослеживая основные связи и отношения, в которые реально включено психическое, с тем, чтобы вскрыть, в каком качестве, с какой характеристикой оно выступает в каждой из этих систем связей.

Решение вопроса о природе психического и месте его среди других явлений существенно осложняется тем, что определения психического как идеального, субъективного и т. д., которые в действительности характеризуют психическое в одной системе отношений, неправомерно генерализуясь, превращаются в универсальные, иррадиируя на сферы отношений, к которым они по существу не относятся. Примером может служить перенос противоположности субъективного и объективного, характеризующей психическое в его гносеологическом отношении к объективной реальности, на соотношение психического и физиологического, -- перенос, неизбежно приводящий к отрицанию возможности объективного познания психического, к утверждению, будто отражательная деятельность мозга доступна объективному научному познанию только в своем физиологическом выражении. На самом деле в каждой существенной для него системе связей и отношений психическое выступает в особом качестве, в специфической понятийной характеристике. Фиксация одной из этих характеристик как универсальной для психического вообще, с иррадиированным распространением ее с одной системы отношений, в которых выступает психическое, на все остальные -- серьезный тормоз на пути решения «психофизической проблемы».