Преемственность между сном и бодрствованием у детей

Размещено на http://www.allbest.ru

Рождение -- "ключевая сцена" пробуждения в земном пространстве, в дальнейшем она в смягченной форме тысячекратно повторяется по утрам, когда мы открываем глаза. С другой стороны, мы тысячекратно возвращаемся в состояние нерожденности, в сон, в "маленькую смерть". Сознательно или нет, но, бодрствуя, мы переживаем себя отделенными от духовного мира. И чем дольше мы бодрствуем, тем больше чувствуем себя существами страдательными, беззащитными и обнаженными. Во сне же нам, очевидно, сообщается утешительный опыт, что наше пребывание в мире имеет смысл и цель. Сон укрепляет нашу волю и способность выражать себя, т. е. ободряет, а в то же время вновь и вновь учит нас сохранять себя под натиском чувственного мира. Умеренная дистанция, вера в собственный разум, активность -- вот главное, что дает нам здоровый сон.

В стихотворении Розы Ауслендер "Надежда" показано, как человек живет на рубеже: с одной стороны -- трагизм, с другой -- поддержка голоса из глубин бессознательного, внушающая веру в наличие смысла:

Память нашарила дом

в яме прошлого

Ковыляет твой нынешний

День к надежде

а вдруг там снова

человеку ютиться

можно.

"Обнаруживается удивительный факт, что, по сути, вся жизнь есть процесс освобождения от страха" (Глёклер). В самом начале пребывание в мире абсолютно непостижимо. Однако если ребенок растет в достойной человека обстановке, очень скоро у него появляется первый, еще допонятийный опорный опыт, подтверждающий пережитое до рождения, в атмосфере защищенности, и принесенное с собой как "бессознательная предпосылка": он убеждается, что кругом царит добро. И потому, выброшенный в чувственный мир, мир страха, он в конечном итоге все-таки обретает укрытие, тепло.

Маленький ребенок не перестает поражать нас своей цельностью. Вот только что он был "совершенно вне себя" от страха и неудовольствия, но неприятность прошла, источник страха устранен, и он -- само довольство. При всей быстроте чередования и то и другое состояние безбрежны. Дело в том, что у ребенка пока нет временной перспективы, не развита память (я не имею в виду память как способность), он не мыслит причинно-следственными и вероятностными категориями. У него отсутствует непрерывность опыта, а равно и условное наклонение как форма выражения возможности в будущем. Сон сменяется бодрствованием без всякого перехода, отражаясь в таком же чередовании удовлетворенности и недовольства. Так называемое "позитивное спокойное состояние бодрствования" (понятие из психологии развития) появляется лишь через несколько месяцев после рождения. До этого удовлетворенность практически равнозначна погружению в сон, а недовольство -- бодрствованию. Взрослый же чаще всего пребывает в "сумеречных зонах", на переходах, конечно склоняясь в ту или другую сторону, однако у него практически не бывает крайних состояний, он ничему не отдается с безраздельностью маленького ребенка.

Когда ребенок доволен, у него сохраняется тихое подспудное напряжение, так как по опыту он уже знает, что довольство не бывает вечным. Он держится настороженно и сохраняет способность четко реагировать на изменения ситуации, не теряя равновесия. В состоянии бодрствования сонливость довольства сдерживается микроэлементами страха. С другой стороны, уверенность, что все наладится, не пропадает даже при сильном страхе. Самообладание не покидает его в водовороте событий. Микроэлементы ночного опыта защищенности сдерживают сверхбодрственность страха. Постепенно он учится устанавливать связь между этими противоположными состояниями бытия.

Для этого необходимы мир индивидуального опыта (биографическая память), видение возможного в будущем (будущая перспектива), а также способность ощутить себя инициатором выстраивания собственной жизни от прошлого к будущему (мотивы развития). Биографическая память дает опору -- ощущение преемственности и дистанции, ведь по мере накопления и систематизации опыта, связанного с помнящим субъектом, ребенок все больше ощущает себя замкнутым, организованным целым, отличным от остального мира. Будущая перспектива дает уверенность в наличии смысла, поскольку если движение происходит не от имеющегося к намеченному или намечаемому возможному, значит, это движение случайное, а стало быть, бессмысленное. Если человек чувствует себя инициатором построения будущего, то уверенность в наличии смысла становится у него верой в действие. И тогда возможное в будущем перестает быть предопределенным и становится определяемым (мотивами развития).

Однако чтобы такое свободное движение в будущее не превратилось в блуждания, оно должно сдерживаться ощущением преемственности и дистанции (связанным с прошлым). С другой стороны, ощущение преемственности и дистанции должно периодически прерываться манящими перспективами, иначе оно перейдет в инертность. Перед нами вновь противоположность сна и бодрствования в ином обличье. Ощущение преемственности и дистанции сродни сну, а побуждение активно осваивать будущее тяготеет к сверхбодрствованию -- при этом расширяются границы опыта и восприятия, т. е. происходит растяжение по направлению к периферии. В промежутке между этими тенденциями рождается вера в смысл и в себя. В ритмичном чередовании расширения и сжатия, открытости и активности, с одной стороны, и закрытости и инертности, с другой, разворачивается индивидуальное, самопознающее и самоощущающее сознание. Со стороны открытости и активности подстерегает страх: если она, как описано выше, перевешивает, то гипервпечатлительность влечет за собой хаотичный выплеск волевых сил и паническую реакцию судорожного зажима. Когда же перевешивает закрытость и пассивность, возникает опасность утраты связей, в конечном итоге одиночества. От страха перед страхом сверхвпечатлительные люди впадают в эту односторонность, т. е. бегут из одной крайности в другую. Правильный путь есть активная, осмысленная, умеренная открытость, рожденная из "высшего одиночества", укорененности в самом себе, которое мы теперь называем преемственностью и дистанцией, -- бодрственность, образумленная сном.

Если задаться вопросом, откуда берется опыт преемственности и дистанции, эта опора, необходимая, чтобы справиться с будущим (а значит, и совладать со страхом, так как страх всегда сопряжен с будущим), и (поскольку второй вопрос неотделим от первого) какие сферы нашего существа не подвержены влиянию ритмов сна и бодрствования, то мы натолкнемся на определенную взаимосвязь. Здесь я могу коснуться ее лишь вскользь, но очень рекомендую основательно над ней поразмыслить.

Ведь масштабы смены сна и бодрствования гораздо значительнее, чем принято считать. Во сне самосознание пропадает, а с ним забывается и вся та сфера, которую мы обычно называем эмоциональной, -- радость, огорчение, удовольствие, гнев, сострадание, чувство прекрасного и безобразного. И чем глубже сон, тем дальше она отступает. Что же тогда сохраняется принципиально неизменным? Физическое тело с жизненными процессами и функциями, т. е. процессами кровообращения и обмена веществ, дыхания и т. д. Все это продолжает "работать" в целом размеренно и нормально, пусть и несколько замедленно в фазе глубокого сна, а в так называемой фазе быстрого сна (сон с бурными сновидениями, когда порой мы даже сознаем, что спим) довольно активно. Как известно, спокойное, комфортное состояние этой сферы не просто помогает, но позволяет заснуть. Позитивные телесные ощущения служат для сна, так сказать, входной дверью. Иными словами, чем крепче "спят" телесные функции, т. е. чем глубже они уходят из зоны ясного сознания, чем меньше внимания к себе привлекают, тем лучше мы засыпаем. Мы прямо-таки погружаемся в эту сферу подсознательных, "спящих" телесных функций как в мягкую колыбель. Здесь мы отдаляемся от процессов внешнего мира, от чувственных впечатлений; здесь находятся и истоки опыта преемственнности, обретаемого нами в земной жизни.

Несомненно, переход от бодрствования к сну и наоборот -- процесс прерывный, постоянно нарушающий преемственность. У маленького ребенка этот аспект стоит на самом первом плане, ибо, как мы видели, ребенок либо абсолютно спит, либо абсолютно бодрствует. Опыт преемственности возникает, как мы опять-таки видели, в первую очередь за счет постоянного подтверждения факта материнской защиты. Что мать сообщает новорожденному в первую очередь? Порождающий доверие опыт, что любое телесное неудобство, любой телесный дискомфорт, из-за которого ребенок ощущает себя как бы втянутым в состояние бодрствования, тут же устраняется, чтобы восстановилось ощущение "мягкой колыбели", телесного комфорта. На первых порах бодрствующее сознание еще не может противиться такому соблазнительному ощущению комфорта и быстро "засыпает". Но мало-помалу, пока организм заодно постепенно привыкает к пище и крепнет, благодаря материнской заботе возникает некое фундаментальное ощущение, первичная фундаментальная уверенность, которую можно назвать доверием к собственному телу. Тело, точнее ощущение тела своим домом, становится надежной опорой. Вскоре оно перестает быть лишь входной дверью для сна или бодрствования, но становится гарантом преемственности. Прислушиваясь к своему организму, ребенок воспринимает нечто знакомое, привычное, неизменное; это регулярное возвращение домой, в собственное тело, засыпание и пробуждение в нем -- начальная форма самосознания, опора всех остальных, более зрелых форм. Теперь мы все чаще наблюдаем, как малыш начинает осваивать "сумерки", бодрствовать в состоянии телесного комфорта, переходить к "позитивному, спокойному состоянию бодрствования" и наслаждаться им. Порой он растягивает удовольствие при засыпании и пробуждении, тихонько лепечет, играет пальчиками. Ребенок уже не засыпает сразу после кормления и пеленания и не разражается горьким плачем сразу после пробуждения.

Такое возникшее у ребенка самовосприятие в надежности и непрерывности пребывания в собственном теле Рудольф Штайнер в набросках антропософского учения о чувствах называет чувством жизни: устойчивое самоощущение в постоянстве земного бытия. Именно оно обеспечивает необходимую близость к сфере сна при бодрствовании. Опираясь на сказанное выше, можно сказать так: мы постоянно носим с собой сон, ибо наше тело всегда при нас. В обычной жизни отдельные части нашего существа, не подверженные особым переменам в зависимости от времени суток, спят всегда. Такая непрерывность в прерывном ритме сна и бодрствования воспринимается чувством жизни как чувство телесное, чувство самовосприятия. Благодаря этому чувству мы постоянно остаемся вблизи сферы сна. Когда на нас нападает страх, данная чувственная функция нарушается подобно тому, как нарушается слух при шумовом шоке или зрение при ослепительно ярком свете, ведь страх полностью выдергивает нас наружу, вырывает из этой близости к сфере сна. Судорожный зажим тоже можно расценивать как неудачный результат панической попытки восстановить восприятие чувства жизни.

Но страх подрывает не только чувство жизни. Наряду с этим существует другое "базовое" чувство, теснейшим образом связанное с первым, -- осязание. В учении Рудольфа Штайнера о чувствах осязание описывается гораздо дифференцированнее и подробнее, чем в общепринятой традиции. Развивая идеи Штайнера, Карл Кёниг особо подчеркивает взаимосвязь между страхом и осязанием. Коротко говоря, функция данного чувства -- обеспечивать нам отграниченность от внешнего мира, ощущение телесной конфигурации относительно окружающего пространства. Всякий раз, когда внешний мир так или иначе соприкасается с нами или когда мы соприкасаемся с ним, мы через осязание, сенсибилизирующее всю поверхность тела, ощущаем границы своей периферии, своего тела. У ребенка это ведет к постепенному формированию того, что называют "образом тела". сон бодрствование самосознание

Если чувство жизни дает нам в первую очередь опыт непрерывности, преемственности, то осязание, или чувство границы, позволяет соблюдать дистанцию с внешним миром. Восприятие телесной границы, со временем все более и более отчетливое (не в последнюю очередь благодаря действиям матери по уходу за ребенком), -- предпосылка развития четкого восприятия душевной (личной) границы. Осязание образует "защитный слой", формирует опыт оболочки, необходимый для развития чувства жизни. Чувство жизни поддерживается извне через осязание, а осязание -- изнутри через чувство жизни. Когда нападает страх, подрывается и то и другое. О нарушении осязания свидетельствует описанное ощущение "утечки", утраты себя, "расплывания" телесного образа. Из-за этого нам кажется, будто нас лишили оболочки и отбросили в состояние раннего младенчества, когда телесная граница была нечеткой и поэтому отсутствовала предпосылка для того фундаментального ощущения своего тела домом, которое необходимо для обретения мужества к жизни через веру в наличие смысла.

В обычной жизни эти два базовых чувства, дающие ощущение непрерывности и дистанции, "спят". Осознаем мы их, лишь когда они нарушаются. Они обеспечивают постоянную связь с ночной стороной нашего бытия, гарантируют обратную связь со сном, необходимую для того, чтобы не подвергаться постоянному воздействию страха при выходе "наружу". Они же служат средой для развития других, не менее важных функций чувственного самовосприятия. Чувство (собственного) движения, открытое Штайнером еще в начале ХХ века и с недавних пор как "ощущение пространственного положения" вошедшее и в неантропософскую механотерапию, обеспечивает восприятие собственных движений -- непременное условие надежного контроля и управления движениями. Опираясь на чувство жизни и осязание, ребенок наряду с моторикой овладевает навыками координации и ориентации в пространстве, теснейшим образом связанными с чувством собственного движения и создающими основу восприятия перспективы (сюда относится оценка расстояния, высоты и размера). Позднее, на ступени метаморфозы от телесно-пространственного к душевно-временному, эти навыки, где чувство жизни взаимодействует с осязанием и чувством движения, предстают в виде временноґй (или будущей) перспективы, правильной оценки качественных масштабов (значений) и не в последнюю очередь внутренней координации (сдержанная реакция, целенаправленное действие). Короче говоря, чувство движения -- важная основа всего, что относится к жизненной ориентации в самом широком смысле слова. Здесь нельзя не заметить связи с тем, что описано выше как вера в наличие смысла.

Чувства движения и равновесия -- неразлучная пара, как осязание и чувство жизни. Если бы мы писали учебник, о чувстве "внешнего" равновесия можно было бы сказать многое, что выходит за рамки обычных представлений. В данном случае заметим лишь, что оно прямо противоположно силе тяжести. Когда чувство равновесия нарушается или дестабилизируется (например, в случае страха), сила тяжести сразу начинает действовать на нас гораздо сильнее обычного. Нас, точнее нашу голову, тянет вниз. При нормальном чувстве равновесия сила тяжести действует, поскольку ногами мы стоим земле, и в то же время не действует, поскольку мы свободно держим голову на плечах. А так как мы свободно держим ее на плечах, мы способны поднимать ноги и ходить, "балансируя" руками и всем телом (необходимую для этого координацию дает чувство движения). Если равновесие теряется, голова тяжелеет, и "прямохождение" уже невозможно.

Что происходит, когда мы ходим или стоим прямо? Непрерывное балансирование в поисках середины между двумя противоположными положениями тела. И помогает нам в этом чувство равновесия. Любое стремление упасть вперед выравнивается стремлением назад, любое стремление назад -- стремлением вперед; точно так же уравновешивается соотношение влево-вправо, например при езде на велосипеде. В обоих случаях суть происходящего состоит в регулировании соотношения между верхом и низом (любой уклон в ту или иную сторону ведет к падению), тяжестью и легкостью, землей и небом, падением и взлетом, в конечном счете -- между сном и бодрствованием. Вертикальное, уравновешенное положение символизирует, как человеку, существу сознающему, воспринимающему, устремленному ввысь и вовне, необходима фиксация в спящей телесности, направленная вниз, к полюсу тяжести, и как, с другой стороны, этой телесно обусловленной направленности вниз и внутрь, к сну, постоянно противодействует стремящийся вверх импульс, открывающий выход наружу.

В случае, когда человек находит верный баланс меж покоем и активностью, восприимчивостью и дистанцией, устойчивостью и подвижностью, т. е. верную середину меж тяжестью и легкостью, интроспекцией и экстравертностью, внутренним созерцанием и обращенностью к миру, по праву говорят о "внутреннем равновесии". У такого человека есть опора -- ощущение непрерывности и дистанции; он способен направить свою жизнь на поставленные им самим цели, исходя из собственной биографии и опираясь на солидную веру в себя, порожденную доверием к телу. Безусловно, к такому идеальному состоянию можно лишь стремиться. Однако порой необходимо намечать целевые установки, чтобы конкретно представить себе моменты, важные в воспитании ребенка, в самовоспитании, в кризисных жизненных ситуациях и, конечно же, в терапии, где ведется практическая работа над описанными в данной главе аспектами. "Сколько бы прекрасных нравственных истин об использовании времени мы ни заучили, -- сказал однажды Рудольф Штайнер по поводу "жизненного равновесия", -- они не укоренятся так глубоко, как могли бы, найди мы верное соотношение между собой и внешней реальностью… т. е. равновесие в жизни, которого не будет ни если мы растворимся во внешнем мире, ни если углубимся лишь в свой внутренний мир".

Еще раз отметим, что кратко охарактеризованные нами "базовые чувства" и их дальнейшие метаморфозы, весь комплекс осязания и чувства жизни, имеют центральное значение в связи с проблемой страха. Это может, хотя и не обязательно должно означать, что в детстве допускались грубые педагогические ошибки: недостаток внимания, форсированное развитие (преждевременное подталкивание к процессам эмоционального и духовного развития без должной подготовки), недостаточно серьезное отношение к "священности" детского сна и к необходимости его заботливой организации, перегрузка раздражителями, шоковые переживания и т. п. Но даже если этого и не было, все-таки необходимо иметь в виду, что у чрезмерно боязливых людей -- неважно, из-за каких влияний, переживаний, задатков или неправильного образа жизни -- подорвано опорное ощущение преемственности (непрерывности) и дистанции, вырабатываемое описанными чувствами, что пошатнуло веру в наличие смысла и в действие. Поэтому узловой педагогико-терапевтический вопрос таков: как выстроить (восстановить) состояние бодрствования, образумленное сонным сознанием?

Библиографический список

1. Margrit Erni, Zwischen Angst und Sicherheit, Dьsseldorf 2009

2. Alois Hicklin, Das menschliche Gesicht der Angst, Zьrich 2010

3. Ch. Reinig, Die Prьfung des Lдchlers, Mьnchen 2010

4. Michl Zlotowitz, Warum haben Kinder Angst?, Stuttgart 2008

Размещено на Allbest.ru