Страх действия, как существенный элемент меланхолий

Размещено на http://www.allbest.ru/

Для понимания действительной психологической природы эмоциональных переживаний необходим анализ более сложных отношений, характеризующих различные переживания и даже являющихся их основой, причем гораздо чаще, чем мы думаем. Одно из этих отношений, играющих весьма важную роль в нашей жизни, может быть названо «страхом действия», т. е. страхом перед действованием. В наиболее типичной форме его можно наблюдать в течение кризисов меланхолической депрессии, длительных или преходящих. В преувеличенной и несколько нелепой форме они дают нам карикатурное изображение того, что мы в состоянии печали довольно часто испытываем сами. Эти патологические переживания раскрывают перед нами истинную природу печали, а вместе с этим и те опасности, которые с ней связаны.

При разговоре с пациентом, находящимся во власти меланхолии, наблюдателя, даже неопытного, поражает один момент. Он состоит в том, что суждения и идеи, высказываемые пациентом по поводу окружающих вещей и обсуждаемых событий, всегда пессимистичны и связаны с предчувствием катастрофы.

На первоначальной стадии все люди и все окружающее теряют для такого пациента все свои приятные качества и все очарование. Ничто не является больше красивым или привлекательным. Подобные переживания быстро развиваются, приводя к тому, что объекты становятся безобразными, фальшивыми, деформированными и грязными. «Дома все стало безобразным, низменным и гадким; все мрачно и печально». Возьмем переживания юного молодого человека во время довольно длительной автомобильной прогулки. Вначале он гордится своим умением водить автомобиль, любуется пейзажем и приглашает к этому своих спутников; но вскоре он замолкает. Лицо его делается унылым, ибо пейзаж становится «безобразным» и, что самое главное, «траурным». «Как будто, -- думает он, -- мы все время едем по кладбищу, проезжая одно кладбище за другим».

Все события, о которых мы говорим с этими пациентами, оцениваются точно таким же образом, особенно если дело касается будущего. Будущие события воспринимаются как во всех отношениях ужасные; они приведут к жестоким, аморальным и святотатственным последствиям, принесут всем, кого мы любим, чудовищные страдания. «Нас будут грабить и убивать, если кто-то приедет меня навестить, то только для того, чтобы лишить меня положения в обществе, вырвать мои золотые зубы и выколоть глаза».

Для изучения подобных фактов выбираем два наиболее типичных примера, механизмы которых мы и обсудим. (1) Например, девушка 27 лет, по имени Флора. Она находится на отдыхе в санатории. Допустим, мы хотим ее обрадовать и сообщаем, что жена ее брата, которую она очень любит, родила ребенка, и малыша собирается привезти к ней в гости, чтобы она смогла на него посмотреть и поцеловать его. «Не делайте этого, -- отвечает она. -- Автомобиль врежется на улице в деревья; моя мать, кормилица и ребенок разобьются. О, как это ужасно!» В другой раз спрашиваем: «Не хотите ли увидеть вашу мать и сестру?» Она: «Мне будет страшно неприятно увидеть их в трауре». Мы: «Но дамы вовсе не в трауре». Она: «Если они будут должны ко мне приехать, то мой отец и мой брат окажутся мертвыми, и тогда они приедут в трауре». Затем она весьма разумно добавляет: «Я не могу с этим ничего поделать; это какое-то катастрофическое восприятие, которое все соединяет в одну кучу.

Я потеряла точку опоры, все мне желают несчастья, мать меня пугает, и все кажется совсем мрачным. Мрачной выглядит улица, да и само солнце тоже выглядит мрачным». Столь же типичен и другой пример. (2) Даниэль, 40 лет, подыскивает для своей семьи загородный дом. Один из предлагаемых домов не вызвал у него чувства неудовольствия, и он решает его снять. Однако его ум тотчас же заполняет мысль о том, что он понял, почему этот дом его привлек: монументальная и довольно красивая входная дверь будет прекрасно смотреться над гробом его жены, когда она будет обита черным. В другой раз он колеблется идти домой, думая, что встретит на лестнице толпу носильщиков, готовых нести вниз гробики его детей.

Создается впечатление, что подобные идеи относятся к внешним объектам и событиям, однако нам не следует поддаваться видимости. Они являются лишь следствием пессимистической установки субъекта. В их основе лежит фундаментальный объект, к которому эта установка относится в первую очередь, -- сам пациент и его действия. В глубине души пациенты обвиняют себя. Флора уверена, что она играет определенную роль в аварии автомобиля, поскольку она добавляет: «Если они поедут навестить другого человека, машина в дерево не врежется». Когда мы предлагаем Даниэлю пойти вместо него и посмотреть, закончили ли гробовщики свою печальную работу и можно ли ему войти, он отвечает: «Это бесполезно. Если пойдете Вы, там не будет никаких гробов». Короче говоря, они принимают в этих катастрофах участие: их порождают собственные действия пациентов, а в своих убеждениях они объективируют переживания, направленные на себя и свои действия. Существенна во всех этих случаях именно пессимистическая оценка своего собственного действия.

Это положение нетрудно проверить. Пессимистические убеждения пациентов, как рассмотренных выше, так и тех, болезнь которых зашла не так далеко, не всегда относятся к внешним объектам, но могут непосредственно относиться к их действиям. Один несчастный, бывший прекрасным музыкантом, бросает играть на скрипке, заявляя при этом: «Играя, я всякий раз чувствую, что раздражаю Бога». И добавляет: «Когда я вообще что-то (не важно что) делаю, то испытываю чувство, что действую вопреки священной воле Бога».

Это переживание святотатственного деяния может быть ослаблено, и действие кажется тогда просто жестоким и аморальным. Даниэль, например, купил своим детям игрушки, но не отдает их и месяцами оставляет пакеты с игрушками нераспечатанными. Он говорит:

«Если я отдам детям эти игрушки, то заставлю их испытывать адские муки. С этими пакетами связана их судьба; открыв их, я тем самым подпишу их смертный приговор». Причем иногда этот несчастный человек испытывает подобное чувство по отношению ко всему, что он делает.

Многим пациентам все их действия представляются преступными. Одна женщина утверждала, что, говоря о других людях или даже просто упоминая их имена, она предает этих людей, выдает их полиции или сталкивает в пучину несчастий.

Рядом с преступными действиями нам следует расположить переживания неопрятности и непристойности. Они не так серьезны, но столь же значимы. Начиная двигаться или чью-либо делать, многие пациенты, особенно девушки, испытывают чувство, будто они становятся грязными, причем каким-то неприличным образом.

Еще одним переживанием, которое может сопровождать всякое действие, является переживание совершения чего-то опасного или, особенно, чего-то неловкого. «Разговаривая с другом, я заранее чувствую, что причиню ему боль, сказав какое-то слово. Как только слово слетает с моих губ, я чувствую, что соврал. Испытывая страсть, я чувствую, что что-то внутри меня остается холодным и оценивает эту страсть в качестве грязной. Дотрагиваясь до объекта, я заставляю его упасть на чью-то голову».

При этом всегда испытывается чувство совершения чего-то очень глупого и дурацкого, чувство, что ты выглядишь нелепым дураком и ведешь себя, как сумасшедший.

Переживания эти не являются эпифеноменами, они составляют исходный пункт многих безумий и навязчивых идей и определяю! собой множество причудливых маний, которые -- будь это всего лишь мания мытья рук или мания бесконечного возобновления действия -- существенно затрудняют жизнь невротиков. Они являются, в частности, действительным источником рассмотренных выше пессимистических и катастрофических предвосхищений. Сообщая Флоре о визите ее матери с младенцем, вызываем в ее воображении картину этого визита и тех действий, которые ей следует совершить, принимая родственников и лаская ребенка. Действия эти не могут не представляться ей ужасными. Даниэль должен выбрать загородный дом и подписать контракт. Эти акты для него являются ужасающими. Веря во что-либо, человек всегда готов к объективации, к наделению того, во что он верит, объективной реальностью. Если мы боимся отношения, которое нам следует продемонстрировать, принимая некоторое решение или во время определенного визита, то нас будет пугать решение или визит в целом. Поэтому такие пациенты говорят о внешних катастрофах, связанных с событиями, в которые вовлечены их действия.

Не будем чересчур суровыми по отношению к несчастным пациентам: их преувеличения являются карикатурными изображениями того, что мы сами довольно часто испытываем. Разве мы не сталкивались с людьми, которые, будучи должны нечто сделать, видят все в черном свете и ожидают печальных событий по той простой причине, что одна только мысль о том, что они должны совершить это действие, вызывает у них страх и внушает им отвращение? Убеждения, касающиеся внешних объектов и событий, представляют собой не более чем объективацию такого отношения к действию, а сами объекты и события фактически являются лишь частным выражением действия.

Видеть какую-нибудь вещь ужасной и опасной -- значит бояться этой вещи. А поскольку эти характеристики ей придают, в конечном итоге, собственные действия пациентов, следует сделать вывод, что они боятся своих собственных действий. Один из таких пациентов, Эмиль, все время повторял: «Я боюсь окружающего мира, и поэтому я боюсь действия. Инстинктивный страх перед действованием, перед принятием решения меня парализует». Когда все видится нам в черном свете и кажется, что все обернется к худшему, дело заключается в том, что мы не чувствуем в себе достаточно сил для того, чтобы воздействовать на обстоятельства и заставить их обернуться благоприятным для нас образом. Когда же мы испытываем страх перед будущим, причина состоит в том, что мы боимся того. что должны сделать, т. е. боимся действия.

Для того чтобы понять страх действия, являющийся столь важным, рассмотрим вначале страх живого существа, будь то животное или человек, вызываемый каким-то объектом.

Объект, как известно, характеризуется тем, что мы собираемся с ним или по отношению к нему сделать. Он является, прежде всего, съедобным объектом, сексуальным объектом, объектом, с которым надо поговорить, которому следует дать приказания или о чем-то попросить. Природу объекта определяет именно действие, и мы опознаем объект (только?) тогда, когда начинаем выполнять характеризующее его действие -- есть яблоко, например, или писать пером. Это действие может быть сокращено до минимума и проявляться в виде своеобразного эскиза действия, носящего название желания. Восприятие объекта всегда представляет собой не более чем характеризующее объект действие, приостановленное на начальной стадии. Любое понятие об объекте также заключает в себе начало адекватного этому объекту действия. Но всякое действие требует выполнения одного существенного условия: необходимо, чтобы объект был в поле досягаемости наших органов чувств и конечностей. Для того чтобы съесть яблоко или писать пером, необходимо, чтобы яблоко оказалось у нас во рту, а перо -- в руке. В основе действия, характеризующего объекта, в основе использования объекта или его восприятия лежит дотрагивание до этого объекта, взятие его в руки, вследствие чего каждый объект вызывает тенденцию приближения.

Что же происходит в том случае, когда мы боимся некоторого объекта? Происходит радикальное изменение: характерное для данного объекта действие останавливается и полностью парализуется. Если яблоко, съесть которое мы хотели, пугает нас по той или иной причине, представляется гнилым, испорченным или отравленным, то мы перестаем его есть и даже хотеть, ибо желание яблока представляет собой начало акта еды, подавляемого в самом своем зародыше.

Неотъемлемое условие для прекращения всякого действия с объектом и всех взаимоотношений с человеком состоит в его исчезновении из зоны досягаемости наших органов чувств и наших действий, а наряду с этим -- в нашей собственной недоступности его органам чувств. Это означает отсутствие данного объекта, его удаление от нас. Присутствие и отсутствие вообще представляют собой фундаментальные психологические явления, о которых психологи вспоминают пока довольно редко.

В общем случае мы осуществляем удаление объекта путем особого поведения, обратного предыдущему. Вместо того чтобы приближаться к объекту, мы идем или бежим в противоположном ему направлении -- это поведение бегства, весьма типичное для страха. В отдельных случаях удаление объекта может происходить посредством более специальных действий, являющихся точной противоположностью действий, которые побуждает нас совершить объект. Мы выплевываем яблоко, вместо того чтобы его съесть; вместо того чтобы что-то у человека попросить, сами даем ему это; вместо поглаживания собаки ударяем ее или даже убиваем, что снова является одним из вариантов бегства. Это неотъемлемые установки страха -- прекратить характерное для объекта действие и осуществить обратный ему акт, убежать от объекта, вместо того чтобы к нему приблизиться.

Каким же образом эти связанные со страхом установки начинают в случае страха действия относиться не к объектам, но к самим действиям? Этот момент редко понимается правильно. Прежде всего, в каждом случае страха действия имеет место прекращение действия. На факт существования у больных меланхолией задержки действия указывалось уже неоднократно, но едва ли его можно считать объясненным.

Из того, что действие становится невозможным, не следует, что оно исчезает; оно сдерживается самим пациентом, не желающим больше есть, гулять или говорить. В случае всевозможных фобий, представляющих собой более определенные и четко локализованные, чем меланхолия, варианты страха действия, пациент также прекращает работать, ходить, есть или говорить. Переставая выполнять определенное действие, он знает, какое именно действие он отказывается выполнять. Меланхолик, в отличие от этого, подавляет целое множество действий и, что еще более существенно, не может точно сказать, что это за действия. В этом подавлении действия хочется подчеркнуть одну существенную характеристику -- оно относится не только ко всему действию в целом, но также к самому его началу, к легчайшему намеку на действие. И поскольку желание представляет собой не что иное, как начало действия, более или менее осложненное связанными с ним усилиями, рассматриваемые пациенты отказываются от своих желаний и подавляют их в той мере, в какой это оказывается в их власти. Невротик не только отказывается есть, но утверждает, что ему и не надо есть, так как у него нет аппетита и он не голоден. Пациент, страдающий от причудливой болезни, называемой эреутофобией, т. е. страхом покраснения в присутствии публики (являющимся патологическим преувеличением застенчивости), теряет всякое желание общаться с людьми. Случаями меланхолии и страха действия являются также и многие формы аскетизма.

Это подавление желания, о котором мы сейчас говорим, представляет собой весьма важный момент, ибо оно несет ответственность за тот факт, что наши пациенты не способны более представить себе какое бы то ни было удовлетворение или утешение за то, что будущее видится им в качестве сплошного мрака. «У меня нет больше иных желаний кроме тех, которые сразу же представляются преступными и отвратительными».

Страх перед объектом неизбежно влечет за собой определенную реакцию -- реакцию удаления объекта путем его разрушения или посредством бегства. Можно ли убежать от действия, от движения наших собственных членов? В состоянии ли мы убежать от себя? Да, и к тому же в большей степени, чем это нам кажется. Во-первых, мы можем убежать физически; можем покинуть место, где нам следует совершить то или иное действие, и избегать людей, с которыми должны говорить. Так возникают всевозможные эскапады, необъяснимые бегства людей от своей семьи, из своего дома, города, когда направление бегства значения не имеет, а важно просто оказаться в другом месте. Существует даже явление, которые называются бегством из ситуации: человек хочет во что бы то ни стало вырваться за пределы человеческого общества, порвать все связи и обязательства только для того, чтобы спастись от необходимости действий, которые он должен будет совершить в определенной ситуации. Существуют и иные способы избегания действия. В человеческом обществе огромное количество действий определяется не обстоятельствами, но другими людьми, требующими от нас этих действий и побуждающими к их совершению. Акт еды, например, побуждается человеком, приходящим нам сказать, что все уже готово, акт речи -- людьми, задающими вопросы и приглашающими нас нечто сказать. Удобный способ уклониться от действия состоит в сопротивлении требованиям других людей -- если мы никогда не подчиняемся приказаниям или приглашениям (которые представляют собой смягченную форму приказаний), то мы подавляем тем самым значительное количество действий. Это и происходит с пациентами, сопротивляющимися всякой просьбе. Меланхолики, пока их не просят ничего делать, могут лежать в своих креслах очень тихо, но как только вы скажете им, что пора завтракать, они тут же превратятся в чрезвычайно упрямых и неподатливых существ. Подобного рода негативизм является симптомом, общим для всех случаев меланхолии и для всех депрессий, связанных со страхом действия.

Сопротивление приказаниям может многообразно осложняться. Многие из описанных пациентов не только сопротивляются предъявляемым им требованиям, но протестуют также против действий других людей или даже сопротивляются приказаниям, даваемым самим себе, что приводит к весьма причудливым случаям раздвоения личности.

Но с бегством от действия связана и еще более любопытная и интересная установка. Это феномен - «инверсия действий и чувств». Вместо требуемого обстоятельствами действия, совершить которое пациент вполне в состоянии, мы замечаем в таких случаях элементы, а иногда и полное осуществление абсолютно противоположного акта. Швейцарский автор Ш. Бодуэн описывает в этой связи неопытного велосипедиста, поворачивающего как раз в направлении препятствия, которое он собирался объехать, а также испытывающего головокружение человека, который хочет идти прямо, а попадает в пропасть. К счастью, случаи действительного совершения обратных действий достаточно редки. Частыми же являются неоднократно описанные инверсии самого начала действия, т. е. инверсии желаний. Пациенты нередко повторяют: «Это нелепо, но я испытываю отвращение к тому, что люблю, и страстно люблю то, что ненавижу». Мать, которая хочет осторожно и ласково искупать ребенка, внезапно испытывает желание его ошпарить или утопить. Необычные инверсии такого рода можно обнаружить (под разными наименованиями) во многих патологических симптомах, таких, например, как амбивалентные чувства, чудовищные желания, сплавы любви и отвращения.

Подобные факты демонстрируют нам как природу бегства от действия, добавляющегося в случаях страха действия к его сдерживанию, так и его значение,

Способен ли человек разобраться во всех этих разновидностях абсурдного поведения? Все же, если мы хотим попытаться их лечить или предотвращать, их необходимо понимать, хотя бы до некоторой степени. К этой сфере относится множество присущих всем людям реакций, которые, в определенных своих формах, совершенно нормальны. Т. е. действия отступления и удаления, объединяемые под именем реакций защиты.

К сожалению, психологи занимаются проблемой развития действия, его начала, протекания и завершения довольно мало. Особенно важным нам представляется понять окончание действия, ибо оно не происходит спонтанно. Патология демонстрирует нам немало случаев, когда действия продолжаются до бесконечности, несмотря на то, что становятся бесполезными и даже опасными. В случае нормального индивида окончание действия связано с реакциями внуренней регуляции. Одной из наиболее важных из них является реакция триумфа. Эта реакция триумфа, относящаяся к удачному действию, к реальному или иллюзорному успеху, играет огромную роль в переживании радости. Однако предметом сегодняшнего рассмотрения является не она. К страху действия приводит обратная ей реакция, которая характеризует неудачные действия. Это реакция прекращения действия. Она же создает переживание печали.

Если действие оказалось не способно справиться с изменениями внешнего мира, к которым оно должно было нас приспособить, стоит ли продолжать его бесконечно? Конечно, нет; продолжение бесполезного действия позволит опасности продолжить свое существование, а с другой стороны, совершенно изнурит субъекта. Необходимо сначала остановить это бесполезное действие, а затем направить силы, которые расходовались им вхолостую, в иное русло, т. е. совершить другое действие, которое приведет, возможно, к лучшему результату. Реакция остановки действия играет огромную роль; она представляет собой источник всех попыток, всех изменений и всего прогресса.

Изучая реакции, регулирующие действие, мы постоянно наталкиваемся на существенную психологическую трудность, состоящую в определении начального момента реакции. Почему действие прерывается в определенный момент реакцией остановки? Едва ли здесь следует говорить о фактическом препятствии или фактическом успехе. Это внешние по отношению к действию факторы, они с трудом поддаются оценке и оказывают свое влияние лишь косвенным образом, посредством вызываемых ими изменений действия. Мы должны признать, что протекание действия изменяется независимо от его внешних результатов, что в ходе его выполнения оно оказывается слишком легким или, наоборот, слишком трудным и что эти модификации действия определяют включение различных регулятивных реакций.

Как бы то ни было, связанные с меланхолией установки и особенно страх действия проявляются в виде реакций, прекращающих действие, замещающих его другим и, прежде всего, превращающих его в противоположное действие.

Наиболее поразительным здесь является то, что эти реакции прекращения действия у наших пациентов невероятно преувеличены. Мы сталкиваемся в этих случаях с непрекращающимся неуспехом, являющимся, кстати говоря, основой меланхолического бреда. Речь идет о мгновенном неуспехе, прерывающем действие в самом его начале, при восприятии малейшего повода, требующего действия.

Почему же происходит такое преувеличение реакции неуспеха? Наиболее важна здесь первая причина: значительное ослабление психических сил и реакция на это ослабленное состояние. Нам следует иметь в виду один очень важный момент, которому старая психология не уделяла должного внимания. Он заключается в том, что действия, в том числе и те, которые составляют нашу духовную жизнь, требуют больших затрат психических сил. Вполне вероятно, что разные действия требуют различных затрат, что одни являются дорогостоящими в психологическом отношении, а другие экономичными.

Понятно поэтому, что истощение и психическая бедность нарушают действие, делают его вялым, неровным и прерывистым. При этом возбуждаются реакции регуляции действия, о которых говорилось выше, и прежде всего реакция неуспеха. Создается впечатление, что организм предугадывает, что действие, продвигающееся столь медленно, не приведет ни к чему хорошему, что оно слишком несовершенно для того, чтобы достичь своей цели, что оно встретится со слишком сильным сопротивлением и поэтому лучше всего сразу счесть его неудачным. Когда такое прекращение действия повторяется часто, оно становится страхом действия. "Нетрудно доказать, что меланхолики с их пессимистическими" идеями, являющиеся жертвами страха действия, психически слабы.

Акты, которые они способны совершить, весьма невелики, немногочисленны, медленны и несовершенны даже тогда, когда страх действия не мешает их протеканию. К тому же в этих пациентах мы можем заметить все физиологические признаки истощения нервной системы.

В возникновении страха действия и инверсии чувств после осуществления относительно длительных действий можно удостовериться почти экспериментальным путем. Л. думает, что он раздражает бога и испытывает то, что он называет «отвратительной, безобразной, приводящей в замешательство усталостью», после того как он с наслаждением поиграл на скрипке. После чрезмерных светских ^/ развлечений Софи кажется, что она идет по трупам своих родителей. Флора возвращается к своим катастрофам и начинает всех хоронить после визита, который длится несколько дольше обычного. Молодой человек, пригласивший друзей на автомобильную прогулку, вначале очень горд и счастлив, затем он прекращает говорить и сосредоточивается на своем действии, наконец, его охватывает переживание «мрака». Его приходится уложить в постель, и в течение двух дней он находится в состоянии меланхолической депрессии. Это позволяет объяснить наблюдавшиеся у нескольких пациентов довольно любопытные особенности приступов болезни. Страх действия и связанные с ним страдания появлялись у них в конце усилия, когда можно было прекратить борьбу и начать отдыхать. В течение учебного года девочка чрезмерно работала в школе, а в начале каникул у нее появляются депрессия и страх действия. У другого они начинаются после экзамена, у третьего -- вечером после рабочего дня, когда он ложится спать. На протяжении учебного года, перед экзаменом или в течение дня более или менее слабые силы поддерживаются огромным усилием воли. Когда же напряжение спадает и субъект расслабляется, истощение становится явным, все действия должны прекратиться, а реакция неуспеха в сопровождении страхов и печалей начинает свою работу. Примечательно также, что меланхолическая реакция может наблюдаться после сильной или продолжительной радости. Это происходит потому, что радость связана со значительными затратами сил, вследствие чего она приносит с собой истощение и, таким образом, вызывает меланхолическую реакцию.

Но какова бы ни была значимость действительного истощения сил, существенную роль в заболевании меланхолией всегда играют индивидуальные предрасположения. Люди, боящиеся действия, часто не знают, что значит сделать усилие, они сразу же прекращают борьбу. Это люди скупые и экономные не только в том, что касается их денег, но и по отношению к своим силам. Они склонны чрезмерно экономить и. совершать минимальные из возможных действий. Это робкие люди, которые давно привыкли всего бояться.

Мы можем наблюдать, как постепенно образуется эта эмоциональная реакция и как происходит, если можно так выразиться, воспитание меланхолии и страха действия. Похоже, что в результате нескольких последовательных приступов меланхолии пациенты в совершенстве обучаются ремеслу меланхолика. Их страх действия при переходе от первого приступа ко второму и третьему становится все более изощренным. В конце концов у них развивается страх перед жизнью, являющийся логическим завершением страха действия. Он сопровождается общим продолжительным состоянием печали, подавляет все действия, делает человека вялым и может приводить к в высшей степени абсурдным действиям и переживаниям.

Давайте же сделаем выводы. Мы рассмотрели страх действия у пациентов, демонстрирующих его в чрезмерной форме, но не следует забывать, что болезнь всего лишь преувеличивает явления, свойственные каждому. Истинная меланхолия, несомненно, является заболеванием, но ведь печаль, даже в ее простейших формах, в конечном счете, идентична меланхолии и содержит тот же самый страх действия. Существуют семьи, и даже целые популяции, испытывающие время от времени периоды уныния, печали и отвращения от действий. Давайте же помнить о том, что такие приступы печали не следует культивировать и называть поэтичными. Печаль всегда является признаком слабости и в большинстве случаев привычки жить слабо. Исследования в области патологической психологии показывают нам порочность печали и одновременно с этим служат доказательством весьма важного факта -- ценности радости и работы.

эмоциональный инверсия чувство страх

Библиографический список

1. Анохин П. К. Эмоции. -- БМЭ, т. 35. М., 2010.

2. Нюттен Ж. Мотивация. -- В. кн.: Экспериментальная психология, вып. 5. М., 2009.

3. Павлов И. П. Полн. собр. соч., т. 3, кн. 1 и 2. М.--Л., 2010.

4.Тихомиров О. К. Структура мыслительной деятельности человека. М., 2009.

Размещено на Allbest.ru