Влияние эмоций на реакции организма

Размещено на http://www.allbest.ru

Физиологи, с таким усердием исследовавшие на протяжении последних лет функции мозга, ограничились объяснением его когнитивных и волевых процессов. Выделяя в мозге сенсорные и моторные центры, они обнаружили, что их деление в точности соответствует выделенным в эмпирической психологии простейшим элементам перцептивной и волевой сфер психики. Но сфера пристрастного в душе, ее желания, ее удовольствия и страдания, а также ее эмоции во всех этих исследованиях игнорировались .

Но уже сейчас можно быть уверенным, что из двух положений, характеризующих эмоции, одно должно быть верным: либо они локализуются в отдельных и специальных центрах, связанных только с ними, либо они соответствуют процессам, происходящим в моторных и сенсорных центрах... Если верно первое, то следует отвергнуть распространенную точку зрения и считать кору не только поверхностью для "проекции" каждой воспринимаемой точки и каждой мышцы тела. Если верно последнее, мы должны спросить, является ли эмоциональный "процесс" в сенсорном или моторном центре чем-то особенным, или же он сходен с обычными перцептивными процессами, совершающимися, как сейчас признается, в этих центрах. Задача этой работы -- показать, что последняя альтернатива больше похожа на правду.

Большинство согласится с тем, что существуют переживания удовольствия и неудовольствия, интереса и взволнованности, тесно связанные с психическими процессами, но не имеющие явной телесной экспрессии. Определенные сочетания звуков, линий, цветов приятны, другие -- неприятны, но сила этих переживаний может быть недостаточной, чтобы увеличить частоту пульса или дыхания или вызвать движения тела или лица. Некоторые последовательности мыслей очаровывают нас в такой же мере, в какой другие утомляют. Настоящее интеллектуальное наслаждение -- решить задачу, и настоящее интеллектуальное мучение отложить ее нерешенной. Мы оставим в стороне все случаи такого рода переживаний и сосредоточим внимание на более сложных случаях, при которых волна определенных телесных изменений сопровождает восприятие интересных зрительных воздействий или звуков, или захватывающий ход мыслей. Удивление, любопытство, восторг, страх, гнев, вожделение, алчность и тому подобное являются названиями психических состояний, которыми человек в таких случаях охватывается. Телесные изменения называют "проявлением" этих эмоций, их "выражением" или "естественным языком"; сами по себе эти эмоции, столь отчетливо обнаруживающиеся как внутренне, так и внешне, можно назвать стандартными эмоциями.

О такого рода стандартных эмоциях принято думать, что восприятие некоторого факта вызывает душевное волнение, называемое эмоцией, и что это психическое состояние приводит к изменениям в организме. Мой тезис, напротив, состоит в том, что телесные изменения следуют непосредственно за ВОСПРИЯТИЕМ волнующего факта и что наше переживание этих изменений, по мере того как они происходят, и ЯВЛЯЕТСЯ эмоцией. Обычно принято говорить: нам не повезло -- мы огорчены и плачем, нам повстречался медведь -- мы испугались и обращаемся в бегство, нас оскорбил соперник -- мы разгневаны и наносим удар. Защищаемая здесь гипотеза утверждает, что этот порядок событий является неправильным, что одно психическое состояние не сразу вызывается другим, что между ними необходимо вставить телесные проявления и что правильнее говорить: мы огорчены, потому что плачем; разгневаны, потому что наносим удар, испуганы, потому что дрожим, а не наоборот, -- мы плачем, наносим удар и дрожим, потому что огорчены, разгневаны или испуганы. Если бы восприятие не сопровождалось телесными изменениями, оно было бы исключительно познавательным, бледным, лишенным колорита. В таком случае мы могли бы видеть медведя и приходить к выводу, что лучше будет обратиться к бегству, или, получив оскорбление, полагать, что мы имеем право ударить, но не могли бы при этом реально переживать страх или гнев.

Высказанная в столь грубой форме, эта гипотеза наверняка сразу вызовет недоверие. Между тем не требуется продолжительных или углубленных рассуждении, чтобы смягчить ее парадоксальный характер и, возможно, даже убедить в ее правильности.

Нервная система каждого живого существа предрасположена реагировать определенным образом на определенные воздействия среды. Когда курица видит на земле белый круглый предмет, она не может оставить его; она должна задержаться около него, возвращаться к нему, пока, наконец, его превращение в пушистый движущийся и издающий писк комочек не освободит в ее механизмах совершенно новый ряд действий. Любовь мужчины к женщине, женщины к ребенку, отвращение к змеям и страх перед пропастью тоже могут быть приведены в качестве примеров того, как определенным образом организованные частицы мира с неотвратимостью вызывают весьма специфические психические и телесные реакции до нашего разумного суждения о них и часто в противоположность ему.

Всякое живое существо представляет собой что-то вроде замка, чьи рычаги и пружины предполагают специальную форму ключей, которые не прилагаются к замку с рождения, но которые наверняка найдутся где-то рядом в жизни. Причем к замкам подходят только их собственные ключи. Яйцо никогда не пленит собаку, птица не боится пропасти, змея не испытывает ненависти к себе подобным, олень не питает любви к женщине или ребенку. Среди этих предрасположенностей, заложенных в нервной системе, конечно же можно усмотреть эмоции, поскольку они могут быть вызваны непосредственно восприятием определенных событий. Еще до того как ребенок узнает что-либо о слонах, он не может не испугаться, увидев слона, издающего трубные звуки и быстро надвигающегося на него. Ни одна женщина не может без восхищения смотреть на хорошенького голенького младенца, а в пустыне никто не может без волнения и любопытства видеть вдалеке человеческую фигуру.

В ранних книгах по экспрессии, написанных в основном с художественной точки зрения, рассматривались только внешне наблюдаемые проявления эмоций. По мере развития физиологии мы |все отчетливее видим, сколь многочисленны и тонки должны быть эти проявления. Исследования Моссо с плетизмографом показали, что не только сердце, но и вся система кровообращения образует нечто вроде резонатора, в котором получает отражение всякое, даже самое незначительное изменение в нашем душевном состоянии. Едва ли какое-либо ощущение возникает без волны попеременного сужения и расширения артерий рук. Кровеносные сосуды живота и периферических частей тела действуют реципрокно. Известно, что некоторые сильные эмоции оказывают значительное влияние на мочевой пузырь и кишечник, железы рта, горла и кожи, а также печень и что некоторая степень этого влияния, несомненно, имеет место также и в случае более слабых эмоций.' То, что пульс и частота дыхания играют ведущую роль во всех эмоциях, известно слишком хорошо, чтобы приводить доказательства. Столь же примечательна... непрерывная работа произвольных мышц в наших эмоциональных состояниях. Даже если в этих мышцах не происходит внешних изменений, соответственно с каждым настроением меняется их внутреннее напряжение, ощущаемое в виде изменений тонуса. В состоянии депрессии обычно преобладают мышцы-сгибатели, в состоянии восторга или воинственного возбуждения -- мышцы-разгибатели. Огромное множество различных сочетаний и комбинаций, в которые способны соединиться эти органические сдвиги, делают в принципе возможным, что каждому, даже слабо выраженному оттенку эмоции соответствует свой уникальный, если его рассматривать в целом, комплекс изменений в теле. мозг сенсорный моторный волевой психика

Далее следует отметить, что в тот момент, когда некоторое телесное изменение возникает, -- оно нами более или менее ясно переживается. Если читателю никогда не приходилось обращать на это внимания, ему будет интересно и удивительно узнать, как много разных локальных переживаний возникает у него в теле при различных эмоциональных состояниях. На всем своем пространственном протяжении наше тело весьма чувствительно, и каждая его частица вносит вклад меняющихся переживаний --' смутных или ясных, приятных или болезненных -- в то общее чувство самого себя, которое непременно есть у каждого. Удивительно, какие незначительные детали способны влиять на этот чувствительный комплекс. Когда мы даже слегка чем-нибудь обеспокоены, можно заметить, что главную роль в чувстве тела играет напряжение, часто совсем незначительное, бровей/и взгляда. При неожиданном затруднении какая-то неловкость в горле вынуждает нас совершить прочищающее его глотательное движение или слегка откашляться; можно привести еще очень много других примеров. Однако мы занимаемся здесь скорее общими положениями, чем частностями, поэтому, не останавливаясь больше на этих примерах, будем далее придерживаться высказанной точки зрения, что каждое происходящее изменение переживается.

Если мы представим себе некоторую сильную эмоцию и затем постараемся удалить из сознания переживания всех тех телесных симптомов, которые ей свойственны, окажется, что ничего не осталось, нет никакого "психического материала", из которого эта эмоция могла бы образоваться, и что сохраняется лишь холодное и безразличное состояние интеллектуального восприятия. Можно ли вообразить состояние ярости и вместе с тем не представить себе волнения, возникающего в груди, прилива крови к лицу, раздувания ноздрей,' сжимания зубов и желания энергичных действий, а вместо всего этого -- расслабленные мышцы, ровное дыхание, спокойное лицо? Автор по крайней мере определенно не может. С исчезновением так называемых проявлений ярости полностью исчезает и сама ярость; единственное, что может занять ее место -- это некоторое хладнокровное и бесстрастное .суждение, относящееся исключительно к области интеллекта и полагающее, что известное лицо или лица за свои грехи заслуживают наказания. То же можно сказать и о печали: чем бы она была без слез, рыданий, боли в сердце и стеснения в груди? Бесчувственным заключением о том, что некие обстоятельства достойны сожаления -- ничего больше. То же самое обнаруживает и любая другая страсть. Полностью лишенная телесного выражения эмоция -- ничто. Чем тщательнее мы изучаем свои состояния, тем сильнее мы убеждаемся в том, что каковы бы ни были настроения, привязанности и страсти, все они создаются и вызываются теми телесными изменениями, которые мы обычно называем их выражением или следствием. И кажется, что если бы тело перестало быть чувствительным, мы оказались бы лишен всех эмоциональных переживаний, и грубых, и нежных, и влачил бы существование, способное лишь на познание и интеллектуальную деятельность. Но если эмоция представляет собой лишь переживание рефлекторных процессов, вызываемых тем, что мы называем ее "объектом", процессов, возникающих в результате врожденной приспособленности нервной системы к этому объекту, мы немедленно наталкиваемся на такое возражение: у цивилизованного человека большая часть объектов эмоций суть вещи, врожденную адаптацию к которым предполагать было бы нелепо. Большая часть ситуаций, вызывающих стыд, или многие оскорбления чисто условны и изменяются в зависимости от социального окружения. То же относится ко многим случаям страха и желания, меланхолии и сожаления. В отношении, по крайней мере, этих случаев может показаться, что идеи стыда, желания, сожаления и т. д. должны сначала связаться с этими условными объектами воспитанием и ассоциациями и только затем могут последовать телесные изменения, а не наоборот; почему же этого не может быть во всех случаях?

Тщательное обсуждение этого возражения завело бы нас далеко в изучение чисто интеллектуальных представлений. Напомним лишь хорошо известный эволюционный принцип: когда некоторая способность оказалась закрепленной у животного благодаря ее полезности при наличии определенных факторов среды, она может оказаться полезной и при наличии других факторов, которые первоначально не имели никакого отношения ни к ее появлению, ни к ее закреплению. И раз уже в нервной системе появилась способность разряжаться, самые разные и непредвиденные воздействия могут спускать курок и вызывать соответствующие изменения. И то, что среди этих вещей есть условности, созданные человеком, не имеет никакого психологического значения.

Вслед за тем, как мы отвели это возражение, возникает сомнение более общего порядка. Можно задать вопрос: имеются ли доказательства тому, что восприятие действительно способно вызвать многочисленные телесные изменения путем непосредственного физического влияния на организм, предшествующего возникновению эмоции или эмоционального образа?

Единственное, что здесь можно ответить, что эти доказательства весьма убедительны. Слушая стихотворение, драму или героическую повесть, мы часто бываем удивлены неожиданной дрожи, как бы волной пробегающей по телу, учащенному сердцебиению, появлению слез. Еще в большей степени это проявляется при слушание музыки. Когда мы в темном лесу внезапно видим движущийся силуэт, у нас замирает сердце и мгновенно задерживается дыхание еще до того как появляется представление об опасности. Если друг подходит близко к краю пропасти, нам "делается нехорошо", и мы отступаем шаг назад, хотя хорошо понимаем, что он в безопасности и у нас нет отчетливой мысли о его падении. Автор хорошо помнит свое удивление, когда семи-восьмилетним мальчиком он упал в обморок, присутствуя при кровопускании, которое производилось лошади. Кровь была в ведре, оттуда торчала палка и, если ему не изменяет память, он мешал ее и смотрел, как она капает с палки, не испытывая ничего, кроме детского любопытства. Вдруг в глазах у него потемнело, в ушах послышался шум, больше он ничего не помнит. Раньше он никогда не слышал о том, что вид крови может вызвать обморок или тошноту. Отвращения или ожидания какой-либо другой опасности он также практически не испытывал и даже в том нежном возрасте, как он хорошо помнит, не мог не удивиться тому, как простое физическое присутствие ведра темно-красной жидкости смогло оказать такое потрясающее действие на организм.

Представьте себе два острых стальных ножа под прямым углом режущих друг друга лезвиями. При этой мысли вся наша нервная организация находится "на пределе"; и может ли здесь, кроме этого неприятного нервного переживания и страха, что оно может повториться, возникнуть еще какая бы то ни было эмоция? Основание и содержание эмоции здесь полностью исчерпывается бессмысленной телесной реакцией, которую непосредственно вызывают лезвия. В такого рода случаях мы ясно видим, как эмоция и появляется, и исчезает одновременно с тем, что называют ее последствиями или проявлениями. Она не имеет другого психического статуса, как в форме переживания этих проявлений или в форме их представления. Поэтому телесные проявления составляют все ее основание, весь ее субстрат и инвентарь.

Если теория верна, из нее с необходимостью следует, что любое произвольное возбуждение так называемых проявлений некоторой эмоции вызовет и саму эмоцию. Разумеется, к большинству эмоций этот тест неприложим, поскольку многие проявления осуществляются органами, которыми мы не можем управлять. Однако в тех пределах, в которых проверка может быть произведена, она полностью подтверждает сказанное. Все знают," что бегство усиливает паническое чувство страха и как можно усилить в себе печаль или ярость, дав волю их внешним проявлениям. Каждый спазм при плаче обостряет печаль и вызывает следующий, еще более сильный спазм, пока, наконец, вместе с усталостью и полным истощением не приходит передышка. В ярости мы, как известно, доводим себя до высшей точки возбуждения благодаря ряду вспышек ее выражения. Подавите внешние проявления страсти, и она умрет. Сосчитайте до десяти, прежде чем дать волю своему гневу, и он покажется вам нелепым. Свист для поддержания бодрости -- не просто метафора.

Можно упомянуть тяжелые последствия сдержанных слез, а также успокоение, которое наступает у разозленного человека, который выговорился. Но это только лишь особые проявления правила. Каждый акт восприятия должен вести к некоторому нервному возбуждению. Если им будет нормальное выражение эмоции, оно скоро пройдет, и наступит естественное успокоение. Но если нормальный выход почему-то заблокирован, нервные сигналы могут при определенных обстоятельствах пойти по другим путям, вызывая другие и худшие следствия. Так, мстительные планы могут заместить взрыв негодования; внутреннее пламя может испепелить тело того, кто удерживается от слез, или он может, по словам Данте, окаменеть изнутри; в таких случаях слезы или бурное проявление чувств могут принести благодатное облегчение.

Последним веским доводом в пользу тезиса о первичности телесных проявлений по отношению к переживаемой эмоции является та легкость, с которой мы благодаря ему можем объединить в единую схему нормальные и патологические случаи. В каждом сумасшедшем доме мы находим примеры как совершенно немотивированного страха, ярости, меланхолии, тщеславия, так и столь же немотивированной апатии, сохраняющейся, несмотря на самые веские объяснения ее необоснованности. В первом случае мы должны предположить, что нервные механизмы становятся настолько "подвижны" в направлении какой-нибудь одной эмоции, что почти каждый раздражитель, даже самый неподходящий, вызывает их смещение в этом направлении, и как следствие -- комплекс переживаний, составляющих данную эмоцию. Так, например, если человек не способен глубоко вдохнуть, если его сердце трепещет, если он чувствует в области желудка то, что ощущается как "пре-кордиальное беспокойство", если он испытывает непреодолимую тенденцию сидеть съежившись, как бы прячась и не двигаясь, и возможно, если это сопровождается другими висцеральными процессами, ныне неизвестными, -- если все это неожиданно происходит с человеком, он будет переживать это сочетание как эмоцию ужаса, он станет жертвой того, что известно под названием "смертельного страха".

Одна из пациенток Браше так описывала противоположное состояние эмоциональной нечувствительности...:

"Я продолжаю постоянно страдать; я не переживаю ни одного приятного момента, никаких человеческих чувств. Я окружена всем, что может сделать жизнь счастливой и привлекательной, но я не способна ни радоваться, ни чувствовать -- то и другое стало физически невозможным. Во всем, даже в самых нежных ласках моих детей, я нахожу лишь горечь. Я целую их, но что-то лежит между нашими губами. И это ужасное что-то стоит между мной и всеми радостями жизни. ... Все мои ощущения, всякую часть моей личности, я воспринимаю так, как если бы они отделены от меня и уже не могут доставить мне никакого чувства; кажется эта неспособность является результатом ощущения пустоты в передней части головы, а также следствием понижения чувствительности всего тела.... Все функции действия в моей жизни сохранились, но они лишены соответствующего чувства и удовлетворения от них. Когда у меня мерзнут ноги, я их согреваю, но не чувствую удовольствия от тепла. Я узнаю вкус пищи, но ем без всякого удовольствия.... Мои дети растут красивыми и здоровыми -- так говорят мне все, я и сама это вижу -- но восторга и внутреннего удовлетворения, которые я должна испытывать, у меня нет. Музыка потеряла для меня всю прелесть, а я любила ее так нежно. Моя дочь играет очень хорошо, но для меня это просто шум."

Другие жертвы этого заболевания описывают свое состояние как наличие ледяных стен вокруг них или оболочки из каучука, через которые в замкнутое пространство их чувств не может проникнуть ни одно впечатление.

Если наша гипотеза верна, мы должны осознать, как тесно наша душевная жизнь связана с телесной оболочкой в самом строгом "смысле слова. Восторг, любовь, честолюбие, возмущение и -гордость, рассматриваемые как переживания, растут на той же почве, что и самые примитивные телесные ощущения удовольствия боли. Но еще в начале статьи было сказано, что это верно лишь в отношении того, что мы договорились называть "стандартными" эмоциями и что те внутренние переживания, которые с первого взгляда кажутся лишенными телесных проявлений, выпадают цз нашего рассмотрения; о них поэтому в заключение следует сказать несколько слов.

К ним относятся моральные, интеллектуальные и эстетические переживания. Сочетания звуков, цветов, линий, логических выводов, телеологических построений доставляют нам удовольствие, которое кажется нам заключенным в самой форме этих явлений и не имеющим ничего общего с какой-либо деятельностью органов вне мозга. Гербартианцы пытались классифицировать переживания по форме, которую составляют идеи. Геометрическое построение может быть таким же "прелестным", а акт правосудия таким же "аккуратным", как мелодия или рисунок, хотя красота и .аккуратность кажутся во втором случае связанными исключительно с ощущением, а в первом -- не имеющим к ощущению никакого отношения. Значит у нас, или по крайней мере у некоторых из нас, есть чисто церебральные формы удовольствия или неудовольствия, явно отличающиеся своим происхождением от так называемых "стандартных" эмоций, которые мы анализировали. Поскольку музыкальные образы или логические выводы могут непосредственно возбуждать некоторый вид эмоциональных переживаний, они скажут: "Разве не более естественно предположить, что и в случае так называемых "стандартных" эмоций, вызванных действием объектов или наблюдением событий, переживание эмоции тоже возникает непосредственно, а телесное выражение представляет собой нечто, что наступает позже и добавляется к этому переживанию".

Но трезвое исследование случаев чисто церебральных эмоций не подтверждает этого. Если в них интеллектуальное чувство действительно не связано с какими-то телесными действиями, если мы не смеемся из-за изящества некоторого технического приспособления, если мы не дрожим, понимая справедливость акта правосудия, не чувствуем зуда, слыша совершенную музыку, -- наше психическое состояние приближается к суждению о правильности более чем к чему-либо еще. Такое суждение следует относить скорее к сознанию истины: оно является когнитивным актом. Однако в действительности интеллектуальное чувство едва ли когда-либо существует само по себе. Тело, как показывает тщательная интроспекция, резонирует на воздействия значительно тоньше, чем обычно предполагают. Однако в тех случаях, когда большой опыт в отношении определенного класса явлений притупляет к ним эмоциональную чувствительность и в то же время обостряет вкус и способность к суждению, мы имеем чистую интеллектуальную эмоцию, если только ее можно так назвать. Ее сухость, бледность, отсутствие всякого жара, как это бывает у очень опытных критиков, не только показывает нам, как существенно она отличается от "стандартных" эмоций, которые мы рассматривали раньше, но и заставляет нас заподозрить, что различие между ними почти целиком определяется тем, что телесный резонатор, вибрирующий в первом случае, остается безголосым во втором. "Не так уж плохо" -- высшая степень одобрения в устах человека с совершенным вкусом. "Rien ne me cheque"⁵ -- была высшая похвала Шопена новой музыке. Сентиментальный дилетант, если бы проник в мысли подобного критика, он бы почувствовал и должен был бы почувствовать ужас при виде того, как холодны, как эфемерны, насколько лишены человечности его мотивы одобрения или неодобрения. То, что картина образует приятное для глаз пятно на стене, важнее ее содержания; глупейшая игра слов придает значение стихотворению;

совершенно бессмысленное чередование фраз одного музыкального произведения затмевает всякую выразительность другого.

Во всяком искусстве, во всякой науке есть обостренное восприятие того, верно или не верно некоторое отношение, и есть эмоциональная вспышка и возбуждение, следующие за ним. Это две вещи, а не одна. Именно в первом сильны специалисты и мастера, второе сопровождается телесными проявлениями, которые едва ли их беспокоят. Возвратимся к началу -- к физиологии мозга. Если мы будем представлять, что кора состоит из центров для восприятия изменений, происходящих в каждом отдельном органе чувств, на каждом участке кожи, в каждой мышце, в каждом суставе, в каждом сосуде, и что больше в ней ничего нет -- мы все-таки будем иметь вполне удобную модель для помещения в ней эмоционального процесса. Объект воздействует на орган чувств и воспринимается соответствующим корковым центром или этот центр возбуждается каким-либо иным путем; в результате возникает идея этого объекта. Нервные импульсы, мгновенно распространяясь по соответствующим каналам, меняют состояние мышц, кожи, сосудов. Эти изменения, воспринимаемые, как и сам объект, многочисленными специфическими участками коры, соединяются с ними в сознании и превращают его из просто воспринимаемого объекта в эмоционально переживаемый объект. Не приходится вводить никаких новых принципов, постулировать что-либо, кроме существования обыкновенного рефлекторного кольца и корковых центров, что в той или иной форме признается всеми.

Библиографический список

1. Архипкина О.С. Реконструкция субъективного семантического пространства, означающего эмоциональные состояния. -- Вести. Моск. ун-та. Сер. Психология. 2008, № 2

2. Бюлер К. Духовное развитие ребенка. М., 2009

3. Васильев И.А., Поплужный В.Л., Тихомиров О.К. Эмоции и мышление. М., 2010

4. Вилюнас В.К. Психология эмоциональных явлений. М., 2009

5. Вудвортс Р. Экспериментальная психология. М., 2008

Размещено на Allbest.ru