Общая психология

И вот здесь интересно: как же получается картина? Оказывается, что в ходе развития непосредственно чувственного познания, даже, может быть, в ходе глубокой эволюции, начиная от очень ранних ступеней развития, возникает очень важное изменение где-то на переломном пути эволюции. Это переломное изменение заключается в том, что действительно впервые появляется картинное отражение. Значит, появляется некоторое как бы «поле», «внутреннее поле» организма, на которое проецируются, обрисовываются внешние линии, то есть «Bild» приобретает особое качество картинности.

Как идет этот процесс, мы не можем сейчас внимательно рассматривать. Это не очень просто. Сравнительная неврология дает известное представление об этом, проливает известный свет. Появляются структуры, которые позволяют воздействия внешнего мира симультанизировать. Я очень люблю это слово, потому что оно говорит страшно много и коротко. Что значит «симультанизировать»? По-русски -- «превращать в одномоментное». Чтобы пояснить, иллюстрация: вот вам продолженный процесс осязания, он какой будет? -- длящимся, последовательно идущим, сукцессивным, правда? А что у меня возникает в качестве картины? Одномоментный, симультанно существующий, передо мной стоящий образ контура, правда? В данном случае контура. Да, кстати, а какой это образ? Он отделен от зрения или нет -- образ, достигающий осязания? Он не находится в плане зрительного восприятия? Нет, потому что той модальности нет. Хорошая иллюстрация того, что значит относительность модальности.

Источник-то вот он, «источник ощущений» так называемый, то есть вот эти отдельные чувствительные элементы, которые составляют ткань будущего, возникающего симультанно образа. А образ принадлежит к какой модальности? А образ строится по типу тех структур, которые у человека -- я подчеркиваю, не у всех животных: у человека, у обезьян, у птиц -- строится по типу устройства структур, приспособленных к развертке, то есть к переводу последовательности в одномоментность, текущего в существующее. Это как бы стабилизированная, спокойная картина мира. Видимо, она должна быть стабилизированной, успокоенной. Иначе мы не можем действовать достаточно сложным образом -- а мы действуем очень сложным образом -- в этом мире. Это необходимое условие нашей ориентации в этом мире, поскольку мир этот состоит из дискретных взаимодействующих вещей. Это предметный мир, только на уровне этого предметного отражения и происходит поворот картины мира к собственно образу.

Вы можете мне сказать, что ведь бывают врожденно-слепые, которые никогда не имеют зрительного образа, зрительной картины. Как же у них происходит симультанизация тех ощущений, которые являются у них самыми важными? Это ощущения осязательные, тактильные.

Да, парадокс заключается в том, что при нарушении этой модальности зрительной -- образ симультанный не только возможен, не только необходим, но и реально образуется.

Вы можете мне сказать, как и в какой ткани? Зрительной ткани там нет, правда? А продукт, образ, существует.

У нас (вы, наверное, это знаете) учатся студенты, лишенные зрения и слуха. Особенно тяжелый случай. Крайний дефицит информации. Я спрашиваю теперь себя: что же, там картина-то мира есть? Да! Даже в этих крайних случаях образ есть, совершенно особый. Совершенно особым является симультанный образ у врожденно-слепого. Широко известна громадная психологическая литература, описывающая психологические особенности психики слепых и врожденно-слепых.

Симультанность остается, картина-то все-таки остается, но иная по своей модальности. Например, без зрительной модальности образ вещи выступает (как описывает, по-моему, Вилли или кто-то из авторов, так тонко исследовавших мир слепого) как «рентгеновский». Что это значит? Это значит, что образ зрительный включается поверхностно, правда? А у слепого в этот зрительный образ, для нас непонятным образом, включается и вот эта часть, то есть как если бы эти предметы были бы прозрачны. Ящик дает образ и внешней своей поверхностью, и внутренней, потому что ознакомление с вещами тактильное. И это тоже вплетается в ткань, образует элемент этого образа.

Вот видите, я нашел и показал пример не оскудения, а даже обогащения в другой модальности. Действительно, когда я пытаюсь представить образ вазы, он у меня всегда какой? Затененный, правда? А стеклянная ваза видится мной как незатененная, вместе с ее внутренней поверхностью.

Да, мир становится «рентгеновским», прозрачным, стеклянным. Правда, он ограничен. Нужно обязательно контактировать с ним. В этом отрицательная характеристика, «минусовая». Но я хочу передать только одну мысль: собственно восприятие, предметное восприятие предметной действительности всегда строится полимодально и всегда строится как бы подлинная картина, которая собирается не размышлением, не умозаключением, а выступает в форме непосредственного чувственного выражения.

Но мы еще стоим перед другим вопросом, о котором я уже говорил: как участвует вот это опосредствованное знание в непосредственно чувственном отражении?

Итак, мы имеем очень любопытную ситуацию, которой недостаточно часто уделяется внимание: амодальный мир, выступающий в модальности, обычно в многомодальной картине, адекватной этому миру. Когда я говорю «адекватной», я имею в виду более или менее (философ сказал бы: «все более...», имея в виду развитие человеческого сознания, представления), адекватной, проверяемой при практическом столкновении с вещами.

Так ли? И какая конкретная психологическая действительность свидетельствует нам об этих замечательных отношениях?

А сейчас я буду говорить наивные вещи. Я буду рассказывать то, что вы знаете. Но только вот под этим углом зрения вспоминается то, что вы знаете из вашей обыденной, повседневной жизни, каждодневного, каждоминутного, каждосекундного опыта.

Я сейчас несколько двигаюсь или направляю свои глаза то в одну, то в другую сторону: зрительные оси где-то скрещиваются то в одной точке пространства, то в другой -- вверху, внизу. И что вследствие этого происходит? Происходит движение на сетчатке, на приемном устройстве моего глаза. Я не случайно обращаюсь к зрению, потому что ведь мы-то существа зрительного типа. Наше-то восприятие строится по типу зрительного, так же, как у некоторых животных, но отнюдь не у всех.

Вот теперь и представьте себе, пока не зная подробностей устройства глаза, вы все же знаете, что есть поверхность проекции, вот эта сетчатая оболочка глаза. Там происходит проекция в силу того, что работает оптический аппарат. И по законам оптико-геометрического построения, построения образа просто по законам проекции -- что-то проецируется вверх ногами.

Что же делается с этой проекцией? Что у меня-то возникает? Ведь у меня-то возникает непрерывное изменение происходящих в органе чувств, в данном случае в глазу, явлений. Они все время меняются. Но -- обратите внимание -- ничего не меняется в мире.

Что передается в центр? Это картина, которая как бы конфигурируется, строится на сетчатке глаза в соответствии с действительностью. Но посмотрите, какое явление: мир у меня, то есть, образно говоря, в моей голове, движется и в моей же голове остается каким? Неподвижным, точнее, даже инвариантным относительно. Я уже не говорю о том, что эта картина мира вовсе не ограничивается непосредственно полем, которое воздействует на органы чувств.

Я нахожу себя здесь, в этой комнате. В этом смысле, это факт. Можно сказать, что я воспринимаю эту комнату и себя в этой комнате? Да. А для меня в этой картине существует то, чего в данную минуту нет в моем зрительном поле, в поле моего восприятия? Например, стол, из-за которого я только что вышел? Он за спиной? Да. Он существует, он присутствует.

Мир не появляется и не исчезает вместе с открыванием и закрыванием глаз. Он инвариантен относительно, то есть он меняется в другом смысле, меняется независимо от того, что и какие изменения возникают вот в этих воздействиях, правда? Непосредственных воздействиях, прямых, одномоментных, сейчас идущих. Да, я могу себе позволить заострить положение и (метафорически, конечно, условно, образно) утверждать -- с точки зрения удивительного свойства восприятия, так ясно очерчивающего мир передо мной в его относительной устойчивости и расширяющего его далеко (в картине мира, я имею в виду, в сравнении с теми источниками, которые сейчас я могу констатировать, то есть ощущениями), вот этот сзади меня стоящий стол, конечно, существует в картине этой комнаты.

А для этого безразлично, что глаза расположены так, как у большинства млекопитающих, то есть по саггитальной плоскости, вот так прямо, вперед, или так, как у некоторых животных, в том числе и у некоторых млекопитающих, у которых они расположены в другой плоскости, так, что у них зрительное поле получается в 360°, панорамное поле зрения. А ведь у меня-то панорамного зрения нет, а картина не меняется, не рассекается вот так. А так должно было бы быть по законам геометрической оптики.

Вот я двигаюсь по этому миру: сейчас я пойду (но я не пойду, потому что я привязан к микрофону), вот пошел бы я сейчас так по рядам, и я шел бы внутри этого мира вещей. Ничего бы не менялось в этом мире. Он остается инвариантным.

Это некоторый исходный момент. Это не то, к чему надо идти. Надо понимать, как это происходит. Но это есть исходное положение. Я, субъект, в мире, а не мир где-то здесь передо мной. И тут ведь странное дело... Вы знаете, что любят больше всего исследовать психологи, изучающие восприятие? В каких условиях? Построили всякие концепции по вопросам частным или претендующие на более общие -- в каких условиях? Обратите внимание на излюбленный до сих пор прием (только в последнее время, в XX веке, начали нарушать немножко, появился, видимо, опыт исследовательский) -- изображение на плоскости. То есть исследование с помощью рисунков, геометрических форм. Я как-то упоминал о гештальтпсихологах. Вообще вся гештальтпсихология построена на исследованиях плоскостных изображений, то есть на абстракциях.

Вы меня можете спросить, почему на абстракциях? Ведь это же реальное изображение, скажем, прямоугольника в двухмерном поле какого-нибудь типа, правда? Нет, товарищи, это величайшая абстракция.

Мир «сколькомерен»? Сколько в нем измерений? Вот он правильно говорит -- трехмерный мир, а когда мы исследуем восприятие, мы какого мира исследуем восприятие? Двухмерного. Это же на плоскости изображение. Двухмерное оно. Абстрагировались от одного измерения? Да. А двухмерный мир существует только в своей проекции. Двухмерного предмета не бывает; бывает идеальный двухмерный предмет, то есть в какой-то своей абстракции. Я могу взять только форму и изобразить ее в двухмерном пространстве, то есть на плоскости.

Но еще более правильное замечание я слышал справа от меня -- не трех, а четырехмерное. И это правильно. Четвертая координата, конечно, есть время. Значит, оно на самом деле четырехмерное. И вот, понимаете ли, когда я двигаюсь мысленно по вашим рядам, что-то остается. Оно остается потому, что видимое смещение не охватывает этого мира. Оно и не может его охватить, потому что оно, повторяю, в полноте моего восприятия складывается в этот мир. А речь идет именно об этом. Вот почему я опять, в четвертый раз, возвращаюсь к этому. Хочу еще раз подчеркнуть -- я должен видеть себя в мире. Только перед собой -- недостаточно. Он инвариантен в том смысле, что он не зависит от тех изменений в инструментах, в источниках, из которых складывается мое восприятие, то есть картина, образ мира.

Речь идет всегда о проблеме «ортоскопичности» восприятия (по аналогии с орфографичностью), то есть правильности видения мира. А для этого, оказывается, нужно производить работу, включать восприятие, не абстрагировать восприятие из деятельности, из жизни и так далее. Тогда можно понять действительные механизмы, которые приводят к тому, что я как бы приобретаю из мира окружающих вещей все больше и больше знаний свойств, отношений и прочее. Я где-то употребил образное выражение, которое использую не только я один, говоря о том, что человек как бы вычерчивает в восприятии мир. Понятен смысл того, что я сейчас говорю? Человек делает свое дело, и это выражение, пускай и образное, остается важным и сейчас по той простой причине, что оно противостоит другому. У меня с помощью моих рецепторов, а также двигательных систем (конечно, они участвуют в восприятии, об этом мы будем говорить, подробно анализируя различные виды восприятия) -- словом, посредством этих органов чувств, через эти ощущения, с помощью этих ощущений возникает картина. Где возникает картина? Вы скажете: конечно, в голове, правда? Ну где же еще? В голове. Тогда ставится другой вопрос: «А потом что происходит?» А потом я отношу картину, возникающую у меня, к миру. Двухмерное изображение, так сказать, к четырехмерному миру.

Так что? Получаю этот образ и «сажаю» его в мир, и тогда это -- «от образа к миру»? Или я нахожу этот образ в мире. И отношу его к себе -- тогда это обратный путь.

Я заостряю вопрос: «Существует ли процесс локализации моих ощущений в мире как вторичный процесс?» Понятно, что значит вторичный: идущий вслед за формированием картины мира, образа. Я отвечаю на этот вопрос отрицательно. Нет, не происходит так, что у меня возникает в силу работы моих аппаратов картина мира, потом я начинаю находить ей место где-то вне моей головы. То есть выношу ее в какое-то объективное пространство, в его объективное время, в мир.

Этот процесс мне нужен потому, что образ порождается, впервые возникает, уже принадлежа к некой действительности. Я обратил внимание на такое простое явление из области тактильного восприятия, всегда особенно удобного для иллюстрации, для изучения, потому что процесс медленный, протекающий во времени и изучаемый во времени. Когда зонд хирурга ощупывает рану, чтобы найти пулю или осколок и извлечь его, тогда я спрашиваю: где же с самого начала существует эффект получаемых толчков по поверхности руки от зонда, который натолкнулся на предмет? Между рукой и зондом? Нет. Где-то потом спускается по линии зонда туда, во внешний мир, в рану, или он возникает там? Там, конечно.

Ну, хорошо. Вам не нравится зонд хирурга, подумаешь, какие страсти: зонд, да еще хирурга, да еще без рентгена работающего хирурга. Хорошо. Просто вы в темноте, и у вас в руке палочка -- декартовский прием. Вы идете, двигаетесь в темноте и надо посмотреть дорогу. Вы «смотрите» (заметьте!), тактильные сигналы будут сейчас превращены во что? В зрительную у зрячего человека картину. Вот камень или, наоборот, обрыв, крутая канава, обрыв. Она где? Надо решать задачу, где она? Помещать ее куда-то или она там родилась? Она там и родилась, правда? Вторичного процесса соотнесения нет. Он первичен. Вторичным является другой процесс: «Что это может быть?» Потом тщательное осматривание (палкой или чем угодно). И что? Оказывается, здесь не обрывистый край канавы, а что-то другое; скажем, траншейка, прокопанная для труб или проводов. Я фантазирую, конечно. Можно что-нибудь другое. Вот как здесь обстоит дело.

Ну, а теперь, в заключение, несколько демонстраций того явления, которым мы будем заниматься в следующий раз. Теперь это будет постоянным предметом наших лекций. Вот примеры из этой области. Самый простой, самый элементарный, даже наивный. Я возьму в качестве предмета анализа сейчас образ на сетчатке, зрительный образ, проекционный образ на сетчатке, и спрошу вас, ведет ли себя видимый образ так же, как проекционный, или нет?

Давно установлено, что не так. Сделайте мысленно оптико-геометрическое построение. Возьмите величину предмета и спроецируйте ее мысленно на сетчатку. Получите элементарную зависимость -- два тангенса пополам. Можете придать более упрощенное представление -- взять просто один угол, который вы видите. Из этого получается, что величина проекции на сетчатку строго пропорциональна величине и удаленности объекта. Нетрудно начертить чертеж и в этом убедиться. Так обязательно будет по законам геометрической оптики, по законам проекции.

Ну, а на самом деле так или не так? И вот здесь давно было открыто очень странное явление: оказывается, величина видимого образа не совпадает с величиной проекционной. Позвольте, а как это установили? Я взял этот простенький при-

мер, потому что там очень красиво видно, как можно мерить образ видимый (а сетчаточный, наверное, не надо мерить, он же вычисляется, правда?). А делается это так: берется два каких-нибудь предмета (я вот тут возьму что-нибудь в руки для иллюстрации, вот так), вот видите, две поверхности я беру. Прошу вас обратить внимание только на линию вот эту и вот эту, и будем производить измерения видимой величины вот этой линии ограничивающей поверхность с этой стороны -- и этой -- с этой стороны. Измерение делается так: представьте, что одна линия у меня на подставочке и другая на подставочке. Вы ясно видите, о чем я говорю? И вот теперь я прошу моего испытуемого уравнять эти длины линий. Скажем, я одну здесь установил, а теперь я говорю: «Двигайте вторую». И двигайте на такое расстояние, чтобы вы увидели одинаковость, равенство этих линий. Понятно? Можно ли это сделать с большой точностью? Ну, конечно, так ведь они просто почти сольются. Между ними будет пространство маленькое-маленькое, как угодно тоненькое, ниточка, на которой просвечивает фон. Ну, скажем, они белые, а фон черный, тогда отчетливо будет проведена линия между двумя поверхностями.

Но дело все в том, что когда я получу таким образом, на опыте, цифры и произведу на их основе построение, и сравню их с так же рассчитанными сетчаточными величинами, то окажется, что они не совпадают.

Что же получается? Получается, что изменения величины на сетчаточной проекции не находятся в полном соответствии с изменением величины при сравнении видимого образа, то есть, в данном случае, -- видимого края. Это грубый факт, к которому я, пожалуй, могу присоединить еще одну иллюстрацию.

Есть такой популярный опыт, и им очень широко пользуются для разных контекстов. Представьте себе, что у меня в руках сейчас круг, вырезанный из картона. Большой или маленький -- безразлично. Я делаю следующее: я его беру и начинаю его вытягивать по одной оси. Потихонечку-потихонечку, потихонечку-потихонечку. И каждый раз изображаю его на рисунке. Показываю вырезанные эти рисунки на карточках или отдельных листочках испытуемому. Оказывается, что нужно известное, очень небольшое, расхождение между двумя осями, которые характеризуют эллипс. Ведь там две оси есть, правда? Продольная -- значит длинная, большая, и малая оси. Необходимо небольшое отличие между ними, и испытуемый видит -- это круг, а вот это эллипс. Эллипсоидная форма замечается очень рано, как мы говорим на профессиональном языке -- «порог» (граница) здесь маленький, и это сразу замечается.

Я беру реальный круг -- картонный, пластмассовый или какой-нибудь другой, укрепляю его на вертикальный стержень. Здесь подставляю угломер и начинаю потихонечку, тоже потихонечку, как там, поворачивать его, каждый раз спрашивая испытуемого, что вы видите: круг или эллипс. До какого-то угла поворота испытуемый говорит: «вижу круг, вижу круг, вижу круг». После некоторого угла поворота он говорит, что это эллипс, эллипс, конечно, эллипс.

Я спрашиваю, что же на проекции на сетчатке? Там уже давно эллипс, ведь это только что проверено, правильно? Оказывается, вы видите с опозданием. Проекция идет уже эллиптическая, ощущения нам сигнализируют разницу, а в образе круг. Круг, он и есть круг. Ну и что, что он чуть повернулся. Это очень ясно.

А вот если иллюзорную картину взять, не круг -- об этом я тоже вам немножко буду рассказывать, потому что тут очень много интересного, лично мне интересные вещи, очень интересное явление, -- я взял бы эту картину, но так бы ее изменил, что она потеряла какие-то связи с миром и стала как бы нереальной, выдуманной. Вот если я всю картину так извратил (а я могу оптическими способами с помощью специальной техники это сделать), знаете, что оказывается? Оказывается, что явление константности не сохраняется. Для мира -- да, для картины -- нет, для искусственной картинки, для извращенной мной оптической картинки -- нет. Они ведут себя иначе, эти явления там.

Какой же вывод можно сделать? Давайте на этом выводе и закончим: образ, картинное изображение мира является относительно независимым даже от модальности, в которой этот мир представляется, правда? Я говорю «независимым» в том смысле, что он возможен на разных модальностях, как бы сотканный из разных «тканей». Второе, это действительно картина мира в его относительной инвариантности, независимости от того, как он представляется в виде комплекса ощущений. В образе мира сохраняется устойчивость, объективность существования мира, и мы не помещаем наш образ в мир, не строим мир по подобию наших ощущений, а, наоборот, сближаем наши ощущения с тем миром, не перед которым мы просто стоим, а в котором мы рождаемся, развиваемся, действуем, находимся.

Вот, собственно, и все мысли, очень простые. Ну, уж не такие простые, потому что вокруг этих мыслей накручивается масса неясностей в ходе конкретных разработок.

Мне осталось ответить на вопрос, который я получил в прошлый раз на лекции. Вопрос очень простой. Очень сильные боли. Они как-то ведут к помрачению сознания. Тогда, спрашивает меня записка, как же бывает так, что человек, несмотря на эти страшные боли, все же как-то овладевает собой, сознание его как бы побеждает эту боль. Ну, вот видите ли, дорогой товарищ, я не говорил, что при этом сознание «уничтожается». Я говорил о том, что оно «прикрывается», «замутняется». Да, вероятно, это возможно «через не могу», но это и будет «через не могу». Это будет чрезвычайный акт. Мы просто знаем клинику этого. Это подготовительный этап, так сказать, ситуации «пик» -- наибольшей напряженности, наибольшей существенности и т.д. Словом, и то и другое не противоречит друг другу.

Лекция 19. Восприятие как деятельность

Товарищи! Позвольте мне, прежде всего, обратиться к женской части нашей аудитории и поздравить с наступающим праздником. Само собой разумеется, что я при этом мысленно высказываю вам всякие хорошие пожелания. Ну, а теперь позвольте перейти к психологии.

Я думаю подытожить то, что я говорил прежде о восприятии, в двух следующих положениях, которые можно назвать положениями определительными. Первое определение касается, прежде всего, чувственного образа. Из всего того, что я говорил, вытекает, что чувственный образ есть та форма, в которой предметный мир открывается субъекту в результате его деятельности. Этот предметный мир открывается в образе как реально, то есть независимо от самого субъекта, существующий. И, наконец, второе определение, касающееся самого процесса восприятия, то есть воспринимания, который я, резюмируя свою мысль, сформулировал бы следующим образом: воспринимание есть процесс перехода объективного бытия мира (вещи в себе, сказал бы философ) в его бытие для субъекта. Вот этот процесс воспринимания, когда-то казавшийся относительно простым, все более обнаруживает себя теперь как процесс чрезвычайно сложный.

Прежде всего, он проявляется как жизненный процесс, протекающий, естественно, на разных уровнях организации и составляющий как бы различные единицы, или, точнее, моменты человеческой деятельности. Мне кажется, что в обоих этих определениях содержатся указания на важные особенности, характеризующие восприятие. Первое определение, подчеркивающее, что в чувственном образе человеку, субъекту предметный мир открывается как существующий независимо от него, от его процессов, имеет очень реальный психологический смысл. Смысл этот выражает собой то простое положение, что мы, говоря об образе восприятия, всегда полагаем то, что содержится в образе, вне нас, отделяем, если можно так выразиться, себя и свою активность, свою жизнедеятельность от предметной действительности, в которой эта деятельность развертывается. Искры из глаз это совсем не то же самое, что образ искр, вспыхивающих вне нас. Искры из глаз локализуются, относятся -- к чему? -- к состоянию нашего органа. Мы никогда не смешиваем состояния органа и явления, перед лицом наивного анализа, именно наивного анализа, субъективно сходные. Искры из глаз, искры перед глазами -- зрительная модальность, зрительный эффект. Но дело в том, что они расчленяются для нас, они расчленены. Когда после сравнительно длительного рассматривания красного квадрата я перевожу взор на, скажем, какой-то нейтральный фон, серый, допустим, серую бумагу или какую-нибудь стену, и вижу зеленый квадрат, который становится тем больше, чем дальше расположена поверхность, на которой я его вижу (это последовательный образ, как его называют, послеобраз), то никто, конечно, из нас не сомневается в том, что этот образ выражает, характеризует что-то происходящее в нашем организме. И никто не примет такой образ за существующий на этой поверхности. Надо сказать, что поэтому чувствительные системы, относящиеся к той группе чувствительных аппаратов, которые я обозначил прежде как палеорецепторы -- древние рецепторы, равно как и вся система проприоцепции, сигнализация о положении тела и органов тела в пространстве, как и системы интероцепции, если и входят в образ, то они входят как-то по-особенному. Они как бы сопровождают, включаются в систему построения образа, в образование образа. (Сейчас очень распространен такой термин: в актуальный генезис образа. Актуальный -- это значит сейчас, сиюминутно происходящий. Генезис -- значит возникновение. Ну, грубо говоря, в построение, возникновение образа; есть хорошее слово: порождение образа. Иногда вычурно: актуалгенезис, это уж прямо без перевода.)

Надо сказать, что этот процесс очень сложный, он как бы вытекает из второго определительного положения, которое я только что ввел. Он обнаруживает свою действительную погруженность в жизненные процессы, в жизнь, в деятельность человека и, естественно, поэтому не может характеризоваться как односторонне возникающий. Односторонне вот в каком смысле. Есть некоторая причина (имеется в виду стимул, стимульная ситуация, то есть ситуация внешнего воздействия на рецепторы, на чувствительные органы), затем происходит ряд трансформаций, и возникает образ, в направлении от периферии к центру. Это однонаправленный -- от объекта к субъекту, однонаправленный процесс? Нет, это невозможно. Именно потому, что процессы восприятия, формирования образа включены в жизнь, включены в деятельность человека, они, естественно, и строятся по общей схеме этой деятельности, которая непременно предполагает свои эффекторные звенья, а не только рецепторные (эффекторные -- значит исполнительные), физиологически это эфферентные явления, то есть звенья процесса, который предполагает импульсацию, так сказать, центрального происхождения от центра к периферии, а не только от периферии к центру, центрифугальные, а не только центрипетальные процессы. Они предполагают естественную систему обратных связей, то есть всю ту сложную динамику, которая характеризует любой жизненный процесс. Поэтому-то настоящий взгляд на восприятие, теперь уже, бесспорно, господствующий, и состоит в том, что работой рецептора процесс образования, возникновения, порождения образа не объясняется. В этом-то смысле часто и пишут в нашей литературе, в частности, что на смену рецепторным воззрениям на восприятие, то есть тем воззрениям, в основу которых ложится понятие рецептора, чувствительной, рецепирующей, воспринимающей, иначе говоря, чувствительной системы, пришла теория рефлекторная, отражательная. Когда мы говорим «рефлекс», то мы тем самым вводим понятие не только процесса «рецептор--центр», то есть не только процесса афферентного, или центрипетального, от рецептора к мозгу, но также и обязательно и процесса от центра к периферии, то есть процесса эфферентного, центрифугального. Вы можете сказать, что и на этом процесс, наверное, не заканчивается, потому что существуют еще его продолжения. Он приобретает таким образом, как бы не рефлекторный, а круговой, циклический характер, и это правильно. Но дело все в том, что все-таки введение представления о рефлекторном строении разрушило самое главное, а именно: разрушило иллюзию, что есть одно плечо -- рецептор в центре восприятия как результат этого осколка рефлекса, ибо рефлекс есть дуга, двуплечное образование, плечо, так сказать, сенсорное и плечо эффекторное, афферентное и эфферентное. В этом и заключается принцип рефлекторного рассмотрения. Только так: не одно плечо, а два плеча. Вот почему введение термина, смена рецепторной теории рефлекторной имеет принципиальное значение.

Что касается продолжения, то есть дальнейших исследований процесса, который необходимо происходит, -- это введение рефлекторного кольца. Кстати, представление об обратных связях, о цикличности, которая при этом образуется, о круговой системе, а не о разомкнутой, относительно старо. Оно не очень ново, и поэтому, когда нам говорят о том, что обратная связь -- это есть понятие, порожденное развитием учения об управлении, то есть теорией управления, кибернетикой, это не вполне точно. Если вы откроете какую-нибудь старую книгу по психологии, скажем, Ланге, которая появилась до возникновения кибернетического движения, то вы увидите, как в ней совершенно отчетливо выражена, в частности, идея обратной связи. Эта идея обратной связи очень хорошо была известна, сформулирована достаточно отчетливо, только не в этих терминах, хотя почти в этих.

Итак, мы имеем дело с процессом и с продуктом этого процесса, который включен, я бы сказал, погружен в жизнь, составляет часть этой жизни, иначе говоря, включен в деятельность человеческую в предметном, окружающем человека мире, в который входит, впрочем, он сам тоже, в качестве «вещи» (в кавычках) тоже находящейся среди других «вещей» (в кавычках) этого мира. И вот здесь, когда вы подходите именно так к восприятию, а это и есть правильный подход, отвечающий реальности, то тогда вы без труда обнаруживаете, что процесс этот как бы смещается, способен смещаться по единицам, по моментам, можно также сказать, по образующим целое человеческой жизни. Отсюда процессы восприятия приобретают своеобразную многоликость и, главное, многоуровневость. То есть они встречаются то на одном, то на другом уровне организации жизни, уровне осуществления этой жизни, а если говорить в терминах деятельности, в понятиях, в категориях деятельности, то они встречаются в очень разных единицах, образующих эту деятельность, в тех единицах, о которых я в общем виде говорил. Какие же это единицы? И что значит «встречаются в единицах»? А это значит, что процессы восприятия, процессы, о которых сегодня идет речь, как бы движутся, смещаются в системе деятельности.

Я не буду говорить о смещении этих процессов, об ансамбле, целокупности деятельностей, образующих человеческую жизнь. В этом отнюдь не состоит моя задача, когда я рассматриваю собственно восприятие и не иду дальше. Для этого мне достаточно рассмотреть, если речь идет именно о процессах восприятия и только о них, не переходя их границы, смещение, которое происходит внутри деятельности, особенной деятельности, я могу сказать, относительно отдельной деятельности. И эти смещения я сначала покажу не в анализе генетическом, то есть в анализе того, как развивалось филогенетически и исторически восприятие, а сначала систематически, то есть так, как мы находим вот это восприятие, процессы удивительные, в наше время, у нас с вами, у человека, как они сейчас существуют. Я сделал это предварительное замечание о том, что я сейчас буду рассматривать систематически движение, смещение деятельности, потому что этот анализ не даст совпадающие результаты с теми, которые дает генетический анализ -- филогенетический, онтогенетический, ну, исторический, наконец.

Прежде всего, передо мной возникает такой наивный вопрос: а может ли восприятие выступать в качестве собственно деятельности, то есть в качестве процесса, который побуждается и направляется тем или иным предметом, мы будем говорить мотивом, который конкретизует какую-то потребность. Есть такая специальная потребность, которая конкретизует, дает начало восприятию. И восприятие, таким образом, приобретает как бы ранг деятельности, то есть крупнейшей единицы, которую можно выделить в процессе жизни, собственно деятельности. Но есть ли, бывает ли собственно деятельность восприятия -- вот такая, бескорыстная, то есть отвечающая своему мотиву, не обслуживающая ничего? Восприятие ради восприятия, так я бы это сформулировал в окончательной форме. Существует ли восприятие ради восприятия? Это и значит: существует ли восприятие как особая человеческая деятельность, как процесс, имеющий собственный мотив? Да, существует. И это можно увидеть, если задуматься на минуту над тем, что собой представляет деятельность эстетическая. Конечно, я понимаю, товарищи, что можно пойти слушать концерт не для того, чтобы его слушать, а ради того, чтобы показать, что вы не хуже других, с вами такое тоже случается, что вы вдруг слушаете музыку. Во втором случае это не эстетическое отношение, не эстетическая деятельность, а социальная, не знаю, еще другая, может, там свидание назначено на этом самом концерте, может, еще что-нибудь, а может, так: начальству лишний раз попасть на глаза. Бывает же так? Иногда. Словом, я сейчас говорю про слушание музыки, которое делается ради слушания музыки, то есть о деятельности, которая имеет свой мотив. Какая же это потребность, которой отвечает этот мотив? Это эстетическая потребность. Но реализуется-то она в такой форме, которая есть что? Воспринимание, правда? И это все равно: слушание ли это концерта, созерцание ли это произведения живописи, или, может, это воспринимание еще какого-то творения искусства -- это безразлично. Ведь есть вот эта деятельность восприятия.

И вот эта деятельность теперь, наоборот, включает в себя массу несенсорных процессов. Или сплавляет очень разные модальности, вплоть до очень интимных, то есть очень глубоко запрятанных в организме. Слушание полифонической музыки -- очень сложная деятельность. Во-первых, так: включает ли она в свой состав обязательно эфферентные, двигательные звенья? Обязательно включает. Вы можете, конечно, не иметь их в виде макродвижений, то есть крупных движений мускулатуры, но у нас всегда эта активность, даже внешнедвигательная, мышечная, присутствует. Это то, что было когда-то развернутым, потом стало свернутым пропеванием, это очень сложные интимные процессы, связанные с совершенно другими модальностями, совокупность которых дает то, что мы обычно описываем в виде чувства ритма. Это много других еще образований, это чрезвычайно сложная деятельность, которая включает в себя и внешнедвигательные, эфферентные, во всяком случае, звенья, иногда скрытые от прямого наблюдения, иногда открытые, например, ритмическое сопровождение малыми движениями ритмов музыкальных. Вы знаете, что у некоторых это делается почти неудержимо, это иногда просто привычка. Это знаменитые малые движения ноги, например, или покачивание головой. Или какие-то другие жесты, ритмизирующиеся по узору музыкального ритма. Но они включают в себя еще очень много перцептивных процессов. И воспринимание концерта -- это процесс. Он включает в себя и отдельные единицы этой все-таки всегда воспринимательной деятельности в виде множества отдельных актов, которые осуществляются тоже перцептивно, то есть тоже воспринимательных, если можно так выразиться, и массу способов, которыми вы должны владеть, и чем сложнее предмет восприятия, тем больше развертываются эти отдельные образующие целой сложной деятельности музыкального восприятия.

То же относится и к другим формам, другим видам этого эстетического восприятия. Потому-то и говорят, что недостаточно иметь музыку, нужно еще, иначе говоря (это очень грубо, но очень правильно), уметь ее слышать. То есть нужно иметь свою систему каких-то выработанных перцептивных действий, перцептивных операций, иначе ничего не произойдет: вы будете воспринимать гул, а не полифоническую музыку. Например, нужны, обязательно нужны операции анализа, и очень сложного, в условиях полифонической музыки. Вычленение, поиск. Иногда для того, чтобы восприятие произошло со всей его полнотой, пользуются и внешними средствами. Вы можете мне сказать, что ими пользуются, главным образом, музыканты или очень музыкальные, то есть с очень высокоразвитым музыкальным восприятием, люди. Это верно. Но эти вспомогательные инструменты дают полноту восприятия. Это как бы предвосприятие, предвосхищение, операции сопоставления.

Вы, наверное, догадались, о чем я говорю. Это слушание (я беру самую трудную музыку) полифонической музыки с партитурой перед глазами. Вот, я помню, покойный ныне Николай Александрович Бернштейн, имя которого вы, может быть, уже слышали или обязательно услышите, Бернштейн, который создал очень важную концепцию, очень важную теорию построения движений, уровней этого построения, он был очень музыкальный человек, отнюдь не профессиональный музыкант, как вы понимаете, он был физиологом, немножко психологом-физиологом, так я бы сказал, даже не немножко, а так: «множко» физиологом и психологом «множко» тоже, так вот он обычно приходил на концерт, всегда имея партитуру симфонического произведения. Это известная опора, которая позволяла ему лучше, если можно так выразиться, полнее осуществить огромную работу, которую осуществляет всякий слушающий концерт. А ведь люди слушают концерт по-разному -- иногда с большой работой, иногда с малой работой, но всегда с работой, поэтому всякий концерт утомителен. Тут действительно большая работа проделывается. Он утомляет не тем, что вам что-то шумит, он утомляет еще и тем, что вы что-то все время делаете, обычно скрытое от вас. Можно, конечно, слушать, поменьше работая и побольше работая, поменьше действуя и побольше действуя. Можно так слушать концерт: музыка и ваши какие-то воспоминания или грезы, может быть, смутные, которые при этом появляются, -- и это все. Можно слушать и так, что вы вслушиваетесь в музыку, то есть действительно осуществляется переход некоторого содержания в его богатстве, вложенного создателем этой музыки в само музыкальное произведение.

Но мы сейчас не будем заниматься этими вопросами, они выходят за пределы восприятия. А нам с вами важно фиксировать только одно: что здесь проделывается большая работа и что это проделывается не ради чего-нибудь, правда? А для чего? Ну, ради самого воспринимания и образа, потому что это неотделимо -- можно сказать: ради воспринимания, можно сказать: ради возникающих в сознании образов -- разницы нет. Здесь нет другого мотива. Это бескорыстность восприятия. Вы можете мне сказать: но ведь есть еще и бескорыстное созерцание, когда человек созерцает окружающий мир, природу, скажем, правда? И это тоже не имеет никакого постороннего мотива. Да, это аналогичный случай, кстати, очень близкий к тому, о котором я говорил, только тут все в развернутой форме, там -- в свернутой. Меня иногда теоретики художественного восприятия стараются убедить в том, что предмет этого восприятия, эстетический объект, и само это эстетическое восприятие существует универсально, как не связанная с человечеством и человеком форма. Я этому никогда не верю. Я думаю, что эстетическое восприятие природы, например, есть вторичное, а не первичное явление и что человек должен был учиться «делать» музыку, создавать другие творения искусств для того, чтобы люди смогли увидеть эстетический предмет в предметах натуры. Но это другая проблема.

Итак, я фиксирую только то обстоятельство, что иногда мы встречаемся с процессом воспринимания, который ничего не обслуживает, имеет собственный мотив и делается ради восприятия -- это своеобразное восприятие ради восприятия.

Совсем обычный случай состоит в том, что восприятие обнаруживает себя как своеобразное действие, то есть представляет собою целенаправленный и так или иначе мотивированный процесс. Самое главное это целеподчиненный процесс, отвечающий единственной цели. Я говорю: наблюдайте -- и вы совершаете действие наблюдения или, точнее, цепь действий, подчиненных известной цели, выступающей перед вами как задача, поскольку эта цель дана. Это система действий. К ней относятся такие процессы, сейчас очень подробно изучаемые, как опознание, поиск, обнаружение, то есть все те действия, которые совершаются человеком в процессе производства, которое осуществляется с помощью сложных технических устройств, с помощью средств автоматизации. Это деятельность операторов. Она, главным образом, состоит из перцептивных действий. Причем строго управляемых, строго целенаправленных и так или иначе мотивированных, то есть, входящих в деятельность производственную, трудовую. Здесь не надо приводить примеров -- их сколько угодно.

Восприятие здесь как бы понизилось рангом. Смотрите: не деятельность, ради самой себя происходящая, а действие -- правда? -- чему-то подчиненное, какому-то мотиву, ради чего-то совершающееся. Кстати, так как это действие, то оно протекает в том случае, когда цель задается в конкретных условиях, то есть выступает в качестве задачи (это так и есть). Существует известное правило: когда вы ставите перцептивную цель, вы обязательно ставите ее в известных условиях, иначе вы не сможете действовать, то есть вам придется обнаруживать условия, а это трудно, долго и может кончиться неудачей, поэтому если вы можете сразу поставить цель в форме задачи, то есть дать цель в определенных условиях, то это обыкновенно так и делается.

Как реализуются эти действия? Очень по-разному. Опять они могут включать в себя несенсорные, нечувствительные вовсе элементы и уж во всяком случае элементы не одной какой-нибудь модальности, а целой связки этих модальностей, которые вы можете открывать, анализируя такое действие. И вот здесь открываются особые перспективы анализирования состава этих действий, потому что и для практических, и для теоретических надобностей нужно уметь анализировать эти действия, открывать их состав, идти еще дальше и видеть восприятие рангом еще, так сказать, ниже (это, конечно, метафора; «ниже» и «выше» здесь термины относительные, описывающие, еще, так сказать, более дробную образующую, составляющую). Это именно то, что в перцептивном действии специально определяется условиями этого действия -- перцептивные операции. Их существует множество, потому что, если бесчисленны виды перцептивного действия, то еще шире представлены перцептивные операции, во много раз шире, потому что они обслуживают, осуществляют не только перцептивные действия, но и множество разнообразных действий, которые мы к категории перцептивных не относим, например внешнее действие. Для того чтобы осуществить перемещение предмета, взять его и передвинуть, нужно, чтоб в состав этого действия вошли также и перцептивные операции. Понятно? То есть способ выбран сенсорный, включенный во что, осуществляющий какое действие? В данном случае -- внешне-двигательное. Если вы хотите посмотреть, где развернуты перцептивные операции в системе практического действия, то я попрошу вас мысленно проанализировать сферу восприятия, если можно так выразиться, водителя автомобиля -- самое простое. Действие совершенно ясное. Что делает водитель автомобиля? Он ведет автомобиль. Это практическое действие, а не перцептивное, но все эти действия обслуживаются и осуществляются уймой перцептивных операций, именно операций, это бывшие действия, вошедшие в состав другого действия, а теперь в состав даже и другой деятельности вовсе, в моем примере. Они (это их судьба) высоко технизированы, автоматизированы, отправлены на какие-то нижележащие уровни (это особенность операций -- они протекают на уровнях нижележащих, по сравнению с уровнями действия, но они очень сложны, и именно поэтому очень интересен анализ деятельности водителя автомобиля), они и открыты, и сложны, и удобно анализируемы. Мне даже не хочется рассказывать о том, как водят автомобиль; наверное, большинство из вас это себе достаточно отчетливо представляет. Существуют ли необходимые операции по определению «расстояния до»? Существуют? Да. А вы выделяете их в качестве специального акта, специального действия, вы ставите такую цель перед собой? Определить «расстояние до». Нет, когда вы ведете автомобиль, вы не можете поставить такой цели. Она выступает как способ, отвечающий условиям вождения, но только потому, что есть движение и есть приближение и удаление, есть перемещение в пространстве -- это условие властно диктует необходимость оценки расстояния, и операции по оценке расстояния развертываются, они и здесь постоянно присутствуют, и автомобиль нельзя вести, если говорить: «Вот теперь я должен, я ставлю перед собой цель определить расстояние до». Нет, так нельзя водить автомобиль. Будет катастрофа. Так же, как нельзя ставить перед собой задачу: «А вот теперь я должен снять ногу с педали газа, то есть акселератора». Нельзя и многое другое. У меня картина пути, правда? И цель, выражаемая в терминах пространственного перемещения, а вот как и что нужно делать, это все хозяйство должно быть вне моего восприятия, вне основной линии моего поведения. Поэтому все это специально отрабатывается. И потом что? Уходит, умирает, трансформируется. Надо учить видеть. Но только надо, чтобы оно виделось, то есть чтобы срабатывали эти операции, как механизмы, как то, что осуществляет действие, но не как самостоятельное действие ни под каким видом. Это общее правило. Таких действий уйма, самых разнообразных. Я бы сказал даже так, не боясь преувеличить: любое человеческое действие предполагает выполнение тех или других перцептивных операций, которые впервые рождались в качестве перцептивного действия, целенаправленного акта, только перестали им быть и превратились в операции.

Я говорил сейчас об определении расстояния. А что, вот эта самая задача -- определение «расстояния до» -- иногда выступает в качестве самостоятельного действия? Конечно, сколько угодно. И я для этого пользуюсь своими подсобными приемами, своими операциями. Те из вас, которые проходили какое-нибудь военное обучение, знают: в этом отношении существует ряд правил определения «расстояния до», правда? Если это вы вынуждены делать без оптического прибора, без панорамы. Это и спичечная коробка, это и знание величины предмета, это примеривание одного предмета к другому, словом, разные здесь могут быть рекомендации операций, но они существуют, а цель одна: как можно более точно определить расстояние до... . Я могу увидеть разрыв и, увидев его, по секундомеру рассчитать время до слышимости звука разрыва и определить расстояние до разорвавшегося снаряда или взорвавшейся мины.

Значит, при рассмотрении восприятия мы входим еще в это царство, в этот мир множества перцептивных операций. Возникает вопрос: а можно объективно расчленить операции и действия? В этом отношении очень интересные работы недавно выполнены группой исследователей нашего факультета, кафедры общей психологии, где была показана возможность получить объективный индикатор превращения действия в операцию, отличить перцептивную операцию от перцептивного действия. Объективным индикатором этого, в данном случае, является поведение одного из таких фоновых уровней при зрительном восприятии. Это система непроизвольных движений известного класса, которые совершаются постоянно, которые тормозятся или извращаются в зависимости от того, что при восприятии данного объекта осуществляется: действие или лишь операция. Различения опираются не только на результаты, не только на отношения, они просто могут быть прочитаны по знакам, по метке, по индикации, индикатору, указателю. Если речь идет об объективных индикаторах, об объективных указателях, то обыкновенно указатели, индикаторы -- это идущие из основного, работающего здесь механизма, психофизиологические, даже физиологические, можно сказать, индикаторы. Мы говорили о физиологических. Или какие-то другие. Ну вот, мы делаем один шаг в анализе. Мы начинаем рассматривать механизмы, реализующие операции. Как же реализуются мозгом, органом человека, эти операции? И мы приходим к необходимости какого-то очень малого анализа, иногда его называют микроанализом, этих перцептивных операций. Как же они реализуются? Речь идет теперь не об операциях, а о реализаторах этих операций.

Итак, вот перед вами картина: есть восприятие как деятельность, восприятие как действие, целенаправленный, сознательный, стало быть, процесс, восприятие как способы, реализующие какую-то деятельность, и, наконец, механизмы (теперь уже в буквальном, а не фигуральном смысле этого слова), которые суть механизмы этих операций, а тем самым, и этих действий, и, тем самым, этой деятельности. Это, если хотите, своеобразная технология. Какова же технология этих процессов? Здесь несколько другая плоскость анализа. И мы отходим, действительно, здесь от предметного восприятия, которое остается предметным в перцептивной деятельности, проявляется в перцептивных действиях. Оно сохраняется в перцептивных операциях и как бы испаряется в механизмах, которые эти операции и эти действия осуществляют, в технологии. Здесь переходные какие-то элементы выделяются, какие-то свои единицы. Переходные в каком смысле? Не вверх. Вопрос здесь не в том, например, как объективное существование музыки создает музыкальное восприятие. Эта музыка -- какое явление: психологическое или непсихологическое, объективное? Объективное, правда? А вот есть пограничное в другом смысле, пограничное в смысле перехода к исследованию органа и его функций, его физиологических функций, морфологического органа, морфологической организации или функциональной организации, тоже пограничное, психофизиологическое исследование. Оно тоже сейчас достаточно продвинуто. Мы много знаем и об этих интимных, внутренних специальных механизмах.

Что же собой представляют эти механизмы? Прежде всего это (теперь это вам не покажется удивительным, после всего, что я так много говорил о восприятии в порядке введения в проблему, но все-таки оно поразительно) вовсе не суть сенсорные механизмы. Все, что я вам могу сказать, что это так же и сенсорные механизмы. Но отнюдь не сенсорные. Собственно, то, что реализует перцептивный процесс, что составляет его действительную, реальную технологию, -- это функционирование систем. Покойный П.К.Анохин сказал бы «функциональных систем», и это точно. Я вижу какое-то замешательство. Вы не знаете о том, что Анохин погиб? Петр Кузьмич Анохин погиб. Вчера. Нет, он погиб три недели тому назад, конечно, реально. Он эти три недели не приходил в сознание, стало быть, он фактически умер значительно раньше. Его поддерживали средствами современной медицины, в состоянии, не будем говорить «жизни», но хоть в состоянии существования, не распада, все, что могли сделать. Ну, мы отвлечемся от этой мрачной, очень печальной материи, так уж случилось, к слову, что я сказал «покойный Анохин». Ну, так вот, это функциональные системы, действительно, функциональные системы. В свое время А.А. Ухтомский предложил, на мой взгляд, даже еще более выразительный термин: подвижные органы мозга. Эта идея высказывалась неоднократно И.П. Павловым, в других формах. И очень резкой и очень важной была та мысль Павлова, что нет противоположности морфологии и функции, между морфологическим и функциональным образованием. И всякий знаток функций мозга понимает, что этого противопоставления не существует реально и что ансамбль нервно-мозговых процессов как бы функционирует совершенно так же, как если б это был не ансамбль, а отправление некоего специального органа, морфологически фиксированной структуры.