Восхождение к экзистенциальному миропониманию

Восхождение к экзистенциальному миропониманию

Экзистенциальную психологию не назовешь новым или молодым направлением; за дату ее рождения обычно принимают 1930 год -- год публикации статьи Л. Бинсвангера «Traum und Existenz» («Сновидение и существование»). Иными словами, она практически ровесница культурно-исторической психологии Выготского и когнитивной эпистемологии Пиаже, чуть моложе теории поля Левина и старше, скажем, теорий самоактуализации и гештальт-терапии, теории деятельности, не говоря уже о когнитивных теориях. Немногим старше экзистенциальная философия, если за точку отсчета считать период, когда опередившие свое время идеи Кьеркегора и Ницше упали на благодатную почву и начали прорастать.

На протяжении многих десятилетий экзистенциализм, особенно в психологии, был довольно маргинальным по степени своего реального влияния мировоззренческим течением, даже в 1960-е годы -- годы триумфа гуманистической психологии, в которую экзистенциальная психология органично влилась, -- и несмотря на большую популярность и колоссальные тиражи книг ведущих ее представителей, таких как Р. Мэй, Р. Лэинг и В. Франкл, а позднее -- И. Ялом и Дж. Бьюджентал. Однако на исходе ХХ века стало обнаруживаться, что экзистенциальный взгляд на человека содержит ключ к решению важнейших проблем, с которыми столкнулось человечество.

Первая предпосылка неизбежности экзистенциального подхода: крах субстанционального образа человека.

Двадцатый век дискредитировал все ранее существовавшие образы человека. Проблема образа человека стояла в философии и культуре начиная с Возрождения. Каков человек по своей природе? Он позитивен по своей сути, создан по образу божьему, содержит в себе все высшие добродетели, или, наоборот, это «голая обезьяна», которая мало чем отличается от всех прочих тварей, а вера, культура и пр. - это лишь иллюзии? Хорош человек по своей природе или плох (своекорыстен, эгоцентричен и не заслуживает доверия)? Эти два образа человека конфликтовали в культуре последние 500 лет, но ХХ век показал, что ни тот, ни другой образ не выдерживают проверки реальностью. Как начали понимать наиболее глубокие мыслители, природа человека заключается в том, что у него нет никакой фиксированной природы (Фромм, 1992; Фромм, Хирау, 1990), сущность его -- возможность развиваться в любом выбранном направлении. В другой формулировке человек предстает не как естественное, а как искусственное существо (Мамардашвили, 1994), даже невозможное существо, потому что оно не укладывается ни в какие закономерности.

Про человека нельзя сказать практически ничего, что было бы верным для любого человека. Человек способен и на то, и на другое, и своими действиями и выборами определяет, каким он будет. Проблема оказалась перевернута: единственное, что можно сказать про человека, что он очень разный, что он не равен самому себе и тем более не равен своему ближнему, он выходит за пределы того, что задано, и суть его -- в трансценденции (Giorgi, 1992), с той оговоркой, что и эту возможность конкретный человек может и не осуществлять. Экзистенциальный образ человека -- это диалектический образ, отрицающий предзаданность и «обреченность» человека становиться добрым или злым, высоким или низким.

Вторая предпосылка неизбежности экзистенциального подхода: изменение образа науки.

Как показывает в статье «Философия нестабильности» выдающийся методолог естествознания, нобелевский лауреат Илья Пригожин (1990), на протяжении ХХ века в корне изменился образ науки. Раньше считалось, что наука описывает стабильные, детерминированные процессы. Это было связано с представлением о природе как пассивном, детерминированном, контролируемом объекте наших желаний, от которого нечего ждать милостей, надо брать их. Однако чем больше наука познавала природу, тем дальше эта картина оказывалась от реальности. Мир не такой простой, не такой стабильный, не такой предсказуемый, не такой однозначный, не такой детерминированный, как представлялось классической науке. Поэтому мир невозможно контролировать -- попытки делать это, опирающиеся на традиционные взгляды, срабатывают лишь на каких-то локальных случаях, и то не всегда, все чаще они терпят крах. Новая наука -- экология -- убедительно показывает, что наши попытки контроля приводят к непредсказуемым результатам, что неизбежно.

В результате преодолевается разрыв между гуманитарным и естественнонаучным взглядом на мир. Если водораздел между ними раньше позволяла провести идея стабильности: естественные науки изучали то, что стабильно, а гуманитарные -- то, что нестабильно, то теперь это основание, которое их разделяло, исчезает. Если традиционная психология, которая брала за образец классическую естественную науку, изучала человеческую психику и поведение в тех аспектах, в которых они детерминированы, то экзистенциальная психология, напротив, изучает человека в тех аспектах, в которых его сознание и поведение оказываются недетерминированы, точнее, самодетерминированы (см. Леонтьев, 2001).

Пригожин получил Нобелевскую премию за открытие в неорганической природе особого рода процессов, которые он назвал «бифуркационные процессы» (см. Пригожин, Стенгерс, 1985). Это процессы, которые не детерминированы полностью, в которых возникают точки разрыва детерминации, где процесс может принять разные направления, и конкретное направление, которое процесс примет, ничем не определено. Математически бифуркационные процессы описываются нелинейными уравнениями, которые имеют более одного решения. Это перекликается с работами представителей гуманитарных наук Р. Харре и Дж. Ричлака, которые, изучая механизмы человеческой субъектности, свободы и самодетерминации, пришли к выводу о том, что их суть заключена в способности человека произвольно менять предельные регуляторные основания своей жизнедеятельности (Harre, 1979, 1983; Rychlak, 1979). Всеобщая и полная детерминированность материального мира и человеческого поведения оказывается иллюзией. Более того, только в неравновесных системах, описываемых нелинейными уравнениями, имеющих более одного решения, могут возникнуть уникальные, индивидуальные события, с которыми имеет место любой психотерапевт и клинический психолог. И именно в таких неравновесных системах, как писал Пригожин, возможно и расширение масштабов самой этой системы, т.е. изменение её отношения к внешнему миру, к внешней среде системы. Другими словами, только в таких системах может происходить подлинное развитие.

Третья предпосылка неизбежности экзистенциального подхода: изменение статуса ценностей.

Экзистенциальное мировоззрение оказывается и единственным выходом из тупика постмодернистского сознания.

Постмодернистское сознание пришло на смену картине мира, которая существовала тысячелетия, и которая выводила все вопросы этики и практической философии из исторически сложившихся в данной культуре незыблемых ценностных оснований, которые предстают как самоочевидные; усомниться в них может только чужак или девиант. Постмодернизм, возникший в ХХ веке, философски корректно доказал, что объективных оснований у всех этих ценностных систем нет, если не считать истории их принятия на определенной территории. Однако постмодернизм не предложил никакой содержательной альтернативы утверждению полной относительности всех ценностных критериев, всего, что претендует на истинность, следствием чего выступает нарушение регуляции социальной жизни согласно известной формуле: если Бога нет, то все дозволено. Возникает тупик, из которого не видно выхода. С одной стороны, методологически постмодернизм прав, ибо объективных оснований априорной иерархии ценностных и истинностных суждений нет, но с другой стороны, без наличия таких оснований нельзя строить жизнь на человеческих основаниях.

Выход обнаруживается в экзистенциальном мировоззрении, как это показал Г.Л. Тульчинский (2001) в книге «Постчеловеческая персонология». Внешних объективных критериев, на которые можно опереться, просто нет. Жизнь в отсутствие критериев и оснований (как живет немалая часть человечества, преимущественно родившаяся в последние два-три десятилетия) порождает тяжелейшие социальные проблемы и конфликты. Единственный выход из этого тупика обнаруживается через внутренние субъективные критерии и основания, через создание личностью внутренней структуры и принятие ответственности за основания своего поведения, самостоятельную выработку субъективных критериев в отсутствие каких-либо объективных внешних оснований для этого. Это экзистенциальный путь, который нелегок, но безальтернативен.

Именно поэтому не работает красивая и популярная идея личностного роста, которая предполагает, что все само собой растет, а мы только собираем урожай. Это неверно -- психологии неизвестны механизмы автоматического движения к совершенству. Развитие - это тяжелый процесс, который требует постоянного вложения усилий. Идея личностного роста - это успокоительная иллюзия для тех, кто эти усилия прикладывать не склонен. Но она бесплодна, потому что работающего лифта нет -- кто хочет подниматься, может это делать только пешком.

Таким образом, развитие философии человека, развитие психологии, развитие естественных наук, развитие цивилизации и культуры породило ряд проблем и тупиков, которые очень сложно разрешить без принятия нового взгляда на мир, нового типа мышления, а именно мышления экзистенциального. Многие непростые вопросы имеют простые ответы, если эти вопросы правильно сформулировать. Экзистенциальный взгляд как раз и позволяет иначе поставить вопросы, которые человечество, как и отдельные его представители, очень не любит перед собой ставить.

Экзистенциальное мировоззрение как система взаимосвязанных признаков

Сказанное выше требует, однако, уточнения того, что вкладывается в понятие «экзистенциальный подход» или «экзистенциальное мировоззрение». Парадоксальным образом, несмотря на чрезвычайно высокую согласованность картины мира, теоретических взглядов и понятийного строя разных авторов, принадлежащих к экзистенциальной традиции, отсутствует согласие в определении сути экзистенциального подхода в отличие от других подходов. Разные авторы при отсутствии принципиальных разногласий между ними ставят разные акценты; различные предлагаемые определения не противоречат друг другу, но расходятся в сравнительной значимости разных аспектов.

Складывается впечатление, что ошибочна сама стратегия поиска единственного отличительного признака. Действительно, если экзистенциальная психотерапия рассматривается не столько как альтернатива, сколько как дополнение к другим психотерапевтическим методам (May, 1967; Bugental, 1978), то же можно сказать и про экзистенциальную психологию. Общие признаки сближают ее с феноменологической психологией, гештальттерапией, клиент-центрированной психотерапией, культурно-исторической психологией, нарративным подходом и др.; нет, пожалуй, ни одного абсолютно специфического признака, который был бы присущ только лишь экзистенциальному взгляду на мир. Специфична для экзистенциального подхода только их уникальная комбинация. Мы приходим, тем самым, к необходимости многоуровневого определения сущности экзистенциального подхода в науках о человеке через систему взаимосвязанных признаков, ни один из которых в отдельности не достаточен для характеристики экзистенциального подхода, но все они вместе описывают его достаточно полно. Эти признаки, положения, или принципы предстают как ступени, последовательное восхождение по которым возносит к пониманию экзистенциального способа жизни.

Первый, наименее специфичный признак экзистенциального подхода - это феноменологическая установка, чувствительность к непосредственной реальности, к тому, что происходит здесь и сейчас, к биению пульса жизни в противоположность восприятию реальности через призму априорных категорий и выученных стереотипов. Эта установка объединяет экзистенциальный взгляд с гештальттерапией, с даосизмом, с дзен-буддизмом и некоторыми другими философскими и психологическими взглядами. Феноменологическая установка связана с максимально возможной непредвзятой открытостью к той реальности, с которой мы взаимодействуем, будь то реальность нашей жизни или внутреннего мира клиента, с которым мы работаем, со стремление максимально освободится от априорных теоретических конструктов, правил и принципов, которыми наше сознание отягощено. Человек открыт.

Второй признак связан с таким ключевым понятием экзистенциального подхода, как бытие в мире, а не просто в среде или в ситуации (см. подробнее Леонтьев, 1997). Из феноменологической установки еще не вытекает экзистенциальная позиция, на ее основе возможны различные подходы. Экзистенциализм исходит из однозначного допущения, что мир существует, что я нахожусь в мире, и именно в этом мире находится то, что придает моей жизни смысл, в чем я могу найти основание для моих действий и жизни в целом; я постоянно взаимодействую с миром и прокладываю по нему свой путь, свою траекторию. На этом уровне можно различить «чистую феноменологию», концентрирующуюся на содержании сознания и уходящую от онтологических допущений, и экзистенциальную феноменологию, предметом которой выступает опыт бытия в мире. Человек существует в мире.

Третий признак предполагает признание принципиальной непредсказуемости и изменчивости, отличающей живое от неживого. К последнему относят и фиксированные врожденные и прижизненно выработанные механизмы поведения, воспроизводящие записанную в них программу действий -- «пленки», в терминах Дж. Бьюджентала (Bugental, 1991). Характерным отличительным признаком экзистенциального мировоззрения выступает высокая толерантность к неопределенности, что обнаруживается, в частности, при сравнении экзистенциально ориентированных психологов с другими (Леонтьев, Осин, 2007); «кто не ожидает неожиданного, не познает сокровенного» (Гераклит). Эмпирическая успешность многих частных прогнозов не отменяет того, что любая стабильность и предсказуемость условна и относительна, а непредсказуемость абсолютна, что со всей наглядностью показала, в частности, трагедия в Нью-Йорке 11 сентября 2001 г.

Концентрированным выражением этого аспекта экзистенциального мировоззрения служит знаменитая формула Сартра «Существование предшествует сущности» (Сартр, 1989, с. 323). Это значит, что происходящее сейчас в моем взаимодействии с миром невыводимо из тех сущностей, которые можно было обнаружить перед началом этого взаимодействия (психологических характеристик и объективных условий), и непредсказуемо на их основе. В отличие от взглядов традиционной философской антропологии и психологии, наши действия, рассматриваемые через призму экзистенциального взгляда, не служат выражением того, что мы есть; напротив, мы становимся тем, что мы есть, и познаем то, что мы есть, через посредство действий, которые мы совершаем. В этом экзистенциальный подход сходится с деятельностным подходом А.Н. Леонтьева. Практически же, человек может проявлять себя по-разному: или неэкзистенциально, как обусловленное существо, действующее на основании жестких механизмов и предсказуемое в этих своих проявлениях (весьма выразительно используемое для обозначения такого поведения слово «машинально»), или экзистенциально, как необусловленное существо, определяющее и формирующее себя в процессе разворачивающегося взаимодействия с миром. Традиционные подходы к пониманию механизмов, обусловливающих действия человека, отнюдь не являются ошибочными, они только не обладают той универсальностью, которую приписывали им их создатели. «Изменяющаяся личность в изменяющемся мире» (Асмолов, 1990, с. 365) характеризуется такими признаками живого как способность меняться, всегда быть иным, не равным себе (Мамардашвили, 1997; Bugental, 1991), и восприятием мира как всегда готового к изменению. Человек жив -- не только в чисто биологическом смысле.

Четвертый признак заключается в признании чрезвычайной роли рефлексивного сознания, только благодаря которому мы оказываемся способны не просто жить, испытывать эмоции, удовлетворять потребности, делать выбор, реализовывать ценности, быть собой и др., но также относиться к своей жизни, к своим потребностям, эмоциям, своему выбору, своим ценностям, самому себе, занимать по отношению к ним позицию и тем самым разотождествляться с ними (даже с конкретным образом своего Я), обретая по отношению к ним свободу. Отличие рефлексивного сознания от просто сознания как раз и заключается в возможности его направленности на самого себя, а не только на внешнее окружение; это понятие пересекается с более традиционным понятие самосознания, но представляется более точным и эвристичным. В. Франкл (1990) писал про свободу по отношению к своей наследственности, к своим влечениям и по отношению к среде, но можно говорить и про свободу по отношению к своей жизни в целом и по отношению к своему Я, имея в виду возможность активно относиться к ним. И жизнь, и Я, как они фактически складываются и могут быть описаны через набор содержательных характеристик, если занять дистанцированную позицию по отношению к ним, которую В. Франкл (1990) описывал через понятие фундаментальной антропологической способности самодистанцирования, или самоотстранения, оказываются одним из возможных, но не единственно неизбежным вариантом. Именно рефлексивное сознание выводит человека из-под власти фиксированных механизмов поведения. Это, однако, предстает как возможность, которая не реализуется автоматически; даже человек с высоким уровнем развития рефлексивности и способности к самодистанцированию не обязательно проявляет эту способность и может в конкретной ситуации действовать вполне машинально.

В понятие рефлексии разные авторы вкладывают достаточно разное содержание, в частности, расхождение во взглядах касается того, хорошо ли обращение сознания на самого себя и свою активность, или обращение его в мир более конструктивно (см. об этом Лэнгле, 2002). Представляется, что разногласия во многом обусловлены тем, что одним словом называют разные формы рефлексии. Полному отсутствию самоконтроля, сосредоточенности лишь на объекте деятельности (что можно обозначить термином «арефлексия») могут быть противопоставлены два качественно различных процесса: интроспекция, при которой фокусом внимания становится собственное внутреннее переживание, состояние, и системная рефлексия, основанная на самодистанцировании и взгляде на себя со стороны, и позволяющая видеть одновременно полюс субъекта и полюс объекта. Интроспекция так же одностороння, как и арефлексия, и, как показал в частности, Ю. Куль, в ситуациях практической деятельности интроспективная «ориентация на состояние» проигрывает арефлексивной «ориентации на действие» (см. об этом Шапкин, 1997; Хекхаузен, 2003), хотя в контексте психотерапии она может быть весьма продуктивна (Gendlin. 1981; Bugental, 1999). Еще одним непродуктивным вариантом выступает ненаправленная квазирефлексия, уход в посторонние размышления -- о прошлом, будущем, о том, что было бы, если бы… Системная рефлексия оказывается наиболее объемной и многогранной; именно она, хотя ее осуществление достаточно сложно, позволяет видеть как саму ситуацию взаимодействия во всех ее аспектах, включая и полюс субъекта, и полюс объекта, так и альтернативные возможности. Человек обладает возможностью рефлексивного сознания.

Пятый признак состоит в признании общих законов жизни, наряду с ее непредсказуемым конкретным ходом, как предпосылки для нахождения ответов на конкретные вопросы. Для свободных людей существуют законы, а не причины (см. Мамардашвили, 1997, с. 230). Экзистенциальный подход предусматривает рассмотрение каждой конкретной ситуации в контексте общих, вечных вопросов. Не случайно многие авторы, рассматривавшие закономерности и признаки личностной зрелости и развитости, ставили на одно из первых мест наличие своей жизненной философии (К.-Г. Юнг, Г. Олпорт, А. Маслоу, В. Франкл, С. Мадди). Жизненная философия, однако, ценна при условии, что она не заменяет непосредственно феноменологически переживаемый опыт бытия в мире, не навязывает его жесткое истолкование, а является гибким продуктом его внутренней переработки и способна, в свою очередь, меняться и развиваться под влиянием нового опыта. В этом и только в этом случае она становиться мощным экзистенциальным ресурсом. Если, напротив, человек, еще не прочувствовав реальную ткань своей жизни, прибегает к заимствованным извне обобщающим принципам, это редко бывает плодотворно. Аналогичным образом, рассуждения о смысле жизни полезны и продуктивны для личностного развития постольку, поскольку они не замещают реальный, чувственный контакт с процессом своей жизни, ощущение осмысленности текущих действий, а опираются на него и развивают его. Человек осмысляет свой опыт.

Шестой признак, также не уникальный для экзистенциального мировоззрения, но неотъемлемый от него и органически вписывающийся в систему его принципов, заключается в признании наряду с реальностью фактичного и необходимого также реальности возможного; как показали, в частности, У. Джеймс, Ж.-П. Сартр, В. Франкл, С. Мадди и другие авторы, воспринимаемые возможности могут влиять на действия человека не менее, чем насущная необходимость; это влияние, однако, опосредуется рефлексивным актом принятия ответственности за реализацию выбранной возможности и готовностью заплатить за это определенную цену. Человек открыт не только фактичному, но и возможному.

Наконец, последний, седьмой признак -- идея самодетерминации как активного и осознанного управления ходом собственной жизни на основе ресурсов рефлексивного сознания и способностей самотрансценденции и самоотстранения. Ключевым понятием здесь выступает понятие усилия (Мамардашвили, 1997). Совершаемое человеком усилие недетерминировано, оно не порождается автоматически функционирующими механизмами и не держится без его постоянного осознанного поддержания, наподобие автоматической сушилки для рук, которая требует движения рук, чтобы включиться, но выключается сама после прекращения движений, или гитары, которую надо регулярно настраивать, поскольку расстраивается она сама. Именно мера приложения нами усилия, не обусловленного требованиями внешних и внутренних условий существования, определяет то, насколько мы продвинемся по пути индивидуальной эволюции, пути построения человеческого в нас. Человек определяет самого себя.

Заключение

Предметом данной статьи был вполне традиционный вопрос о признаках экзистенциального подхода в психологии, философии и других науках о человеке, отличающих его от других подходов, к которому была сделана попытка подойти нетрадиционным образом. Вместо определения, фиксирующего базовое отличие, была сформулирована система из семи признаков, сочетание, точнее, системная интеграция которых порождает новое качество отношений с миром, описываемое понятием «экзистенциальное мировоззрение» или «экзистенциальный способ жизни». Эти семь признаков, как нетрудно увидеть, логически не отграничены друг от друга; они друг в друга переходят, и одни служат логическим развитием других на следующем шаге восхождения к экзистенциальному миропониманию. В практическом плане эта система уровней служила основой для построения мастерских «Открытие экзистенциального опыта», проводившихся автором в 2004-2007 годах в качестве введения в программу экзистенциального консультирования.

Экзистенциальное миропонимание предполагает, что хотя в жизни имеется много непреодолимых обстоятельств и барьеров, нет жесткой предопределенности наших выборов и нашего поведения, все может быть другим в той мере, в какой мы включаем рефлексивное сознание и начинаем видеть различные возможности, различные альтернатив -- в отличие от существования в режиме обусловленности, когда рефлексивное сознание выключено и нашим поведением полностью управляют предсказуемые внешние и внутренние механизмы: причины, стереотипы, установки, влечения, внешние стимулы и т.д. Включая рефлексивное сознание, начиная видеть смысл, видеть возможности, мы начинаем действовать на основе совершенно других закономерностей, которые и изучаются экзистенциальной психологией.

Литература

1. Асмолов А.Г. Психология личности. М.: Мзд-во Моск. Ун-та, 1990.

2. Леонтьев Д.А. Психология свободы: к постановке проблемы самодетерминации личности // Психол. Ж., т. 21, 2000, №1, с.15-25.

3. Леонтьев Д.А. Что такое экзистенциальная психология? // Психология с человеческим лицом: гуманистическая перспектива в постсоветской психологии / под ред. Д.А.Леонтьева, В.Г.Щур. М.: Смысл, 1997б, с.40-54.

4. Леонтьев Д.А. О предмете экзистенциальной психологии // 1 Всероссийская научно-практическая конференция по экзистенциальной психологии / под ред. Д.А.Леонтьева, Е.С.Мазур, А.И.Сосланда. М.: Смысл, 2001а, с. 3-6.

5. Лэнгле А. Значение самопознания в экзистенциальном анализе и логотерапии: сравнение подходов // Московский психотерапевтический журнал, 2002, № 4, с. 150-168.

6. Мамардашвили М.К. Философия и личность // Человек, 1994, № 5. С. 5-19.

7. Мамардашвили М.К. Психологическая топология пути. СПб.: РХГИ, 1997.

8. Пригожин И. Философия нестабильности // Вопросы философии, 1991, № 6, с. 46-52.

9. Пригожин И., Стенгерс И. Порядок из хаоса. М.: Прогресс, 1986.

10. Сартр Ж.-П. Экзистенциализм -- это гуманизм // Сумерки богов. М.: Политиздат, 1989, с.319-344.

11. Тульчинский Г.Л. Постчеловеческая персонология. Новые перспективы свободы и рациональности. СПб.: Алетейя, 2002.

12. Франкл В. Человек в поисках смысла. М.: Прогресс, 1990.

13. Фромм Э. Душа человека. М.: Республика, 1992.

14. Фромм Э., Хирау Р. Предисловие к антологии “Природа человека” // Глобальные проблемы и общечеловеческие ценности. М.: Прогресс, 1990, с.146-168.

15. Хекхаузен Х. Мотивация и деятельность. 2, перераб. изд. М.: Смысл; СПб.: Питер, 2003.

16. Шапкин С.А. Экспериментальное исследование волевых процессов. М.: Смысл; ИП РАН, 1997.

17. Bugental J.F.T. Psychotherapy and process: The fundamentals of an existential-humanistic approach. N.Y.: Random House, 1978.

18. Bugental, J.F.T. (1991). Outcomes of an Existential-Humanistic Psychotherapy: A Tribute to Rollo May. The Humanistic Psychologist, vol. 19, 1, 2-9.

19. Bugental, J.F.T. (1999). Psychotherapy Isn't What You Think. Phoenix: Zeig, Tucker & Co.

20. Gendlin E.T. Focusing. 2nd ed. Toronto: Bantam Bks, 1981. -- XII, 174 p.

21. Giorgi A. Whither Humanistic Psychology? // The Humanistic Psychologist, 1992, Vol. 20, #2-3, pp.422-438.

22. Harre R. Social being. Oxford: Blackwell, 1979.

23. Harre R. Personal being. Oxford: Blackwell, 1983.

24. May, R. (1967) Psychology and the human dilemma. Princeton: Van Nostrand.

25. Rychlak J. Discovering free will and personal responsibility. N.Y.: Oxford

26. University Press, 1979.