Природа психической напряженности

Природа психической напряженности

1. Понятие «психическая напряженность»

Для обозначения психических состояний человека в трудных условиях исследователи пользуются разными понятиями, среди которых наиболее популярно понятие стресс. Его применяют для обозначения широкого круга не только психических, но и физиологических состояний, например физического напряжения, утомления и т. д. Более того, вследствие широкой популярности термина стресс им стали обозначать разнообразные явления, относящиеся и к другим областям знания (социологии, биологии, медицине, педагогике и др.). Так, этот термин употребляют для обозначения внешних воздействий и ситуаций, в которых может оказаться человек (например заключение в тюрьму), таких реакций, как например, гипервентиляция легких и т. д. Неоднозначность понимания стресса, путаница и непоследовательность в применении этого термина имеют результатом противоречивость полученных данных, отсутствие строгих критериев при их интерпретации и сопоставлении. Нам хотелось бы выделить здесь две категории трудностей, с которыми приходится сталкиваться при изучении психологических проблем стресса. Первая связана с тем, что традиционное понимание его заимствовано психологами из физиологии. Как известно, Г. Селье и его школа дали глубокий анализ изменений в организме, в частности в эндокринных железах, контролируемых гипофизом, под действием отрицательных стимулов. Популяризация понятия стресса в биологии и медицине и прямое перенесение, его физиологического значения в психологию привели к смешению психологического и физиологического подходов его изучению.

Против такого смешения выступил, в частности, видный американский ученый Р. Лазарус, предложивший различать физиологический и психологический виды стресса. По мнению Лазаруса, они отличаются друг от друга по особенностям воздействующего стимула, механизму возникновения и характеру ответной реакции. Физиологический Стресс характеризуется нарушением, гомеостаза и вызывается непосредственным действием неблагоприятного стимула на организм (например, при погружении руки в ледяную воду). Восстановление гомеостатической устойчивости осуществляется висцеральными и нейрогуморальными механизмами, которые обусловливают стереотипный характер реакций при физиологическом стрессе.

Анализ психологического стресса, по мнению Лазаруса, требует учет, а таких моментов, как значимость ситуации для субъекта, интеллектуальные процессы, личностные особенности. Эти психологические факторы обусловливают и характер ответных реакций, В отличие от физиологического стресса, при котором последние являются высокостереотипными; при психологическом стрессе они индивидуальны и не всегда могут быть предсказаны. Так, на угрозу один субъект реагирует гневом, а другой -- страхом и т.п.

Таким образом, разграничение физиологического и психологического стресса вносит известную упорядоченность в поднимание, проблемы, привлекает внимание к необходимости изучения собственно психологических особенностей этого состояния.

Другим сложным вопросом, вызывающим противоречивые мнения при разработке проблемы, является соотношение эмоций и стресса. В целом считается, что главной составляющее фундаментальным компонентом, психологического стресса является эмоциональное возбуждение. В сущности, эмоциональные переживания, эмоциональная насыщенность деятельности выделяются в большинстве исследований в качестве основной характеристики этого состояния. Неудивительно, что некоторые исследователи стали отождествлять понятия стресса и эмоций. Так, М. Арнольд пишет: Из-за своего подчеркнуто научного звучания понятие психологического стресса в последние годы часто подменяло термин эмоция (Arnold, 1967, стр. 125).

Другие исследователи исходят из того, что не все, а лишь определенные эмоции обусловливают стрессовые состояния. Это главным образом гнев и страх и их смешанные формы. Но, пожалуй, более характерной является тенденция, рассматривать стресс как особое состояние рядоположеное с другими эмоциональными состояниями (аффектами, чувствами, тревожностью и др.).

Некоторые авторы возражают против такого обособления. Так, О. В. Овчинникова и В. К. Вилюнас (1972) считают, что понятие стресса представляет собой гносеологическую абстракцию, усиленно разрабатываемую методом проб и ошибок. Выступая против теоретической изоляции проблемы стресса, они стремятся включить ее в широкий контекст теоретических вопросов психологии. Авторы предлагают рассматривать проблему стресса в функциональном аспекте как проблему влияния эмоций на продуктивную деятельность субъекта (неважно, внешнюю или внутреннюю)… В таком аспекте -- это старая классическая проблема влияния эмоций на деятельность. Это положение вызывает двоякого рода вопросы. Во-первых, оно имплицитно содержит мысль об иллюзии новизны проблемы стресса. Между тем постановка последней в психологии связана с тем, что стресс -- явление, способное возникнуть у каждого человека как в специфических условиях, например, во время космического полета, так и в повседневных жизненных ситуациях, носящих характер испытания для человека, -- оказывает существенное влияние на деятельность и поведение, вследствие чего вопрос о его причинах, природе и формах проявления приобрел самостоятельное научное значение, которое еще больше усиливается в связи с ростом требований, предъявляемых человеку современным производством, техникой, условиями окружающей среды и задачами, которые ему приходится выполнять. Как пишут некоторые авторы, в наше богатое событиями… время… слово стресса стало как бы символом века и его воздействий на организм (Косицкий, Смирнов, 1970, стр. 3).

Очевидно, что в этих условиях со всей остротой встает задача изучения психологических предпосылок выносливости, адаптации человека к стрессогенным воздействиям. А это в свою очередь предполагает исследование самого феномена стресса как особого психического состояния, возникающего в сложных условиях деятельности

Во-вторых, с рассматриваемой точки зрения проблематика стресса сводится к изучению функционального влияния отдельных видов эмоций. Между тем, если исходить из того, что стресс суть особое состояние, то надо признать, что его структура, наряду с эмоциональным, включает и другие психологические компоненты (мотивационные, интеллектуальные, перцептивные и др.).

В целом; как нам представляется, понимание стресса как возникающего в сложных условиях феномена психической деятельности открывает реальную возможность исследования и решения этой проблемы. Одним из следствий неоднозначности трактовки понятия стресс, отягощенности его медико-биологическими и односторонними психологическими представлениями, явилось то, что некоторые авторы, особенно отечественных работ, этому понятию, предпочитают другое -- психическая напряженность. Мы также предпочитаем пользоваться этим термином так как он свободен от. отрицательных ассоциаций и указывает на необходимость изучения именно психологического функционирования человека в сложных условиях Поэтому в дальнейшем из суммы работ, использующих понятие стресс, будут рассматриваться те, авторы которых при описании состояний человека в трудных условиях имеют в виду явления, адекватные психической напряженности. Другими словами, в нашем контексте донятая стресс и психическая напряженность будут употребляться как синонимы, характеризующие особенности психической деятельности в сложных условиях. Необходимо сказать, что в последнее время наметилась тенденция использовать эти понятия при характеристике состояний, отличающихся друг от друга по степени выраженности. В этом случае стресс принято рассматривать как крайнюю степень психической напряженности. Однако рассмотрение состояний со стороны динамики их психических и физиологических проявлений не входит в нашу задачу, поскольку основное внимание в дальнейшем изложении мы сосредоточиваем на качественном анализе этих состояний. Следует также отметить, что в свою очередь понятие психическая напряженность используется некоторыми авторами для обозначения состояний, оказывающих отрицательное влияние на деятельность, в этом случае оно противопоставляется понятию напряжение. Так, П. Б. Зильберман (1969) считает, что состояние напряженности должно рассматриваться как помеха и ни в коем случае не может смешиваться с состоянием напряжения, неизбежно сопутствующим любой сложной деятельности, тем более такой, которая выполняется на уровне, близком к пределу данного индивидуума (стр. 14).

Попытка дифференцировать рассматриваемые понятия заслуживает всяческого одобрения. Однако термин напряжение в том значении, в котором употребляет его автор, не содержит указания на психологические особенности этого состояния и используется фактически традиционно -- для обозначения деятельного состояния организма (или его отдельных систем). По нашему мнению, за термином напряжение следует либо сохранить его традиционное как для психологии, так и для физиологии и медицины значение: состояние повышенного функционирования организма и личности (напряжение сил), либо, если принять его в качестве понятия, обозначающего психическое состояние, необходимо четко указать психологические различия между состояниями напряжения и напряженности. Что касается дальнейшего изложения, то мы будем пользоваться в основном термином психическая напряженность, подразумевая под этим психические состояния в сложных условиях вообще, независимо от вызываемых ими эффектов.

Итак, состояние психической напряженности возникает при выполнении человеком продуктивной деятельности в трудных условиях и оказывает сильное влияние на ее эффективность. Характер этого влияния определяется как самой ситуацией, так и особенностями личности, ее мотивацией и т. д.

2. Критерии

До 60-х годов при анализе напряженности исследователи связывали ее преимущественно с особенностями ситуаций и стимулов воздействующим на. Такой подход сводился к тому, что исследователи вначале, для того чтобы вызвать реакцию, стремились найти те факторы окружения, которые действуют в качестве стрессоров (Леви, 1970 а, стр. 23), и после этого измеряли степень или направленность соответствующих изменений. Вопреки ожиданию экспериментаторов оказалось, однако, что в одних и тех же условиях разные индивиды реагируют неодинаково, причем эти различия касаются как степени подверженности воздействиям, так и типа наблюдаемых эффектов. Так, у одних отмечается высокая устойчивость к стрессу, у других -- низкая, при этом у одних лиц деятельность улучшается, у других -- ухудшается вплоть до срыва. Эта специфичность реагирования в стрессе обусловливается не только характером внешней стимуляции, но и психологическими особенностями субъекта. Так, в 1955 г. Базовиц с соавторами писали: «… В будущих исследованиях… не следует рассматривать стресс в качестве фактора, навязанного организму, его следует рассматривать как реакцию организма на внутренние и внешние процессы, которые достигают тех пороговых уровней, на которых его физиологические и, психологические интегративные способности напряжены до предела или более того» (Basowitz et al., 1955, стр. 288--289). Это же по существу подчеркивает и Лазарус (1970). Он пишет, что вследствие индивидуальных различий в психологической конституции отдельных личностей любая попытка объяснить характер стрессовой реакции, основываясь только на анализе угрожающего стимула, была бы тщетной (стр. 205).

Таким образом, можно заключить о несостоятельности попыток дать так называемые ситуационные определения психической напряженности, т. е. раскрыть ее природу через объективные, физические характеристики стимуляции. Наряду с указанием на особый характер условий, порождающих напряженность, исследователи описывают изменения, наблюдаемые при том как в физиологических, так и в деятельности, поведении человека.

Физиологическим индикаторам придается особое внимание. Здесь можно выделить две тенденции. Одна берет начало от концепции Кеннона (1927) о мобилизующей (emergent) функции эмоций, согласно которой в чрезвычайной ситуации, требующей быстрого и эффективного приспособления. К изменениям внешней среды, происходит энергетическая мобилизация организма, выражающаяся в изменениях эндокринных, вегетативных, двигательных и других функций. С этой точки зрения признаком напряженности следует считать интенсивную, сверхобычную величину физиологических изменений, превосходящую обычную для организма норму. (Касьян и др. 1966; Леонова и др., 1968; Акинщикова, 19б9; Шафранская, 1969; Селье, 1960; Леви, 1970а; Lacey et аl., 1953; Appley, Trumbull, 1967a; и др.).

Следствием такого подхода оказалось отождествление разных по своей природе состояний, например состояния, возникающего при погружении руки в ледяную воду, и состояния, которое испытывает больной в ожидании опасной хирургической операции или которое испытывает человек, услышавший резкую критику в свой адрес. То обстоятельство, -- пишет Лазарус (1970), -- что все эти различные условия вызывают одни и те же наблюдаемые реакции, например, учащенный пульс, растерянность, увеличение содержания гидрокортизона в крови, способствует распространению мнения, что во всех этих разнообразных случаях мы имеем дело с одним и тем же процессом (стр. 178--179). Между тем эти реакции являются результатом процессов разной природы:

так, при опускании. руки в холодную воду действуют гомеостатические механизмы, тогда как в случае оскорбления -- психологические процессы. Таким образом, оценка состояний напряженности по физиологическим изменениям приводит к смешению Физиологического и психологического анализа. Более того, в традиционных исследованиях по активации часто предполагалось, что соотношение психологических и физиологических компонентов напряженности постоянно, и между ними существует параллелизм. Происходило, следовательно, обособление психического от физиологического.

Вторая тенденция исходила из фактов, противоречащих активационной теории. Как пишет в своем обзоре Лейси, имеются данные, которые свидетельствуют, с одной стороны, о диссоциации поведенческих и соматических показателей, а с другой --о низкой корреляции физиологических параметров. (Lacey, 1967). Как и следовало ожидать, эти данные заставили исследователей пересмотреть вопрос о валидности активационных критериев напряженности и даже выступить за пересмотр активационной теории в целом при обсуждении ее значения для изучения соответствующих состояний. Дело в том, что в сложных условиях происходит одновременная активация различных физиологических систем организма и их компонентов, которые вступают между собой в сложное взаимодействие, которое может оказывать иногда прямо противоположное влияние на ответные реакции вегетативные, эндокринные, соматические и др. Так, Экс отмечает: Мы никогда не рассматривали активацию как единый процесс, который может мобилизовать активность всех систем тела до самого высокого уровня. Даже Кеннон знал, что в условиях экстремальной активации при бегстве или борьбе деятельность вегетативной парасимпатической системы затормаживается. Активация -- это меняющаяся картина физиологической адаптации тела (цит. по Appley, Trumbull, 1967a, стр. 37). Неоднозначность физиологических изменений при активации дала основание предполагать, что они отражают не только общие биологические закономерности функционирования организма в сложных условиях, но свидетельствуют о зависимости этого функционирования и от психологических факторов. Исследователей стала привлекать идея выявить относительно устойчивые констелляции физиологических реакций, присущие разным видам состояний, что в свою очередь позволило бы вскрыть, по их мнению, психологическую сущность этих .состояний. Другими словами, проблема формулируется следующим образом: можно ли найти типы физиологических реакций, специфичные для таких состояний, как тревожность, страх, гнев и т. д.?

Обсуждение этого вопроса вызвало оживленную дискуссию. Одни авторы считают саму постановку проблемы несостоятельной, так как качественные характеристики эмоциональных состояний нельзя описать и измерить с помощью физиологических процессов, другие же авторы признают возможным ее положительное решение. Остановимся подробнее на тех доказательствах, которые приводятся для обоснования второй точки зрения. Здесь наиболее аргументированными и распространенными являются представления, развиваемые Лейси (Lacey, 1967). Он исходит из того, что физиологические процессы, возникающие под действием чрезвычайных раздражителей, отражают не только энергетические изменения в организме, но и -- как он это обозначил в одной из ранних работ -- природу компромисса между организмом и средой, имея в виду понимание субъектом ситуации, способность овладения ею и т.п. Другими словами, физиологический, реакции характеризуются избирательностью на специфические, особенности той или иной конкретной ситуации. Так, Липер пишет:

Ни в расширении зрачков, ни во внезапном появлении испарины самих по себе нет ничего, что указывало бы на их функцию индикаторов страха. Такие вегетативные последствия стали известны лишь потому, что они в определенной степени коррелировали с более адекватными и конструктивными критериями эмоциональных реакций. И далее: … Изучение вегетативных последствий с применением даже самых утонченных физиологических показателей заставляет все больше сомневаться в том, что с их помощью удастся различать разные эмоциональные реакции. (Lеереr, 1965, стр. 55).

Для доказательства Лейси ссылается на те работы, авторы которых изучали эмоциональные реакции человека в напряженных ситуациях. Выделенные типы реакций -- гнев, направленный вовне (на экспериментаторов), гнев, обращенный внутрь, страх, тревога -- отличались друг от друга по характерным для них физиологическим симптомам. В исследовании, проведенном самим Лейси и его сотрудниками, было обнаружено на примере реакций сердечно-сосудистой системы, что в зависимости от типа экспериментальной ситуации характер этих изменений неодинаков. Так, в I ситуации, связанной, по определению автора, с обнаружением сигналов во внешней среде (например, при определении цвета и формы световых вспышек), отмечается замедление сердечных сокращений, снижение кровяного давления, тогда как в ситуации, связанной с активной внутренней переработкой. информации (например, при решении арифметических задач), происходит увеличение частоты пульса.

Это явление Лейси называет ситуационной стереотипией и отличает его от понятия специфичность стимула, которое учитывает лишь объективную природу стимула, тогда как первое предполагает, что причина характерных для той или иной ситуации физиологических проявлений обусловлена взаимодействием между ситуацией и субъектом, т. е., по выражению автора -- особенностями ожиданий, намерений субъекта в данной ситуации.

Хотя автор привлекает широкий круг психологических понятий, таких, как ожидание, цель, намерение, установки и др., однако в действительности оказывается, что с помощью этих понятий он описывает, с одной стороны, объективные особенности ситуаций, тип деятельности, в которую вовлечен субъект, а с другой -- то, что последний делает в конкретной ситуации, его поведенческие реакции. Итак, Лейси обратил внимание на то, что вегетативные проявления стресса могут зависеть не только от стимула, но и от психологических характеристик субъекта, но он не объяснил, как и при каких условиях эта зависимость возникает. Тем самым анализ проблемы сводится автором в сущности к эмпирическому изучению конкретных обстоятельств, в которых испытуемый находится и действует.

Показатели Деятельности. Наряду с физиологическими параметрами при оценке напряженности широко используются показатели деятельности. Интерес к ним естествен, так как в современных условиях проблема психической напряженности изучается прежде всего в связи с качеством работы в трудных условиях.

В этом плане особое внимание было уделено характеру сдвигов в деятельности -- ее улучшению или ухудшению. Так появилось основание для выделения двух видов-состояний: напряжения, оказывающего положительный, мобилизующий эффект на деятельность, и напряженности, которая, как уже говорилось в § 1, характеризуется понижением устойчивости психических и двигательных функций, вплоть до дезинтеграции деятельности. Расширение исследований в этой области позволило выделить разные формы психической напряженности, что способствовало более углубленному пониманию проблемы. Так, В. Л. Марищук с соавторами (1969) классифицируют напряженность по двум признакам:

характеру нарушений в деятельности

силе, стойкости этих нарушении.

По первому признаку различают такие формы напряженности, как тормозная, импульсивная и генерализованная.

Тормозная форма характеризуется замедленным выполнением интеллектуальных операций, особенно страдает переключение внимания, затрудняется формирование новых навыков и, переделка старых, ухудшается способность выполнять привычные действия в новых условиях и др.

Импульсивная форма напряженности выражается преимущественно в увеличении количества ошибочных действий при сохранении или даже увеличении темпа работы. В этом случае характерными являются склонность к малоосмысленным, импульсивным действиям, ошибки в дифференцировке поступающих сигналов, забывание инструкций (даже самых простейших), неоправданная спешка, суетливость и др. Такие проявления особенно характерны для лиц с недостаточно сформированными профессиональными навыками.

Генерализованная форма напряжённости характеризуется сильным возбуждением, резким ухудшением исполнения, двигательной дискоординацией, одновременным снижением темпа работы и нарастанием ошибок, что, в конечном счете, приводит к полному, срыву деятельности. Лица, склонные к такой форме напряженности, испытывают нередко чувства безразличия, обреченности и депрессии. Что касается форма напряженности по признаку силы и стойкости нарушений, то она, по мнению авторов, бывает трёх видов:

незначительная, быстро исчезающая;

длительная и заметно сказывающаяся на процессах деятельности и

длительная, резко выраженная, практически не исчезающая, несмотря на профилактические меры.

Сказанное до сих пор свидетельствует, что физиологические сдвиги и показатели деятельности являются важными индикаторами психической напряженности. Они позволяют Дать количественную оценку напряженности и при ее изучении опираться на объективные контролируемые данные, что расширяет возможности психологического анализа состояний напряженности. Однако в интерпретации исследователями этих индкаторов имеются существенные различия. Можно выделить два подхода.

Первый исходит из того, что поскольку психическая напряженность сопровождается большими энергетическими затратами организма и оказывает существенное влияние на выполнение деятельности, то, следовательно, изменения как физиологических функций, так и показателей деятельности являются признаками психической напряженности. Так, Лазарус (1970) подчеркивает: Физиологические индексы широко используются при оценке стрессовых реакций даже тогда, когда предметом исследования являются психологические механизмы (стр. 193). Другими словами, критерии напряженности исследователи в этом случае ищут в самих изменениях физиологических и поведенческих реакций человека. Что касается второго подход, то он предполагает использование этих изменений не в качестве основы для изучения напряженности, а в качестве индикаторов динамики и закономерностей протекания психической деятельности в сложных условиях.

Поясним это иначе. Для первого подхода характерно прямое сопоставление психологических характеристик состояний с физиологическими сдвигами и результативностью деятельности. Такого рода исследования, как правило, ограничиваются констатацией и описанием внешних фактов: выполнена или не выполнена задача, сохранились или нарушились психомоторные акты, изменилась или нет частота пульса, КГР и т. д. Задача же второго подхода в том, чтобы, основываясь на объективных, внешних результатах, изучить психологическую природу напряженности, другими словами, раскрыть психологические предпосылки и закономерности, которые лежат за этими результатами и обусловливают их. Каковы принципиальные теоретические положения, из которых исходят исследователи при решении этих и других связанных с ними вопросов? Какие точки зрения существуют в этом отношении? Рассмотрению этих проблем и посвящено дальнейшее изложение первой главы.

Прямое соотнесение напряженности с ее поведенческими и физиологическими проявлениями основывается на предположении о том, что напряженность детерминируется непосредственно внешними стимулами. Так, М. Франкенхойзер (1970) пишет: Психологи, занимающиеся стрессом, выбирают некоторый измеримый аспект поведения и. исследуют, какое воздействие на него оказывает некоторый конкретный стрессор. Зачастую в этих исследованиях получают нечто вроде количественной меры, характеризующей деятельность. Мы хотим знать, насколько хорошо может функционировать испытуемый при воздействии на него некоторого стрессора (стр. 27).

Однако экспериментальный материал свидетельствует о неоднозначной зависимости между стимулами и поведением в сложных условиях. Относящиеся сюда факты -- большая вариативность в реагировании на один и тот же стрессор, специфические для каждого субъекта проявления напряженности, их относительная независимость от характера стимуляции, своеобразие способов преодоления стрессогенных ситуаций и т. д. -- заставили исследователей считать, что извне наблюдаемые проявления напряженности опосредствуются внутренними -- психологическими -- условиями. Тем самым они поставили под сомнение исходную формулу стимул -- ответная реакция , на которой в этом случае по существу базируется изучение психической напряженности и которая оказывается, таким образом, либо недостаточной, либо неадекватной. Рассмотрим, как происходило изучение собственно психологических детерминант состояний напряженности.

Пытаясь установить связь параметров личности с поведением в сложных ситуациях, авторы стали стремиться выявить как можно больше переменных и сопоставить их. В качестве иллюстрации можно привести работы, в которых изучались факторы, обусловливающие эффективность деятельности в условиях кратковременного стресса (цит. По: Арр1еу, Trumbull, 19676). Так, Стонал, построив 12 гипотез, связанных с тестом Роршаха, не обнаружил взаимосвязи между реакциями индивида и деятельностью. Однако такую связь удалось найти Лофчи: в его исследовании испытуемые, которые по тесту Роршаха имели высокие показатели перцептивных способностей, в стрессовой ситуации лучше выполняли психомоторные задания, чем испытуемые с низкими показателями. В работе Кечмара в ситуации, неуспеха тревожные субъекты хуже по сравнению с нетревожными выполняли задания на определение формы и на подстановку, хотя в обеих группах было обнаружено ухудшение деятельности по сравнению с контрольными условиями. Для нас важно отметить, что в работах этого рода выбор самих психологических параметров осуществлялся произвольно и, по сути дела, не давал теоретического представления о сущности самого явления -- психологического стресса. В этом отношении показательным является признание американских исследователей Эппли и Трамбалла: Многие психологи пытаются внести свой вклад, настойчиво предлагая истинно психологические факторы для объяснения стресса. Однако обзор литературы показывает, что бессистемная погоня за многими психологическими факторами дает незначительный результат или не дает его вообще (Appley, Trumbull, 19676, стр. 9). В поисках теории, которая могла бы объяснить природу напряженности и многообразные ее проявления, исследователи обратились к кибернетическим понятиям. В самом общем виде стресс стали описывать как нарушений., адаптации -- сложной динамической системы, способной при сильных воздействиях сохранять на необходимом уровне свои основные функции. Согласно Раффу и Корчину (Ruff, Korchin, 1967), если адаптацию представить как систему входов и выходов энергии и информации, недогрузка или перегрузка энергией или информацией на входе приводит к возникновению стресса. Например, при лишении сна стресс можно определить по общему количеству часов бодрствования. Если стресс определять на выходе системы, то за показатель стресса принимают ухудшение исполнения ниже какого-то определенного уровня.

Однако при построении кибернетической модели стресса исследователи пришли к выводу о недостаточной объяснительной ценности понятия адаптация… Дело в том, что большинство определений, основанных на этом понятии, требуют психофизиологического подхода, при котором физиологические переменные выступают в качестве показателей состояния активации организма (Ruff, Korchin, 1967, стр. 298). Поскольку эти переменные могут возникать и в отсутствие стрессогенных условий, то, по мнению авторов, необходимо распространить понятие стресса на все случаи активации организма: Пока понятие стресса, -- пишут они,--не будет расширено настолько, чтобы включать все случаи увеличении возбуждения, одних адаптивных механизмов будет недостаточно для того, чтобы определить наличие стресса (там же). Такое расширительное толкование стресса представляет собой шаг назад по сравнению с положением о необходимости различения психологического и физиологического аспектов стресса, о котором мы говорили в § 1. Кибернетические понятия о входе, выходе системы и т. д. можно, разумеется, представить в терминах, релевантных психологическому стрессу, например: вход-- информация о неуспехе при выполнении того или иного задания; выход--изменение обычного уровня определенной психической функции, скажем, исполнения; адаптация -- психологический защитный механизм, но и в этом случае кибернетический подход, в сущности, ограничивается описанием лишь эффектов на входе и выводе системы и не раскрывает тех психологических явлений, которые обусловливают эти эффекты. В самом деле, ухудшение исполнения может не только быть следствием отрицательного влияния стресса, но и возникать при отсутствии стресса (например, в, случае изменения мотивации субъекта). Итак, кибернетический подход к проблеме стресса сопряжен с теми же теоретическими и методологическими трудностями, которые характерны и для собственно психологического подхода. Теоретические усилия, предпринятые в последние два десятилетия, имели большое значение для понимания психологической природы состояний напряженности. В наиболее систематизированном и обобщенном виде научные достижения в этой области представлены в концепции психологического стресса Р. Лазаруса.

Лазарус подчеркивает специфику психологического стресса в отличие от его биологических и физиологических форм. При объяснении психологического стресса, говорит он, необходимо использовать адекватные понятия: Психологические механизмы должны иметь отличный характер от физиологических, относясь к психологическим, а не к физиологическим процессам. Мы можем искать формальные параллели и взаимосвязи, но процессы не являются тождественными, и мы не можем объяснить зависимость в одной системе, используя понятия, изобретенные в другой (1970, стр. 191).

Выступая против бихевиоризма, игнорирующего, по его выражению, субъективные моменты в понимании стресса, Лазарус выдвигает идею опосредствованной детерминации наблюдаемых при стрессе реакций. По его мнению, между воздействующим стимулом и ответной реакцией включены промежуточные переменные, имеющие психологическую природу. Именно поэтому, пишет Лазарус, необходимо при анализе психологического стресса учитывать не только внешние наблюдаемые стрессовые стимулы и реакции, но и некоторые, связанные со стрессом, психологические процессы (там же, стр. 179).

Одним из последних является оценка угрозы. Согласно Лазарусу, угроза представляет собой предвосхищение человеком возможных опасных последствий воздействующей на него ситуации. Это предположение проверялось в экспериментах, в которых испытуемым демонстрировался один и тот же кинофильм, показывающий несчастные случаи на лесопильне. В первом варианте опытов испытуемым просто сообщалось, что в фильме будут показаны несчастные случаи на лесопильне; во втором--что события не являются реальными, а только имитируются актерами; наконец, в третьем случае экспериментаторы стремились отвлечь внимание испытуемых от тяжелых эпизодов в фильме: зрителей просили беспристрастно проследить, например, насколько ясно и убедительно мастер излагает правила техники безопасности рабочим. На основе полученных данных Лазарус делает вывод, что в первом случае у большинства зрителей наблюдались ясно выраженные стрессовые реакции, во втором -- стресс не возникал, так как события в фильме рассматривались как неопасные. Что же касается третьего варианта фильма, то если испытуемые истолковывали эти события как опасные и не занимали, таким образом, беспристрастной позиции наблюдателя, то стрессовое состояние возникало.

Процессы оценки угрозы, связанные с анализом значения ситуации и отношением к ней, имеют сложный характер: оно включают не только относительно простые перцептивные функции, но и процессы памяти, способность к абстрактному мышлению, элементы прошлого опыта субъекта, его обучение и т. д. Они не всегда им осознаются и, как правило, протекают одномоментно, с большой быстротой. Понятие угрозы является основным в концепции Лазаруса. Оно позволяет объединить разнородные формы стрессорных состояний и выполняет важную эвристическую роль. С его помощью автор описывает установленный в эмпирических исследованиях сложный комплекс явлений, связанные с поведением человека в трудных условиях. Так, по его мнению, угроза порождает защитную деятельность, или защитные импульсы обладающие теми же характеристиками, которые обычно приписываются эмоциональным состояниям. Они направлены на устранение или уменьшение предполагаемых опасных воздействий и выражаются в различном отношении к последним, например, в отрицании, преодолении ситуации или принятии ее. Природа защитных механизма зависит как от ситуационных (характер стимула, его локализация, временные характеристики и т. д.), так и личностных факторов (интеллектуальные возможности субъекта, мотивация, прошлый опыт, предпочтение тех или иных защитных реакций, убеждения, удерживающие от некоторых решений, и т. д.). Лазарус, однако, не раскрывает, каким образом осуществляется эта зависимость, каковы критерии возникновения того или иного защитного механизма. Важной чертой его концепции является требование учитывать индивидуальный, неповторимый характер структуры личности каждого человека, которая обусловливает различия между людьми отношении процессов оценки угрозы и преодоления стресс Поскольку угроза является решающим фактором психологического стресса, встает вопрос о ее критериях. Неявны образом автор принимает за такой критерии различные проявления стресса, особое внимание, среди них уделяя физиологическим индикаторам. Вслед за Лейси он считает, что каждый физиологический индикатор угрозы дает какую-то специфическую информацию об ориентациях индивидуум по отношению к угрожающему стимулу. В целом, по мнению Лазаруса, анализ различных категорий pеакций и их компонентов -- будь то вегетативные или биохимические реакции или поведенческие изменения -- дает нам наилучший ответ о природе психологических процессов, которые мы желаем понять. Это положение имеет важное значение для оценки концепции Лазаруса в целом. Оно свидетельствует о том, что, признавая. с одной стороны, качественное своеобразие психологического стресса, несводимость его к физиологическим процессам. автор, с другой стороны, делает уступку бихевиоризму в вопросе о критериях стресса, полагая, что психологическую природу последнего можно установить на основе посредственно наблюдаемых реакций Таким образом, справедливо отметив недостатки внешнеописательного анализа психологического стресса, базирующегося на изучении его внешних проявлений и физических характеристик стимула, автор оказался не в состоянии преодолеть их, что привело к внутренним противоречиям в его теоретической схеме. Резюмируя сказанное выше, отметим, что, психологическое изучение напряженности характеризуется теоретической неоднородностью исследований, многообразием экспериментального материала, противоречивостью исходных теоретических позиций исследователей и т. д. При всех различиях в подходах к изучению, психологического стресса, между ними имеется принципиальное сходство. Оно состоит в стремлении определить психологическую сущность стресса через регистрируемые показатели. Однако, как писал С. Л. Рубинштейн (1959), для того чтобы по внешнему протеканию поведения можно было определить его внутреннюю психологическую природу, психика, сознание должны существовать в подлинном смысле слова, т. е. не быть бездейственным эпифеноменом. Другими словами, надо выяснить роль психического в детерминации поведения человека в сложных условиях.

С этой точки зрения исследователями приводится значительный эмпирический и теоретический материал, свидетельствующий об активной роли психики в реализации стрессорных состояний. Эта активность, выражающаяся, например, в процессах интерпретации человеком ситуаций, дифференциации нейтральных ситуаций от опасных, выборе им из репертуара имеющихся возможностей субъективно наиболее оптимального варианта по преодолению стресса и др., действительно имеет место и нуждается в объяснении (Леви, 1970а; Arnold, 1962; Bourne, 1970; Reykowski, 1964, 1970; Appley, Trumbull, 1967a; Kofta, 1973). Истоки психической активности авторы ищут внутри субъекта, а не в деятельности, опосредствующей его связи с действительностью. Психическое рассматривается, в сущности, как замкнутый в себе мир, сводящийся к простой сумме различных психических явлений (интеллектуальных, перцептивных, мнемических и других процессов, диспозиционных характеристик личности и т. д.), которые находят свое выражение в результатах внешнего поведения. Тем самым психика рассматриваете не в ее отношении к объективному миру, условиям, в которых протекает деятельность субъекта, с одной стороны, регуляции деятельности, поведения в этих условиях -- с другой, как нечто данное, приводящее к тем или иным готовым результатам. Что же касается стимула, то он выполняет роль пускового фактора, приводящего в действие взаимосвязанные психические процессы.

В этом случае признание активности психических явлений при стрессе справедливо в той мере, в какой оно продиктовано стремлением авторов выявить психологические детерминанты стресса, не совпадающие с его физиологическими детерминантами, и изучить динамику психологической реальности в сложных условиях. Но эта последняя исследуется ими вне зависимости от тех или иных процессов деятельности, от того, какое место психические явления занимают в ее структуре. Тем самым из поля зрения исследователей выпадают такие важные моменты, как изменение роли того или иного психического явления в системе деятельности, различные в этой связи его проявления и т. д.