Как стать родителем самому себе. Счастливый невротик, или как пользоваться своим биокомпьютером в голове в поисках счастья
Анализ психологических затруднений взрослого человека связанных с особенностями его детского развития и дисгармониями детско-родительских отношений. Преодоление психологических проблем: искаженного восприятие своего "я", чувства неполноценности, фобий.
| Рубрика | Психология |
| Вид | книга |
| Язык | русский |
| Дата добавления | 17.09.2009 |
| Размер файла | 260,3 K |
Отправить свою хорошую работу в базу знаний просто. Используйте форму, расположенную ниже
Студенты, аспиранты, молодые ученые, использующие базу знаний в своей учебе и работе, будут вам очень благодарны.
Если вы предпочитаете аналитический путь решения ваших проблем или гештальттерапию, наилучшим вариантом для вас будет работа с терапевтом, нежели попытки заниматься этим самостоятельно. При этом очень важно найти терапевта, отвечающего вашим запросам.
ГЛАВА 7. ЭПИЗОДЫ ИЗ ПРАКТИКИ
В предыдущих главах я воспользовался некоторыми примерами из моей практики, чтобы проиллюстрировать теоретические моменты или сделать акцент в той или иной точке. Здесь мне хотелось бы изложить несколько случаев от начала до конца, чтобы вы имели возможность судить, насколько применимы мои теории в жизни. Это всего лишь несколько случаев из моей более чем двадцатипятилетней практики, и, разумеется, за это время многие моменты теории претерпели серьезные изменения. Имена пациентов и некоторые личностные особенности представлены в слегка измененном виде по соображениям конфиденциальности.
История девушки по имени Мэри.
В первом случае, о котором я хотел бы рассказать, центральным моментом являются многократные попытки самоубийства. Этот случай представляется мне очень важным, во-первых, в силу чрезвычайной важности проблемы как таковой, а, во-вторых, эта история многому меня научила. Имя пациентки, о которой идет речь, -- Мэри, а все началось с того, что я получил письмо от ее матери, датированное 18 мая 1978 года, в котором она просила меня оказать помощь ее дочери.
Вот текст этого письма: «Уважаемый г-н Грэхэм! Ваше имя и адрес стали мне известны благодаря нашему общему знакомому, который неоднократно посещал ваши лекции и семинары. У меня была беседа с ним, касавшаяся моей дочери, которой необходима срочная помощь, и он предположил, что именно вы могли бы оказать такую помощь.
В феврале 1973 года, находясь в состоянии депрессии, Мэри оказалась в психиатрической палате одной из лондонских клиник. Я пыталась связаться с ней на протяжении пяти недель, пока, наконец, она не позвонила мне и не сообщила о том, что произошло. Мне не разрешили встретиться с ней, поскольку она не хотела этого. Тем временем Мэри дала согласие на шоковую терапию, но это не изменило ее состояние. Несколько раз она принимала опасные дозы препаратов, а также пыталась перерезать себе вены на запястье.
В мае я приехала навестить ее, и мне предложили забрать ее домой, ще она принимала антидепрессанты, назначенные ей нашим семейным терапевтом, в течение примерно двух недель. Затем она была помещена в местную клинику, где, несмотря на ее возражения, подвергалась шоковому воздействию. Она несколько раз принимала опасные дозы лекарств, а однажды мне позвонили из клиники и сообщили, что она выпрыгнула из окна своей палаты, расположенной на третьем этаже. В результате она получила многочисленные травмы ног, ее позвоночник был также поврежден. Я забрала ее из клиники, поскольку у меня было чувство, что, если я не сделаю этого и не возьму на себя ответственность за жизнь моей дочери, последствия будут абсолютно непоправимыми.
Примерно год спустя, когда ее физическое состояние было близким к норме, мы обратились за помощью к другому психиатру, который работал с ней около шести месяцев, после чего она стала посещать занятия в местном колледже, еще добилась определенных успехов, хотя время от времени прерывала занятия из-за возобновлявшейся депрессии. В августе 1976 года она снова вернулась к амбулаторному лечению в клинике и на этот раз нам с мужем показалось, что мы зашли в тупик.
Недавно я разговаривала с ее психиатром, который сказал, что происходящее с Мэри, это скорее "определенное состояние сознания", а не болезнь в обычном смысле, и мы сейчас думаем, что, возможно, были какие-то причины, которых мы не осознавали и которые вызвали то самое состояние сознания, о котором сказал этот психиатр.
На протяжении всей ее болезни Мэри, как видно, трудно даются контакты с другими людьми, похоже, что она избегает общения с кем бы то ни было. Она испытывает постоянные боли в левой лодыжке, и ортопед говорит, что дальнейшее лечение вряд ли возможно и ей будет не под силу любая работа, которая связана с длительным пребыванием на ногах. Все это, разумеется, не вселяет особых надежд на будущее. В последнее время она снова прибегала к опасным для жизни дозам лекарств, и мы не уверены, что сделали все возможное для ее выздоровления.
Мы будем чрезвычайно благодарны вам за любую помощь, которую вы сможете оказать, поскольку пребываем в полном неведении по поводу причин заболевания нашей дочери и возможностей ее эффективного лечения.
Искренне ваша г-жа Б.М.»
Мы встретились с матерью Мэри 3 сентября 1979 года. Я объяснил, что, по моему мнению, ее депрессия и многократные попытки самоубийства, возможно, являются результатом импринтинга, имевшего место во время родов, и мне было бы очень важно услышать некоторые подробности о родах и о раннем детстве Мэри. Позднее я получил письмо от матери Мэри, которое приводится ниже, а также письмо от друзей Мэри, которые работали вместе с ней в Лондоне. Вот письмо от г-жи Б.М.: «Уважаемый г-н Грэхэм! Мы с мужем были очень взволнованны, когда узнали, что наша предполагаемая дочь должна появиться на свет. Мы были женаты уже два года и жили с моим тестем, работа которого позволяла ему бывать дома только по уик-эндам. Я чувствовала огромное напряжение от того, что мой тесть редко заговаривал со мной, хотя в то же время нельзя было сказать, что он проявлял ко мне открытую враждебность. При этом его отношения с мужем были весьма теплыми. Когда муж сказал ему, что я беременна, его отец сказал, что нам следует подыскать другое место для жилья, поскольку он не представляет, где можно поместить ребенка.
Когда я была на восьмом месяце, я отлучилась на несколько дней из дома, а когда вернулась, то обнаружила, что во всем доме трубы замерзли, и когда они оттаяли, вода хлынула прямо через потолок. Когда вернулся мой тесть, последовал ужасный скандал, и после этого мое положение в доме стало совершенно невыносимым. Мэри родилась 5 февраля 1954 года в 12.15 ночи. Мои родовые воды вскрылись около 3.15 в ночь на 2 февраля и в полдень следующего дня я была уже в роддоме. Кроме боли в спине я почти не испытывала никаких негативных ощущений до полудня 4 февраля, когда доктор, посетив меня около 7 часов вечера, сказал, что, если роды не начнутся в течение ночи, он прибегнет к кесареву сечению. Меня оставили одну, а в 10.30 я нажала кнопку и попросила о помощи, и сестра сказала мне, что малыш может появиться в любую минуту. Меня поместили в родильную палату, сделали анестезию, и около полуночи, как мне сказали позже, возникло опасение, что сердце ребенка находится на грани остановки (иначе говоря, это был первый случай, когда Мэри была близка к смерти. -- Дж.Г.), и они решились на оперативное вмешательство, чтобы ускорить роды.
Возможно, мне следует сказать вам, что роды были трудными и головка ребенка была в неустойчивом положении, поскольку в предродовой период головка располагалась слишком высоко и не было необходимых условий для фиксации головки в устойчивом положении (роды моего сына происходили аналогичным образом). Когда Мэри появилась на свет, мне дали ее подержать несколько минут, а затем забрали вплоть до следующего полудня. (Одна из сестер рассказала мне, что все это время девочка постоянно плакала). Днем ребенок находился в кроватке у моих ног, но каждую ночь Мэри забирали и увозили в детскую палату, потому что около 10 часов она начинала плакать, и мне говорили, что она не остановится до утра. (Я полагаю, что девочка каждую ночь заново переживала свое рождение, имевшее место примерно в это время, и ей был необходим покой, недостаток которого вызывал у нее травмирующие переживания. -- Дж.Г.).
Она спала целыми днями (приобретенная защитная реакция. -- Дж.Г.), и ее регулярно будили шлепками по ступням, чтобы разбудить для очередного кормления (еще одна травма. -- Дж.Г.). Я кормила ее грудью в течение трех месяцев, хотя мое молоко было неподходящим для кормления.
Когда я вышла из клиники, то отправилась к своим родителям, поскольку мой муж работал вдали от дома, а я не хотела возвращаться к моему тестю. Мэри вела себя так же, как в больнице, и спала только тогда, когда я оставляла ее на ночь в одной постели со мной. Муж приезжал домой в то время только по уик-эндам.
Когда Мэри исполнилось шесть месяцев, мы отправились пожить в местечке, где в то время работал мой муж. Мэри спала в своей кроватке около нас с мужем, и, пока я держала ее за руку, все было в порядке, но стоило мне отпустить ее, она немедленно начинала плакать. Не зная, что придумать, я купила ей куклу, с которой она не расставалась почти до пятилетнего возраста. Когда ей было двенадцать месяцев, у нее развилась экзема, которая не проходила в течение двух лет.
(Попытка привлечь к себе внимание. Травма второго рода -- Дж.Г.). Она казалась в это время счастливым ребенком и многие часы играла одна в саду. (Очевидно, безопаснее всего было ограничить свои чувства и избегать контактов с теми, кто мог обидеть ее. -- Дж.Г.). Единственной проблемой было уложить ее вечером в постель при выключенном свете -- она никогда не соглашалась лечь спать раньше 10 или 11 вечера. Были проблемы и с тем, чтобы научить ее проситься в туалет, она страдала недержанием мочи до того, как пошла в школу, а потом это продолжалось до 14 лет. (Бессознательное желание привлечь к себе внимание. Травма второго рода. -- Дж.Г.).
Когда ей было два года, она перенесла ветрянку в тяжелой форме и стала проводить много времени в доме наших соседей. У соседей было два мальчика-подростка, которые безумно носились с Мэри и всячески опекали ее. (Наконец долгожданное внимание! -- Дж.Г.).
Когда Мэри было три года, слух ее резко ухудшился и ее положили в больницу, где удалили аденоиды. (Нетрудно вообразить, как это пребывание в клинике в возрасте трех лет подействовало на девочку и закрепило ее родовые переживания. -- Дж.Г.). Затем у нее появился тонзиллит, который обострялся каждые два месяца, и мы регулярно обращались к врачам по этому поводу. Когда ей исполнилось четыре года, она стала посещать воскресную школу, где подружилась со своей сверстницей. В это же время у нее стали случаться приступы раздражения. (Если нет иного способа привлечь внимание, остается гнев и раздражение. -- Дж.Г.). Примерно в это время она заболела коклюшем.
В 1958 году умер мой отец, и я не помню, как реагировала на это Мэри. (Девочка уже была "закрыта" для сильных чувств в результате травм первого и второго рода. -- Дж.Г.). В 1959 году, когда Мэри было пять лет, у меня родился сын, но она не проявила большого интереса к этому событию и большую часть времени играла с соседскими детьми. (От них она получала по крайней мере то внимание, которое ей было отчаянно необходимо в данный момент. Травматические переживания третьего рода. -- Дж.Г.). Спустя три месяца она стала ходить в школу и, по-видимому, чувствовала себя там неплохо. (Очевидно, она не могла быть счастлива дома теперь, когда появился ее маленький брат, переживания третьего рода. -- Дж.Г.). Казалось, она не испытывает ревности к своему брату. (Но дело в том, что она уже отказалась от попыток реализовать свои потребности, -- Дж.Г.). Школьные учителя с похвалой отзывались о ней, несмотря на то, что она часто пропускала занятия из-за своего тонзиллита. В ее дневниках, однако, встречались замечания по поводу того, что она много болтает на уроках, и это очень удивляло меня, поскольку дома она была очень тихим ребенком.
В это время я также стала замечать, что Мэри часто сочиняет, рассказывая порой совершенно фантастические небылицы. (Попытка привлечь внимание, вызвать интерес. -- Дж.Г.).
Часто Мэри возвращалась домой сильно перепуганной, потому что, как она объясняла, ее подружки говорили ей, что вокруг бродят разные чудовища и ведьмы. Ей стало страшно ходить гулять одной, и, хотя она всегда боялась темноты, в этот период она стала испытывать страх, когда надо было отправляться спать, "и мне приходилось заглядывать под кровать и обследовать шкаф, прежде чем она соглашалась войти в спальню. Эта боязнь темноты не исчезла и в подростковом возрасте, и, я думаю, много позже. Когда она училась на курсах медсестер в Лондоне, она боялась спать одна, и спала со своими подружками, будучи при этом не в состоянии объяснить, чего именно она боится.
Когда ей было шесть лет, ей удалили миндалины, после чего она пролежала в постели четыре недели (у нее была сердечная слабость, которая, однако, впоследствии никак не проявилась). (Возможно, та же реакция, приобретенная при рождении и связанная с пребыванием в больнице. Вспомните эпизод с "остановкой сердца" во время родов. -- Дж.Г.). Когда ей исполнилось семь лет, умер мой тесть. К тому времени мы стали друзьями и он полюбил Мэри, а она тоже была привязана к нему. Она плакала, когда узнала об этом, но, вероятно, довольно скоро забыла об этом. (Она все еще мало обращала внимание на других, поскольку всецело была занята собой. -- Дж.Г.).
Она мало с кем дружила в то время. Стоит, может быть, добавить, что с тех пор, как Мэри пошла в школу, она неизменно соглашалась сделать все, о чем бы ее ни попросили, и, думаю, она осталась такой же и сейчас, потому что, как мне кажется, ей всегда было страшно сказать "нет", хотя нередко она не хотела делать то, о чем ее просили, или знала, что не сможет этого сделать. (По-видимому, это был способ завоевывать внимание и любовь других, указывающий на уже развившуюся к этому времени невротическую зависимость от окружающих. -- Дж.Г.).
Когда Мэри исполнилось девять, у нее появилось больше друзей, и мне казалось, что все складывается благополучно, а в школе считали, что она отличается ответственностью и обязательностью. У нее, правда, были проблемы со слухом, а в десятилетнем возрасте она упала и сломала руку. В одиннадцать лет она перешла в местную среднюю школу, и в это время у нее возобновилось ночное недержание (которое время от времени почти не беспокоило ее). Вообще каждый раз, когда она переходила из одного класса в другой, и со сменой учителей этот симптом давал о себе знать. (Замечание матери о "благополучии" ее дочери в этот период не согласуется с тем, что ее "ночные" проблемы обострились. -- Дж.Г.). В ее школьных дневниках в это время часто можно было встретить такую запись: "Мэри -- способная девочка, но она могла бы учиться гораздо лучше". (Это -- характерное замечание, относящееся, к людям, страдающим органическим нарушением мозговых функций. Трудные роды часто сопровождаются нарушениями этого рода, и я отметил этот факт, чтобы при встрече с Мэри проверить его. Мое предположение подтвердилось, и я предложил ей несколько упражнений для корректировки этого нарушения, которые я опишу позже. -- Дж.Г.).
Когда девочке было двенадцать, умерла моя мать. Мэри была очень подавлена, хотя горе ее было недолгим. В это время у нее начались менструации. К этому же времени относятся негативные отзывы учителей о ее поведении, о ее чрезмерном интересе к сексуальной жизни, хотя более доброжелательные преподаватели говорили нам с мужем, что Мэри ведет себя наивно, задавая, очевидно, "дурацкие" вопросы, к которым ее подстрекают ее бойкие одноклассники, и что все это выглядит, как обычная бравада. Об этом периоде Мэри сохранила чрезвычайно мало воспоминаний. (Переживания третьего рода -- память об определенных событиях оказывается полностью заблокированной. -- Дж.Г.).
Где-то в это время Мэри сломала палец, а затем у нее была травма лодыжки, когда ее ступню прищемили дверью в школе. Ей наложили шов и понадобилось шесть месяцев, чтобы ее нога полностью восстановилась.
Примерно тогда же она провела некоторое время в больнице с подозрениями на аппендицит. Из-за травмированной лодыжки Мэри в это время не участвовала ни в каких играх, потому что ранка часто воспалялась, и мы несколько раз наведывались в клинику по разным поводам. В это время она и еще несколько ее сверстников увлеклись спиритическими сеансами. После этого Мэри овладел страх, она стала бояться спать одна, но увлечение ее продолжалось. Когда Мэри исполнилось шестнадцать, ее успеваемость в школе оценивалась как посредственная и она почти не прикладывала усилий, чтобы получить лучшие оценки. В это же время я заметила, что Мэри часто меня обманывает и употребляет спиртные напитки, не рассказывая нам об этом. Я узнала также, что она "гуляет" с "цветным" юношей. Позже выяснилось, что подружка Мэри забеременела в это время от того же самого молодого человека. Мэри была явно расстроена всем этим, и они больше не встречались, хотя юноша звонил ей еще полтора года. В это же время ее лодыжка в очередной раз воспалилась, образовалась язва и ей сделали операцию по пересадке кожи на это место. (Травма второго рода, проявляющаяся в реакции кожного покрова. -- Дж.Г.).
Мэри всегда хотела быть медицинской сестрой, и ее взяли на работу в Лондонскую муниципальную клинику. Муж неодобрительно отнесся к ее выбору, но в конце концов смирился с ним. Ее одноклассник и друг в это же время поступил работать в ту же клинику, и я никогда не видела мою дочь такой счастливой, какой она, по-видимому, была в эти первые несколько месяцев ее самостоятельной жизни. Мы радовались за нее и надеялись, что нашим тревогам настал конец. В октябре у меня раздался телефонный звонок и мне сообщили, что Мэри положили на операцию с острым аппендицитом. Месяц после операции она провела дома, затем вернулась к работе. На рождество она позвонила и сказала, что у нее было воспаление надкостницы и ей удалили несколько зубов.
Она приехала домой на две недели в январе, и я чувствовала, что с ней что-то не так, поскольку все это время она провела в постели. (Приобретенная при рождении реакция, "бегство в сон". -- Дж.Г.). Я никогда не узнала, что было причиной этому. Она говорила, что у нее распухли миндалины и болело горло, но я уверена, что причина была в другом. Муж навестил ее, когда она вернулась в Лондон, и сказал, что Мэри выглядела как-то странно. Его встревожило также большое количество пустых винных бутылок в ее комнате, а также то, что у нее постоянно горели свечи (она сказала, что ей просто это нравится).
Январь 1973. Мы ничего не знали о Мэри в течение шести недель, пока не выяснилось, что она находится в клинике под присмотром сиделки и что она дала согласие на перевод ее в психиатрическую палату. Позже я узнала от друзей моей дочери, что незадолго перед ее болезнью они вместе гуляли по Лондону до трех-четырех часов ночи и что Мэри очень много пила в это время. Они часто оставались ночевать в комнате Мэри, потому что она боялась спать одна. Они не сообщили мне дальнейших подробностей. В конверте вместе с моим письмом вы найдете также письмо, которое я получила от друзей Мэри, после того как я узнала, что Мэри интересуется спиритизмом, благодаря одной даме, с которой Мэри познакомилась в психиатрической клинике в Лондоне. Надеюсь, я предоставила вам подробную информацию, касающуюся заболевания Мэри.
С уважением, г-жа Б.М.»
Из этого письма видно, что Мэри испытала травматические переживания первого, второго и третьего рода и что они последовательно наложились друг на друга. Каждая травма получила свое подкрепление в тех или иных событиях, и поведенческие реакции Мэри свидетельствовали о наличии всех трех травм. При этом у нее определенно были органические нарушения мозговой деятельности. Мне было совершенно непонятно, как приступить к ее лечению или хотя бы упорядочить всю эту информацию. Как бы то ни было, я должен был встретиться с Мэри и ее матерью и посмотреть, чем я смогу помочь, если вообще это окажется в моих силах. Я должен откровенно признаться, что я отнюдь не горел желанием встречаться с Мэри и ее матерью. Приведу письмо, написанное друзьями Мэри:
«Уважаемая г-жа М! Мы надеемся, что это письмо будет не бесполезно для Мэри, поскольку Вы сможете лучше понять некоторые моменты ее жизни. Что касается сеансов спиритизма, Мэри занималась этим довольно много, вплоть до зимних каникул, иногда вместе с кем-нибудь, но чаще одна, поскольку обладала большими способностями в этом отношении. Фрэн и я побаивались участвовать в этом, бывало так, что, находясь в одной комнате с Мэри, мы со страхом ждали момента, когда она начнет сеанс, потому что опасались того, что может произойти, и одновременно были как бы загипнотизированы тем, что она делала. Обычно события развивались так: Мэри снимала все металлические украшения, которые она носила, и в частности металлический крестик, раскладывала буквы алфавита на гладкой поверхности так, что они образовывали круг, а в центре помещала "указатель" (в этом качестве она обычно использовала свой браслет, которому можно было придать форму удлиненного овала). Мэри удобно устраивалась на своем стуле и помещала указательный палец так, что он слегка касался браслета. Она любила тишину, а также ей хотелось, чтобы те, кто был в комнате, снимали свои кресты. Но Фрэн и я обычно отказывались это сделать.
Проходило несколько минут, и Мэри, обычно с закрытыми глазами, задавала вопрос, и принцип состоял в том, что "указатель" должен был сложить слово "Да". Обычно третьим вопросом был следующий: "Ты -- добрый дух?" и если ответа не было, это означало отрицательный ответ и контакт немедленно прекращался, иначе злой дух мог взять медиума под свой контроль. Если ответ был положительным, сеанс продолжался, Мэри задавала вопросы, а "указатель" складывал ответы.
Перед тем как приехать в Лондон, Мэри была в постоянном контакте с группой существ из другого мира, которые звались трифидами, и это напоминало название книги "День трифидов". Трифиды, с которыми общалась Мэри, были расой, а существо, которое их представляло, носило имя Муни. Мэри могла во всех деталях описывать их образ жизни, их богов и то, как они воспринимают различные вещи. И ей каждый раз приходилось подробно разъяснять свои вопросы, так как некоторые слова из нашего языка были непонятны этому существу. Иногда духи вступали с Мэри в непосредственный контакт, так что одна Мэри могла слышать, что они говорят ей. Порой Мэри впадала в состояние, подобное трансу, из которого нам не удавалось ее вывести -- в эти моменты она переставала двигаться, а тело .ее становилось холодным. Затем проходило несколько минут, Мэри приходила в себя, она обычно выглядела усталой, но довольной всем происходящим, хотя как будто ничего не помнила о случившемся.
Мы всегда относились к оккультным явлениям довольно настороженно, но в случае с Мэри мы должны признать, что она в самом деле обладает большими способностями в этом отношении. На протяжении всей ее болезни она постоянно повторяла фразу: "Мне страшно -- я не знаю, зачем все это делаю".
Вскоре после того, как Мэри заболела, мы с Фрэном признались друг другу, что, как ни странно это звучит, но в нее, наверное, вселился злой дух.
Мы очень надеемся, что это не сильно огорчит Вас, г-жа М., и что наше письмо окажется полезным для Вас. Передайте, пожалуйста, наш сердечный привет Мэри.
С самыми добрыми пожеланиями,
Фрэн и Бетти»
Нетрудно догадаться, что, прочитав все это, я с некоторым волнением ожидал встречи с Мэри и ее матерью. Должен сказать, что знакомство с ними явилось для меня приятным сюрпризом. Мать Мэри оказалась обаятельной и отзывчивой женщиной, что было довольно неожиданно для меня после чтения ее письма. И это был один из важных факторов, побудившим меня взяться за лечение Мэри. Мэри казалось довольно угрюмой девушкой, явно склонной к полноте, полностью погруженной в себя и совершенно некоммуникабельной. Она избегала прямого взгляда и постоянно отводила глаза, было очевидно, что она никогда не переживала полной всепоглощающей близости к кому-либо. Она сидела с опущенным взглядом, когда я задавал ей вопросы, и что-то невнятно бормотала себе под нос. Очевидно, она была не в состоянии принять на себя ответственность за свои действия, потому что ее переполняла невысказанная и не находящая выхода боль. Она жила в своем собственном мире наедине со своими страхами, агрессией и чувством вины. При всем том было в ней что-то, что вызывало симпатию, я не могу сказать точно, что это было, но благодаря этому я чувствовал, что могу помочь ей.
Мы зашли ко мне в кабинет, где у нас состоялась короткая беседа. Разговор с Мэри был вроде удаления "зуба мудрости" -- каждый следующий шаг требовал большого усилия. Я протестировал Мэри и нашел у нее признаки органической дисфункции мозга.
Я также отметил у нее нарушения некоторых рефлекторных функций и координации движений, источником которых были, по-видимому, неблагополучные роды. Если указанные рефлексы не развиваются должным образом, функцию нижнего мозга берет на себя средний мозг, который, оказываясь перегруженным, не столь эффективно регулирует координацию движений.
Основная же проблема заключалась в том, что средний мозг, занятый всей этой работой, не слишком успешно справлялся со стрессовыми ситуациями. Это, в свою очередь, тормозило интеллектуальное развитие Мэри.
Я разъяснил, что указанные физиологические нарушения в действительности мешают Мэри реализовать себя, потому что из-за них она оказывается в положении бегуна со спутанными ногами, который не может преодолеть дистанцию, хотя и делает, казалось бы, все от него зависящее. К счастью, нам удалось постепенно восстановить нарушенные рефлекторные функции. Я предложил Мэри комплекс из пяти физических упражнений, которые она делала в течение двенадцати недель, при этом для меня было крайне важно с самого начала дать ей возможность делать что-то самостоятельно и, таким образом, включить ее в процесс собственного лечения.
Затем я провел тест на гипнабельность, и она оказалась весьма низкой, как я и предполагал (результат того, что она долгое время была "отделена" от своих собственных чувств). Следовательно, на этой стадии гипноз не являлся лучшим выбором и надо было поискать какой-то другой путь. Я рассказал Мэри и ее матери об "освобождающей" терапии д-ра Янова и посоветовал им достать его книги. На этом наша беседа завершилась.
Во время нашей следующей встречи я проверил, насколько точно Мэри выполняет предписанные мной упражнения. Она сказала, что находит их довольно трудными (как и большинство людей, у которых соответствующие рефлексы оказываются недостаточно развитыми). В конце занятия я использовал технику гипервентиляции, чтобы мы смогли преодолеть некоторые ее защитные барьеры. Я говорю "мы", поскольку убежден, что психотерапия представляет собой своеобразный контакт между терапевтом и пациентом. И лучший путь -- это сотрудничество между ними. Никакой терапевт не вылечит пациента без его участия. Пациент должен выполнить свою часть работы, которая не менее важна, чем работа терапевта. Гипервентиляция не принесла ожидаемых результатов. Поэтому я попросил Мэри попытаться воспроизвести на бумаге историю ее жизни, начиная с самого первого момента, который ей удастся вспомнить, и вплоть до сегодняшнего дня. Очевидно, ее рассказ должен был отличаться от того, который прислала мне ее мать. Важным моментом в терапии является то, как сам пациент видит происходящее с ним, поскольку его видение не всегда совпадает с точкой зрения окружающих. Приведу фрагменты из жизнеописания Мэри, сделанного ей самой.
Дошкольный период (до пяти лет).
«Я помню, как ко мне возвратился слух после того, как я совершенно оглохла в результате воспаления аденоидов. Помню также свой страх во время анестезии, когда мне собирались удалить миндалины (или аденоиды, точно не помню), который был связан с запахом маски. Помню день своего рождения, когда мне исполнилось пять лет, который я провела у бабушки, потому что мама была тоща в больнице. Вскоре на свет появился мой брат. Я не могу вспомнить брата, когда он был маленьким, не могу вспомнить и отца, который вообще отсутствует в моих воспоминаниях, относящихся к этому времени. (Отец редко бывал дома в то время, а что касается брата, ей не хочется вспоминать о нем, поскольку он был дома, в то время как она была в школе. Переживания третьего рода. -- Дж.Г.).
После пяти лет.
«Мама пригрозила оставить нас и уйти из дома вскоре после того, как я стала ходить в школу. Я не помню, почему мама говорила так, но я знаю, что в этом была моя вина. (Постоянное чувство вины как раз и вызвало в ней эти чувства, вероятнее всего, никакой ее вины в происходящем вовсе не было. -- Дж.Г.). Мама надела пальто, я заплакала и вцепилась в ее пальто, чтобы задержать ее и все время просила ее простить меня. В конце концов мама закрыла дверь, сняла пальто, но ничего не сказала, и я поняла -- мне надо быть "хорошей" или мама уйдет из дома. (И поэтому она была вынуждена лгать, чтобы все "плохое" оставалось скрытым. -- Дж.Г.). Я помню, как мама шлепала меня, а потом она сделала розги из связанных вместе прутьев и наказывала меня ими. Я хотела спрятаться в такие минуты куда-нибудь и стала очень бояться ее. (Ей была необходима нежность, вместо этого она пребывала в постоянном страхе наказания. Травма третьего рода. Дж.Г.).
Однажды я решила убежать из дома. Мне было тогда около семи лет. По дороге из школы я почувствовала, что мне не хочется возвращаться домой, и пошла к своим друзьям. Я спряталась у них под кроватью -- родители моих друзей ничего не знали и не предполагали, что я нахожусь в их доме. В конце концов пришел папа и забрал меня домой. (То, что она помнит этот эпизод так отчетливо, говорит о том, насколько травматично было связанное с ним переживание. Многие из нас убегали из дома, но немногие помнят об этом событии спустя многие годы, -- Дж.Г.).
Я смутно помню время от десяти до четырнадцати или даже шестнадцати лет. Я знаю, что часто болела -- у меня случались ангины и болело ухо.
Я всегда боялась темноты -- мне казалось, что там скрывается кто-то, кто может напасть на меня. Помню, как я уговаривала маму осмотреть шкаф и буфет и заглянуть под кровать, чтобы проверить, нет ли там страшных великанов, ведьм и драконов, которые, как я думала, прячутся там, чтобы напугать меня. (Память о родовых путях трансформировалась в великанов и драконов. Реакция на травму первого рода. -- Дж.Г.).
Воспоминания об этом времени содержат много пробелов, которые не могут восполнить старые фотографии и рассказы мамы и папы. Я испытываю странное чувство, не узнавая себя на фотографиях, а когда другие припоминают что-то из моего детства, мне кажется, они говорят о ком-то другом, знакомом мне понаслышке и не имеющем ко мне никакого отношения. (Это характерно вследствие ее "отключения" от собственных чувств и расщепления личности. -- Дж.Г.).
Я всегда была как бы "раздвоена", даже когда училась в школе. Я вечно валяла дурака, и меня нередко выгоняли из класса за то, что я мешаю вести урок, или в качестве наказания не отпускали домой. Я никогда не могла смеяться вместе с другими, поэтому я пыталась заставить других смеяться надо мной. Я мало времени уделяла учебе, и мама и папа очень сердились на меня за это. Однажды я довела папу до слез, когда забыла принести домой учебник по математике, хотя на следующий день должен был состояться экзамен и мне надо было подготовиться к нему. Я презирала отца за то, что он беспокоится о каком-то экзамене, а не о том, чтобы я была счастлива. (Если тебя любят за "что-то" или при условии, что ты поступаешь так-то и так-то, это не воспринимается как любовь. -- Дж.Г.). Все вокруг пытались убедить меня поступать в университет, хотя я хотела стать медсестрой (я мечтала об этом с раннего детства). (По-видимому, сочувствие другим, которого она не испытывает по отношению к себе, побуждает ее стать медицинской сестрой. -- Дж.Г.).
На протяжении всей моей учебы в школе мне казалось, что родители интересуются только моими школьными успехами, и они всегда говорили, что мое "плохое поведение" объясняется влиянием других и тем, что я легко поддаюсь такому влиянию. (Большинство родителей хотят от своих детей не того, чего хотят их дети. Им кажется, что они знают лучше. И эта стратегия редко приводит к тому результату, которого добиваются родители. -- Дж.Г.).
Когда мои отметки стали посредственными, мне обещали "премию" за каждый успешно сданный экзамен и дополнительное вознаграждение за каждую высокую оценку. (Эта попытка "подкупить" Мэри несколько запоздала и теперь лишь вызывала избыточный стресс. -- Дж.Г.). Мне кажется, я испытывала сильное давление, которое доктор определил как "стресс". Он выписал мне транквилизаторы, которые избавили меня от моих симптомов. (Еще одна попытка заблокировать ее чувства. -- Дж.Г.). Следовательно, он, должно быть, не ошибался.
Я часто пропускала школу из-за разных болезней и как-то неудачно упала. (По-видимому, результат неловкости, вызванной дисфункцией мозга. -- Дж.Г.). Я ненавидела школьную дисциплину, которой так гордился наш классный наставник. Только к двум учителям я относилась с уважением и любовью. Мне всегда было легче общаться с мальчиками, поэтому меня считали сексуальной, как сказала маме одна из учительниц. Я чувствовала себя разочарованной в жизни и единственное, что привлекало меня, была эта "гедонистическая" сторона, на которую неодобрительно взирали старшие.
Я то и дело принимала решение всерьез взяться за учебу, но была довольно рассеянна, не могла сосредоточиться по-настоящему и не верила в свои способности.
Я впервые призналась самой себе, что не очень счастлива, когда подружилась с Джоном, который был старше меня на один год -- мне было тогда семнадцать. У нас состоялся серьезный разговор -- он сказал, что хочет узнать меня поближе, и это напугало меня. Тогда я попыталась покончить с собой, перерезав себе вены на запястье. В действительности я только слегка надрезала их, потому что у меня не хватило мужества сделать это по-настоящему. (Эта попытка была зовом о помощи. --Дж.Г.). Джон говорил, что любит меня, и это страшило меня, и отчасти поэтому, а отчасти и потому, что он нравился моим родителям (особенно маме), я порвала с ним. (Слишком болезненно получить внезапно то, о чем вы мечтали, но что всегда оставалось недостижимым. -- Дж.Г.). В течение какого-то времени я предпочитала, чтобы родители не одобряли моих поступков. (Рационализация следующего чувства: если я не могу добиться любви, пусть будет негодование. Все-таки хоть какое-то внимание. -- Дж.Г.).
Мой переезд в Лондон я вспоминаю, как короткую вспышку свободы в моей жизни. Мои воспоминания об этом времени очень отрывочны и я не могу изложить их в хронологическом порядке. Я помню только, что были предвестники того, что со мной не все в порядке, и этими предвестниками были мое пристрастие к алкоголю, страх оказаться трезвой, постоянное ожидание галлюцинаций, связанное с моим интересом к оккультным явлениям, неспособность сосредоточиться и заняться такими элементарными вещами, как стирка или приготовление пищи.
Я принимала противозачаточные таблетки в то время и занималась любовью с двумя или тремя мужчинами из медперсонала клиники, в которой я работала. Мне не приходило в голову, что я серьезно больна, пока Билл, студент-медик, не убедил меня, что мне следует показаться врачу. Мне выписали антидепрессанты, но неделю спустя я вновь пыталась перерезать себе вены. Мне кажется, это случилось вскоре после того, как мне исполнилось девятнадцать. Думаю, я сделала это, чтобы показать, как я беспомощна и какой страх и отчаяние владеют мной.
После этого меня положили в больницу. Я позвонила домой и сказала, что у меня депрессия, но что я не хочу, чтобы родители навещали меня. Потом я какое-то время отказывалась есть, дважды пыталась порезать себе вены, мне делали электрошок, потом я принимала барбитураты, несколько раз принимала огромные дозы аспирина и парацетамола, занималась сексом с кем только могла, завела дружбу с любителями наркотиков и в общем чувствовала, что я совершенно запуталась. Когда я лежала в клинике, то практически ничего не чувствовала за исключением тех случаев, когда, приходя в сознание после анестезии, которую мне делали перед электрошоком, я начинала плакать. Думаю, это произошло где-то около полуночи (примерно то же самое время, когда она родилась. -- Дж.Г.), когда я выпрыгнула из окна. Я лежала на земле, и думала, что вот сейчас я умру. (Судя по всему, на этот раз она не взывала о помощи, а в самом деле намеревалась покончить с собой. -- Дж.Г.). Затем я поняла, что это не так. Я попыталась встать и почувствовала боль в спине и в ногах. Помню чувство горечи и раздражения, которое поднялось во мне. Я хотела вернуться в палату тихо, чтобы никто не заметил, но потом испугалась. Я не могла понять, что со мной, и тогда закричала и начала плакать. Мама и папа были в больнице, они посадили меня в больничное кресло, и, пока они везли меня в палату, я все время повторяла: "Простите меня". То, что было дальше, я помню очень смутно. Помню, как сестра говорила мне, что я должна что-нибудь съесть, но я не могла проглотить ни кусочка. Меня собирались подвергнуть долговременному психиатрическому лечению, сестра, однако, заметила, что, если я не начну есть, то умру через несколько месяцев и что мне прежде всего необходимо физически окрепнуть. Поэтому родители забрали меня домой. (В это время у нее была полная анорексия. -- Дж.Г.).
Прошло, мне кажется, несколько месяцев, прежде чем я начала есть, а затем был курс физиотерапии, потому что я не могла ходить. Когда я поднялась на ноги и попробовала пройтись, то испытала ужасную слабость, но так или иначе все мои усилия казались лишенными смысла, потому что я не находила в себе желания жить дальше.
Это описание моей жизни довольно поверхностно, здесь много моментов, которых я едва коснулась, и многое такого, о чем слишком трудно писать.
Мысль о самоубийстве все еще не отпускает меня. Мне часто приходят на ум фантазии о том, что я могла бы уехать куда-то, где жила бы одна, до самого дня своей смерти. Иногда я хочу, чтобы мама и папа умерли, и временами мне кажется, я сама могла бы убить их. Я думаю, эти мысли приходят от того, что я чувствую стыд, за причиненное им горе.
Когда я была ребенком, мама никогда не позволяла мне каким-нибудь образом показать мой страх, гнев или какие-то другие эмоции. Она любила повторять, что "дети хороши, когда их неслышно" и нам не позволялось выражать свое несогласие с ней или допускать какую-то непочтительность. Я помню, что меня часто шлепали, но я не понимала, за что и, мне кажется, я боялась мамы. Я часто лгала ей, наверное, для того, чтобы избежать наказания.
Теперь я подолгу молчу, потому что боюсь сказать то, что не вызовет одобрения у других. Никто ничего не говорит прямо, повсюду одни уловки и перешептывания, а настоящих чувств не видно. Возможно, что и я сама точно такая. К тому же всю жизнь мне не давали ни шагу ступить, не предупредив о последствиях. Когда я была маленькая, мне говорили: "Будь осторожна, а то упадешь", потом, когда я училась в школе, то и дело слышала: "Ты очень пожалеешь, если будешь лениться и получать плохие отметки". И даже теперь родители всегда указывают мне на мои недостатки и скверные качества, никогда не находя во мне ничего хорошего»
Должен сказать, что для девушки, которой каждое слово давалось с трудом, эти записи были, несомненно, первой маленькой победой. Тем не менее мне было не ясно, как двигаться дальше. Мэри явно была фиксирована на своем предыдущем негативном опыте, связанном с психотерапией. Фантастическая ясность, с которой она описала этот опыт в своем дневнике, очевидно, свидетельствовала о том, что традиционные подходы в ее случае навряд ли сработают -- необходимо было найти то самое единственное и нестандартное решение. Тем не менее, я не представлял даже направление, в котором мне следовало бы искать это оптимальное решение.
Так или иначе моментом, требовавшим немедленного вмешательства, были суицидальные импульсы Мэри. Так же как и ее депрессия, эти наклонности, на мой взгляд, были продуктом поведения, сформированным при рождении. Поэтому я предположил, что применив технику ребефинга, то есть вернувшись к событиям, сопутствовавшим рождению Мэри, мы, возможно, приблизимся к решению той и другой проблемы одновременно.
Однако мы не смогли немедленно заняться ребефингом, поскольку события, связанные с рождением, были для Мэри слишком пугающими и она всячески пыталась отсрочить начало этой работы.
Поскольку было непросто "разговорить" Мэри во время сессий, я попросил ее вести дневник и записывать все, что она чувствовала, все наблюдения, которые казались ей важными. (Как вы могли заметить, ее записи были очень содержательными). Через несколько занятий я решил вернуться к ребефингу. Я предложил Мэри лечь на матрац, затем мы проделали гипервентиляцию, чтобы подготовить ее мозг к предстоящему упражнению. Еще один матрац я положил сверху на Мэри и предложил ей выбраться из под него. Я активно мешал ей сбросить матрац, и она то и дело отказывалась от своих попыток. Каждый раз, когда она хотела сдаться, я убеждал ее попытаться еще раз. В конце концов, когда она была практически без сил, я дал ей возможность освободиться и затем взял ее в руки подобно тому, как берут на руки ребенка и попросил ее смотреть мне прямо в глаза. Это было чрезвычайно трудно для нее, и она сказала, что не может увидеть в моих глазах ничего, кроме пустоты и что это очень болезненное переживание. Я смотрел ей в глаза и думал о моей любви к ней и о том, как я хотел, чтобы она появилась на свет (я чувствовал при этом примерно то же, что я чувствовал, когда делал что-то подобное с собственными детьми). После нашего упражнения она выглядела совершенно разбитой. То, что она пережила, было отлично от того опыта, который она испытала, работая с прежними ее психотерапевтами. И поскольку она не переживала ничего подобного ранее, она не решилась немедленно отвергнуть этот новый опыт.
Подобные документы
Анализ расстройства детско-родительских отношений как причины развития наркозависимости. Проблема наследственной отягощенности больных наркоманией. Изучение корреляции зависимого поведения подростка с психологическими особенностями семейного воспитания.
дипломная работа [249,6 K], добавлен 07.08.2010Теоретическое и эмпирическое исследование психологических особенностей детей из неполных семей в современной психологии. Обзор проблем развития и социализации детей в контексте семейных отношений. Анализ детско-родительских отношений в неполной семье.
дипломная работа [166,4 K], добавлен 22.01.2014Общая характеристика, особенности и задачи консультирования по вопросам детско-родительских отношений. Сотрудничество как тип родительского отношения. Психодиагностическая работа, направленная на разрешение родительских проблем в воспитании подростков.
контрольная работа [34,6 K], добавлен 16.12.2010Теоретический анализ социально-психологических установок и факторов формирования их в юношеском возрасте. Стереотипы и предрассудки. Диспозиционная концепция регуляции социального поведения личности. Теоретические аспекты детско-родительских отношений.
дипломная работа [3,3 M], добавлен 15.12.2009Изучение основных подходов к классификации детско-родительских отношений. Виды и общая характеристика зависимого поведения. Обзор особенностей психического и личностного развития подростков. Влияние Интернет-зависимости на развитие личности подростка.
дипломная работа [1,4 M], добавлен 21.10.2013Общая характеристика психологических особенностей детей дошкольного возраста. Понятие семьи и семейных отношений. Методики исследования детско-родительских отношений: "Рисунок семьи", диагностика родительского отношения, тест "Семейная социограмма".
курсовая работа [49,4 K], добавлен 17.12.2014Семья как малая социальная группа общества, основанная на супружеском союзе и родственных связях. Анализ основных проблем детско-родительских отношений в неполных семьях, причины возникновения. Факторы, влияющие на снижения супружеской удовлетворенности.
дипломная работа [443,4 K], добавлен 28.10.2012Психологические особенности старших дошкольников и характеристика проблемных форм межличностных отношений. Подходы к коррекции в системе детско-родительских отношений. Изучение детско-родительских и межличностных отношений старших дошкольников.
дипломная работа [221,4 K], добавлен 19.07.2010Социально-психологическая характеристика Я-концепции как научного феномена. Исследование проблемы "Я-концепции" в отечественной и зарубежной психологии. Я-конценция как составляющая, связанная с отношением к самому себе (самооценка, принятие себя).
реферат [25,1 K], добавлен 15.04.2010Эмоции и чувства как своеобразное личностное отношение человека к окружающей действительности и к самому себе; источники их возникновения. Анализ теорий эмоций (Джемса–Ланге, Кеннона–Барда, эволюционной Ч. Дарвина, атрибутивной Г. Маранона и когнитивной).
реферат [22,2 K], добавлен 25.10.2011
