Временные аспекты Я-концепции идентичности

Реферат по социальной психологии на тему:

«Временные аспекты Я-концепции идентичности».

выполнила Юферова Марина

гр. ПП-701

г. Семей, 2008г.

Тезис о «двойном содержании» любой модели культуры, о наличии в ней двух основных составляющих -- образа мира и образа человека, детальное описание которых позволяет, в сущности, исчерпать всю ее конкретику, сегодня уже не является дискуссионным. Подобные описания присутствуют во многих областях гуманитарного знания, отражая саму историю взглядов на природу человека. Для социальной психологии они оказались, пожалуй, наиболее плодотворными. Становление и последующее бурное развитие в ее рамках психологии социального познания, постулировавшей в качестве одной из основных своих задач анализ психологических закономерностей когнитивной работы человека с социальной информацией, не только впервые позволило преодолеть жанр декларативных утверждений и фактологических описаний, но и обогатило старую проблематику новым содержанием. Сегодня, как отмечает Г. М. Андреева, признанный лидер отечественных исследований в данной области, это означает, кроме всего прочего, «расширение спектра социальных объектов как элементов социального мира. Теперь в него включаются : образ-Я, образ Другого, образ Группы, образ Времени…образы других, не столь поддающихся классификации социальных явлений». ( Андреева Г.М., 1997, с. 153 ) Часть из этих потенциальных проблем психологии социального познания имеет весомые общепсихологические традиции изучения, часть -- исследованы в целом еще недостаточно, но большинство сочетает в себе определенную традиционность содержания с новаторством теоретических интерпретаций и их эмпирических подтверждений. К подобного рода проблемам ( «старая песня на новый лад») относится и вынесенная в название данной статьи.
  Прежде чем непосредственно обратиться к ней, отметим, что дальнейшее изложение в значительной степени будет сосредоточено на попытках воссоздания того гносеологического контекста, в рамках которого формировалась данная проблематика. Это представляется важным не только потому, что подобный анализ позволяет более четко операционализировать проблему. Очевидно, что попытка проследить истоки становления той или иной области социальных исследований, вписывание ее в содержательную логику гуманитарного знания в целом, несет в себе определенный прогностический эффект -- столь же часто востребуемый, сколь и редко достигаемый. Не претендуя в этом отношении на «абсолютный результат», мы тем не менее ставим своей задачей итоговую оценку возможных теоретических и эмпирических перспектив исследования данной проблемы.

Предположения о наличии в структуре Я-концепции определенных временных «модусов» являются, по сути, столь же традиционными для психологических исследований личности, сколь и вся данная проблематика в целом. Начиная с классических работ У. Джемса в понятие Я-концепции закладывалось не только актуальное самопредставление, но и то, как сам индивид оценивает возможности своего развития в будущем, ибо именно идея актуализации идеального Я ( которое по определению отнесено в будущее ) было положено данным автором в основу самооценки как одной из фундаментальных составляющих Я-концепции. На протяжении последующего столетия, то есть фактически за все время активного эмпирического освоения проблематики Я-концепции, идея субъективной «временной развертки» самопредставлений оставалась некоторой константой -- при том, что разные авторы обращались к ней в различных контекстах. Не претендуя на исчерпывающую полноту анализа, попробуем представить существующую палитру взглядов.

Во-первых, идея «времени Я-концепции» явно или неявно присутствовала и присутствует при анализе возможных факторов формирования представлений о себе -- в зависимости от конкретных теоретических пристрастий исследователей менялись лишь акценты. Так, если основное внимание уделялось активности, субъектности человека в построении системы Я-представлений, то акцент ставился на соотношении реального и обращенного в будущее идеального Я как основного фактора формирования Я- концепции. Если же преобладала идея социальной обусловленности представлений человека о себе, и, соответственно, формирование Я-концепции связывалось с интериоризацией социальных реакций, то акцент ставился на «идущие из прошлого» Я-образы -- родительские идентификационные модели (в психоаналитических концепциях), фиксированные в раннем детстве Эго- состояния (транзактный анализ ), «значимых Других» ( символический интеракционизм ). Если же процесс формирования Я-концепции рассматривался через призму идентичности, то основное внимание уделялось представлениям человека о своем ближайшем социальном будущем -- как, например, желание обретения позитивной социальной идентичности ( в концепциях Г. Тэджфела и Дж. Тэрнера ).

Во-вторых, многие исследователи обращались и обращаются к идее актуализации того или иного временного «модуса» Я-концепции при анализе мотивации. Помимо теорий, подчеркивающих, так сказать, опосредованное влияние ракурса индивидуального самовосприятия на поведение ( например, феноменалистского подхода к Я-концепции), сегодня в ряде исследований отмечается и экспериментально подтверждается роль «прошлых» и «будущих» образов Я как непосредственных мотивационных составляющих социального поведения человека ( Шутц, Нюттен ).

В-третьих, идея временной представленности Я-представлений, и особенно их согласованности, определенной связанности, сегодня присутствует практически во всех психотерапевтических практиках, традиционно считаясь важнейшим показателем психического здоровья человека. Достижение некоторой критической степени рассогласования образов «Я прошлого», «Я настоящего» и «Я будущего» оценивается либо как основной фактор социально- психологической дезадаптации ( К. Хорни), либо как первопричина личностных нарушений ( К. Роджерс ), либо как один из параметров низкой самоактуализации личности ( А. Маслоу ), либо как источник конкретных психических расстройств -- депрессии и тревожности ( Т. Хиггинс ).

В-четвертых, ( и это естественно вытекало из уже вышесказанного ), ретроспективная и проспективная оценка своего Я оказалась заложена во многих методических средствах изучения Я-концепции -- от модификаций классического «Кто Я?» М. Куна до репертуарных решеток Дж. Келли и психосемантического подхода к диагностике личности.

Kак уже, наверное, очевидно, мы предпочитаем разводить проблему временных аспектов Я-концепции/идентичности и проблему психологического времени личности. Последняя, как справедливо отмечает, например, Г. М. Андреева, также имеет давнюю традицию изучения в психологии, маркируясь как «временная перспектива личности» ( К. Левин ), «временной кругозор» ( П. Фресс ), «концепция времени личности в масштабах ее жизни» ( А. А. Кроник ), «временная перспектива» (К. А. Абульханова ) и т.д. Безусловно, «осознание времени своего существования -- важное дополнение к осознанию собственной идентичности» ( Г. М. Андреева, 1997, с. 162 ), и реализуясь через осмысление человеком своего психологического времени во взаимосвязи с социальным временем, временем эпохи, конечно же «порождает некоторую Концепцию Времени, свойственную каждой личности». ( там же, с. 163 ) Но -- заметим -- все же концепцию времени, а не концепцию Я. И прежде всего потому, что проблема психологического времени человека всегда рассматривалась с точки зрения «жизненного пути» -- субъективной событийной концентрации тех или иных его этапов, переживания определенных, нормативно заданных, периодов развития, осознания преодоления тех или иных социальных препятствий и т.п. Акцент ставился на осознании событий, объективно происходящих или же оцениваемых как таковые. Это было именно представление о «времени своей жизни». Проблема временных аспектов Я-концепции/идентичности задает, как мы попытаемся показать ниже, несколько иной фокус анализа, когда центральным становится осознание человеком своей изменчивости. Тем самым акцент ставится на осознании возможности взаимосвязи разных «ипостасей» Я, задавая итоговое представление о «себе-во-времени».

Итак, сама идея включения в анализ Я-концепции временных составляющих не нова. Однако исследования последнего десятилетия не только продолжили и развили ее, но и сделали одной из центральных во всей проблематике, связанной с «Я».

Прежде всего это оказалось связано с введением в активный научный обиход понятия «возможного Я» -- сегодня большинство исследователей Я- концепции все чаще выделяют в ее структуре не только «реальное» и «идеальное», «прошлое» и «будущее» Я, но и потенциальное, возможное -- то, каким я, скорее всего, буду.

Исходно обращение к концепту «возможное Я» было предпринято в рамках анализа структуры Я-концепции как целостного образования. Накопившееся в различных теоретических и эмпирических исследованиях разнообразие «всяких Я» с необходимостью приводило к задаче их какой-либо «организации». Наиболее простым решением представлялось обращение к идее многоуровневого строения. ( M. Rosenberg, G. Kaplan, 1982, В. В. Столин, 1984, Р. Бернс, 1986 ). Так, согласно М. Розенберг и Г. Каплан, существуют различные « планы функционирования» Я-концепции ( план реальности, план фантазии, план будущего и пр., в том числе -- и план возможности), задающие многоуровневость Я-концепции -- как с точки зрения ее «объективного» строения, так и с точки зрения «субъективного» существования. «Возможное Я», соответствующее плану возможностей, суть представление человека о том, каким он мог бы стать. Оно не тождественно «идеальному Я», заданному социальными нормативами и долженствованиями, ибо включает в себя негативные самохарактеристики. Оно отлично от «желаемого Я», непосредственно определяемого нашими мотивациями, так как включает в себя рефлексию моментов непроизвольности в саморазвитии. Таким образом, в итоге «возможное Я» (впрочем, как и все остальные «Я») оказалось «заперто» в своем плане существования и, следовательно, идея многоуровневого строения Я- концепции превратилась, по сути, в идею «многослойного пирога», что, впрочем, с ней случалось в психологии довольно часто и не только в данной концепции.

Более детально и в отрыве от идеи уровневого строения понятие «возможное Я» было разработано в концепции Х. Маркус. Исходно обращение к нему отражало определенную попытку решения достаточно старой проблемы изменчивости/стабильности «Я». Дело в том, что на субъективном уровне Я- концепция является основным личностным образованием, следовательно -- устойчивой структурой ( неслучайно синонимичное использование в последнее время категорий Я-концепция и персональная идентичность -- последняя как раз и акцентирует непрерывность и субъективную уникальность нашего self ). Однако социально-психологические исследования Я-концепции с имманентно присущим им акцентом на социокультурных факторах ее формирования необходимо приводили к мысли об относительности ее содержания -- не только рождающаяся, но и реально проявляющая себя лишь в динамике социальных взаимодействий, Я-концепция не может не быть принципиально изменчивой. В концепции Х. Маркус это противоречие было предложено снять введением понятия «рабочей Я-концепции», определяемой как «Я-концепция в данное время и в заданном социальном контексте взаимодействия, как часть общего репертуара Я, определяемого на микро и макро-социальном уровне.»( H. Marcus, 1985) При этом какие-то рабочие Я-концепции актуализируются чаще, какие-то -- реже, и тем самым вопрос о стабильности /изменчивости начинает звучать как вопрос вероятности появления той или иной частной Я-концепции в ситуации конкретного социального взаимодействия.

Именно эта идея «вероятностности», определенной относительности самопроявлений определила чуть более позднее появление категории «возможного Я» -- согласно Маркус и Нуриус, оно является экстраполяцией нашей текущей рабочей Я-концепции. ( по Social Self -- H. Marcus, P. Nuruis, 1986) Очевидно, что «возможных Я» столь же неограниченное количество, сколь и рабочих Я-концепций; также очевидно, что они могут быть как негативными, так и позитивными. В общем виде для данных авторов «возможные Я» -- это наши воображаемые представления о том, чем мы можем стать в будущем ( как «хорошие», так и «плохие»). Исследователи отмечают мотивирующую функцию как позитивных, так и негативных «возможных Я» -- образ себя успешного в будущем или представление о себе как о потенциальном неудачнике «творит» реальный успех или неудачу, что, впрочем, давно известно в социальной психологии как феномен «самоосуществляющегося пророчества». Отдельный интерес представлял для исследователей вопрос о том, как соотносится «возможное Я» с другими структурными составляющими Я- концепции. Так, оказалось, что сильные различия между текущей «рабочей Я- концепцией» и «возможным Я» является источником тревожных или депрессивных состояний. Анализ возникающих противоречий в содержании тех или иных структурных компонентов Я-концепции и их влияния на эмоциональное состояние человека, а также, как следствие, на возникновение определенных психических расстройств, составляет ядро концепции «противоречий в Я» Т. Хиггинса. Утверждается, что тревога или депрессия являются результатом противоречий между тем, чем мы действительно являемся, и тем, чем, по нашему мнению мы должны быть или ожидаем, что будем. Последние представления Хиггинс называет «проводниками Я» ( self- guides). Хиггинс выделяет следующие «проводники Я» : это, во-первых, наши собственные «долженствования» -- те черты, которыми мы, по нашему мнению, должны обладать; во-вторых, наши представления о том, чем мы хотели бы быть ( что очень близко по смыслу с «позитивными возможными Я» Маркус ); в-третьих -- наши «долженствования», связанные с другими, указывающие на то, что, по нашему мнению, другие ожидают от нас; в-четвертых, -- это наши идеалы, связанные с другими, отражающие то, что другие, по нашему мнению хотят от нас. Таким образом, «проводники Я» как бы выходят за границы Я- концепции. Тип противоречия между этими двумя конструктами определяет тип эмоционального дискомфорта. Если противоречие возникает между Я- концепцией и «долженствованиями», то результатом будет тревожное состояние, если же основное противоречие лежит между Я-концепцией и идеалами (нашими собственными или идеалами других), то результатом будут депрессивные состояния. На сегодняшний день получены экспериментальные подтверждения ряда положений Хиггинса ( по Social Self, 1996 -- исследования G. Felt, 1991 и др.).

Развитие представлений о временных «модусах» Я-концепции во многом стимулировалось также динамикой представлений об идентичности. (Не имея здесь возможности затрагивать достаточно непростую и весьма далекую от своего однозначного решения проблему соотнесения этих двух категорий -- Я- концепция и идентичность, -- заметим, что в целом наблюдался определенный «перенос» содержания от первой ко второй, и сегодняшние исследования временных аспектов идентичности во многом унаследовали свою проблематику от более традиционных исследований Я-концепции.)

Во-первых, это касалось собственно структурных характеристик идентичности. Во многом по аналогии с «будущим Я» и под несомненным влиянием идеи существования множественных «возможных Я» в структуре идентичности стали выделять новые компоненты. И сегодня традиционная проблема «времени Я-концепции» в ее мотивационном значении все более реализуется через исследования так называемой проспективной идентичности -- тех идентификационных характеристик личности, которые отнесены в будущее. ( Schutz, 1994 ). Проспективная идентичность в общем понимается как образ «Я- в-будущем», включающий в себя будущую персональную и социальную идентичность субъекта. В сущности, это актуализация одного из «возможных Я», взятого в социальном окружении.

Конечно, подобное упорное нежелание исследователей проблем, связанных с «Я», следовать известному принципу Оккама и постоянное «умножение сущностей сверх необходимого» в этой области может вызвать иронию, но заметим все же, что обращение к концепту проективной идентичности может оказаться весьма продуктивным. Что же оно дает ?

Как уже отмечалось выше, в психологии традиционно «будущее время личности» связано с понятиями жизненного плана , жизненной перспективы, субъективной картины жизненного пути.( Б.Г.Ананьев, К.А. Абульханова- Славская, А.А. Кроник и др.) При всем разнообразии конкретных взглядов при этом центральным -- явно или неявно -- является представление о жизненном плане как рациональной структуре. Отмечается, что он есть результат осознанной потребности, строится на основе рефлексии реальных жизненных событий, фиксирует их причинно-следственные связи, учитывает динамику реализации жизненных целей, является целостным и непротиворечивым и т.д. Отсутствие же вышеперечисленных характеристик свидетельствует о его несформированности, непроработанности, а то и о субъективной невозможности реализации. Возникает ощущение, что образ «Я-в-будущем» есть результат рефлексивной переработки человеком огромного массива информации -- о реальных результатах собственной деятельности, о существующих на данный момент в социуме объективных возможностях самореализации, об имеющихся в ближайщем социальном окружении моделях «самоосуществления». Представим себе человека, который, при ответе на вопрос «каким ты видишь себя в будущем?» начнет действовать подобным образом. Скорее всего он уподобится сороконожке, остановившейся навсегда, как только ее озадачил вопрос о последовательности ног при передвижении. Между тем известно, что именно способность действовать на основе недостаточной информации обеспечила человеку максимальный выигрыш в ходе эволюции. ( И в этом смысле его поведение всегда вероятностно.) Представляется, что в нашем случае такой недостаточной ( но вполне конструктивной -- в смысле возможностей самоконструирования ) информацией для построения своего жизненного пути будет именно проспективная идентичность -- как своего рода «Я-проекция», как иррациональная «картинка» самого себя в «интерьере» будущего.

В о-вторых, многие современные исследователи при анализе становления персональной и социальной идентичности все чаще обращается к их, так сказать, процессуальным характеристикам. При этом в целом постулируются два основных положения : во-первых, оба, известные еще со времен Э. Эриксона, вида идентичности развиваются в плане субъективного времени личности, и во-вторых, феноменологически проявляются через наблюдаемые паттерны «решения проблем», связанных с актуальным социальным выбором. ( Такова, например, позиция Дж. Марсиа, В. Ватерман и др. -- по Р. Бернс, 1986 ). В итоге в структуру, например, социальной идентичности личности включаются как прошлые реализованные социальные самоопределения, так и прогнозируемые будущие социальные выборы, что опять-таки заставило исследователей говорить о ее «потенциальности» ( по Social Self, 1996 -- исследования D. Miller, 1992, и др. ). Таким образом, идея наличия временных аспектов в идентичности все более связывается с идеей существования ее как некоторой до конца неосуществленной «возможности». Примером подобного подхода является интересный теоретический анализ временных аспектов социальной идентичности, данный в концепции М. Синнирелла ( M. Cinnirella, 1998 ).

Автор основывает свою позицию, исходя из теории социальной категоризации Тэджфела-Тэрнера и концепции «возможных Я» Х. Маркус. Согласно Синнирелла, процесс построения человеком репертуара своих «возможных Я» неотделим от оценки той вероятности, с которой эти «возможности» будут реализовываться. При этом, как правило, человек исходит из оценки возможностей своей коммуникации, существующих у него образов своего ближайшего окружения, которое может «работать» как pro, так и contra различных «возможных Я». Таким образом, подчеркивает Синнирелла, всегда существует своего рода «социальная подкладка» наших «возможных Я», и, следовательно, становится необходимым прояснить взаимосвязь между групповыми процессами и созданием «возможного Я»-репертуара. Эта задача решается им через введение нового понятия -- возможной социальной идентичности.

Возможная социальная идентичность определяется в данной концепции как совокупность индивидуальных и групповых представлений о возможных прошлых и будущих группах членства и существующих у индивида образов возможного прошлого и будущего «своей» ( или «своих») групп. Подобная трактовка, включающая в себя одновременно как индивидуальные, так и групповые представления, достаточно нетрадиционна для большинства концепций социальной идентичности, для которых все же более характерно «приписывание» социальной идентичности отдельному индивиду -- вслед за Эриксоном и Тэджфелом они, как правило, считают социальную идентичность результатом индивидуальной самокатегоризации в рамках существующих социальных групп. Подход Синнирелла представляется гораздо более широким -- и дело не только в том, что подобное определение исходного понятия потенциально «покрывает» большее проблемное поле как теоретически (автор формулирует 17 -- ! -гипотез ), так и, скорее всего, эмпирически. Такая постановка проблемы, что называется, «будит ассоциации» -- связываясь в воображении читателя с теорией социальных представлений С. Московиси, идеей «группового мифа», столь популярной в современной практике групповой психотерпевтической работы, положениями «нарративной психологии» Г. Мюррея …

Заметим сразу, что хотя в концепции Синнирелла речь в основном идет о возможной социальной идентичности, последняя все время рассматривается во взаимосвязи с «возможным Я», которое, в сущности, понимается как возможная персональная идентичность. При этом, в отличие, например, от концепции Маркус, «возможное Я» здесь включает в себя не только потенциальное будущее, но и неосуществленное прошлое -- не только то, «каким я, возможно буду», но и то, «каким я мог бы быть».
  Итак, в целом содержание выдвигаемых Синнирелла гипотез касается взаимосвязи возможной социальной идентичности и «возможного Я» и может быть суммировано следующим образом.

Желание реализовать то или иное «возможное Я» актуализирует у человека представления о возможных стратегиях достижения определенной социальной идентичности ( для того, чтобы «быть успешным» можно «стать студентом такого-то вуза» ), и наоборот -- представления о необходимости реализации той или иной возможной социальной идентичности может изменить содержание «возможного Я» ( «быть студентом такого-то вуза» значит, «возможно, стать успешным» ). В итоге, взятые в своей мотивирующей функции, «возможное Я» влияет на большинство элементов достигнутой социальной идентичности, а возможная социальная идентичность -- на содержание Я-реального.

Взаимосвязь «возможного Я» и возможной социальной идентичности проявляется также в совпадении «вектора времени» : Синнирелла утверждает, что активизация когнитивных элементов, касающихся ин-группы ( норм, прототипов, стереотипов ) зависит от временной ориентации, принятой в ее отношении. Иными словами, если «возможное Я» человека ориентировано, например, в прошлое, то для него более «выпуклыми» будут прототипы прошлого ин-группы.

Для осмысления содержания «возможного Я» и возможной социальной идентичности человек использует сходные стратегии. Их направленность Синнирелла выводит, во-первых, из общих закономерностей атрибутивных процессов ( как и потенциальная «осуществляемость» негативных «возможных Я», возникновение нежелательных возможных социальных идентичностей будет приписываться внешним обстоятельствам ), а во-вторых -- из общей для когнитивных теорий идеи согласованности различных когниций (социальные группы создают разделяемые их членами «истории жизни группы», объединяющие прошлое, настоящее и будущее группы в согласованное представление -- так же, как «возможное Я» отдельного человека, состоящее из «личных историй», имеет некоторую внутреннюю логику).

Что касается динамики возможной социальной идентичности, то, опираясь на известное положение концепции Тэджфела -- Тэрнера о стремлении человека к поддерживанию позитивной социальной идентичности, Синнирелла постулирует наличие желания поддерживать положительные образы прошлого и будущего ин-группы, сохраняя тем самым определенное содержание возможной социальной идентичности.

Наконец, согласно Синнирелла, существование и «возможного Я» и возможной социальной идентичности культурально обусловлено : в индивидуалистических культурах максимально выражены «возможные Я», а в коллективистических -- возможные социальные идентичности. Сама по себе эта идея не нова для исследований Я-концепции ( существующие в культурах различия в акцентах на «личностных» и «социальных» самохарактеристиках отмечаются многими исследователями ), но, представляется, что в заданном «временном» ракурсе анализа она могла бы быть продолжена. Согласно, например, Фрезеру индивидуальные и групповые предпочтения в выборе того или иного «вектора времени» также заданы культурально, через специфику доминирующих верований, и в конечном итоге обусловливают, так сказать, эффективность той или иной модели культуры. ( Так причины победы христианства над язычеством Фрезер связывал с преобладанием в первом «вектора будущего» -- вера в «светлое завтра» загробного мира оказалась сильнее языческого «культа предков».) В этом смысле интересна не сама по себе культуральная обусловленность «возможного Я» и возможной социальной идентичности, а ее связь с реальными групповыми процессами.

Как и всякая развернутая концепция, концепция М. Синнирелла порождает новые вопросы. Всегда ли, например, совпадает временная ориентация «возможного Я» и возможной социальной идентичности? Очевидно, что не всегда -- достаточно представить себе ситуацию включения субъекта ( индивида или группы ) коллективистической культуры в культуру индивидуалистическую. Как разрешается -- на индивидном и групповом уровне -- этот конфликт? Всегда ли распространяющая нежелательное содержание возможной социальной идентичности аут-группа будет дискредитироваться?

Иными словами -- столь ли уж абсолютно стремление к поддержанию позитивной социальной идентичности, в том числе как возможной социальной идентичности? Обоснованность подобного сомнения подтверждается, например, результатами исследований В. Сванна и М. Бананджи , посвященных вопросам самоценности в условиях социального сравнения. ( Bananji M. R., Prentice D. A., 1994, Swann W. B., 1987, 1992 ). В них, в частности, было показано, что тенденции к подтверждению негативных и позитивных взглядов на себя выступают как равноправные. Это позволяет говорить не столько о стремлении к подтверждению позитивной социальной идентичности, сколько о стремлении к поддержанию стабильной идентичности в целом. Наконец -- как влияет реальность множественной социальной идентичности современного человека на согласованность различных компонентов возможной социальной идентичности ? Иначе -- каким образом интерференция различных групповых стандартов ( норм, стереотипов, прототипов ), в «поле» влияния которых оказывает человек в силу принадлежности к огромному числу больших и малых социальных групп, обусловливает выбор им той или иной временной ориентации? о существующих возможной социальной идентичности ?

Подводя итог вышесказанному, можно видеть, что своего рода общей линией в развитии исследовательских подходов к анализу временных аспектов Я-концепции и идентичности был все больший переход от представлений об их структурно-функциональной определенности к идеям их динамической изменчивости и неопределенности. В итоге «Я-во-времени» оказалось связано, с одной стороны, с рефлексией своей нереализованности/потенциальной осуществимости ( «возможное Я»), а с другой -- с множественной идентичностью. Представляется, что подобное представление имеет определенную социокультурную «подкладку», ведь, по известному замечанию В.П. Зинченко, психология такова, каков доминирующий образ человека в культуре. ( В. П. Зинченко, 1996 ?). И сегодня характерный для культуры постмодернизма этос незавершенности, «открытости» личности ведет к выделению потенциальности как отличительной черты человеческого вообще, ставя для любого гуманитарного знания задачу изучения не только актуального, но и возможного бытия.

Литература

1. Андреева Г.М. Психология социального познания. М., 1997.

2. Антонова Н.В. Идентичность педагога и особенности его общения. // Канд. Дисс., М., 1996.

3. Баклушинский С.А., Белинская Е.П. Развитие представлений о понятии социальная идентичность. // Этнос. Идентичность. Образование. М., 1998.

4. Бернс Р. Развитие Я-концепции и воспитание. М., 1986.

5. Джемс У. Психология. М., 1991.

6. Зинченко В.П.

7. Кон И.С. В поисках себя. М., 1984.

8. Столин В.В. Самосознание личности. М., 1984.

9. Соколова Е.Т. Самосознание и самооценка при аномалиях личности. М., 1989.

10. Социальная идентификация личности ( под ред. В. А. Ядова ) . М., 1993.

11. Шефер Б., Шледер Б. Социальная идентичность и групповое сознание как медиаторы межгруппового поведения. // Психологический журнал. 1993. Т. 1. № 1.

12. Эриксон Э. Идентичность : юность и кризис. М., 1996.