22

Министерство образования Республики Беларусь

УО «БрГУ имени А.С. Пушкина»

Реферат на тему:

Вожаки толпы

Выполнила студентка II курса, 24 группы

психолого-педагогического факультета.

Белоус Л.В.

Руководитель:

Жук Г.В.

Брест - 2006

Лишь только известное число живых существ соберется вместе, все равно, будет ли то стадо животных или толпа людей, они инстинктивно подчиняются власти своего вож-дя. В толпе людей вождь часто бывает только вожаком, но, тем не менее, роль его значительна. Его воля представляет то ядро, вокруг которого кристаллизуются и объединяются мнения. Он составляет собой первый элемент организации разнородной толпы и готовит в ней организацию сект. Пока же это не наступит, он управляет ею, так как толпа пред-ставляет собой раболепное стадо, которое не может обой-тись без властелина.

Вожак обыкновенно сначала сам был в числе тех, кого ведут; он так же был загипнотизирован идеей, апостолом которой сделался впоследствии. Эта идея до такой степени завладела им, что все вокруг исчезло для него, и всякое противное мнение ему казалось уже заблуждением и пред-рассудком. Потому-то Робеспьер, загипнотизированный идеями Руссо, и пользовался методами инквизиции для их распространения.

Обыкновенно вожаки не принадлежат к числу мысли-телей - это люди действия. Они не обладают проницатель-ностью, так как проницательность ведет обыкновенно к со-мнениям и бездействию. Чаще всего вожаками бывают пси-хически неуравновешенные люди, полупомешанные, нахо-дящиеся на границе безумия. Как бы ни была нелепа идея, которую они защищают, и цель, к которой они стремятся, их убеждения нельзя поколебать никакими доводами рассуд-ка. Презрение и преследование не производят на них впе-чатления или же только еще сильнее возбуждают их. Лич-ный интерес, семья - все ими принесется в жертву. Ин-стинкт самосохранения у них исчезает до такой степени, что единственная награда, к которой они стремятся, - это мученичество. Напряженность их собственной веры прида-ет их словам громадную силу внушения. Толпа всегда го-това слушать человека, одаренного сильной волей и умею-щего действовать на нее внушительным образом. Люди в толпе теряют свою волю и инстинктивно обращаются к тому, кто ее сохранил.

В вожаках у народов никогда не бывало недостатка, но эти вожаки всегда должны были обладать очень твердыми убеждениями, так как только такие убеждения создают апостолов. Часто вожаками бывают хитрые ораторы, пре-следующие лишь свои личные интересы и действующие путем поблажки низким инстинктам толпы. Влияние, кото-рым они пользуются, может быть и очень велико, но всегда бывает очень эфемерно. Великие фанатики, увлекавшие душу толпы, Петр Пустынник, Лютер, Савонарола, деятели революции, только тогда подчинили ее своему обаянию, когда сами подпали под обаяние известной идеи. Тогда им уда-лось создать в душе толпы ту грозную силу, которая назы-вается верой и содействует превращению человека в абсо-лютного раба своей мечты.

Роль всех великих вожаков главным образом заключа-ется в том, чтобы создать веру, все равно, религиозную ли, политическую, социальную, или веру в какое-нибудь дело, человека или идею, вот почему их влияние и бывало всегда очень велико. Из всех сил, которыми располагает челове-чество, сила веры всегда была самой могущественной, и не напрасно в Евангелии говорится, что вера может сдвинуть горы. Дать человеку веру - это удесятерить его силы. Ве-ликие исторические события произведены были безвестны-ми верующими, вся сила которых заключалась в их вере. Не ученые и не философы создали великие религии, управ-лявшие миром и обширные царства, распространявшиеся от одного полушария до другого!

Во всех этих случаях, конечно, действовали великие во-жаки, а их не так много в истории. Они образуют вершину пирамиды, постепенно спускающейся от этих могуществен-ных властителей над умами толпы до того оратора, который в дымной гостинице медленно подчиняет своему влиянию слушателей, повторяя им готовые формулы, смысла кото-рых он сам не понимает, но считает их способными непременно повести за собой реализацию всех мечтаний и на-дежд.

Во всех социальных сферах, от самых высших до низ-ших, если только человек не находится в изолированном положении, он легко подпадает под влияние какого-нибудь вожака. Большинство людей, особенно в народных массах, за пределами своей специальности не имеет почти ни о чем ясных и более или менее определенных понятий. Такие люди не в состоянии управлять собой, и вожак служит им руководителем.

Власть вожаков очень деспотична, но именно этот дес-потизм и заставляет ей подчиняться. Не трудно убедиться, как легко они вынуждают рабочие классы, даже самые буй-ные, повиноваться себе, хотя для поддержания своей власти у них нет никаких средств. Они назначают число рабочих часов, величину заработной платы, организуют стачки и за-ставляют их начинаться и прекращаться в определенный час.

В настоящее время вожаки толпы все более и более от-тесняют общественную власть, теряющую свое значение вследствие распрей. Тирания новых властелинов покоряет толпу и заставляет ее повиноваться им больше, чем она повиновалось какому-нибудь правительству. Если же вслед-ствие какой-нибудь случайности вожак исчезает и не заме-щается немедленно другим, то толпа снова становится про-стым сборищем без всякой связи и устойчивости. Во время последней стачки кучеров омнибусов в Париже достаточно было арестовать двух вожаков, руководивших ею, чтобы она тотчас же прекратилась. В душе толпы преобладает не стремление к свободе, а потребность подчинения; толпа так жаждет повиноваться, что инстинктивно покоряется тому, кто объявляет себя ее властелином.

Класс вожаков удобно подразделяется на две опреде-ленные категории. К одной принадлежат люди энергич-ные, с сильной, но появляющейся у них лишь на короткое время волей; к другой - вожаки, встречающиеся гораздо реже, обладающие сильной, но в то же время и стойкой волей. Первые - смелы, буйны, храбры; они особенно при-годны для внезапных дерзких предприятий, для того, чтобы увлечь массы, несмотря на опасность, и превратить в героев вчерашних рекрутов. Таковы были, например, Ней и Мю-рат во времена первой Империи. В наше время таким был Гарибальди, не обладавший никакими особенными талан-тами, но очень энергичный, сумевший овладеть целым не-аполитанским королевством, располагая лишь горстью лю-дей, тогда как королевство имело в своем распоряжении дисциплинированную армию для своей защиты.

Но энергия этих вожаков, хотя и очень могущественная, держится недолго и исчезает вместе с возбудителем, вы-звавшим ее появление. Очень часто герои, проявившие та-кую энергию, вернувшись к обыденной жизни, обнаружива-ли самую изумительную слабость и полную неспособность руководить своими поступками даже при самых обыкно-венных условиях, хотя они с виду так хорошо умели руко-водить другими людьми. Такие вожаки могут выполнять свою функцию лишь при том условии, если ими руководят и возбуждают их постоянно, и если всегда над ними нахо-дится человек или идея, указывающие им их поведение.

Вторая категория вожаков, обладающих стойкой волей, не столь блестяща, но имеет гораздо большее значение. К этой категории и принадлежат истинные основатели ре-лигии и творцы великих дел: св. Павел, Магомет, Христо-фор Колумб, Лессепс. Умны ли они, или ограничены - все равно, мир будет всегда им принадлежать! Их упорная воля представляет собой такое бесконечно редкое и беско-нечно могущественное качество, которое всё заставляет себе покоряться. Часто не отдают себе достаточно отчета в том, чего можно достигнуть посредством упорной и сильной воли, а между тем, ничто не может противостоять такой воле - ни природа, ни боги, ни люди.

Ближайшим примером того, что достигается сильной волей, служит знаменитый человек, разделивший два мира и выполнивший задачу, которую напрасно пытались вы-полнить в течение трех тысяч лет многие из величайших государей. Позднее он потерпел неудачу в подобном же предприятии, но тогда уже наступила старость, перед кото-рой все стушевывается, даже воля. История тех трудностей, которые надо было преодолеть при прорытии Суэцкого канала, лучше всего указывает во всех своих подробностях, как много может сделать одна только сильная воля. Оче-видец, доктор Казалес, в нескольких захватывающих строч-ках резюмирует это великое дело, об осуществлении кото-рого рассказывал сам его бессмертный автор: "Он расска-зывал изо дня в день все эпизоды эпопеи канала, -- гово-рит Казалес. Он рассказывал, как ему надо было победить невозможное и сделать его возможным, восторжествовать над всеми препятствиями, коалициями, неудачами, несчас-тиями и неуспехами всякого рода. Однако ничто не могло ввергнуть его в уныние, заставить упасть духом. Он вспо-минал, как восстала и безустанно нападала на него Англия, какую нерешительность выказывали Египет и Франция; как французский консул больше других мешал началу ра-бот, и как ему нужно было противодействовать, влияя на рабочих, подвергая их жажде и отказывая им в пресной воде; он говорил, что морское министерство, инженеры, все люди серьезные, опытные, ученые, но естественным образом настроенные враждебно против его идеи и притом убеж-денные в его гибели, предсказывали эту гибель в такой-то день и час, точно дело шло о солнечном затмении.

Книга, в которой была бы рассказана жизнь всех вели-ких вожаков толпы, конечно, не могла бы заключать в себе много имен, но все эти имена стояли во главе важнейших событий нашей цивилизации и истории.

Способы действия вожаков: утверждение, повторение, зараза

Когда бывает нужно на мгновение увлечь толпу, заста-вить ее совершить какой-нибудь акт, например, ограбить дворец, погибнуть, защищая укрепление или баррикаду, надо действовать посредством быстрых внушений, и самым луч-шим внушением является все-таки личный пример. Одна-ко толпа, чтобы повиноваться внушению, должна быть под-готовлена к этому раньше известными обстоятельствами, и главное - надо, чтобы тот, кто хочет увлечь ее за собой, обла-дал особенным качеством, известным под именем обаяния, о котором мы будем говорить далее.

Когда же дело идет о том, чтобы заставить душу толпы проникнуться какими-нибудь идеями или верованиями, на-пример, современными социальными теориями, то приме-няются другие способы, преимущественно следующие: утверждение, повторение, зараза. Действие этих способов медленное, но результаты, достигаемые ими, очень стойки. Простое утверждение, не подкрепляемое никакими рас-суждениями и никакими доказательствами, служит одним из самых верных средств для того, чтобы заставить какую-нибудь идею проникнуть в душу толпы. Чем более кратко утверждение, чем более оно лишено какой бы то ни было доказательности, тем более оно оказывает влияние на тол-пу. Священные книги и кодексы всех веков всегда действо-вали посредством простого утверждения; государственные люди, призванные защищать какое-нибудь политическое дело, промышленники, старающиеся распространять свои продукты с помощью объявлений, хорошо знают, какую силу имеет утверждение.

Утверждение тогда лишь оказывает действие, когда оно повторяется часто и, если возможно, в одних и тех же выра-жениях. Кажется, Наполеон сказал, что существует только одна заслуживающая внимания фигура риторики - это по-вторение. Посредством повторения идея водворяется в умах до такой степени прочно, что в конце концов она уже при-нимается как доказанная истина.

Влияние утверждения на толпу становится понятным, когда мы видим, какое могущественное действие оно ока-зывает на самые просвещенные умы. Это действие объяс-няется тем, что часто повторяемая идея в конце концов врезается в самые глубокие области бессознательного, где именно и вырабатываются двигатели наших поступков. Спустя некоторое время мы забываем, кто был автором утверждения, повторявшегося столько раз, и в конце кон-цов начинаем верить ему, отсюда-то и происходит изуми-тельное влияние всяких публикаций. После того, как мы сто, тысячу раз прочли, что лучший шоколад - это шоколад X, нам начинает казаться, что мы слышали это с разных сторон, и мы в конце концов совершенно убеждаемся в этом. Прочтя тысячи раз, что мука V спасла таких-то и таких-то знаменитых людей от самой упорной болезни, мы начинаем испытывать желание прибегнуть к этому средству, лишь только заболеваем аналогичной болезнью. Читая постоян-но в одной и той же газете, что А - совершенный негодяй, а В - честнейший человек, мы в конце концов становимся сами в убежденными в этом, конечно, если только не читаем при этом еще какую-нибудь другую газету, высказывающую совершенно противоположное мнение. Только утвержде-ние и повторение в состоянии состязаться друг с другом, так как обладают в этом случае одинаковой силой.

После того, как какое-нибудь утверждение повторялось уже достаточное число раз, и повторение было единоглас-ным (как это можно наблюдать, скажем, на примере неко-торых финансовых предприятий, пользующихся известно-стью и достаточно богатых, чтобы купить себе поддержку общественного мнения), образуется то, что называется тече-нием, и на сцену выступает могущественный фактор - за-раза. В толпе идеи, чувства, эмоции, верования - все получа-ет такую же могущественную силу заразы, какой обладают некоторые микробы. Это явление вполне естественное, и его можно наблюдать даже у животных, когда они находятся в стаде. Паника, например, или какое-нибудь беспо-рядочное движение нескольких баранов быстро распрост-раняется на целое стадо. В толпе все эмоции также точно быстро становятся заразительными, чем и объясняется мгно-венное распространение паники. Умственные расстройства, например, безумие, также обладают заразительностью. Изве-стно, как часто наблюдаются случаи умопомешательства среди психиатров, а в последнее время замечено даже, что некоторые формы, например, агорафобия, могут даже пере-даваться от человека животным.

Появление заразы не требует одновременного присут-ствия нескольких индивидов в одном и том же месте; оно может проявлять свое действие и на расстоянии, под влия-нием известных событий, ориентирующих направление мыслей в известном смысле и придающих ему специаль-ную окраску, соответствующую толпе. Это заметно особен-но в тех случаях, когда умы уже подготовлены заранее от-даленными факторами, о которых я говорил выше. Поэто-му-то революционное движение 1848 года, начавшись в Париже, сразу распространилось на большую часть Европы и пошатнуло несколько монархий. Подражание, которо-му приписывается такая крупная роль в социальных явле-ниях, в сущности составляет лишь одно из проявлений за-разы. В другом месте я уже достаточно говорил о влиянии подражания и поэтому здесь ограничусь лишь тем, что вос-произведу то, что было сказано мною об этом предмете пятнадцать лет тому назад и развито впоследствии други-ми авторами в новейших сочинениях:

"Человек так же, как и животное, склонен к подража-нию; оно составляет для него потребность при условии, конечно, если не обставлено затруднениями. Именно эта потребность и обусловливает могущественное влияние так называемой моды. Кто же посмеет не подчиниться ее вла-сти, все равно, касается ли это мнений, идей, литературных произведений или же просто-напросто одежды? Управля-ют толпой не при помощи аргументов, а лишь при помощи образцов. Во всякую эпоху существует небольшое число индивидов, внушающих толпе свои действия, и бессозна-тельная масса подражает им. Но эти индивиды не должны все-таки слишком удаляться от преобладающих в толпе идей, иначе подражать будет трудно, и тогда все их влия-ние сведется к нулю. По этой-то причине люди, стоящие много выше своей эпохи, не имеют вообще на нее никакого влияния. Они слишком отдалены от нее. Поэтому-то и ев-ропейцы со всеми преимуществами своей цивилизации имеют столь незначительное влияние на народы Востока; они слиш-ком отличаются от этих народов...

Двойное влияние - прошлого и взаимного подражания -в конце концов вызывает у людей одной и той же страны и одной и той же эпохи такое сходство, что даже те, кто менее всего должен был бы поддаваться такому влиянию, - фило-софы, ученые и литераторы - обнаруживают все же такое семейное сходство в своих мыслях и стиле, что по этим признакам можно тотчас же узнать эпоху, к которой они принадлежат. Достаточно короткого разговора с каким-нибудь человеком, чтобы получить полное понятие о том, что он читает, какие его обычные занятия и в какой среде он живет".

Зараза настолько могущественна, что она может вну-шать индивидам не только известные мнения, но и извест-ные чувства. Благодаря именно такой заразе, в известную эпоху подвергались презрению известные произведения, на-пример, "Тангейзер", спустя несколько лет возбудивший восторги тех же самых людей, которые его осмеяли.

Мнения и верования распространяются в толпе именно путем заразы, а не путем рассуждений, и верования толпы всех эпох возникали посредством такого же точно меха-низма: утверждения, повторения и заразы. Ренан совер-шенно справедливо сравнивает первых основателей хрис-тианства "с рабочими социалистами, распространяющими свои идеи по кабакам". Вольтер также говоря о христиан-ской религии, сказал, "что в течение более чем ста лет ее последователями была только самая презренная чернь".

На примерах, аналогичных тем, на которые я уже ука-зывал здесь, можно ясно проследить, как зараза, действую-щая вначале только в народных слоях, постепенно перехо-дит в высшие слои общества; мы можем убедиться в этом на наших современных социалистских доктринах, которы-ми в настоящее время начинают увлекаться уже те, кто осужден сделаться первыми жертвами их торжества. Дей-ствие заразы настолько сильно и могущественно, что перед ним отступает всякий личный интерес.

Вот почему всякое мнение, сделавшись популярным, в конце концов получает такую силу, что проникает и в са-мые высшие социальные слои и становится там господ-ствующим, хотя бы нелепость его была вполне очевидна. В этом явлении заключается очень любопытная реакция низших социальных слоев на высшие, тем более любопыт-ная, что все верования толпы всегда проистекают из какой-нибудь высшей идеи, не пользовавшейся никаким влияни-ем в той среде, в которой она народилась. Обыкновенно вожаки, подпавшие под влияние этой идеи, завладевают ею, извращают ее, создают секту, которая в свою очередь из-вращает и затем распространяет ее в недрах масс, продол-жающих извращать ее все более и более. Сделавшись на-конец народной истиной, эта идея некоторым образом воз-вращается к своему первоначальному источнику и тогда уже действует на высшие слои нации. В конце концов мы видим, что все-таки ум управляет миром. Философы, создавшие какие-нибудь идеи, давно уже умерли и преврати-лись в прах, но благодаря описанному мною механизму, мысль их все-таки торжествует в конце концов.

Обаяние

Идеи, распространяемые путем утверждения, повторе-ния и заразы, обязаны своим могуществом главным обра-зом таинственной силе, которую они приобретают, - обаянию.

Идеи или люди, подчинявшие себе мир, господствовали над ним преимущественно благодаря этой непреодолимой силе, именуемой обаянием. Мы все понимаем значение это-го слова, но оно употребляется часто в таких различных смыслах, что объяснить его нелегко. Обаяние может сла-гаться из противоположных чувств, например, восхищения и страха. В основе обаяния действительно часто заложены именно эти чувства, но иногда оно существует и без них. Наибольшим обаянием, например, пользуются умершие, сле-довательно, - существа, которых мы не боимся: Александр, Цезарь, Магомет, Будда. С другой стороны есть такие пред-меты и фикции, которые нисколько не возбуждают в нас восхищения, например, чудовищные божества подземных храмов Индии, но которые, тем не менее, имеют огромное обаяние.

В действительности обаяние - это род господства какой-нибудь идеи или какого-нибудь дела над умом индивида. Это господство парализует все критические способности индивида и наполняет его душу удивлением и почтением. Вызванное чувство необъяснимо, как и все чувства, но, ве-роятно, оно принадлежит к тому же порядку, к какому при-надлежит очарование, овладевающее замагнитизированным субъектом. Обаяние составляет самую могущественную причину всякого господства; боги, короли и женщины не могли бы никогда властвовать без него.

Различные виды обаяния можно, однако, подразделить на две главные категории: обаяние приобретенное и обая-ние личное. Приобретенное обаяние - то, которое доставля-ется именем, богатством, репутацией; оно может совершен-но не зависеть от личного обаяния. Личное же обаяние носит более индивидуальный характер и может существо-вать одновременно с репутацией, славой и богатством, но может обходиться и без них.

Приобретенное или искусственное обаяние гораздо боль-ше распространено. Уже одного того факта, что какой-нибудь индивид занимает известное социальное положение, обладает известным богатством и титулами, бывает зачас-тую достаточно, чтобы придать ему обаяние, как бы ни было ничтожно его личное значение. Военный в своем мундире, судья в своей мантии всегда пользуются обаянием. Пас-каль совершенно справедливо указывал на необходимость облачить судей в мантии и парики. Без этого они бы лиши-лись на три четверти своего авторитета. Самый свирепый социалист всегда бывает несколько смущен при виде прин-ца или маркиза; стоит присвоить себе такой титул, и самый прозорливый коммерсант легко даст себя обморочить.

Это влияние титулов, орденов и мундиров на толпу встречает-ся во всех странах, даже там, где больше всего развито чувство личной свободы. Я приведу по этому поводу отрывок из новой книги одного путешественника, рассказывающего следующее о том обаянии, которым пользуются некоторые личности в Ан-глии:

"Много раз мне приходилось наблюдать особенное состояние опьянения, которое овладевает даже самыми благоразумными ан-гличанами при виде и общении с каким-нибудь пэром Англии. Они заранее уже любят его, лишь бы богатство его соответствова-ло его положению, и в его присутствии они всё переносят от него с восторгом. Они краснеют от удовольствия, когда он приближа-ется к ним или заговаривает с ними; сдерживаемая радость сооб-щает непривычный блеск их глазам. У них "лорд находится в крови", если позволено будет так выразиться, как мы выражаемся, например, про испанца, что у него танцы в крови, про немца - что у него музыка в крови, и про француза - что у него в крови революция. Их страсть к лошадям и Шекспиру менее сильна, и они менее извлекают из нее наслаждений. Книга пэров имеет огромный сбыт и ее можно найти в самых отдаленных местах и у всех так же, как Библию".

Я касаюсь здесь лишь обаяния, которое имеют люди; но рядом с этим можно поставить и обаяние мнений, литера-турных и художественных произведений и т.д. В послед-нем случае чаще всего обаяние является результатом уси-ленного повторения. История и в особенности история ли-тературы и искусства, представляет собой не что иное, как повторение все одних и тех же суждений, которые никто не смеет оспаривать и в конце концов все повторяют их так, как выучили в школе Есть имена и вещи, которых никто не смеет коснуться. Для современного читателя, например, чтение Гомера доставляет, конечно, огромную и непреодо-лимую скуку, но кто же посмеет сознаться в этом? Парфе-нон в его настоящем виде является несчастной развалиной, лишенной всякого интереса, но эта развалина обладает оба-янием именно потому, что она представляется нам не в том виде, в каком она есть, а в сопровождении всей свиты исто-рических воспоминаний. Главное свойство обаяния имен-но и заключается в том, что оно не допускает видеть пред-меты в их настоящем виде и парализует всякие суждения. Толпа всегда, а индивиды весьма часто нуждаются в гото-вых мнениях относительно всех предметов. Успех этих мнений совершенно не зависит от той частицы истины или заблуждения, которая в них заключается, а исключительно лишь от степени их обаяния.

Теперь я буду говорить о личном обаянии. Этот род обаяния совершенно отличается от искусственного или при-обретенного обаяния и не зависит ни от титула, ни от вла-сти; оно составляет достояние лишь немногих лиц и сооб-щает им какое-то магнетическое очарование, действующее на окружающих, несмотря даже на существование между ними равенства в социальном отношении и на то, что они не обладают никакими обыкновенными средствами для утверждения своего господства. Они внушают свои идеи, чувства тем, кто их окружает, и те им повинуются, как пови-нуются, например, хищные звери своему укротителю, хотя они легко могли бы его разорвать.

Великие вожаки толпы: Будда, Магомет, Жанна д'Арк, Наполеон обладали в высшей степени именно такой фор-мой обаяния и благодаря ей подчиняли себе толпу. Боги, герои и догматы внушаются, но не оспариваются; они исче-зают, как только их подвергают обсуждению.

Великие люди, об обаянии которых я только что гово-рил, без этого обаяния не могли бы сделаться знамениты-ми. Конечно, Наполеон, находясь в зените своей славы, пользовался огромным обаянием, благодаря своему могу-ществу, но все же это обаяние существовало у него и тогда еще, когда он не имел никакой власти и был совершенно неизвестен. Благодаря протекции, он был назначен коман-довать армией в Италии и попал в кружок очень строгих, старых воинов-генералов, готовых оказать довольно-таки сухой прием молодому собрату, посаженному им на шею.

Но с первой же минуты, с первого свидания, без всяких фраз, угроз или жестов, будущий великий человек покорил их себе. Тэн заимствует из мемуаров современников сле-дующий интересный рассказ об этом свидании:

"Дивизионные генералы, в том числе Ожеро, старый во-яка, грубый, но героичный, очень гордившийся своим высо-ким ростом и своей храбростью, прибыли в главную квар-тиру весьма предубежденными против выскочки, прислан-ного из Парижа. Ожеро заранее возмущался, уже составив себе мнение о нем по описанию и готовясь не повиноваться этому "фавориту Барраса", "генералу Вандемьера", "улич-ному генералу", на которого все смотрели как на медведя, потому что он всегда держался в стороне и был задумчив, притом этот малорослый генерал имел репутацию матема-тика и мечтателя. Их ввели. Бонапарт заставил себя ждать. Наконец он вышел, опоясанный шпагой, и, надев шляпу, объяснил генералам свои намерения, отдал приказания и отпустил их. Ожеро безмолвствовал, и только когда они уже вышли на улицу, он спохватился и разразился своими обычными проклятиями, соглашаясь вместе с Массеной, что этот маленький генерал внушил ему страх, и он решитель-но не может понять, почему с первого взгляда он почув-ствовал себя уничтоженным перед его превосходством".

Обаяние Наполеона еще более увеличилось под влия-нием его славы, когда он сделался великим человеком. Тог-да уже его обаяние сделалось почти равносильно обаянию какого-нибудь божества. Генерал Вандамм, революционный вояка, еще более грубый и энергичный, чем Ожеро, говорил о нем маршалу д'Орнано в 1815 году, когда они вместе поднимались по лестнице в Тюильрийском дворце: "Мой милый, этот человек производит на меня такое обаяние, в котором я не могу отдать себе отчета, и притом до такой степени, что я, не боящийся ни Бога, ни черта, приближаясь к нему, дрожу, как ребенок; и он бы мог заставить меня пройти через игольное ушко, чтобы затем бросить меня в огонь".

Наполеон оказывал такое же точно обаяние на всех тех, кто приближался к нему.

Сознавая вполне свое обаяние, Наполеон понимал, что он толь-ко увеличивает его, обращаясь даже хуже, чем с конюхами, с теми важными лицами, которые его окружали и в числе которых нахо-дились знаменитые члены Конвента, внушавшие некогда страх Европе. Рассказы, относящиеся к тому времени, заключают в себе много знаменательных фактов в этом отношении. Однажды в государственном совете Наполеон очень грубо поступил с Беньо, с которым обошелся, как с неучем и лакеем. Достигнув желаемо-го действия. Наполеон подошел к нему и сказал: "Ну, что, боль-шой дурак, нашли вы, наконец, свою голову?" Беньо, высокий, как тамбур-мажор, нагнулся очень низко, и маленький человечек, под-няв руку, взял его за ухо, "что было знаком упоительной мило-сти, - пишет Беньо, - обычным жестом смилостивившегося госпо-дина". Подобные примеры дают ясное понятие о степени низости и пошлости, вызываемой обаянием в душе некоторых людей, объяс-няют, почему великий деспот питал такое громадное презрение к людям, его окружавшим, на которых он действительно смотрел, лишь как на пушечное мясо.

Даву, говоря о своей преданности и преданности Маре Бонапарту, прибавлял: "Если бы император сказал нам обоим: "Интересы моей политики требуют, чтобы я разру-шил Париж, и притом так, чтобы никто не мог из него вый-ти и бежать", - то Маре, без сомнения, сохранил бы эту тай-ну, я в том уверен, но тем не менее, не мог бы удержаться и вывел бы из Парижа свою семью и тем подверг бы тайну опасности. Ну, а я из боязни, чтобы никто не догадался об этой тайне, оставил бы в Париже свою жену и детей".

Надо иметь в виду именно эту удивительную способ-ность Наполеона производить обаяние, чтобы объяснить себе его удивительное возвращение с острова Эльбы и эту побе-ду над Францией одинокого человека, против которого выступили все организованные силы великой страны, каза-лось, уставшей уже от его тирании. Но стоило ему только взглянуть на генералов, присланных для того, чтобы завла-деть им, и поклявшихся им завладеть, и все они немедленно подчинились его обаянию.

"Наполеон, - пишет английский генерал Уолслей, - вы-саживается во Франции почти один, как беглец с маленько-го острова Эльбы, и в несколько недель ему удается без всякого кровопролития ниспровергнуть всю организацию власти во Франции, во главе которой находился ее закон-ный король. Существуют ли случаи, где личное превосход-ство человека проявлялось бы более поразительным образом? В продолжении всей этой последней его кампании можно ясно видеть, какую власть он имел над союзниками, заставляя их следовать его инициативе, и как мало было нужно, чтобы он их раздавил окончательно".

Его обаяние пережило его и продолжало увеличивать-ся. Благодаря именно этому обаянию попал в императоры его безвестный племянник. Наблюдая затем, как возрожда-ется его легенда, мы можем убедиться, насколько еще могу-щественна его великая тень. Обращайтесь дурно с людьми сколько вам угодно, убивайте их миллионами, вызывайте нашествия за нашествиями, и все вам будет прощено, если вы обладаете достаточной степенью обаяния и талантом для поддержания этого обаяния.

Я привел тут совершенно исключительный пример оба-яния, но необходимо было указать именно на такой случай, чтобы происхождение великих религий, великих доктрин и великих империй сделалось нам понятным. Генезис всего этого неясен, если не принять во внимание могуществен-ную силу обаяния.

Но обаяние основывается не исключительно на личном превосходстве, на военной славе или религиозном страхе. Оно может иметь гораздо более скромное происхождение и все-таки быть весьма значительным. Наш век указывает нам много таких примеров. Одним из самых разительных является история знаменитого человека (Лессепса), изме-нившего вид земного шара и коммерческие сношения на-родов, отделив два континента. Он успел в своем предпри-ятии не только вследствие громадной воли, но и вследствие обаяния, которое он имел на всех окружающих. Чтобы по-бедить почти всеобщее недоверие, ему надо было только показаться. Он говорил несколько минут, и благодаря его очарованию, противники быстро превращались в его сто-ронников. Англичане в особенности восставали против его проекта, но стоило ему лишь показаться в Англии, и все уже были на его стороне. Когда позднее он проезжал через Саутхемптон, колокола звонили в его честь, а теперь Анг-лия собирается воздвигнуть ему статую. "Победив все -вещи, людей, болота, скалы и пески", он уже не верил более в препятствия и вздумал было возобновить Суэз в Панаме. Он начал с теми же средствами, но пришла старость; кроме того, вера, двигающая горы, двигает ими лишь тогда, когда они не слишком высоки. Но горы, однако, устояли и воз-никшая из этого катастрофа уничтожила блестящий ореол славы, окружавший этого героя. Его жизнь лучше всего показывает, как возникает обаяние и как оно может исчез-нуть. Сравнившись в величии с самыми знаменитыми ге-роями истории, он был низвергнут простыми судьями сво-ей страны в ряды самых презренных преступников. Когда он умер, толпа отнеслась к этому совершенно равнодушно, и только иностранные государи сочли нужным почтить память одного из величайших людей в истории.

Одна иностранная газета, а именно "Neue Freie Presse", вы-сказала по поводу судьбы Лессепса психологически верные заме-чания, которые я и воспроизвожу здесь:

"После осуждения Фердинанда Лессепса нам нечего изум-ляться печальному концу Христофора Колумба. Если Ферди-нанда Лессепса считать мошенником, то всякую благородную иллюзию надо признавать преступлением. Древний мир увенчал бы память Лессепса ореолом славы и возвел бы его на Олимп, потому что он изменил поверхность земли и выполнил дело, со-вершенствующее ее. Своим приговором Фердинанду Лессепсу председатель суда создал себе бессмертие, так как народы всегда будут спрашивать имя человека, не побоявшегося унизить свой век, нарядив в халат каторжника старика, жизнь которого была славой его современников... Пусть нам не говорят более о неумо-лимости правосудия там, где царит бюрократическая ненависть ко всяким великим, смелым делам. Нации нуждаются в таких смелых людях, верующих в себя и преодолевающих все препят-ствия без внимания к своей собственной особе. Гений не может быть осторожен; руководствуясь осторожностью, он никогда не мог бы расширить круг человеческой деятельности.

...Фердинанд Лессепс пережил и опьянение успеха, и горечь разочарований - это Суэз и Панама. Душа возмущается против этой морали успеха. Когда ему удалось соединить два моря; госу-дари и нации воздали ему почести, но после того, как он потерпел поражение, не совладав со скалами Кордильеров, он превратился в обыкновенного мошенника... Тут проявляется борьба классов общества, неудовольствие бюрократов и чиновников, мстящих посредством уголовного кодекса тем, кто хотел бы возвыситься над другими... Современные законодатели приходят в замеша-тельство перед такими великими идеями человеческого гения; публика же в них понимает еще меньше, и какому-нибудь гене-ральному адвокату, конечно, не трудно доказать, что Стэнли - убий-ца, а Лессепс - обманщик".

Все эти различные примеры, приведенные нами, касают-ся лишь крайних форм обаяния. Чтобы установить во всех подробностях его психологию, нам бы нужно было поста-вить эти формы в конце ряда, спускающегося от основате-лей религий и государств до какого-нибудь субъекта, стара-ющегося ослепить своего соседа блеском нового костюма или орденами.

Между обоими концами такого ряда можно вместить все формы обаяния в различных элементах цивилизации: науках, искусствах, литературе и т.д., тогда будет видно, что обаяние составляет основной элемент всякого убеждения. Сознательно или нет, но существо, идея или вещь, пользую-щиеся обаянием, тотчас же, путем заразы, вызывают подра-жание и внушают целому поколению известный способ чувствований и выражения своих мыслей. Подражание чаще всего бывает бессознательным, и именно это и обусловли-вает его совершенство. Современные художники, воспро-изводящие в своих произведениях бледные цвета и за-стывшие позы некоторых примитивных живописцев, и не подозревают, конечно, откуда у них явилось такое вдохно-вение. Они сами верят в свою искренность, а между тем, если бы один знаменитый художник не воскресил бы эту форму искусства, то мы бы продолжали в ней видеть лишь наивные стороны и более низкую степень искусства. Те же художники, которые по примеру другого знаменитого мас-тера переполняют свои картины фиолетовыми тенями, во-все не замечают в природе преобладания фиолетовой крас-ки более, чем это замечалось лет пятьдесят тому назад, но на них до такой степени подействовали личные и специ-альные впечатления одного художника, что они подчини-лись этому внушению, тем более, что несмотря на такую странность, художник сумел приобрести большое обаяние. Во всех элементах цивилизации можно легко найти много таких примеров.

Из всего предыдущего мы видим, что в генезисе обаяния участвуют многие факторы, и одним из самых главных был всегда успех. Всякий человек, имеющий успех, всякая идея, завладевающая умами, уже на этом самом основании ста-новятся недоступными никаким оспариваниям. Доказатель-ством того, что успех составляет одну из главных основ обаяния, является одновременное исчезновение обаяния с исчезновением успеха. Герой, которого толпа превозносила только накануне, может быть на другой день осмеян ею, если его постигла неудача. Реакция будет тем сильнее, чем больше было обаяние. Толпа смотрит тогда на павшего героя как на равного себе и мстит за то, что поклонялась прежде его превосходству, которого не признает теперь. Когда Робеспьер посылал на казнь своих коллег и множе-ство современников, он пользовался огромным обаянием. Но стоило лишь перемещению нескольких голосов лишить его власти, и он немедленно потерял свое обаяние, и толпа провожала его на гильотину градом таких же проклятий, какими она осыпала его прежние жертвы. Верующие все-гда с особенной яростью разбивают богов, которым покло-нялись некогда.

Под влиянием неудачи обаяние исчезает внезапно. Оно может прийти в упадок и вследствие оспаривания, но это совершается медленнее. Однако именно такой способ раз-рушения обаяния гораздо более действен. Обаяние, кото-рое подвергается оспариванию, уже перестает быть обая-нием. Боги и люди, сумевшие долго сохранить свое обая-ние, не допускали оспариваний. Чтобы вызывать восхище-ние толпы, надо всегда держать ее на известном расстоянии.

Литература:

1. Г. Лебон. Вожаки толпы//Райгородский Д.Я. Психология и психоанализ власти. Т. 2. Хрестоматия. - Самара: Издательский Дом «БАХРАХ», 1999, - с. 195-212