Милитаристский проект "американского века": сущность и судьба

Социал-дарвинистский "реализм" и гуманитарный идеализм в истории. Особенности "конфликта цивилизаций", как глобального социального конфликта. Новое и старое в американском экспансионизме. Сущность геополитического одиночества или Россия в роли Израиля.

Рубрика Политология
Вид книга
Язык русский
Дата добавления 04.09.2010
Размер файла 101,0 K

Отправить свою хорошую работу в базу знаний просто. Используйте форму, расположенную ниже

Студенты, аспиранты, молодые ученые, использующие базу знаний в своей учебе и работе, будут вам очень благодарны.

С другой стороны, на самом высшем государственном уровне -- в особенности со времен президентства В.В. Путина -- апробируется геополитическая модель нового Израиля в Евразии. Истинная геополитическая роль Израиля в глобальных планах американского гегемонизма -- быть занозой в ближневосточном арабском деле, не дать ему консолидаризироваться и стабилизироваться. Израиль-- плацдарм чужой, антиарабской силы в сердце арабского мира. Сегодня нечто подобное -- но в несравненно большем масштабе -- задумано создать в евразийском хартленде -- крупнейшем геополитическом массиве мира. Полтысячи лет этот хартленд скрепляла, объединяла, направляла Россия, создавшая уникальные "социальные технологии" межэтнического единства сотен миллионов людей. Особое обаяние русской миссии в Евразии состояло в том, что в ней никак не чувствовалось какого-то умышленного "конструктивизма", корыстной искусственности. Идеология евразийского единства, защищаемого Россией, совпадала со здравым смыслом многочисленных народов, понимающих, что на евразийской равнине надо либо жить вместе и вместе защищать общий дом, либо погрузиться в нескончаемые кровавые усобицы, выгодные злонамеренным внешним силам. Это не было геополитикой в собственном смысле слова -- если под нею понимать хитроумие государственного разума, навязывающего свои конструкции "почве". "Почва" сама выстрадала соответствующее знание, касающееся нераздельности исторических судеб народов Евразии.

И вот теперь все это решено сломать. Внешний завоеватель, нога которого никогда еще не ступала в Евразию, решил подвергнуть континент неслыханным экспериментам. Главная цель их -- расколоть местные народы в духе принципа "разделяй и властвуй". Причем раскол этот теперь осуществляется в рамках парадигмы нового века -- социал-дарвинистской. Речь идет не просто о том, чтобы столкнуть национальные интересы -- речь о том, чтобы противопоставить избранных и неизбранных, цивилизованных и варваров, достойных "общечеловеческого будущего" и презренных неприкасаемых. Этой расистской сегрегации служит выдуманная дилемма принятия или непринятия в европейский дом. Противник изощряется в том, чтобы элитам новых постсоветских государств нашептать, что именно они, а не их соседи могли бы удостоиться принятия в "клуб избранных", разумеется, при определенных условиях. Российскому правящему западничеству нашептывали, что принятие "их" России в европейский дом состоится при условии, если произойдет решительный отказ от имперского наследия, если Россия сбросит гири азиатчины и в очищенном от вредных расовых примесей виде предстанет перед высокой европейской комиссией. Украине, в свою очередь, "доверительно" сообщали, что только решительное противопоставление бывшему "старшему брату" (который вовсе и не брат, а байстрюк с неприемлемо высокой примесью азиатско-татарской крови) создаст европейски-демократический имидж стране и обеспечит ей признание в европейском доме. Любопытно, что эта же модель расистского противопоставления применялась к Казахстану и Киргизии -- странам, которым, казалось бы, не пристало дистанцироваться от "Азии". Делу помог особый прием: в тех случаях, когда расистская "демократическая антропология" не могла игнорировать неевропейскую идентичность народного большинства данной страны, она играла на снобизме и тщеславии правящей элиты, эксплуатируя ее комплексы.

Президента Киргизии западная печать окрестила "европейски мыслящим" лидером, с которым Запад может иметь дело -- в отличие от "не совсем европейских" или "совсем не европейских" лидеров соседних стран. Снискать аналогичную снисходительность внешних оценщиков предстояло президентам Казахстана и республик Закавказья.

Срабатывал прием двойной идентичности. Властным элитам давали понять, что они "в цивилизованном отношении" стоят выше своего этнического окружения и их призвание -- создать привилегированный внутренний ареал европеизма, куда, разумеется, в "обозримом будущем" не сможет попасть туземное большинство, но-- зачем же тем, кто уже созрел для "цивилизованного существования", ждать остальных?

Мы ничего не поймем в истинном содержании "либеральной идеи" в Евразии, если не уясним себе того, что используемые в ней "цивилизованные понятия", относящиеся к прогрессу, демократии, модернизации, реформам, правам человека и т. п., скрывают расовое содержание, указывающее на антропологическое противопоставление перспективного и неперспективного "человеческого материала", глобализирующегося истэблишмента и туземной массы, которой путь в демократическую современность заказан.

Именно в этом климате расового отбора и соответствующих "конкурсов претендентов" в недрах российских спецслужб -- основных приватизаторов бывшей государственной собственности -- созрел замысел одним махом опередить других претендентов и доказать заокеанским хозяевам свою незаменимость.

В самом деле, если американцы так поощряют украинскую, грузинскую, среднеазиатскую элиту за ее готовность раскалывать евразийский монолит по частям -- с тем чтобы лучшие его части интегрировать в европейский дом, то ведь у российской элиты возможностей соответствующего "дробления" несравненно больше. Окраинные элиты могут в лучшем случае откусывать пограничные куски Евразии, российская же элита может большее -- расколоть Евразию пополам, в самом центре, и этим сослужить несравненно большую службу заказчику. В тайных кругах власти решалась дилемма: по старинке, следуя "имперской" традиции, сопротивляться американским планам в условиях, когда эффективность сопротивления снижалась по целому ряду объективных причин, или -- перевернуть перспективу и стать большими атлантистами, чем сами атлантисты.

Выбор был сделан в пользу второго варианта, и изумленные европейцы увидели, что новая, путинская Россия стала более верным пособником американского однополярного мира, чем они, традиционные союзники Америки. Так Россия стала "Израилем Евразии": пятой колонной атлантизма в центре евразийского хартленда.

Из этого автоматически вытекала политика дистанцирования от всех актуальных и потенциальных оппонентов американской миссии в Евразии. Страны, находящиеся на американском подозрении, автоматически зачисляются в плохую компанию, способную скомпрометировать "демократическую Россию".

Естественно, главная стратегическая цель атлантистов, намеченная еще основателем англо-американской геополитики, -- не допустить союза крупнейших держав -- держателей евразийского хартленда. И вот в российской "демократической" печати, "как по заказу", множатся статьи, посвященные китайской опасности для России. Противопоставить Россию Китаю, Индии, Ирану, то есть создать ситуацию геостратегического одиночества,-- это и значит сделать ее Израилем Евразии. С одной стороны, этот "Израиль" препятствует единству континента, ставшего главной целью американской гегемонистской стратегии на весь XXI век, с другой -- попадает в ситуацию геополитического одиночества, порождающую рабскую зависимость от заокеанского "гаранта".

Кроме этих планов, составляющих собственный заказ США своему новому сателлиту в Евразии, этот сателлит делает нечто такое, что более отвечает уже не американскому, а израильскому заказу. Официальная Россия включается в антимусульманскую кампанию Буша, что, собственно, выходит за рамки стратегического заказа атлантистов. Стратегический заказ касается политики недопущения российско-китайского или российско-индийского блоков, способных в самом деле противостоять американскому плану овладения Евразией. Ссора России с мусульманским миром, не представленным по-настоящему крупными державами, не имеет стратегического значения для США, но способна расколоть РФ изнутри, то есть разрушить больше того, что полагалось бы разрушать.

Заказчиком на это дополнительное саморазрушение может выступать только сам Израиль, имеющий мощное лобби в российских коридорах власти. Израиль своей расистской политикой на Ближнем Востоке обрек себя на войну с мусульманским окружением. Если бы в израильском руководстве политические прагматики одержали верх над расистскими максималистами, одержимыми идеей "избранного народа", то Израиль спокойно принял бы предлагаемый ему арабскими соседями план: возвращение к границам 1967 года в обмен на мир и признание. В этом случае Израилю не понадобился бы такой "товарищ по несчастью", как Россия, саморазрушительно противостоящая мусульманскому миру.

Но и в израильском, и в российском руководстве слишком ощущается присутствие еврейского фундаментализма, ищущего козла отпущения в лице "мусульманских фундаменталистов". Повторяем: если бы политика российских верхов определялась только внутренними западниками-атлантистами, свободными от чисто еврейских геополитических комплексов, они не стали бы отягчать положение РФ, и внешнее, и внутреннее, такой нагрузкой, как ссора с мусульманством. Но в российском руководстве рядом с атлантическими прагматиками, осуществляющими выгодное (заказанное и оплаченное) атлантическое мероприятие, касающееся освобождения геополитического пространства Евразии для США и НАТО, сидят и еврейские максималисты. Для них ссора России с мусульманским миром -- это не только демонтаж базовой идеи российского государства, основанного на славяно-мусульманском синтезе, но и тайное уподобление статуса России статусу Израиля, проклинаемого мусульманским окружением. Еврейская элита, входящая в состав правящей элиты России, желает во всем чувствовать себя в России, как в Израиле,-- даже в интимном плане эзотерических мироощущений избранных, заброшенных в окружение неизбранных.

Вероятно, аналогичную участь еврейские фундаменталисты от политики хотели бы навязать и США: избранная сверхдержава, сознающая свое одиночество среди неизбранных народов, -- что это, как не модель священного Израиля? Еврейское подстрекательство, столь ощущаемое ныне в американской глобальной политике, несомненно, носит следы этого архаического комплекса, связанного с диалектикой изгойства--избранничества.

Избранник в профаническом смысле -- это сила, пребывающая в конформистском окружении умиротворенных или переубежденных, подчиненных или подкупленных, ищущих покровительства или материальной выгоды. Но избранничество в эзотерическом смысле -- а именно к этому тяготеет еврейская традиция избранного народа -- неотделимо от драматических переживаний одиночества, страха и тревоги. Израиль любит могущественную и процветающую Америку. Но Америка, при всем этом еще и ощущающая метафизический исторический страх и геополитическое одиночество, ему все же понятнее и ближе.

Наиболее верный путь к такому одиночеству в мире -- это гордыня расистского превосходства. Избранничество с расистским знаком -- ничто не обещает столь полного архетипического уподобления Америки Израилю, как это; может быть, в частности, и поэтому израильские фундаменталисты воспитывают Америку в законченно расистском духе. Истолковать миссию Америки в мире как нового Израиля, сокрушающегося по поводу человечества, погрязшего в грехах и нуждающегося в строгом наставничестве, готовы и протестантские фундаменталисты в самих США. Фундаменталистский комплекс ощутимо действует в американской мировой политике, в особенности в периоды перехода от изоляционистской к экспансионистской фазе*.

В частности, американские неоконсерваторы 80-х годов, в значительной мере подготовившие победу США в холодной войне, посмотрели на окружающий мир глазами пастора методистской церкви: бедность этого мира они оценили не по-социалистически -- как следствие эксплуатации и социальной несправедливости, а по-протестантски -- как следствие греховной лени и нерадивости. Демонтаж социального государства во внутренней политике и демонтаж социализма в глобальной политике могут быть оценены как лишение нерадивых и неприспособленных мира сего их алиби и их самозащиты.

В чем-то здесь проявляется реставрация ветхозаветного, "законнического" отношения к слабым и нищим духом, лишение их того оправдания и надежды, которыми их снабдила Христова весть.

Итак, уподобление Америки Израилю может найти оправдание в известном сходстве протестантской и ветхозаветной картин мира, а самое главное -- в известном сходстве позиций: то, чем являются арабы для Израиля, тем весь внеатлантический мир является для США. Избранные предстают перед неизбранными во всем блеске своего экономического, военного и административного превосходства.

Но именно в этом плане становится совершенно очевидной искусственность другого уподобления: России -- Израилю. Все дело в том, что для Израиля расовый проект противостояния варварскому окружению "неполноценных" не является сугубо элитарным, вразумительным лишь для части властвующих элит. Сионистский проект выступает как действительно национальный проект евреев, задумавших реставрировать архетипическую модель ветхозаветной "страны обетованной". Еврейство Израиля совместно пользуется плодами американской помощи, совместно огораживает землю для себя и своих потомков, совместно противостоит тем, кого считает ниже себя. В современной израильской идентичности причудливо переплетаются черты европеизма, противостоящего Востоку, модернизма, противостоящего традиционализму, ветхозаветной ортодоксии, противостоящей христианской ревизии истинного "закона".

Еврейство первым совершило постмодернистское открытие, состоящее в том, что выход из традиционалистской статики в динамику модерна обеспечивается не каким-то действительно новым открытием, а дерзким -- не заботящимся о логических соответствиях сочетанием гетерогенных начал и текстов. Два древних текста, принадлежащие к разным традициям, но сведенные вместе в дисгармоническом сочетании, обеспечивают то самое "беспокойство", которое и является источником всяких модернистских сдвигов. Евреи, как никто другой, научились жить в ситуации подобного беспокойства, вызванного текстовой раздвоенностью и рассогласованностью. Сегодня они предлагают попробовать это и нам, русским.

Однако не будем забывать, что наша русская ситуация перед лицом господ мира сего -- принципиально иная. И проект европеизации России, и проект ее израилизации не являются общенациональными -- они адресованы исключительно компрадорскому меньшинству.

Современная партия западников, американофилов, внутренних атлантистов и сионистов не предлагает России коллективную идентичность нового единого "мы", которому уготована одна историческая судьба. Все эти течения внутри правящей западной партии в России исповедуют не новый западнический национализм, подобный тому, что вводил Петр I, а внутренний расизм, противостоящий туземному большинству. Не будем верить в дилеммы, формируемые пропагандистами-пиарщиками режима.

В России идет спор не между атлантистами и евразийцами, не между коммунистами и демократами, либералами и тоталитаристами. Настоящее противостояние носит социальное содержание, причем радикализированное до степени расовой несовместимости. Раса господ, давно уже разуверившаяся в реформируемости "этой" страны и утратившая веру в то, что даров прогресса хватит на всех, втайне решила приберечь для самой себя и новый европейско-демократический статус, и оснащенный всеми средствами прогресса "цивилизованный образ жизни", и пресловутые "права человека".

Все должно быть как на Западе, и, может быть, даже лучше, но -- не для всех, а только для избранных. В этой идеологии избранничества и состоит принципиальная новация наших новых западников, примиряющих на себя ветхозаветную модель "избранного народа". Понадобилась настоящая атрофия социального чувства и социальной интуиции, чтобы принудить столь значительную часть современной российской интеллигенции поверить в ложные дилеммы и дихотомии "пиарщиков", обслуживающих власть.

Бесполезны исторические и культурологические изыскания, касающиеся европейской или неевропейской идентичности России, там, где речь идет не о коллективной идентичности народа Российской Федерации, не о его коллективном историческом проекте, вмещающем судьбу всего народа, а о стратегии сепаратного обустройства "внутренних эмигрантов", более никак не идентифицирующих себя с "этой" страной. Для них все богатства России, весь ее потенциал-- не более как предмет торга в глобальных "играх обмена", которые они ведут с ведущими центрами силы исключительно в собственных групповых интересах. Главное, что для них требуется, -- надежные гарантии их привилегированного статуса и их капиталов внутри страны и в отношениях с внешним миром. Они не задумываясь предпочтут любую модель власти, любую диктатуру -- западную и антизападную, либеральную и коммунистическую, светскую и религиозно-фундаменталистскую, если она дает, в сравнении с другими формами власти, по-настоящему надежные гарантии их привилегированному одиночеству. Привилегированные, заново решившие-- после столетних проб в другом направлении -- ничем не делиться с непривилегированными, чувствуют небывалую тревогу одиночества. Они -- "прекрасные и проклятые" современного мира, его новый "избранный народ", отделенный от всех непроходимым рвом.

Эти новые избранные совершенно по-новому организуют свое жизненное пространство -- не так, как в великую эпоху классовых социальных компромиссов и социалистическо-коммунистических иллюзий. Те, кто не испугался крайностей предельной социальной поляризации, доходящей до расового, антропологического разрыва сверхчеловеков и недочеловеков, уже не могут позволить себе язык плюрализма, консенсуса и тому подобную риторику недавних лет. Как и всякие проводники политики расового апартеида, они вынуждены жить в тотально милитаризованном, ощетинившемся пространстве. На глобальном уровне господам мира сего требуется насильственное разоружение всех "оппонентов", сохраняющих претензию на суверенитет и достоинство; на уровне отдельных "реформируемых" стран -- режимы однопартийного "центризма", исключающего действительную оппозицию; на уровне бытовой повседневности -- огороженные неприступными крепостными рвами особняки, ощетинившиеся пулеметами. Те, кто перешагнул через судьбу отчаявшегося большинства, лишаемого цивилизованных условий существования, отныне и сами обречены жить не в едином, большом, цивилизованном пространстве, а прятаться в закрытых от внешнего мира милитаризованных нишах. Для того чтобы оправдать эту стратегию сугубо сепаратного обустройства за спиной экспроприированного большинства, превращаемого в расу неприкасаемых, необходима идеология, обосновывающая и оправдывающая расовое презрение. Такой идеологией и стал новый "рыночный" социал-дарвинизм. Совсем недавно "рынок" и все, с ним связанное, ассоциировались с чем-то хотя и приземленно негероическим, расчетливым, но, во всяком случае, далеким от неоязыческой, "суперменовской" героики.

И вот теперь "рынок", вместивший демоническую энергию "естественного отбора", стал притягивать к себе злых божеств расизма и другой темной архаики. Рыночная модернизация не состоялась по банальной причине: привычке номенклатурных приватизаторов, как и их внешних покровителей из стана устроителей однополярного мира, к классовым привилегиям. Но последствия этой неудачи совсем не банальны: они уводят современное человечество из столь многообещающего модерна в самую мрачную архаику, в социал-дарвинистские джунгли.

Ясно, что у народного большинства Российской Федерации нет абсолютно никаких оснований западнически обольщаться, причисляя себя к избранной части глобального мира. Правящие западники одной рукой чертят плакаты демократизма, европеизма и плюрализма на фасаде нового здания российской государственности, а другой осуществляют ликвидацию всего того, что в самом деле еще недавно сближало Россию с развитыми странами, с народами, имеющими свою долю в мировом прогрессе. Поэтому западнический блеф правящих реформаторов уже не в состоянии выполнить эффективную манипулирующую роль. Народное низовое большинство России реально примеривает на себя не роль новых предпочитаемых и избранных, а роль уничтоженных расистами индейцев в Америке, не роль Израиля, а роль осажденного народа Палестины, роль всех тех, к кому западный прогресс откровенно повернулся спиной.

Народное большинство обладает своей геополитической интуицией, в основе которой лежат социальный опыт и социальный тип классификации. Простой народ, вопреки изысканиям культурологов, специалистов по сравнительному анализу цивилизаций, адептов глобальной экономики и т. п., отдает себе полный отчет в том, что народы Китая, Индии, Ирана, тюркоязычных стран, вопреки своей "цивилизационной" дальности, являются для нас социально близкими, находящимися в сходной с нами ситуации перед лицом нынешних хозяев мира и победителей в холодной войне. С такой же несомненностью он знает и то, что Северная Америка и Западная Европа, несмотря на свою отнесенность к одной с нами белой расе и к одной христианской цивилизации, являются социально далекими -- пребывающими в стане привилегированного меньшинства планеты, готового всеми силами защищать и умножать свои привилегии. И по сравнению с этим решающим водоразделом современного глобального мира все цивилизационные дифференциации, на которые с подозрительной настойчивостью сегодня делают акцент идеологи правящего западничества, являются третьестепенными по значимости.

Таким образом, интуиции народной геополитики, вооруженной солидаристскими установками и критериями, решительно противостоят умышленным конструкциям правящего атлантизма. Этот разрыв двух типов геополитики-- компрадорского меньшинства "внутренних эмигрантов" и туземного большинства, у которого есть только одна родина, -- непременно скажется на раскладе сил в будущем.

Нынешняя политика правящих кругов, насаждающих выдуманную ими атлантическую идентичность России, является откровенным вызовом национальному консенсусу, противостоит интересам и интуициям большинства. Это политика, проводимая меньшинством и ради меньшинства, причем -- и это является действительно новым-- без всяких социальных компромиссов и обещаний. К власти в России снова пришла партия гражданской войны, причем, в отличие от предшествующей ей большевистской партии, у нее нет какого-либо проекта, предназначаемого обездоленному большинству. Она более или менее откровенно уговаривает это большинство согласиться на собственное устранение-- сойти со сцены в ближайшие 20--30 лет. Этому вполне соответствуют как демографические прогнозы, так и стоящая за этими прогнозами социальная политика, являющаяся политикой геноцида.

Каковы будут судьбы государства, еще занимающего одну седьмую часть суши, но представленного всего лишь третью нынешнего количества населения, -- про это ведают уже не наши правители, а архитекторы однополярного мира. Их стратегия состоит, во-первых, в том, чтобы населить страны, ставшие объектом их геополитических притязаний, меньшинством -- то есть теми, кто либо изначально противостоял туземному большинству, либо стал меньшинством в результате социальных экспериментов "реформаторов". Во-вторых, в том, чтобы это было смертельно перепуганное меньшинство, жаждущее внешних протекций и гарантий. Режимы напуганного меньшинства -- вот формула стратегической нестабильности, взятая на вооружение устроителями нового глобального мира, который они намереваются построить на развалинах нынешнего.

6. Две модели реколонизации

Одна из задач стратегического анализа -- отделить новейшую, действительно определяющую дух века доминанту от затемняющих примесей, связанных с давлением прежнего комплекса идей. Нынешняя доминанта, предопределяющая эволюцию всех идущих с Запада идейно-политических течений, связана с переходом от универсалий прогресса к новой сегрегации, от гуманистической идеи единого человечества, сообща открывающего новое будущее, к новому расизму. Крах Советского Союза совершенно по-разному выступает в этих двух парадигмах. В прежней парадигме СССР воспринимался как помеха всемирно-историческому процессу демократизации, связанному с принципом уважающей себя, неподопечной личности, единой в своих "естественных правах". Эти тираноборческие, антитоталитарные устремления в самом деле были использованы для крушения "социалистического лагеря". Но как только этот лагерь рухнул, так сразу же обнаружилось, что руками демократических энтузиастов загребали жар стратеги совсем иного толка.

Их восприятие СССР было связано с оскорбленной гордыней господ мира сего. В лице СССР посмели заявить о себе, посмели стать развитыми, сильными и способными себя защищать те, кому положено было оставаться бесправной мировой периферией, ждущей миссии западного "белого человека".

Опыт СССР -- это опыт самостоятельного освоения модели прогресса-- с правом на ее творческую реинтерпретацию -- народами, изначально не принадлежащими к привилегированному центру мира, не наделенными правом первородства. Их непростительная дерзость состояла в том, что они нарушали принцип "международного разделения труда", состоящий в том, что западные народы осваивают высокосложные функции, требующие большого личностного достоинства и развитости, а незападные -- более примитивные функции, носителям которых противопоказана "гордыня". Не так давно утопия "технического века" состояла в том, что все функции, которых чурается возгордившийся человек модерна, возьмет на себя техника, отменяющая исконную социальную диалектику раба и господина. Но этот романтизм "технического века" ныне сменился жестким реализмом.

Реализм же состоит в том, что, с одной стороны, ресурсов планеты не хватит для процветания всех, и потому тем, кто не согласен отказываться от западного прогресса, предстоит принять новые социально суженные условия его сохранения -- как прогресса для меньшинства. С другой стороны, прогресс, как оказывается, порождает отходы не только промышленные, но и социальные, воплощаемые забракованным человеческим материалом. Для таких отходов должно иметься свое пространство -- на периферии привилегированного мира.

Чем четче осознается эта реальность, тем несомненнее перспектива новой реколонизации мира. У менее достойных и неприспособленных надо отнять дефицитные земные ресурсы, которыми они все равно не в состоянии эффективно распорядиться. А для этого, в свою очередь, их необходимо разоружить, то есть исправить роковую ошибку прежней эпохи, давшей орудия самозащиты тем, кому в конечном счете суждено оставаться кастой неприкасаемых.

Речь идет не только о средствах физической, военно-технической самозащиты, обретенных в результате социалистических индустриализаций на Востоке. Речь идет также о средствах моральной самозащиты, обретенных в ходе культурных, то есть просвещенных, революций. Замысленная новыми либералами рыночная реформа предназначена была стать просвещенческой контрреволюцией: средством "вернуть к реальности" то самое плебейское большинство, которому всякого рода "левые" позволили "забыться". Сыновья многочисленного демократического плебса ХХ века, после 14--15 лет оставленные за учебной партой, непременно будут претендовать на роль суверенных хозяев страны. Но если в ходе рыночного секвестра их выбросить из системы образования и приучить мыть машины богатых людей, то их сознание станет более адекватным реальностям однополярного мира. Однополярность есть на самом деле переход от мира, отвыкшего от "естественной" иерархии антропологических типов, предающегося универсалистским иллюзиям всеобщего прогресса, к миру восстановленных иерархий. СССР был силой мирового плебса, вынуждающей привилегированных прятать свое расистское лицо. США выступают как сила, обеспечивающая возвращение мира к "естественной" (по одним меркам -- исторически укорененной, по другим -- биологически предопределенной) иерархичности человеческих типов.

Нынешняя глобальная миссия США состоит во всемирном разоружении народов мировой периферии, возомнившей о своем равном достоинстве в ходе предшествующей демократической "революции притязаний". Не случайно идеологи нового либерализма утверждали, что их кредо -- "демократия свободы", направленная против "демократии равенства". Сегодня обнажилась социал-дарвинистская, связанная с идеей "естественного отбора" подоплека этой свободы: демократия свободы есть система, в которой устранено все то, что препятствует естественному отбору, -- то есть все то, что способно отстоять достоинство и перспективу более слабых. Глобальное открытое общество-- это общество, открытое для беспрепятственного проникновения сильных в те ниши, в которых до сих пор было позволено отсиживаться слабым.

Замена биполярной системы однополярной в этом свете выступает как замена протекционистской мировой системы, страхующей слабых, системой безраздельного господства "сильных". Те, кому хотелось бы еще сохранять свои иллюзии, касающиеся американской миссии в мире, могут утверждать, что устранение протекционистских барьеров предназначено для ускоренного взросления слабых, которым вредит авторитарная сентиментальность протекционизма. Но факты говорят о прямо противоположном. Слабых для того и лишают всех средств самозащиты, чтобы они и не смели мечтать стать вровень с сильными. Исторический опыт показывает, что протекционизм и фридридерство являются закономерными фазами циклической экономической динамики. Пока национальная экономика не готова выдерживать конкуренцию с более сильными иностранными экономиками, открыть ее -- значит убить на корню. И напротив, никому и в голову не придет искусственно закрывать ее на той стадии, когда она готова к эффективной конкуренции.

Все нынешние представители современного экономического авангарда числят в своем прошлом фазу протекционистской истории. Мало того, они и сегодня, как показывает случай со сталелитейной промышленностью США, не гнушаются протекционистских мер в тех случаях, когда это соответствует их национальному "разумному эгоизму".

Так что не будем заблуждаться: нынешняя идеология глобально открытого мира, как и новые практики насильственного взламывания национальных "замков", символизируют торжество мировой экспроприаторской политики, передающей планету в безраздельное пользование "единственно достойных".

Этот процесс реколонизации мира сегодня определяется в рамках двух стратегических форм.

Первая форма, в наиболее чистом виде сегодня представленная в постсоветском пространстве, связана с использованием услуг правящей западнической элиты, которой и поручается, под присмотром иностранных советников, осуществить передачу национальной экономики в ведение глобалистов, уготовивших ей роль сырьевого колониального придатка.

Реколонизация здесь выступает в форме холодной гражданской войны "демократов" с собственным народом, которого хотят лишить прежних прав и привычных форм социальной и национальной замозащиты под предлогом борьбы с тоталитарными традициями и пережитками. Либеральные реформы здесь выступают как более или менее откровенная игра с нулевой суммой: чем в большей степени новые приватизаторы идентифицируют себя как часть мирового демократического истэблишмента, тем последовательнее они противопоставляют себя туземному большинству как носителю неисправимого традиционализма и тоталитарной ментальности.

"Национал-патриотизм" потому и стал бранным словом российской демократии, что ей вменена реколонизаторская роль -- отдать страну на откуп тем, кто лучше "этого" народа.

Надо сказать, что действительно момент истины для большинства наших приватизаторов только еще наступает. Вчера еще они могли предаваться иллюзиям, что они -- последняя инстанция, в руки которой передается собственность огромной страны. Завтра им предстоит понять, что их подлинная роль состоит в выполнении функции временного передаточного звена. Реальность глобального мира как раз и заключается в том, что механизм естественного рыночного отбора не ограничен национальными рамками; сегодня он действует как средство перераспределения богатств внутри страны, завтра -- как средство их передачи из рук менее достойных туземных приватизаторов в руки настоящих избранных.

Именно здесь лежат основания новой дифференциации внутри класса приватизаторов в России: между теми, кто хотел бы задержать процесс приватизации в рамках национальных границ, и теми, кто идет дальше и готов принять правила глобальной перераспределительной игры. Новый атлантизм Путина, по-видимому, и означает шаг в этом направлении: от внутреннего колониализма -- к внешнему, от передачи бывшей социалистической собственности своей номенклатуре -- к передаче ее номенклатуре глобального мира. В этом смысле гражданская экономическая война за собственность так или иначе неизбежно перерастает в империалистическую, глобально-колониалистскую.

Может быть, не всем нашим приватизаторам это было ясно с самого начала и они какое-то время питались иллюзиями, будто внешняя поддержка августовской революции и обещанные им в свое время американцами гарантии являются "бесплатным сыром". На современном этапе глобальной идентичности приватизаторской элиты любым подобным иллюзиям уже нет места.

Ясно поэтому, почему не наступила ожидаемая идейно-политическая стабилизация после того, как процесс приватизации собственности в целом был завершен. Если бы действительной целью приватизации было "обуржуазивание", то есть присвоение собственности номенклатурой, которой суждено было бы стать национальной буржуазией, национал-патриотизм немедленно стал бы господствующей идеологией, наступившей вслед за пролетарским, коммунистическим интернационализмом. Тогда бы носители или реставраторы старого русского сознания -- "поручики Голицыны и корнеты Оболенские", "мещане" и "старообрядцы", православные клирики и миряне могли бы действительно найти место в реформируемой России в качестве ее национального ядра. Сам по себе факт чисто номенклатурной, нарушающей демократические принципы приватизации мог бы служить лишь временным препятствием этому процессу формирования новой национальной идентичности. Более того, номенклатурным приватизаторам была бы выгодна националистическая стилизация, снабжающая их недостающим алиби.

Но этого не произошло как раз потому, что в процессе "реформирования" сознательно была скрыта логика глобального естественного отбора, не оставляющая национальной русской буржуазии -- каково бы ни было ее начальное происхождение -- никаких исторических шансов.

Мало кто изначально осознавал, что настоящая цена реставрированного капитализма в России -- антирусский расизм, что приватизация бывшей государственной собственности получила всемирную поддержку глобалистов только в одном горизонте-- горизонте последующей передачи этой собственности из национальных в "глобальные" руки.

Первыми, кто осознал и изъявил готовность без обиняков принять эту перспективу, стали еврейские олигархи. Именно поэтому они удостоились роли преимущественно доверенных -- причастных к эзотерике решений, принимаемых настоящими хозяевами мира за спиной народов. Сегодня только слепые не могут видеть того, что бросается в глаза: оборонническому национальному сознанию русских в России противостоит не многотерпимый либеральный плюрализм, а нетерпимый расизм, не стесняющийся унижать национальное и человеческое достоинство тех, кого откровенно называют "совками" и плебеями, не достойными "цивилизованного отношения". Как только мы осознаем тот факт, что нынешний этап приватизации является не завершающимся, а переходным-- вступающим в первую фазу перераспределительной экстерриториальности, нам перестанет казаться парадоксальным это "обострение классовой борьбы", происходящее уже после полной победы нового строя.

Нетерпимость глобальной пропаганды, направляемой олигархическими СМИ, к национальному наследию, ко всему, способному служить подспорьем национального достоинства "этого" народа, становится понятней: его территорию решено передать из национальной в глобальную юрисдикцию в качестве подмандатной. Вся так называемая "элита" новой России на самом деле пребывает в этой роли порученцев глобализма -- ни в какой другой нынешние хозяева однополярного мира не согласятся ее терпеть. Ее руками осуществляется процесс тотального внутреннего разоружения России, дабы никакая сила внутри страны ни сейчас, ни в будущем не смогла оказать сопротивления следующему этапу передела и приватизации российских ресурсов -- на этот раз глобальными приватизаторами.

Но наряду со странами, ныне управляемыми компрадорскими порученцами чужой воли, остаются страны, в которых властные элиты сохраняют верность национальным интересам и национальную идентичность.

Здесь-то мы сталкиваемся с действием второй модели реколонизации, прямо связанной с новейшими антитеррористическими инициативами американской администрации, начатыми после 11 сентября 2001 года.

Стратегия в рамках обеих моделей сходная: лишить страны, предназначенные для реколонизации, всяких средств национальной самозащиты. Но там, где это возможно, в тех или иных формах, поручить это компрадорским силам, захватившим власть внутри страны, мы имеем реколонизацию в форме более или менее скрытой ("холодной") гражданской войны. Там же, где соответствующих порученцев не находится и потенциальная жертва предстает национальным монолитом, там глобализм являет себя в форме обычной захватнической войны, подаваемой как война "мировой цивилизации" с "мировым терроризмом".

Сейчас, когда пишутся эти строки, первым объектом планируемого нападения выступает Ирак. Но остальным не стоит обольщаться. Иракский театр военных действий -- только звено в цепи глобальной реколонизации, наступающей после века демократических и прогрессистских иллюзий. Для агрессора это экспериментальная модель, на которой ему предстоит не только проверить свои новые военно-политические технологии, но и испытать солидаристский потенциал мира: способны ли потенциальные жертвы агрессии к более или менее эффективной взаимопомощи.

Если страны третьего мира, в том числе его поднявшиеся гиганты, проглотят агрессию против Ирака, последствия скажутся не менее быстро, чем после пресловутого Мюнхена, но намного превзойдут по масштабам все, прежде виденное.

Стратегической задачей страны, инициировавшей процесс военной реколонизации мира, является преодоление дисбалансов предшествующего периода -- идеологических, научно-технических и военных.

Суть этих дисбалансов состоит в том, что страна, причисляемая новыми господами мира к изгоям, может оказаться носительницей более или менее престижного имиджа, то есть обладать символическим капиталом, который ей не положено иметь. В таких формах способен проявляться идеологический дисбаланс, связанный с расхождением двух измерений: экономического и символического. В недавно ушедшую эпоху это нередко случалось: отдельные группы населения или целые страны могли быть экономически бедными, но символически богатыми -- наделенными своеобразным идеологическим престижем и пробуждающими солидаристские чувства. Этот парадокс бедных, богатых человеческим сочувствием, восходит к откровениям Христа, пославшего новую весть человечеству.

Нынешние монисты социал-дарвинизма не согласны далее терпеть это досадное противоречие: им необходимо, чтобы бедные вновь, как в старую эпоху рабства и языческого империализма, стали одновременно и презираемыми -- в качестве бесправных "говорящих орудий". В этом -- настоящий смысл современной социал-дарвинистской кампании в пользу естественного рыночного отбора, против всех проявлений старой гуманистической и солидаристской морали. Экспроприация символического капитала бедных, предпринятая "новыми правыми", "рыночниками", борцами против социального государства и субкультуры пособий, открыла свой конечный смысл только сегодня, когда миру явил себя новый глобальный расизм.

Второй опасной дисгармонией "старого мира", которую в новом глобальном мире не согласны терпеть, является промышленная, научно-техническая и, в конечном счете, военная мощь тех, кого по критериям нового глобального расизма относят к разряду мировых изгоев и неприкасаемых. Научно-технический прогресс и промышленный рост вновь решено превратить в привилегию, оставляемую за лояльными и признанными. Собственно, массированная деиндустриализация постсоветского пространства -- это отнюдь не только акция рыночников, движимая социально бесчувственной экономической рациональностью, это акция глобалистов, решивших разоружить тех, чьи территории и ресурсы они сочли слишком хорошими для их исторических хозяев. Если уж бедным положено быть презираемыми, то пусть они станут и безоружными -- дабы их естественная обидчивость не могла принять опасной для обидчиков формы.

Именно эта "простая мысль" легла в основание новой американской доктрины глобальной безопасности. Суть ее состоит в том, чтобы все страны, не приглашенные к сонму "демократически признанных", не входящие в состав нового международного истэблишмента, были лишены любых средств эффективной военной самозащиты.

Войны старой эпохи, еще не знающей современного расового водораздела, могли представлять собой дуэли равновооруженных противников. таковыми были, в частности, внутриевропейские войны. но сейчас, когда консолидированному союзу избранных, представляющих "цивилизованно благополучное меньшинство", противостоит периферия мира, населенная всякого рода презренным человеческим материалом, войны не являются более дуэлями. отныне они выступают как карательные акции против "варварства", как операции профилактического типа. В таких операциях, где полноценные защищают свое жизненное пространство от неполноценных, не приемлема старая военная философия примерно равных потерь и рисков. Новая военная философия находит свое отражение в концепции бесконтактных сражений, в ходе которых "расово полноценные" просто уничтожают с воздуха и на расстоянии "неполноценную человеческую массу", в которую периодически вселяются демоны терроризма, бунтарства, злостного незаконопослушания и т. п.

Если бы еще лет 20--30 назад, то есть до воцарения новой расовой идеологии, сторонники новой военной философии взялись озвучивать свои аргументы, мир был бы шокирован.

В самом деле, как можно бомбить страну только за то, что она претендует иметь такое же вооружение, которое уже заимели вы? Как можно подходить к странам с разными стандартами, запрещая одним то, что считается нормальным для других? Эта концепция равной, коллективной, симметричной безопасности недавно считалась чем-то само собой разумеющимся -- что бы то ни было другое признавалось бы неприличным и противоречащим здравому смыслу. Но глобальная идеология нового расизма успела настолько подорвать нравственное здоровье благополучных граждан мира, что они без возмущения принимают аргументы американских глобалистов, настаивающих на своем праве менять режимы или насильственно разоружать страны, не входящие в число привилегированного меньшинства. Собственно, третья горячая мировая война и начата США как война, направленная на разоружение неизбранных.

Кому суждено попасть в число потенциальных жертв удара -- это не уточняется. Критерии, по которым отбираются неугодные, остаются крайне произвольными. Это и террористы, и пособники террористов, и те, с чьих территорий могут быть осуществлены террористические акции. Словом, агрессор не желает связывать себе руки. Но расовая интуиция, лежащая в основе новой мировой кампании, не подлежит сомнению. Не конфликт цивилизаций, культур, религий, этносов -- все эти культурологические стилизации новейшего социал-дарвинизма не должны нас обманывать. Новый расизм носит социальный характер и делит человечество по критериям "развитости".

Еще недавно в различиях развитых и неразвитых (развивающихся) стран, народов и культур не обнаруживалось ничего, носящего привкус нового расизма. Если неразвитости сопутствует братское сочувствие более развитых, если в ней усматривают черту, вполне преодолимую и преодолеваемую в ходе прогресса, просвещения и других общечеловеческих процессов исторического восхождения, то она остается понятием, находящимся по ту сторону всякого расизма. Но если неразвитости сопутствуют презрение и фобии, если развитые консолидируют перед ее лицом свои ряды в качестве держателей привилегий, которыми они не готовы поступиться, если на ней лежит печать непреодолимой культурно-исторической наследственности, которую нельзя облагородить, а нужно только вырывать с корнем, тогда мы имеем дело с расистским восприятием человеческого неравенства. А расизм закономерно ведет к милитаризму -- к идеологии тотальной мобилизации демократии, "которая должна уметь себя защищать". Без прививки новейшего расизма невозможно объяснить себе столь быстрого перехода от либерального пацифизма к глобальному милитаризму, эксплуатирующему фобии тех, кто успел заполучить себе известные привилегии, но памятует об их нелегитимности по "старым" меркам нормального человеческого равенства.

Соответственно двум моделям реколонизации мы имеем дело и с двумя разновидностями расизма, имеющими общий корень, но тактически и инструментально различающимися.

В одном случае расовая пропаганда играет характер холодной (способной переходить и в горячую) гражданской войны компрадорской элиты с туземным большинством, предназначенным к изгойскому уделу и в обосновании этого дискредитируемым в своем человеческом достоинстве. Это-- социал-расизм в чистом виде. Вместе с ним отступают такие понятия, как "равенство", "демократия", "просвещение", обретая архаические черты "демократии белого меньшинства". Во втором случае -- когда речь идет о нациях, не преданных своей элитой, империалистической войне не суждено перерастать в гражданскую. Здесь расизму предстоит идти на особый риск, связанный с необходимостью дискредитации целых цивилизаций и религий.

Таков случай так называемого мусульманского фундаментализма, когда правящая элита отдельных мусульманских стран не обнаруживает готовность утратить свою идентичность в обмен на глобальное признание и расторгнуть связь с нацией ради допущения в клуб избранных. В этих случаях агрессору приходится идти на риск, связанный с появлением "враждебного интернационала". Всякая мировая религия, если она подвергается нападкам западных модернизаторов-глобалистов, способна порождать свой протестный интернационал.

Прежде чем анализировать возможности таких интернационалов, надо обрисовать вызовы, с которыми им предстоит столкнуться.

Неожиданное для многих духовное приключение Запада, увлекшее его на путь новой расовой сегрегации человечества, не может кончиться мелкими счетами с нынешними "странами-изгоями" -- Ираком, Ливией, Северной Кореей. Ибо речь идет не просто о конъюнктурных установках прагматического сознания, ищущего незаконных материальных выгод, но оправдывающегося высокими тираноборческими мотивами. Тогда было бы ясно, что Ирак, например, в первую очередь "виновен" в том, что его территория богата нефтью, которую сильным мира сего хочется прибрать к рукам. Однако на самом деле речь идет не столько о ресурсной катастрофе "технической цивилизации", сколько о ее моральной, гуманитарной катастрофе, связанной с соблазнами нового глобального расизма. Этот расизм вряд ли сможет остановиться там, где советует прагматический рассудок: не терпеть прегрешений слабого Ирака, но находить оправдание действиям таких гигантов, как Индия или Китай.

Расизм -- слишком увлекательное чувство, чтобы подчиняться одним только прагматическим правилам. Будучи раз пробужденным, этот демон не даст себя легко усыпить. Те гуманитарные открытия, которые успел совершить новый западный расизм в области принципиальных различий между демократическим (западным) и недемократическим (азиатским) менталитетом, между открытым и закрытым обществом, между перспективной культурной наследственностью, гарантирующей успехи в школе модерна, и неперспективной, обрекающей на стагнацию и варварство, не могут пройти бесследно. Они порождают те фобии либерального сознания, которые ведут к параноидальной одержимости. Сравнительно недавно, когда Запад был представлен технократами и технологическими детерминистами, его картина мира строилась в благодушных образах "конвергенции". Ожидалось, что стоит Советскому Союзу, Китаю, мусульманским странам достичь определенного уровня промышленно-экономических показателей на душу населения, как азиатская душа начнет становиться "прозрачной", автоматически втянется в процесс рационализации.

Но сегодня технократов на Западе потеснили более впечатлительные гуманитарии -- специалисты в области культурно-антропологической наследственности. То ли они заразили западного обывателя своей новой расовой впечатлительностью, то ли обыватель, проникнувшись сознанием планетарных дефицитов, породил новый социальный заказ на расистские и социал-дарвинистские идеологии, но факт остается фактом: произошла дерационализация западного сознания, пораженного неожиданной одержимостью. Запад снова мобилизуется "перед лицом Востока", возвращая нас к ситуации крестовых походов и ранних колониальных авантюр. Единое -- в перспективе -- пространство Просвещения, в котором должны были постепенно раствориться все расовые различия человечества, сменяется пространством контр-Просвещения. Теории расовой наследственности снова берут реванш над теориями воспитания и перевоспитания. Даже там, где тон задают компрадорские западнические элиты, заслужившие доверие своих западных покровителей, им отныне поручается не столько миссия перевоспитания своих народов, сколько миссия разоружения -- военного, экономического, демографического и духовного.

Там же, где оппоненты Запада представлены национальными монолитами, где властные элиты опираются на поддержку большинства, на туземную традицию, там Западу предстоит вести откровенно империалистическую войну под лозунгом "конфликта цивилизаций". Какой стратегический заказ со стороны нового расистского сознания формируется в этих условиях?

Во-первых, расисты не могут согласиться на уравнивание цены жизни представителей высших и низших рас.

Отсюда заказ на превентивное военно-промышленное разоружение всех недемократических режимов. Из этого же прямо вытекает доктрина превентивного ядерного удара. Атомная война -- это цена, которую, по-видимому, предстоит уплатить человечеству за то, что избранные хотят обеспечить себе победу над неизбранными без заметных людских потерь для себя.

Но ясно и другое. Столь нешуточные средства требуют для своего оправдания столь же нешуточных аргументов. Риск тотальной ядерной войны, -- а без нее новым господам мира вряд ли удастся сокрушить такие евразийские монолиты, как Китай или Индия, -- требует в качестве оправдания еще не слыханных "гуманитарных аргументов". Мир вскорости станут убеждать в том, что незападные мировые цивилизации, представленные гигантами Евразии, -- это и не цивилизации вовсе, а таинственные резервуары опаснейшей для человечества архаики, впервые всерьез угрожающие всему мероприятию модерна на нашей планете. Мобилизованные в соответствующих целях культурологи займутся анализом превращенных форм: в облике "азиата", в генетической карте его культуры отыщут скрытые источники опаснейших цивилизационных отклонений -- фанатической нетерпимости, конфликтности, непредсказуемости, неуправляемости.


Подобные документы

  • Влияние религиозного фактора на политические конфликты. История, характеристика и особенности конфликта в Северной Ирландии. Белфастское соглашение 1998 г. и урегулирование конфликта. Международное значение ирландского опыта урегулирования конфликта.

    курсовая работа [500,0 K], добавлен 09.04.2011

  • Природа социального конфликта. К. Боулдинг как наиболее известный и влиятельный представитель общей теории конфликта. Классификация конфликтов по различным признакам. Специфика политического конфликта. Пути и методы урегулирования политических конфликтов.

    контрольная работа [37,0 K], добавлен 26.06.2012

  • Этнополитические и исторические корни конфликта в Басконии, карлистские войны и идеи Сабино Араны. Противоречие интересов Басконии и Испании как сущность регионального конфликта. Политическая природа конфликта в Каталонии, его развитие и пути разрешения.

    презентация [141,6 K], добавлен 18.10.2014

  • Проблема столкновения цивилизаций как предмет анализа в работах А. Тойнби. Анализ столкновения России, ислама, Индии и Дальнего Востока с западной цивилизацией. Общая психология межцивилизационных конфликтов. Перспективы развития конфликта цивилизаций.

    реферат [25,4 K], добавлен 13.02.2010

  • Исторические предпосылки образования еврейского государства. Роль Израиля в Суэцком кризисе. Описание арабо-израильских и ливанских воен. Урегулирование данного конфликта в последние десятилетия XX в. Современная внешняя и внутренняя политика Израиля.

    презентация [1,4 M], добавлен 30.10.2015

  • Особенности элитарных групп интересов в российской политике. Противоположность интересов элит в сфере политике как субъективная основа властного конфликта. Технологии разрешения внутриэлитарного и конфликта между элитами и массами в российской политике.

    курсовая работа [41,6 K], добавлен 21.08.2014

  • Понятие, сущность, структура политического конфликта. Типология и этапы протекания политического конфликта. Стратегия сдерживания как одна из типовых стратегий противоборства. Тактика перераспределения государственной собственности и власти в стране.

    курсовая работа [35,6 K], добавлен 23.02.2014

  • Понятие политического конфликта, его основные и косвенные участники, классификация, негативные и позитивные функции. Политические процессы, возникающие на базе конфликта. Переговоры как средство достижения примирения. Сущность политического кризиса.

    реферат [21,8 K], добавлен 02.02.2011

  • Истоки и смысл идеи американского века. Истоки американской ментальности. Доктрина Монро. Стратегия США в переустройстве мира, идея американского века в действии. От культурной экспансии к концепции глобальной культуры.

    курсовая работа [40,5 K], добавлен 06.12.2006

  • Краткий очерк жизни, личностного и творческого становления известного американского политолога Фрэнсиса Фукуямы, этапы развития его деятельности. Анализ статьи автора "Конец истории". Сущность концепции С. Хантингтона "Столкновение цивилизаций".

    курсовая работа [59,2 K], добавлен 01.02.2010

Работы в архивах красиво оформлены согласно требованиям ВУЗов и содержат рисунки, диаграммы, формулы и т.д.
PPT, PPTX и PDF-файлы представлены только в архивах.
Рекомендуем скачать работу.