Демократия, авторитаризм, тоталитаризм - устарела ли эта триада в учении о формах правления?

Минимум для демократизации

Господство над людьми имеет тенденцию распространяться до тех пор, пока не натолкнется на сопротивление. Поэтому при переходе от авторитаризма и тоталитаризма к демократии центральным (поскольку структурный) становится вопрос ограничения господства. Ни правительство, ни политическая элита, ни государство не могут избежать стремления обладать всей политической властью или даже упразднить автономию остальных общественных подсистем.

В демократических государствах подчинение правящих сил закону благоприятствовало автономизации общественных субсистем, содействовало общественному разделению работ и, таким образом, становилось причиной эффективности демократического преобразования государств. Тоталитаризм вкупе с биполярностью послевоенного миропорядка на десятилетия задержали распространение этих процессов во второй половине XX века. После падения коммунизма шансы на демократизацию возросли, так как демократиями являются мощнейшие государства мира (в наше время - под гегемонией США). Сегодня демократические страны больше не имеют убедительного оправдания для альянсов с авторитарными и тоталитарными государствами, которые заключаются для победы в борьбе против "основного тоталитарного противника" [52].

Успех современных поставторитарных переходов (transition) и посттоталитарных трансформаций (transformation) зависит в первую очередь от устройства правового и конституционного государства. Предпосылки этого успеха можно разделить на субъективные (связанные с лицами, принимающими политические решения, а также с политической культурой конкретной страны или региона), процедурные и структурные. Самым главным является субъективный фактор, а именно: политическая воля впервые демократическим путем избранного руководства построить демократию. По тому, насколько серьезна эта цель для руководства, можно легко судить о его готовности вести себя соответственно требованиям демократического конституционного и правового государства, даже если это дает явные преимущества его политическим противникам. Такое нонконформистское поведение предполагает определенное самоограничение, продуктивность которого с точки зрения власти тем меньше, чем более убедительной была ее победа на выборах (то есть демократическая легитимация новой власти), чем исправнее действует государственный аппарат принуждения, чем выше шансы неприкрытой коррупции в верхушке власти государства и меньше гражданская культура (civic culture) общества.

Политическое руководство, пользующееся большой общественной поддержкой и исполняющее свои обязанности без уважения к правам политической оппозиции, не идет на это самоограничение. Такая власть несет ответственность за разрушение процедурных предпосылок для построения демократии. Разумеется, такому руководству трудно поставить себя на место оппозиции, на котором оно само может оказаться при потере общественной поддержи. Поэтому такое руководство будет любыми средствами стремиться сохранить свою власть - с опустошающими последствиями для институциализации демократии. Самоограничение же власти, напротив, весьма положительно скажется на первом демократическом правительстве, как только оно потеряет поддержку и власть, так как оно своим отношением к политической оппозиции создало стандарты, которых, вероятнее всего, будет придерживаться пришедшая к власти оппозиция.

Что касается структурных предпосылок успешного перехода (transition) к демократии, то по сравнению с посттоталитарной трансформацией здесь видно хоть какое-то действие конституции и права, что облегчает движение авторитаризма в сторону демократии. Дополнительно упрощает этот процесс то обстоятельство, что существующий при авторитаризме общественный плюрализм облегчает задачи поставторитарного политического руководства, так как политические правительства не должны заново определять рамочные условия не только для политического, но и для общественного плюрализма. Наконец, поставторитарное правительство не обязано решать социальные задачи, постепенно создавая на месте централизованного планового хозяйства рыночную экономику.

В совокупности субъективные факторы имеют решающее значение при построении демократии. Таким образом, власть и общество в особенно структурно ущербных - посттоталитарных - государствах иногда лучше справляются с демократизацией, чем некоторые поставторитарные системы. Это особенно касается государств, которые вследствие Второй мировой войны оказались под влиянием Советского Союза и стали социалистическими [53].

О решающем значении субъективных факторов говорит также и впечатляющее сравнение результатов трансформации в тех государствах, которые при переходе к демократии испытали сходные структурные проблемы. Так, Беларусь по сравнению с большинством других государств бывшего Советского Союза в конце коммунистической эры имела относительно благополучную экономическую ситуацию и тот же груз перешедших к ней политических структур. Тем не менее, сегодня эта страна является образцовой иллюстрацией неудавшейся демократизации в отличие от северо-восточных европейских государств (Литва, Латвия, Эстония). Аналогично, в зависимости от субъективных факторов, идет развитие авторитарных государств, которые встали на путь демократизации. К примеру, поставторитарные Испания или Чили успешно консолидировали свои демократии, чего нельзя сказать о Турции или Колумбии.

Отнесение конкретных (эмпирических) политических систем к тем или иным формам правления помогает сформулировать вопросы и гипотезы относительно прошедшего и возможного будущего развития этих систем, а ответы на них или их перепроверка должны привести к истинному знанию. Первым условием для этого является логически выстроенная терминология. Связанная с эмпирическими знаниями различных систем терминология позволяет провести аналитически плодотворное сравнительное исследование политических систем.

Примером тому могут служить разные оценки политической системы Российской Федерации. Формально здесь сохраняются свободные выборы. Однако ряд моментов вызывает сомнения в демократическом характере системы, например: политическое руководство использует против своих политических противников тайные службы и оружие; правовое государство явно бессильно против коррупции; конституция не всегда имеет нормативный характер; федерализм выливается часто в формирование почти автономных, авторитарно управляемых анклавов; многочисленные сферы государства и общества подчиняются мафиозным структурам; политическое руководство, как и связанные с ним олигархи от "предпринимательства" (странным образом связанные с государственной бюрократией), контролирует почти все средства массовой информации и т.п. Если исходить из триады тоталитаризм-авторитаризм-демократия, то мы оказываемся перед альтернативой: анализировать ли эту систему с точки зрения российских предпосылок [54] перехода от коммунистического тоталитаризма к авторитаризму [55] или к демократии [56], или нужно исследовать, при каких условиях ослабленное тоталитарное государство превратится в эффективное либеральное государство. Во всяком случае, в основе научного анализа российской смены систем должен лежать учет эмпирических аспектов.

Это условие можно, разумеется, обойти. Благодаря распространенной в сравнительном учении о формах правления готовности для всего, что в данный момент представляется новым или чрезвычайным, создавать новые понятия, можно с учетом явно недемократических черт ("дефицит демократии") в политической системе России квалифицировать ее как "дефектная" демократия. Эта оценка решительно склоняется к удручающей констатации того, что опасность "укрепления явного демократического дефицита" [57] грозит и одновременно дает надежду, что научный потенциал будет на этом исчерпан.

Примечание

1. Рабочий круг "Системные перемены" Немецкого союза политологии провел в 1999 г. две конференции на тему "Замедление и крах системных трансформаций и возникновение гибридного политического режима".

2. Klaus von Beyme/Claus Offe (Hrsg), Politische Theorien in der Ara der Transformation. Sonderheft der "Politischen Vierteljahreszeitschrift" (26/1995), Opladen 1996.

3. Francis Fukuyama, The End of History, в: "The National Interest", 16 (лето 1989), pp.3-18.

4. На немецком языке вышла под названием "Das Ende der Geschichte. Wo stehen wir?" в Мюнхене в 1992 году.

5. В этой концепции существенное считается относительным, например, уничтожение миллионов людей часто происходило, особенно в XX в., под лозунгом борьбы за "проект модернизма".

6. Fukuyama, "Das Ende... ", s.75ff.

7. Juan J. Linz, "Totalitarian and Authoritarian Regimes", в: Fred I Greenstein/Nelson W. Polsby (изд.)., Macropolitical Theory (Handbook of Political Science, Bd.3), Reading, MA в 1975, pp.175-411.

8. Jerzy Mackow, "Der Wandel des kommunistischen Totalitarismus und die postkommunistische Systemtransformation: Periodisierung, Problematik und Begriffe". // "Zeitschrift fur Politikwissenschaft", Heft 4/1999, s.1347-1380, s.1349ff.

9. Так как Merkel относит тоталитаризм и авторитаризм к типу автократических систем (ссылаясь на Hans Kelsen: "Allgemeine Rechtslehre", 1925 г.), для него нет сомнения в том, что "разграничительная линия между демократией и авторитарной системой ярче, чем между авторитарными и тоталитарными системами". Wolfgang Merkel. Systemtransformation. Opladen, 1999, s. 27 и s.28.

10. Интересно, что Robert Dahl в своем популярном произведении о демократии (Democracy and its Critics. New Haven/London, 1989), рассматривая построение в Европе сталинской системы, считал 1948 г. годом перехода к авторитаризму - как будто там с 1945 по 1947 гг. господствовала демократия (там же, с. 235). Эта тема более не является темой политологической дискуссии. Оtto Czempiel принадлежит к немногим авторам в Германии, которые по-прежнему видят в коммунизме авторитарную систему: Weltpolitik im Umbruch. Das internationale System nach dem Ende des Ost-West-Konflikts. Munchen, 1993 (2 изд.), s.31.

11. К различению между автономными и гетеронoмными политическими силами при советском тоталитаризме см.: Jerzy Mackow. Die Konstruktion politischer Stabilitat. Polen und Ru?land in den Umbruchen der achtziger und neunziger Jahre. Baden-Baden, 1998, s.160ff.

12. Как в Польше 80-х годов.

13. Так десятилетия было при политических вождях и de facto государственной партии PRI в Мексике. Gary W. Wynia. The Politics of Latin American Development. Cambridge, 1996 (3 издание), p. 149. См. также там же, p.38ff.

14. Также Jerzy Mackow. Die Krise des Totalitarismus in Polen. Die Totalitarismus-Theorie als Analyse-Konzept des sowjetsozialistischen Staates. Мюнстер/ Гамбург, 1992, s.88-95.

15. Сталин во время войны апеллировал к русскому патриотизму. Он пошел даже дальше, пригласив в Кремль патриарха несколько лет упорно преследуемой русской православной церкви.

16. Эрик Хонеккер знал это, очевидно, лучше, чем Михаил Горбачев, который напрасно пытался связать социалистические характер государства и идеологию с ограниченным плюрализмом.

17. Он был, естественно, тоже идеологическим, но не в значении тоталитарной идеологии.

18. См. Mackow. Der Wandel..., s.1373f.

19. В 1951 г. Ханна Арендт видела в терроре существенный признак тоталитаризма: "...сущностью тоталитарного господства ... является террор, но не произвольный и не по правилам властного голода отдельного индивида (как в тирании), а в соответствии с внеличностными процессами и их естественными или историческими законами. ... террор в этом смысле является одновременно законом, который больше не может быть нарушен". Об этом же: Elemente und Ursprunge totaler Herrschaft. Мюнхен, 1986, s.711.

20. Речь не о проблеме организации аппарата власти. Заметим, что при тоталитаризме тайные услуги играют большую роль, чем войска (даже режим Ярузельского в Польше 80-х годов не представляет собой исключения), в то время как при авторитаризме - вплоть до посттоталитарных авторитарных систем - армия чаще всего бывает поддержкой власти и главной силой трансформации системы. Об этом же: Felipe Aguero. Democratic Consolidation and The Military в Southern Europe and South America в: Richard Gunther/P. Nikiforos Diamandouros/Hans-Jurgen Puhle (Hrsg.), The Politics of Democratic Consolidation. Southern Europe in Comparative Perspective, Балтимор/Лондон, 1995, (s.124-165), s.128-145.

21. Сартори указывает, в частности, в чем слабость аргументации Михельса. См.: Sartori. Demokratietheorie. Darmstadt, 1992, s.156-160. Роберт Даль приходит к соглашению как с Михельсом, так и с другими теоретиками, которые рассматривают господство меньшинства как conditio sine qua non общества в территориально крупных странах; там же, s.265-279.

22. Смена Ленина на Сталина представляет собой редкий случай успешного перехода от одной к другой "великой" личности. Современный пример наследования при тоталитаризме - смена Ким Ир Сена на сына Ким Чен Ира.

23. Karl Loewenstein. Verfаssungslehre. Tubingen, 1969 (2 издание), s.153ff.

24. Там же, s.153.

25. См. также Artur Preisner. Sozialistische Grundrechtskonzeption в: Gerrit Manssen/Boguslaw Banaszak (изд.), "Grundrechte im Umbruch: Das Beispiel von Polen und Deutschland", Берлин в 1997, s.9-17.

26. Norman Davies. Europe. A History. Oxford/New York, 1996, Appendix III/The Dictatorship of Inter-War Europe 1917-1939, p.1320.

27. О "третьей волне" демократизации говорил, как известно, сначала Сэмюэль Хангингтон (см.: The Third Wave. Democratization in The Late Twentieth Century, Norman, Оклахома, 1991). Но этот обычно цитируемый оборот весьма преждевременен даже для тех государств, где идут процессы демократизации, не говоря уже о тех, где их нет. Он внушает эмпирически не доказуемую идентичность перехода к демократии поставторитарных и посттоталитарных государств.

28. Giullermo O'Donnell. Delegative Democracy в: Larry Diamond/Marc F. Platter (Hrsg.), The Global Resurgence of Democracy, Балтимор/Лондон, 1996 (2 издание), p.94-108.

29. Там же, p.95.

30. По O'Доннеллу, народ персонифицирует президента с нацией, у него в управлении полностью развязаны руки. Там же, p.98ff.

31. Там же, p.95.

32. См. также Jerzy Mackow. Parlamentarische Demokratie und Autoritarismus. Erfolge und Mi?erfolge der postkommunistischen Verfassunggebung. Гамбург, 1998, s.16.

33. Собственно говоря, Даль с помощью четко понимаемого термина полиархии хотел уточнить шаткое понятие демократии, чтобы выявить практическую относительность аналитического решения вопроса о том, достигла ли политическая система демократической ступени развития (Dahl, указ соч., p.117). Даль понимает полиархию как систему, более всего приближенную к демократическому идеалу в общественной практике. Полиархия представляет собой систему, где до сих пор наиболее последовательно соблюдается (никогда полностью не выполнимый) критерий демократического процесса ("democratic process"): "effective pariticipation", "voting equality в the decisive stage", "enlightened understanding", "control of the agenda", "inclusion" (там же, p. 221ff.). В то же время в другом месте Даль делает различие между "full polyarchies", "polyarchies with minor restrictions" и "quasi- polyarchies (major restrictions)", не называя, впрочем, признаки этого различия. Там же, p.241.

34. Семь институтов - это избираемые депутаты, свободные и корректные ("fair") выборы, всеобщее активное избирательное право, пассивное избирательное право, свобода выражения мнения, информационная свобода, право на объединения. Там же, p.221.

35. Сверх этого там же, p.244-264.

36. Merkel, указ соч., с.33. Claus Offe говорит со ссылкой на "политологов" именно о "дефективной" демократии, см.:"Wenn das Vertrauen fehlt", в: "Die Zeit" от 9 декабря 1999 г.

37. Gunnar Myrdal. Asiatisches Drama. Eine Untersuchung uber die Armut der Nationen. Франкфурт-на-Майне, 1980.

38. См. Emest Gellner, "Nations and Nationalism", Ithaka/New York в 1983, p.3f. Под эту классификацию государств попадают и султанаты, которые рассматривались учеными, начиная с Вебера до Линца и Стефана Гюнтера, как самостоятельный тип форм правления (наряду с вышеназванной триадой и посттоталитаризмом). Султанат характеризуется связью общественного и частного владения правителя, отсутствием норм права, слабой институциализацией и подчинением всех подданных и институтов произволу властей. Сравните: "Democratic Transition and Consolidation in Southern Europe, with Reflections on Latin America and Eastem Europe" в: Gunther/Diamandouros/Puhle (Hrsg.), там же, s.77-123, s.82.

39. См. также Witold Morawski. Zmiana instytucjonalna. Warszawa, 1998, p.54ff.

40. Ситуация в ГДР и Польской народной республике в 80-е годы относится, соответственно, к скрытому и открытому вариантам системного кризиса.

41. Речь идет при этом о неписаном соглашении, основанном, с одной стороны, на обязательстве общества быть послушным по отношению к государству ("государственному обществу"), с другой - на обещании власти учитывать приемлемые пожелания управляемых. Если управляемые не достигают квази-консенсуса, то возникает угроза восстановления господства открытого террора. См. также Mackow, "Die Konstruktion...", s.68ff., Anm. 94, s.70.

42. Michael Chege пишет в этой связи о шансах демократии в Африке: "Yet if we are correct that Africa's most common political problem is lack of consensus on the fundamental content of democracy and the inviolability of the most basic state institutions, then the continent's democratic activists should first and foremost cultivate a constituency that supports the content and goals of liberal governance and affirms the social benefits of following its rules" - ders., Between Africa's Extrems в: Diamond/Platter (eds.), там же , с. 350-357, с.353.

43. Концепция полиархии Роберта Даля, к сожалению, не согласуется с конституционным и правовым государством как предпосылкой полиархии, хотя при перечислении учреждений полиархии Даль, с одной стороны, подчеркивает, что контроль над политическими решениями правительства должен быть "constitutionaly [выделение - J.M.] vested in elected officials", с другой - отмечает право граждан обращаться к альтернативным источникам информации, которые должны быть "protected by law". Dahl, там же, p.221.

44. Huntington, там же; Adam Przeworski, Democracy and the Market. Political and Economic Reforms в Eastern Europe and Latin America. Cambridge, 1991.

45. Huntington, там же, p.12f.

46. Linz/Stepan/Gunther, a.a. O., p.116.

47. Mackow. Der Wandel..., s.1348.

48. Это различие подчеркивалось Winfried Steffаni. См. Gesellschaftlicher Wandel als Herausforderung von Demokratie und Parteien. Wiesbaden, 1997, s.223.

49. Выражение "что-нибудь еще" (something else) взято из Giullermo O'Donnell и Philippe C. Schmitter. Transitions from Authoritarian Rule. Tentative Conclusions about Uncertain Democracies (with a foreword by Abraham F. Lowenthal). Балтимор/Лондон, 1993 (4-е издание), s.3.

50. В отличие от большинства политологов, занимающихся сравнением политических систем, O'Доннелл указывает на тесную связь демократической консолидации с институциализацией демократии.

51. Mackow. Der Wandel..., s.1364f.

52. Сегодня это делается принципиально из низких, недостойных побуждений, например, чтобы захватить новые рынки.

53. О различии между тоталитаризмом навязанным ("eingesetzt") и внутреннего происхождения см. Mackow. Die Krise..., s.78ff.

54. Владимир Пастухов. Будущее России вырастает из прошлого. Посткоммунизм как логическая фаза развития евразийской цивилизации". // ПОЛИС, 1992, №№ 5-6, с.59-75.

55. Например, Barry Sautman. The Devil to Pay. The Debate and The Intellectual Origins of Yeltsin's "Soft Authoritarianism", в: "Communist and Post - Communist Studies", 1995, №1, p.131-151. Саутман анализирует возникшие еще при Горбачеве мысли о преобразовании Советского Союза в авторитарную систему, а также проводит аналогию между авторитаризмом южноамериканских стран и режимом Ельцина.

56. См. например: M.Н. Афанасьев. Клиентелизм и российская государственность. Москва, 1997; Владимир Пастухов. Российское демократическое движение: путь к власти. // ПОЛИС, 1992, №№ 1-2, с.8-16.

57. Как это делает В. Меркел относительно России, Болгарии, Албании и Хорватии.