"Русская идея" в структуре государственно-правового самосознания России в XIX веке

Размещено на http://www.allbest.ru/

"Русская идея" в структуре государственно-правового самосознания России в XIX веке

Контарев Анатолий Александрович

Статья представляет собой анализ понятия «русская идея» в структуре государственно-правового самосознания России. Доказывается несостоятельность попыток навязывания некоторыми представителями политического истеблишмента «коллективного Запада» «русской идее» инструментального свойства легитимации геополитических притязаний России начиная с XV-XVI веков. Автор сосредоточивает внимание на структурных компонентах «русской идеи» как интеллектуально-духовного комплекса. Особое внимание уделяется учению «Москва - Третий Рим» как компоненту «русской идеи», анализу его религиозного содержания, показывается бездоказательность интерпретации этого учения как политического. государственно правовое самосознание русская идея

Ключевые слова: государственно-правовое самосознание, «русская идея», Москва - Третий Рим, славянофилы, западники.

«Russian Idea» in the structure of state-legal consciousness of Russia in the XIX^th century

Kontarev Anatoly AleksandrovichThe article represents an analysis of «Russian idea» concept in the Structure of the Self-Awareness of Justice of Russia. The author shows the insolvency of attempts of imposing to «Russian idea» implement remnants geopolitics claims of Russian legitimation which has some of persons represents the collective Vest beginning from XV-XVI centuries. The author pay attention to structure components of «Russian idea» as intellectual-spiritual complex. The main attention he pays to theory «Moscow - Third World» as one of the components of «Russian idea» to analysis of its religious content, showing invalid of interpretation of this theory as politician.

Keywords: self-awareness of justice, «Russian idea», Moscow - Third World, slavianophily, zapadniky.

Новейшая история показывает, что недружественное отношение к нашей стране так называемого «коллективного Запада» обусловлено отнюдь не системой идеологических контроверз и несоответствий политических режимов. Оно связано с неприятием той значительной духовной и геополитической роли, которую Россия всегда объективно играла в мире, подвергая сомнению притязания Запада на мировое господство. В информационно-пропагандистских матрицах западных медиа такое неприятие объективного значения Российского государства часто принимало образ «российской экспансии». При этом проблемы идентификации «русского экспансионизма» порой решались поиском его истоков в русской политической и правовой культуре, в ее ценностях и устойчивых образах, стереотипах интерпретации действительности, сыгравших важную роль в формировании государственного и правового самосознания российского общества. К одному из таких стереотипов относится учение «Москва - Третий Рим», возникшее в период становления централизованного Московского государства и в XIX веке ставшее одним из компонентов такой интеллектуально-духовной конструкции, как «русская идея», представлявшей собой попытку сформулировать универсальный христианско- православный идеал.

Примечательно, что не только ученые мужи, но и некоторые западные политические лидеры предпринимали попытки объяснить «плохое поведение» России посредством исторических ссылок на нашу духовность. Характерным примером является высказывание бывшего канцлера ФРГ Г. Шмидта, относящееся ко времени Афганской войны: «Политическое поведение России не претерпело реальных изменений начиная с Ивана Ш и Ивана IV. Я думаю, его источником является до конца не удовлетворенное в ее истории желание экспансии и глубокое убеждение, что Мать Россия принесет спасение всему миру. Эта идея спасения появилась в сознании российской интеллигенции еще в XIX веке, задолго до коммунизма, она состоит в том, что Москва - Третий Рим, наследница Византии» [1, р. 128]. Удивляющее, на первый взгляд, глубокое знание российской истории немецким политиком сопровождается ее серьезным непониманием либо сознательным искажением смысла исторических событий и политико-правовых концепций, имевших важное значение в русской истории. Первостепенной задачей, стоящей перед большинством западных официальных идеологов, являлось и по-прежнему является конструирование генетических источников «плохого поведения» нашей страны сегодня, обоснование его самой природой русской нации. Одна из глубоко христианских идей - мессианство, которая нашла отражение во многих учениях начиная с XVI века, интерпретируется как идеологическая форма российской геополитической экспансии. В то же время хорошо известны примеры экспансионистской политики стран «коллективного Запада», в результате которой исчезали с лица земли целые народы. В частности, политика Германии в новейшей истории мотивирована отнюдь не христианской идеей спасения, а концепцией национального превосходства перед другими народами.

Относительно же упомянутой теории «Москва - Третий Рим» следует отметить, что верховная государственная власть эпохи становления централизованного Русского государства в лице Ивана III, Василия III и Ивана IV никогда не была мотивирована представлениями о том, что имеет какие-то особые права или привилегии по сравнению с другими странами как преемница Второго Рима - Византии. Причем речь идет как о светской, так и о духовной власти. Церковь, несмотря на принятую автокефалию, признавала верховенство Константинопольского патриарха. Более того, известно, что в 1557 году Иван IV искал поддержки у Константинопольского патриарха в связи с принятием титула царя.

Порой такие оценки нашей истории политико-правовых учений пытаются объяснить и особенностями дискурса в этой сферы. Так, один из исследователей пишет: «“Москва - Третий Рим” была поддержана и распропагандирована как недоброжелателями России с целью опорочить ее, так и теми, на повестке которых ее прославление, так и теми, кто никогда не обращался к первоисточникам, но хотел легкого объяснения исторических событий, представляя путаные доказательства» [2, р. 177].

Считается, что создателем этого учения является инок псковского Спасо-Елеазарова монастыря Филофей (1465-1542). Он изложил его в своих посланиях к великим князьям Василию Ш и Ивану IV [3]. Однако впервые эта идея была озвучена митрополитом Московским и всея Руси Зосимой (1490-1494). Вместе с тем лишь Филофей дает пространное обоснование этой теории. При ее рассмотрении существенными представляются два обстоятельства. Во-первых, при венчании Ивана IV на царство использовались некоторые атрибуты этой теории, суть которых сводится к признанию того, что после падения Византии, оплота православия, именно он является единственным хранителем истинного православия и, соответственно, законным христианским государем. Данный факт может свидетельствовать об официальном государственном признании этой теории, а также о том, что она стала частью русского религиозного сознания того времени. Во-вторых, аналогичная теория, провозглашавшая Константинополь наследником павшего Первого Рима, существовала в Византии. Корень таких идеологических конструкций усматривается в древнеримской истории, ее имперском периоде, когда власть императора сопровождалась идеологически эффективной идеей о Вечном Риме, тем самым выражая незыблемость власти императоров и вечное могущество Римской империи.

Подчеркнем, теория «Москва - Третий Рим» никогда не несла в себе имперских притязаний, хотя и имела идеологическое значение в процессе становления централизованного государства, интерпретируя его духовные истоки. Ее квинтэссенцией является мысль об ответственности России за судьбы всего мира благодаря сохранению первозданной правды христианского вероучения. Г. Шмидт - не столь значимая фигура в сфере подобного рода учений, однако его оценка является типичной для части политического западного истеблишмента, оказывающего влияние на сферу информационно-пропагандистского обеспечения принимаемых политических решений. Ссылка на фундаментальные для российского политико-правового самосознания идеи как на генетический источник экспансионистской природы нашего народа по принципу highly likely создает необходимый смысловой контекст исторической виновности России.

Примечательным представляется указание на метаполитический характер этой идеи, т. е. на то, что она обусловлена не особенностями политического режима, не его идеологией, а более глубокими ментальными факторами русского сознания и культуры, приобретает обобщенную форму в представлениях отечественной интеллигенции XIX века об исторической судьбе России. Интеллигенцией, о которой идет речь, конечно, являются славянофилы, создавшие целый ряд учений о смысле русской истории, ставших основным теоретико-методологическим источником «русской идеи» - социально-философской, культурологической и политико-правовой модели интерпретации роли и места России в мире, о ее исторической судьбе и предназначении. В конструкции «русской идеи» учение «Москва - Третий Рим» играет важную роль, но оно не единственное. «Русская идея» включает в себя также учения о Святой Руси и соборности. Лишь учитывая их триединство, можно вести речь об общем смысловом комплексе «русской идеи», в котором приписывание учению «Москва - Третий Рим» имперского содержания теряет всякое значение.

Давая характеристику русской мысли первой половины XIX века, Н.А. Бердяев писал: «Русская самобытная мысль пробудилась на проблеме историософической. Она глубоко задумалась над тем, что замыслил Творец о России, что есть Россия и какова ее судьба» [4, с. 36]. Этот вопрос давно был для русского человека одним из главных, некоторые не находили на него ответа, в чем видели большую трагедию. Например, П. Чаадаев так и не смог в контексте своего европоцентристского мировоззрения найти место России в мире. Он писал: «Про нас можно сказать, что мы составляем как бы исключение среди народов. Мы принадлежим к тем из них, которые как бы не входят составной частью в человечество, а существуют лишь для того, чтобы преподать великий урок миру» [5, с. 24-25]. Дело в том, что «мы не принадлежим ни одному из семейств человеческого рода, ни к Западу, ни к Востоку, не имеем традиций ни того, ни другого. Мы находимся как бы вне времени, всемирное воспитание человеческого рода на нас не распространилось» [5, с. 18]. Трагедия Чаадаева - трагедия многих образованных россиян, воспринявших западноевропейскую культуру как абсолютный и безальтернативный идеал, неизбежно ведущий к нигилизму в отношении собственной культуры. Такой западнический крен сознания русской интеллигенции начался еще в период правления Екатерины Великой. В.О. Ключевский очень остроумно и точно охарактеризовал дворянина этой эпохи, сказав, что «чужой между своими, он старался стать своим между чужими и, разумеется, не стал: на Западе, за границей, в нем видели переодетого татарина, а в России на него смотрели как на случайно родившегося в России француза. Так он стал в положение межеумка, исторической ненужности» [6, с. 183].

Ответом на вопрос о том, что «замыслил Творец о России», явилась «русская идея» как некоторый интеллектуальный комплекс духовных ориентиров Российского государства, выражающий его национальный идеал, ориентирующий на полную христианизацию жизни русского общества. Она представляет собой перевод трансцендентально-божественных начал мира в посюсторонне-историческое существование русского народа и выражается в интерпретации судьбы и предназначения страны. Но объясняя таким образом христианско- православный идеал, она выступает проявлением характерного для Западной Европы универсалистского сознания, не замыкаясь на национальных вопросах, но рассматривая их сквозь призму всечеловеческого бытия.

Такая природа «русской идеи» придает специфическое значение событиям и фактам из истории России, в том числе ее духовным феноменам. Однако, учитывая, что она возникла и функционировала в сознании российского общества как соответствующий интеллектуально-духовный комплекс в указанный выше промежуток времени, следует отметить ее конкретно-исторический характер, состоящий прежде всего в том, что она является продуктом сознания российского общества XIX века. Применительно к теории «Москва - Третий Рим» это означает, что способы интерпретации «русской идеи» славянофилами и иноком Филофеем, очевидно, различны. Славянофилы видели в ней формулу многообязывающей преемственности и ответственности за судьбу христианства в мире. Попытки поиска в этой идее политического содержания и тем более геополитических притязаний страны времен Николая I напрасны. Как писал один из основоположников славянофильского движения А.С. Хомяков, «главное для России - быть не самым могущественным государством, а самым христианским из всех человеческих обществ» [7].

При этом формула преемственности «Москва - Третий Рим» в трехуровневой структуре «русской идеи» стоит на втором месте, вытекая из ее духовного начала, из образа Святой Руси, означающего тысячелетнюю верность христианству. Этот подвиг сопровождался такими достижениями русского духа, которые придают ему всемирно-историческое значение в контексте реализации трансцендентально-божественных целей в посюстороннем историческом бытии человечества. Верность христианству обусловлена и особенностями русского сознания, состоящего в доминировании соборного начала. Соборность - это цельность и полнота, которые обретают форму свободного, органического единства, основанного на любви к ближнему. В качестве принципа социальной интеграции индивидов в общество соборность противостоит доминирующей на Западе ассоциативности, означающей объединение в общество на основе единства частных интересов. Поэтому русская община, социальное значение которой не претерпело изменений в течение по крайней мере тысячи лет, является социальной проекцией «русской идеи», ее эмпирического подтверждения.

Примечательны представления о природе государства и права, без которых «русская идея» потеряла бы свой социально-политический смысл. В целом эта идея была не политическая, не государственная, а религиозная. Поэтому представления о государстве и праве имеют некоторый оттенок нигилизма. Согласно К.С. Аксакову, русский народ никогда не стремился создать могущественное государство.

Так, если народы Западной Европы всегда старались формулировать внешние правила поведения (закон), то русский народ жил не по праву, а по правде, не по внешней, а по внутренней справедливости. Поэтому следует видеть существенную разницу между государством и страной, поскольку путь страны - это следование правде, учению Христа. Но русский народ был вынужден строить государство, чтобы защитить себя от воинственных соседей. Вплоть до реформ Петра I народ (страна) и государство сосуществовали на основе союза, где народ обладал совещательным голосом, а государь был наделен правом принимать окончательное решение.

Квинтэссенцией «русской идеи» является представление о цельности жизни, которая воплощается в результате следования христианскому вероучению. Запад нарушил эту цельность жизни, разъединив интеллектуальные и духовные силы. За западноевропейским рационализмом теряется духовный смысл жизнедеятельности человека, растворяющийся в его ориентации на стяжательство. Так, западная идея - это идея общественного договора и идея государства, в основе которой лежит вполне определенный частный интерес лиц, его образующих (Т. Гоббс). В то же время это протестантская этика (М. Вебер), идея преумножения богатства. «Русская идея», в отличие от западной, основана на этике христианства, призывающей к цельности жизни, приоритету духовных начал над материальными. Поэтому не случайно социальной проекцией русской идеи является община, поскольку именно она воплощает идеал цельности жизни. Глубокое понимание Русского государства продемонстрировал И.А. Ильин: «Государство - это Мы».

Таким образом, необходимо подчеркнуть, что учение «Москва - Третий Рим», явившееся в русской истории свидетельством преемственности Россией ответственности за судьбу христианства, выступало в роли легитимирующего государственно-политического фактора лишь в период становления централизованного Московского государства, но в дальнейшем оно утратило это значение. В нем видится идея христианизации государства, которую трудно найти в древнерусской истории, например, в знаменитой проповеди Илариона Киевского. Отсюда принцип, что спасение души возможно не через государство (закон), а через церковь, был доминирующим на протяжении длительного периода истории, вплоть до эпохи формирования централизованного Московского государства, когда возникла идея богоданности власти и, соответственно, спасения души через государство, проповедуемая Иосифом Волоцким, создавшим так называемую иосифлянскую идеологию.

В связи с этим необходимо учитывать, что Филофей являлся одним из радикальных сторонников иосифлянства, которое стало официальной идеологией московской монархии. По сути, теория «Москва - Третий Рим» представляет собой результат последовательного развития иосифлянской идеологии. Так, основным положением теории Филофея является утверждение о божественной природе власти великого князя. То, что «сердце царево в руце Божией, он слуга есть Божий», означает его ответственность перед самим Богом. Но речь идет не только и не столько об ответственности за собственные прегрешения, сколько за судьбу страны, которой он управляет. Он должен блюсти правду на своей земле. При этом под правдой понимается закон и христианские нравственные заповеди, она коренится в христовом учении и в заветах предков великого князя.

Следует учитывать, что учение «Москва - Третий Рим» обладает всеми признаками теоретической мысли того времени. Оно опирается на богословскую историческую концепцию, очевидно, широко распространенную в средневековом обществе. Филофей излагает свои историософские представления псковскому дьяку Михаилу Мисюрю-Мунехину с учетом комментариев к астрологическому «Альманаху» Штоффлера. Этот «Альманах», переведенный врачом Василия Ш Николаем Булевым, датируемый 1522 годом, содержал предсказание о том, что в 1524 году людей постигнет потоп. Филофей, рассуждая о том, что планеты являются неодушевленными телами, а значит, не могут влиять на судьбы народов, высказывает мысль, что истинной причиной исторических изменений является воля Бога, а падение царств есть результат отступничества от истинной веры. И наоборот, верность истинной вере оказывает благотворное влияние на судьбу народов и царств. Вероотступничество Константинополя, заключившего унию с католиками, предрешило его падение как столицы истинной веры - Второго Рима. Такое значение Константинополь приобрел после падения Первого Рима, когда первозданная христианская вера была сосредоточена лишь в нем. То, что католический Рим сохраняет свое видимое благополучие, Филофей объясняет своеобразно. Он говорит, что свобода Рима - лишь видимость, поскольку души римлян находятся в плену у дьявола. Но падение Второго Рима не является достаточным основанием для перехода центра православия в Москву и объявления Московии Третьим Римом. Это лишь формальный повод. Настоящей причиной является правильность православных обрядов. Так, Филофей особо останавливается на причастии и на том, что причащение дрожжевым хлебом, которое принято в Московии, является наиболее правильным. Это убеждает в том, что именно к Москве должны перейти функции православной столицы мира, т. е. Москва - «Третий Рим, а четвертому не бывать».

Конечно, политический подтекст данного учения не исключен. Оно могло выступать в качестве средства легитимации государственной власти, но, очевидно, далеко не основного. Так или иначе данный политический подтекст полностью выпадает из интеллектуально-духовной конструкции «русской идеи» в XIX веке, где теория «Москва - Третий Рим» выступает лишь формулой ответственной преемственности за судьбу христианства. Смысл же мессианства состоит исключительно в сохранении христианской правды, которую ранее оберегала Византия. Как нравственный и государственно-правовой идеал, «русская идея» являлась вектором самосознания значительной части российского общества, в котором доминировали христианские ценности, идея их наиболее полого воплощения в жизни России. Известен умеренный государственноправовой нигилизм учений славянофилов, который не позволяет предположить, что их идеи, помимо религиозного содержания и намерения сделать Россию не самым могущественным государством, а самым христианским обществом, могли содержать оправдание геополитической экспансии. Те, кто видит в идее «Москва - Третий Рим» признаки экспансионистских намерений, очевидно, исходят не столько из ее содержания, которое приобрело особые признаки в контексте культуры российского общества второй половины XIX века, сколько из европейской теории Вечного Рима, имевшей идеологическое значение в поддержании имперской власти королей, которые претендовали на роль императоров Священной Римской империи. Действительно, идея Вечного Рима всегда содержала значительную долю геополитической экспансии в масштабах феодальной Западной Европы и не только. Но харак-

Bibliography

1. Graig R.W. A Talk with Helmut Schmidt// New York Times. 1984. Sept. 16.

2. Ostrovsky D. Moscow - the Third Rome as Historical Ghost // Byzantium: Faith and Power/ Perspectives on Late Byzantine Art and Culture. New York, 2007.

3. Филофей. Послание о злыхъ днехъ и ча- сахъ; Послание к Великому князю Василию, в немъже о исправлении крестнаго знамении и о садомском блуде. Т. 9: Конец XV - первая половина XVI века // Библиотека литературы Древней Руси / под ред. Д.С. Лихачева и др. СПб., 2000.

4. Бердяев Н.А. Русская идея. Париж, 1971.

5. Чаадаев П.Я. Философические письма // Сочинения. М., 1989.

6. Ключевский В.О. Курс русской истории. М., 1956-1960. Т. 5.

7. Хомяков А.С. Политические письма 1848 года // Вопросы философии. 1991. № 3.

1. Graig R.W. A Talk with Helmut Schmidt // New York Times. 1984. Sept. 16.

2. Ostrovsky D. Moscow - the Third Rome as Historical Ghost // Byzantium: Faith and Power/ Perspectives on Late Byzantine Art and Culture. New York, 2007.

3. Philophey. The message about evil days and ours; The message to Great Prince Vasily about correction of the Sign of the Cross and Sodomy fornication. Vol. 9: The end of the 15 th - the first half of the 16th century // Library of Literature of Ancient Russia / ed. D.S. Likhacheva and others. St. Petersburg, 2000.

4. Berdyaev A.N. Russian Idea. Paris, 1971.

5. Chaadaev P.Ya. Philosophic letters // Essays. Moscow, 1989.

6. Kluchevsky V.O. Coerce of Russian history. Moscow, 1956-1960. Vol. 5.

7. Homyakov A.S. Political letters of 1948 years // Items of Philosophy. 1991. № 3.

Размещено на Allbest.ru