Рыболовство как неформальная социальная практика сквозь призму концепции "языковых игр" Л. Витгенштейна

Размещено на http://www.allbest.ru/

Размещено на http://www.allbest.ru/

Рыболовство как неформальная социальная практика сквозь призму концепции «языковых игр» Л. Витгенштейна

Андрей Михайлович Сергеев,

Константин Яковлевич Коткин,

Василий Михайлович Воронов,

Вероника Витальевна Симонова

Аннотация

Актуальность и цели. Акцентируется внимание на том, что рыболовство, как и любая деятельность человека, может пониматься по-разному в зависимости от того, посредством каких слов и языковых конструкций (знаков) оно рассматривается извне. Совершение одних и тех же действий может анализироваться либо как деятельность, осуществляемая в параметрах законодательных норм, либо как неформальная социальная практика. В этом контексте оказывается актуальным и значимым привлечение внимания к концепции языковых игр, сформулированной Л. Витгенштейном в разрезе понимания им языка, с одной стороны, и практики, с другой стороны. Цели статьи связаны как с попыткой реконструкции и анализа основных положений концепции языковых игр Л. Витгенштейна, так и с выявлением наиболее перспективных путей рассмотрения практики рыболовства, вытекающих из ее понимания в русле такого концептуального подхода. Материалы и методы. Методологическая позиция авторов статьи заключается в рассмотрении языка одновременно в качестве онтологического и социального явления. Язык понимается как то, что определяет и легитимирует социальные практики, так и то, что конституируется ими. Теоретико-методологической базой такого понимания языка выступает концепция языковых игр Л. Витгенштейна. В качестве материалов в статье используются работы Л. Витгенштейна по философии языка, научные статьи и нормативные документы, в которых по-разному обозначается и определяется рыболовное браконьерство. Результаты. Реконструированы основные положения концепции языковых игр Л. Витгенштейна, намечены основные пути применения концепции к исследованию рыболовного браконьерства как социальной практики. Выводы. Концепция языковых игр Л. Витгенштейна позволяет анализировать неформальную социальную практику рыболовства в контексте деятельности производственного, имущественного и финансового характера. В рамках подобных социальных отношений действуют особые языковые игры, не совпадающие с языковой игрой, базирующейся на нормативно-правовых актах.

Ключевые слова: язык, языковые игры, знак, значение, неформальная социальная практика, браконьерство, рыболовное браконьерство, кустарное рыболовство

FISHING AS AN INFORMAL SOCIAL PRACTICE THROUGH THE PRISM OF L. WITGENSHTEIN'S CONCEPT OF LANGUAGE GAMES

Andrey M. Sergeev, Konstantin Ya. Kotkin, Vasilii M. Voronov, Veronika V. Simonova

Abstract

Background. The paper focuses on the fact that fishing, similar to any other human activity, can be interpreted differently depending on the words and language structures (language signs) employed by external audiences. The performance of the same actions can be analyzed either as an activity carried out within the parameters of legislative norms, or as an informal social practice. In this context, it turns out to be relevant and significant to draw attention to the concept of language games introduced by L. Wittgenstein in the context of his understanding of the language, on the one hand, and practice, on the other hand. This paper aims at reconstructing and analyzing the key provisions of the concept of language games by L. Wittgenstein, and at identifying the proper approaches to consider the practice of fishing, arising from its understanding in line with the concept. Materials and methods. Methodologically the authors approach language simultaneously as an ontological and social phenomenon. Language is understood as that defining and legitimizing social practices and that constituted by them. The L. Wittgenstein's concept of language games is the theoretical and methodological basis for such an understanding of language. The L. Wittgenstein's academic works on the philosophy of language, scientific articles and regulatory documents, where fish poaching is designated and defined in different ways, are used. Results. The paper reconstructs the key principles of the concept of language games by L. Wittgenstein and outlines the major pathways of how to employ them to fish poaching as a social practice. Conclusions. The concept of language games by L. Wittgenstein allows approaching the informal social fishing practices in the context of industries, properties and finances. The authors find out that within such social relations, there are special language games that do not coincide with other language games derived from normative and legislative formal acts and documents.

Keywords: language, language games, sign, meaning, informal social practice, poaching, fish poaching, artisanal fishing

Изучение феномена «рыболовное браконьерство» предполагает комплексный подход, включающий в себя не только проведение исследований, направленных на выявление особенностей поведения и восприятия своих действий самими участниками данного процесса с целью последующего анализа наиболее значимых моментов такой деятельности, но и анализ языка, которым это описывается.

Понимание действий, совершаемых людьми, осуществляется благодаря языку, когда эти действия соотносятся со словами - с речью и письмом, посредством которых и происходит понимание. Слова в таком случае предстают знаками, как-то - лучше или хуже - связанными между собой. Благодаря такой связанности и определенной направленности слов внутри предложения и текста, собственно, и индуцируется понимание. Осуществившийся акт понимания обычно соотносится с конкретным знаком (словом или словосочетанием), который означает реализовавшийся опыт такого понимания.

Иными словами, между действием и деятельностью, которую пытается понять человек, рассматривая и наблюдая ее извне, стоят язык или знаки, определенным образом направляющие наблюдение и оказывающие воздействие на понимание наблюдаемого. По этой причине важным фактором понимания, включенным в него, становится рассмотрение таких знаков. Так, ту же «деятельность» можно воспринимать как «практику» или «жизненный уклад», и тогда смысловые акценты описания могут существенно изменяться. В связи с этим будет меняться и восприятие социальных норм. Нормативные ограничения будут восприниматься в качестве того, что неоправданным образом мешает возникшему жизненному укладу.

Слова «рыбная ловля» и «рыболовство» могут по-разному пониматься теми, кто непосредственно вовлечен в данный процесс, и теми, кто оценивает его с позиции законодательства. Определение одного из вариантов ловли рыбы как рыболовного браконьерства создает перспективу его нормативного понимания в параметрах действующего федерального и регионального законодательства, когда главным фактором понимания становится соотнесение действия рыболовства с конкретными статьями закона. Действие в нормативной логике изначально понимается как деяние, подпадающее под определенное применение санкций. Между тем рыбная ловля, как совокупность связанных действий и как форма жизнедеятельности, может рассматриваться в качестве сложившейся социальной практики с присущими ей особенностями и рефлексиями. Фактически речь идет о столкновении разных языков и культурных кодов, когда язык и культура самих рыболовов не совпадают с языком и культурой нормативного понимания таких действий. Местный дискурс, связанный с формированием своей особенной этики, основанной на жизненном опыте, оказывается не тождественным официальному дискурсу, выстроенному на основе нормативной логики и тяготеющему к однозначному пониманию.

В этом контексте стоит обратить внимание на то, что рыбная ловля наряду с собирательством и охотой является древнейшей формой жизнедеятельности человека, изначально не подчиненной формальной логике законодательства, благодаря чему стало определяться и конституироваться сознание человека и формировались его первые базовые ценности. Именно благодаря таким формам жизнедеятельности, как собирательство, охота и рыбная ловля, человек выявлялся как особый природный вид, отличаемый от других видов живого, который был связан с другими природными видами, но обособлялся от них¹. В современных условиях нормативные возможности для рыбной ловли в большей степени открыты для представителей коренных и малочисленных народов, занятие которых ей трактуется как связанное с традиционными культурными и пищевыми потребностями.

В рамках академического дискурса рыболовное браконьерство часто рассматривается в качестве неформальной или теневой социальной практики, когда - в отличие от «формализованной социальной» деятельности - внимание акцентируется на рассмотрении именно тех аспектов жизнедеятельности человека, которые связаны с непосредственным отношением его к другим природным видам живого и природе в целом. На основании неформальных социальных практик могут быть выделены особенные формы отношения человека с другими людьми и непривычные аспекты самосознания такого человека. Обращение к тематике связи и различия природного вида человека с другими природными видами, оказы-вающей многогранное воздействие на его жизнь, предполагается в наших будущих работах. В дальнейших наших исследованиях также предполагается обращение к пониманию рыболовного браконь-ерства в русле обозначенных подходов.

Обращение к восприятию определенных видов рыболовства с позиции разных словесных знаков, таких как «браконьерство»¹, «неформальная социальная практика» или «теневая социальная практика» [1-3], раскрывает разные сценарии понимания одной и той же деятельности. Более того, в отношении рыболовства возможно также применение и других словесных знаков, например, понятия «кустарное рыболовство», когда негативное отношение, фиксируемое словосочетанием «браконьерство», явно нивелируется, заметно смягчается и даже реабилитируется.

Все сказанное показывает, что в отношении к любой деятельности человека, включая и социальную практику рыболовства, может быть применена концепция языковых игр Л. Витгенштейна. В противопоставлении «языковых игр» «практике» также можно рассматривать проблему соотношения, взаимовлияния и изменения концептуальной рамки и практических результатов в качественных методах социальных наук, что сопоставимо с различением раннего периода творчества Витгенштейна, когда его внимание было привлечено именно к феномену языка, и позднего периода, связанного с пониманием связи языка с практикой. Кроме того, проведенные полевые исследования могут выявить соотношение разных вариантов нормативностей - правовой, научной, «рыболовецкой» - с разными сторонами понимания того же самого, что продумывается самим Витгенштейном при обращении к понятиям аспекта и изменению аспектов [4, с. 277-317; 5, с. 280-335; 6-8].

Концепция языковых игр Витгенштейна предполагает, что важным фактором понимания словесных знаков является именно употребление слова, когда одно и то же слово (один знак) может восприниматься по-разному и в разных значениях в зависимости от того, внутри какого пространства языковой игры оно применяется и «работает», теперь уже обладая своим символическим капиталом. Вместе с тем надо также подчеркнуть и то, что для выражения своего отношения к чему-либо человек может прибегать к разным словам, и в зависимости от ситуации он может описывать одни и те же или сходные явления совершенно разными словами.

Определенная языковая игра возникает как устойчивая языковая среда, в рамках которой появляется конкретное употребление и «прочтение» слова, фиксируемое именно «так» и как «такое». Языковая игра возникает тогда, когда человек выделяет нечто для себя важное, отвечая на то, что его захватило, своим отношением, выраженным в слове. За словом и значением, в котором оно употребляется, стоит чувство человека. Слова показывают и раскрывают существующее положение дел (положение вещей, состояние дел [9, с. 36; 10, c. 216]²), а чувства «служат для объяснения» мысли человека [5, c. 220, 233]. Человек периодически обращается к значимым для него понятиям и проверяет их, как и содержания своей жизни. Если этого не происходит, он начинает путаться и не может соотнести содержания своей жизни с собой, не может интегрировать их в определенное единство ввиду того, что оказывается рассеянным в разных языковых играх.

Несмотря на подвижность границ языковой игры, как и языка в целом, любая языковая игра предстает некой определенностью, имеющей свои специфические пределы, и не может в полной мере и без «остатка» быть сведена к другой языковой игре. Однако через один и тот же знак, т.е. через определенное слово, человек может попадать в разные языковые игры, когда он использует такое слово (такой знак) в разных значениях. Иначе говоря, слово может быть употреблено в рамках конкретной языковой игры, но независимо от нее, когда такое словоупотребление раскрывает себя в границах другой языковой игры [11; 12, с. 224-225].

Одни и те же слова человек способен употреблять в разных языковых играх, и это происходит неосознанно [5, с. 200]. Любые языковые игры могут быть построены на основании «аппарата нашего обыденного языка» [5, с. 208], к тому же они основываются на «молчаливом допущении» [5, с. 263]. И сама возможность выпадения людей из одной языковой игры в другую создает путаницу [5, с. 249]. В этом смысле сам Л. Витгенштейн говорил о «дырявом» пространстве языковых игр [13, с. 221].

Если говорить о структуре языковых игр, то она описывается Л. Витгенштейном следующим образом. Любая языковая игра является «неполной частью языка», но, как язык, она «завершена в себе». Язык есть открытая система, однако всякая языковая игра имеет определенность и границы, благодаря чему он предстает как «целостная система». Предложение - это «завершенный знак» в языковой игре, тогда как слово - это составляющая знака предложения. Важно понять, что акцент на завершенности предложения позволяет считать его пропозицией. Причем она может состоять и из одного слова. Пропозиции различны: это приказы, вопросы, описания, объяснения и др. Одно слово может пониматься и само по себе, и как знак внутри завершенного и законченного знака, которым является предложение. И тогда важно разобраться в том, как употребляется слово. В разных пропозициях оно может употребляться по-разному. Пропозиции - благодаря одним и тем же словам - соотносятся и совпадают между собой, образуя пересекающееся сходство [12, с. 175-184].

Таким образом, языковая игра характеризуется способом употребления слов (знаков), когда значение такого слова раскрывается именно в его применении [12, с. 57]. Проблема понимания и непонимания человеком чего-либо или кого-либо проистекает из-за несоответствия знаков, которые относятся к разным языковым играм. Замешательства и диссонансов можно было бы избежать, если бы удалось соотнести между собой разные словоупотребления. И такое соотнесение периодически происходит, однако в целом это непрекращающийся процесс ввиду неостановимости речи и (шире - языка) и постоянности словоупотребления. Уверенность человека, включая его уверенность по поводу своего употребления слов, не может быть объективной: «это всегда субъективная, а не объективная уверенность». Объективно только то, что человек всегда пребывает внутри языка, в конкретной языковой игре, будучи втянутым в словоупотребление [5, с. 330].

Слово - это знак, который «обладает значением», становящимся понятным в предложении, и есть «комбинация» слов (имен) [5, с. 17]. Значение слова раскрывается в его употреблении в языке [5, с. 43]. Иначе говоря, то, что является «элементом», определяется внутри конкретной языковой игры. Любой знак может восприниматься человеком и как «элемент», и как «целое» [5, с. 55]. Как отмечает Витгенштейн, «всякий знак по отдельности Курсив Л. Витгенштейна. кажется мертвым», тогда как «он живет в употреблении» [5, с. 195].

О «правильном» и «неправильном» употреблении слова можно говорить только в рамках одной - конкретной - языковой игры. В границах другой языковой игры работают другие правила словоупотребления [14, с. 47-48]. В эмпирическом опыте правила условны, они определяются в логике, которая по сравнению с этим опытом является, согласно Витгенштейну, другим измерением языка, т. е. другой языковой игрой.

Человек может научиться языковой игре и понять ее правила, однако какие-то языковые игры конкретный человек может не понимать и не принимать [14, с. 66]. В зависимости от того, из каких языковых игр исходят разные люди, они могут понимать одно и то же слово по-разному [14, с. 68-69]. В каждой языковой игре действует своя логика, восприятие которой является необходимостью для понимания этой игры. И потому необходимо представлять логику строения каждой языковой игры, выявляющую себя в словоупотреблении [14, с. 82]. Однако устранить разницу словоупотребления в параметрах разных языковых игр в полной мере не удается [14, с. 115-117]. Содержания разных языковых игр можно конвертировать, только если знаешь их устройство, связанное с употреблением слов.

Для определенной языковой игры нужны навык и понимание, но их может и не быть, а языковая игра может и не пониматься [14, с. 130-131].

Задача философии состоит в прояснении «промежуточных звеньев» употребления слова, она должна описывать фактическое употребление слова (языка) [5, с. 84]. «Философия просто помещает все перед нашими глазами и ничего не объясняет и не выводит». Она показывает, и, когда это происходит, объяснять нечего [5, с. 85]. «Полная ясность», согласно Витгенштейну, означает, что философские проблемы должны «полностью Курсив Л. Витгенштейна. исчезнуть» [5, с. 87].

В проеме различных знаков социальная деятельность рыболовства раскрывается в разных аспектах. Если с позиции закона акцент ставится на условиях выполнения содержания и формы нормативного регулирования действий при ловле рыбы или нарушении таких норм, то в оптике неформальной социальной практики рыболовство оказывается как основанием производственной, имущественной и финансовой деятельности тех людей, которые в нее вовлечены, так и началом формирования специфических социальных практик. В рамках таких отношений действуют особые языковые игры, складывающиеся на основе особенного словоупотребления, которое может быть воспринято и понято в том случае, если наблюдатель и исследователь таких языковых игр интегрирован в них. Понятно, что в условиях нарушения законодательства и отождествления участников рыболовства с браконьерами сделать это практически не реально. Однако существует возможность включенного наблюдения данной социальной деятельности с целью дальнейшего исследования, если относиться к ней как к неформальной практике.

Важно также отметить, что речь идет не об индивидуальных языковых играх, а о пространстве общих языковых игр, что связано с формированием надындивидуальных, т.е. социальных отношений. В связи с этим заметим, что индивидуальные языковые игры отличаются от общих тем, что в индивидуальной языковой игре определение может не играть такой роли, как в общей языковой игре. Общие языковые игры будут развиваться только на основе определения словоупотреблений [11, с. 181]. Но если в языке людей, занятых одной и той же или сходной деятельностью, есть «определения», т. е. устойчивые языковые знаки, то они могут быть описаны. И в этом контексте можно поставить вопрос о возможности описания своеобразного словаря (вокабуляра) и выявления некоего словника неформальной практики рыболовства. В качестве основных элементов подобного словника представляют интерес концепты, выражающие отношение к нормативным ограничениям, к рыбе и процессу ловли, рискам, самоидентификации, скупщикам, инспекторам.

рыболовство социальный языковый витгенштейн

Список литературы

1. Абрамов И. В. Этносоциальный контекст промысла сиговых рыб на р. Северная Сосьва: формальные правила и неформальные практики рыболовства // Духовная и материальная культуры манси: сб. науч. ст. / сост. С. Н. Кучевасова. Екатеринбург: Центр традиционной народной культуры Среднего Урала, 2017. С. 6-22.

2. Морозова Д. В. Теневая практика в воспроизводственном процессе: автореф. дис.... канд. экон. наук: 08.00.01. М., 2012. 27 с.

3. Ярулин К. И. Институционализация неформальных социальных практик: автореф. дис.... канд. социол. наук: 22.00.04. Хабаровск, 2012. 22 с.

4. Витгенштейн Л. Философские работы. Ч. I / сост., вступ. ст., примеч. М. С. Козловой,

Ю. А. Асеева; пер. М. С. Козловой, Ю. А. Асеева. М.: Гнозис, 1994. 612 с.

5. Витгенштейн Л. Философские исследования / пер. с нем. Л. Добросельского. М.: АСТ: Аст- рель, 2011. 347 с.

6. Wittgenstein L. Philosoph^d Investigations / transl. by G. M. Ansrambe. 2nd ed. Basil Віаск-well Ltd., 1958. 250 p.

7. Бибихин В. В. Витгенштейн Л. Смена аспекта. М.: Институт философии, теологии и истории св. Фомы, 2005. 569 с.

8. Бибихин В. В. Витгенштейн. Лекции и семинары 1994-1996 годов. СПб.: Наука, 2019. 612 с.

9. Витгенштейн Л. Логико-философский трактат. М.: Канон+ РООИ «Реабилитация», 2019.

288 с.

10. Витгенштейн Л. Дневники 1914-1916 / под общ. ред. В. А. Суровцева. М.: Канон+ РООИ «Реабилитация», 2018. 399 с.

11. Витгенштейн Л. Заметки к лекциям об «индивидуальном переживании» и «чувственных данных» // Язык, истина, существование: сб. ст. / сост. и пер. В. А. Суровцева. Томск: Изд-во Томск. ун-та, 2002. С. 63-107.

12. Витгенштейн Л. Голубая и Коричневая книги: предварительные материалы к «Философским исследованиям» / пер. с англ. В. А. Суровцева, В. В. Иткина; под общ. ред. В. А. Суровцева. М.: Канон+ РООИ «Реабилитация», 2022. 382 с.

13. Витгенштейн Л. Zettel / пер с нем. В. Анашвили. М.: Ад Маргинем Пресс, 2020. 240 с.

14. Витгенштейн Л. Заметки о цвете / пер. с нем. В. А. Суровцева, К. А. Родина; под общ. ред. В. А. Суровцева. М.: Канон+ РООИ «Реабилитация», 2022. 160 с.

References

1. Abramov I.V. Ethnic and social context of whitefish fishing on the river Northern Sosva: formal rules and informal practices of fishing. Dukhovnaya i materialnaya kultury mansi: sb. nauch. st. = Spiritual and Material Culture of the Mansi: Collection of papers. Ekaterinburg: Tsentr traditsionnoy narodnoy kul'tury Srednego Urala, 2017:6-22. (In Russ.)

2. Morozova D.V. Shadow practice in the reproductive process. PhD abstract. Moscow, 2012:27. (In Russ.)

3. Yarulin K.I. Institutionalization of informal social practices. PhD abstract. Khabarovsk, 2012:22. (In Russ.)

4. Wittgenstein L. Filosofskie raboty. Ch. I = Philosophical papers. Part I. Transl. by M.S. Kozlova, Yu.A. Aseev. Moscow: Gnozis, 1994:612. (In Russ.)

5. Wittgenstein L. Filosofskie issledovaniya = Philosophical investigations. Transl. from German by L. Dobroselsky. Moscow: AST: Astrel, 2011:347. (In Russ.)

6. Wittgenstein L. Philosophical Investigations. Transl. by G.M. Anscombe. 2nd ed. Basil Blackwell Ltd., 1958:250.

7. Bibikhin V.V. Vitgenshteyn L. Smena aspekta = Wittgenstein L. Change of aspect. Moscow: Insti- tut filosofii, teologii i istorii sv. Fomy, 2005:569. (In Russ.)

8. Bibikhin V.V. Vitgenshteyn. Lektsii i seminary 1994-1996 godov = Wittgenstein. Lectures and seminars in 1994-1996. Saint Petersburg: Nauka, 2019:612. (In Russ.)

9. Wittgenstein L. Logiko-filosofskiy traktat = Logical and philosophical treatise. Moscow: Ka- non+ ROOI «Reabilitatsiya», 2019:288. (In Russ.)

10. Wittgenstein L. Dnevniki 1914-1916 = Private notebooks 1914-1916. Moscow: Kanon+ ROOI «Reabilitatsiya», 2018:399. (In Russ.)

11. Wittgenstein L. Notes for lectures on “individual experience” and “sensory data”. Yazyk, istina, sushchestvovanie: sb. st. = Language, Truth, Existence: Collection of Papers. Tomsk: Izd-vo Tomsk. un-ta, 2002:63-107. (In Russ.)

12. Wittgenstein L. Golubaya i Korichnevaya knigi: predvaritelnye materialy k «Filosofskim issledo- vaniyam» = Blue and brown books: preliminary materials for Philosophical Investigations. Transl. from the English by V.A. Surovtsev, V.V. Itkin; ed. by V.A. Surovtsev. Moscow: Kanon+ ROOI «Reabilitatsiya», 2022:382. (In Russ.)

13. Wittgenstein L. Zettel. Transl. from German by V. Anashvili. Moscow: Ad Marginem Press, 2020:240.

14. Wittgenstein L. Zametki o tsvete = Remarks on colour. Transl. from German by V.A. Surovtsev, K.A. Rodin; ed. by V.A. Surovtsev. Moscow: Kanon+ ROOI «Reabilitatsiya», 2022:160. (In Russ.)

Размещено на Allbest.ru