Миф о Гегеле и технология его создания

Философия Гегеля открыта критике, но путать ее с тоталитаризмом - это значит попросту не понимать ее. В книге «Миф о государстве», посвященной практически той же проблеме, что и книга Поппера, но в более научной форме, Эрнст Кассирер (Ernst Cassirer) дает четкое изложение сути Гегелевской философии. Его глава о Гегеле завершается так: «Гегель мог превозносить, прославлять и даже обожествлять государство. Тем не менее, существует четкое и очевидное различие между идеализацией мощи государства и тем видом его обожествления, который свойственен нашим современным тоталитарным системам».

9. История

Гегель, как и его предшественники Августин, Лессинг и Кант, а также Конт, Маркс, Шпенглер и Тойнби после него, верил, что существует некая модель истории, которую он взял на себя смелость описать. Все его попытки это сделать оказались противоречивыми в нюансах и сомнительными по существу, но разумная критика Гегеля должна учитывать его развитое сдерживающее начало. Так, он не пытался изображать из себя прорицателя будущего и вполне довольствовался пониманием прошлого.

Поппер явно обвиняет Гегеля в «истерическом историцизме» и говорит, что его собственная книга может быть «описана как сборник заметок на полях изложения известных философских учений, стоящих на позиции историцизма» [с. 4]. Но в соответствии с его же определением, Гегель вовсе не был историцистом, т.е. он не был одним из тех, кто «верит в то, что раскрывает законы истории, которые позволяют ему предсказывать дальнейшее развитие исторических событий». Эта склонность к предсказаниям и есть то, что Поппер называет историцизмом [с. 5].

Нам говорят, что Гегель грешит историцизмом и эволюционным релятивизмом, причем в форме крайне опасной доктрины, согласно которой то, во что верят сегодня, фактически истинно именно сегодня, и отсюда следует не менее опасный вывод о том, что бывшее истиной вчера (истиной, а не просто предметом веры) может стать ложным завтра. Нет никакого сомнения в том, что эта доктрина мало подходит для утверждения правильного понимания значения традиции [с. 254].

Гегель, без сомнения, преуспел в правильном понимании значения традиции; в своих книгах и лекциях он принимает как данность присущую ей рациональность и осуждает как произвольную любую критику прошлого или настоящего, если она не сопровождается оценкой значения традиции.

Гегель не поддерживал точку зрения, согласно которой «то, во что верят сегодня, фактически истинно именно сегодня»; более того, он настаивал на том, что многие его современники - как философы, так и «люди с улицы» - разделяли ошибочные убеждения в этом вопросе. Гегель считал, что высказывание «то, что было правдой вчера…может стать ложным завтра» является в известном смысле банальностью, подобно таким утверждениям, как «идет дождь», или «американцы говорят, что все люди наделены своим Творцом некоторыми врожденными правами, включающими свободу, а сами продолжают держать рабов», или «другая война могла бы распространять идеалы Французской революции, не угрожая при этом будущему цивилизации». Такой же подход применяется по отношению ко многим обобщениям, связанным с понятиями нации и войны.

Гегель не верил, что такие высказывания, как «дважды два - четыре», были когда-то истинны, а когда-то ложны; он полагал, что истина раскрывается постепенно, и пытался показать это в своих основополагающих лекциях по истории философии. Он делал акцент не на том, как сильно ошибались его предшественники, а на том, как много верного они открыли; хотя утверждения Платона и Спинозы, безусловно, не являются абсолютной истиной и нуждаются в пересмотре и дополнении.

Гегелевский подход не является аморальным. Несмотря на то что цель истории он видит в ее результате [с. 260] и считает мировую историю судом справедливости [с. 233], он не абсолютизирует успех (в качестве критерия истории). Его точка зрения связана с религиозной верой в то, что свобода в конечном счете так или иначе должна победить; это и есть «историцизм» Гегеля. Тем из нас, кому недостает подобной уверенности, следует заметить, что Гегель не верит в то, что нечто хорошо уже потому, что успешно. Напротив, оно успешно именно потому, что хорошо. Он видит в истории откровение Бога.

Данная точка зрения лучше всего проиллюстрирована Гегелем в его полемике с Карлом Людвигом Галлером (Karl Ludwig von Haller) Карл Людвиг Галлер (нем. Karl Ludwig von Haller, 1768-1854) -- швейцарский государственный деятель, один из теоретиков Европейской Реставрации. в «Философии права» (§ 258). На протяжении всей работы Гегель пытается избежать как Сциллы революционного беззакония, которое ассоциируется у него с Фризом (Jakob Friedrich Fries) и Вартбургским празднеством Wartburg festival -- название нескольких ежегодных студенческих собраний в замке Вартбург (город Айзенах, Тюрингия). Самым известным является первое из них, имевшее место в 1817 году и ставшее важным событием в истории германских земель; в исторической литературе под термином «Вартбургское празднество», как правило, понимается именно собрание 1817 года., так и Харибды консервативного беззакония, которое он находит в книге Галлера «Возрождение науки о государстве». Он цитирует Галлера (I, с. 342 и далее): «Как в неорганическом мире большее подавляет меньшее и сильное - слабое и т.д., так и среди животных и людей действует тот же закон, но в более благородной форме», добавляя «возможно, подчас в низменных формах?». Затем он вновь цитирует Галлера: «Таким образом, это вечное неизменное повеление Божие о том, что более сильные правят, должны править и всегда будут править». Гегель замечает: «Из этого следует, в каком смысле здесь говорится о власти: это не моральная или этическая власть, но исключительно стихийная власть природы».

Поппер цитирует Гегеля: «Народ может умереть насильственной смертью лишь в том случае, если он естественно сам по себе стал мертвым» [с. 263] и далее: как, например, немецкие имперские города, государственный строй Германской империи [п. 77]. Применительно к распаду Священной Римской империи германской нации в 1806 году гегелевское замечание имеет смысл, в то время как его самоуверенное обобщение провоцирует критику [в свой адрес]. Но при этом нужно учитывать связь философии Гегеля с религиозной традицией, продолжающейся от Исайи (Isaiah) до Тойнби (Toynbee).

Сосредоточившись на отделении философии Гегеля от данной религиозной традиции, Поппер пытается увязать его концепцию всемирно-исторических наций с теорией нацизма. Он цитирует [с. 258] «Энциклопедию» Гегеля как утверждающую представление о том, что «Дух времени вкладывает свою Волю» в «самосознание отдельной нации», которая «господствует в Мире». Это еще один случай, когда Поппер пытается усовершенствовать перевод первоисточника без сверки его с оригиналом (ср. пункт 5 выше). В самой же «Энциклопедии» мы находим следующий отрывок: «Самосознание отдельного народа является носителем данной ступени развития всеобщего духа в его наличном бытии и той объективной действительностью, в которую он влагает свою волю». В книге «Гегель. Избранное» Скрайбнера (Scribner) данный отрывок интерпретирован следующим образом: «…в которую этот дух на время вкладывает свою волю». И наконец, у Поппера мы неожиданно сталкиваемся с «Духом времени». Столь щедрое использование им заглавных букв при цитировании Гегеля, вероятно, преследует цель показать Гегеля глупцом.

Далее Гегель говорит (и Поппер это пропускает), что дух «шествует вперед, предоставляя народ исторической случайности судьбы». Данная позиция Гегеля связана с пониманием им первичной реальности в качестве духовной и того, что дух раскрывает себя в истории постепенно. Стадии такого раскрытия реализуются разными народами, причем каждым отдельным народом в определенный исторический период. Это странное утверждение было интерпретировано Стефаном Георге (Stefan George, немецкий поэт), заменившим понятие целого народа отдельным пророком, и стало частью мировоззрения его Круга.

In jeder ewe

Istnureimgott und einernurseinkunder.

Идея о том, что «в каждую эпоху существует лишь один Бог, один пророк», выглядит еще более ложной, чем взгляд Гегеля; это звучит весьма иронично уже потому, что даже в относительно небольшой нише, которую занимала германская поэзия, Георге не являлся единственной величиной, а был превзойден своим современником Рильке (Rilke).

По всей вероятности, на подобную мысль Гегеля навела историческая преемственность от вавилонян к персам, от персов к грекам, от греков к римлянам. Конкретный народ является господствующим в конкретную эпоху мировой истории, и в этом смысле творцом эпохи он может быть лишь однажды. И на фоне этого его абсолютного права, являющегося воплощением текущего этапа развития мирового духа, права других народов на духовные устремления рассматриваются как несостоятельные. А сами эти народы, подобно тем, чьи эпохи ушли в прошлое, не имеют больше никакого значения в мировой истории.

Гегель, вероятно, находился под влиянием христианской идеи о связи христианства с евреями и греками. Сегодня гегелевская концепция является устаревшей; об истории цивилизаций мы знаем гораздо больше, чем он когда-то; мы уже не можем сводить историю к прямой линии, которая ведет от греков к римлянам и далее к нам самим, равно как и рассматривать древнюю Азию в качестве «Восточного царства» и воспринимать его

лишь как предпосылку появления греков.

Мы также осознаем двусмысленность понятия volk («народ») или «нация» и не должны использовать подобные термины по отношению к носителям Греческой или Римской цивилизации. Мы рассматриваем расцвет средневековой философии с точки зрения взаимодействия иудеев, мусульман и христиан на основе греческой цивилизации и не должны беспокоиться о том, кто в данную эпоху представляет собой мировой дух. Причем некоторые из нас полностью утратили веру в некий мировой дух.

Все это не означает, что взгляды Гегеля безнравственны, и его главная ошибка связана с вменяемым ему национализмом или фанатичной приверженностью к конкретному государству. Концепция «локальных цивилизаций» Тойнби также является открытой к подобного рода обвинениям (см. главу 19, раздел 5, ниже).

За исключением полностью изолированных обществ, ни одно из них не может быть понято вне его связей с другими. И любое из них, будь то Западная цивилизация в целом, Франция, Афины или Бурлингтонская железная дорога, может служить объектом исторического исследования. В каждом случае другие общества будут представлены очень кратко и лишь для того, чтобы пролить свет на историю исследуемого общества.

В целом гегелевская концепция «мировой истории» является произвольной и представляет собой попытку изучить развитие своей цивилизации. В этом он был солидарен с большинством своих современников и предшественников, которые также находились под влиянием Библии. Именно Библия послужила толчком и основанием для развития западной идеи о том, что история имеет единое начало и идет своим единственным путем к единственной цели. Сегодня мы более склонны к агностицизму в отношении идеи единого начала; мы не можем не отрицать утверждения о единственном пути развития, но способны переосмыслить понятие единства мировой истории, возникающее в результате слияния независимых прежде потоков.

Гегеля не смущало осознание того факта, что некоторые из прародителей его цивилизации создавали ее фундамент практически одновременно. Так, Гомер мог быть современником древнейших христианских пророков, Фалес (Thales) и Иеремия (Jeremiah) творили в одно и то же время, а период расцвета стоицизма пришелся на эпоху развития христианства из иудаизма. Их современниками были также Конфуций и Будда. Здесь нужно использовать плюралистический подход, который в большей степени учитывает индивидуальные особенности развития подобного рода явлений. Не существует единой схемы, под которую можно подогнать все факты, а Гегель, несомненно, был кем-то вроде Прокруста.

Тем не менее любая попытка увидеть в гегелевской концепции «мирового доминирования» исключительно политический или военный смысл для того, чтобы связать его с Гитлером, является совершенно необоснованной. Вдвойне ошибочно не выделять тот факт, что Гегель не делал предсказаний и предположений о будущем и был крайне требователен к себе в попытке понять прошлое. С точки зрения педагогики, концепция «единого пути» хороша своей простотой и остается общепринятой в рамках истории философии - основной сферы специализации Гегеля.

10. Великие люди и равенство

Гегелевская концепция «исторически значимых в мире народов» тесно связана с его понятием «исторических личностей». Оба понятия истинны лишь в определенной степени. Некоторые народы оказали небольшое влияние на другие, в то время как греки и евреи воздействовали на мировую историю непропорционально своей численности. Так, Сократ и Цезарь с полным правом могут быть отнесены к выдающимся историческим личностям.

С большой эмоциональностью Поппер пишет: «Не все могут добиться славы; культ славы подразумевает антиэгалитаризм - культ «великих личностей». В соответствии с этим понятием современный расизм «не признает ни равенства душ, ни равенства людей» (Альфред Розенберг). Таким образом, не существует реальных препятствий для принятия основных принципов вечного восстания против свободы или, согласно Гегелю, идеи «мировой исторической личности» [с. 266 и далее].

Поппер полагает, что мы должны быть сторонниками эгалитаризма; но если данная точка зрения основана на убеждении в том, что ни один отдельно взятый человек не может достигнуть того, чего не могут достигнуть все остальные, она является заведомо глупой. В любом разумном смысле эгалитаризм полностью совместим с верой в великих людей [с. 266 и далее].

По мнению Поппера, Гегель превращает равенство в неравенство: «Положение о том, что граждане равны перед законом, - говорит Гегель, - содержит великую истину». Но оформленное подобным образом высказывание суть тавтология, всего лишь утверждение о том, что правовой статус существует, и законы управляют. А если быть более точным, граждане равны перед законом только в тех случаях, в которых они равны и вне закона. Только то равенство, которое они имеют по отношению к собственности, возрасту и т.д., может считаться справедливым перед законом. Законы сами по себе предполагают неравные условия. Следует отметить, что в действительности только высокое развитие и зрелость современных государств порождают величайшее неравенство людей [с. 239].

При цитировании Гегеля Поппер опускает часть высказываний, объясняя это следующим образом: «В данном отрывке, где Гегель искажает «великую истину» эгалитаризма, превращая его в свою противоположность, я значительно сократил его аргументацию; и должен предупредить читателя, что мне придется сделать то же самое и с этой главой, так как это единственно возможный способ представить в более удобном для прочтения виде то многословие и тот полет мысли, которые, без сомнения, являются патологическими».

Изучение «Энциклопедии» (§ 539) показывает, что Гегель ни «за» и ни «против» равенства; он пытается определить, как именно оно может быть воплощено в современном государстве.

С появлением государства возникает неравенство, а именно: различие между управляющими силами и управляемыми органами власти, магистратами, директориями и т.д. Принцип равенства, последовательно проводимый в жизнь, стер бы все различия и, таким образом, оказался бы в противоречии с любым видом государства.

В следующем отрывке мы находим высказывание Гегеля, выделенное Поппером курсивом, и лучше процитировать его в первоначальном виде и с курсивом самого Гегеля, а не Поппера: «Только то равенство, которое каким-то образом оказывается

существующим независимо от богатства, возраста, физической силы, талантов, способностей и т.д., а также преступлений и т.д., может и должно служить оправданием равной ответственности перед законом в отношении налогов, воинской обязанности, доступа к общественной службе и т.д. или наказания и т.д.».

Высказывание Гегеля, далеко не изящное по форме, но, тем не менее, тщательно выстроенное, демонстрирует принципиально важный для него параллелизм. Только обладающие равным количеством имущества должны быть облагаемы равной суммой налога; на призывной комиссии должны учитываться возраст и физическая сила, при отборе на общественную службу следует принимать во внимание таланты и способности и так далее. Он ставит вопросы о том, применимо ли равное наказание для всех, вне зависимости от тяжести совершенного преступления; должны ли призываться на военную службу дети и может ли взиматься одинаковый налог с бедного и богатого. Так виновен ли Гегель в искажении смысла?

Возвращаясь к вопросу о «великих людях», следует привести цитату Гегеля из дополнения Ганса к разделу 318: «Общественное мнение содержит все ложное и все истинное; и способность находить истинное во всем этом - дар великих людей. Тот, кто выражает свою эпоху и осуществляет ее насущные потребности, является великим человеком данной эпохи». Переводя этот отрывок [с. 267], Поппер превращает его в абсурд: «В общественном мнении все является ложным и истинным…» И далее: «Тот, кто не понимает, как пренебречь общественным мнением, по причине того, что оно стремится быть услышанным повсеместно, никогда не достигнет чего-либо великого». Курсив Поппера, в равной степени как и его комментарии, апеллирует к читательскому предрассудку о превосходстве общественного мнения, хотя ранее он взывал в пользу сознания. В то же время эти критерии во многом различны, и Гегель разглядел ошибочность обоих, не веря, вопреки предположениям Поппера [с. 237], в то, что «самоочевидность есть то же, что и истина». В основной части раздела 318 Гегель доказывал, что первым формальным условием великого и разумного является независимость от общественного мнения. Он верил в то, что общественное мнение «в конечном счете примет и признает это великое и разумное, а также сделает их частью своих собственных предрассудков».

В вышеприведенном дополнении Ганса Поппер обнаруживает «прекрасное описание лидера как публициста», а поскольку он предварительно снабдил его ссылкой на «принцип лидера», то у читателей возникает мысль о фюрере и, следовательно, о Гегеле как нацисте. Данная цитата, однако, не противоречит искренней вере в демократию и прекрасно согласуется не только с идеей «интервенционизма» Франклина Рузвельта, но также с великими высказываниями Линкольна, например: «Дом, разделенный пополам, не может выстоять в буре» или «Без злого умысла, с милостью ко всем». Слова Гегеля о всемирно-исторических личностях: «Они были практиками и политиками. Но в то же время и мыслителями, которые обладали пониманием требований времени; того, что уже созрело для развития», - можно с полным правом отнести и к Линкольну.

Гегель обнаружил, что всемирно-исторические личности всегда движимы какой-то страстью («Ничто великое в мире не было достигнуто без страсти») и что в их побуждениях часто присутствуют амбиции. Последнее он обозначил как «хитрость разума». Человек может быть мотивирован не только глубокой проницательностью ума, но также и «личными интересами», и даже «своекорыстными планами». Так, Александр был безудержно честолюбив; однако в конечном итоге его личные интересы пошли на благо Западной цивилизации. Подобное относится к Цезарю и Франклину Делано Рузвельту. Что касается Линкольна, то он, по словам Ричарда Хофстадтера Ричард Хофстадтер (Richard Hofstadter; 1916-1970) -- американский историк и общественный интеллектуал середины XX века. Был профессором американской истории в Колумбийском университете. (Richard Hofstadter, «Американская политическая традиция»), также был движим политическими амбициями, пока не стал президентом.

Поппер увязывает мысль Гегеля с «фашистским обращением к «человеческой природе», которая суть наши страсти», и предлагает назвать этот посыл «хитрой уловкой, направленной против разума» [с. 268]. И все же, по-видимому, он верит, что Наполеон, чья мотивация едва ли была бескорыстна, и чьи методы едва ли могли быть одобрены приверженцем «открытого общества», содействовал благу Западной цивилизации до такой степени, что немецкое восстание против него должно быть признано «как одна из типичных реакций коренного населения против экспансии супердержавы» [с. 250].

11. Война

Даже не разделяя взглядов Гегеля на войну, необходимо четко отличать их от фашистских. Трех пунктов здесь будет достаточно.

Во-первых, Гегель смотрит назад, а не вперед. Он не меньше Поппера заинтересован в «развитии цивилизации» [с. 268], но считает, что наша цивилизация продвинулась вперед благодаря большому количеству войн в прошлом; например, войне греков с персами, захватническим войнам Александра, некоторым войнам периода древнего Рима и покорения саксов Карлом Великим. Полагая, что задача философа - понять, «что чем является» (цитируя предисловие к «Философии права»), а не строить утопии, Гегель говорит о войне как об одном из факторов, который действительно способствовал развитию цивилизации.

Во-вторых, мы не должны путать гегелевскую оценку войн, происходивших в предшествующую ему эпоху, с воспеванием современных войн или с нашим представлением о войнах в будущем.

В-третьих, позиция Гегеля не может быть вполне понятна в отрыве ее от религиозных корней. Он считал, что все конечное эфемерно. В дополнении Ганса в разделе 324 приведена цитата Гегеля, которая гласит: «С кафедры проповедника многое говорится о ненадежности, тщетности и непостоянстве временных вещей, и все же каждый думает, что он-то, по крайней мере, сумеет не потерять своего». То, что не в состоянии объяснить проповедники, доносят «гусары с обнаженными саблями». В трактовке Поппера это «блестящие сабли» [с. 269]. Разница незначительна, но она существенно меняет тональность отрывка.

Этих трех пунктов достаточно, чтобы показать, до какой степени Поппер искажает точку зрения Гегеля. «Теория Гегеля, - говорит он, - подразумевает, что война хороша сама по себе», так как мы читаем у Гегеля, что «В войне есть этический элемент» [с. 262]. Это достаточно любопытный вид дедукции: из утверждения Гегеля о том, что «в войне присутствует этический элемент, и ее нельзя рассматривать как абсолютное зло» (§ 324), Поппер делает вывод, что Гегель считал войну «благом самим по себе». Гегель пытался решить проблему зла, показывая, что даже оно может служить положительной цели. Он разделял концепцию Гете (Goethe) о «той силе, что вечно хочет зла и вечно совершает благо» (см. главу 5, раздел 5 и выше). В этом сама суть диалектического подхода Гегеля: попытаться выйти за рамки утверждений, что война - это благо либо война - это зло, и выяснить обстоятельства, при каких она зло, а при каких благо. В настоящее время зло войны настолько перевешивает благо, что мы склонны проявлять нетерпимость к тем, кто говорит о ее положительных сторонах; однако в конкретной исторической ситуации большинство, тем не менее, считает, что добро берет верх над злом, и даже в том случае, если добро есть всего лишь «меньшее зло».

Отрывок, взятый из берлинских лекций Гегеля по эстетике, в котором он рассматривает вопрос о будущих войнах, не очень известен, и его стоит процитировать: «Допустим, прочитав великие эпические произведения прошлого («Илиаду», «Песнь о моем Сиде» Песнь о моем Сиде:

http://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9F%D0%B5%D1%81%D0%BD%D1%8C_%D0%BE_%D0%BC%D 0%BE%D1%91%D0%BC %D0%A1%D0%B8%D0%B4%D0%B5, а также стихи Тассо Торквато Тассо (итал. Torquato Tasso; 1544-1595) -- итальянский поэт XVI века, автор поэмы «Освобожденный Иерусалим» (1575):

https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A2%D0%B0%D1%81%D1%81%D0%BE,_%D0%A2%D0%BE%D

1%80%D0%BA%D0%B2%D0%B0%D1%82%D0%BE, Ариосто Лудовико Ариосто (итал. Ludovico Ariosto, 1474-1533) -- итальянский поэт и драматург эпохи Возрождения:

https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%90%D1%80%D0%B8%D0%BE%D1%81%D1%82%D0%BE,_%D0

%9B%D1%83%D0%B4%D0%BE%D0%B2%D0%B8%D0%BA%D0%BE, Камоэнса Луис де Камоэнс (Луиш Ваш ди Камойнш, порт. Lrns Vaz de Camoes; около 1524-1580) -- португальский поэт, живший в XVI веке, автор поэмы «Лузиады»: https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9A%D0%B0%D0%BC%D0%BE%D1%8D%D0%BD%D1%81,_% D0%9B%D1%83%D0%B8%D1%81_%D0%B4%D0%B5), которые описывают торжество Запада над Востоком, превосходство европейского эталона, особенной красоты и самокритичного разума Европы над азиатской пышностью и великолепием, кто-то стал размышлять о возможности и в будущем появления великого эпоса. И он должен был бы представлять победу живой рациональности, какая может развиваться только в Америке, над ограничением, участвуя в процессе бесконечного изменения и конкретизации. Ибо в Европе в настоящее время каждый народ ограничен другим и не может, со своей стороны, начать войну против другого европейского народа. Если сейчас какой-то народ захочет преодолеть ограничения Европы, то он сможет сделать это только в Америке» (3).

В своих лекциях по философии истории Гегель приветствовал Соединенные Штаты как «страну будущего» (4). По всей видимости, он не верил, что история мира достигнет своей вершины в Пруссии. Его лекции по истории ведут не к предсказанию, а к утверждению: «Здесь осуществилось осознание».

Эта фраза может служить ключом к знаменитому выражению смирения в конце предисловия к «Философии права», отрывку, который, на первый взгляд, вступает в противоречие с последующим требованием учреждения суда присяжных и парламента с открытыми слушаниями, тогда еще отсутствовавшими в Пруссии. Но, видимо, Гегель не верил, что Пруссия и Европа в целом имели какое-либо реальное будущее: «Когда философия начинает рисовать своей серой краской по серому, тогда некая форма жизни стала старой, но серым по серому ее омолодить нельзя, можно только понять; сова Минервы начинает свой полет лишь с наступлением сумерек».

12. Национализм

Позиция Поппера по данному вопросу особенно противоречива. «Когда национализм возродился сто лет назад (около 1850?) в Германии, страна эта, а особенно Пруссия, являлась одним из наиболее разнородных регионов Европы» [с. 245]. На следующей странице мы читаем о «захвате германских земель первой национальной армией, французской армией под командованием Наполеона». Еще через три страницы мы узнаем, что «пустословие» Фихте (Fichte) дало «начало современному национализму». Умер Фихте в 1814 году. С презрением относясь к идее национальной принадлежности, Поппер утверждает, что это обыкновенная вера в демократию, «которая является, так сказать, объединяющим фактором многоязычной Швейцарии» [с. 246]. Почему же тогда швейцарцы не хотят объединиться с каким-нибудь демократическим соседом? Поппер правильно критикует многие черты современного национализма; но интересующимся его развитием или желающим лучше понять это явление лучше обратиться к книге Ганса Кона^{24 25 26} Ганс Кон (1891-1971) -- американский философ и историк. Родился в Праге во время Австро-Венгерской империи, был взят в плен в качестве военнопленного во время Первой мировой войны и провел в России пять лет. В последующие годы он жил в Париже и Лондоне. Работал в сионистских организациях. (Hans Kohn) «Идея национализма» (1944) и главе «Национализм и открытое

общество» в работе «Двадцатый век» (1949).

Одна из основных тем, поднимаемых Поппером в главе о Гегеле, формулируется утверждением о том, что «Гегельянство - это возрождение трайбализма» [с. 226]. Использование Поппером понятий «трайбализм» и «национализм» отличается скорее эмоциональностью, чем точностью; причем Поппер обвиняет Гегеля и в том, и в другом. Но даже и в этом случае он вынужден признать, что Гегель «иногда критиковал националистов» [с. 251]. Поппер цитирует «Энциклопедию» Гегеля, где так называемый народ осуждается за роль толпы и в этой роли не имеет права существовать, допускаться к власти и деятельности, что должно стать первой задачей государства. Такое состояние народа есть состояние беззакония, деморализованности, скотства. В нем народ являл бы собой бесформенную, дикую, слепую силу, подобную бурной стихии моря.

Однако стихия моря не является саморазрушающей силой, какой была бы, в отличие от нее, обладающая духовной составляющей стихия народа.

Нацисты сделали вполне правильный вывод о том, что Гегель был категорически против их концепции народа (Volk), и что его идея государства была полной ее противоположностью.

Поппер так нацелен на противостояние Гегелю, что, обнаружив его критические высказывания в отношении националистов, тут же стремится привлечь симпатии читателей на их сторону. При этом Поппер не ограничивается вполне приемлемым указанием на то, что Гегель является «либеральным националистом», но считает своим долгом добавить: «Которого король ненавидел, как чуму». Позицию Гегеля, безусловно, нельзя понять и в полной мере оценить на основе эмоционального впечатления от таких слов, как «либеральный» и «король». Что действительно следовало бы найти, так это очертание того движения, которое осуждал Гегель. И это очертание может быть найдено в работе Герберта Маркузе «Разум и революция» [с. 179 и далее]: «Было много разговоров о свободе и равенстве, но это была свобода, привилегию на которую имела бы только тевтонская раса… ненависть к французам шла в одном строю с ненавистью к евреям, католикам и «дворянам». Это движение призывало к подлинно «германской войне» с тем, чтобы Германия могла реализовать «огромный потенциал своей нации». Оно требовало «Спасителя» для достижения германского единства; того, кому «народ простит все грехи». Оно сжигало книги и выкрикивало проклятия евреям. Оно считало себя выше закона и Конституции, потому что «правому делу закон не писан». Государство должно быть построено «снизу», на основе энтузиазма народных масс, и «естественное» единство нации должно было вытеснить сословный порядок государства и общества. В этих «демократических» лозунгах нетрудно было распознать фашистскую идеологию народной общности «Расовое единство» (Volksgemeinschaft). По сути дела, связь между исторической ролью братств (Burschenschaften) c их расизмом и антирационализмом с одной стороны и национал-социализмом с другой ощутимее, чем между позицией Гегеля и последним. Гегель создал свою «Философию права» как защиту государства от этой псевдодемократической идеологии.

«Либерал» Фриз призывал к тотальному уничтожению еврейства (пункт 5 выше), в то время как Гегель осуждал протесты националистов против расширения гражданских прав евреев, указывая на то, что вся эта «шумиха не принимает во внимание тот факт, что прежде всего они являются людьми» (§ 270). Должны ли мы осуждать Гегеля за общие взгляды с королем или хвалить Фриза за то, что он называл себя либералом?

13. Расизм

Последний момент, на котором следует остановиться, - это нелепое утверждение Поппера о том, что нацисты унаследовали расизм от Гегеля. В действительности это не так, и Гегель не был расистом (см. раздел 5 выше). Некоторую поддержку своей расистской идеологии нацисты нашли у Шопенгауэра, с которым Поппер выступает сообща против Гегеля, и у Рихарда Вагнера, в отношении которого Поппер странным образом намекает на то, что он был кем-то вроде гегельянца [с. 228], хотя тот, безусловно, являлся преданным последователем Шопенгауэра. Поппер заявляет, что некий Фридрих Вильгельм Шальмайер (F.W. Schallmeyer), написавший в 1900 году «прекрасное» эссе, «стал таким образом дедушкой расовой биологии» [с. 256]. Как же быть тогда с Гобино Граф Жозеф Артюр де Гобино (фр. Joseph Arthur comte de Gobineau; 1816-1882) -- французский писатель-романист, социолог, автор арийской расовой теории, впоследствии взятой на вооружение национал-социалистами. и Чемберленом Артур Невилл Чемберлен (англ. Arthur Neville Chamberlain; 1869-1940) -- государственный деятель Великобритании, лидер Консервативной партии (тори)., гораздо более известными и влиятельными, а также со многими другими авторами, еще до 1900 года опубликовавшими свои взгляды, которые получили широкое распространение среди нацистов и постоянно ими цитировались?

Поппер предлагает нам сентенцию: «Не «Гегель + Платон», а «Гегель + Геккель» есть формула современного расизма» [с. 256]. Почему Геккель, а не Бернхард Форстер Bernhard Fцrster: https://en.wikipedia.org/wiki/Bernhard_F%C3%B6rster, Юлиус Лангбен, Хофпредигер Стокер, Чемберлен, Гобино или Вагнер? Почему не Платон, по поводу размышлений которого об улучшении породы высшей, властвующей расы нацистов доктор Ганс Ф.К. Гюнтер, написал целую книгу, а его трактаты на эту тему были распроданы сотнями тысяч экземпляров в Германии и выдержали несколько изданий еще до 1933 года (см. раздел 5 и выше)? Так почему же Гегель?

Бесспорно, Гегель не был расистом, да и Поппер не приводит убедительных доказательств этого. Однако он утверждает: «Превращение гегельянства в расизм, или Духа в Кровь, не меняет существенным образом основную тенденцию гегельянства» [с. 256]. Так, может быть, и превращение Бога в фюрера не вносит существенных изменений в христианство?

Можно согласиться с господином Муром (G.R.G. Mure) в том, что все более несдержанные и все более бездоказательные атаки на Гегеля достигают максимума в главе Поппера о Гегеле, где они становятся «почти бессмысленно неразумными» (6). Но фамильярность в отношении Гегеля сходит на нет там, где критики оригинального издания «Открытое общество и его враги», демонстрируя сдержанность в трактовке Платона и Аристотеля, не находят повода для возражений против Гегеля; и даже Бертран Рассел на обложке английского издания назвал атаку на Гегеля «убийственной» для него. После публикации в 1950 году американского издания Джон Уайльд (John Wild) и Р.Б. Левинсон выпустили книги, защищающие Платона от нападок Поппера и других подобных ему критиков. Так, в своей книге «В защиту Платона» Левинсон проделал большую работу, раскрывая методы, которыми пользовался Поппер (для критики Платона). И все же десять глав Поппера, посвященные Платону, несмотря на необоснованность его утверждений, содержат множество превосходных наблюдений, и, кроме того, в книге так много интересных комментариев, что у нее нет никаких шансов оказаться на свалке истории. «Открытое общество» будет популярно еще долгое время, и это является главной причиной того, почему трактовка Гегеля в этой книге заслуживает целой главы.

На деле важны не ошибки одного автора, а возрастающая популярность мифа о Гегеле и тех методов, на которых он зиждется. Процитируем Ессе Ното Ницше еще раз: «Я пользуюсь личностью только как сильным увеличительным стеклом, которое может сделать видимым общее, но ускользающее и трудноуловимое бедствие».

Предоставим последнее слово Попперу. Нет более разрушительной критики для Поппера, чем его собственные слова, которыми он обосновывает свою критику Тойнби: «Я считаю эту книгу самой удивительной и интересной… Она впечатляет, в ней много сложных интересных моментов. Я также согласен с большинством его политических предпочтений, нашедших свое отражение в книге, и прежде всего с критикой современного национализма, а также трайбализма и «архаизма», реакционными ценностями, связанными с ним. И все же причина, по которой я выделяю именно эту книгу для обвинения ее в иррационализме, состоит в том, что, видя всю степень губительного воздействия работы подобного уровня, мы полностью осознаем ее опасность» [с. 435 и далее].

Литература / References

1. Walter Kaufmann From Shakespeare to Existentialism: Studies in Poetry, Religion, and Philosophy / Chapter 7: The Hegel Myth and Its Method, Boston, 1959, pages 88-119.

2. Die Vernunft in der Geschichte, ed. Lasson, p. 92; Reason in History, transl. Hartman. P. 51.

3. Philosophy of Right, § 347.

4. Werke, ed. Glockner, XIV, 354 f.

5. Ibid., XI, 128f.

6. Cf., e. g., Rosenberg's Mythus, p. 527.

7. A Study of Hegel's Logic, p. 360.

Размещено на Allbest.ru