Структуры понятийной репрезентации и символический обмен: новые контексты истолкования Марксом системных эффектов

Размещено на http://www.allbest.ru/

Размещено на http://www.allbest.ru/

Волгоградский государственный университет

Александр Иванович Пигалев

Аннотация

Статья посвящена историко-философскому анализу меняющихся структур понятийной репрезентации в тех теоретических моделях научного познания, которые не только опираются на истолкование Марксом системных эффектов, но и предполагают некоторые новые контексты. Широкий термин «системные эффекты» обозначает особый способ действия сложной системы любой природы, который нельзя объяснить ссылкой на теоретическую модель линейных причинно-следственных связей между ее элементами и который должен пониматься как следствие определенной степени сложности самой системы. Маркс не предложил оригинального понимания репрезентации в качестве подробно разработанной и законченной теории, однако он ввел в научный оборот методологию анализа системных эффектов, которая применима и к анализу репрезентации в широком смысле. Указывается, что научное познание поставило задачу обеспечения достоверных репрезентаций предметной области, которые проявляли тенденцию к оформлению в качестве концептуальных моделей. Репрезентация, будучи в общем случае замещением одного объекта другим, рассматривается в качестве аспекта широко распространенного процесса социальной символизации, происходящего на фоне системных эффектов, точно так же, как это имеет место в экономических процессах. Делается вывод, что именно модифицированная теоретическая установка Маркса приобрела большое значение в исследовании форм абстрактного мышления, образования понятий и моделей репрезентации как в общем плане, так и применительно к конкретным проблемам эпистемологии и философии науки.

Ключевые слова: Карл Маркс, системный эффект, превращенная форма, символический обмен, репрезентация, абстракция.

The patterns of conceptual representation and the symbolic exchange: Marx's construal of systemic effects in new contexts

Alexander I. Pigalev

Volgograd State University, Volgograd, Russian Federation

Key words: Karl Marx, systemic effect, transformed form, symbolic exchange, representation, abstraction.

Введение

Карл Маркс не предложил оригинального понимания репрезентации в качестве подробно разработанной и завершенной теории, однако он ввел в научный оборот детальный проект анализа так называемых системных эффектов. Термин «системные эффекты» в данном случае обозначает особый способ действия сложной системы, который нельзя объяснить ссылкой на теоретическую модель линейных причинно-следственных связей между элементами и который должен пониматься именно как следствие определенной степени сложности. Кроме того, следует принимать во внимание, что в сложных системах отношения между элементами могут образовывать разветвления, петли, узлы, узоры, запутанность и, вдобавок, переплетающиеся связи между различными уровнями, и все это придает системе свойства, которые следует рассматривать как эмерджент- ные. Такая структура позволяет системе действовать не как плохо согласованная арифметическая сумма элементов, а как целое, тогда как внутри системы она порождает процессы и явления, которые не могут быть результатом сознательного намерения человека.

Следует, однако, признать, что словосочетание «системный эффект» служит таким обозначением соответствующего явления, которое сам Маркс не употреблял, предпочитая описывать его - и в этом случае как бы между прочим - с помощью довольно неопределенного термина «превращенная форма», который, впрочем, в его работах встречается лишь на нескольких страницах [Marx 1981, passim] (см. особенно с. 139, 263, 380, 440). Похоже, сам Маркс не придавал большого значения особенностям этого термина и его определению, так что его смысл оставался контекстным и понимался преимущественно интуитивно. Между тем, можно с уверенностью утверждать, что результаты детального анализа концепции превращенной формы были впервые оформлены в виде статьи для философской энциклопедии советским философом Мерабом Мамардашвили и опубликованы в 1970 г. (см. расширенную версию этой статьи [Мамардашвили 2011]).

Когда значение термина стало более или менее явным и определенным, оказалось, что в первую очередь он одновременно соприкасается с выдвинутыми Марксом концепциями денег, товарного фетишизма и идеологии, которые также основываются на предположении о системной детерминации и системных эффектах [Marx 1982, 163-177; Apter, Pietz 1996; Torrance 1995; Nelson 1999]. Действительно, суть проблемы впервые стала понятна, когда выяснилось, что специфические эффекты превращенной формы имеют место и непосредственно доступны для наблюдения в том определенном типе систем, который в «Капитале» был подвергнут анализу в связи с рассмотрением товарноденежных отношений в политической экономии. В общем, основная, не выраженная в явном виде предпосылка Марксовой концепции системных эффектов равнозначна неявному предположению, что система экономического обмена обладает особой структурой, которая в ходе анализа должна быть обязательно принята во внимание.

Как выяснилось позже, «экономия» действительно является широко распространенной структурной моделью сложной иерархической системы, порождающей запутанные и нелинейные связи между своими элементами, и отличается способностью запускать одновременное действия многих групп элементов и различных слоев. В результате причинноследственные связи в рассматриваемой системе будут не только нелинейными, но также включающими в свой состав и обратную связь. Именно запутанность и нелинейность обеспечивают возможность появления разнообразных системных действий, т.е. одновременного суммарного срабатывания элементов и уровней системы в различных комбинациях, включая феномен обратной связи, которые и могут быть названы системными эффектами. В итоге именно эвристика теоретической позиции Маркса приобрела большое, хотя, возможно, и не определяющее значение при рассмотрении форм абстрактного мышления, образования понятий в качестве понятийных репрезентаций, а также репрезентативных моделей и вообще, применительно к некоторым проблемам философии науки [Wartofsky 1979; Damerow 1996].

Включение репрезентации в контекст

Следует с самого начала отметить, что «репрезентация» - это основополагающий широкий термин, и описание его развития и нюансов его смысла представляет собой отдельную проблему [Watson 1995; Hall 1997]. В научном познании репрезентации, особенно абстрактные понятия в качестве понятийных репрезентаций, играют важную роль, и эпистемология и философия науки уделяют много внимания анализу происхождения и сущности репрезентаций в становлении научного познания (см., в частности, [Suppes 2002; Fraassen, van 2008; Frigg, Hunter 2010]). Прежде всего, следует подчеркнуть, что концепция репрезентации предполагает некий воображаемый обмен, т.е. игру замещений в качестве мысленного перемещения объектов, которые, однако, на самом деле остаются на месте, но, в то же время, оказываются как бы в нужном месте в нужное время. Этот вывод следует из интуитивно очевидной взаимосвязи репрезентации, опосредования и обмена, и для доказательства достаточно выявления смысла этой взаимосвязи, объединяющей эти понятия и делающей их равнозначными, хотя, конечно же, лишь до определенной степени.

Интуитивно понятно, что слово «обмен» означает появление двойного и взаимного замещения, так что один объект начинает играть роль другого, выступая в качестве его выразительной копии, причем предполагается, что ее предыстория некоторым образом поддается дешифровке. Следует также добавить, что копия, будучи репрезентацией оригинала, так или иначе опосредует последний и, таким образом, участвует в обмене в качестве игры замещений. Замещение в процессе репрезентации часто происходит естественным образом и проявляется в следах внутри или снаружи различных объектов [Cavallaro 2007, 38-48].

Краеугольным камнем концепции репрезентации в общем смысле является убеждение, что «внешняя реальность» в целом, либо ее части, уровни или слои могут быть некоторым образом воспроизведены на различных уровнях соответствующих носителей, включая состояния и образы сознания, идеи, речевые акты, дискурсы, надписи, тексты и совокупности различных знаков и символов. Они выступают в качестве барьеров, препятствующих непосредственному контакту с «внешней реальностью» как таковой и, тем самым, делают ее недоступной или, в крайнем случае, труднодоступной. В общем, репрезентировать образ уже существующего объекта означает представить этот объект таким образом, чтобы его образ существовал бы в качестве самодостаточного с того момента, как он стал замещением репрезентированного объекта, хотя и прочная реальность последнего также обязательно предполагается.

Кроме того, необходимо обратить внимание на то, что само слово «репрезентация» означает как акт репрезентации, так и состояние репрезентированности (представленности), но оно всегда указывает, что нечто представлено во второй раз и потому некоторым образом продублировано. Копия объекта, подвергаемого репрезентации, возникает лишь в процессе воспроизведения, выступающего как производство смыслов посредством репрезентативных замещений (образов, мыслей, слов, предложений, дискурсов). Последние, будучи понятны человеческому уму, становятся посредниками между «реальным» и «воображаемым» мирами. Рассматриваемый подход в целом относится к пониманию природы познавательной деятельности человека, а также происхождения и развития понятийных представлений в науке. Более того, развитие теоретических моделей репрезентации обнаруживается, их понимание может быть конкретизировано на фоне динамики структур обмена вообще, который, в сущности, представляет собой процесс распространяющейся повсюду символизации.

Этот процесс начался с кажущегося очевидным подхода, который может быть назван «парадигмой зеркала» и на смену которому позже пришла «парадигма лампы». Действительно, согласно Мейеру Х. Абрамсу, метафора зеркала, бывшая характерной особенностью восемнадцатого века, основывается на представлении о мимесисе и исходит из предположения, что репрезентация просто отражает внешний мир [Abrams 1953, 30-46]. Метафора лампы, бывшая характерной особенностью девятнадцатого века, в противоположность представлению о мимесисе, основывается на предположении, что ум не пассивен и не подражателен, и проявляет свою активность, излучая свой собственный специфический свет [Abrams 1953, 47-69].

Множественность правдоподобных истолкований одной и той же репрезентации свидетельствует о сомнительности наивной концепции, основанной на убеждении, что мысленные, языковые и семиотические формы просто воспроизводят ничто иное, как «внешнюю реальность». При этом предполагается, что репрезентация должна быть похожа на оригинал в такой степени, чтобы стать его легитимным замещающим воспроизведением, особенно, если оригинал по целому ряду причин остается недоступным. Что касается мысленного представления в качестве продукта ума, в рамках концепции мимесиса предполагается, что ум, будучи всего лишь воспроизводящей машиной, более или менее точно отражает и в некоторых случаях даже создает точное, как в зеркале, отражение внешнего мира.

В области философии «парадигма лампы» привела к принятию представления о самодостаточных энергиях ума, которые могли легко превратиться к убеждение о его неограниченной творческой силе. Такой подход радикально изменил понимание природы репрезентации, которая с тех пор должна была пониматься как неизбежный посредник между человеком и реальностью, с которой, по-видимому, никто никогда не соприкасался без опосредования, и которая была заслонена слоями репрезентаций. Эти репрезентации, в свою очередь, были парадоксальным образом истолкованы как продукты активности ума, а сам ум, как оказалось, был не в состоянии проникнуть сквозь нагромождение своих собственных творений.

Тем не менее, даже если понимание репрезентации не может считаться наивным, и отношение между оригиналом и копией является достаточно сложным при условии, что ум все же пассивен, это не имеет значения, и репрезентацию следует, в соответствии с наивным пониманием, рассматривать как точное, объективное и неизменное отражение реальности. Маркс был один из первых теоретиков, которые включили структуры репрезентации в качестве продуктов деятельности человека в определенный контекст, и, таким образом, сделали очевидным их искусственный и системный характер. Он также разработал метод, позволяющий выявлять и учитывать в теории общественно-исторические корни связей, скрытых от взора под покровом кажущейся естественной, но на самом деле вводящей в заблуждение чувственно данной внешней оболочки.

О генезисе абстракций в качестве понятийных репрезентаций

Предварительный план исследований на основе подхода Маркса был в 1931 г. набросан советским философом и социологом Борисом Гессеном, попытавшимся рассмотреть социальный корни механики Исаака Ньютона в свете марксистской историографии научного познания, включая сюда и проблему образования понятий. Подход Гессена требовал не только теоретического осмысления науки в общественно-историческом контексте, но и учета системы общественного производства и истолкования науки в качестве вида труда, который может существовать и потому должен анализироваться только в связи с этой системой [Hessen 2009]. Соответственно, можно с уверенностью утверждать, что Гессен первый попытался использовать идею Маркса об общественно-исторической обусловленности человеческой деятельности и применить ее конкретно к анализу научного познания.

В 1934 Франц Боркенау опубликовал результаты своего первопроходческого марксистского рассмотрения перехода от феодальной к буржуазной картине мира [Borkenau 1971/1934], и это рассмотрение значительно расширило сферу влияния марксистской методологии применительно к исследованию именно развития науки. Следует отметить, что исследование Боркенау сосредоточивалось не только на общих проблемах общественно-исторического контекста науки, но и на анализе зависимости специфических понятийных средств научного познания от системы общественного производства. Прежде всего, имеются в виду абстрактные понятия, которые следует рассматривать в качестве предпосылок возникновения механистической концепции мира. Такое понимание, по всей видимости, указывает на возросший интерес к теоретической реконструкции происхождения абстрактного мышления в качестве отличительной характеристики новой науки, равно как и присущей ей механистической картины мира (см. о математизации и формировании механистической картины мира [Dijksterhuis 1961; Funkenstein 1986; Crosby 2009]).

В 1946 г. Хенрик Гроссманн завершил рукопись книги о Декарте и механистической картине мира, а также об универсальности науки [Grossmann 2009]. В этой книге Грос- сманн, в соответствии с марксистским подходом, продолжил тот тип исследования науки, который был начат Гессеном, хотя, впрочем, вопрос о влиянии нуждается в отдельном рассмотрении. Гроссманн считал, что механицизм как отличительная черта новой картины мира является причиной развития новой математики и возникновения благоприятных условий для исторической эволюции абстрактного мышления в направлении возрастающей общности.

Это развитие достигло высшей точки в детальной и убедительной философской теории возникновения и возвышения абстрактного мышления Альфреда Зон-Ретеля, который опирался на анализ разделения труда. Теория появилась уже в двадцатые годы прошлого века, но впервые она была опубликована в законченном виде лишь в семидесятые годы [Sohn-Rethel 1978]. Исходной точкой осуществленной Зон-Ретелем историко-философской реконструкции генезиса абстрактного мышления является анализ отождествления нетождественного в качестве первоначальной формы обмена. Действительно, Зон-Ретель первый отказался от общих констатаций и привел детальное доказательство зависимости образования абстрактных понятий от развития обмена. Более того, он привлек внимание к тому факту, что сознание совершенно не видит отождествления нетождественного в обмене в качестве результата действия общества, и оно происходит «за спиной» каждого индивида. В итоге оно порождает так называемую «реальную абстракцию», которая характеризуется как раз бессознательностью.

Совокупность связей этого бессознательного общества проявляется как нечто навязываемое каждому индивиду, и правдоподобную, но, на самом деле, всего лишь кажущуюся независимость такой бессознательной социальной сплоченности следует понимать как «вторую природу» [Sohn-Rethel 1978, 60-61]. В связи с этим Зон-Ретель указывает на тот факт, что первые философские понятия в качестве абстракций, введенные в оборот в классической греческой философии, не были созданы преднамеренно, так сказать, из ничего, т.е. путем абстрагирования от многообразия ощущений и доведения получившегося понятия до высшей степени общности. В данном случае особенно важно, что никто из первых греческих философов не стремился легитимировать понятия путем отсылки к способу их образования, поскольку они были найдены ими в уже готовом виде и нуждались лишь в незначительной модификации [Sohn- Rethel 1978, 65-66].

Символический обмен, абстракция и самореференция

Конечным результатом отождествления нетождественного является возникновение всеобщего эквивалента, который определенным образом организует совокупность обмениваемых объектов и превращает их в «центрированную». Всеобщий эквивалент становится репрезентацией, указывающей на целостность объектов вместе с механизмами отождествления нетождественного позади них. Нетрудно видеть, что возникновение всеобщего эквивалента в общем случае аналогично эволюции формы стоимости в «Капитале» Маркса. Эта аналогия была плодотворно использована Жаном-Жозефом Гу [Goux 1990].

Согласно Гу, усложнение отношений обмена на всех уровнях завершается лишь тогда, когда на каждом уровне возникает всеобщий эквивалент. Это происходит точно так же, как обращение различных типов денег упорядочивается после принятия золота в качестве того всеобщего эквивалента, который замещает собой все единичные локальные эквиваленты и венчает собой систему товаров. Поэтому отождествление нетождественного - это ступенчатый процесс, и каждый его этап соответствует определенному уровню развития всеобщего эквивалента, который был Марксом рассмотрен на примере анализа форм стоимости [Marx 1982, 138-163]. Гу истолковывает генезис денежной формы стоимости как переход к власти репрезентирующего объекта и институционализацию его роли [Goux 1990, 12].

Исходной точкой отождествления нетождественного является, в согласии с Марксом, приравнивание одного товару к другому, так что они рассматриваются как разные формы одной и той же стоимости, несмотря на тот очевидный факт, что они отнюдь не равны друг другу- В процессе приравнивания один товар считается эквивалентом и не может выражать свою стоимость, тогда как другой товар выражает свою стоимость в теле другого. Это - первая, простая или случайная форма стоимости, для которой характерна произвольность эквивалента, поскольку каждый товар может быть эквивалентом, и привилегированных товаров не существует. Последующий анализ полностью соответствует Марксову анализу эволюции формы стоимости, которая развивается от первого этапа до последнего, соответствующего четвертой форме стоимости, которая называется денежной и, в то же время, соответствует возникновению всеобщего эквивалента.

Таким образом, эволюция формы стоимости, претерпев несколько метаморфоз, которые являются типичными системными эффектами, на втором этапе развития порождает бесконечное количество равнозначных эквивалентов, так что они взаимно и без каких-либо ограничений отражают друг друга (вторая, полная или развернутая форма стоимости). Затем возникает единственный всеобщий эквивалент (третья, всеобщая форма стоимости), и развитие завершается, когда появляется денежная форма в качестве последней метаморфозы стоимости, и мир товаров становится, наконец, «центрированным». Следует подчеркнуть, что для четвертой формы стоимости характерно не только «центрирование» мира товаров, но и вытеснение всеобщего эквивалента из совокупности других товаров. Его привилегированное положение или, на самом деле, его трансцендентность обеспечивается его исключением из имманентного мира материальных вещей посредством его фетишизации или идеализации, хотя некоторая связь всеобщего эквивалента с системой обмена все же сохраняется.

Гу рассматривает такую эволюцию как структурирование системы обмена, которое выражается также в логике процесса символизации [Goux 1990, 24], и можно обнаружить гомологичность структур на различных уровнях символического обмена (язык, письмо, право и т. д.). Более того, такой подход к символическому обмену при учете структурных и исторических метаморфоз способов символизации позволяет также объяснить эволюцию способов репрезентации на уровне мышления. Мышление, на своем уровне неизбежно следуя единой логике «центрирования», в итоге обретает способность образовывать все более абстрактные понятия в качестве структур понятийной репрезентации как в философии, так и в науке [Goux 1990, 88-111].

Гомология уровней символического обмена позволяет выявить его структуру, даже если она труднодоступна, и искомая структура может быть в общих чертах «считана» непосредственно со структуры товарно-денежного обращения или, точнее, со структуры характерных признаков, которые свидетельствуют о степени его сложности на пути к становящемуся всеобщему эквиваленту. Можно предположить, что движение по такой концептуальной траектории так или иначе повлияло на формирование теоретических моделей репрезентации, в которых анализ денег и товарно-денежного обращения используется в качестве превосходного индикатора скрытых процессов, происходящих в специфических сложных системах. Как бы то ни было, параллелизм между способами замещения на уровнях денег и знаков с учетом изменений способа репрезентации, вызываемых «децентрацией» соответствующих «центрированных» систем, несомненно, представляет большой интерес, потому что предшествующий режим знаков, поддерживавшийся системой, исчезает.

Уже общим местом стало доказательство того, что это исчезновение проявляется в разъединении обозначаемого и обозначающего, которое в определенных контекстах было описано как «смерть Бога» или нигилизм, происхождение которого, впрочем, требует отдельного рассмотрения. Тем не менее, нельзя не признать, что разъединение обозначаемого и обозначающего было подробно изучено применительно к обозначаемому, которое, в конце концов, без обозначающего стало выглядеть абсурдным. Верно также и то, что способ существования обозначаемого, разорвавшего связь с обозначающим и, тем самым, ставшего автономным и самореференциальным, но отнюдь не исчезнувшего в этом качестве, как можно было бы предположить, долго не привлекало внимания, хотя, конечно, такое обозначаемое было теоретически осмыслено как «симулякр», то есть именно самореференциальный знак. Между тем феномен самореференции в замкнутых сложных системах имеет на уровне денег выразительный аналог, который выявляет его сущность в качестве системного эффекта.

На уровне денег самореференция отмечена возникновением воображаемых бумажных денег, не имеющих связи с золотым стандартом. Соответственно, эти деньги могут обозначать только самих себя, и поэтому в общем случае бумажные деньги были бы невозможны без некоторого обязательства в качестве попытки найти точку привязки сначала в пространстве (золото), а затем, в качестве последнего средства, во времени. Это обязательство, будучи попыткой избавиться от самореференции, требует установления отношений бумажных денег, не имеющих привязки к золоту, с некоторыми будущими состояниями самих себя. Таким образом, происходит превращение будущего в деньги с помощью фьючерсов и опционов, так что деньги, не будучи в состоянии дать никакую другую гарантию, кроме будущего, некоторым образом ручаются сами за себя и создают себя из будущего [Rotman 1993, 92-97]. Точно так же, традиционные эпистемологические модели и структуры понятийной репрезентации претерпели радикальные изменения [Rotman 1993, 97-107; Derrida 1997]. Более того, сама парадигма репрезентационализма в философии модерна была подвергнута суровой критике в качестве причины убеждения в существовании некоторых предельно точных репрезентаций, которые следует рассматривать как основу знания [Rorty 1980].

познание маркс системный эффект

Заключительные замечания

Маркс является не только основателем детально разработанной теории стоимости в экономике, которая основана на продуктивном истолковании системных эффектов. Он внес также большой вклад в анализ концепции репрезентации вообще и разработал методы, применимые для исследования системных эффектов в познании в противоположность наивному пониманию репрезентации. Кроме того, Маркс доказал, что репрезентации любого типа и, в особенности, структуры понятийной репрезентации в области познавательной деятельности человека, будучи, на самом деле, разновидностями опосредования, должны изучаться так же, как и наука в целом, то есть как исторически обусловленные и потому изменчивые. Главное, что Маркс сделал для формирования генетической эпистемологии - это специфическое контекстное истолкование концепции репрезентации, которое позволило понять познание и науку как общественно-исторические виды человеческой деятельности.

Независимо от того факта, что Маркс никогда не проявлял острого интереса к концепции репрезентации в качестве особой эпистемологической проблемы, он не только подготовил почву для исследования опосредования в сложных системах с нелинейными связями между элементами, но и доказал важность своего подхода на убедительном примере анализа экономического обмена. Вместе с тем, похоже, что интерес к прослеживанию и анализу соответствия между обменом и формами мышления не ослабевает даже тогда, когда он вызван не только марксистским пониманием этой связи (см., например, работы, которые основываются на различных методологических принципах [Muller 1981; Hadden 1994; Kaye 2004; Seaford 2004]).

Феномен симулакра в качестве непредвиденного продукта символического обмена делает любую репрезентацию относительной и смазывает различие между истиной и заблуждением, так что истина может быть беспрепятственно создана, и поэтому ни одна понятийная репрезентация не может претендовать на объективность. Это - серьезная угроза науке, которая, как представляется, невозможна без понятийной репрезентации, претендующей на истинность. В этом отношении лучший способ воздать почести Марксу в его двухсотлетний юбилей - это напомнить, что, несмотря на неоднозначные оценки его философского наследия, его основные идеи все же поразительным образом остаются предметом обсуждения даже за пределами их первоначально предусмотренной применимости.

Список литературы

Мамардашвили 2011 - Мамардашвили М.К. Превращенные формы (о необходимости иррациональных выражений) // Мамардашвили М.К. Формы и содержание мышления. СПб.: Азбука: Азбука-Аттикус, 2011. С. 243-262.

Abrams 1953 - Abrams M.H. The Mirror and the Lamp: Romantic Theory and the Critical Tradition. London; Oxford; New York: Oxford University Press, 1953.

Apter, Pietz (eds.) 1996 - Apter E., Pietz W. (eds.). Fetishism as Cultural Discourse. Ithaca, NY, London: Cornell University Press, 1996.

Borkenau 1971/1934 - Borkenau F. Der Ubergang vom feudalen zum burgerlichen Weltbild: Studien zur Geschichte der Philosophie der Manufakturperiode. Paris: F. Alcan, 1934. XX, 559 S. (Reprint Darmstadt: Wissenshaftliche Buchgesellschaft, 1971).

Cavallaro 2007 - Cavallaro D. Critical and Cultural theory: Thematic Variations. London; New Brunswick, NJ: The Athlone Press, 2007.

Crosby 2009 - Crosby A. W. The Measure of Reality: Quantification and Western Society, 1250-1600. Cambridge, UK; New York: Cambridge University Press, 2009.

Damerow 1996 - Damerow P. Abstraction and Representation: Essays on the Cultural Evolution of thinking / trans. R. Hanauer. Dordrecht [et al.]: Springer Science+Business Media, B.V, 1996. (Boston Studies in the Philosophy of Science, vol. 175).

Derrida 1997 - Derrida J. Of Grammatology / trans. G.Ch. Spivak. Baltimore, ND; London: The Johns Hopkins University Press, 1997.

Dijksterhuis 1961 - Dijksterhuis E.J. Mechanization of the World Picture / trans. C. Dikshoorn: Oxford, UK: Clarendon Press, 1961.

Fraassen, van 2008 - Fraassen, van, B. C. Scientific Representation: Paradoxes of Perspective. Oxford: Clarendon Press, 2008.

Frigg, Hunter (eds.) 2010 - FriggR., Hunter M.C. (eds.). Beyond Mimesis and Convention: Representation in Art and Science. Dordrecht [et al.]: Springer Science+Business Media, B.V., 2010. (Boston Studies in the Philosophy of Science, vol. 262).

Funkenstein 1986 - FunkensteinA. Theology and the Scientific Imagination from the Middle Ages to the Seventeenth Century. Princeton, NJ: Princeton University Press, 1986. XII, 421 p.

Goux 1990 - Goux J.-J. Symbolic Economies: After Marx and Freud / trans. J. C. Gage. Ithaca, NY: Cornell University Press, 1990.

Grossmann 2009 - Grossmann H. Descartes and the Social Origins of the Mechanistic Concept of the World // The Social and Economic Roots of Scientific Revolution: Texts by Boris Hessen and Henryk Grossmann / ed. by G. Freudenthal, P. McLaughlin. Dordrecht [et al.]: Springer Science+Business Media, B.V, 2009. P 157-229.

Hadden 1994 - Hadden R.W. On the Shoulders of Merchants: Exchange and the Mathematical Conception of Nature in Early Modern Europe. Albany, NY: SUNY Press, 1994.

Hall 1997 - Hall S. The Work of Representation // Representation: Cultural Representations and Signifying Practices / ed. by S. Hall. London; Thousand Oaks, CA; New Delhi: SAGE Publications / The Open University, 1997. P 15-64.

Hessen 2009 - Hessen B. The Social and Economic Roots of Newton's Principia // The Social and Economic Roots of Scientific Revolution: Texts by Boris Hessen and Henryk Grossmann / ed. by G. Freudenthal, P. McLaughlin. Dordrecht [et al.]: Springer Science+Business Media, B. V, 2009. P. 75-85.

Kaye 2004 - Kaye J. Economy and Nature in the Fourteenth Century: Money, Market Exchange, and the Emergence of Scientific Thought. Cambridge, UK: Cambridge University Press, 2004.

Marx 1981 - Marx K. Capital: A Critique of Political Economy / trans. D. Fernbach; Intro. by E. Mandel. Vol. 3. London: Penguin Books, 1981.

Marx 1982 - Marx K. Capital: A Critique of Political economy / trans. B. Fowkes; Intro. by E. Mandel. Vol. 1. London: Penguin Books, 1982.

Muller 1981 - Muller R.W. Geld und Geist: Zur Entstehungsgeschichte von Identitatsbewubtsein und Rationalitat seit derAntike. Frankfurt am Main; New York: Campus Verlag, 1981.

Nelson 1999 - Nelson A. Marx's Concept of Money: The God of Commodities. London; New York: Routledge, 1999.

Rorty 1980 - Rorty R. Philosophy and the Mirror of Nature. Princeton, NJ: Princeton University Press, 1980.

Rotman 1993 - Rotman B. Signifying Nothing: The Semiotics of Zero. Stanford, CA: Stanford University Press, 1993.

Seaford 2004 - SeafordR. Money and the Early Greek Mind: Homer, Philosophy, Tragedy. Cambridge, UK: Cambridge University Press, 2004.

Sohn-Rethel 1978 - Sohn-Rethel A. Intellectual and Manual Labour: A Critique of Epistemology / trans. M. Sohn-Rethel. London; Basingstoke: MacMillan Press, 1978. XIV, 216 p.

Suppes 2002 - Suppes P. Representation and Invariance of Scientific Structures. Stanford, CA: Center for the Study of Language and Information Publications, 2002.

Torrance 1995 - Torrance J. Karl Marx's Theory of Ideas. Paris: Maison des Sciences de l'Homme; Cambridge, UK: Cambridge University Press, 1995.

Wartofsky 1979 - Wartofsky M.W. Models: Representation and the Scientific Understanding. Dordrecht; Boston; London: D. Reidel Publishing Company, 1979. (Boston Studies in the Philosophy of Science, vol. 48).

Watson 1995 - Watson R. A. Representational Ideas: from Plato to Patricia Churchland. Dordrecht: Springer Science+Business Media, B.V., 1995.

References

Mamardashvili M.K., 2011. The Transformed Forms (on the Necessity of the Irrational Representations). Mamardashvili M. Formy i soderzhanie myshleniya [The Forms and the Content of Thinking]. St. Petersburg, Azbuka Publ., Azbuka- Attikus Publ. P. 243-262. (In Russian).

Abrams M.H., 1953. The Mirror and the Lamp: Romantic Theory and the Critical Tradition. London; Oxford; New York, Oxford University Press.

Apter E., Pietz W. (eds.), 1996. Fetishism as Cultural Discourse. Ithaca, NY, London, Cornell University Press.

Borkenau F., 1971/1934. Der Ubergang vom feudalen zum burgerlichen Weltbild: Studien zur Geschichte der Philosophie der Manufakturperiode. Paris, F. Alcan. (Reprint Darmstadt: Wissenshaftliche Buchgesellschaft, 1971).

Cavallaro D., 2007. Critical and Cultural theory: Thematic Variations. London; New Brunswick, NJ, The Athlone Press.

Crosby A.W., 2009. The Measure of Reality: Quantification and Western Society, 12501600. Cambridge, UK; New York, Cambridge University Press.

Damerow P., 1996. Abstraction and Representation: Essays on the Cultural Evolution of Thinking. Trans. R. Hanauer. Dordrecht [et al.], Springer Science+Business Media, B.V. (Boston Studies in the Philosophy of Science, vol. 175).

Derrida J., 1997. OfGrammatology. Trans. G.Ch. Spivak. Baltimore, ND; London, The Johns Hopkins University Press.

Dijksterhuis E.J., 1961. Mechanization of the World Picture. Trans. C. Dikshoorn, Oxford, UK, Clarendon Press.

Fraassen B.C., van, 2008. Scientific Representation: Paradoxes of Perspective. Oxford: Clarendon Press.

Frigg R., Hunter M.C. (eds.), 2010. Beyond Mimesis and Convention: Representation in Art and Science. Dordrecht [et al.], Springer Science+Business Media, B.V. (Boston Studies in the Philosophy of Science, vol. 262).

Funkenstein A., 1986. Theology and the Scientific Imagination from the Middle Ages to the Seventeenth Century. Princeton, NJ, Princeton University Press.

Goux J.-J., 1990. Symbolic Economies: After Marx and Freud. Trans. J.C. Gage. Ithaca, NY, Cornell University Press.

Grossmann H., 2009. Descartes and the Social Origins of the Mechanistic Concept of the World. Freudenthal G., McLaughlin P (eds.). The Social and Economic Roots of Scientific Revolution: Texts by Boris Hessen and Henryk Grossmann. Dordrecht [et al.], Springer Science+Business Media, B.V P 157-229.

Hadden R.W., 1994. On the Shoulders of Merchants: Exchange and the Mathematical Conception of Nature in Early Modern Europe. Albany, NY, SUNY Press.

Hall S., 1997. The Work ofRepresentation. Hall S. (ed.). Representation: Cultural Representations and Signifying Practices. London; Thousand Oaks, CA; New Delhi, SAGE Publications / The Open University. P. 15-64.

Hessen B., 2009. The Social and Economic Roots of Newton's Principia. Freudenthal G., McLaughlin P. (eds.). The Social and Economic Roots of Scientific Revolution: Texts by Boris Hessen and Henryk Grossmann. Dordrecht [et al.], Springer Science+Business Media, B.V. P. 75-85.

Kaye J., 2004. Economy and Nature in the Fourteenth Century: Money, Market Exchange, and the Emergence of Scientific Thought. Cambridge, UK, Cambridge University Press.

Marx K., 1981. Capital: A Critique of Political Economy. Tran s. D. Fernbach; Intro. by E. Mandel. Vol. 3. London, Penguin Books.

Marx K., 1982. Capital: A Critique of Political Economy. Trans. B. Fowkes; Intro. by E. Mandel. Vol. 1. London, Penguin Books.

Muller R.W., 1981. Geld und Geist: Zur Entstehungsgeschichte von Identitatsbewufitsein und Rationalitat seit der Antike. Frankfurt am Main; New York, Campus Verlag.

Nelson A., 1999. Marx's Concept of Money: The God of Commodities. London; New York, Routledge.

Rorty R., 1980. Philosophy and the Mirror of Nature. Princeton, NJ, Princeton University Press.

Rotman B., 1993. Signifying Nothing: The Semiotics of Zero. Stanford, CA, Stanford University Press.

Seaford R., 2004. Money and the Early Greek Mind: Homer, Philosophy, Tragedy. Cambridge, UK, Cambridge University Press.

Sohn-Rethel A., 1978. Intellectual and Manual Labour: A Critique of Epistemology. Trans. M. Sohn-Rethel. London; Basingstoke, MacMillan Press.

Suppes P., 2002. Representation and Invariance of Scientific Structures. Stanford, CA, Center for the Study of Language and Information Publications.

Torrance J., 1995. Karl Marx's Theory of Ideas. Paris, Maison des Sciences de l'Homme; Cambridge, UK: Cambridge University Press.

Wartofsky M.W., 1979. Models: Representation and the Scientific Understanding. Dordrecht; Boston; London, D. Reidel Publishing Company. (Boston Studies in the Philosophy of Science, vol. 48).

Watson R.A., 1995. Representational Ideas: from Plato to Patricia Churchland. Dordrecht, Springer Science+Business Media, B. V.

Размещено на Allbest.ru