"Анабасис" Ксенофонта

Если бы и можно было сомневаться в правдивости вышесказанного, то это сомнение было бы ликвидировано большим, торжественным и веселым празднеством, которое устроили греки после прибытия в греческий город Трапезунт, расположенный у Черного моря в земле колхов. Около тридцати дней провели они в Колхиде, богатые провизией, добытой частью грабежом, а частью торговлей с трапезунтцами. После этого они подготовили обещанные жертвы. Они принесли жертвы Зевсу-Спасителю, Гераклу- Вождю и другим богам, согласно своим собственным обетам. Здесь Ксенофонт, кажется, открывает имена тех богов, которым ему до отъезда посоветовал принести жертвы Дельфийский бог и которые он ранее сообщил только Сократу Там же. III, 1, 6-8..

Далее возник вопрос о том, как армии следует продолжить свой путь до Греции. Все захотели продолжить дальнейший путь морем. Хирисоф пообещал, что если его отправят к командующему лакедемонским флотом, он вернется назад с нужными для этого кораблями. Его предложение было поддержано армией. На что лишь Ксенофонт, будучи настроен куда менее оптимистично, высказал предостережение. Он сказал солдатам, что им пришлось бы делать и как пришлось бы себя вести до возвращения Хирисофа, в частности отметив, что им не следует быть уверенными в том, что миссия Хирисофа окажется успешной. Но когда он обратил их внимание на то, что им, возможно, придется продолжить свой путь по суше, а значит, приморским городам надо приказать починить дорогу, солдаты начали громко протестовать: они ни при каких обстоятельствах не хотели продолжать свой поход по суше. Из-за этого Ксенофонт разумно воздержался от постановки своего предложения на голосование, но достиг того, что считал необходимым, убедив приморские города позаботиться о восстановлении дорог. К тому же часть из тех отрядов, которые ослушались запретов Ксенофонта, позже были уничтожены врагами.

После отъезда Хирисофа Ксенофонт по факту стал главнокомандующим всей греческой армии. Трапезунтцы не хотели развязывать вражду с колхами из-за снабжения греческой армии и потому повели ее против дрилов -- наиболее воинственного племени Понта, жившего в труднодоступной местности. Греческие легковооруженные отряды не смогли взять укреплений врага, но и не имели возможности отступить. В этой ситуации Ксенофонт, от которого требовали решения, согласился с капитанами, что взятие укреплений должны вести гоплиты, ибо он поверил благоприятной интерпретации жертв, сделанной прорицателями Ксенофонт. Анабасис. V, 2, 9.. Советы, исходящие из человеческого благоразумия, и намеки божества оказались в согласии: укрепления были взяты гоплитами. Но этим битва не окончилась. Вражеский резерв, замеченный впервые, как кажется, именно Ксенофонтом, появился на некоторых труднодоступных высотах. То есть согласие было достигнуто именно между точками зрения других командующих -- а не Ксенофонта -- и прорицателей. Ситуация вновь, как и до вмешательства Ксенофонта, была безвыходной.

Затем неожиданно некий бог указал грекам на спасение: кто-то -- одному богу известно, как и зачем -- поджег дом, что привело к панике в стане врага. Ксенофонт немедля усвоил урок, данный случаем, и приказал поджечь все остальные дома, т. е. сжечь весь город. То, что сначала именовалось «неким богом», теперь именуется «случаем»: deus sive casus. То, что привело греков к победе, точно отлично от человеческого благоразумия или, с точки зрения успешного обретения человеческого благоразумия, оно определенно превосходит последнее⁶⁴. Именно расчет Ксенофонта на сверхчеловеческое, на daimonion, отличавший его от других командующих, особенно ярко проявил себя после того, как он по факту стал главнокомандующим. Нельзя не задаться вопросом: как исключительное благочестие Ксенофонта сочеталось с его исключительной хитростью? Как человек он явно был слабее всякого бога. Но не превосходил ли он всякого бога хитростью? Разве не может раб превзойти своего господина хитростью, сколь бы хитрым тот ни был сам? И все же боги, в отличие от людей, всеведущи⁶⁵, а потому раскроют любую человеческую уловку. Но разве приписывание богам всеведения не есть часть человеческой уловки, человеческой лести? Огромная трудность, остающаяся в случае Ксенофонта или его Сократа, связана с тем, что, согласно ему (или им), благочестивым является тот, кто знает законы или то, что установлено законами относительно богов, но никогда не задается вопросом: «Что такое закон?»⁶⁶. Эту трудность не разрешить в контексте интерпретации «Анабасиса». Было бы куда проще и одновременно сложнее сказать, что Ксенофонт или его Сократ никогда не поднимает куда более фундаментального вопроса: «Что такое бог?».

В итоге греки были вынуждены покинуть Трапезунт по суше. Только самые слабые, под командованием двух самых старых генералов, были посажены на суда. Пешее войско на третий день пути оказалось в Керасунте -- греческом прибрежном городе, где осталось на десять дней, там же прошел смотр гоплитов и их подсчет: из примерно 10 000 в живых осталось 8600 гоплитов. После чего они распределили деньги, полученные от продажи добычи. Десятая часть этих средств была выделена Аполлону и Артемиде Эфесской. Каждый из генералов потратил полученную им долю этих денег по указанию бога. Ксенофонт поясняет, как он применил часть средств, доверенных ему во имя Аполлона. Что же до части, данной на чествование Артемиды, то он столкнулся с трудностями, ибо тогда он был афинским изгнанником -- вероятно, потому, что сражался против отечества на стороне спартанцев, -- но спартанцы поселили его в Скиллунте, где он купил участок земли для Артемиды по указанию Дельфийского оракула. Участок этот оказался богатым на охотничью дичь. Там в честь богини устраивалась охота, на которую приглашались все соседи. Ксенофонт построил на нем копию храма Артемиды в Эфесе. Действительно, было бы ужасно грубо не проявить благочестия или отступить от его требований после того, как он смог счастливо вернуться из похода. Повествование о собственной жизни в Скиллунте является подходящим заключением для рассказа о том, как он стал главнокомандующим после отъезда Хирисофа.

Из Керасунта греки морем или сушей проследовали к горам моссинойков. Моссинойки, к которым греки пришли сначала, попытались помешать дальнейшему проходу войска по их земле, но Ксенофонту удалось заключить союз с теми моссинойками, что были врагами этим. Нападение на вражеские укрепления привело к позорному поражению не только союзных варваров, но и тех греков, которые добровольно присоединились к ним ради добычи. Однако на следующий день вся греческая армия, будучи в хорошем настрое из-за благих жертвенных предзнаменований, совершила крайне успешное нападение. Естественно, союзные им моссинойки хорошо приняли греков. Для которых последние выглядели самым варварским народом из всех, которых они повстречали на своем пути, максимально удаленным от греческих законов, ибо они публично делали то, что другие делали бы только в одиночестве, а когда они оставались одни, то вели себя так, словно находились в компании других людей -- говорили сами с собой, смеялись сами с собой, танцевали, где бы ни оказались, словно красовались перед другими⁶⁷. Ранее нас подводили к выводу, что кардухи и армяне были двумя полюсами, встретившимися грекам на их пути. Теперь же мы видим, что моссинойки куда более чужды грекам, нежели кардухи или армяне. Это не значит, как может показаться, что моссинойки жили «в естественном состоянии». У них были свои законы, как и у всех остальных. Все люди живут по законам. В этом смысле закон естественен человеку или является частью человеческой природы. И, тем не менее, необходимо отличать природу от закона⁶⁸ и сохранять это отличие. Можно пролить немного света на этот мнимый парадокс, если взглянуть на сходство некоторых черт самых жутких варваров и Сократа⁶⁹.

Когда греки пришли в землю тибаренов, генералы хотели было напасть на их укрепления, но воздержались, так как жертвы оказались неблагоприятными, и все прорицатели согласились, что боги не разрешают вести эту войну. Так что через землю тибаренов они прошли мирно, пока не оказались в Котиоре -- греческом городе -- колонии синопцев. Там они оставались сорок пять дней, в основном занимаясь принесением жертв, устроением праздничных шествий воинов каждой народности и проведением гимнастических состязаний. Что же до провизии, то ее приходилось добывать силой, ибо ее им не продавали. Из-за этого синопцы испугались и прислали в армию посольство. Представителем посольства выступил Гекатоним, который считался толковым оратором. Он продемонстрировал силу своей речи, сначала обратившись к солдатам с несколькими дружественными словами, а затем обрушив на них куда более ясную и оскорбительную угрозу, указав, что синопцы могут объединиться против армии Ксенофонта с пафлагонцами или кем-нибудь еще. Ксенофонт отмел эту угрозу не столько с помощью противопоставления обычаев и действий синопцев и трапезунтцев, и даже некоторых варваров, через земли которых войско уже прошло, сколько с помощью куда более эффективной ответной угрозы: шансы заключить союз с пафлагонцами и у его армии, и у синопцев как минимум равны. Из-за красноречия Ксенофонта Гекатоним потерял свое положение среди послов, и между армией и синопцами воцарилась безупречная гармония. Ксенофонту отлично удалось защитить войско от обвинения в несправедливости. Он ясно доказал наличие у него справедливости, указав на возможность обращения к войне против греков в союзе с варварами -- в качестве чистого акта самозащиты.

И все же указанная гармония оказалась не такой уж безупречной, как думалось поначалу. На следующий день генералы созвали солдатское собрание, куда позвали и послов с Синопа, дабы решить вопрос о том, как продолжать свое путешествие: по морю или по суше. В любом случае -- они нуждались в помощи синопцев. Снова произнес речь Гекатоним. Он заявил, что пройти через Пафлагонию абсолютно невозможно. Единственный путь дальше -- плыть в Гераклею. И хотя солдаты не слишком доверяли выступающему -- некоторые считали его тайным другом царя пафлагонцев, -- они проголосовали за то, чтобы продолжить путешествие морем. Но Ксенофонт их предупредил: это решение приемлемо только в том случае, если буквально все солдаты смогут взойти на корабли и, соответственно, если им будет предоставлено необходимое количество кораблей. Так появилась необходимость для новых переговоров между армией и синопцами. В этой ситуации Ксенофонту подумалось, что, учитывая силу военного греческого присутствия в этом удаленном регионе, было бы великолепно, если бы солдаты увеличили территорию и силу Греции, основав тут город. Он бы стал большим, учитывая размер армии и количество уже осевших в регионе греков. Но перед тем как обсудить эту идею с кем бы то ни было, Ксенофонт принес жертвы и проконсультировался с прорицателем Кира. Однако тот горел желанием вернуться домой, -- ибо его карманы были набиты золотом, которое дал ему Кир в награду за верное предсказание, -- и потому он выдал армии план Ксенофонта и объяснил его чистым желанием последнего обрести славу и власть.

Кажется, что к этому моменту мы уже достигли и даже преодолели пик восхождения Ксенофонта. Учитывая, что основание великого греческого города «в какой - либо варварской местности» Платон. Государство. 499d9. способствовало бы славе и власти Ксенофонта, разве не были его слава и власть справедливо заслуженными? Разве это его намерение не принесло бы пользы не только ему лично, но и Греции, а значит, всему человечеству? Разве не выполнял он со справедливостью и благочестием то -- и даже больше того, -- что только можно было ожидать от человека, присоединившегося к походу Кира, будучи никем и, очевидно, по не самым важным причинам? Ксенофонт наилучшим образом подходил не только для того, чтобы быть главнокомандующим армией, но и для того, чтобы стать основателем города, заслуживающим величайших почестей при жизни и особенно после смерти: почестей, присущих основателю города. Но в итоге, в последний момент, эта высшая и столь хорошо заслуженная честь крадется у него из рук не какой-то божественной опалой, а жадным до денег прорицателем. Не нужно говорить, что в данном случае боги не пришли Ксенофонту на помощь.

Но, может статься, мы не обращали достаточного внимания на подлинную трудность. Когда солдаты узнали про еще не объявленный план Ксенофонта основать город вдали от Греции, большинство выступило против него. На солдатском собрании несколько воинов раскритиковали план. Однако Ксенофонт слушал их молча. Тимасий, официально являвшийся наряду с Ксенофонтом командующим арьергардом Ксенофонт. Анабасис. III, 2, 37-38., заявил, что нет ничего, что можно было бы ценить выше Греции, и потому нельзя и думать о том, чтобы остаться в Понте Там же. V, 6, 22.. Скрыто, может, даже бессознательно, Тимасий выступил против приглашения Проксена о присоединении к походу Кира, адресованного Ксенофонту, ибо приглашение это основывалось на том, что, пожалуй, Кира можно справедливо ценить выше, чем родину Там же. III, 11, 4.. Ксенофонт не отвечает на это страшное, пусть и скрытое, обвинение: разве не была мысль о том, что варварского принца или царя можно ценить выше отечества, актом, а может, даже и основанием несправедливости Ксенофонта?

Но, повторимся, Ксенофонт молчал. Только когда солдаты стали упрекать его за то, что он пытался убедить их в частном порядке и в частном порядке приносил жертвы вместо вынесения данного вопроса на собрании, вынужден он был подняться и начать говорить. Сначала он заявляет, что, как они и сами видели, он приносит жертвы так часто, как только может, и приносит их как ради себя, так и ради самих солдат, и делает это для того, чтобы иметь возможность говорить, думать и поступать наиболее благородным и подобающим образом как в отношении солдат, так и в отношении себя самого. Иными словами, разведение или противопоставление прорицателем интересов солдат и интересов Ксенофонта является злонамеренным наветом. В данном конкретном случае, продолжает Ксенофонт, он жертвовал строго для того, чтобы понять, а стоит ли вообще говорить об этом предприятии с солдатами и воплощать задуманное или же стоит забыть про него Ксенофонт. Анабасис. V, 6, 28.. Говоря простым языком, это означает, что он не приносил жертв, дабы узнать о целесообразности основания города. Это напоминает его поведение относительно приглашения Проксена присоединиться к походу Кира, когда Ксенофонт отклонился от совета Сократа и спросил Дельфийского бога не о том, следует ли ему присоединиться к походу, а о том, кому приносить жертвы и молиться, дабы совершить это путешествие наиболее благородным образом Там же. III, 1, 7.. И все же существует важное отличие между этими двумя событиями: в случае приглашения Проксена Ксенофонт сам принял решение присоединиться к походу Кира; в случае же основания города от прорицателя он узнал самое главное, а именно, что принесенные жертвы оказались благоприятными: так что не было ничего плохого в том, чтобы размышлять над основанием города. Но размышлять -- это одно, а говорить и делать -- совершенно другое. От принесения жертв по поводу того, стоит ли говорить об основании города и начинать ли его, Ксенофонта удержали не неблагоприятные жертвы или его собственное решение, а тот самый прорицатель. Случилось это следующим образом. Прорицатель сказал Ксенофонту правду о благоприятности жертв, ибо знал, сколь обширны знания самого Ксенофонта на этом поприще. Но от себя он добавил, что жертвоприношение указало, будто Ксенофонта готовятся обмануть и свергнуть. Ибо он знал -- конечно же, не в результате принесения жертв, -- что сам он собирается оклеветать Ксенофонта перед солдатами, утверждая, будто тот и вправду замыслил основать город, не убедив армию. Вот так Ксенофонту удалось полностью опровергнуть обвинения прорицателя. Но теперь, -- продолжает он -- учитывая оппозицию большинства солдат, он и сам оставляет этот план и предлагает, чтобы любого, кто покинет армию до конца похода, считали преступником. Это его предложение было одобрено единогласно. Это решение, естественно, сильно расстроило прорицателя, ибо он уже собирался отправиться домой со своим заработком. Его единоличный протест не оказал никакого эффекта на генералов. Правда, некоторые влиятельные члены армии сговорились с понтийскими греками против Ксенофонта. Они пустили слух, будто тот не отказался от своего плана основать город. Это вызвало волнения среди солдат, и Ксенофонт счел разумным созвать собрание армии.

Он с легкостью смог показать, сколь глупо верить в то, что он мог обмануть всю армию насчет своего предполагаемого плана основать город в Азии, в то время как большинство, если не вообще все, кроме него самого, хотели вернуться в Грецию. Независимо от того, распространял ли этот навет один человек или несколько, он исходил из зависти -- естественного следствия оказанных Ксенофонту великих почестей, которые, в свою очередь, были естественным следствием его великих заслуг. Он никогда никому не мешал достичь таких же или даже больших успехов: словом, сражением или бдительностью Там же. V, 7, 10.. Троица «слово, сражение и бдительность» занимает место троицы «слово, мысль, дело» Там же. V, 6, 28., но сражение теперь занимает место мысли, ибо мысль занимала центральное положение, по причине, которую мы уже указали при обсуждении данного отрывка. «Мысль» теперь заменена «бдительностью», под которой понимается «беспокойство» -- особый вид мышления (тгптпт, рНгопйхгт). Ксенофонт готов уступить свою власть любому, кто хотя бы немного заслуживает ее. Так заканчивается его защита. Но ему еще есть что добавить. Величайшая опасность, угрожающая армии, исходит не от плана основать город или чего-то подобного, а от отсутствия дисциплины в ней, которое уже привело к ряду страшных преступлений, часть из которых стала известна ему только сейчас, и которые целиком он только сейчас разглашает перед армией. В будущем они, несомненно, приведут армию к гибели. Ксенофонт перешел от защиты к нападению, и этот маневр оказывается полностью успешным. Солдаты спонтанно решают, что впредь все ответственные за совершенные преступления будут наказаны, и любому, кто совершит нечто незаконное, в будущем будет угрожать смерть по суду. Генералы будут ответственны за судебные разбирательства обо всех преступлениях, совершенных с самой гибели Кира, а капитаны составят корпус присяжных. По совету Ксенофонта и с одобрения прорицателей было постановлено, что армия должна очиститься, после чего был совершен соответствующий обряд.

Но этим Ксенофонтова защита, обернувшаяся нападением, не заканчивается. Было решено -- Ксенофонт не говорит, по чьему предложению, -- что генералы сами должны быть судимы за любые совершенные ими ранее проступки. Одним из генералов, обвиненных в халатности, был сам Ксенофонт. Кто-то обвинял его в том, что он бил солдат из ЛуЪга, т. е. без необходимости. Это означает, что в данном случае на первый план выходит различие между ним и Проксеном. Но Ксенофонту так же легко защититься от обвинения в избиении солдат из ЛуЪга, как защититься от обвинения в желании основать колонию супротив воли армии. В ходе защиты он просит солдат вспомнить не только жесткие свои действия, совершенные ради их же пользы, но действия добрые. Его речь оканчивается запоминающимся предложением: «А ведь благороднее, справедливее, благочестивее и приятнее помнить добро, а не зло» Ксенофонт. Анабасис. V, 8, 25.. Приятно помнить про зло, когда уже успешно прошел через него, хотя что касается удовольствия от воспоминаний, добрые воспоминания предпочтительнее плохих. В любом случае, с какой стороны ни посмотри, кажется, что в конечном счете между благородным, справедливым, благочестивым и приятным существует гармония. А потому неудивительно, что Ксенофонт, насколько это вообще возможно, всегда говорит о хорошем, а не о плохом. Очевидно, что слушатели последовали совету, которым завершилась его речь.

В итоге суд над Ксенофонтом оканчивается его полным оправданием. Может статься, ничто так ясно не демонстрирует различия между ним и Сократом, как то, что суд над Сократом закончился смертным приговором. Однако не стоит и забывать, что Ксенофонтов план по основанию города провалился.

В пятой книге Ксенофонт клянется куда чаще, чем во всех предыдущих.

Недовольство в армии, приведшее к обвинению Ксенофонта, не было совершенно беспочвенным. Если мы не «самые богобоязненные люди из всех» Геродот. История. II, 37, 1. -- а ничто и никто не заставляет нас таковыми быть, -- мы в состоянии признать, что Ксенофонт и правда полностью преуспел в защите своего благочестия. Но вот защитил ли он свою справедливость? Ответил ли он на скрытое обвинение в том, что есть для него нечто гораздо более важное, чем Греция? Более того: разве полная преданность Греции является единственной или главной составляющей справедливости? Разве тут не так же, как с лошадьми: разве не надо предпочитать не местных или своих, не сынов отчизны, а лучших людей? Ксенофонт. Киропедия. II, 2, 26. Г. Дэкинс в этом месте замечает: «У Ксенофонта широкий

взгляд: добродетель не ограничивается гражданами, нам следует искать ее во всех.

Космополитский эллинизм». Xenophon. Cyropaedia: The Education of Cyrus / Trans. from an. Greek. G. Dakyns. -- London: Dodo Press, 2008. -- P. 78. Такой Ксенофонт описал армию, нет, политическое сообщество, созданное согласно этому высшему стандарту в «Киропедии». В чем же разница, с точки зрения справедливости, между главным героем «Киропедии» -- Киром Старшим и Ксенофонтом? Кир Старший частично обязан своими достижениями своей родословной, своему наследству: и по линии отца, и по линии матери он был потомком древней династии царей. Ксенофонт таких преимуществ не имел. Учитывая, что с высшей точки зрения только знание того, как править, а не наследие, к примеру Ср. Ксенофонт. Меморабилии. III, 9, 10., наделяет человека правом править, разве знанию того, как править, нужна некая железная примесь, некая жесткая и грубая добавка для того, чтобы быть легитимным, т. е. политически жизнеспособным? Разве, пользуясь любимым термином Э. Берка, «право давности» является необходимой составляющей нетиранического правления, составляющей легитимности? Короче говоря, «справедливость» -- термин многозначный. Она вполне может означать добродетель, заключающуюся в том, чтобы превосходить друзей приносимой им пользой и превосходить врагов приносимым им вредом Там же. II, 6, 35.. Но она также может означать добродетель Сократа, чья справедливость состояла в том, чтобы не наносить никому ни малейшего вреда⁸³. Хотя Ксенофонт, несомненно, владел справедливостью, присущей настоящему мужу, едва ли можно утверждать, что он обладал справедливостью Сократа. Это вовсе не значит, что его место рядом с Киром Старшим. Кое-что, к полному нашему удовлетворению, решает данный вопрос: та радость, что ощутил Кир после первой битвы от вида лиц поверженных врагов, была чрезмерной даже для его деда -- тираничного царя Мидии⁸⁴. Жестокость и правда необходимое качество военного командующего как такового, но ведь существует огромное количество разных уровней жестокости. Ксенофонт на этой шкале находится где-то между Киром Старшим и Сократом. Тем самым он указывает нам не на недостаток решимости, а на проблему справедливости: справедливость требует как добродетели настоящего мужа (а вместе с ней и возможного высвобождения жестокости), так и добродетели Сократа. Добродетель настоящего мужа указывает на сократовскую добродетель, а сократовская добродетель требует в качестве своего основания добродетель настоящего мужа. Оба вида добродетели не могут сосуществовать во всей своей полноте в одном и том же человеке. Может статься, Ксенофонт считал себя лучшим известным ему примером максимального совпадения обоих в одном человеке⁸⁶. Он (в отличие от Платона) определенно преподносит себя на контрасте с Сократом.

Сразу после оправдания Ксенофонта, восстановления армейской дисциплины и заключения мирного договора с пафлагонцами, на которых греки нападали ради получения провизии, от спартанского адмирала Анаксибия возвращается Хирисоф. С ним не было кораблей, которые он обещал или надеялся добыть, но он привез от Анаксибия похвалу и обещание, что если армия сможет уйти из Понта, то он примет их в качестве наемников. Это повысило надежды солдат на быстрое возвращение в Грецию и, соответственно, на добычу, которую они смогут привезти с собой домой. Они считали, что, избрав единого командующего для всей армии, им удастся достичь желаемого наилучшим образом, вследствие очевидных преимуществ монархического правления (большей секретности, скорости принятия решений и так далее) для такого рода целей. С этой мыслью они обратились к Ксенофонту. Капитаны сказали ему, что армия хочет видеть его единоличным командующим, и попытались убедить его принять эту роль. Не то чтобы ему не нравилась перспектива быть единоличным абсолютным властителем, не ответственным ни перед кем. Он полагал, что тем самым мог добиться большего почета среди друзей и прославиться в Афинах, а может быть, и сделать что-то хорошее для самой армии. Но затем, когда он подумал, сколь туманно будущее каждого человека, то увидел, что высокое положение, которое ему предложили, несет с собой опасность потери даже той репутации, которую он уже заработал. Будучи не в состоянии решиться, он поступил так же, как и любой другой разумный человек: он поделился своей проблемой с богом. Он принес две жертвы Зевсу-Царю. И этот бог ясно дал понять, что ему не следует ни стремиться к такой власти, ни принимать ее в случае своего избрания. Правда, приснившийся ему сон был куда менее негативным. Но вместо того, чтобы рассказать его, Ксенофонт кратко описывает имеющийся у него опыт со знамениями, относящимися к его судьбе: опыт попытки основания города и, возможно, последующего обвинения проливают новый свет на старое предзнаменование. Что касается его попытки обратиться за советом к Зевсу-Царю, то именно его назвал Ксенофонту Дельфийский оракул. Более того, это -- тот же самый бог, который, по мнению Ксенофонта, послал ему сон, побудивший его позаботиться об армии наравне с другими командующими, т. е. после убийства генералов. Сон этот был противоречив Ксенофонт. Анабасис. III, 1, 12., но изначально Ксенофонт его воспринял скорее как доброе предзнаменование. Наконец, теперь он вспоминает, что в самом начале его отбытия из Эфеса для присоединения к походу Кира справа от него прокричал сидящий орел. Как объяснил ему прорицатель, то было великое знамение для великого человека, предрекающее великую славу, но в то же время -- великие труды, ибо птицы чаще всего нападают на сидящего орла. Не предсказывало это знамение и большого богатства, ибо летящий, а не сидящий орел скорее заполучит то, чего желает.

На мгновение хочется поверить, что не план стать основателем города в Понте, а избрание верховным главнокомандующим всей армии, достижение «монархии» Там же. VI, 1, 31. было бы пиком восхождения Ксенофонта Ср. Ксенофонт. Киропедия. VIII, 2, 28; Аристотель. Никомахова этика. 1115а32.. Но разве может «монархия» сравниться с «основанием города» в величии, в священности?

На очередном солдатском собрании все выступавшие выразили идею избрания главнокомандующего всей армией, и после того, как она была одобрена, на эту должность предложили Ксенофонта. Дабы не допустить своего избрания, кажущегося неизбежным, Ксенофонту пришлось максимально ясно и жестко высказаться против него. Ведь боги уже все решили, но в речи, обращенной к армии, он поначалу умалчивает об этом. В начале он оставляет свои благочестивые соображения приватными, оставляет их себе. В публичной же речи он начинает говорить публично, политически, как политик. И причиной тому кажется следующее. Он не только хочет не допустить своего избрания, но и желает дать армии наставление по поводу того, кого ей следует избрать. Для этого наставления ему не было дано божественного указания. Он должен сделать выбор самостоятельно -- точно так же, как в Дельфах он самостоятельно выбрал, принимать или не принимать приглашение Проксена. Ксенофонт не одобряет идею своего избрания в качестве главнокомандующего, при условии, что у армии есть возможность выбрать лакедемонянина. В данных обстоятельствах избрание Ксенофонта нецелесообразно ни для армии, ни для него самого. Лакедемоняне уже показали своим поведением в прошедшей войне, что они никогда не примут командования нелакедемонянина Ср. Ксенофонт. Анабасис. III, 2, 37.. Ксенофонт заверяет армию, что он не настолько глуп, чтобы в случае своего неизбрания внести в армию раскол: восстать против правителей во время войны -- значит восстать против собственного спасения. Это внешне тривиальное наблюдение Ксенофонта относительно лакедемонского превосходства и стремления к нему никогда не стоит забывать. Оно помогает объяснить частично истинную, а частично предполагаемую проспартанскую направленность его произведений. Первая реакция на данное наблюдение Ксенофонта на деле оказалась антиспартанской. Невозможно сказать, была ли и до какой степени была эта реакция намеренно спровоцирована Ксенофонтом, дабы, быть может, предостеречь вспыльчивого лакедемонского кандидата от злоупотребления своей властью в случае избрания. Отсылка к Пелопоннесской войне также полезна и даже более чем полезна для указания на сомнительный характер верности Греции, как единственной или главной составляющей справедливости. Как бы то ни было, теперь Ксенофонт вынужден противодействовать результату своего внешне проспартанского шага. Клянясь всеми богами и богинями, теперь он заявляет, что боги, в совершенно понятной даже для профана манере, указали, что он -- Ксенофонт -- должен воздержаться от «монархии». Принятие должности обернулось бы злом не только для всей армии, но и, в частности, для Ксенофонта Ср. Ксенофонт. Меморабилии. I, 1, 8.. Ксенофонту буквально не стоит и говорить о том, что в результате Хирисоф избирается единственным главнокомандующим. Он с радостью принимает оказанную ему честь и подтверждает подозрение Ксенофонта о том, что афинянину пришлось бы несладко с лакедемонянами. Тот факт, что выбор лежит только между Ксенофонтом и Хирисофом, показывает, что борьба за гегемонию внутри Греции все еще являлась борьбой между Спартой и Афинами, и следовательно, что отождествление справедливости с верностью Греции остается сомнительным.

На следующий день под командованием Хирисофа греки поплыли вдоль побережья к греческому городу Гераклее. Но солдатам все равно предстояло решить вопрос, стоит ли оттуда продолжить свое путешествие сушей или морем. Этот вопрос был неотделим от вопроса о том, как организовать снабжение армии. Один из тех людей, что противостоял Ксенофонтову плану по основанию города, предложил потребовать денег от гераклейцев: не стоит ли отправить в Гераклею Хирисофа, избранного руководителя, а, быть может, вместе с ним и Ксенофонта для этой цели? Но оба руководителя выступили строго против применения насилия по отношению к греческому городу. А потому солдаты избрали особое посольство. Но у гераклейцев они встретили лишь ожесточенное сопротивление. Что привело к распространению мятежных настроений среди большинства греческих солдат, бывших ахейцами и аркадянами, которые отказались подчиняться лакедемонянину или афинянину. А потому они отделились от основной части армии и выбрали себе своих десять генералов. Так командование Хирисофа закончилось через неделю после его избрания: вот указание на кратковременность спартанской гегемонии. В ретроспективе видно, сколь хорош был совет богов Ксенофонту об отказе от «монархии». Ксенофонт был недоволен разделением армии -- разделением, которое, по его мысли, подвергало опасности все ее части. Но Неон -- непосредственный заместитель Хирисофа Ксенофонт. Анабасис. V, 6, 36. -- убедил Ксенофонта объединиться с Хирисофом и его отрядом, тем самым, которым руководил Клеарх-лакедемонянин под Византием. Ксенофонт последовал совету Неона, может быть, потому, что тот соответствовал пророческому указанию Геракла- Вождя. Насколько нам известно, это указание точно не подтверждалось размышлениями или догадками самого Ксенофонта. Но разве это на самом деле так? Ксенофонт раздумывал над тем, чтобы оставить армию и отплыть домой, но когда он принес жертвы Гераклу-Вождю и попросил его совета, бог указал, что ему следует остаться с солдатами. Было ли и до какой степени указание Геракла или чисто человеческое обоснование Ксенофонта или Неона ключевым для принятия финального решения, сказать невозможно. Но в итоге вся армия разделилась на три части: аркадяне и ахейцы, солдаты Хирисофа и солдаты Ксенофонта. Каждая часть отправилась по направлению к Фракии различными путями.

Аркадяне (и ахейцы) ночью высадились в Кальпийской бухте. Они немедля начали оккупировать близлежащие деревни, изобиловавшие добычей. На самом деле грекам досталось много добычи. Но когда фракийцы оправились от внезапной атаки, они убили значительное число нападавших и отрезали путь к отступлению для оставшихся. С другой стороны, Хирисоф, шедший вдоль берега, спокойно достиг Кальпы. Ксенофонт -- единственный из греческих командующих, обладавший хоть какой-то кавалерией, узнал от своих всадников о судьбе аркадян. Тогда он созвал своих солдат и объяснил им, что ситуация требует, чтобы они пришли аркадянам на помощь. Может статься, -- заключил он -- бог желает устроить все так, чтобы самонадеянные были усмирены, а мы, чтящие богов, удостоились более славной судьбы. Конечно же, он совершил все необходимые приготовления. Тимасий с кавалерией должен был возглавить авангард. Все должно было выглядеть так, словно войска, освобождавшие окруженных аркадян, были куда больше, чем на самом деле. На следующее утро все первым делом помолились богам. В итоге -- будь то желание бога, или совет Ксенофонта, или и то и другое вместе -- все три части армии соединились в Кальпе, расположенной в Восточной Фракии. Этот регион был крайне плодородным и привлекательным, настолько, что возникло подозрение, будто кто- то, желающий основать город, намеренно привел сюда солдат Ксенофонт. Анабасис. VI, 4, 7.. И все же большинство воинов присоединилось к походу Кира не из бедности, а для того, чтобы заработать денег и вернуться в Грецию богачами. Как бы то ни было, после провала аркадян вся армия решила, что впредь любое предложение разделиться будет караться смертной казнью и что избранные всей армией генералы должны вернуться к исполнению своих обязанностей. В дальнейшем ситуация упростилась из-за смерти Хирисофа, принявшего лекарство от горячки. Его преемником стал Неон. Вот так, непредсказуемым для людей образом, Ксенофонт стал «монархом», хотя план основать город оставался забытым, как и ранее. Однако вопрос о том, как превозмочь проблему монархии афинянина во время спартанской гегемонии, остался нерешенным. Правда, как мы почти тут же увидим, этот вопрос решится событием, которое можно счесть результатом деяния бога или результатом благочестия Ксенофонта.

Как затем объяснил Ксенофонт солдатскому собранию, армия должна продолжить свое движение по суше, ибо кораблей для этого нет, и начать двигаться надо немедля, так как армии уже не хватает провизии. Однако жертвы оказались неблагоприятными. Это возродило подозрения в том, что Ксенофонт уговорил прорицателя солгать относительно жертв, ибо он все еще планировал основать город. Жертвы продолжали оказываться неблагоприятными, и Ксенофонт отказывался выводить армию даже для добычи провизии. Попытка Неона добыть провизию в близлежащих варварских деревнях закончилась катастрофой. В итоге провизию доставил корабль, приплывший из Гераклеи. Ксенофонт поднялся рано, дабы принести жертвы относительно продолжения похода, и на этот раз они оказались благоприятными. Приблизительно в то же самое время прорицатель увидел еще один добрый знак и потому подталкивал Ксенофонта начать поход против врагов (персов и их фракийских союзников). Никогда ранее боги так сильно не сопротивлялись намерениям греческой армии. Само собой разумеется, Ксенофонту выпало немало случаев воспользоваться своими военными и ораторскими навыками. В последующей битве греки оказались неоспоримыми победителями.

Пока греки все еще ждали прибытия Клеандра, они добывали провизию из близлежащих деревень, полных практически всеми благами. Более того, греческие города начали торговлю с их лагерем. И снова пошел слух, будто тут будет основан город и возведена бухта. Даже враги попытались установить дружеские отношения с этим новым городом, который якобы основал Ксенофонт, и с этой целью обращались к нему, но он мудро старался не выделяться.

В итоге прибыл Клеандр на двух триерах, но без единого торгового судна. Приплыл он в компании лакедемонянина Дексиппа, который совершил немало постыдного в Трапезунте. Из-за чего между Клеандром и Агасием -- одним из избранных армией генералов -- произошла жуткая ссора. Несмотря на все усилия Ксенофонта и остальных генералов, Клеандр принял сторону Дексиппа и объявил, что запретит всем городам принимать греческих наемников Кира, «ведь в это время лакедемоняне властвовали над всеми эллинами» Там же. VI, 6, 9.. Клеандр потребовал выдачи Агасия. Но Агасий был другом Ксенофонта. Именно поэтому Дексипп и оклеветал Ксенофонта. Командующие созвали солдатское собрание, на котором Ксенофонт объяснил армии всю тяжесть сложившегося положения: каждый спартанец может делать в греческих городах все, что пожелает. Конфликт с Клеандром сделает невозможным для греческих наемников Кира ни остаться во Фракии, ни отплыть домой. Единственно возможный вариант -- подчиниться власти лакедемонян. Сам Ксенофонт, которого перед Клеандром Дексипп объявил ответственным за квазивосстание Агасия, сдается на суд Клеандру и советует всем обвиненным поступить так же. Агасий клянется всеми богами и богинями, что действовал только по собственной инициативе: он следует примеру Ксенофонта, сдаваясь Клеандру. Благодаря вмешательству Ксенофонта конфликт мирно улаживается: он спас не только себя, но и, так сказать, всех своих товарищей сокомандующих, не только от персов и прочих варваров, но и от лакедемонян.

Персидский сатрап Фарнабаз подталкивал спартанского адмирала Анаксибия удалить греческую армию из Азии, ибо она, как ему казалось, представляла угрозу для его провинции. Анаксибий пообещал командующим принять армию в качестве наемников, если она переправится в Европу. Единственным человеком, воспротивившимся предложению Анаксибия, был Ксенофонт, но и он сдался, как только Анаксибий попросил его отложить свой отъезд из армии до окончания переправы. Затем солдаты вошли в Византий, но Анаксибий не выплатил им обещанных денег. С другой стороны, он хотел воспользоваться услугами наемников в войне с фракийским царем Севфом. Ему удалось убедить наемников покинуть город до того, как они поняли, что им ничего не заплатят. После чего они силой вернулись в город. Наметился страшный конфликт. Но тут, думая не только о Византии и армии, но и о себе самом, в дело вмешался Ксенофонт.

Когда солдаты его увидели, то сказали, что пришло его время: «В твоей власти город, триеры, богатства и великое множество людской силы». Сначала он попытался их успокоить, затем, когда ему это удалось, он созвал собрание армии и сказал следующее: отомстив лакедемонянам за обман, совершенный несколькими из них, и разграбив ни в чем не повинный город, они лишь сделают всех лакедемонян и всех их союзников, т. е. всех греков, своими врагами. Опыт Пелопоннесской войны всем показал, сколь безумны такие намерения и действия. Они приведут лишь к безнадежной войне между маленькой армией наемников и всей мощью Греции, которая находится под спартанским контролем. Справедливость целиком на стороне лакедемонян, ибо несправедливо мстить лакедемонянам за обман, предпринятый несколькими из них, и разграбить ни в чем не повинный город -- первый греческий город, в который они вошли силой, -- и это при том, что они не тронули ни один из варварских городов. Сами наемники станут изгнанниками своего отечества и потому своих малых родин и даже врагов своих малых родин. Он склоняет их к мысли о том, что, будучи греками, они подчиняются тем, кто правит греками, и потому должны попытаться защитить свои права. Если же они сделать этого не смогут, то, по крайней мере, смогут избегнуть изгнания из Греции. По просьбе Ксенофонта армия решила послать Анаксибию весть о своей покорности. Ксенофонт знал и когда надо сопротивляться, и когда надо подчиняться. Так уж случилось, что, в конце концов, из-за предательства персов даже те греки, что были готовы ценить Кира выше Греции, были вынуждены воздать ей должное. Однако -- не говоря ничего о справедливости похода Кира против собственного брата -- это еще не все.

Ответ Анаксибия не был особо милостивым. Что дало одному фиванскому авантюристу возможность попытаться саботировать предложенное Ксенофонтом соглашение. Однако в итоге Ксенофонт сам покинул Византий в сопровождении Клеандра. Сразу после этого среди генералов возникло разногласие по поводу того, куда должна идти армия. Это привело к ее частичному распаду -- на радость Фарнабаза, а потому и Анаксибия. Но Анаксибий вскоре должен был сдать свой адмиральский пост преемнику, из-за чего Фарнабаз перестал уделять ему должное внимание. А потому Анаксибий попросил Ксенофонта вернуться в армию и любыми средствами заставить большинство наемников Кира переправиться обратно в Азию. Солдаты радушно приняли Ксенофонта, ибо были счастливы отправиться из Фракии в Азию. Учитывая антиспартанские настроения в армии, соблюдать верность Спарте и потому Греции было непросто, если не сказать совершенно невозможно.

В этой ситуации Севф возобновил предыдущую попытку переманить Ксенофонта на свою сторону. Клеанор и еще один генерал и так уже хотели повести армию к Севфу, получившему их расположение с помощью подарков, но Ксенофонт не поддался ему. Новый спартанский командующий в Византии -- Аристарх -- запретил наемникам Кира возвращаться в Азию. Ксенофонту пришлось страшиться как предательства спартанского командующего, так и предательства персидского сатрапа. А потому он обратился к богу за советом о том, не следует ли ему повести армию к Севфу. Учитывая, что интриги Анаксибия против Ксенофонта стали теперь открытыми, а жертвы оказались благоприятными, он решил, что ему и армии будет безопаснее всего присоединиться к Севфу. При первой встрече Ксенофонт и Севф объяснили друг другу, какой именно помощи они ждут от противной стороны. Ксенофонта особенно волновало то, какую защиту от лакедемонян мог бы предложить наемникам Севф. На солдатском собрании Ксенофонт перед принятием общего решения рассказал, что им предлагал Аристах, а что Севф. Он также посоветовал им незамедлительно добыть провизии из близлежащих деревень, в которых они бы смогли сделать это, ничего не опасаясь. Большинство солдат сочло, что в текущих обстоятельствах предложение Севфа было предпочтительнее. Так наемники Кира стали наемниками Севфа. Но вскоре стало ясно, что Севф не был до конца честен с ними. Он пригласил командующих на пир, при этом ожидая получить от них -- и особенно от Ксенофонта -- подарки перед его началом. Что было совсем неловко для Ксенофонта, ибо на тот момент он буквально был без гроша в кармане. И все же, когда подошла его очередь дарить, он уже успел выпить, что позволило ему найти изящный выход из сложившейся ситуации.

Ксенофонт и его греки честно выполнили свою часть сделки с фракийскими союзниками. Они сделали все необходимое для того, чтобы помочь Севфу подчинить его фракийских врагов. И это при жутком холоде фракийской зимы. Однако же друг или подчиненный Севфа Гераклид попытался обмануть греческих наемников, лишив их части заработанного. Затем, когда Ксенофонт раскрыл это, он подговорил против него Севфа и попытался склонить генералов изменить Ксенофонту. Ксенофонт начал сомневаться в том, разумно ли будет поддерживать союз с Севфом. Вдобавок, поняв, что платы в ближайшее время не будет, солдаты стали злиться на Ксенофонта. К тому моменту прибыли лакедемоняне Хармин и Полиник, посланные Фиброном, дабы оповестить армию о том, что лакедемоняне планируют поход против Тиссаферна, для чего им срочно нужна армия бывших наемников Кира. Это дало Севфу прекрасную возможность одновременно избавиться и от наемников, и своих долгов перед ними. На солдатском собрании двое лакедемонских послов высказали свое предложение, которое очень понравилось воинам, но один из аркадян прямо обвинил Ксенофонта, который якобы был ответственен за присоединение наемников к Севфу и заполучил от него все средства, добытые солдатским трудом; за что заслуживает смерти. Восхождение Ксенофонта наконец-то привело его к низшей точке падения. Но разве не придется сказать, что защита Ксенофонта, которая ссылается на всем известные дела и речи его, невероятно легче и в то же время невероятно эффективнее, чем защита Сократа? В последнее мгновение Севф попытался не допустить примирения Ксенофонта с лакедемонянами, оклеветав последних. Но Зевс-Царь, к которому обратился Ксенофонт, развеял все подозрения.

Затем следует несколько сомнительное примирение между Ксенофонтом и Севфом и, в результате его достижения, выплата долга наемникам, а потому несомненное примирение Ксенофонта со всеми наемниками и с лакедемонянами. В итоге Ксенофонт делом показал, что он ценил Грецию выше Кира и прочих варваров Ксенофонт. Анабасис. III, 1, 4.. Он не смог показать, что ценил отечество выше Кира или Спарты, ибо Афины изгнали его Там же. V, 3, 7; V, 6, 22; VII, 7, 57., как он сам нам говорит, впрочем, не упоминая тому причин. Могло ли недоброе предчувствие Сократа относительно приглашения Проксена быть оправдано всем «Анабасисом»? ксенофонт анабасис философия античный

Сразу же после этого Ксенофонт начинает участвовать в войне против персов, ставя своей целью захват добычи. В этом деле он оказывается довольно успешен.

Плотность отсылок к божеству, клятв и в особенности клятв формальных, произнесенных самим Ксенофонтом, в седьмой книге выше, чем во всех предыдущих книгах.

Литература

1. Aristophanes. Knights / Trans. from an. Greek B. B. Rogers // The Acharnians. The Clouds. The Knights. The Wasps. Harvard: Harvard University Press, 1986. P. 137 --333.

2. Aristotle. Nicomachean Ethics / Trans. from an. Greek H. Rackham. Harvard: Harvard University Press, 1934. 688 p.

3. Herodotus. The Persian Wars, Volume I: Books 1-2 / Trans. from an. Greek A. D. Godley. Harvard: Harvard University Press, 1920. 528 p.

4. Plato. Gorgias / Trans. from an. Greek W. R. M. Lamb // Lysis. Symposium. Gorgias. Harvard: Harvard University Press, 1997. Pp. 247-533.

5. Plato. Meno / Trans. from an. Greek W. R. M. Lamb // Laches. Protagoras. Meno. Euthydenus. Harvard: Harvard University Press, 1997. Pp. 259-371.

6. Plato. Republic, Volume I: Books 1-5 / Trans. from an. Greek C. Emlyn-Jones & W. Preddy. Harvard: Harvard University Press, 2013. 656 p.

7. Plato. Republic, Volume II: Books 6-10 / Trans. from an. Greek C. Emlyn-Jones & W. Preddy. Harvard: Harvard University Press, 2013. 560 p.

8. Plato. Symposium / Trans. from an. Greek W. R. M. Lamb // Lysis. Symposium. Gorgias. Harvard: Harvard University Press, 1997. Pp. 73-245.

9. Plato. Theages / Trans. from an. Greek W. R. M. Lamb // Charmides. Alcibiades I and II. Hipparchus. The Lovers. Theages. Minos. Epinomis. Harvard: Harvard University Press, 1927. Pp. 341-383.

10. Strauss L. Xenophon's Socrates. New York: Cornell University Press, 1972. 181 p. Thucydides. History of the Peloponnesian War. Books I and II / Trans. from an. Greek C. Smith. Harvard: Harvard University Press, 1956. 461 p.

11. Xenophon. Anabasis / Trans. from an. Greek C. Browson. Harvard: Harvard University Press, 1998. 672 p.

12. Xenophon. Apology / Trans. from an. Greek E. C. Marchant // Memorabilia. Oeconomicus. Symposium. Apology. Harvard: Harvard University Press, 2013. Pp. 663689.

13. Xenophon. Cyropaedia: The Education of Cyrus / Trans. from an. Greek G. Dakyns. London: Dodo Press, 2008. 272 p.

14. Xenophon. Hellenica: Books 1-4 / Trans. from an. Greek C. Browson. Harvard: Harvard University Press, 1918. 400 p.

15. Xenophon. Hellenica: Books 5-7 / Trans. from an. Greek C. Browson. Harvard: Harvard University Press, 1921. 368 p.

16. Xenophon. Hiero / Trans. from an. Greek E. C. Marchant // Scripta Minora. Harvard:

17. Harvard University Press, 1968. Pp. 1-57.

18. Xenophon. Memorabilia / Trans. from an. Greek E. C. Marchant // Memorabilia. Oeconomicus. Symposium. Apology. Harvard: Harvard University Press, 2013. Pp. 1377.

19. Xenophon. Oeconomicus / Trans. from an. Greek E. C. Marchant // Memorabilia. Oeconomicus. Symposium. Apology. Harvard: Harvard University Press, 2013. Pp. 379557.

20. Xenophon. Symposium / Trans. from an. Greek E. C. Marchant // Memorabilia. Oeconomicus. Symposium. Apology. Harvard: Harvard University Press, 2013. Pp. 559661.

References

1. Aristophanes. Knights. The Acharnians. The Clouds. The Knights. The Wasps. Harvard: Harvard University Press, 1986. Pp. 137-333.

2. Aristotle. Nicomachean Ethics. Harvard: Harvard University Press, 1934. 688 p. Herodotus. The Persian Wars, Volume I: Books 1-2. Harvard: Harvard University Press, 1920. 528 p.

3. Plato. Gorgias. Lysis. Symposium. Gorgias. Harvard: Harvard University Press, 1997. Pp. 247-533.

4. Plato. Meno. Laches. Protagoras. Meno. Euthydenus. Harvard: Harvard University Press, 1997. Pp. 259-371.

5. Plato. Republic, Volume I: Books 1-5. Harvard: Harvard University Press, 2013. 656 p. Plato. Republic, Volume II: Books 6-10. Harvard: Harvard University Press, 2013. 560 p.

6. Plato. Symposium. Lysis. Symposium. Gorgias. Harvard: Harvard University Press, 1997. Pp. 73-245.

7. Plato. Theages. Charmides. Alcibiades I and II. Hipparchus. The Lovers. Theages. Minos. Epinomis. Harvard: Harvard University Press, 1927. Pp. 341-383.

8. Strauss L. Xenophon's Socrates. New York: Cornell University Press, 1972. 181 p. Thucydides. History of the Peloponnesian War. Books I and II. Harvard: Harvard University Press, 1956. 461 p.