Безотносительное и независимое. О различии терминов и слов в "Критике чистого разума" Канта

Глагол affizieren означает «воздействовать»; в переводе Лосского в § 1 «Трансцендентальной эстетики» - «предмет <...> действует на душу» Кант И. Критика чистого разума. М., 1999. C. 75., однако в главе «Об основании различения всех предметов вообще на phaenomena и noumena» Лосский вводит в русский язык существительное «аффицирование» - существительное, которого в кантовском языке не существует Кант И. Критика чистого разума. С. 260; Кант И. Соч.: В 6 т. Т. 3. С. 309.. В немецком тексте в данном случае стоит слово Affektion, из которого возник очередной поручик Киже: аффицирование - слово, неоправданно превращенное в термин, слово, под которым подразумевают, вероятно, нечто большее, чем воздействие или раздражение. Кроме того, в упомянутом § 1 Кант не утверждает, что предметы воздействуют на наши органы чувств. Речь идет о действии, или воздействии, на душу, а чувственностью называется «способность получать представления тем способом, каким предметы воздействуют на нас» Кант И. Соч.: В 6 т. Т. 3. C. 127.. Иначе дело обстоит во Введении ко второму изданию, где Кант пишет, что предметы действуют на наши чувства (органы чувств) (Sinne). Как раз здесь необходимо учитывать различие двух изданий Особенно явно это различие выражено в первых утверждениях двух Введений. Во Введении к первому изданию: «Опыт есть первый продукт, который производит наш рассудок»; во Введении ко второму изданию: «Все наше познание начинается с опыта». Шопенгауэр, ссылаясь на Ринка, говорит о страхе, который подталкивал Канта к изменениям: «То, что Кант мог жить одновременно за счет философии и для философии, объясняется тем редким обстоятельством, что впервые после Divo Antonio и Divo Juliano на троне восседал философ: только при таких ауспициях могла увидеть свет «Критика чистого разума». Но король умирает, и мы сейчас же видим, что Кант, - ведь он тоже принадлежал к цеху, - объятый страхом, изменяет, кастрирует и портит во втором издании свой шедевр, и тем не менее вскоре подвергается опасности потерять свою кафедру, так что Кампе приглашает его в Брауншвейг жить у себя в качестве главы его семейства (Rink F. Ansichten aus I. Kant's Leben, S. 68)» (Шопенгауэр А. Мир как воля и представление // Шопенгауэр А. Соч.: В 6 т. Т. 2. М., 2001. C. 135)..

Идет ли речь у Канта, когда он говорит о воздействии предметов на наши органы чувств, о «реально существующих физических предметах»? При этом значение самого этого словосочетания требует уточнения: физический предмет, если это предмет физики, и предмет, воздействующий на наши органы чувств, могут принадлежать различным сферам. Какой из этих предметов имеет в виду Кант? Смешение этих «предметов» говорит о смешении установок: физикофизиологической, когда предметы воздействуют на органы чувств как на функции тела, и феноменологической (в самом широком смысле), когда мы воспринимаем не предметы, но обстоятельства дел в определенном смысловом или функциональном пространстве. Иными словами, физико-физиологический процесс воздействия предметов на органы чувств посредством тепла или холода, света или запаха и т. д. смешивается с установками жизненного мира (не обязательно в гуссерлевском понимании), когда тепло, холод, свет, цвет, запах и т. д. суть составные части обстоятельств, которые имеют значение и значимость в пространстве действий.

В анализируемом нами отрывке исходный пункт различия явлений и вещей в себе - это эмпирическое различие существенных и случайных явлений; первые в эмпирической установке «обычно» называют «предметами самими по себе», но в трансцендентальной - опять-таки явлениями (о вторых в трансцендентальной установке, как мы видели, умалчивается). Однако Кант предлагает и другой путь к своему основному различию. В трансцендентальном учении о способности суждения он делит предметы на феномены и ноумены. Таким образом, то явления делятся на предметы и случайные явления, то предметы делятся на явления и не-явления. «Предмет» получает у Канта еще одно значение в связи с различием «всех предметов вообще на phaenomena и noumena». Термин «ноумен» обозначает у Канта нечто отрицательное, но в то же время - предмет, т. е. вещь, которую следует мыслить не как предмет чувств, а как вещь в себе (исключительно посредством рассудка). «Следовательно, - пишет Кант, - понятие ноумена есть только демаркационное понятие, служащее для ограничения притязаний чувственности и потому имеющее только негативное применение <...> Поэтому деление предметов на феномены и ноумены, а мира - на чувственно воспринимаемый и постигаемый рассудком недопустимо в положительном смысле» Кант И. Соч.: В 6 т. Т. 3. С. 310; Кант И. Соч. на немецком и русском яз. Т. 2.

Ч. 1. С. 409, 411.. Кант добавляет слова «в положительном смысле» во втором издании «Критики» (о чем читатель указанных изданий не информируется См.: Кант И. Соч. на немецком и русском яз. Т. 2. Ч. 2. С. 333., чтобы устранить несогласованность между этим утверждением в первом издании (без этого добавления) и названием главы: в названии главы говорится о делении предметов на феномены и ноумены, а затем утверждается недопустимость этого деления. Однако возникает вопрос, что могло бы означать отрицательное различие, или деление в отрицательном смысле, если в положительном смысле оно недопустимо? Различие, в отличие от утверждения, не может быть отрицательным; отрицательное различие - это тождество. Другое дело - деление, или разделение, мира на виды предметов - существующих (феномены) и только по видимости существующих (ноумены). Такое деление в самом деле может быть названо отрицательным, и по сути своей оно совпадает с делением мира на явления и вещи в себе. Кант вводит термины «феномен» и «ноумен», чтобы разъяснить возникновение иллюзии относительно категорий, которые «по своему происхождению» не зависят от чувственности и поэтому кажется, что они «допускают применение, выходящее за пределы чувств» Кант И. Соч.: В 6 т. Т. 3. С. 306..

Раскрывая происхождение этой иллюзии, Кант апеллирует к обычным, как ему кажется, способам выражения: «Тем не менее, уже в самом нашем способе познания заключается то, что когда мы те или иные предметы как явления называем чувственно воспринимаемыми сущностями (Phaenomena), отличая при этом способ, каким мы их созерцаем, от их свойств самих по себе, мы как бы противопоставляем этим чувственно воспринимаемым сущностям или те же самые сущности с их свойствами самими по себе, хотя мы этих свойств в них и не созерцаем, или же другие возможные вещи, которые вовсе не объекты наших чувств, и мы рассматриваем их как предметы, которые мыслит только рассудок, и называем их рассудочными сущностями Noumena)» B 306; Кант И. Соч. на немецком и русском яз. Т. 2. Ч. 1. С. 405.. В аспекте изменения терминологии мы следуем здесь редакторам издания Кант 2006, которые восстановили «сущности» и заменили «умопостигаемые» на «рассудочные». Красивое слово «умопостигаемый» не выражает, к сожалению, кантовского «рассудочного» смысла. Однако мы не следуем ни Лосскому, ни всем редакторам, превратившим слово Begriff в термин, хотя в данном случае оно является составной частью обычного языкового выражения (liegt in unserem Begriff), которое можно перевести по-разному. Здесь мы опять встречаемся со смешением термина и слова, которое в данном случае термином не является.

В этом небольшом, но примечательном отрывке обнаруживается немалое количество терминов: кроме «феноменов» и «ноуменов» в латинской транскрипции, различию которых и посвящен, собственно, этот текст, здесь присутствуют «явление», «предмет», «объект», «вещь», «сущность» (вот почему важно в переводе восстановить «сущность», так как «объект» присутствует наряду с «сущностью»).

Многообразие синонимичных терминов (пять терминов обозначают по существу одно и то же) скрывает опять-таки движение в круге переименования и, в конце концов, тавтологию. «Когда предметы как явления мы называем феноменами» - эта фраза вызывает недоумение, поскольку явление и феномен - синонимы, по крайней мере были синонимами до Хайдеггера. У Канта между терминами «явление» и «феномен» стоит, правда, термин «чувственно воспринимаемая сущность», а точнее - «чувственная сущность», однако под явлением, в отличие от вещи в себе, Кант неоднократно предлагает понимать то, что чувственно воспринимается, т. е. то, что дано чувствам. В первом издании мы находим следующую формулировку: «Явления, поскольку они мыслятся как предметы на основе единства категорий, называются Phaenomena A 248-249; Кант И. Соч. на немецком и русском яз. Т. 2. Ч. 2. С. 325.. В данном случае мы опять встречаемся с ситуацией, когда то явления мыслятся как предметы, то предметы как явления. Возникает вопрос, какой статус существования имеют предметы как явления и явления как предметы и почему Кант вводит термин «чувственная сущность», а не говорит о чувственно воспринимаемых предметах? Ответ простой: для таких предметов нет места вообще! Не существует и таких словосочетаний в «Критике чистого разума»: нет ни «чувственно воспринимаемых предметов», ни «чувственно воспринимаемых объектов». Единственным исключением можно было бы считать sensible Gegenstande в заключительной главе всего произведения, где Кант рассуждает об истории чистого разума и сопоставляет Эпикура и Платона См.: А 854; В 882; Кант И. Соч. на немецком и русском яз. Т. 2. Ч. 1. С. 1067; Кант И. Соч.: В 6 т. Т. 3. С. 694., но данное выражение все же лучше перевести как «ощущаемые предметы».

Согласно Канту, мы отличаем способ, каким мы созерцаем предметы (как чувственные сущности), от их свойств самих по себе. Странное, однако, различие - оно отличается от различия свойств предметов и способа их познания. В последнем случае мы различаем, вслед за Брентано и Гуссерлем, акт сознания и его содержание, как бы их ни интерпретировать. Но у Канта иное различие: он предлагает различать свойства предметов в себе, т. е. вне способа их познания, и способ их («их» - это явлений, не предметов же в себе, которых созерцать нельзя) созерцания, или познания. Иначе говоря, свойств предметов как таковых не существует, существуют только способы их созерцания. При этом возникает вопрос, что означает «их»? Предметы в себе созерцать нельзя, а данности предметов не отличаются от способов их созерцания: «Единственный способ, каким предметы могут быть нам даны, есть модификация нашей чувственности» Кант И. Соч.: В 6 т. Т. 3. С. 222..

В самом общем плане установка Канта известна - в предметах нет связей, мы сами их устанавливаем. Но если нет связей, то нет и свойств, и если нет свойств, то нет и предметов. В этом плане у Канта не может быть ни вещей, ни предметов самих по себе, если речь идет о познании, а не об обыденной установке: имеет место раскол на предметы в себе и предметы как явления. Можно было бы добавить, следуя Г. Когену (и Ч. Пирсу): еще нет предметов, они появятся в результате исследования; предмет - это задача, решение которой фиксируется в научных трудах и учебниках. Критика кантовского понятия данности в контексте научного исследования в определенной мере справедлива, однако в пространстве действий и коммуникаций мы все же имеем дело со свойствами предметов в настоящем, а не будущем, предполагая при этом некоторое единство этих свойств, а не только с модификацией нашей чувственности, каковая также, конечно, имеет место. При проведении различия между свойством предмета и способом его познания или действия с ним не существует непроходимых границ. Здесь действует принцип коррелятивности - основной принцип феноменологии, которому, однако, недостает динамической составляющей. В противоположность этому, между трансцендентальным предметом, предметом в качестве Х и его (но он же Х, о котором мы ничего знать не можем!) свойствами, такая граница воздвигается.

Когда предмет объявляется Х-м, и предикаты навешиваются на этот Х, то такая точка зрения может быть оспорена, но она согласуется в определенной мере с обыденным и научным опытом постепенного изучения неизвестного предмета. Однако у Канта предмет как Х оказывается отрезанным от его свойств, так как свойства предмета - это модификация нашей чувственности, в то время как Х не может быть таковым, ибо ни к какому чувству он отнесен быть не может. X в себе - это своего рода вещь в себе в квадрате.

Тем самым предмет как ноумен оказывается чем-то беспредметным, и значения терминов (ноумен, вещь в себе) упраздняют сами себя, ибо они вводятся все же для обозначения чего-то предметного. Если ноумен - это демаркационное, или разграничительное, понятие (Grenzbegriff), то зачем вводится термин «ноумен»? Кант говорит о различии между эмпирическим и трансцендентальным применением категорий многократно, не прибегая при этом к этому термину. Дело заключается в том, что Кант намеревается провести границу между рассудком и чувственностью за пределами опыта, за пределами чувственности. Граница оказывается «бесчувственной», она воздвигается рассудком, чтобы ограничить притязания чувственности. Дело, однако, не в притязаниях чувственности, но в притязаниях трансцендентализма устанавливать границы опыта извне, выходя за пределы опыта.

Кант неоднократно обращается к анализу тавтологий, показывая, что они возникают в результате «рассогласования» рассудка и чувственности, т. е. попытки выдать логические возможности существования вещей за реальные. В этом можно было бы увидеть суть кантовской критики разума в целом, хотя у него был в этом отношении предшественник - Д. Юм. «Возможность, существование и необходимость, - пишет Кант, - нельзя определить иначе как через очевидную тавтологию, если задаться целью почерпнуть их дефиницию из чистого рассудка» Кант И. Соч.: В 6 т. Т. 3. С. 304.. Это здравое направление мысли «пришло в забвение» в трансцендентализме самого Канта, где граница между рассудком и опытом полагается рассудком, которому приписывается способность антиципировать возможный опыт, а мир делится на две не соприкасающиеся друг с другом «части» - явления и вещи в себе.

кантовский термин языковый выражение

7. Интерпретации и опыт

Переводчики и редакторы исходят из презумпции, если не однозначности, то, во всяком случае, «понятности», которую можно найти у Канта и передать в переводе. Наш критический анализ направлен на то, чтобы показать, что в аспекте различия вещей в себе и явлений эти усилия тщетны. Трансцендентальная философия Канта (речь пока идет только о трансцендентализме) не столько дуалистична, сколько неоднозначна и не-дескриптивна, и даже антидескриптивна: вещь в себе противостоит всякой дескрипции. Если говорят о «понятии» вещи в себе, то слово «понятие» следует взять в кавычки, так как «вещь в себе» - это своего рода антипонятие: это не то, что постигается, или то, при помощи чего нечто постигается, но «нечто» (опять-таки нечто в кавычках, ибо «оно» вовсе не есть какое-либо оно и не есть нечто), что принципиально непостижимо и что делает мир как таковой (вещи, субъекты) непостижимым. Различие вещи в себе и явления есть псевдоразличие: различаемые элементы не могут встретиться ни в каком общем поле. И дело здесь не в отсутствии основания различия - фундаментальные, «региональные» различия и не должны его иметь, как, например, цвет и звук. Различия, точнее, различения, отличаются от сравнений именно отсутствием изначального тождества - так называемого основания сравнения. Однако любые различия осуществляются уже в различенной сфере (любые различия основываются на предыдущих различиях), пусть это будут различия, связанные с восприятием или же с абстракциями. Можно (и нужно) различать прямую линию, прочерченную мелом или карандашом, и геометрическую прямую, но нельзя различать любую из них и неизвестную вещь в себе. Если последовательно проводить точку зрения Канта, то и геометрическая прямая, арифметическое действие и любой математический объект нужно будет разделить на явление и вещь в себе. Вместо различия мы имеем здесь дело с разделением, с расколом на мир опыта и мир вне опыта, о котором мы знаем только одно: мы ничего о нем знать не можем. Основное кантовское разделение - явления и вещи в себе - порождает как раз возможность различного рода интерпретаций вещи в себе - от мировой воли до материальных, но почему-то скрытых предметов. По существу, любое запредельное может быть названо вещью в себе, отсюда и обратный ход - вещь в себе может быть отождествлена с любым запредельным и недоступным. При этом следует различать оправданные, т. е. с элементом анализа, и произвольные интерпретации. В историко-философском плане оправданной интерпретацией является сближение вещи в себе с лейбницевской монадой.

Сам термин, как мы видели, и его форма взяты у Локка, но «содержание» позаимствовано у Лейбница и «пессимистически» переработано. В контексте проблемы континуума и познаваемости неделимых субстанций о близости значений этих терминов пишет П.П. Гайденко: «Вещь в себе - это, собственно, монада <...> Кантовские вещи в себе - это Лейбницевы неделимые субстанции, ставшие, однако, недоступными человеческому познанию» Гайденко П.П. Монадология Лейбница и кантовское понятие «вещи в себе» // Этика Канта и современность. Рига: Авотс, 1989. С. 108. Отметим также, что П.П. Гайденко, не анализируя специально перевод кантовских терминов, совершенно верно относит термин «вещь сама по себе» (если только придавать этому выражению статус термина) к эмпирическому различию вещи, или предмета, и явления, а «вещь в себе» - к трансцендентальному. Трудно, однако, согласиться, во-первых, с тем, что у Канта, по крайней мере в «Критике чистого разума», можно найти утверждение, что «вещи в себе “аффицируют нас”» (Там же. С. 110), о чем была речь выше, а во-вторых, что «по Канту, подлинным бытием обладают только вещи в себе» (Там же. С. 107). Скорее здесь парадокс - «само по себе действительное» принципиально недоступно - недоступно даже то, действительное ли оно или нет.. Это весьма полезное в историко-философском аспекте, т. е. в аспекте генезиса понятия и термина, сравнение, требует, однако, уточнения. Только ли в аспекте недоступности для познания различаются монады и вещи в себе?

У Лейбница мир предстает как явление, но явление духовных, наделенных энергией «атомов вещей» - монад. У Канта - как явление чего-то всецело отрицательного. Вещь в себе - это потухшая, лишенная энергии и жизненности, мертвая монада. Первую можно познать только умозрительно, но не эмпирически из-за ее избыточности, вторая вообще непознаваема в силу своей отрицательности и «потусторонности». Мир монад плюралистичен, «мир» вещей в себе также, но это не плюрализм персон, но плюрализм призрачных призраков, которые скрываются как за внешними, так и за внутренними предметами. Духовный мир энергии перцепций и апперцепций Кант заменяет потусторонним миром безотносительных «сущностей». Вещи в себе - это монады, как бы сошедшие в подземное царство теней гомеровской эпохи.

Продолжить эту интерпретацию, отдавая себе отчет, что это интерпретация, можно следующим образом. Вне опыта для человека может быть только его собственная смерть; только собственную смерть можно назвать вещью в себе, но никак не вещью самой по себе; однако это не сознание своей смертности, определяющее реальные действия и порождающее иллюзии, но смерть как бы после смерти, некоторое замкнутое пространство, пространство в себе, пространство вне опыта - то, что вне мира, вне смысловых и функциональных пространств. Кант смягчает этот возможный вывод, отождествляя мир вещей в себе и ноуменальный мир. Он относит к ноуменальному миру свободу, бессмертие души и бытие Бога, оставив эмпирическому миру только познание (это кантовская интерпретация вещи в себе). Но опыт не сводится к функционированию в познании, как бы ни понимать последнее.

Канта можно считать, вслед за Брентано, родоначальником фазы крайнего упадка в философии (слепое априори) еще и в том смысле, что трансцендентализм есть предвестник абсурдности и противоречивости современного мира - разнообразного и унифицированного, собирающего многообразные пространства человеческого мира в одно - виртуально-электронное, которое становится условием возможности любого опыта. Господа виртуального мира - схематизм, подчиняющий чувственность рассудку, и воображение, создающее образы возможного - имеют дело только с явлениями. Вещь в себе как граница оказывается препятствием на пути к самим вещам, ибо ее за- предельность и непостижимость предопределяет возможность иметь дело только с явлениями. Сами по себе вещи становятся ненужными, их заменяют функции и отношения; вещь в себе, напротив, остается востребованной - как нечто отрицательное, стирающее различие реального и нереального - одно из важнейших различий, если не основное, конституирующих человеческий мир. Вещь в себе реальна, или действительна, как то, что стоит за явлениями, но вещь в себе нереальна как нечто непознаваемое, как нечто ноуменальное, безотносительное, выходящее за пределы человеческого опыта. В деформированном мире смешению реального и нереального подвергаются не только вещи, но и люди. Как «субъекты в себе» они безотносительны к своему живому человеческому опыту, как эмпирические субъекты они не обладают автономией воли и слепо обрабатывают материал, неизвестно каким образом поставляемый воздействующими на них («аффицирующими» их) предметами.

Список литературы

1. Гайденко П.П. Монадология Лейбница и кантовское понятие «вещи в себе» // Этика Канта и современность. Рига: Авотс, 1989. С. 91-122.

2. Гегель Г.В.Ф. Энциклопедия философских наук. Т. 1. Наука логики. М.: Мысль, 1974. 452 с.

3. Гуссерль Э. Избранные работы. М.: Территория будущего, 2005. 459 с.

4. Гуссерль Э. Логические исследования. Т. 2. Ч. 1. М.: Академический проект, 2011.

5. Кант И. Сочинения: В 6 т. Т. 3. М.: Мысль, 1964. 799 с.

6. Кант И. Собрание сочинений: В 8 т. / Под ред. А.В. Гулыги. Т. 3. М.: Чоро, 1994. 741 с.

7. Кант И. Критика чистого разума / Пер. Н.О. Лосского сверен и отредактирован Ц.Г. Арзаканяном и М.И. Иткиным. Примечания Ц.Г Арзаканяна. М.: Мысль, 1994. 592 с.

8. Кант И. Критика чистого разума / Пер. Н.О. Лосского. С вариантами перевода на русский и европейские языки / Отв. ред., составитель и автор вступительной статьи В.А. Жучков. М.: Наука, 1999. 665 с.

9. Кант И. Сочинения на немецком и русском языках / Под ред. Н.В. Мотро- Шиловой и Б. Тушлинга. Т. 2. Ч. 1. М.: Наука, 2006. 1081 с.

10. Кант И. Сочинения на немецком и русском языках / Под ред. Н.В. Мотрошиловой и Б. Тушлинга. Т. 2. Ч. 2. М.: Наука, 2006. 935 с.

11. ЛоккД. Опыт о человеческом разуме / Пер. А.Н. Савина. М., 1898. 736 с.

12. ЛоккД. Опыт о человеческом разумении / Пер. А.Н. Савина // Локк Д. Сочинения: В 3 т. Т. 1 / Ред. и автор вступ. ст. И.С. Нарский. Примеч. И.С. Нарско- го и А.Л. Субботина. М.: Мысль, 1985. 622 с.

13. Мотрошилова Н.В. Комментарии к новой редакции перевода // Кант И. Сочинения на немецком и русском языках. Т. 2. Ч. 2. М.: Наука, 2006. С. 692-777.

14. Ойзерман Т.И. Главный труд Канта // Кант И. Собрание сочинений: В 8 т. Т. 3. М.: Чоро, 1994. С. 5-66.

15. Шопенгауэр А. Мир как воля и представление // Шопенгауэр А. Сочинения: В 6 т. Т. 2. М.: Терра; Республика, 2001.

16. Kant I. Kritik der reinen Vernunft. Leipzig: Reclam, 1979. 1022 p.

17. Eisler R. Kant-Lexikon. Nachschlagewerk zu Kants samtlichen Schriften, Briefen und handschriftlichem NachlaB. Weidmann, 2008 (Nachdruck der Ausgabe Berlin, 1930). 639 p.

18. Kant I. Critique of Pure Reason / Transl. by Friedrich Max Muller. London: Macmillan, 1922.

19. Locke J. An Essay Concerning Human Understanding // Locke's philosophical works in two volumes. Vol. 1. London: Bell and Sons, 1916. 541 p.

20. Ritter J. (Hrsg.). Historisches Worterbuch der Philosophie / Herausgegeben von Joachim Ritter. Bd. 2. Basel: Schwabe Verlag, 1976.

Размещено на Allbest.ru