Критика применения критической теории и критического системного подхода в современных концепциях развития общества

Размещено на http://www.allbest.ru/

Институт философии РАН

Критика применения критической теории и критического системного подхода в современных концепциях развития общества

Локтионов Михаил Вячеславович

доктор философских наук

ведущий научный сотрудник

Применение критической теории и критического системного мышления.

Идея применения системного мышления в теории управления и, вообще, общественных процессов, многопланова: это исследование организационных систем как структур, и системное изучение факторов мотивации персонала, и задачи оптимизации внутриорганизационных коммуникаций, и исследование места организации в системе конкурентных отношений, и многое другое. Однако одной из самых важных, является проблема адаптации системных методов исследования и организации управления к новому требованию сегодняшнего дня, когда главным фактором успеха организации становятся люди, качество человеческих ресурсов. Решить эту задачу призван в первую очередь критический системный подход в управлении, основывающийся, в свою очередь, на идеях критического системного мышления. Но для того чтобы использовать его во всем многообразии теории и практики, прежде всего, мы должны уяснить для себя границы применения данного методологического подхода, и, во-вторых, увидеть общность и отличия между ним и близким к нему мягким системным подходом для поиска комплементаристских решений интересующих нас задач.

Как известно, критический системный подход базируется на философско-методологических принципах, разработанных представителями Франкфуртской школы. Ключевыми фигурами школы являются М. Хоркхаймер, Т. Адорно, Г. Маркузе, Э. Фромм, В. Беньямин и, наиболее признанный сегодня, Ю. Хабермас. В основе критической теории лежит забота о развитии более рационального, просвещённого общества посредством критического размышления над организацией и эффективностью существующих институтов и идеологий. Разнородные исследовательские темы и подходы школы объединены вокруг общего стремления мобилизовать потенциал критического рассмотрения устоявшихся социально-политических догм, подвергая сомнению авторитарные черты современного мира и указывая пути их преобразования с помощью "неавторитарной и небюрократической политики". Представители Франкфуртской школы считают возможным подвергнуть устоявшиеся догмы критическому разбору, и посредством этого предоставить поле деятельности для освободительных перемен. Как следствие того, одной из задач критиков-мыслителей становится разоблачение сомнительных принципов и угнетающего воздействия технической и узкопрофессиональной рациональности. Тем самым высказывается предположение, что при решении этой задачи откроется пространство, в котором общественной жизни будет дано разумное обоснование не специалистами, а скорее группами и движениями, которые критикуют технократию и защищают демократию способами, поддерживающими ценности независимости и ответственности. Но, для того, чтобы осознать правомерность данного подхода и определить границы его применимости, прежде всего, нужно коснуться критики собственно критической теории.

Обобщение материала в этой статье без какой-либо ссылки на критику критической теории противоречило бы ее критическому предназначению и ее же претензиям на самокритику. Разделим наш краткий обзор критики на ту, которая является "внешней" по отношению к критической теории, и, следовательно, подвергает сомнению ее философско-методологические основания, и на "внутреннюю", которая в основном благожелательно настроена по отношению к критической теории и концентрирует своё внимание на трудностях, с которыми сталкивается критическая теория в ходе реализации своей исследовательской программы.

"Внешняя" критика.

Для тех, кто рассматривает социальные явления как нейтральные объекты для исследования, равноценные объектам естественных наук, требования критической теории, конечно, насыщенны смыслом и политикой. Критическая теория поспешно отвергается как пропаганда левых, навязанная психически неуравновешенными или недовольными собственными неудачами интеллектуалами, которым не хватает здравого смысла и научных убеждений, чтобы признать непреодолимое различие между фактами и значениями. В ответ сторонники критической теории выдвинули свои соображения по поводу подобных догматических атак.

Несмотря на все возрастающий в 1990-х и 2000-х годах объем публикаций, направленных против нейтралитета и объективности социальной науки, многие исследователи остаются безразличными и непреклонными перед сильными аргументами, которые оспаривают утверждение, что наука занимает нейтральную позицию по отношению к политике и идеологии. Некоторые из тех, кто разделяет скептицизм критической теории в отношении общепринятого понимания науки и общества, тем не менее, остались равнодушны к ее аргументам относительно автономии человека и процессов исторического развития. Они утверждают, что такая озабоченность симптоматична для понимания того, как действует "двигатель истории": независимо от человеческого сознания (как это полагается в различных версиях марксизма), либо так, что доводит критическое сознание до цинизма, который, по словам П. Слотердийка, "считает все позитивное обманом". Один вариант последнего утверждения заключается в том, что критическая теория апеллирует к понятиям автономии и демократии, которые имеют в настоящее время небольшое значение, или же в контексте современных обществ ту точку опоры, где смысл этих идей XIX столетия был в значительной степени уничтожен или видоизменен. Критик концепции Ю. Хабермаса Н. Луманн, например, предположил, что основа предложенного Ю. Хабермасом отличия между технической и практической рациональностью является исторической и что его время прошло. По иронии судьбы Ю. Хабермас сам предупреждал, что "у нас нет метафизических гарантий того, что современное разрушение общественной жизни не будет продолжаться и даже станет тотальным".

Критика критической теории с левого идеологического фланга часто сводится к связыванию ее представителей с соответствующей их социальному положению идеологией, как теоретической деятельности недовольной группы интеллектуалов, принадлежащих к привилегированному классу, что препятствует совпадению их интересов с интересами рабочих. Наличие оттенка историчности и элитарности, лежащих в основе предположений, которые подводят фундамент под критическую теорию, подтвердил, например, английский социолог Т. Боттомор: "Читая тексты Франкфуртской школы на тему потери человеком автономии (особенно в работах Т. Адорно и М. Хоркхаймера), трудно избежать впечатления, что они отражают, прежде всего,... упадок особого слоя общества -- образованного среднего сословия и крупной буржуазии, или более конкретно, "мандаринов", и ностальгию по традиционной германской культуре". Такого рода обвинения связаны с критикой того, что изложение Ю. Хабермасом критической теории чрезмерно перегружено вопросами культуры и идеологии, а проблемы развития материальной базы общества игнорируются. Ю. Хабермаса критикуют за сосредоточение внимания на общении, что отвлекает внимание от его обусловленности динамикой капиталистического воспроизводства.

В ответ на эту критику Ю. Хабермас писал, что производственные отношения создаются и опосредуются в процессах общения, которые неадекватно оценивались материалистическим анализом. Однако такие утверждения не имели большого влияния на тех, кто считает противоречия внутри производственного процесса или экономического базиса основным двигателем радикальных социальных изменений.

Фундаментальная критика критической теории была также чётко выражена постструктуралистами (Ж. Лиотар, М. Фуко, Ж. Деррида и др.). Они задавались вопросом, могут ли знания быть когда-либо отделены от власти, и, следовательно, отрицали как непоследовательное и опасное требование критической теории обеспечить разумное обоснование их нормативных стандартов. Подобное требование непоследовательно, утверждают критики, поскольку любые формы знаний, включая идею идеальных условий для произнесения речи и коммуникативные действия, являются выражением власти и неизбежно оказывают подчиняющее воздействие на тех, кто признает их как истинные.

Суть возражения здесь заключается в том, что критическая теория недостаточно подвержена самоанализу, недостаточно самокритична по отношению к своим собственным основаниям, в частности, это касается предположения о том, что ее идеи об "автономии" и "ответственности" бесспорно благоприятны для человечества. Такая точка зрения опасна, заявляют постструктуралисты, поскольку она предполагает, что все, что дано во имя гуманизма и эмансипации, как-то должно освободить от собственного угнетающего влияния. Именно риск является одним из оснований, к которому обращаются для отрицания или затемнения смысла форм подчинения, которые якобы требуется выявить и устранить. Ю. Хабермас вынужден был признать, что критическая теория не может избежать этого риска. Однако затем он пытался обратиться к постиндустриалистам, приглашая их поразмышлять над тем, что для него имеет более серьёзные последствия, оставив рассуждения об основаниях для различения правды и лжи, рационального и иррационального. По этому поводу Ю. Хабермас утверждает: "Любые притязания на обоснованность становятся свойственными отдельным рассуждениям. Они одновременно включаются в совокупность приблизительно одного из машинально приходящих на ум рассуждений, так как одно берет верх над другим". При этом критическая теория отстаивает свою точку зрения, исходя из того, что усилия, направленные на разграничение правды и лжи, наносят меньше ущерба их явно консервативным намерениям, чем отказ от таких действий либо показ того, что эти различия исключительно "свойственны отдельным рассуждениям, а не того, что они в любом случае должны быть условием для всех видов рассуждений".

"Внутренняя" критика.

Рассмотрим теперь два вида этой критики, выразителями которой были те, кто благожелательно относился к критической теории.

Во-первых, это феминизм, для которого характерно критическое отношение к пренебрежению критической теории патриархатом как исконной причиной угнетения. Во-вторых, это те, кто критиковал критическую теорию и, в частности, Ю. Хабермаса, за непонимание различия между первичными и вторичными качествами, присущими человеческому существованию и связанными с этим препятствиями эмансипационным изменениям.

Радикальный феминизм уделяет внимание тому, что является самым большим "белым пятном" в критической теории. Большое значение придаётся жизненно важному пониманию патриархата как основной причины угнетения, считается, что феминистское движение является важным, но все ещё недооцениваемым источником противостояния "угнетающим" представлениям и обычаям. Более того, постфеминистские идеи, возможно, имеют отношение к критической теории и, в частности, к идее Ю. Хабермаса относительно общения, так как они открывают возможности для общения и распространения сообщений о формах подчинения, связанных с тендерными различиями. Вместо того чтобы просто отвергать критическую теорию как "использующую родовой признак в качестве отговорки", нужно, чтобы некоторые постфеминисты критически переосмыслили представления о методах критической теории, которые признавали бы их взаимный интерес и пытались бы обогатить их соответствующее объяснение.

Н. Фрейзер, например, пересматривает различие, с одной стороны, между общественной жизнью, которая тесно связана с внутренней и частной сферой и которая избегает прямого руководства посредством формальной рациональности и, с другой стороны, с "системой", где формальная рациональность является доминирующей и которая более тесно связана с трудовой и общественной сферой. В одной плоскости можно обнаружить, что различие "между "общественной жизнью" и "системой", на первый взгляд, опирается на эмпирическую социальную реальность".

По меньшей мере, это подтверждает общий опыт разделения, существующего между личной сферой (например, семьей) и безличной -- областью экономических отношений (например, оплачиваемой работой). Однако, как утверждает Н. Фрейзер, не менее важно понять, каким образом это различие может помешать целостности этих сфер, например, скрывая или минимизируя пределы, в которых дом можно считать "местом работы, хотя и без вознаграждения и часто без признания", и которая становится уделом женщин. Если признать этот факт, то тогда нужно определённым образом пересмотреть анализ Ю. Хабермаса и признать, что патриархальная позиция мужчин как глав семей поддерживается их привилегированным подходом к деньгам и власти, которые являются основными средствами функционирования "системы".

Фактически, Ю. Хабермас признает наличие и угнетающее влияние подобных обстоятельств в сфере тесных межличностных отношений. В противоположность этому, радикальные феминисты подчёркивают степень взаимной зависимости, взаимопроникновения и господствующего положения мужчин как в общественной жизни, так и в "системе": борьба и желания современных женщин неадекватно отображены в теории, которая рисует основную линию фронта между нормами системы и нормами жизненных устоев. С феминистской точки зрения, в перспективе будет проведена более чёткая линия фронта между формами господства мужчин, связывающих "систему", "общественной жизнью" и феминистами.

Тем не менее, если критическая теория признает свою слепоту в отношении полов, а радикальный феминизм готовится учиться у критической теории, то появляются возможности для объединения их взглядов. На деле предполагается, что такое объединение будет необходимо в том случае, если радикальный феминизм "не увязнет в трясине постмодернизма, а критическая теория будет более полно исследовать современные методы борьбы".

Может показаться, что в коммуникативной теории общества Ю. Хабермаса найдутся доводы для включения патриархата как основного средства разрушения общения -- не только между полами, но и в рамках отношений полов, так как и женщины, и мужчины борются за своё признание и освобождение от деспотических (например, "агрессивных", "подчиняющих") требований, предъявляемых полученными (и, можно добавить, даже радикальными) знаниями о мужественности и женственности.

Другим объектом критики, разделяемой некоторыми радикальными феминистами, является внимание критической теории к познавательным процессам, пренебрегающим объединением людей. Критика утверждает, что эти процессы играют сравнительно незначительную роль в практическом освобождении людей от угнетающих условий. Эта критика близка к представлениям тех, кто считает, что критическая теория преувеличивает значение сознания в процессах радикальных социальных изменений. Однако ее намерения касаются не столько вопроса о ведущей роли, приписываемой сознанию, сколько его внедрения в материальные и бессознательные процессы. По мнению Б. Фея, сила и репрессии существуют как в теле, так и в сознании. Или, как утверждает он, "изменение представлений человека о самом себе может быть недостаточно для изменений тех восприятий, чувств и настроений, которые глубоко сидят в его мускулах, органах и скелете... Люди -- это не только активные существа, они материализованы, являются частью традиций, истории и т.д.". Этот протест усиливает критику того, что критическая теория (идеи) и освободительная практика (действия) весьма свободно, может быть, даже произвольно соединены. Индивид может быть хорошим знатоком рационально реконструктивных тонкостей критической теории, однако эта осведомленность может оказать небольшое практическое влияние на его поведение. На наш взгляд, эта критика хорошо спланирована и, несомненно, эта та критика, на которую Ю. Хабермас ответил признанием различий между двумя видами критического размышления. С одной стороны, это размышления, которые существуют в сфере идей (например, об универсальных исходных предпосылках общения и действий) и не имеют необходимого влияния на более широкие процессы "самопреобразования". С другой стороны, это размышления, которые охватывают (а также и выходят за пределы) процессы "рациональной реконструкции", способствующие разрушению склада ума и других навязчивых состояний, которые обязательно "ограничивают манеру восприятия и поведения и тем самым дают возможность самому субъекту освобождаться от себя".

Единственное, чего Ю. Хабермас не смог ясно отобразить, так это того, как реконструкция практически сводится к критике. Эта проблема связана с дальнейшей внутренней критикой, которая касается отсутствия в критической теории замены пролетариату как силы освободительных социальных изменений. Пытаясь опереться на уроки современной истории, главные сторонники критической теории скептически относятся к будущей пролетарской революции, в большинстве случаев не мирясь с перспективой тотального господства определяющего разума или полностью сомневаясь в суждениях, сохраняющих веру в возможность освобождения.

В противоположность другим, более доступным, но также и более грубым формам критического мышления, Ю. Хабермас развил более абстрактную форму об изменениях, связанных с проведением реформ. Как отмечает Г. Баррел, он выступает "против всех разновидностей всеобщей критики, которая приводит к отчаянию". Для него философ как "хранитель разума" является также стражем "человеческой надежды". Ю. Хабермас считает, что изменения возникают из накопления, хотя и непостоянного, разочарованности в том влиянии современного капиталистического общества, которое признается как деструктивное, в отношении человека, социальной сферы и экологии. Эта разочарованность, напоминает Ю. Хабермас, возможно, влечёт за собой сопротивление, которому критическая теория стремится дать необходимое аналитическое объяснение.

Однако до сих пор главные защитники критической теории уделяли намного больше внимания процессу рациональной реконструкции, а не вопросам, связанным с тем, какое отношение имеет критическое мышление к практике и каким образом оно опирается на практические процессы коллективного "самопреобразования". Несмотря на большое значение управления и организации в современном обществе, эти категории в критической теории непосредственно не обсуждаются. Тем не менее, любые сомнения относительно практической, освободительной значимости и действенности критической теории не должны умалять высокую оценку ее роли в освещении важных проблем и стимулирование критических размышлений. Можно надеяться, что критическая теория сможет выявлять ограничения открытого общения и стремления человека к проявлению своих способностей и обеспечить сопротивление силам принуждения. Но не следует ожидать или требовать слишком многого от критической теории. Она не может сама осуществлять на практике предоставление свободы, а только создаёт методологическую базу для обсуждения аспектов организационной несвободы, что и пытаются сделать представители критического системного мышления.

Критическое системное мышление.

Отправной точкой в истории становления и развития критического системного подхода является, (помимо критической теории) выявление П. Чекландом ограниченности жёстких системных методологий. Как уже отмечалось, П. Чекланд показал, что предположения и допущения, лежащие в основе жёсткого системного подхода, существенно ограничивают сферу его эффективного применения. Ссылаясь на работу Г. Баррела и Г. Моргана по социологическим парадигмам, он показал, что жёсткое системное мышление направляется функционалистскими допущениями. Мир представляется как совокупность систем, которые могут быть объективно изучены и имеют ясно различимые цели. Таким образом, лицам, принимающим решения, могут быть предоставлены средства для лучшего регулирования организационных систем под их командой. Проблемой жёсткого системного подхода, как доказывает это П. Чекланд, является то, что лишь очень небольшое количество реальных проблемных ситуаций могут быть представлены как системы с ясными и однозначно определёнными целями. В лучшем случае, жёсткий системный подход окажется неэффективным в подавляющем большинстве проблемных ситуаций. В худшем случае появится искушение приспособить ситуацию к "требованиям" методологии.

Критика П. Чекланда открыла дорогу другим критическим работам, опирающимся на критическую теорию. В них предпринимались попытки показать, что допущения, высказанные по поводу природы системного мышления и социальных систем, ограничили способность авторов методологии целенаправленно вмешиваться во многие проблемные ситуации. Мягкое системное мышление также имело ограниченную сферу применения. В рамках работы Г. Баррела и Г. Моргана было показано, что мягкое системное мышление основывалось на интерпретативных предположениях. Вместе с исследованиями К. Черчмана, Р. Аккофа и П. Чекланда системное мышление становилось намного более субъективным и акцент переносился в них от попыток смоделировать системы "как в мире" на использование системных моделей для возможного восприятия мира. Этот субъективизм - не только неизбежное следствие мягких методологий, но и желательное: так, например, методология П. Чекланда предполагает использование дискуссий с позиций различных мировоззрений стейкхолдеров (групп поддержки организации) для выявления точек соприкосновения и выработки консенсуса относительно стратегии действий по развитию организации.

Однако рекомендации мягкого системного мышления являются регулятивными, поскольку этот подход в действительности не может обеспечивать условия для проведения напряжённых споров. Подобный вид открытого взаимодействия, свободного участия в обсуждении составляет сущность подхода мягких систем мышления, и только полученные результаты позволяют придерживаться этого подхода в тех ситуациях, где существует постоянный конфликт интересов групп, имеющих разный доступ к ресурсам. Мягкое системное мышление должно либо устраниться от решения этих проблем, либо постараться разрешить их с помощью собственных философских принципов.

Следующим шагом на пути развития критического системного подхода была разработка классификации системной методологии, которая сделала бы возможным ее наиболее полное и эффективное использование. Этот вопрос мог быть достаточно успешно разрешён в работах Г. Баррела и Г. Моргана. Несколько позже М. Джексон и П. Кейз представили собственную структуру системной методологии, которая могла бы служить упомянутым целям критической системы и в то же время соответствовала бы языку, цели и внутреннему развитию науки о менеджменте. Их структура системной методологии была направлена на выявление того, что предполагалось в терминах системы и решениях участников в каждом типе системной методологии. Предполагалось, что это дало бы потенциальным пользователям системной методологии возможность быстро и безболезненно оценить свои сильные и слабые стороны, а также иметь представление о последствиях применения каждого подхода. Выбор измерений, в которых будет выражаться система, и участников произведён так, чтобы они смогли получить максимальный результат в выделении системных подходов.

Структура системных методологий открыла новые пути развития системного мышления и наук о менеджменте. Как отмечают М. Дандо и П. Беннетт, первоначально казалось, что эти дисциплины оказались под воздействием так называемого "кунианского кризиса", иначе говоря, в ситуации, аналогичной той, в которой концепции жёсткого системного подхода столкнулись с увеличением аномалий и конкуренцией со стороны других подходов. После рассмотрения одного из основополагающих положений своего анализа о том, что наука менеджмента имеет хорошо определённый и стабильный во времени предмет изучения, Они предложили пути для нового альтернативного будущего этих подходов. Вместо взгляда на альтернативные системы мышления, как на лежащие на разных "берегах", соперничающие между собой за решение одних и тех же проблем, можно смотреть на них, как на предназначенные для анализа различных ситуаций, с которыми приходится работать учёным, занимающимся менеджментом. Каждый подход окажется полезным в своей определённой области и сможет быть использован только при наличии определённых, релевантных для него обстоятельств. Если подобный проект принимается, тогда разнообразие подходов не означает кризиса, а, наоборот, возрастает компетентность и эффективность разрешения различных проблемных ситуаций. Таким образом, структура системных методологий отражает отношения между различными системными методологиями, скомпонованными в соответствии с естественным порядком их появления и развития.

Однако развитие критических систем мышления осложнилось тем, что структура системных методологий не в достаточной мере учитывала оценку путей эффективного применения различных системных методологий для решения управленческих задач разных классов. Структура системных методологий теряла, таким образом, собственно критическую направленность и использовалась только как инструмент рациональности. Пытаясь исправить эту ситуацию, Б. Бенети и П. Кейз, например, предложили полностью функциональную интерпретацию структуры системной методологии. Они рекомендовали направить исследовательские усилия на идентификацию "истинной" природы и динамики реальных проблемных ситуаций для того, чтобы затем использовать эти данные для построения абстрактной классификации систем. Затем на основе знания различных конструктивных методов или соответствующих преимуществ различных системных методологий, обозначенных в терминах их абстрактной классификации, станет относительно просто выбрать правильную методику для решения реальных проблем, с которыми предстоит столкнутся в реальной управленческой практике.

Эта объективная ориентация сопровождалась в функциональном подходе тенденцией к регулированию. Системная методология Б. Бенети предназначена для того, чтобы помочь лицам, принимающим решения, достичь наилучшего регулирования системы, которой они распоряжаются. Однако при этом не учитываются такие обстоятельства, как структурное неравенство, экономические о политические противоречия, власть, доминирование одних групп над другими и ложное сознание. Некритическое использование системных методологий (как жестких, так и мягких) приводит к игнорированию причин конфликтов, возникающих в связи различным пониманием организационных ценностей и предпочтений.

Функциональный аспект системы системных методологий является предметом многочисленных критических исследований. Критики стремятся показать, что функциональная составляющая структуры системной методологии игнорирует возможность различной интерпретации проблемных ситуаций, что не существует моделей реального мира для любой проблемной ситуации, которые могли бы действовать в качестве проводников для выбора необходимой методологии.

Системная методология -- это метасистемная теория и поэтому не может применяться для решения непосредственно организационных проблем. Справедливо это и для критического системного подхода. Трудно непосредственно определить круг проблем менеджмента, где могут применяться критические методы, однако можно надеяться, что на основе критического системного подхода будут разработаны новые методики принятия организационных решений, более широко раскрывающие креативный потенциал его благодаря преодолению барьеров общения и актуализации критического саморефлективного мышления. С этих позиций критический системный подход основывается на различных предположениях о природе общества, развиваемых в других системных подходах. Критический системный подход признает возможность противоречий в социальных системах, существование конфликтов и подавление одних групп интересов другими. В случае признания этих условий, целью становится проведение радикальных изменений и эмансипация подавляющего большинства. Метатеоретический, а не конкурентный подход по отношению к другим системным методологиям позволяет критическому системному подходу поддерживать и развивать комплементаристский подход.

Библиография

философский критический общество

1. Лоскутникова В.М. Хабермас и Луман: два подхода к исследованию процессов коммуникации в современном обществе. Гуманитарная информатика. 2004. № 1.

2. Максутов А.Б. Критическая теория и современность. Екатеринбург, 1998.

3. Хабермас Ю. Познание и интерес Философские науки, 1990, № 1.

4. Хоркхаймер М., Адорно Т. Диалектика Просвещения. Философские фрагменты Пер. с нем. М., Спб., 1997.

5. Хэлд Д. Интересы, знание и действие (к критической методологии юргена хабермаса) Социология власти. 2009. № 8.

6. Adorno Т., Frenkel-Brumswk E., Levinson D., Sanford N. The authoritarian personality. N. Y., 1950.

7. Banathy B. Matching design methods to system type. Syst. Research. 1988. Vol. 5.

8. Bottomore T. The Frankfurt school. L. 1984.

9. Burrell G. Modernism, post modernism and organisationalanalysis 4: the contribution of Jurgen Habermas. Organisation studies. 1994. Vol. 15.

10. Dando M., Bennet P. A Kuhnian crisis in management science? Journ. of opl. res. soc. 1981. Vol. 32.

11. Fraser N. What's critical about critical theory? The case of Habermas and gender's. Eds. S. Benhabib, D. Cornell. Feminism as critique. Cambridge, 1987Fromm Е. Escape from freedom. N.Y., 1941.

12. Fromm E. To have or to be? L., 1976.

13. Habermas J. Towards a rational society: student protest, science and politics. L., 1971.

14. Habermas J. Legitimisation crisis. Boston? 1973.

15. Habermas J. Theory and practice. L., 1974.

16. Habermas J. The theory of communicative action. Vol. 1.

17. Jackson М., Keys P. Toward a system of systems methodology // Journ. of opl. res. soc. 1984. Vol. 35.

18. Kortian G. Metacritique: the philosohphical argument of Juergen Habermas. Cambridge, 1980.

19. Luhmann N. The differentiation of society. N.Y. 1982.

20. Marcuse Н. An essay on liberation. Boston, 1969.

21. Sloterdijk P. Critique of cynical reason. L., 1990.

22. Л.В. Максимов Что такое мораль: проблема определения // Философия и культура. - 2012. - 10. - C. 115-126.

Размещено на Allbest.ru