Ценностный статус науки в культуре

Макроуровень . Это, фактически, уровень научного сообщества, где общие ценностные установки объединяют всех тех людей, «делающих» науку, в особое содружество. Наиболее полно, считается, совокупность этих установок выразил в своем понятии научного «этоса» известный американский социолог науки Р. Мертон. Он разработал основы социологического анализа науки как особого социального института с присущими ему ценностями и нормами. Основная задача науки, с его точки зрения, заключается в постоянном росте истинного научного знания.

Для достижения этой цели в своей известной работе «Социология науки» ^[27] Мертон разработал морально-этический кодекс поведения ученого в науке, в котором описал наиболее важные характеристики этоса ученого. В их число вошли принципы: 1) универсализм (любой элемент науки должен быть доступен для проверки всеми членами научного сообществе); 2) коллективизм (осознание учёным творческой связи со своими предшественниками и коллегами); 3) организованный скептицизм (принцип коллективного обсуждения новаций и экспертиз в науке); 4) бескорыстность (принцип, ориентирующий ученого на поиск истины и максимально эффективную работу в науке в независимости от материальных обстоятельств).

Правда, потом, как известно, когнитивные социологи (Б. Блур, Д. Барнс, К.Д. Кнорр-Цетина, М. Малкей и др.) сделали немало, чтобы доказать, что данному «конструкту» в реальности практически ничего не соответствует.

Действительно, разного рода исследования типа case-studies показывают, что учёные отнюдь не всегда демонстрируют такие нравственные ценности, как честность, коллективизм, объективность, стремление к истине, бескорыстие и т.п. Нередко в их действиях прослеживаются те же банальные мотивы, что и у всех других смертных - деньги, власть, слава. Однако на это всегда можно возразить, что и десять библейских заповедей, и категорический императив И. Канта, и даже клятва Гиппократа остаются во многом лишь идеальными конструкциями. Но в то же время это - нравственные ориентиры, без которых просто невозможно было бы существование и развитие общества. В целом данные абстракции мало чем отличаются от абстракций в математике и естествознании.

История показывает, что через научное сообщество наиболее полно выражаются ценности солидарности, информированности, коммуникативности, сплоченности, толерантности и гуманности. Солидарность научного сообщества ярко проявляется в международных ценностно ориентированных движениях и организациях. Наиболее известное из них - это Пагуошское движение учёных за предотвращение мировой термоядерной войны и разоружение. Основанное в 1955 г. Нобелевскими лауреатами (А. Эйнштейн, Б. Рассел, М. Борн, Ф.Жолио-Кюри и др.) движение в своём манифесте выступило резко против использования научного знания в военных целях. Отметим, за большие достижения в деятельности по снижению глобальной угрозы ядерной войны Пагуошское движение в 1995 г. получило Нобелевскую премию мира, а последняя конференция учёных прошла в ноябре 2015 г. в «знаковом», можно сказать городе - Нагасаки.

Высокий ценностный статус науки в культуре в очередной раз подтвердил VII форум «Наука и общество», который прошёл в июне 2015 г. в Петербурге. Напомним, что форум вырос из традиции научных творческих встреч лауреатов Нобелевской премии в городе на Неве, первая из которых состоялась в 2003 г. и привлекла 20 лауреатов. Повестка последнего форума - «Наноструктуры: физика и технология» - полностью выражает актуальность синтеза фундаментальной науки и современных технологий.

Ценности взаимного уважения, доверия и толерантности учёных разных стран также отчётливо проявились в ходе третьей ежегодной конференция «Физика Большого адронного коллайдера (БАК)», которая прошла в 2015 г. в Санкт-Петербурге. В настоящее время в Европейском центре ядерных исследований (ЦЕРН) в экспериментах на БАК участвуют около 10 тысяч специалистов более чем из 45 стран, и 800 из них - учёные и инженеры из России. После открытия бозона Хиггса и продолжительной остановки на модернизацию БАК вновь был запущен в июне прошлого года. Ценности сплочённости и профессионализма международной команды исследователей из ЦЕРН лежат в основе новых исследований по проверке гипотез о структуре пространства-времени и продолжения поиска элементарных частиц, составляющих основу темной материи.

В качестве ещё одного примера отметим, что именно упорная и неоспоримо доказательная деятельность мирового сообщества учёных-экологов (а среди них - учёные практически всех фундаментальных наук) привела к успеху Парижскую конференцию по климату (декабрь 2015 г.). Высшими руководителями почти 200 стран было подписано важнейшее соглашение по сокращению вредных производственных выбросов в атмосферу и поддержанию экологического равновесия человеческой цивилизации с природной средой.

Подчеркнём также, что в настоящее время всё более высокий ценностный статус приобретают экспертные советы учёных, созданные при правительствах и парламентах многих стран по проблемам экологии, биоэтики, когнитивных технологий.

Можно сказать, что в других сообществах, где вышеуказанные ценности науки носят ограниченный характер, нередко преобладают ценности, базирующиеся не на понятии объективной истины, а принципах кровного родства, национального или классового превосходства, вероисповедания. Как показывает история и сегодняшняя действительность эти ценности гораздо труднее консолидировать на уровне мирового сообщества, что ведёт к разного рода напряжённостям и конфликтам между странами.

Сегодня Интернет, которым пользуется уже огромное количество человек в мире, олицетворяет экспансию информационных ценностей научного сообщества в плане солидарности и коммуникативной активности. Хотя и здесь, как известно, не обходится без девиаций, нарушений этических норм и даже киберпреступлений.

Все указанные выше ценности относятся к отношениям между членами научного сообщества, т.е. являются его внутренними аксиологическими ориентирами. Во взаимодействиях же с другими социальными структурами и сообществами они могут трансформироваться в соответствующие бинарные им оппозиции - корпоративность, кастовость, амбициозность, высокомерие.

Собственно, именно эти ценностные установки и подвергаются, прежде всего, критике со стороны так называемых антисциентистов. Научное сообщество представляется как некий новый «Левиафан» Т. Гоббса или «Белокурая бестия» Ф. Ницше. Члены сообщества («эти яйцеголовые») изображаются в виде безжалостных и хладнокровных экспериментаторов, которые преследуют истину, как хищные звери гонят добычу, не останавливаясь ни перед чем, а в итоге создают угрозу тотального уничтожения всего земного сообщества.

Действительно, многие глобальные проблемы современности связаны с развитием науки, и если раньше так называемые специалисты говорили лишь о побочных негативных эффектах на пути прогресса науки и общества, эффектах, которые предполагалось устранить опять-таки с помощью науки. Но теперь такого рода аргументация встречает все более серьезные возражения, поскольку слишком велики стали эти эффекты. Рациональность методов внутри науки оборачивается глобальными иррациональными последствиями в других сферах общества.

Можно, конечно, продолжать утверждать, что ответственность за это несет не научное сообщество, а разного рода «нехорошие» политики и государственные деятели. Но как быть тогда с тем фактом, что большинство современных учёных мужей работает в так называемой прикладной, «ведомственной» науке, и, в свою очередь, большинство из этого большинства по сей день сознательно и с большим успехом трудится над созданием всё более совершенных (читай: «всё более разрушительных») средств военной техники.

На наш взгляд, вместе с осознанием на уровне научного сообщества принципиальной амбивалентности в использовании любого знания - как во благо, так и во зло - должно придти и понимание необходимости установления нравственных нормативов. Наука давно уже разработала и продолжает совершенствовать различного рода квалификационные профессиональные «фильтры», чтобы оградить себя от сферы «профанного». Но нравственный «фильтр» всегда существовал только в медицине - «клятва Гиппократа». В настоящее время всё более широкое распространение получают так называемые комиссии и комитеты по биоэтике, решающие конкретные вопросы, связанные с допустимостью новых лекарств и экспериментов в медицине. Неподчинение их решениям ведет, в конечном счете, к изгнанию из научного сообщества. Заметим, что основанием при этом служит именно ценностная ориентация учёного, а не его профессиональная квалификация.

На наш взгляд, по такому пути в дальнейшем пойдёт вся наука, которая, как известно, начинается всегда с процесса подготовки и образования будущих членов сообщества, которое может транслировать свои ценности всему социуму. Возможность такого хода событий подтверждает последнее собрание глав правительств многих стран в Париже по решению проблем экологии. Здесь мы вплотную подходим к ценностной ориентации научной деятельности на уровне отдельного учёного.

Микроуровень. Когда о каком-то ученом говорят, что он случайный человек в науке, то чаще всего имеют в виду несоответствие его ценностных ориентиров ценностным идеалам научного сообщества. Как уже говорилось выше, современная наука разработала такую жёсткую многоступенчатую систему профессиональных «фильтров», что случайно «проскочить» её очень трудно. Хотя коррупция и здесь возможна - написанные за плату диссертации, плагиат, хорошие связи с чиновниками от науки и т.п.

Но даже в таких случаях в науку «идут» не ради материальных ценностей, а имея в виду ценность престижа личности, интеллект которой по «достоинству» заслужил одобрение научного сообщества. Ведь если речь идёт о деньгах, то наука никогда не являлась особо прибыльной сферой деятельности даже с учётом возможности получения высоких премий, грантов и поощрений. Слава самого знаменитого учёного в современных условиях, к сожалению, на уровне обыденного сознания ничто, по сравнению со славой какой-нибудь кино- попзвезды или известного спортсмена, не говоря уже о бизнесменах и олигархах.

Власть в науке держится прежде всего на научном авторитете, который вырастает в результате повседневной длительной кропотливой работы - нередко длиною в целую жизнь. Феномены типа «лысенковщины», конечно, существуют, но не они всё же определяют в итоге иерархию членов научного сообщества. Поэтому, на наш взгляд, преобладающей базисной ценностной ориентацией каждого «идущего в науку» является устремленность по поиск истины. Как «на самом деле» устроены мир, общество, человек - вот вопросы, по сути, прежде всего интересующие учёного. Ответы на них он ищет всю жизнь, нередко ограничивая себя, а порой вообще отказываясь от других «радостей жизни». Вспомним Демокрита, который говорил, что постижение самой малой истины дороже для него обладания короной персидского шаха. И действительно, история науки полна примеров самоотверженности, вплоть до самопожертвования, ради научной истины.

В крайних формах такое самопожертвование ведет к так называемому научному фанатизму, и хотя в науке нетерпимость к своим оппонентам никогда не принимала таких острых форм, как в политике или религии, всё же нередко ценностная ориентация на истину перевешивала ценности терпимости к мнению оппонента, уважительности, самокритичности. Отсюда, как показывает история науки, случаи неоправданного изгнания из сообщества, остракизма и даже самоубийства среди учёных. Иначе говоря, на уровне индивидуальной научной деятельности бинарная оппозиция проходит по линии: исходная ценностная ориентация учёного на истину - его ценностные ориентиры в использовании допустимых средств. Фактически, как мы видим, речь идёт о старой дилемме «цель - средства», в преломлении к науке.

Одним из наиболее ярких её проявлений всегда была и остается проблема приоритета в достижении научного результата. Здесь можно выявить ситуации, как говорится, на любой вкус - от объективной невозможности установления действительного авторства ввиду поэтапности, «растянутости» открытий во времени, их связи с теоретическими конструкциями (некоторые из таких открытий хорошо описаны Т. Куном, Ж. Пиаже и Р. Гарсиа) до явного плагиата и использования различного вида правовых и политических рычагов, чтобы «застолбить» своё первенство.

Проблема становится ещё более острой в современных условиях, поскольку деятельность конкретного учёного всегда практически вплетена в деятельность его коллег по лаборатории, сектору, институту, т.е. сообщества, которое иерархически организовано и нередко претендует на соавторство.

На наш взгляд, не существует какого-то универсального ценностного подхода к решению проблемы приоритетности в науке. Для этого во многих странах созданы специальные комитеты и организации по правовым и нравственным вопросам науки. Иногда историческую несправедливость удаётся поправить только «задним» числом, когда страсти улягутся и становится возможным объективный ретроспективный анализ, как это было, например, в историческом споре Ньютона и Лейбница о первенстве в открытии дифференциальных исчислений.

Важно отметить, что в выборе ценностных ориентаций по вопросу допустимости средств для достижения истины и утверждения своего права на неё решающую роль начинают играть факторы, сами по себе к науке никакого отношения не имеющие. Это - воспитание, полученное в детстве, отношение к религии, эстетическая образованность, политическая ориентация и др. Данные диспозиции личности учёного, взятые в своей совокупности, обусловливают в конечном счете поведение учёного на протяжении всей его жизни в науке. Они существенным образом влияют на принятие им решений в нравственно неоднозначных ситуациях, от разрешения которых нередко зависит его дальнейшая исследовательская работа. Вот почему всякая слишком ранняя и узкая специализация, «зацикленность и зашоренность» учёного может в итоге отрицательно сказаться и на его непосредственно профессиональной деятельности.

Ценности института науки

Теперь перейдём к анализу ценностных модальностей науки в её смысловом контексте как социального института. Однако сразу надо сказать, что этот анализ будет более кратким, чем предыдущий, поскольку в таком качества наука фактически мало чем отличается от ценностных ориентиров многих других современных социальных институтов.

Здесь также можно выделить различные уровни исследования - от организации лаборатории («молекула» современной науки) до различных национальных академий и международных организаций. Можно сказать, что чем выше уровень организации науки, тем ощутимее влияние на неё других организаций социума, в том числе и их ценностных ориентиров. Сама наука, т.е. приращение знания, «делается» в научных лабораториях, которые тоже претерпевают изменения не только в плане их технической оснащенности, но и в структурной организации. Одно дело - персональная, можно сказать, лаборатория А. Лавуазье, которую он оборудовал на собственные деньги, другое - Кавендишская лаборатория-институт Э. Резерфорда и, наконец, современная лаборатория проблемного типа, идущая от Э. Ферми, с её ярко выраженным ролевым принципом организации: руководитель как генератор идей, разработчики, критики, административно-вспомогательный персонал.

В то же время на всех уровнях научной организации прослеживается ценностная ориентация на иерархичность, элитарность институтов научного сообщества. Реально науку продвигают её лидеры, а это - сравнительно небольшая группа ученых. «Вполне вероятно, - писал Н. Винер, - что 95% оригинальных научных работ принадлежит меньше чем 5% профессиональных учёных, но бтльшая часть из них вообще не была бы написана, если бы остальные 95% учёных не содействовали созданию общего достаточно высокого уровня науки» ^[28]. Без так называемых, как говорят науковеды, нуль-продуцентов, определяющих во многом атмосферу, «ауру» научной деятельности невозможно развитие науки. Поэтому наивными выглядят высказывания некоторых политиков и экономистов, призывающих к «чистке науки от балласта», повышению её коэффициента полезного действия за счёт сокращения штатов и усиления аттестационного контроля. Другой вопрос, как происходит это деление науки на элиту и «рабочих лошадок», на основе каких ценностных ориентиров.

Методологи и социологи науки в этой связи часто говорят о «феномене Планка», имея в виду его известное утверждение о том, что великая научная идея редко внедряется путем постепенного убеждения и обращения своих противников. В действительности дело происходит так, что оппоненты постепенно вымирают, а растущее поколение с самого начала осваивается с новой идеей.

Скорее всего, это высказывание не является результатом специальных исследований, а вытекает из личного опыта М. Планка, который, как известно, часто расходился в своих научных взглядах со многими другими великими физиками своего времени. Конечно, можно подобрать и соответствующие примеры из истории науки. И все же, на наш взгляд, «редкость» внедрения новых идей в науку через рациональную дискуссию явно преувеличена.

По сути, вся наука базируется на ценности свободной критической дискуссии. Как это убедительно показал К. Поппер, наука и начинается в истории с одобрения нравственного принципа необходимости подвергать сомнению идеи своих коллег и учителей. Непрерывное ускорение роста научного знания, особенно в ХХ в., свидетельствует о том, что естественная смена поколений отнюдь не является главным механизмом этого процесса. Ведь учёные, по статистике, продолжают оставаться одной из самых представительных групп земных долгожителей.

С нашей точки зрения, прогресс науки, в целом её успешное противостояние влиянию различных внешних факторов во многом обусловлено тем, что ценностям элитарности научной организации на всех уровнях всегда бинарно противостоят ценности либерализма. Это - выборность (различные учёные советы), отчетность (публикация результатов исследований), уважение прав меньшинства (маргиналы в науке), демократические процедуры принятия решений (тайное голосование по важным вопросам). Собственно и сама элитарность в науке появляется как результат реализации данных ценностей. Если же «генералы от науки» имплантируются «сверху», то наука, как это хорошо известно из отечественной истории, довольно быстро начинает, что называется, «пробуксовывать» в своём развитии.

Вот почему трудно согласиться с К. Поппером ^[29], когда он усиленно критикует «Дом Соломона», изображенный Ф. Бэконом в его произведении «Новая Атлантида». Пафос попперовской критики направлен против якобы тоталитарного кастового устройства этого храма науки, авторитарности методов управления, непререкаемости мнений его экспертов, что, по Попперу, в корне противоречит самому духу открытости, критической рациональности науки. На наш взгляд, очень важно проследить, как сформировалась организация «Дома Соломона». Если в её основе лежат демократические принципы самого научного сообщества, тогда она, используя тот же попперовский метод «социальной инженерии», может быть в любой момент изменена и усовершенствована. Но если в организацию науки перенесена авторитарная модель социально-политического управления, тогда для изменений организационной структуры науки надо ждать изменений в высших эшелонах политической власти. Сам Бэкон об этом ничего не говорит, а Поппер в своей критике, очевидно, исходит только из второго варианта.

Но ведь возможен и первый. Как было показано выше, Английское Королевское общество и Французская академия наук были созданы во многом по модели «Дома Соломона». Во Франции организацию академии решал король. В Англии президент общества учёных И. Ньютон правил «железной рукой». Однако ведь никто не подвергает сомнению научную плодотворность этих первых институализированных научных сообществ Европы. Конечно, теоретически всегда сохраняется возможность сказать, что если бы английское сообщество было более открытым, более демократичным, а Ньютон менее авторитарным, то и успехов было бы больше.

На мой взгляд, более конструктивно говорить о разумном равновесии бинарных ценностных установок в организации науки на элитарность и либерализм. Осознание их необходимости является условием соответствующего контроля и управления развитием института науки, а в конечном счёте способствует и повышению эффективности исследовательской деятельности.

Ценности научного знания

В отличие от К. Поппера, считающего, что для больших эпистемических успехов науке необходимо совершенствовать методологический арсенал и глубже демократизировать свою организационную структуру, когнитивные социологи Б. Барнс, Д. Блур, К.Д. Кнорр-Цетина, М. Малкей, Б. Латур и др.^{[30, 31, 32]}, провозгласившие так называемый социологический поворот в методологии науки, предлагают вообще отказаться от признания особого эпистемического статуса науки и сконцентрировать внимание только на коммуникативной практике учёных. В таком случае ценности научного знания как текста, определённой семантической структуры, претендующей на соответствие своего содержания объективному положению вещей, заменяются на ценности переговорного процесса между исследователями (и не только ими) по поводу того, что считать (называть) знанием.

Реальная проблема состоит в том, что, действительно, для получения статуса знания когнитивным единицам необходима определенная институализация. Нельзя считать знанием некую догадку, озарение индивида. Это, в лучшем случае, может быть лишь заявкой на знание, а нередко так и остается новацией только для него самого. Для того чтобы превратиться в научное знание, новация не только должна быть эксплицирована, но и стать инновацией, т.е. быть институционально принятой научным сообществом. Это - непростой и долгий путь, где нередко сталкиваются различные ценностные ориентации как отдельных исследователей, так и различных групп учёных.

Если ограничиваться рассмотрением науки лишь как сферы чисто духовного производства, от которого никому «ни тепло, ни холодно», тогда действительно перед когнитивным социологом предстает некое «племя», называющее себя научным сообществом. Он исследует структуру взаимоотношений между его членами, их мотивы, цели и средства их достижения. Но всё это не имеет, как бы, никакого практического отношения к той цивилизации, к которой принадлежит сам исследователь - социолог.

С такой позицией невозможно согласиться, поскольку сейчас уже очевидно, что в основе всей нашей цивилизации лежит именно наука, и, если бы знание было только результатом переговоров между учёными, мир не изменялся бы с такой скоростью и именно в том направлении, куда нацелена наука. Происхождение каждого компонента в здании науки может быть описано в case-studies с самых разных сторон, в том числе и социально-психологических, но это ничего не меняет в общем «монолите» десятка фундаментальных теорий, где действительно нельзя нарушить даже её малую часть, не разрушив при этом целого. Поэтому будем придерживаться традиционной точки зрения, согласно которой научной знание обладает особым эпистемологическим статусом в том смысле, что его содержание адекватно выражает в законах определенные области действительности, т.е. окружающего нас мира. Свободно ли такое знание от ценностей?

На наш взгляд, да, если его полностью изолировать от субъекта и поместить в некий третий мир Поппера. Сами по себе знаковые структуры, подчиняющиеся определенным семантическим, синтаксическим и логическим правилам никакого актуального ценностного статуса не имеют, поскольку последний, по определению, может быть только там, где есть субъект. Но тогда, собственно, они «умирают» и как знание, которое, строго говоря, всегда включает помимо самих структур ещё и умение их интерпретировать, использовать, т.е. то, что М. Полани называет личностным знанием, которое сохраняется и передается только через непосредственную научную практику.

Можно согласиться с эволюционными эпистемологами (Д. Кэмпбелл, К. Лоренц, Р. Ридль, Г. Фоллмер и др.), что знание - это функция жизни и что развитие организмов неразрывно связано с совершенствованием их когнитивных структур. Правда, это ещё ничего не говорит о необходимости появления именно научного знания.

Известно, что рецептурно-практическое знание было распространено повсеместно в древности, но наука как способ систематического теоретического исследования и объяснения мира появляется только в античной Греции. Продукт, который получался в результате, - знание - тоже должен был обладать определенной ценностью, которую можно назвать когнитивной или эпистемической. Это - безусловная, абсолютная ценность, которая присуща всякой семантической структуре, претендующей на статус научного знания. Для различных элементов знания научное сообщество разрабатывает соответствующие стандарты, «шкалы» оценок. Например, оценивают релевантность, убедительность, неожиданность фактов, полноту, точность, простоту теорий, перспективность принципов. В конечном счете когнитивная ценность знания состоит в его способности объяснять явления действительности, выявлять законы мироздания.

Однако эта ценность реализуется только при наличии субъекта, т.е. в ходе научной информационно-коммуникативной практики. То, что когнитивная оценка и переоценка различных элементов научного знания происходила регулярно, хорошо известно из истории науки. Даже в математике оценки порой менялись на противоположные, например, по вопросам о значимости, арабских цифр, иррациональных чисел, теории множеств. В конце XIX в. абсолютная когнитивная ценность приписывалась физике Ньютона.

Расхождения в «чисто» научных оценках эпистемических структур, претендующих на статус знания, становятся особенно заметными в гуманитарной сфере. Здесь, очевидно, примеры не требуются. Отметим, что ценностная нагруженность знания вытекает не только из практики сравнения каждого элемента с определенными стандартами и шкалами, но и из практики использования самого языка науки. Поэтому даже когда ученый, используя формальный «репертуар» пишет или говорит, что «опыты убедительно показали», «расчеты неопровержимо свидетельствуют», «теория полностью охватывает» и т.п., в самих этих семантических конструкциях можно легко обнаружить аксиологические компоненты.

В качестве бинарной по отношению к когнитивной ценности можно назвать ценность инструментальную. Эта ценность обусловливается регулятивной функцией науки, которая, как было показано в начале работы, может быть направлена или преимущественно на приспособление к среде, или на её преобразование. Очевидно, что в первом случае ценность знания как инструмента действия минимальна, т.к. человек пытается вписаться в гармонию окружающего его мира, во втором - максимальна, поскольку человек старается преобразовать, изменить мир в соответствии со своими потребностями.

На наш взгляд, именно ввиду минимальной инструментальной ценности выдвинутых установок на получение знания не смогла закрепиться в культуре наука Античности. Напротив, вся нововременная европейская наука изначально была ориентирована на «плодоносные» опыты. Появление так называемой прикладной науки, т.е. науки, оказывающей в настоящее время прямое воздействие на все стороны жизни, окончательно закрепило науку в культуре.

Бинарная оппозиция когнитивной ценности - инструментальной ценности сохраняется для эпистемических структур как фундаментальной, так и прикладной областей науки. Однако акценты, естественно, смещаются: в фундаментальной области - в сторону когнитивной ценности, в прикладной - в сторону инструментальной. Необходимо также отметить, что если раньше фундаментальное знание было безусловным лидером по отношению к прикладному, то теперь соотношение постепенно меняется. Прикладное, особенно техническое, знание приобрело не только внутренние стимулы и логику развития, но всё чаще определяет направление и сферу фундаментальных исследований.

Бинарная ценностная оппозиция знания (когнитивное - инструментальное) характерна для всех эпистемических единиц и, следовательно, для науки в целом. В этом смысле далеко не оригинальным выглядит утверждение И.Т. Касавина: «Никакого общества, никакой культуры не было и нет вне процесса познания; никакого знания нет вне культуры и общества» ^[33].

Заключение

Основным остаётся вопрос, является ли вышеуказанная бинарная оппозиция единственной? Не вплетены ли в знание другие ценности - нравственные и социальные? Можно ли говорить о свободе науки от ценностей?

Так, Х. Лейси (профессор философии колледжа Swarthmore, Пенсильвания, США) считает, что существует значительное число противников такой. К ним относятся, например, представители феминизма, общественных движений в развивающихся странах, радикальные экологи. Автор, признавая множество аспектов взаимодействия науки и ценностей, подчёркивает, что убеждение в свободе науки от ценностей, до сих пор играющее ключевую роль в самосознании и имидже науки, само носит ценностный характер, ибо соотносится с целями, направленностью научной деятельности, критериями оценки её продуктов и их последствий.

Для экспликации идеи свободной от ценностей науки автор вводит понятия когнитивных и социальных ценностей, а также стратегии научного исследования, которая определяется преимущественно социальными ценностями.

Стратегии взаимодействуют с социальными ценностями, поддерживая таким образом друг друга (положительная обратная связь). Исторически развитие науки диктовалось материалистическими стратегиями, которые связаны с ценностью контроля над природой. В итоге наука оказалась поставленной на службу социальным ценностям. Но сегодня, по мнению Лейси, контроль распространяется не только на природу, но и на всю человеческую деятельность.

В зависимости от типа культуры контроль может или подчиняться другим ценностным установкам (например, гармоничному взаимодействию с природой), или занимать доминирующее положение, олицетворяя неограниченную экспансию определенных технологий во все сферы жизни. Сегодня, к сожалению, преобладают ценности контроля, которые определяются преимущественно индивидуализмом и рыночными отношениями.

Основная мысль автора относительно различения когнитивных и социальных ценностей заключается в том, что первые играют роль в принятии или отвержении теории, а последние - в выборе стратегии развития научной практики. Наука может быть беспристрастной только на первом уровне. Она может быть нейтральной к социальным ценностям, но её претензии на автономию в сфере человеческой деятельности трудно оправдать. Процесс вторжения в науку ценностей извне научного сообщества, безусловно, существует. Например, властные отношения могут препятствовать осуществлению возможностей, потенциально заложенных в природе человека.

Стратегии широкого познавательного процесса могут диалектически соединять достижения материализма с новыми формами практики, например, на основе идеалов экологической рациональности и ценностей социальной справедливости. В этой связи Лейси пишет: «Человеческое процветание во всех его измерениях и разновидностях и для столь многих людей, насколько возможно, является для меня фундаментальной ценностью» ^[34].

Разделяя в целом позицию автора, подчеркнём, что, на наш взгляд, ответ на вопрос о ценностях в науке зависит от выбора эпистемической единицы. Дело в том, что наука как знание начинается с фактуальных («протокольных») утверждений, полученных на основе систематического эмпирического опыта. Бесспорной эпистемической единицей является и теория. И факты, и теории не могут непосредственно включать в себя нравственные или социальные ценности, поскольку в противном случае наука будет описывать и объяснять мир с позиций каких-то социальных групп, т.е. заведомо искажать свою цель - получение объективного знания.

Но как быть с различными научными, метанаучными, общенаучными, философскими принципами, на основе которых строится, как известно, любое исследование? Например, принципы инерции, относительности, наименьшего действия силы, бесспорно, аксиологически нейтральны и с ними согласны все учёные. Но принцип дополнительности Н. Бора или принцип соответствия уже принимаются далеко не всеми исследователями. Ценностно нагруженным, как показал И. Лакатош, является принцип фальсификации К. Поппера, поскольку всегда можно возвести какой-либо эксперимент в статус решающего для опровержения теории, если последняя перестала удовлетворять различным ценностным установкам учёных.

А как быть с принципами «методологического упорства» и «интеллектуальной скромности» самого И. Лакатоша? Ведь никакими методологическими приёмами нельзя выявить грань, где кончается «упорство» и начинается «упрямство» и когда «скромность» переходит в «безволие». И тем более ценностно нагруженным выступает эпатажный принцип П. Фейерабенда «все годится в науке». Явно ценностно не нейтральны принципы единства научного знания и материального единства мира.

А ведь ещё есть научные программы, стратегии, парадигмы, темы, эпистемы и многие другие обобщающие понятия, описывающие ход развития науки и отнюдь не являющиеся только эпистемическими конструкциями. В целом складывается ситуация, когда всем понятно, с чего начинается наука, но провести демаркационную линию между наукой и ненаукой (кстати, тоже совсем не однородное образование) никому, во всяком случае пока, не удалось. Но если этой границы нет, то получается, что наука всегда открыта различным нравственным модальностям и ценностям, которые непосредственно вплетены в её информационную парадигму.

Однако это, очевидно, тема отдельного самостоятельного исследования, поскольку даже только упорядочивание и классификация используемых сегодня принципов в науке требует, на наш взгляд, серьёзных усилий большого количества исследователей.

Библиография

1. Яковлев В.А. Информационные программы бытия // Философская мысль. -- 2015.-№ 1.-С. 93 - 147.

2. Яковлев В.А. Бытие информации или информационное бытие? // Философия и культура. -- 2015.-№ 2.-С. 173 - 182.

3. Яковлев В.А. Информационное единство бытия: сознание, жизнь, материя // «Философские исследования». -- 2013.-№ 10.-С. 1 - 57.

4. Яковлев В.А. Информационная программа новой эпистемологии // Философия и культура. -- 2015.-№ 10.-С. 1460 - 1470.

5. Гуревич П.С. Векторы современного постижения человека // Философский журнал. 2013. № 2 (11). С. 95.

6. Баткин Л. М. Итальянские гуманисты: стиль жизни и стиль мышления. М., 1978.

7. Брагина Л. М. Социально-этические взгляды итальянских гуманистов (вторая половина XV в.) М., 1983.

8. Виндельбанд Вильгельм. История философии. - К.: Ника-Центр, 1997. С. 298.

9. Эразм Роттердамский. Похвала глупости. - В кн.: Библиотека всемирной литературы. М., 1971, Т.33. С. 220.

10. Монтень Мишель. Опыты. В 3-х кн. М., 1979 - 1980. Т.2. С. 236.

11. Антология мировой философии в 4-х Т. М.,1969. Т.3. М., 1970. С. 207.

12. Бэкон Френсис. Соч. в двух томах. 2-е изд. М., 1977 - 1978. Т.2. С. 509.

13. Гайденко П.П. Эволюция понятия науки. М., 1980. С.176.

14. Рассел Б. История западной философии. В 2-х т. Т. II. М., 1993. С. 86.

15. Цит. по: Зубов В.П. Галилей и борьба за новую систему мира. Философский журнал. № 1 (2). М.: ИФ РАН, 2009. С.89.

16. Галилео Галилей. Избранные труды в 2-х т. Т.1. М., 1964. С. 156 - 157.

17. Briggs R. The scientific revolution of the seventeenth century. London. 1969. P. 43.

18. Эйнштейн А. Собрание научных трудов. - Т. 4. - М.: Наука, 1967. С. 123-124.

19. Ньютон И. Оптика. М.; Л., 1923. С. 313 - 314.

20. Тредер Г.Ю. Эволюция основных физических идей. Киев. 1988. С. 70.

21. Стёпин В.С. Теоретическое знание. М.: Прогресс-Традиция, 2000. С. 72.

22. Хокинг Ст. Кратчайшая история времени / Стивен Хокинг, Леонард Млодинов ; [пер. с англ. Б. Оралбекова под ред. А. Г. Сергеева]. -- СПб. : Амфора. ТИД Амфора, 2006. С. 72.

23. Шрёдингер Э. Что такое жизнь? С точки зрения физика. М.: Атомиздат. 1972.

24. Яковлев В.А. Метафизика и физика жизни // Вопросы философии. 2012. № 2. С. 14 - 23.

25. Чернавский Д.С. Проблема происхождения жизни и мышления с точки зрения современной физики // Успехи физических наук. 2000. Том 170. № 2. С. 157 - 183.

26. Яковлев В.А. Инновации в науке. М.: РАН ИНИОН, 1997. С.26-51.

27. Merton R.K. The Sociology of Science. THEORETICAL AND EMPIRICAL INVESTIGATIONS. University of Chicago Press, 1973.

28. Винер Н. Я-математик. М., 1964. С.344.

29. Popper K. The Myth of the Framework. London-New York. 1996. P.195-198.

30. Малкей М. Наука и социология знания. М., 1983.

31. Гилберт Дж., Малкей М. Открывая ящик Пандоры. М., 1987.

32. Блур Д. Сильная программа в социологии знания / Логос. 2002. № 5-6. С. 162 - 186

33. Касавин И.Т. Социальная эпистемология. Фундаментальные и прикладные проблемы. М.: Альфа - М, 2013. C. 541.

34. Lacey H. Is Science Value Free? Values and Scientific Understanding. London: Rontledge, 1999. С. 241.

Размещено на Allbest.ru