Метафизические и антропологические основы философии творчества Н. Бердяева

В основу всей жизни будет положен принцип творческого развития, преображения и богоуподобления. «Будет раскрыта новая антропология и признан религиозный смысл человеческого творчества. Свобода будет увидена в первооснове» [24, с. 349]. Здесь и откроется последняя тайна богочеловечества. «Последняя тайна скрыта в том, что тайна божественная и тайна человеческая - одна тайна, что в Боге хранится тайна о человеке и в человеке хранится тайна о Боге… Раскрыть до конца человека - значит раскрыть Бога. Раскрыть до конца Бога - значит раскрыть человека» [16, с. 297]. Антропологическое откровение творческой эпохи и есть окончательное обнаружение этой истины. Только здесь божественное полностью раскрывает себя до человеческого, а человеческое углубляется и возвышается до божественного…

Однако подобное откровение, подчеркивает Бердяев, не нисходит на человека само собой, оно не может быть делом пассивного ожидания. «Откровение духа нельзя просто ждать» [24, с. 348]. Ибо откровение есть процесс двусторонний, оно есть не только откровение Бога человеку, но также - и откровение человека Богу. Это значит, что откровение - явление Богочеловеческое. Оно есть опыт и великого антропологического усилия и напряжения, активного творческого порыва. Поэтому человек должен проявить величайшую активность своего духа, предельное напряжение своей свободы, чтобы исполнить то, чего так страстно ждет от него Бог. «Бог помогает человеку, но и человек должен помогать Богу» [20, с. 141], - акцентирует Бердяев особое внимание на второй стороне этого единого Богочеловеческого процесса. Бог своей энергией благодати помогает человеку победить грех, восстанавливает подорванную силу человеческой свободы и открывает тем самым возможность для подлинного человеческого творчества. И теперь уже человек должен помогать Богу. Из глубины просветленной свободы он должен, наконец, дать свой ответ, величайшим творческим усилием раскрыть себя для Бога и тем самым продолжить дело миротворения. «Богочеловеческая природа откровения должна быть обнаружена до конца, и обнаружена она может быть лишь в творческом акте откровения самого человека» [16, с. 298].

Творчество человека и есть его ответ Богу, есть исполнение сокровенной воли Творца, который не только ждет, но и требует от человека свободного творческого дерзания [10, с. 44-45]. Ибо только через человеческое творчество, уверен Бердяев, и открывается Бог миру, и до конца раскрывается христологическая природа самого человека. И творческое откровение человека есть продолжение и завершение откровения Христа - Абсолютного Человека. «Христос Грядущий придет лишь к тому человечеству, которое дерзновенно совершит христологическое самооткровение, то есть раскроет в своей природе божественную мощь и славу» [16, с. 309]. Таким образом, то, что не могло свершиться в эпоху Сына, должно полностью осуществиться в эпоху Духа. И только тогда человек, благодаря своей величайшей творческой активности, сможет занять подобающее ему «прославлено-царственное» место в мире.

Однако в эпоху Духа, подчеркивает Бердяев, творческая активность человека приобретает совершенно особое качество. Это будет уже не творчество продуктов культуры, а творчество нового Космоса, новой земли и нового неба. «Кто возьмет на себя смелость сказать, что процесс закончился, что развитие прекратилось?» - задает он риторический с его точки зрения вопрос и отвечает: «Божье творение не закончилось, боготворческий процесс продолжается» [21, с. 225]. Но только Бог творит уже не в одиночестве, а вместе со всем человечеством. Новый мир творится богочеловеческим путем. Это значит, что творчество Бога и творчество человека, два этих встречных движения, два творческих потока, наконец-то, сливаются и превращаются в единый космический богочеловеческий процесс, в богочеловеческое творчество, творчество теургическое. Ибо Бог и человек, как подчеркивает Бердяев, вместе - это уже больше, чем только один Бог [16, с. 139]. «Проблема теургии есть проблема творчества, но не всякого творчества, а лишь того, в котором человек творит вместе с Богом, творчества религиозного» [21, с. 225].

В теургическом творчестве человек своей величайшей творческой активностью привлекает к себе на помощь Бога. Бог нисходит к человеку и обращается к нему уже не как греховному и падшему существу, но как к своему помощнику, соратнику и соавтору в деле завершения миротворения и Сам участвует в совместном творческом процессе, помогая человеку в «делах его». Именно здесь и открывается во всей своей бесконечной глубине Бог и миру, и человеку, и одновременно полностью раскрывается и христологическая, богоподобная природа самого человека. Именно в теургическом творчестве и осуществляется реальное богообщение. Поэтому, согласно Бердяеву, теургия и есть истинное творчество, творчество подлинно религиозное, божественное и боговдохновенное. Только в подобном творчестве, по его мнению, и смогут быть окончательно преодолены разделенность и противоположность между относительным и абсолютным, земным и небесным, смертным и вечным, человечеством и Божеством. Исторический процесс перейдет в сверхисторический, человеческий - в сверхчеловеческий, то есть божественный, богочеловеческий. Произойдет проникновение и претворение одного мира в другой. Это и будет завершением мистической диалектики божественного и человеческого [24, с. 348].

Однако, подчеркивает Бердяев, нам не известны точные хронологические границы этих эпох. Тем более что в известном смысле все они сосуществуют. С одной стороны, не вызывает сомнений, что до сих пор еще не изжита до конца эпоха закона и послушания, как и не свершилось еще - что не менее очевидно - искупление греха и спасение, и в то же время, с другой, - уверен философ, есть все основания утверждать, что мир, тем не менее, приближается к новой религиозной эпохе. «Мы стоим у порога мировой религиозной эпохи творчества, на космическом перевале» [16, с. 116].

И хотя на протяжении всей христианской истории существовали пророческие предчувствия и упования на скорейшее наступление «чаемой эпохи» Св. Духа, однако последняя еще не могла наступить ни во времена восточных учителей церкви, ни во времена св. Франциска Ассизского или Иоахима из Флориды, ни в реформационную эпоху германских мистиков, ни даже в ХIХ столетии. «Не настали еще времена и сроки» [21, с. 183]. И подобно тому, как древний мир шел к искуплению, но самого искупления не достигал (а до явления Христа своими кровавыми жертвоприношениями он лишь предварял подлинное мировое искупление через голгофскую жертву Христа), так и новый мир идет к творчеству, но подлинного творчества еще не достигал и все его творческие усилия до сих пор лишь только предваряли эту столь долгожданную новую эпоху. «И все-таки должно сказать, что не было еще в мире религиозной эпохи творчества» [16, с. 115].

Более того, пророчески замечает Бердяев, несмотря на то, что мир, казалось бы, уже стоит «на пороге» новой эпохи, на «космическом перевале», тем не менее, сам переход от одной эпохи к другой может затянуться на неопределенное время. «В мировой истории и во всей культуре человечества многое еще должно произойти, прежде чем станет возможным вступить в новую религиозную эпоху» [21, с. 183]. И это «многое» будет далеко не безоблачным. Человечество ждут великие испытания. Любая смена эпох сопровождается кризисом и социальными потрясениями, но переход к завершающей и всеразрешающей эпохе Духа будет сопровождаться не просто кризисом, но кризисом всеобщим, поражающим все сферы жизнедеятельности человека, который именно поэтому и будет восприниматься мировой вселенской катастрофой.

«Мы должны до конца осознать, - обращает Бердяев внимание на уникальную особенность исторического момента, - что ныне человечество стоит на перепутье и переживает один из величайших своих кризисов» [2, с. 376]. День новой истории завершается и мир вступает в «ночную эпоху». Поэтому перед наступлением эпохи Духа человечество неизбежно должно будет еще пройти через «сгущение тьмы» и мрак опускающейся ночи. «Ещё предстоит длительный путь через мрак, прежде чем воссияет новый луч» [13, с. 533]. День истории перед сменой ночью всегда кончается великими потрясениями и катастрофами, «он никогда не уходит мирно» [9, с. 410]. И ожидающие человечество потрясения по своей глубине и последствиям могут быть сопоставимы лишь с гибелью античного мира. Но если закат исторического дня античности сопровождался большими потрясениями и катастрофами и порождал чувство «безвозвратной гибели», то нашу эпоху - выражал буквально пророческую уверенность философ - ожидают еще более трагические испытания. «В грядущем будет тьма и страдание, которых еще не бывало». «Новая земля подготовляется трагическим опытом человека...» [24, с. 353, 351; ср.: 12, с. 161-162].

Однако подобные эсхатологические ожидания, предостерегает Бердяев от поспешных односторонних выводов, не должны трактоваться прямолинейно. Напротив, все это должно быть понято именно как диалектический момент в раскрытии Духа и новой духовной жизни. Перед возгоранием света неизбежно сгущение тьмы [11, с. 217; 24, с. 336]. Перед новым напряжением и возрастанием духовности возможно ослабление духовности и возвращение к варварству [13, с. 533; 9, с. 410]. Перед новой богочеловечностью возможны взрывы бесчеловечности [18, с. 325], свидетельствующие о богооставленности человека. Творец словно покидает свое творение. Чтобы ожить для новой жизни, нужно окончательно умереть для старой. «Происходит распятие человека» [24, с. 350]. Однако последнее слово в трагической судьбе человечества, по твердому убеждению философа, будет принадлежать Воскресению.

Но именно для того, чтобы последнее состоялось, чтобы сгущающаяся тьма надвигающейся ночной эпохи не поглотила окончательно человека, он должен творить «во что бы то ни стало » (выражение Е. К. Герцык) [30, с. 49]. Он должен творить, чтобы не погибнуть, он должен творить, чтобы искупить свой грех богоотступничества, вернуть свою утерянную божественную свободу и свободно возвратиться к Богу. Он должен творить, чтобы не потерять своего божественного - а значит и подлинно человеческого - лика, чтобы предельным напряжением всех своих творческих сил приблизить грядущую эпоху Творчества, эпоху Богочеловеческого царства свободы и осуществить, наконец, то, ради чего он, собственно, был не только призван в этот мир, но и создан вообще. «Человек был создан для того, чтобы стать в свою очередь творцом. Он призван к творческой работе в мире, он продолжает творение мира» [7, с. 25].

Таким образом, творчество оказывалось по существу единственным универсальным путем спасения человека и само превращалось в спасение. «Твори, не то погибнешь», - так совершенно точно и кратко резюмировала эту идею упоминаемая уже выше Е. К. Герцык [30, с. 49].

Однако творчество у Бердяева не исчерпывалось только спасением и не сводилось к последнему Не в нём видел философ высшее предназначение и смысл жизни человека. («Смысл и цель его жизни не сводятся к спасению») [7, с. 25]. Цель и смысл человеческой жизни совпадают с глубинным содержанием самой идеи творчества, определяющей религиозные задачи человека. Творчество представало и высшей целью, и смыслом жизни человека, и в то же время единственным адекватным средством достижения данной цели, обусловленным самим характером цели, имманентным ей. Путь к истинному творчеству сам должен быть творческим, - так можно было бы переформулировать эту идею Бердяева.

Здесь и открывается высший религиозный смысл творческой задачи человека. Ибо через свое творчество человек спасает не только самого себя, но и весь мир. Однако спасая себя и мир как творения Бога, человек тем самым спасает и «дело самого Бога». Последнее же по существу означает, что от творческого дерзания человека зависит также и судьба Бога! «Предельное дерзновение в том, что от человека зависит не только человеческая судьба, но и божественная судьба» [14, с. 455].

Именно поэтому творчество и становится наиважнейшей религиозной задачей человека. Именно поэтому только в творчестве человеку и открывается его истинное предназначение и он обретает подлинную цель и высший смысл своей жизни, которые, таким образом, совпадают со смыслом Божественного творения, со смыслом Божественного бытия. Его творчество обретает Вселенский Смысл. В этом и заключается его оправдание и перед Богом, и перед миром, и перед самим собой. «Творец оправдывается своим творчеством, своим творческим подвигом» [10, с. 120].

Поэтому творчество и становится для человека буквально всем: и путем, и спасением, и оправданием, и призванием, и утверждением, и раскрытием человеческой - а вместе с тем и божественной, богочеловеческой - природы, и целью, и высшим смыслом его существования... Оно оказывается универсальным проявлением человеческого бытия в мире и сливается с самой идеей человека (именно поэтому Бердяев и не мыслил себе человека вне творчества - «Вне творчества нет личности» [17, с. 361], - для него это были практически тождественные понятия, превратившись по существу в синонимы), что и делало возможным утверждение самой идеи человека-творца, совпадающей с идеей Бога-Творца. Творческая природа и деятельность человека оказывались «событийственными» творческой природе и деятельности Бога. А это, в свою очередь, и делало возможным их творческий диалог, совместную деятельность Бога и человека, деятельность Богочеловеческую, то теургическое действо, которое, согласно логике мифологемы, получит свое подлинное и окончательное воплощение только в «чаемой эпохе» Духа, в грядущей эпохе Творчества.

Отсюда и вытекала непоколебимая уверенность Бердяева в творческом призвании человека. Отсюда и значимость этой проблемы и ее центральная роль во всей его философско-эстетической концепции. Божественный замысел неосуществим без творческого дерзания человека. Поэтому человек по существу обречен на творчество. И другого пути у него нет. В противном случае Божественное творение не будет завершено, а это значит, что Божественному замыслу уже не суждено будет осуществиться... «И если человек не принесет Богу своего творческого дара, ...то миротворение не удастся, то не осуществится замысленная Богом полнота богочеловеческой жизни...» [20, с. 134].

Поэтому-то человек и должен творить, и творить «во что бы то ни стало», он должен проявить величайшее напряжение всех своих творческих сил, чтобы осуществить то, ради чего он только и был рожден и призван в этот мир и чего с такой надеждой и упованием ждет от него Бог. Только такое понимание проблемы, по мнению Бердяева, и дает религиозное оправдание человеческому творчеству [20, с. 140]. Отсюда и вытекал упоминаемый уже выше его знаменитый нравственный императив: творчество - это не личное дело человека и даже не право его, а священный долг и обязанность, которые таким образом обретают высший рели-гиозный смысл и вселенскую значимость. «Творческое напряжение есть нравственный императив, и притом во всех сферах жизни » [10, с. 121. - Курсив мой. - А.К.].

Отсюда и проистекала профетическая убежденность Бердяева в благополучном конечном исходе всех трагических метаморфоз человеческого бытия. «Путь человека лежит через страдание, крест и смерть, но он идет к воскресению»[12, с. 16]. Поэтому, несмотря на надвигающееся «сгущение тьмы» и наступление «ночной эпохи», человечество, тем не менее, ожидает заря нового дня. Ночь всегда ведет к солнечному восходу. «Когда человек сделает то, к чему он призван, тогда лишь будет второе явление Христа, тогда будет новое небо и новая земля, будет царство свободы» [12, с. 162]. Будет и небывалый свет, и явление нового человека, и нового общества, и нового космоса. Это и будет вечное царство Духа и Свободы, царство Богочеловеческого Творчества. Это будет и завершением мистической диалектики Троичности. А вместе с тем - и окончательным разрешением Божественной и человеческой трагедии. «Когда мы приблизимся к вечному царству Духа, то мучительные противоречия жизни будут преодолены и страдания, которые под конец усилятся, перейдут в свою противоположность...» [24, с. 357]. Однако, констатирует Бердяев, «времена и сроки» еще не наступили. «Мы не входим еще в эпоху Духа, мы входим в темную эпоху» [24, с. 350]. И, тем не менее, выражает свою уверенность философ, есть «много оснований» предполагать, что эти времена и сроки все-таки приближаются...

Таковы базовые «элементы» религиозной метафизики и христологической антропологии Бердяева, которые послужили основой для построения как его философско-эстетической концепции в целом, так и теории творчества в частности, предопределив по существу все особенности и специфику последней. Уже в них, как можно было убедиться из вышеизложенного, мы обнаруживаем те основополагающие принципы, понятия, идеи, из дальнейшего раскрытия и развития которых и будет формироваться его философия творчества, со всеми вытекающими из нее последствиями относительна понимания будущего развития «творческого дела» человека, как и перспектив развития самого человека.

Библиография

1. Безносов В.В. Послесловие: Неподведенные итоги Николая Бердяева // Бердяев Н. А. Истина и откровение. Пролегомены к критике Откровения. СПб.: РХГИ, 1996. С. 327-349.

2. Бердяев Н. А. Варварство и упадничество // Бердяев Н. А. Философия творчества, культуры и искусства: В 2 т. М.: Искусство, 1994. Т. 1. С. 371-376.

3. Бердяев Н. А. Дух и реальность. Основы богочеловеческой духовности // Бердяев Н. А. Философия свободного духа. М.: Республика, 1994. С. 363-462.

4. Бердяев Н. А. Духовное состояние современного мира // Бердяев Н. А. Философия творчества, культуры и искусства: В 2 т. М.: Искусство, 1994. Т. 1. С. 485-499.

5. Бердяев Н. А. Истина и откровение. Пролегомены к критике Откровения. СПб.: РХГИ, 1996. С. 5-155.

6. Бердяев Н. А. Миросозерцание Достоевского // Бердяев Н. А. Философия творчества, культуры и искусства: В 2 т. М.: Искусство, 1994. Т. 2. С. 7-150.

7. Бердяев Н. А. Мое философское миросозерцание // Н. А. Бердяев: рro et contra. Кн. 1. СПб.: РХГИ, 1994. С. 23-28.

8. Бердяев Н. А. На пороге новой эпохи // Бердяев Н. А. Истина и откровение. Пролегомены к критике Откровения. СПб.: РХГИ, 1996. С. 156-326.

9. Бердяев Н. А. Новое средневековье. Размышление о судьбе России и Европы // Бердяев Н. А. Философия творчества, культуры и искусства: В 2 т. М.: Искусство, 1994. Т. 1. С. 406-485.

10. Бердяев Н. А. О назначении человека. Опыт парадоксальной этики. М.: Республика, 1993. С. 19-252.

11. Бердяев Н. А. Опыт эсхатологической метафизики. Творчество и объективация // Бердяев Н. А. Царство Духа и царство Кесаря. М.: Республика, 1995. С. 163-286.

12. Бердяев Н. А. О рабстве и свободе человека. Опыт персоналистической философии // Бердяев Н. А. Царство Духа и царство Кесаря. М.: Республика, 1995. С. 4-162.

13. Бердяев Н. А. Предисловие / к нем. изданию книги «Смысл творчества» (1927) // Бердяев Н. А. Философия творчества, куль¬туры и искусства: В 2 т. М.: Искусство, 1994. Т. 1. С. 533.

14. Бердяев Н. А. Самопознание. Опыт философской автобиографии // Бердяев Н. А. Самопознание: Сочинения. М.: ЭКСМО-Пресс; Харьков: Фолио, 1999. С. 251-604.

15. Бердяев Н. А. Смысл истории. Опыт философии человеческой судьбы. М.: Мысль, 1990. - 175 с.

16. Бердяев Н. А. Смысл творчества. Опыт оправдания человека // Бер¬дяев Н. А. Философия творчества, культуры и искусства: В 2 т. М.: Искусство, 1994. Т. 1. С. 37-341.

17. Бердяев Н. А. Спасение и творчество // Бердяев Н. А. Философия творчества, культуры и искусства: В 2 т. М.: Искусство, 1994. Т. 1. С. 343-367.

18. Бердяев Н. А. Судьба человека в современном мире // Бердяев Н. А. Философия свободного духа. М.: Республика, 1994. С. 318-362.

19. Бердяев Н. А. Трагедия и обыденность // Бердяев Н. А. Философия творчества, культуры и искусства: В 2 т. М.: Искусство, 1994. Т. 2. С. 217-246.

20. Бердяев Н. А. Философия свободного духа. Проблематика и апология христианства. М.: Республика, 1994. С. 14-228.

21. Бердяев Н. А. Философия свободы. М.: Правда, 1989. С. 11-250.

22. Бердяев Н. А. Человек и машина. Проблема социологии и метафизики техники // Бердяев Н. А. Философия творчества, культуры и искусства: В 2 т. М.: Искусство, 1994. Т. 1. С. 499-523.

23. Бердяев Н. А. Царство Духа и царство Кесаря. М.: Республика, 1995. С. 288-356.

24. Бердяев Н. А. Экзистенциальная диалектика божественного и человеческого // Бердяев Н. А. О назначении человека. М.: Республика, 1993. С. 254-357.

25. Бердяев Н. А. Я и мир объектов. Опыт философии одиночества и общения // Бердяев Н. А. Философия свободного духа. М.: Республика, 1994. С. 230-316.

26. Бычков В. В. Русская теургическая эстетика. М.: Ладомир, 2007. С. 632-711.

27. Гайденко П. П. Мистический революционаризм Н. А. Бердяева // Бердяев Н. А. О назначении человека. М.: Республика, 1993. С. 5-18.

28. Гальцева Р. А. Очерки русской утопической мысли XX века. М.: Наука, 1992. С. 10-76.

29. Гальцева Р. А. Примечания / к книге «Смысл творчества» // Бердяев Н. А. Философия творчества, культуры и искусства: В 2 т. М.: Искусство, 1994. Т. 1. С. 533-534.

30. Герцык Е. К. Воспоминания. Н. А. Бердяев // Бердяев Н. А.: pro et contra. Антология. Кн.1. СПб.: РХГИ, 1994. С. 39-51.

31. Зеньковский В. В. Проблема творчества. По поводу книги Н. А. Бердяева «Смысл творчества» // Бердяев Н.А.: pro et contra. Антология. Кн. 1. СПб.: РХГИ, 1994. С. 284-305.

32. Кудаев А. Е. Проблема трагедии творчества в эстетике Н. А. Бердяева // Философия и культура, 2010. № 8. С. 92-97.

33. Кудаев А. Е. Истоки концепции трагедии творчества в эстетике Николая Бердяева // Музыка и философия. Материалы международной конференции. Москва. 20 апреля 2011 г. М., 2012. С. 15-28.

34. Кудаев А. Е. Антропологические основы концепции трагедии творчества в эстетике Н. Бердяева // Полигнозис, 2010. № 4. С. 147-162.

35. Левицкий С. А. Сочинения: В 2 т. М.: Канон, 1996. Т. 2. С. 353-377.

Размещено на Allbest.ru