Экономическая феноменология как метод политической экономии австрийской школы

Размещено на http://www.allbest.ru

Размещено на http://www.allbest.ru

Отмечая высокую значимость феноменологии Э. Гуссерля для истории экономического анализа, Й. Шумпетер в вышеприведенной цитате из «Истории экономического анализа» все же не находит необходимым более детальное изложение проблематики взаимодействия и взаимовлияния феноменологии и экономической теории, останавливаясь, фактически, на упоминании Э. Гуссерля всего на одной странице (1024) своего полутора тысячестраничного magnum opus. На этой странице он утверждает, что феноменология является чисто философской наукой и какого бы то ни было влияния на конкретные науки она оказать не может. Обычная основательность в суждениях, столь характерная для Й. Шумпетера, видимо, в данном случае дала сбой, предмет рассмотрения, был «вынесен в скобки» и с тех пор на страницах всех историй экономической мысли и экономической методологии имя одного из величайших философов XX века даже не встречается. Бем-Баверк в своих «Основах теории ценности хозяйственных благ» во главу угла ставит первофеномен хозяйственной деятельности, и именно его обнаружение и исследование и должно быть верным обоснованием всей экономической теории, но последняя нуждается также в аподиктически достоверном основании, а именно в обосновании философском. Свою феноменологию Э. Гуссерль рассматривал как основную науку, которая дает чистое и безукоризненное обоснование всем наукам, в том числе и социальным. Если экономическая теория должна иметь научно-философское обоснование, то работы феноменологов могут послужить серьезным подспорьем для его формирования. В противном случае, лишенная основания, экономическая теория «висит в воздухе» и все ее положения могут оказаться совокупностью сомнительных гипотез или техникой комбинации знаков, техникой создания гипертекстов.

Данная статья призвана «навести мосты» между феноменологией Э. Гуссерля и экономической теорией для того, чтобы представители обоих наук могли повысить плодотворность своих исследований.

Истоки феноменологии могут быть найдены уже у Д. Юма, которого высоко ценил и считал непонятым Э. Гуссерль. Но, конечно же, задолго до Д. Юма французский философ Р. Декарт сформулировал тезис, породивший новоевропейский рационализм и соответствующую философию. Э. Гуссерль даже называл феноменологию неокартезианством. Но все же родоначальником феноменологии следует считать именно Э. Гуссерля, австрийского философа, большую часть жизни проведшего в Германии.

Феноменология Э. Гуссерля существенно отличается от феноменологии Гегеля тем, что у последнего нет беспредпосылочной теории познания, без которой по Э. Гуссерлю невозможна философия как наука, к которой стремился автор «Феноменологии духа». Феноменологию Э. Гуссерль понимал как «сверхзадачу» всей истории философии и всего новоевропейского духа, достичь того, чтобы философия стала особенной наукой об абсолютно достоверном познании, которая бы стала для остальных наук вернейшим основанием и источником рационального мировоззрения.

В данной статье совершенно невозможно по причинам ее недостаточного объема развернуто изложить содержание феноменологии, но необходимо сформулировать те фундаментальные положения феноменологии, которые позволят создать проблемное поле между полюсами феноменологии и чистой экономической теории, то есть тезисно изложить ее основные понятия.

Понятие, которое было впервые добыто философией посредством дескрипции априорного знания, стало понятие интенциональности сознания, которое является еще у Ф. Брентано одной из основополагающих характеристик сознания. Под интенциональностью Ф. Брентано и Э. Гуссерль понимали особенность сознания «не быть пустым», сознание характеризуется направленностью сознания на нечто, на предмет сознания, которое выделяет актом внимания (интенции) из окружающей среды те или иные предметы, которые становятся для сознания феноменами и наполняют его своим содержанием. Феноменология начинает свое исследование с рассмотрения интенциональных предметов, то есть тех, что конституируются самим актом внимания, самим субъектом познания. Именно субъект познания наделяет объекты той или иной характеристикой, придает им «индекс значимости», как говорил сам Э. Гуссерль.

В процессе познания сознание характеризуется направленностью на нечто, но такой акт восприятия не является чистым и аподиктически достоверным, так как включает в себя так называемые естественные установки, предпосылки, которые не позволяют нам достичь чистоты опыта и очевидности. Для достижения очевидности нам необходимо «вынести в скобки» все предпосылки, все наши знания, для того, чтобы не оно определяло наше сознание, а наше сознание, стремящееся к истине, непосредственно его восприняло. Такой акт вынесения в скобки Э. Гуссерль называл феноменологической редукцией, или эпохе, актом воздержания от суждения. В результате его последовательного осуществления мы достигает чистого сознания, которое направляется на нередуцированный остаток. Не осталось ли нечто неустранимое после осуществления феноменологической редукции? Если мы обнаружили нечто невыносимое в скобки, то именно это и является искомым первофеноменом сознания. Дальнейшая задача исследования заключается в том, чтобы подвергнуть этот объект сознания дескрипции, такая дескрипция будет эйдетической или априорной. Весь процесс в целом следует признать интроспекцией, которая, правда, строиться на некой строгой методике, которая приносит результаты только тогда, когда осуществляется предельно точно и последовательно.

Если мы подвергнем все наши естественные установки временному индексу обнуления, эпохэ, то нередуцированным остатком будет то, что наше сознание характеризуется временностью («длительностью» по А. Бергсону), это имманентное свойство сознания, характеризующееся качественной сменой состояний. Такое время принципиально отлично от объективного времени физико-математических наук.

Одной из категорий позднего Э. Гуссерля является категория жизненного мира. Под жизненным миром в «Кризисе европейских наук» понимается вся совокупность конкретных условий со всеми конкретными обстоятельствами индивидуума, характеризующиеся тесной связью с самим субъектом их восприятия, с тем «пространством» личного, в которое погружен и которое творит индивид. Один из путей выхода из кризиса Э. Гуссерль видит в создании науки о жизненном мире, другой путь - от дескриптивной психологии к трансцендентальной феноменологии.

Понятие идеации является одним из основополагающих в феноменологии Э. Гуссерля наряду с феноменологической редукцией. Идеация - это метод непосредственного, интуитивного, восприятия априорных структур различных регионов сущего, позволяющий посредством его применения схватывать сущность того или иного явления, его чистую, априорную сущность, сущность всеобщего. Воспринимая что-либо, мы практикуем идеацию, но делаем это несознательно. Задача заключается в том, чтобы сделать этот процесс «схватывания сущностей» ясным и сознательным.

Хотя мы непосредственно можем познавать действительность, созерцая эйдос феномена, но каждый конкретный момент времени мы знаем об объекте лишь то, на что было направлено наше внимание, остальная часть объекта оставалась для нас «темной», неясной. Прояснение, начинающееся с определенной точки, расширяется, охватывая все больше пространства смысла, региональные онтологии становятся возможными благодаря вниманию к тем сторонам объекта, которые ускользали от нас до этого. Некий регион, не географическое понятие, а понятие добытое посредством идеации. Феноменология позволяет наполнить региональные онтологии тем содержанием, которого не было до ее систематического применения в данной области, расширив горизонт восприятия.

Ноэзис (субъект познания) и ноэма (предмет познания) находятся в феноменологии Э. Гуссерля в состоянии корреляции, направленность сознания на объект коррелирует с тем, что воспринимается в акте восприятия. Невозможно воспринимать мыслимое без того, чтобы само мышление не оказывало влияния на предмет этого мышления. Объективное, таким образом, в феноменологии не может мыслится иначе, как объективация субъективного, как некая «кристаллизация» субъективных актов оценивания и придания смысла. Феноменология является радикально субъективной наукой о сущем.

Феномен в версии Э. Гуссерля не есть понятие противоположное ноумену в кантовской метафизике с его дуализмом «феномен-ноумен», а единственно достоверное понятие, являющееся как то, что мыслится, как непосредственная данность сознания (первичного опыта). Все есть феномен, за ним не стоит никакая «вещь в себе», непознаваемая для субъекта познания. Феномен наблюдаем также как и эмпирические данные, он является лишь определенным прафеноменом, доступным в акте идеации.

Посредством такого схватывания смысла как непосредственной самоданности мы воспринимаем эйдос этого феномена. Эйдос вещи - это сама вещь, но только правильно осмысленная, посредством феноменологической редукции, позволяющей наблюдать чистый феномен.

Эйдосы не даются нам транцендентально, они не являются чем-то внешним по отношению к нам, они творятся субъектом восприятия, который «конструирует» структуры сознания. Конституирование - есть акт осмысления и структурирования содержания смысла, при котором мы осмысляем данности как корреляцию ноэзиса и ноэмы.

Все понятия феноменологии могут вызвать у неподготовленного читателя ощущение того, что данная философия должна привести нас к полнейшему солипсизму. Сам Э. Гуссерль в доказательство противного в V размышлении проводит анализ интерсубъективности, то есть анализ существования других Я. Для этого он пользуется монадологией Г. Лейбница и рассматривает мир интерсубъективности как совокупность монад, каждая из которых может познать существование других посредством аппрезентации (аналогической апперцепции), когда индивид формирует в своем сознании представление о существовании других монад посредством аналогии со своим телом и другими воспринимаемыми объектами.

Мы не будет подробно останавливаться на истории феноменологического движения после Э. Гуссерля. Дело в том, что уже при жизни самого учителя ряд его учеников отошли от философии как строгой и рациональной науки, направившись в области «философии жизни», «экзистенционализма», «иррационализма» и т. д. Все это привело к тому, что М. Шелер, М. Хайдеггер, Ж-П. Сартр исказили учение Э. Гуссерля, посчитав его чрезмерно теоретическим. Поэтому нам представляется в целом верной оценка истории феноменологии после Э. Гуссерля, данная К. А. Свасьяном: «от философии как строгой науки к тошноте». Антирационализм книги «Бытие и время» М. Хайдеггера характеризуется потерей феноменологии чистого и сознательного познания сверхчувственного (схватывания в мышлении), на смену которой приходит «бытие к смерти». Слишком теоретический характер эйдетической феноменологии не устраивал настроенных на экзистенциальный лад философов типа Ж.П. Сартра, чистая и строгая наука о феноменах сознания заменяется фрейдо-экзистенциальной мешаниной и «аграрным мистицизмом». Вместо реализации проекта универсальной и основной науки о феноменах получили «литературу» о «страхе», «заброшенности», «заботе». В сущности, дело Э. Гуссерля по экспликации феноменологии в область конкретных наук было совершено и одобрено только в отношении социальной феноменологией А. Шюца и его последователей. Экзистенциализм, не являясь законным наследником эйдетической феноменологии, дискредитировал в глазах многих ученых идею самой феноменологии, ведь для того, чтобы ее воспринять непосредственно необходимо стало пробираться к первоистокам, то есть к верному пониманию непростых и предельно абстрактных трудов основоположника феноменологического движения. Популяризация сделала свое дело: вместо углубления феноменологического метода он подменялся модой на броские экзистенциальные «истории». Каким-то противообразом представляется искажение светлого лика феноменологии как строгой и рациональной наукой в работах Ж-П. Сартра почти порнографического характера («Бытие и ничто»), а именно телесность и «низ» стали предметом особого внимания выродившейся экзистенциальной версии «феноменологии». Если в свое время основным лозунгом феноменологии был лозунг «назад к вещам», то и в отношении феноменологии необходим такой возврат к пониманию истинного смысла феноменологического движения.

На сегодняшний день между феноменологией и любым направлением экономической мысли (кроме австрийской школы) не прослеживается непосредственной связи. Единственное исключение, известное автору, это крайне благожелательное отношение В. Ойкена к философии Э. Гуссерля (он посещал семинар Э. Гуссерля и сам признавался, что его вдохновляла феноменология). Действительно в теории хозяйственного порядка можно наблюдать множество идей, которые характеризуют австрийскую традицию в экономической теории. Например, Ф. фон Хайек крайне лестно отзывался о работах В. Ойкена и не забыл упомянуть о сложности восприятия идей Э. Гуссерля. экономический феноменология гуссерль

Необходимо выяснить, что существует общего между феноменологией Э. Гуссерля и различными направлениями и школами экономической теории, а также сосредоточить внимание на общих чертах феноменологии с одной из этих школ (австрийской). Этим нам необходимо сейчас непосредственно заняться для того, чтобы заполнить существующую на данный момент лакуну между чистой экономической теорией и чистой феноменологией.

Сопоставим следующие направления экономической науки: неоклассическая теория, кейнсианство, монетаризм, историческая школа, марксизм и австрийская школа. Что касается неоклассической теории, то, основываясь на позитивизме, она не нуждается в философском обосновании своей методологии и теории, и не проявила в своей истории ни единственной попытки осмыслить методологию феноменологии. Кейнсианство, монетаризм и другие школы макроэкономики не сильно отличаются в этом отношении от неоклассического направления. Кроме разве того, что в работах самого Дж.М. Кейнса и посткейнсианцев можно найти примеры экономического анализа неопределенности, которая рассматривается в антипозитивистской тональности. Следует также отметить крайне скептическое отношение Дж.М. Кейнса к эконометрике и верификации. Но в его трудах также мы не найдем упоминания имени Э. Гуссерля. Казалось бы, историческая школа имеет дело с некими историческими феноменами и должна иметь нечто общее с феноменологией, особенно М. Вебер, соотечественник Э. Гуссерля, и такие попытки примирить феноменологию и М. Вебера действительно делались и делаются. Но в рамках исторической науки дело идет не об априорном знании (в любом смысле этого слова), а Э. Гуссерль считал феноменологию априорной наукой, но не в кантовском, а в аристотелевском смысле. Несмотря на все различия, которые бросаются в глаза, сопоставление феноменологии и марксизма дает пищу для размышлений. Во всяком случае, рецепция феноменологии в отличие от всех вышеназванных направлений существует. Так Ж-П. Сартр стремился соединить метод К. Маркса с феноменологией, к тому же стремился Э. Фромм, а Г. Лукач даже обнаруживает эйдос марксизма посредством феноменологической редукции в начале своей книги «История и классовое сознание». Но в целом такие попытки могут рассматриваться в рамках линии «от строгой науки к тошноте», это пример вырождения феноменологии, а не ее развития, сам Э. Гуссерль вряд ли бы признал адекватным обоснование марксизма посредством феноменологии. Следует отметить, что Э. Гуссерль называл феноменологию радикально субъективной наукой, а объективизм марксизма является неотъемлемой чертой политической экономии капитализма и социализма с его объективными законами истории и объективной теорией стоимости.

Из всех названных направлений остается только австрийская школа и с ней мы находим много общего в феноменологии Э. Гуссерля, то есть того, что И. Гете называл «избирательным сродством». Среди общих черт мы можем выделить: априоризм, субъективизм, антиисторизм, антипсихологизм, антипозитивизм, вербальный и качественный анализ, антиматематизм и некоторые другие черты, которые будут рассмотрены в тексте.

Начнем с того, что и феноменология и праксиология являются априорными науками, об этом не раз заявляли представители обеих интеллектуальных традиций. Феноменология является априорной наукой также как и праксиология в аристотелевском смысле. Под этим априори и Э. Гуссерль и Л. фон Мизес понимали не непознаваемую «вещь в себе», противоположную познаваемому феномену, а сущность какого-либо, явления, но Э. Гуссерль идет дальше, обосновывая гносеологически возможность идеации, схватывания сущности вещи. Кроме того, феноменологию и праксиологию роднит общий взгляд на субъективность времени, в «Человеческой деятельности» Л. фон Мизес даже ссылается непосредственно на Э. Гуссерля и А. Бергсона. В программной статье «Философия как строгая наука» 1911 года Э. Гуссерль осуществил критику как психологизма, так и историцизма в вопросах познания истины, рассматривая первую как искажение чистоты опыта мышления, а вторую, как источник релятивизма в науке. Известно, насколько критично относились представители австрийской школы к историцизму и психологизму. То же самое можно сказать и о крайне скептическом отношении к позитивизму: Э. Гуссерль полагал, что позитивизм лишил философию права на существование, а представители австрийской школы видели в позитивизме предтечу конструктивизма и интервентизма. Известно, что представители австрийской школы негативно относились к применению математического анализа в экономической теории, и причина этого не в том, что они ее плохо знали, а в том, что перенесение метода естественных наук на область наук о человеческой деятельности носит неправомерный характер. Но это характерно также и для математика по образованию, ассистента знаменитого математика К. Вейерштрасса, Э. Гуссерля, который призывал отказаться от универсального математического метода в вопросах феноменологии. Интересно, что даже и стилистически есть много общего в названиях у праксиологов и феноменологов. Так многие труды Э. Гуссерля были посвящены логике: «Логические исследования», «Формальная и трансцендентальная логика», а представители австрийской теории называли праксиологию Логикой человеческой деятельности и противопоставляли логическую теорию математической экономике. Можно найти также много общего между работами позднего Э. Гуссерля и праксиологией в отношении понятий «жизненного мира» и «интерсубъективной монадологии», если взаимодействие монад у Э. Гуссерля подразумевает предустановленную гармонию, то идея Ф. фон Хайека о спонтанном порядке человеческого сотрудничества оказывается близкой к монадологии Г. Лейбница. Уже упоминалось, что один из лозунгов феноменологического движения звучал «назад к вещам», но то же можно сказать и о праксиологии, она также призывали к меньшему количеству абстракций и к реалистичности метода и их лозунг мог также звучать «назад к экономике», от которой оторвалась абстрактная математизированная экономика. Хотя Й. Шумпетера некоторые исследователи не считают последовательным «австрийцем», тем не менее, его понятие преданалитического акта видения, с которого начинается создание теории, имеет много общего с понятием допредикативного непосредственного восприятия чистого феномена. В своей «Истории экономического анализа» Й. Шумпетер имплицитно использует феноменологическую редукцию, с тем, чтобы определить какого было первичное видение хозяйственной деятельности у того или иного экономиста. Все вышесказанное говорит о том, что праксиологов и феноменологов роднит очень многое и даже, что политическая экономия австрийской школы в своей методологии является феноменологией, а «австрийцы» - практикующие феноменологию экономисты. Метод политической экономии австрийской школы - экономическая феноменология, а априорный, логический, субъективный и т. д., это лишь различные предикаты феноменологического метода. Можно даже сказать, что нам не удалось найти ни одной черты, которая бы заставила нас противопоставить праксиологию феноменологии. Удивительно, что этот факт ускользал из сознания как феноменологов, так и праксиологов. Возможное объяснение - сложность освоения феноменологии, в котором признавался и сам Ф. фон Хайек.

Нам может быть сделано возражение, что среди представителей австрийской школы можно найти тех экономистов, которые не практиковали экономическую феноменологию даже имплицитно. Действительно, можно сказать, что уже у Л. фон Мизеса содержаться элементы не феноменологические, прежде всего, идет речь о проникновении не существовавшей до этого кантовского априори, приводящего к агностицизму в определенных вопросах. Это приводит к тому, что в этически нейтральной праксиологии появляется своя «объективная» этика, речь идет о «Этике свободы» М. Ротбарда. Но это лишь одна из ветвей, которая в конечном итоге не является последовательно праксиологической, поэтому в целом австрийская школа характеризуется имплицитным применением феноменологического метода.

Мы можем теперь сформулировать научно-исследовательскую программу экономической феноменологии, пользуясь термином И. Лакатоса. Основания политической экономии должны начинаться с выключения естественной установки: о существовании экономии и всех тех категорий, которыми пользуется современная экономическая теория; о том что полезность вещи - это ее способность удовлетворять ту или иную потребность и т. д. Выключение всех предпосылок или установок, то есть временное вынесение в скобки всего, что может быть подвергнуто сомнению, позволяет нам достичь чистого феномена сознания. Этот этап феноменологической редукции может быть назван этапом солипсизма. После него начинается этап дескрипции непосредственно наблюдаемого. Например, так начинает свое исследование К. Менгер, он выносит за скобки все, что не связано с деятельностью субъекта, а потом показывает, что осталось в качестве нередуцируемого остатка; он выключает естественную установку о полезности, то есть он начинает исследование с негативной работы, а продолжает ее, уже описывая феномен ценности, добытый как дескрипция априорного знания. Если сопоставить этот метод, например, с методом А. Маршалла, то выясниться, что А. Маршалл не проделывает негативной работы и не проходит через «очистительный огонь» солипсизма. Поэтому у него периодически всплывают элементы объективизма. Таким образом, метод экономической феноменологии включает в себя: выключение естественной установки, вынесение в скобки всего сомнительного, наблюдение чистого феномена и дескрипцию априорного (сущностного) знания.

Нам представляется необходимым закончить нашу статью рассмотрением того, как можно было бы применять метод экономической феноменологии, каковы его перспективы. Во-первых, мы увидели, что экспликацией экономической феноменологии занимается австрийская школа экономической теории, поэтому не требуется создавать с нуля экономическую феноменологию, она должна давать не конкретные методы, а быть верным основанием всей экономической теории, но политическая экономия австрийской школы будет настолько последовательной, насколько она сознательно будет применять экономическую феноменологию, а это в свою очередь приведет и к совершенствованию конкретных областей экономической теории: теории капитала, теории денег, экономического цикла, предпринимательства и т. д. Во-вторых, должен произойти пересмотр ценности эмпирических исследовании по сравнению с исследованиями теоретическими, так как непосредственной областью применению экономической феноменологии являются именно теоретические исследования, а эмпирические исследования должны назваться по своему существу исследованиями не прикладными, а историческими. Так как в области теории остается множество еще не исследованных проблем, требующих своего метода и крайне значимых для понимания экономических явлений. Но это не означает, что экономическая феноменология, практикуемая «австрийцами», ничего не может сказать о прикладных вопросах, в силе остается идея Ф. фон Хайека о структурном предсказании как о теоретическом представлении некоего будущего события. В-третьих, нам представляется важным рассматривать экономическую феноменологию как компаративистику априорных структур, то есть как сравнительный метод, но примененный к теоретическим вопросам, например, когда исследуется сравнительные особенности экономической системы с институциональным агрессором и без него.

Феноменология Э. Гуссерля, являясь универсальной наукой о сущем, позволяет дать апокадиптически достоверные основания для такой науки как экономическая теория. На этих основаниях только и можно построить стройное здание теории, которая бы не только давала бы нам представления о причинно-следственных связях, но и была бы во всех отношениях плодотворной. Данная статья стремилась к тому, чтобы способствовать как плодотворности экономической теории, так и к тому, чтобы философия как строгая наука стала бы, наконец, правомерным источником всех наук о человеческой деятельности.

Размещено на Allbest.ru