Историософская традиция в публицистике М.А. Волошина (на материале статьи-лекции "Россия распятая")

Размещено на http://www.allbest.ru/

УДК 882

ИСТОРИОСОФСКАЯ ТРАДИЦИЯ В ПУБЛИЦИСТИКЕ М.А. ВОЛОШИНА (НА МАТЕРИАЛЕ СТАТЬИ-ЛЕКЦИИ “РОССИЯ РАСПЯТАЯ”)

Ракитова Л.А. соискатель, ГВУЗ “Донбасский государственный педагогический университет” (Славянск)

Аннотация

В статье рассматривается своеобразие историософской традиции в постреволюционном творчестве М. А. Волошина. На примере публицистического текста “Россия распятая” автор выделяет три принципа, на которых основывается писательское понимание исторического развития России: аристократизм, вера, духовное преображение. В ходе анализа подчеркивается преемственность философских идей Н. А. Бердяева, акцентируется приверженность M.А. Волошина теории циклического развития истории.

Ключевые слова: публицистика, историософия, революция, аристократизм, духовность.

В статті розглядається своєрідність історіософської традиції в постреволюційній творчості М. О. Волошина. На прикладі публіцистичного тексту “Россия распятая” автор виділяє три принципи, на яких засновується письменницьке розуміння історичного розвитку Росії: аристократизм, віра, духовне перевтілення. В ході аналізу підкреслюється наступність філософських ідей М. О. Бєрдяєва, акцентується прихильність М. О. Волошина теорії циклічного розвитку історії.

Ключові слова: публіцистика, історіософія, революція, аристократизм, духовність.

The article is dedicated to the investigation of the historiosophical tradition in M. A. Voloshin's post-revolutionary works. On the material of publicistictext “Russia crucified” the author distinguishes three principles that the writer's understanding of Russia historical developments based on: aristocratism, faith, spiritual transformation. In the course of analysis both the succession of N.A. Berdyaev's philosophical ideas and M. A. Voloshin's adherence to the theory of cyclical historical development are accentuated.

Keywords: journalism, historiosophy, revolution, aristocratism, spirituality.

Вершиной публицистического творчества М. А. Волошина периода первых лет революции является статья-лекция “Россия распятая” (1920) - произведение, в полной мере отразившее философию “великого распада” [3, 318], каковым представлялись писателю исторические события 1917-1921 годов. Волошин - поэт, мыслитель, художник, литературный критик, философ, общественный деятель, парадоксалист и мифотворец - неисчерпаемая тема историко-литературных исследований. Обращение к публицистическому наследию, имеющему в основе богатую историософскую традицию, было положено статьей Л. К. Долгополова “Волошин и русская история (на материале крымских стихов 1917-1921 годов)”. Ученым были отмечены самые общие принципы, по которым “следует рассматривать тему отношения Волошина к революции и гражданской войне как важнейшим фактам русской истории” [5, 168]. Цель предлагаемой работы - путем проблемного анализа статьи-лекции М. А. Волошина “Россия распятая” показать своеобразие историко-философской концепции писателя, раскрывающейся в его оценке революционных событий, их особого метаисторического смысла.

Революционный 1917 год, став рубежным периодом истории России, привел к резкой поляризации общественно-политической жизни страны. Данная тенденция, характерная также для литературы, привела к делению творчества писателей на до- и постреволюционное. Так, деятельность М. А. Волошина уже традиционно рассматривают в русле двух периодов: “раннего, лирического” [6], охватывающего 1900-1917 годы и “позднего, гражданского” [6], относящегося к 1917-1932 годам. Если в течение первого этапа Волошин наиболее ярко раскрывается как поэт и литературно-художественный критик, то с 1917 года - в жанровом соотношении начинает доминировать публицистика. Писатель заявляет о себе, прежде всего, как серьезный и глубокий мыслитель, для которого общечеловеческие ценности являются приоритетнее многочисленных политических программ. Трактовке особенностей общественно-политической позиции Волошина периода революции и Гражданской войны посвящен не один десяток литературно-критических исследований, конечный результат которых в целом зависит от позиции ученого. С нашей точки зрения, уместнее всего было бы процитировать высказывание современницы поэта З. Н. Гиппиус, которая в статье “Выбор мешка” (1907) определила общий принцип оценки творчества того или иного автора в период смены аксиологических принципов: “Всякая проповедь судится в своих крайних точках, в своем конечном идеале, в том, к чему приводит, если идти до конца” [4, 407]. Так, жизненная, общественная и литературная позиция Максимилиана Волошина представляют собой нерасторжимое единство, моральную основу, позволяющую говорить об индивидуальной историко-философской традиции его писательского и публицистического творчества.

Осмысление сущности и основных процессуальных мотивов определенного исторического периода в интерпретации того или иного мыслителя является методологической доминантой его историософской концепции. Следует отметить, что социально-политический портрет эпохи, сложившийся в понимании Волошина в четко структурированную мировоззренческую парадигму, получил первоначальное оформление в его статье “Заметки 1917 года”. Писателем были определены “три кита” русской революционной действительности: аристократизм как неотъемлемый признак искусства; вера как опора будущего; Град Господень как недостижимый идеал русской истории. Более детальное толкование данные тезисы получают в статье-лекции “Россия распятая”, что мы и попытаемся доказать на конкретных примерах.

Аристократизм, как особый тип духовности и стиль жизни, является объектом философских толкований, начиная со времен Платона, определявшего данное понятие как преобладание разумной части души. В русской философской мысли обозначенный аспект нашел воплощение в труде Н. А. Бердяева “Философия неравенства” (1918), преемственность идей которого четко прослеживается в мировоззренческой системе М. А. Волошина. Обозначая аристократизм как “идеал благородства, породы, качества'' [1, 103], Бердяев утверждает его как чисто духовную основу, лишенную связи с эстетизмом либо же классовыми институтами.

Волошин, изначально выделяет аристократизм как важнейшее условие развития искусства, его движущую силу: “Принцип равенства (демократизации), вполне разумный и справедливый в области правовой, становится губительным, когда его применяют в той области, где все основано на порыве к лучшему, высочайшему, где все зиждется не на демократизме, а на аристократизме” [2, 296]. Впоследствии данный аспект становится основой общественнополитической позиции писателя в период революции и Гражданской войны. Так, по его мнению, причастность поэта к политике является недопустимой, ибо гражданский долг мыслителя (его духовный аристократизм) - в беспристрастности и вере в свою нацию: “Поэту и мыслителю совершенно нечего делать среди беспорядочных столкновений хотений и мнений, называемых политикой' [2, 310]. Волошин представляет очень точное определение понятия “политичность”, которое столетиями взращивалось в сознании русского общества: “На дне каждого политического убеждения заложен элемент личного желания или интереса, который разработан в программу, а ей придан характер обязательной всеобщности [2, 310]. Таким образом, в русском политическом сознании понятие нейтральности относительно той или иной политической доктрины отсутствует как таковое. Отмечая политическую нетерпимость, присущую русскому народу, Волошин подводит читателя к пониманию сущности острой классовой враждебности, ярко проявившейся после октябрьского переворота: “...политические борцы в пылу борьбы слишком легко рассекают вопросы на "да" и "нет" и, обращаясь к мимо идущему, восклицают: "Или с нами, или против нас!", совершенно не считаясь с тем, что этот встречный может быть ни за тех, ни за других, а иногда и за тех, и за других, и что по совести его нельзя упрекнуть ни в том, ни в другом” [2, 310]. Абсурдной, с точки зрения мыслителя, является также сама большевистская идея о социальном равенстве, в котором кроется “ложная демократия” [2, 296]. По сути, это - не что иное, как тяготение к равенству в ничтожестве, прямой путь к духовной и нравственной деградации человека. Отсюда - разграничение понятий “аристократия” и “демократия”: власть лучших и формальное господство всех, соответственно. Подобно Бердяеву Волошин видит в большевиках не причину революционных преобразований, но следствие многовекового самодержавного рабства, начало которому было положено политикой Петра I. Бердяев отмечает: “Петр вздернул Россию на дыбы, он призвал Россию к великому будущему. Но в женственной русской душе осталось глухое недовольство против мужественного призвания Петра и оно пришло в озлобление” [1, 17]. Волошин, в свою очередь, подчеркивает: “...главной чертой русского самодержавия была его революционность. ...Так было во времена Грозного, так было во времена Петра” [2, 315]. Являясь сторонником теории цикличности исторического развития, Волошин определяет грядущие перспективы России, опираясь на события уже давно минувших эпох. Ярким примером служит описание февральских событий 1917 года: “Торжествующая толпа с красными кокардами проходила мимо, не обращая на них никакого внимания. Но для меня, быть может подготовленного уже предыдущим, эти запевки, от которых веяло всей русской стариной, звучали заклятиями' [2, 314]. Описывая революционный парад на Красной площади “в честь Торжества Революции [2, 313], Волошин приводит параллель: то, что видит большинство (толпа) - демонстрации с красными плакатами, призывающими воспевать новую жизнь и то, что видит Поэт - множество слепцов, “которые, расположившись по папертям и по ступеням Лобного места, заунывными голосами пели древнерусские стихи о Голубиной книге и об Алексее - человеке Божьем” [2, 313]. Для Волошина этот эпизод становится знаком дурного предвестия для будущего России, в котором он усматривает не что иное, как повторение событий Смутного времени: смерть Ивана IV Грозного в 1584 году и последующая утрата централизованной государственной власти совпадает с отречением Николая ІІ в 1917 году. “Духами” русской истории, производящими свой суд над современностью, выступают такие явления, как “Разиновщина и Самозванщина на фоне Смутного времени” [2, 318]. В стихотворении “Dmetrius- Imperator” поэт упоминает убиенных младенцев, приносимых в жертву русской истории: Дмитрия-царевича, сына Ивана IV Грозного, убитого в Угличе по приказу Бориса Годунова; царевича Ивана - сына Марины Мнишек и Лжедмитрия І, “повешенного у Серпуховских ворот в Москве в 1613 году в царствование первого из Романовых' [2, 319] и казненного в июле 1918 года цесаревича Алексея Романова. Волошин, объединяя этих трех персонажей, создает единый образ убиенного младенца, становящегося злым демоном русской истории: “Четверть века - мертвый, неизбывный / Правил я лихой годиной бед. / И опять приду - чрез триста лет” [2, 123].

Общеизвестен факт, что основой аристократизма, присущего культурам Европы, выступает институт рыцарства, отсутствующий в России. Отсюда вытекает то, что коллективизм, как доминантная национальная черта, явился фактической заменой индивидуалистических традиций, присущих аристократии. Русский национальный характер - это сплав двух непримиримых противоречий - анархизма и необходимости сильной власти: “С одной стороны - Толстой, Кропоткин, Бакунин, с другой - Грозный, Петр, Аракчеев” [2, 324]. Русская революция, явившаяся, по мнению Волошина, ничем иным, как великим историческим абсурдом (“исключительно нервно-религиозное заболевание” [2, 323]), нарушила законы иерархии - как в обществе, так и в культуре. Аристократия как социальная группа исчезает вместе с падением монархии, но сохраняется традиция, содержание которой заключается в соответствующем типе духовности, аристократизме духа, не зависящем от сословного табеля о рангах. “Аристократизм не есть право, аристократизм есть обязанность” [1, 109], - тезис, свидетельствующий о подчеркнутом разграничении понятий “историческая” и “духовная” аристократия и явную приоритетность второй в понимании писателя. Отсюда, необходимым условием для будущего существования нации и государства является вера. Мотив молитвы, органично сочетающийся с идеей духовного преображения России, составляет художественный мир статьи-лекции “Россия распятая”. Так, в молитве, подкрепленной христианским смирением поэта перед историческими реалиями (“На плечи крест, на выю трон” [2, 130]), проявляется несокрушимая вера в воскресение, которое, в свою очередь, видится поэту крайне идеалистически: “Так семя, дабы прорасти, /Должно истлеть... /Истлей, Россия, /И царством духа расцвети!” [2, І21].

Религиозная сущность русской революции в представлении Волошина воплощается в мысли о крестном пути России, который повторяется из века в век. Как уже отмечалось выше, эпоха Смутного времени мистическим образом претворяется в ХХ веке, делая Россию “уже не одержимой, а юродивой” [2, 318]. Мученическая суть истории России служит в понимании мыслителя знаком ее избранничества, особой миссии. Таким образом, будущее обновленной России - это господство великих и благородных, господство чести и альтруизма, путь к которому лежит через духовное преображение и перерождение. Подобно утверждению аристократии как власти лучших, Волошин усматривает собственный идеал в виде духовной утопии, отмечая: “Мой единственный идеал - это Град Божий. Но находится он не только за гранью политики и социологии, но даже за гранью времен” [2, 330]. Сохраняя позицию аполитичности, Волошин отказывается от приверженности той или иной политической доктрине: “Что мне до того, будет ли он (путь) вести через монархию, социалистический строй или через капитализм - все это только различные виды пламени...” [2, 330]. Отсюда следует: социально-политическая позиция Волошина, состоящая в подчеркнутой аполитичности, делает его не только сыном своего времени - Серебряного века с его восприятием человека как внесоциального существа, но может быть определена как позиция духовного аристократизма. Историософская концепция М. А. Волошина, нашедшая выражение в статье-лекции “Россия распятая”, несет в себе особый метаисторический смысл. Основой для размышлений писателя становится не столько революционное настоящее, в котором рушатся вековые устои, сколько события минувших эпох, повторяющиеся из века в век. Данный аспект воплощается, также, в структуре произведения. Следует отметить, что “Россия распятая” представляет собой сложный синкретический текст, включающий не только прозу, но и поэзию. Как определил автор в самом начале: “Это стихи, написанные во время Революции и отвечающие на текущие политические события” [2, 309]. Стихотворения, вошедшие в цикл, отражают своего рода ретроспективный взгляд поэта. Цель автора - актуализировать в памяти читателя уже известные факты, дать возможность переосмыслить их в новых социальных условиях.

Обобщая сказанное, заметим, что все три аспекта, в которых заключается понимание Волошиным сущности русской революционной действительности, представляют единую смысловую общность. Так, в условиях крушения бытийных основ (“Европа сорвана войной, Россия сорвана революцией' [2, 298]), единственным источником спасения человека является поиск внутренних ориентиров. Однако понимание веры не является исключительно христианским аспектом. По мнению писателя, источниками внутренней воли выступают “познание и любовь” [2, 298], трактуемые скорее как категории творческие, но не религиозные. “Познание - это творчество, развернутое в обратном порядке” [2, 298]. Способность любить не приближает человека к Творцу, но, наоборот, делает его самого созидательной силой в системе мироздания. Так, с помощью любви человек “сочувствует в работе Иерархий в качестве одной из них' [2, 298].

Категория веры в представлении Волошина - прерогатива будущего, ведущая к утопическому идеалу. Этот мотив, приобретая наиболее отчетливое выражение в произведении “Россия распятая”, утверждается писателем в идее о Граде Господнем, находящемся “не только за гранью политики, но и за гранью времен” [2, 329]. Противопоставляя настоящее будущему, Волошин утверждает противоположное вере качество - скептицизм - как необходимое условие текущего исторического момента: “Уличностей творивших историю... критическое отношение к действительности всегда исправляло их природную религиозность” [2, 298].

Христианская утопия Волошина о создании Града Господнего утверждается на принципах жертвенности и добродетели, которые, в свою очередь, являются признаками Личности. Понимание духовного аристократизма как своеобразной печати избранничества, отделяет человека от массы: “Для того, - чтобы личность не погасла, в массе возникает индивидуализм” [2, 300]. Отсюда следует то, что понятия “аристократизм” и “духовность” суть категории тождественные, но кардинально противоположные материальному миру. “Если для мира материального верен и необходим принцип демократизма, то для мира духовного настолько же необходим принцип аристократизма” [2, 304]. Как следствие, критике писателя подвергаются основы социалистического строительства с его принципами Справедливости, Равенства и Братства, противоестественных по своей природе.

волошин метаисторический смысл философский

1. Бердяев Н. А. Философия неравенства : письма к недругам по социальной философии / Н. А. Бердяев. - Берлин : Обелискъ, 1923. - 246 с.

2. Волошин М. А. Стихотворения ; статьи ; воспоминания современников / М. А. Волошин. - М. : Правда, 1991. - 480 с.

3. Гарин И. И. Серебряный век // Собрание сочинений : [в 3 т.] / И. И. Гарин. - М. : Терра, 1999. - Т. 2. - С. 256-358.

4. Гиппиус З. Н. Выбор мешка // Собрание сочинений : [в 7-ми т.] / З. Н. Гиппиус. - М. : Русская книга, 2003. - Т. 7 : Мы и они. Литературный дневник. Публицистика 1899-1916. - С. 206-209.

5. Долгополов Л. К. Волошин и русская история (на материале крымских стихов 19171921 гг.) / Л. К. Долгополов // Русская литература. - 1987. - № 4. - С. 169-174.

6. Любімцева Л. М. Особливості поетики М. О. Волошина : автореф. дис. ... к. філол. н. : 10.01.02 “Російська література” / Л. М. Любімцева. - Дніпропетровськ, 2000. - 16 с.

Размещено на Allbest.ru