Повседневная жизнь Римской империи в романах "Сатирикон" и "Золотой осёл"

Размещено на http://www.allbest.ru/

УДК 17.021.2

ПОВСЕДНЕВНАЯ ЖИЗНЬ РИМСКОЙ ИМПЕРИИ В РОМАНАХ «САТИРИКОН» И «ЗОЛОТОЙ ОСЁЛ»

Философские науки

Малик Юрий Сергеевич Воронежский государственный университет

Аннотация

Статья посвящена рассмотрению мироощущения поздней Римской империи на примере ключевых романов I и II вв. н.э. - «Сатирикона» Петрония Арбитра и «Золотого осла» Апулея, - в которых интуитивно предвосхищается закат Античности в широком смысле этого слова. Проводится сравнительная характеристика образа повседневной жизни империи, созданного Петронием, и жизни римлян в романе Апулея. В «Сатириконе» образ имперской жизни полон растущего скептицизма, замещаемого абсурдизмом. В «Метаморфозах» образ империи диалектичен: он раздваивается на профанное и сакральное.

Ключевые слова и фразы: общественное сознание; Pax Romana; «Сатирикон»; мистицизм; скептицизм.

The article analyzes the world perception of the late Roman Empire by the example of the key novels of the I and II centuries A.D. ? “Satyricon” by Petronius Arbiter and “The Golden Ass” by Apuleius ? which intuitively anticipate the decay of Antiquity in the broad sense of the word. The paper provides the comparative characteristic of the Empire's everyday life as it is presented by Petronius and Roman lifestyle in Apuleius's novel. In “Satyricon” the Empire's life is full of growing skepticism replaced with absurdism. In “Metamorphoses” the Empire's image is dialectical: it is divided into profane and sacral.

Key words and phrases: public consciousness; Pax Romana; “Satyricon”; mysticism; skepticism.

мироощущение империя апулей петроний

Каждое государство на протяжении всей своей истории старается поддерживать миф о собственной вечности и необходимости в мировом порядке. В любые эпохи находились тайные и явные пропагандисты имперских мифов. Имена их известны, творчество не отличается разнообразием, и поэтому исследователи обычно используют такие произведения не для изучения исторической реальности минувших веков, а лишь как образцы классической филологии. Не стал исключением и Древний Рим, официальные историки которого любое событие стремились превратить в иллюстрацию имперского гения. Зато античная художественная литература проливает свет на те стороны жизни Империи, которые никак не гармонируют с патетическим образом «героического прошлого», но не менее значимы, чем легендарные сражения. Речь пойдёт о повседневной жизни Римской империи, отраженной в романах Гая Петрония Арбитра и Апулея, чьё творчество приходится на I и II вв. н.э. Конечно, об империи прямо никто не говорит - у вышеуказанных авторов нет задачи порочить или расхваливать современный им политический строй, однако описание быта и нравов, присущих окружению главных героев романов, ярко иллюстрирует культурный фон происходящего, порой в ироническом и гротескном ключе. Тем не менее мы постараемся определить «образ империи» романа, поскольку «в империях воедино сливаются время и вечность, и потому их мифы не умирают» [7, с. 180].

В «Сатириконе» Петрония в центре сюжета оказываются трое молодых людей - Энколпий, Аскилт и Гитон. В сохранившихся частях произведения описываются похождения вышеуказанных героев, чей беззаботный досуг приводит их от одной беды к другой. Эти юноши не обладают богатством; они странники, чьи хитрость, остроумие и обаяние дают возможность сводить концы с концами, при всем при этом не жалуясь на тяготы судьбы. «Не люблю доходить до цели сразу, немила мне победа без препятствий» [5, с. 138], - заключает Энколпий. Уже в этих строках видно резкое расхождение с древнегреческой традицией, где страх перед богами и давление Судьбы над всеми в античном мире были неоспоримы. Без внимания нельзя оставить и эротическую составляющую «Сатирикона», которая пронизывает это произведение от начала до конца. Несмотря на гомоэротизм, присущий отношениям главных героев, юноши также предаются оргиям со служительницами культа Приапа (бога плодородия). Так, доктор биологических наук Д. А. Жуков замечает, что «надо говорить о тотальной не гомо-, а о бисексуальности греческих мужчин» [3, с. 109], что также характерно и для Древнего Рима как наследующего древнегреческую традицию. Да и название - «Сатирикон» - по сути несет в себе отсылку к увеселению в вакханическом смысле.

Кульминационной частью романа является пир Гая Помпея Трималхиона, множество раз обыгрываемый и интерпретируемый как в зарубежной, так и отечественной культуре. Образ Трималхиона считается культовым, а его пир показывает абсурд, царящий в обыденной жизни того времени. Но обо всем по порядку. «Под звуки музыки внесли самого Трималхиона и осторожно уложили на сложное сооружение из подушек. Смех был неизбежен, хотя неосторожен: из пышного алого одеяния выглядывает бритый череп, шея укутана тканью, а поверх нее пущена салфетка с широкой каймой и бахромой, ниспадавшей на обе стороны» [5, с. 147]. Различные кушанья изобилуют на пиру, и их «метаморфозы» доведены до абсурда, так что даже молодые юноши открыто высмеивают это. Однако Трималхион позволяет подобные выходки, довольствуясь своим положением. Он необразован; не так давно разбогател, причем его положение в обществе стало не столь велико. Его сознание обыденно, и в нем преобладает мещанский, в нашем понимании, элемент. Всё, чем он может довольствоваться, - лишь материальный субстрат, декорации в театре, не более. Петроний и заключает: «Ну, а покуда живешь, пей и гуляй, коли так!» [Там же, с. 148], словно оправдывая происходящее. На пиру юноши знакомятся с поэтом Евмолпом, причем неоднократно в романе указывается, что он, по мнению большинства, бездарен и его стихи никому не интересны, однако речи поэта обличают наличную реальность, словно глас истины, которую пытаются заглушить. Финал Сатирикона - апофеоз абсурда. Евмолп завещает съесть его тело тем, кто хочет получить наследство, причем приводя аргументы, хоть и с насмешкой, в пользу этой затеи.

Итак, мы заключаем несколько составляющих романа, формирующих «образ империи» Сатирикона: беззаботное странничество, мотивированное лишь пустой тратой времени; бесцельность существования главных героев; обилие фривольных увеселений; лукавство и разврат, царящие во всех сферах. Все составляющие ознаменованы лишь одной канвой - абсурдизмом как закономерным развитием такого способа существования, словно продиктованного Сатиром, играющим на флейте. Такую Империю представляет Петроний Арбитр.

Другой роман, рассматриваемый нами, - «Метаморфозы», или «Золотой осел» Апулея, где главный герой, Луций, довольствуясь лишь странствием и поиском удовольствий, скрашивает своё бытие. В «Метаморфозах» Апулея преобладает мистический оттенок, а название отсылает нас к одноименному произведению Публия Овидия Назона. Однако если у Овидия метаморфозы носят мифологический характер и более космичны, то характер метаморфоз Апулея скорее мирской и комичный - в них нет хтонического и героического подтекста. Луций, которого пленяют рассказы о колдовстве, приходит к тому, что его превращают по велению Рока вместо птицы в осла. «Я же, хотя и сделался заправским ослом и из Луция обратился во вьючное животное, тем не менее, сохранял человеческое соображение» [1, с. 156]. С этой поры с Луцием начинают происходить всяческие приключения, в которых он невольно оказывается жертвой и, скажем, «ослом отпущения». Его хозяева меняются, он претерпевает побои и похищения, всячески стараясь вернуть человеческий облик. В ходе таких приключений на пути Луция встречается множество представителей позднеантичного общества, среди которых есть и рабы, и земледельцы, и знать, однако всюду наблюдается схожая черта - падение нравов. Стоит сказать, что долгое время Луцию и по натуре были присущи животность, стадность, и какое-то время он помнил о своих былых желаниях. Об этом свидетельствуют строки шестой книги: «Одушевленный добровольным решением бегства и стремлением освободить девицу, к тому же и убежденный ударами, которые частенько меня подбадривали, я с лошадиной скоростью застучал по земле четырьмя копытами, пытаясь даже отвечать ржанием на нежные обращения девушки» [Там же, с. 206]. Долгое время Луций скитался в образе вьючного животного, пока не узнал, как ему сбросить ослиный облик. На помощь ему приходит «первая, среди небожителей, единый образ всех богов и богинь...» [Там же, с. 288], владычица Исида, сулящая благословение. Стоит сказать, что «Исида в греко-римском Средиземноморье пользовалась огромным почитанием и любовью, ибо ее имя было связано с упованием победы над смертью» [4, с. 234]. Придя к Луцию во сне, богиня в деталях описывает ритуал, который Луций должен пройти, чтобы вновь стать человеком. Интересно, что Исида в видении выходит из пены морской, подобно древнеримской богине любви - Венере. Отсылка к воде взята неслучайно, поскольку в древнеегипетском веровании «ежегодный разлив Нила примерно в середине лета вызывается слезами Исиды, оплакивающей мертвого Осириса» [6, с. 303]. Стоит упомянуть, что тема сна и сновидений встречается в каждой главе романа. Сновидения пронизывают сюжет, проводя тем самым параллель с гранью небытия, чего-то трансцендентного, что в обычном мире не увидишь. В греческой мифологии «пробуждение имеет сотериологическое значение» [8, с. 122]. Апулей словно разламывает наличное бытие на мир мистики и магии и мир обыденный, сластолюбивый, закабаленный, показывая при этом, что хоть Откровения приходят к герою во снах, он меняет свою жизнь, пробуждаясь. «Метаморфозы» - гимн пробуждения для всего Древнего Рима, причем в смысле веры, поскольку в период упадка Римского мира вера носила формальный характер. Об этом говорит и Апулей: «Пусть видят безбожники, пусть видят и сознают свое заблуждение: вот освобожденный от прежних невзгод, радующийся промыслу великой Исиды Луций, что победил судьбу!» [1, с. 293]. В конечном итоге Луций следует всем предписаниям, становится человеком и остаток своей жизни посвящает служению культу Исиды и Осириса.

Таким образом, подводя итоги рассмотрения «Золотого осла», мы можем выделить несколько ключевых элементов наряду с «Сатириконом». Мир Апулея двойственен, ему присуща мистика, магия в духе неоплатонической традиции, и в конечном итоге главный герой приходит от жизни развратной к жизни праведной, духовной. Империя, которую рисует Апулей, более мифологична, в то время как у Петрония она - скорее социально-политична. В этом смысле настрой Апулея более оптимистичен: он убежден, что общество можно спасти от упадка, но лишь путем веры и только обращаясь к индивиду. Подобно тому, как Исида побеждает Сета в мифологии, так и люди должны победить в себе «ослиные» черты и нравы путем просветления. Петроний же показывает нам лишь наличную реальность и считает, что ни о каких изменениях не может идти речи. Он живет во времена правления Нерона (I в. н.э.) и полон больше скептического реализма, нежели мистического оптимизма. Однако общей особенностью, присущей романам, является сексуальный контекст. Сексуальной жизни Древнего Рима посвящено множество исследований, однако нас интересуют лишь ее общие проявления как в «Сатириконе», так и в «Золотом осле». Культ Приапа, о котором упоминалось в начале, словно является неотъемлемой частью всего «Сатирикона». Разврат присущ как низшим, так и высшим слоям древнеримского общества. Причем ему подвергаются как в религиозном и мистическом ключе, так и в обыденной жизни. У Апулея же разврат также присутствует во всем романе, однако он играет второстепенную роль, является скорее лишь составным элементом, от которого главный герой постепенно отстраняется, выбрав праведную жизнь и аскезу. Так или иначе, при необходимом упоминании сексуальной составляющей как действительно присущей жизни Древнего Рима мы можем закономерно утверждать о критическом отношении авторов к таким проявлениям жизни. Петроний и Апулей, по сути, высмеивают наличное бытие, мир и людей, которые их окружают, обличая вульгарность и падение нравов, способствовавшие упадку Древнего Рима. Само общество того времени, принимая эклектичные ценности и идеалы разных народов, осознанно или нет, извращало их, выбирая лишь самые низменные, но увеселительные части различных культур. Такой обыденный эклектизм разрушал целостность и идеалы империи, которые ранее её породили.

Каким же мы видим «образ империи», присущий реалиям романов? Имперский образ содержит в себе уникальные черты: в ней сливаются конкретно-историческая данность и метафизическая тайна; геополитическая и часто уродливая реальность и мистическая по духу универсалистская парадигма социально-исторического бытия как некий своеобразный способ взаимодействия человека и мира, превосходящий свои внешние этнокультурные параметры [7].

Однако этот образ лишен греческого героизма и величия. Переняв многие черты различных культур, продолжив эллинистическую тенденцию, Империя не смогла удержать это величие на месте. «Римская империя на Западе могла бы существовать еще тысячу лет, хотя и на иной, романизированной, этнокультурной основе, если бы лежавшие в ее основании мифологемы продолжали вызывать энтузиастический восторг и поклонение нобилитета и простонародья.

Но этого как раз и не было. “Овеществление” римского имперского идеала в самой imperium romanum обнаружило кричащее несоответствие замысла и результата, локально-шовинистического “римского мифа” и его воплощения и одновременно - отсутствие всякой дальнейшей перспективы, кроме консервации “непрерывно возрастающего счастья”» [Там же, с. 192].

Единственное, что осталось присуще этому образу, - властолюбие, сладострастие, примитивный гедонизм, абсурдизм и растущий скептицизм, разрушивший все философские и религиозные платформы древнеримского общества. «Империя создала императоров, а не наоборот» [2, с. 312], тем самым дав возможность обожествить не её образ, а персоналии монархов, которые зачастую менялись и не старались соответствовать образу Pax Romana.

Список источников

1. Апулей. «Метаморфозы» и другие сочинения / сост. и науч. подгот. текста М. Гаспаровой. М.: Худож. лит., 1988. 399 с.

2. Бирд М. SPQR: история Древнего Рима. М.: Альпина нон-фикшн, 2017. 696 с.

3. Жуков Д. А. Биология поведения богов и героев Древней Греции. СПб.: Крига, 2015. 248 с.

4. Зубов А. Религия Древнего Египта: в 2-х ч. М.: РИПОЛ классик, 2017. Ч. 1. Земля и боги. 400 с.

5. Римская сатира / сост. и науч. подгот. текста М. Гаспаровой. М.: Худож. лит., 1989. 543 с.

6. Фрэзер Дж. Золотая ветвь. Новые плоды. М.: Академический проект, 2014. 407 с.

ISSN 1997-292X № 12 (86) 2017, часть 3123

7. Цуркан А. А. Имперское сознание римлян как мифологический феномен // Вестник Воронежского государственного университета. Серия 1. Гуманитарные науки. 2001. № 2. С. 180-193. 8. Элиаде М. Аспекты мифа. М.: Академический проект, 2014. 235 с.

Размещено на Allbest.ru