Теоретические условия и факторы формирования дискурса власти в философии постмодерна

Размещено на http://www.allbest.ru/

Кузбасский государственный технический университет имени Т. Ф. Горбачева

ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ УСЛОВИЯ И ФАКТОРЫ ФОРМИРОВАНИЯ ДИСКУРСА ВЛАСТИ В ФИЛОСОФИИ ПОСТМОДЕРНА

Яцевич Мария Юрьевна, к. филос. н.

Аннотация

постмодерн дискурс власть философский

Статья посвящена исследованию теоретических оснований феномена власти в дискурсе постмодерна. В работе представлен философский анализ методологических принципов, определивших становление концептуального каркаса дискурса власти в работах современных философов. Особое внимание уделяется проблеме отсутствия онтологического измерения властных отношений у философов постмодерна. Обосновывается взаимосвязь принципов управления в современном обществе и онтологических положений в концепциях постмодернистов.

Ключевые слова и фразы: общество; социальный дискурс; онтология; методологические принципы; власть; постмодернизм; социальное управление.

Annotation

THEORETICAL PROVISIONS AND FACTORS OF FORMATION OF DISCOURSE OF POWER IN POSTMODERNIST PHILOSOPHY

Yatsevich Mariya Yur'evna, Ph. D. in Philosophy Kuzbass State Technical University named after T. F. Gorbachev

The article aims to investigate the theoretical foundations of the phenomenon of power in postmodernist discourse. The paper presents the philosophical analysis of methodological principles, which determined the formation of the conceptual framework of the discourse of power in the works of modern philosophers. Special attention is paid to the problem of the absence of the ontological dimension of authoritative relations with the philosophers of postmodernism. The author argues for the interrelation of management principles in modern society and ontological provisions in postmodernists' conceptions.

Key words and phrases: society; social discourse; ontology; methodological principles; power; postmodernism; social management.

Основная часть

Современный социальный мир сегодня как никогда подвержен фундаментальным трансформациям, особенно это заметно в сфере властных коммуникаций, управлении социальными процессами. Так исследование феномена власти в последние десятилетия оставляет за собой первенство как наиболее актуальная и обсуждаемая проблема и в средствах массовой информации, и в научном сообществе. Во многом причиной для этого является кризис господствующей классической социально-философской парадигмы, которая традиционно претендовала на доминирование в интерпретации и генерировании социальных практик в западноевропейском обществе.

В последнее время в обстоятельствах, когда под влиянием новых дискурсивных тенденций происходят кардинальные изменения в социальных исследованиях, появляются принципиально новые формы и стратегии интерпретации сущности власти. Одним из условий для переосмысления концепта власти стал кризис модернистской парадигмы в западной философии ХIХ-ХХ вв. Это ознаменовало переход от традиционной рационально-логической модели европейского миропонимания к антииерархичному видению реальности у постструктуралистов (постмодернистов) [10].

В современной социально-философской теории следует выделить два основных подхода к пониманию феномена власти: идеологический и общетеоретический (эпистемологический). Представители первого (М. Вебер, Р. Арон, Х. Арендт и др.) придерживаются идеи, что важнейшие социальные институты, экономические и политические процессы, формы организации власти, фундированы определенными идеологическими установками (либеральной или консервативной, социалистической или националистской). По их мнению, доминирование одной из них определяет тренды развития социальных практик, особенности устройства и управления обществом, а также задает вектор интерпретации сущности власти и способов ее осуществления [1; 3].

Другая позиция восприятия сущности социального управления берет свое начало у постструктуралистов: Р. Барта, М. Фуко, Ж. Лакана, Р. Рорти, Ю. Хабермаса. В целом, данная концепция оформилась, как попытка отвергнуть онтологизм в интерпретации социальных практик. Деконструкция метафизических предпосылок, отказ от онтологических характеристик, фиксирующих объективность и закономерность бытия, все это заставило исследователей по-новому взглянуть на теорию властных взаимоотношений. Так, по их мнению, постижение феномена власти, как и других социальных явлений, должно исходить из выявления эпистемологической традиции и общетеоретических условий, определяющих познание объекта. Такого рода познавательная стратегия рассматривается в качестве альтернативы классической репрезентативной методологии, которая предлагает в процессе истолкования социальных явлений исходить из фактора влияния «трансцендентального означающего» ? субъекта, формирующего принцип описания объекта из структур собственного сознания. С этой позиции происходит нивелирование метафизического измерения социальных практик, что лишает исследователя привилегии на обладание абсолютным знанием и статуса эксперта в оценке социальных идеалов.

Теоретическим фундаментом для формирования новой «эпистемологической решетки» стала неклассическая парадигма, сложившаяся как отрицание категориального аппарата, типичного для классического модернизма. Одним из главных условий деструкции классической эпистемологии стало изменение интерпретации сущности и статуса субъекта в современном дискурсе. Постмодернизм деконструирует традиционный фундамент новоевропейского научно-философского дискурса, основанный на представлениях о субстанциональной и целостной природе субъекта. Новое понимание субъекта постмодерна опирается на идею о мозаичности сознания и реальности, где субъект - случайное соединение фрагментов идентичности, точкой «пристежки» которых являются конкретно-исторические события, культурные обстоятельства или национальные особенности. Субъект становится случайным текстом, нарративом, комбинацией историй, что делает невозможным восприятие им самого себя как чего-то постоянного, существующего независимо от символов и знаков, сложившихся в определенной культурной среде. Смещение субъекта с позиции иерархического доминирования лишает его привилегии на обладание абсолютной истины, так как это было характерно для логоцентрического мира [10]. Вследствие этого, основная линия постмодернистской интерпретации социальной реальности определяется радикальным отрицанием рационализма и субстанционализма.

Так Ф. Ницше был одним из первых, кто предпринял попытку подвергнуть критике классическое рационалистическое представление о властных отношениях [4]. Его теория власти предполагает отказ от бинарной модели «господин-подчиненный», как варианта субъект-центрированного мышления. Волюнтаристская позиция Ницше исключает интерпретацию власти в рационалистском ключе. По его мнению, разум не в состоянии контролировать стихийную потребность человека властвовать и не может претендовать на статус гаранта упорядоченности и стабильности в обществе. «Воля к власти», как бессознательная сила, «слепое стремление» является основой человеческого бытия, определяет его потребность к овладению внешним миром и реализации своего творческого потенциала в виде искусства, религии, философии. Вокруг понятия «воля к власти», Ницше фиксирует все социальные коммуникации и межличностные отношения. Одной из форм стремления к власти является, по его мнению, «воля к истине» [Там же]. Таким образом, все формы знания, моральные нормы, идеологемы есть способ экспансии собственной системы ценностей и идеалов, следовательно, господства в обществе. С этой точки зрения установление в социальном мире определенных понятийных форм, традиции мышления, фиксирующей нормы морали и критерии истины для «другого», воспринимаются как особый способ реализации власти в обществе.

Отметим, что все последующие версии о принципах осуществления власти напрямую связаны с ницшеанскими представлениями об ее бессознательной и иррациональной природе. Многие из современных философов от структуралистов до постмодернистов (Р. Барт, М. Фуко, Ж. Делез, Р. Рорти и др.), часто обращаются к анализу комплексов «власть-знание», где стремятся преодолеть господствующую логоцентрическую эпистемологию, предписывающую единые критерии истинности, методы исследования и иерархическую модель организации социальных практик. Важную роль в формировании существующей системы управления обществом сыграли «эпистемы», как полагал М. Фуко. Неосознанные статичные познавательные структуры являются «фикциями», с помощью которых мы организуем жизненное пространство, повседневные практики, властные отношения. С помощью эпистемологических иррациональных схем, оформляющих познание мира, человек стремится приспособить существующие представления о реальности к собственным потребностям ? экономическим, социально-политическим, сексуальным [8].

В результате власть воспринимается как естественное проявление иррациональной человеческой сущности, движимой жаждой доминирования. Она объявляется врожденной потребностью человека, укорененной в глубинных структурах его психики. Стремление властвовать понимается как физиологическая необходимость, связанная с выживанием человека и его самоидентификацией. Собственно, в сферах бессознательного и зарождаются отношения «господства-подчинения», обнаруживающие себя в языке и текстах (Р. Барт, Ж. Лакан), в идеологии и пропаганде (Ф. Гваттари, Ж. Делез, С. Жижек), в повседневных практиках и социальных институтах (сексуальные отношения, семья, исправительные и лечебные учреждения, образование) (М. Фуко), а также в теориях философии и науки (Р. Рорти). Таким образом, важнейшей установкой постмодернистского дискурса власти становится стремление выявить формы и процедуры принуждения, реализуемые вне сознательных актов у индивидов, что обусловливает уход от попыток экспликации власти к описанию ее феноменов в социальных коммуникациях.

Таким образом, постмодернизм обнаруживает присутствие власти во всех формах межличностного взаимодействия, отказывая ей в иерархичности и точки привилегированности. У «вездесущей» власти отсутствует рациональное основание и онтологическое измерение. Природа властных отношений объясняется особенностями социального взаимодействия: противоречивостью потребностей и интересов различных социальных групп, конфронтацией личностей, стремящихся к бессознательной самореализации и самоидентификации. Соответственно, важнейшие продукты социальной коммуникации: язык, модели семейных отношений, государственные и политические институты, религиозные и экспертные организации, научнообразовательное и медицинское сообщества, исправительные учреждения, традиции искусства - все это становится проявлением бессознательных порывов, кристаллизовавшихся на поверхности в процессе стремления человека к доминированию и господству.

М. Фуко стремится прояснить связь феномена власти в западноевропейском обществе со структурами языкового сознания. Как полагает французский мыслитель, именно лингвистические формы и знаково-символические конструкции наделяют смыслом и значением социальные коммуникации. По его мысли, иерархическая система «межсубъектных» властных отношений проявляется в виде «упорядочения» этих отношений (как их систематизация, регулирование, а также требование повиновения и подчинения). Социальная реальность, полагает М. Фуко, представляет собой «бессознательный интерсубъектный текст», случайная мозаичная комбинация, спонтанно возникающая из многообразия человеческих желаний и инстинктов, закрепленных в языке и легитимных текстовых документах. Ограничение и регламентация действий субъекта, а, следовательно, управление социальными практиками достигается, по его мнению, при помощи генерального теоретического дискурса, основанного на концептах логоцентрического языкового сознания [Там же].

Р. Барт особо уделяет внимание языковым формам власти. Он обосновывает наличие связи лингвистических структур с феноменами насилия и принуждения, а социальные институты, фиксирующие модель «господство-подчинение», рассматривает как результат доминирующих идеологических дискурсов. По его мысли, язык, сам по себе, является диктатором. Предписывая сознанию упорядоченность при помощи логических конструкций в процессе означивания вещей, язык формирует систему понятий и смыслов, определяя, тем самым, формы интерпретации реальности. Так любой дискурс, оперирующий концептами аксиологического характера, представляет собой «дискурс власти». Все процессы коммуникации неизбежно проходят через процедуру «вторичного означивания» (символы, смыслы, значения, понятия, при помощи которых осуществляется маркирование ценностей и идеалов, предписанных властью). Как следствие, все формы взаимодействия в обществе вовлекаются в систему принуждения и подчинения, что наводит его на мысль о невозможности осуществления коммуникативных актов вне системы властных отношений [2].

Власть по своей природе не может быть чем-то внешним по отношению к индивиду. Напротив, по мнению Ф. Гваттари, Ж. Делеза, она присутствует внутри бессознательных структур человеческой психики. Проявляясь в виде инстинктов, потребность во власти определяет поведение человека и в хозяйственно-экономической сфере. Экономические процессы есть своего рода механизмы реализации претензий на доминирование и власть. Так определенные формы социально-политического господства создаются как продукт «производства желаний», в основе которого лежит диалектическое единство бессознательных потребностей и материального производства [5].

Так, важными принципами социального дискурса постмодернистов становится, во-первых, критика традиционных подходов к пониманию западноевропейской системы мышления, фундирующей систему властных отношений на основе подавления желаний Другого. Во-вторых, мыслители настаивают на применении неклассических методов (деконструкция, структурной лингвистики, психоанализ, герменевтический подход и др.) при проведении тотальной ревизии принципов функционирования власти во всех отраслях социальных практик и с учетом политических, социально-экономических, антропологических, идеологических и культурных контекстов глобального мира. Вследствие этого, современные мыслители акцентируют значение эпистемологических и психологических факторов, определяющих характеристики власти. Такого рода стратегия задает рамки исследований, где на первый план выходят проблемы функционирования власти, способы 220 Издательство «Грамота» www.gramota.net подчинения индивидов; изучаются ее структурные, политические, психологические, социально-экономические и другие частные аспекты проявления властных отношений. При этом постмодернистами игнорируются онтологические основания феномена власти, всячески избегаются вопросы о связи социальных процессов с характеристиками реальности. По всей видимости, внимание к методологическим и функциональным аспектам и отсутствие интереса к онтологическому измерению феномена власти во многом повлияли на процессы социальной трансформации, разрушение традиционной системы ценностей и смысловых ориентиров в современном социальном пространстве.

Как результат, трансформация эпистемологических предпосылок в познании социальных феноменов определила ряд принципиальных новых вопросов: насколько продуктивны традиционные способы рационально-логического познания в исследовании властных отношений; какие методологические принципы позволят дать адекватную оценку современной стратегии управления; возможно ли существование современного информационного пространства свободного от идеологических маркеров (как способа принуждения); и, наконец, по какой причине западные политические, социальные и другие институты в последние десятилетия переживают глубокий кризис, а планирование развития основных процессов в обществе дает весьма посредственные результаты?

В попытках прояснить эти вопросы, исследователи пришли к выводу о том, что классический западноевропейский дискурс сформировал единственно приемлемую модель управления, которая создала тотальную иерархичную систему механизмов и форм подавления индивидов, подчиняя их господствующим слоям в государстве. Используя методологическую процедуру противопоставления биполярных понятий: «закон» ? «хаос», «рациональное» ? «иррациональное», «необходимость» ? «случайность», «коллективное» ? «индивидуальное» и др., классическая парадигма закрепила в мышлении не только единственно истинную модель понимания мира, но и стандарты действий, отношений и коммуникации индивидов. В целом, по их мнению, это создало интеллектуальную платформу власти и позволяло ей средствами государственных институтов регламентировать социальные практики и взаимоотношения индивидов, легитимировать определенные модели господства, а также, определяя единые стандарты существования, закрепить абсолютное подчинение на уровне сознания личности.

Постмодернисты напрямую связывают влияние классической парадигмы власти с большинством негативных явлений в обществе: социальное неравенство, тоталитаризм, господство идеологии потребления, кризисы от экологических до экономических, рост насилия и терроризма, идеологическая пропаганда и манипулирование массовым сознанием в интересах господствующего сообщества. В таких обстоятельствах для них становится особенно важным преодоление «издержек» рационализма и логоцентризма как в социальной теории, так и практике, использование неклассических методов в социологических исследованиях, а также продвижение плюралистической аксиологической модели в мультикультурном глобализованном пространстве. Все это является весьма сложной задачей при условии сохранения в современном обществе консервативной иерархичной системы социальных и политических институтов, практически не изменившей своих методов, функций и процедур управления со времен расцвета новоевропейской рационалистической традиции государственного устройства (республиканская модель правления, репрессивная ориентация законодательства, ограничительная деятельность органов власти, возникновение механизмов идеологического манипулирования и др.). В связи с чем, становится необходимым создание инновационных методологических подходов, способных адекватно интерпретировать актуальные проблемы глобального мирового сообщества.

Неклассический дискурс, отвергая онтометодологическую биполярность, позиционирует новую версию описания реальности, которая характеризуется ризоморфностью, мозаичностью, нарративностью. Методологически это предписывает ситуативное и многомерное постижение социальных практик и властных отношений. Властные коммуникации у постмодернистов понимаются как вариант «игры», где правила и условия задаются случайными событиями и обстоятельствами. Каждый субъект, как участник социальных действий, всегда абсолютно свободен в своих желаниях и выборе способов их реализации. Культура, общественные практики и исторический процесс есть «наррация», сложившаяся как результат случайного комбинирования текстов, событий, «сплетенная» множеством равных творческих индивидов метаистория. Общество есть, своего рода, пространство хаотичных комбинаций различных событий, процессов и явлений, где правила может устанавливать любой индивид. Но, при этом, «игра» не должна превращаться в метадискурс, становиться концепцией господства. Заметим, что построение альтернативного модернистскому социального дискурса для философов постмодерна стало не просто вариантом лингвистической «игры», призывающей деконструировать классические тексты, но стратегией преобразования всех форм властных отношений в западном мире. Управление, как полагают постмодернисты, может быть толерантным и ненасильственным. Диалог и взаимопонимание есть условия достижения компромиссных соглашений [9]. По мнению Ю. Хабермаса, плюралистичность в выборе подходов и методов социального воздействия будет способствовать свободному развитию социальных коммуникаций, а многообразие форм управления сделает социальные структуры более устойчивыми в кризисы, вызванные многомерностью и нестабильностью современного общества [Там же]. Так, властным структурам необходимо научиться критично относиться к себе, оценивать собственные действия непредвзято и объективно, что позволит переформатироваться и выйти на новый уровень эффективного управления, ориентированного на партнерские отношения и диалоговые коммуникации.

Но в такой ситуации неизбежно возникает вопрос об онтологическом статусе власти. Отсутствие бытийственной определенности, фундирующей в общественном сознании воззрений об устойчивости и необходимости определенного типа властных отношений, ставит под сомнение легитимность властных структур и их нормотворческую деятельность. Так, при отсутствии представлений об укорененности принципов власти в мироздании, правом генерировать социальные нормы сможет обладать любой индивид, способный доминировать и располагающий достаточными ресурсами (материально-экономическими, психологическими, политическими). В связи с этим, харизматичная личность или группа влиятельных лиц, направляя развитие социальных практик, контролируя и определяя межличностные коммуникации, имеет уже онтологически привилегированный статус и создает условия для формирования нового метанарратива или идеологии.

Кроме прочего, принципиальный отказ от онтологической платформы в описании социальной реальности приводит к тому, что существование понимается как фикция, ризома, лишаясь при этом ценностного значения. Реальность не существует вне индивидуального сознания и коммуникативных актов - полагают постмодернисты [5]. Все это приводит человека и общество к дезориентации и лишает привычной системы координат, фундированной определенными и обоснованными онтологическими характеристиками. Отсутствие значимого гаранта реальности - такого как Абсолют, Бог, Логос, субстанция приводит к релятивизации социальных идеалов, моральных норм и разрушению традиционных ориентиров.

В таких условиях лишаются значимости не только властные институты, но также и сам индивид как онтологическая единица, фундаментальный субъект общественных отношений. В этом случае возникает угроза нивелирования значимости самой личности. Как следствие, происходит не просто «трансформация власти», но и рост всевозможных функциональных и структурных аномалий, порождающих кризисные ситуации и нестабильность в обществе.

На сегодняшний день при разработке стратегии и методов управления необходимо учитывать ряд последствий влияния постмодернистского дискурса: исключительная динамичность и поливариативность развития глобального мирового пространства, а также отсутствие доминирующих этико-мировоззренческих ориентиров, стабилизирующих общество. В таких обстоятельствах становится очевидным, что в современном мире уже не столь значимы методы или концепты, религиозные или идеологические мотивы. Обладателем полноты власти сегодня может стать элитарная группа или лидер-виртуоз, обладая искусством манипулирования и пропаганды, имея навыки структурирования информационного пространства и ориентируясь в модных тенденциях СМИ, они смогут направлять социальные практики в выгодное для себя русло.

Список литературы

1. Арон Р. Этапы развития социологической мысли. М.: Издательская группа «Прогресс» ? «Политика», 1992. 608 с.

2. Барт Р. Избранные работы. Семиотика. Поэтика / пер. с фр.; вступ. ст. и коммент. Г. К. Косикова. М.: Прогресс, 1989. 616 с.

3. Вебер М. Избранное. Образ общества. М.: Юрист, 1994. 704 с.

4. Делез Ж. Ницше. СПб.: Аксиома, 1997. 186 с.

5. Делез Ж., Гваттари Ф. Капитализм и шизофрения: Анти-Эдип. М.: ИНИОН РАН, 1990. 108 с.

6. Жижек С. Возвышенный объект идеологии. М.: Художественный журнал, 1999. 114 с.

7. Рорти Р. Универсализм, романтизм, гуманизм: лекция / пер. с англ. С. Д. Серебряного. М.: РГГУ, 2004. 54 с.

8. Фуко М. Интеллектуалы и власть: избранные политические статьи, выступления и интервью. М.: Праксис, 2006. Ч. 3. 320 с.

9. Хабермас Ю. Модерн - незавершенный проект // Вопросы философии. 1992. № 4. С. 40-52.

10. Яцевич М. Ю. Власть в теории модерна и современные социальные практики // Альманах современной науки и образования. Тамбов: Грамота, 2011. № 11 (54).С. 45-47.

Размещено на Allbest.ru