Религиозное сектантство как предтеча революционного мировоззрения

Размещено на http://www.allbest.ru/

Размещено на http://www.allbest.ru/

Религиозное сектантство как предтеча революционного мировоззрения

Философские науки

Цигвинцева Галина

В статье рассматриваются вопросы внутреннего мировоззренческого сродства религиозного сектантства с крайними формами революционного мировоззрения. Обосновывается мысль о том, что религиозное диссидентство, бросившее вызов ортодоксальному православию, взрастило семена нигилизма и критицизма, воплотившиеся в леворадикальный политический спектр, предложивший народу взыскать «нездешнее царство правды». религиозное сектантство христианство мировоззрение

Ключевые слова и фразы: христианство; сектантство; мировоззрение; нигилизм; государство; церковь; справедливость; правдоискательство; радикалы.

До принятия христианства мировоззренческой основой жизни наших предков было язычество, пантеистический характер которого предполагал множественный пантеон божеств, олицетворяющих разнохарактерные природные стихии. Анимизм и фетишизм, основываясь на мистическом страхе людей перед матерью природой, вместе с тем нивелировали дистанцию между человеком и предметом поклонения и давали надежду на реализацию замыслов по корректировке субьектно-обьектных отношений в пользу субъекта. Принятие христианства привело к «стиранию» палитры языческих стереотипов и моделей мышления. Христианство рационализировало внутреннее пространство человека, перечеркнув многоликий спектр религиозных обязательств и условностей, освободив место для унифицированных христианских ценностей, обусловленных единобожием. Однако отказ от религиозного плюрализма в рамках теоцентристской модели существования исподволь, на подсознательном уровне, формировал у людей желание подвергнуть ревизии христианскую догматику и предложить новые модели вероисповедания и самого существования. В свою очередь, религиозное сектантство, зародившееся в России в XVI-XVII вв., спровоцировало секуляризацию массового сознания, приемлющего идеологический и политический радикализм, который не брезгует крайними формами самоутверждения.

Отступление от традиционных моделей мышления и поведения в рамках христианской картины мира явили уже «нестяжатели». Вместо уставной молитвы и обрядового благочестия они склонялись к отрешенному созерцанию и давали приют религиозным диссидентам - еретикам.

Безусловно, большинство русских людей не помышляли свою жизнь вне рамок традиционного христианского ритуализма и обрядовости. Однако наиболее пытливые и любознательные натуры стремились дойти «до самой сути», вооружившись собственным скептицизмом. «…У нас в России культурный разрыв между передовым отрядом интеллигенции и народной массой произошёл не в области внешних форм жизни… а ранее всего в области веры…» [6, с. 475].

В фокусе внимания религиозных диссидентов оказалась не только христианская догматика, но и церковная атрибутика, которая, с их точки зрения, препятствовала подлинному «общению» человека с Богом. Еретики утверждали, что икона является делом рук человека и обителью живого Бога быть не может. Они не были солидарны в способах постижения Творца. Избравшие эмоциональный путь постижения Бога склонялись к мистическим упражнениям, а интеллектуалы применяли изощренный инструментарий схоластических умопостроений, но выхолащивали саму суть христианства.

Евангелическое и духовное христианство стали новыми формами постижения Бога. Евангелисты, отрицая церковное предание, признавали только первоисточник - Евангелие. Феодосий Косой, один из наиболее радикальных религиозных реформаторов середины XVI века, склонялся к отрицанию божественной природы Христа, провозглашая, что отступление от неправды и есть молитва. В душах русских радикальных интеллигентов впоследствии подобного рода установки повсеместно находили понимание. Анализом изречений из Библии занимались в кружке Дмитрия Тверитинова. Тверитинов провоцировал православных слушателей, прибегая к сопоставлению противоречивых цитат Священного писания и, используя приемы майевтики, стремился донести до их сознания новые взгляды на интерпретацию религиозного первоисточника. Так в религиозных отвлеченных диспутах зарождающаяся русская интеллигенция, занимаясь осмыслением религиозных основ мироустройства, отрабатывала навыки критического свободомыслия, оценки и последствия которого по сей день являются предметом острых научных дискуссий.

Мистико-дуалистическое учение хлыстов бросило вызов официальной православной доктрине о повреждении человеческой природы. Человек, с их точки зрения, способен стать идеальным - «живым богом». Построение «Царства божия» в скором времени здесь, на Земле, не вызывало у хлыстов сомнений. «Только тот может стать вместилищем “духа святого” и получить пророческий дар, кто добьётся умерщвления плоти, умерщвления воли, себялюбия, гордости» [8, с. 299].

Идея справедливости и правдоискательства с особой силой проявилась в духоборчестве, отличавшемся жесткой антицерковной направленностью и выступавшем против строительства церквей.

При Николае I появилась триада «Православие, самодержавие, народность», которая обрела впоследствии статус государственной идеологии. Её направленность против сектантских толкований христианской веры и революционно-демократического крыла русской интеллигенции очевидна. Позднее Пётр Струве в работе «Интеллигенция и революция» писал: «Идейной формой русской интеллигенции является её отщепенство, её отчуждение от государства и враждебность к нему…» [9, с. 153-154]. История свидетельствует, что первое русское издание Библии вышло в самой России лишь в 1875 году! Стоит ли удивляться, что в условиях длительного отсутствия Библии на русском языке для широких масс множественная интерпретация христианского вероучения (несмотря на реформу Никона) дала всходы в виде религиозных популистских учений, носящих, как правило, антицерковный и антигосударственный характер. Антирелигиозные эгалитаристские учения в России во второй половине XIX века также завладели умами части дворянской, мещанской и крестьянской молодёжи, которая, неся в народ семена вольнодумия, в отличие от представителей официальной православной церкви используя понятный народу язык, доносила до него суть своих революционных проектов.

Отчужденное отношение сектантов к государственным институтам, неприятие ими законов, утопические прожекты делали их потенциальными союзниками радикально настроенной части общества. «…народники… рассматривали русские народные секты… как потенциальных союзников» [10, с. 156]. Религиозная подоплёка сектантских проектов по переустройству общества не смущала атеистически настроенных реформаторов. Пантеистическая идея человекобога, исповедуемая еретиками, готовила почву для отрицания идеи существования Творца, а антигосударственный и антицерковный настрой революционных проповедников, взыскание ими «нездешнего царства правды» [2, с. 15] превращали их в апостолов новой квазирелигиозной веры. Отказавшись от сектантской религиозной риторики и их трудового подвижничества, леворадикальная интеллигенция подменила идею религиозного спасения проектом построения идеальных общественных форм, способных якобы дать народу справедливую и сытую жизнь «здесь и сейчас». Последствия этой деморализации ощущаются и сегодня в виде стремления части наших граждан «иметь всё и сразу»…

Нивелировка традиционных ценностей опасна тем, что «…в исторической душе русского народа всегда боролись заветы обители преподобного Сергия и Запорожской сечи…» [4, с. 68]. Особо показательно в этом случае убийство царя-реформатора Александра II, попытавшегося принять превентивные меры против идеологических установок и провокационных планов русских радикалов. Отношения «самодержец - народ» стали обретать новое качество: для одних простолюдинов смерть государя стала личной трагедией, для других - началом циничной веры в торжество насильственных методов борьбы. К сожалению, и сегодня нигилистическое восприятие государственных инициатив, стремление «раскачивать лодку» свойственны несистемной политической оппозиции, эксплуатирующей противоречивый характер русского духовного строя.

Западная Европа второй половины XIX века, в отличие от России, могла уже позволить решать социальнополитические проблемы в консервативном ключе. Экономическая стабильность сделала недееспособными идеи Фурье, Прудона, Оуэна и других утопистов по переделке мира. А протестантские (в прошлом - еретические) учения к этому времени отвоевали место под солнцем, обретя в ряде стран негласный статус государственной идеологии. Д. С. Мережковский писал: «Мы ещё верим <…> в тот внезапный переворот, апокалипсис “нового неба и новой земли”, который некогда и европейской общественности грезился; но там давно уже перестали верить в него и теперь постепенность <…> непрерывного развития для них не только внешний закон бытия, но и внутренний закон духа, они в эволюции, мы - в революции» [5, с. 442]. Революционные перемены 1917-1918 гг. были встречены многими сектантами с пониманием. Квазирелигиозная форма коммунистической идеологии «…со всеми внешними признаками религии, кроме веры в Бога, как в сверхъестественную силу и сущность» [1, с. 98] импонировала их религиозному миропониманию. Н. А. Бердяев писал: «Пантеизм окончательно упраздняет и личность, и свободу, и человечество, растворяя всё окончательно в мировой жизни, и незаметно переходит в натурализм и материализм» [3, с. 327]. В 1919 году появляется большевистский декрет, освобождающий некоторые категории сектантов от военной службы. Дело социалистического строительства воспринималось ими как миссионерский подвиг по воплощению в жизнь «Царства божия». В Постановлении Наркомюста РСФСР, НКВД РСФСР, Наркомзема РСФСР от 15 августа 1921 года говорилось: «…крестьянские коммунистические образования, создавшиеся и гонимые при царизме… совершенно безболезненно усваивают общегражданские советские законы и уставы… несмотря на то, что их коммунистические стремления и облеклись в силу исторических условий в религиозную форму» [7].

Таким образом, религиозное диссидентство, произросшее из почвы как бессознательных пантеистических установок (идея «живого бога», идея построения «Царства божия» и т.п.), так и в связи с наличием объективных причин, отринувшее унифицированные ценности официального православия, явилось предтечей крайних форм революционного мировоззрения: от революционных демократов до большевиков.

Список литературы

1. Андреев Л. А. Процесс дехристианизации в России и возникновение квазирелигиозности в XX веке // Общественные науки и современность. 2003. № 1. С. 90-100.

2. Бердяев Н. А. Истоки и смысл русского коммунизма. Репринтное воспроизведение издания YMCA-PRESS, Париж, 1955 г. М.: Наука, 1990. 244 с.

3. Бердяев Н. А. Опыт философского оправдания христианства (О книге Несмелова «Наука человека») // Бердяев Н. А. Собрание сочинений: в IV т. / общ. ред. Н. А. Струве. Париж: YMCA-Press, 1989. Т. III. С. 302-328.

4. Булгаков С. Н. Героизм и подвижничество // Вехи. Из глубины: сб. ст. / сост. А. А. Яковлева. М.: Правда, 1991. С. 31-72.

5. Мережковский Д. С. Избранное: роман, стихотворения, эссе, исследования. Кишинев: Литература артистикэ, 1989. 543 с.

6. Милюков П. Н. Очерки по истории русской культуры: в 3-х т. М.: Прогресс, 1994. Т. 2. Вера. Творчество. Образование. Ч. 2. 496 с. 7. Об освобождении от воинской повинности по религиозным убеждениям, о трудовой повинности служителей культа.

7. Об издании религиозной литературы и о религиозных группах, объединениях и съездах [Электронный ресурс]: Постановление от 15 августа 1921 года // Библиотека нормативно-правовых актов СССР. URL: http://www.libussr.ru/ doc_ussr/ussr_1053.htm (дата обращения: 16.05.2015).

8. Очерки русской культуры XVII века / под ред. А. В. Арциковского. М.: Изд-во МГУ, 1979. Ч. 2. Духовная культура. 344 с. 9. Струве П. Б. Интеллигенция и революция // Вехи. Из глубины: сб. ст. / сост. А. А. Яковлева. М.: Правда, 1991. С. 150-166. 10. Фаликов Б. Неоязычество // Новый мир. 1999. № 8. С. 148-168.

Размещено на Allbest.ru