Социальная динамика в локальном социокультурном пространстве

Научная новизна исследования:

1. Выявлен междисциплинарный характер фронтирной парадигмы и эксплицирован фронтир как специфическая контактная зона в социокультурном пространстве.

2. Обоснованы положения методологической стратегии исследования социокультурного ландшафта, элементами которой являются: 1) определение адекватности лингвистической составляющей концепции социального конструирования реальности социокультурной динамике фронтира; 2) экспликация потенциала концепта Место в рефлексии динамики локального социокультурного пространства; 3) обоснование продуктивности применения концепции социальной (культурной) травмы в логике парадигмы социального изменения к анализу фронтира; 4) обоснование трактовки фронтира как процесса пространственной дифференциации и разделения исходного социокультурного континуума.

3. Определены существенные содержательные черты понятия фронтир (фронтирный комплекс), в качестве которых эксплицированы репрезентация фронтира как социальной памяти, группы объективных и культурно-символических характеристик фронтира, а также механизм конституирования и ретрансляции локальной фронтирной зоны.

Положения, выносимые на защиту диссертационного исследования:

1. Фронтир - форма локальной социокультурной динамики, процессуальность которой седиментируется в специфической территориальной идентичности и реифицируется в особом социокультурном пространстве. Фронтир - пространственно локализованный процесс перехода, лиминальный символический хронотоп, доступный переживанию в особом культурном ландшафте, а исследованию - в материале культурно-символических рефлексий. Способом данности фронтира (и одновременно результатом его реификации) выступает соответствующий образ территории, в свою очередь являющийся продуктом некоторого виммдения («географического воображения»). Фронтир как образ территории - это артефакт неявного знания, непреднамеренно выдающий содержимое «социального бессознательного» той общности, в которой было сконструировано данное социальное представление.

2. Экспонированный в исследовательском поле социально-философской, социально-исторической и социально-географической рефлексии, в пространственном отношении фронтир может быть определён как экстерриториальное пространственно-символическое явление, квазиграница (зона переходного типа с выраженными транзитными функциями), зонно-волновой феномен культурного ландшафта (ландшафтно детерминированный стереотип поведения).

3. Констелляция конкретно-исторических и культурно-символических импликаций локального культурно-ландшафтного паттерна - фронтирный габитус - служит основанием воспроизводства специфического типа социальности в пределах контактной зоны. Фронтирная социальность характеризуется этнокультурной неоднородностью фронтирующих групп, их амбивалентно-конфликтным взаимодействием, де-факто колониальным статусом фронтирной зоны и др.

4. В корпусе самоописаний и метаописаний повседневности, определяющих культурный код фронтирного социокультурного пространства, представлены фронтир как пространство символических репрезентаций социальной реальности и Место как связь самораскрывающегося социального опыта с ландшафтом.

Теоретическая значимость настоящего диссертационного исследования заключается в том, что оно способствует формированию в междисциплинарном поле социогуманитарного знания новых подходов к изучению глубинных факторов динамики социального бытия, взятого в региональном масштабе, а также проблемно-методологическому синтезу социальной философии, социальной истории, философии истории, социологии пространства и повседневности, культурно-ландшафтного подхода, культурологии.

Практическая значимость исследования определяется тем, что его результаты могут быть положены в основу разработки региональных и муниципальных программ территориального развития нового поколения, выполняемых в логике модернизации технологий стратегирования на основе синтеза гуманитарного содержания с практикуемыми социально-экономическими принципами планирования и в опоре на то, чтом ведущими отечественными экспертами в этой области называется устойчивыми культурологическими и социальными элементами. Результаты исследования могут быть использованы при подготовке монографий и учебных пособий по философским проблемам осмысления обществ переходного типа, по сибиреведению, а также при разработке спецкурсов для аспирантов, соискателей, магистрантов по философии и социологии культуры, по теории и методологии истории, культурологии, истории, исторической регионалистике, этнологии. фронтир территория социокультурный ландшафт

Основное содержание работы

Во Введении обоснованы актуальность темы исследования, рассмотрена её научная разработанность, определены объект, предмет и методология исследования, сформулированы его цель и соответствующие задачи, охарактеризованы теоретическая и практическая значимость работы.

Глава 1 «Фронтирная парадигма в современном социально-гуманитарном знании», содержание которой излагается в трёх параграфах, преследует задачу раскрыть понятие фронтир в статусе категории пространственного анализа, в отличие от сложившейся практики его применения к описанию сугубо временнымх (событийных) процессов традиционно понимаемой социально-исторической динамики. Для этого, во-первых, рассматривается сама эта практика, обусловленная длительной эксплуатацией понятия в историографическом поле; во-вторых, проблематизируются горизонты интерпретации фронтира как явления пространственной динамики; в-третьих, путём помещения фронтира в концептуальную рамку метафизики М. Хайдеггера выявляются эпистемологические основания фронтира как феномена новоевропейской картины мира.

Параграф 1.1 «Современное состояние теории "подвижной границы"» посвящён экспликации содержания понятия фронтир посредством анализа текущего научного дискурса, оперирующего «типологиями» фронтира (на моделирование которых повлияла колонизационная парадигма); выполнена инвентаризация этих фронтирных аллоформ. Выделены «региональные онтологии» современного социогуманитарного знания, в том или ином аспекте тематизирующие фронтирную проблематику; кратко описаны коррективы, вносимые фронтирной концепцией в методологию социально-исторического анализа. Обоснована важность локальности как характеристики социокультурной атмосферы втор. пол. ХХ в., обусловившей актуализацию социопространственных исследований. Выявлены теоретические основания концепции Ф. Дж. Тёрнера (эволюционизм, философия жизни, социодарвинизм).

Анализ завершается выводом, что современная востребованность понятия фронтир оборотной стороной имеет недостаточность его концептуализации, что находит отражение в продуцировании контекстуальных определений вместо логически валидного дефинирования. Констатируется, что имеющиеся варианты определения понятия неадекватны задачам анализа фронтира как особого типа социального пространства: фронтир как феномен локальной социальной динамики нерелевантен интерпретационным возможностям фронтирной сибиреведческой концепции, в горизонт которой не вмещается методологический инструментарий тематизации социопространственных фактов. Сделан вывод, что работа по операционализации понятия фронтир в статусе категории анализа социокультурного пространства требует осуществления методологического синтеза объективистского и социально-феноменологического подходов в междисциплинарном поле социально-философского, социально-исторического, социально-географического и социально-психологического знания, что делает необходимой трактовку фронтира как социокультурного конструкта.

В финале параграфа фронтир определяется как процесс социального конструирования фазового пространства, динамичность которого седиментируется в ретранслируемой особыми социальными механизмами «статике» территориальной идентичности.

В параграфе 1.2 «Проблема пространственности фронтира» изложена краткая история отечественных исследований социокультурного пространства страны, оставляющих научной проблемой вопрос о причинах русской экспансии на восток, т. е. в генеральном направлении «выплеска» фронтирной энергии. Проанализирован вопрос о сущности территориальности фронтира: граница как линия, территория или пространство; фронтир как черта-барьер или зона контакта / перехода; показана непродуктивность рассмотрения фронтира в дихотомической логике. Артикулируется сложность пространственной структуры фронтира, отражённая в наборе его квазиопределений («линия наступления», «военный кордон», «буферная зона», «мигрирующая географическая зона», «линия обороны» и др.). Сделан акцент на культурантропологической трактовке фронтира как переходной (контактной) зоны и маргинальной территории. Выявлена зависимость трактовки социокультурного пространства от его данности в восприятии, с учётом историчных нежёстких детерминант, налагаемых на фундаментальную структуру восприятия, в интерпретации Б. Вальденфельса.

Акцентирование данности социокультурного пространства в восприятии выводит понимание фронтира из поля конкретно-исторических истолкований в поле социоментальной герменевтики коллективных социальных представлений и поведенческих образцов. Предложен вариант разрешения затруднений дефинирования фронтира, предполагающий его понимание не как территории, но как культурно-ландшафтного паттерна, репрезентированного в образе территории и приоткрывающего содержимое «социального бессознательного» общностей, в которых было сконструировано данное социальное представление. Это позволяет выявить в функционировании категории фронтир её символичность, индикативность и эпистемологичность.

В параграфе 1.3 «Пространственно-временная специфика фронтирной социальной реальности» обосновывается важность хронотопической интерпретации фронтира как процесса пространственно развёртываемой динамики. Фронтирная зона - это реификация исторической событийности в социокультурном ландшафте. Фронтир рассмотрен с точки зрения локального переживания времени и пространства, которое, с одной стороны, родственно мифологическому хронотопу, но с другой стороны, вписано в антропологический проект Нового времени, где человек суть sub-iectum, пред-лежащее всякому сущему как пред-ставленному объекту (экспликаты «деструкции метафизики» М. Хайдеггера). Фронтир в такой оптике предстаёт как фундаментальный механизм новоевропейской рутинизации насилия, понимаемого в социально-философском смысле. Обосновывается представленность фронтирного социокультурного пространства в самоописаниях и метаописаниях локальной повседневности, для чего проведено их различение. Выявлены признаки, позволяющие фиксировать момент институционализации повседневности, понимаемой как система легитимирующих метаописаний социокультурного пространства: 1) наличие определённой хронологической дистанции между началом формирования феномена и его легитимацией; 2) достижение социальной системой определённого уровня сложности; 3) достижение конкретным сообществом определённого уровня материального благополучия.

Выявлены устойчивые повествовательные стратегии метаописаний фронтирных зон: нарративная локализация имплицитного автора в Центре (хронотопическое исключение Места в статусе «далёкого»); космогонический фундамент нарративного фронтирного хронотопа; имперские концепты квалификации пространства реализации фронтирного проекта как «пустой» и «новой» земли. Выработан способ определения границ фронтирной зоны, основанный на применении методики оконтуривания территорий смешанных этнических общностей со специфическими социальными и символическими аспектами самосознания, направленный на достижение цели идентифицировать фронтирную зону как локус социокультурного пространства.

В целом пространственно-временная специфика фронтирной зоны, реконструируемая на материалах локальных самоописаний и внешних легитимаций, представлена тенденцией к редукции исторического прошлого и футуроцентричностью; синхронизацией с временнымми циклами проектирующего Центра, которому интересен не весь целостный ландшафт, но лишь его фрагменты; диктатом спекулятивного и визуального восприятия пространства, тяготеющего к чертёжно-картографическому вимдению; центрированием пространства фигурой фронтирного актора (что означает парцелляцию Центра между метрополией и фронтирным фокусным Местом). Транслируемые в локальной традиции матрицы определения ситуаций удовлетворяют принципу экономии мышления, будучи арсеналом типизаций - социальных автоматизмов, воспроизводящих определённые у-местные формы социальности.

Тем самым в данной главе находят своё решение первая и вторая поставленные в диссертационном исследовании задачи, которые заключаются в выявлении междисциплинарного характера фронтирной парадигмы и экспликации фронтира как специфической контактной зоны в социокультурном пространстве.

Глава 2 «Методологические основы исследования социокультурного ландшафта» представлена четырьмя параграфами, содержанием которых является выработка основ адекватного методологического инструментария для изучения фронтирной социальной динамики. В основу заявленного методологического синтеза положены феноменологическая социология знания, зарубежная социальная география и отечественный культурно-ландшафтный подход, парадигма социальной (культурной) травмы. В преамбуле к главе введено понятие фронтирный комплекс, реконструирована стимульная конфигурация фронтирного восприятия и сделан краткий обзор материалов реконструкции фронтирного комплекса.

В параграфе 2.1 «Лингвистический аспект концепции социального конструирования реальности» применён методологический инструментарий социологии знания П. Бергера, Т. Лукмана и А. Шюца к задачам анализа фронтирного неявного знания, седиментированного и реифицированного в нарративах - самоописаниях и метаописаниях. Фокусируется внимание на феноменологическом анализе процедуры осаждения социального знания в объективирующих повседневность формах естественного языка и вторичных моделирующих систем. В таком ракурсе фронтирное социокультурное пространство рассматривается как особый порядок реальности, конечная область значений (А. Шюц), подмир (У. Джемс) с особым стилем существования, как своего рода фрейм в безграничном пространстве универсума значений, т. е. мира культуры. Реконструкция социально-феноменологической схемы конструирования реальности позволяет локализовать самоописания между объективациями и семантическими полями, а метаописания отождествить с фазой легитимации, обеспечивающей интерсубъективное воспроизводство наличного социального знания. Собственно проблематизация фронтирного неявного знания оборачивается деконструирующей металегитимацией фронтирного символического порядка как легитимации первого уровня, в терминах социологии знания - дереификацией.

Параграф 2.2 «Концепт Место в фронтирных исследованиях» посвящён рассмотрению так называемой «постсовременности» как особого модуса социально-философской рефлексии, обращённой к тематизации качественных изменений темпоритма и сути социального бытия в XX - начале XXI вв. Время утратило статус метанарративной рамки современной цивилизации. Эту роль теперь играет пространство. В макроисторической ретроспективе культурная рефлексия пространства и времени являет собой маятниковое смещение внимания с топоцентризма на хроноцентризм, с культурной статики на культурную динамику, и наоборот. «Пространственный поворот» одним из первых отметил М. Фуко в конце 1960-х гг., после чего социально-философская мысль занялась деконструированием модели Модерна, основанной на идее большинства, и утверждением множественности модерностей. Обрели популярность концепции time-space compression, гетеротопии, пострегионализации и др. Индивидуализация и дигитализация социального времени отменила модернистскую его модель как вектора движения, побуждающего к социальному действию. Этот императив заменён стремлением к вневременному переживанию текущего момента в гетеротопических пространствах. В категориальном аппарате социальной философии институционализировались неклассические понятия Место (локал), поток и сеть.

В соответствии с новейшими исследованиями Место концептуализируется как насыщенное смыслами событие-пребывание, уникализированное чувством принадлежности и укоренённости. Место - не географически понимаемая территория, а связь физического ландшафта и типичных для него социальных взаимодействий, смысловой комплекс (образец), определяющий область совершения действий соответственно определённым правилам, некое «своё место» для всякого у-местного взаимодействия. Социокультурный ландшафт трактуется как сеть культурно конструируемых пространственных смыслов (локалов), пространственных кластеров, определяющих контуры реальности. Это одновременно и земное (физическое, телесное), и семантическое (фазовое, признаковое) пространство. Такое понимание пространственных феноменов радикально выходит за пределы картезианской традиции интерпретации пространства через метафору «контейнера» (пустого вместилища отдельных вещей). Направление социально-философской мысли, известное на Западе под названием Human Geography, решает задачу выхода из концептосферы «классической» географии с её тенденцией локализовать социальное в физическом пространстве и перехода к изучению осмысленных социальных действий в физическом мире. В этом отношении социальная география фактически реализует проект Г. Зиммеля по исследованию социальных значений пространства.

Акцентируется внимание на том, что пространство Места онтологически характеризуется дорефлексивной обращённостью к миру и «настроенным» переживанием (Э. Штрёкер). Тем самым Место суть компонент пространства переживания, а элементом структуры самого Места является чувство Места, конституируемое индивидуальной биографией. Социально произведённое Место в феноменологической концепции пространства Э. Штрёкер локализовано в местности как «сподручное», находящееся «у нас в распоряжении», а в цепочке объективации П. Бергера - Т. Лукмана может полагаться между фазами экстернализации и интернализации социальных значений. Уточняется функция Места в современном анализе территориальных идентичностей. Определяется медиатор между полем реифицированных значений Места и групповым сознанием: им является образ Места, понимаемый как система репрезентаций рационализированных и полуосознаваемых смыслов локального культурного ландшафта. Обосновывается продуктивность применения концепта Место для выявления ресурсов фронтира как типа социокультурного ландшафта.

Параграф 2.3 «Концепция социальной (культурной) травмы в парадигме социального изменения» тематизирует фронтирную культурную динамику в современных теориях социального изменения, основанных на идее социального конструирования истории, т. е. совокупного действия коллективного агента, управляемого хабитуальными моделями (инерционными социальными порядками культуры). Рамочной теорией экспонирования фронтира выступает концепция социальной (культурной) травмы П. Штомпки, дополняющая социально-феноменологическую схему конструирования реальности травматической секвенцией, прямо применимой к фронтирной проблематике. Весьма продуктивным представляется концепт совладание с травмой («коллективный коупинг», по П. Штомпке). «Травмированными» являются обе фронтирующие группы: доминирующая и доминируемая. Утверждается, что культурная травма и фронтир как её частный случай должны рассматриваться не в статусе исторического или социального факта, но в качестве дискурса, коллективной интерпретации, символического производства.

Механизм культурной травмы подвержен действию теоремы Томаса, которая гласит: если ситуация описывается как реальная, то она реальна в своих последствиях. Отметим, что социально-психологические эффекты травмы описаны (с применением иной терминологии) в концепциях архетипа, катастрофического сознания, а также в руморологии. Культурная травма, таким образом, - это модус культурно-релятивного социального знания, а концепция фронтира - это своего рода символический коупинг в форме работы региональной мысли по ориенталистской реинтерпретации незавершённого социокультурного процесса, например, освоения Сибири. Применение инструментария концепции культурной травмы к интерпретации особенностей социокультурной динамики фронтирных регионов позволило наметить пути развития этой концепции: 1) дифференцировать её понятийное поле посредством выделения понятий дисперсная социально-культурная травма и фронтирная идентичность; 2) обосновать продуктивность тематизации такого аспекта травматической секвенции, как фаза зависимости группы от переживаемой культурной травмы, что позволит минимизировать медикалистские коннотации концепта и выявить преференции носителей «травмированной» фронтирной идентичности; 3) проанализировать вопрос о региональной дифференциации концепта культурная травма в анализе «территориально распластанных» общностей.

Акцентирование данных путей развития концепции позволило зафиксировать необходимость дистанцирования между конкретно-научным содержанием концепта травмы и его социально-философским значением. Это явилось основанием расширения предметного поля его применения. В параграфе выполнен теоретический анализ специфики социокультурной динамики в фронтирном регионе путём синтеза двух параллельно развивающихся дискурсов социального изменения - теории культурной травмы и концепции фронтира.

В параграфе 2.4 «Философско-концептуальная интерпретация фронтира в исследованиях социокультурного ландшафта» проблематика исследования конкретизируется в поле культурно-ландшафтного подхода, который, обобщив на философском уровне столетний опыт географической аналитики, генерирует и транслирует общенаучные хорологические методы. Основное содержание параграфа представляет собой анализ затруднений «классической» теории фронтира с точки зрения возможностей культурно-ландшафтной методологии. В числе этих затруднений: проблема определения фронтирных зон, возникающая вследствие недостаточной продуманности категории граница; проблема понимания граничности фронтира; проблема квалификации места входа доминантной фронтирующей группы как «пустой земли»; проблема современного статуса «бывших» фронтирных территорий. С указанными проблемами соотносятся вопросы зональности фронтира, ибо это территориальная система, представленная фокусными местами и зональным полем; подвижности (пульсации) географической локализации фронтира; его квазиграничности; рассматриваются также особенности территориального развития фронтирных зон в направлении провинциализма либо периферийности.

В качестве преодоления ограниченности данных методологических интерпретаций резюмируется, что фронтир следует трактовать как процесс пространственной дифференциации и разделения исходного ландшафтного континуума, дискретизированного автохтонами, что значит «нецивилизованного», в смысле Н. Элиаса, на качественно различные и внутренне связанные части, т. е. как процесс возникновения элементов социальной структуры и системы в целом. В качестве примера можно отметить, что историческое пространство юго-западной Сибири на момент начала исторически засвидетельствованной фронтирной динамики квалифицируется как деконцентрированное (с допущением существования специфической доиндустриальной концентрации). Термин деконцентрация позволяет снять эволюционистскую иллюзию «пустоты» и «незаселённости» территорий русского продвижения.

В качестве заключения по данной главе, которая выступает результатом решения третьей исследовательской задачи, а именно выявления и обоснования методологических основ изучения социокультурного ландшафта, отметим, что сконструированная методологическая стратегия исследования включила следующие элементы: 1) определение адекватности лингвистической составляющей концепции социального конструирования реальности социокультурному процессу динамики фронтира; 2) экспликация потенциала концепта Место в рефлексии динамики локального социокультурного пространства; 3) обоснование продуктивности применения концепции социальной (культурной) травмы в логике парадигмы социального изменения к анализу фронтира; 4) обоснование трактовки фронтира как процесса пространственной дифференциации и разделения исходного социокультурного континуума.

Глава 3 «Фронтирный комплекс как имманентная характеристика динамики социокультурной реальности», состоящая из четырёх параграфов, посвящена выявлению содержания местного (ландшафтно определённого) фонового знания и процедур его диахронной актуализации в социокультурных процессах. Поставлен вопрос о методологии изучения этого латентного феномена; предложен вариант исследования дискурсивных практик на материале седиментирующих их нарративных стратегий. Введено понятие фронтирный комплекс, включающее в себя группы конкретно-исторических («объективных») и культурно-символических (собственно нарративных) характеристик.

В параграфе 3.1 «Фронтирный комплекс как репрезентант социальной памяти» вводится понятие фронтирный комплекс, трактуемое как констелляция содержимого местного (ландшафтно определённого) фонового знания и процедур его диахронной актуализации в социокультурных процессах. Анализируется вопрос о порядке восприятия, конституирующего фронтирный опыт. Описана стимульная конфигурация восприятия (тема - горизонт). Проблема соотношения индивидуального и коллективного в структуре восприятия решается в поле теории социальной (культурной) памяти. Индивидуальное переживание допускается в социальную память, если оно имеет чувственный облик (дано в образе), что описывается концептом фигуры воспоминания (коллективно сформированные легитимные образы с высокой степенью локализации смыслов, детерминирующих групповую идентичность). Фигуры воспоминания транслируются через само- и метаописания Мест. Раскрывается идея кадрирования коллективного опыта референциальными по отношению к социальной памяти рамками, - идея, корреспондирующая задачам анализа социокультурной динамики.

Исследуется проблема выработки методологии исследования образа территории, синтезирующего актуальные и фоновые содержания культурной памяти. Текстуальная обусловленность новоевропейского чувства пространства делает неизбежным обращение в целях реконструкции фронтирного образа территории к нарративам, транслирующим фронтирный культурный код. Помещение в контекст теории социальной (культурной) памяти позволяет рассматривать фронтирную концепцию как инструмент символического коупинга расколотой идентичности, дискретного исторического сознания и иных результатов фронтирной культурной травмы. Выявлено, что в структуре социальной памяти можно зафиксировать ряд уровней: восприятия, протекающие в динамике горизонта и темы; собственно коллективная память как сумма восприятий; воспринимающая вера; коллективно забытое; фигуры воспоминания. Это служит основой для реконструкции фронтирного комплекса.

В параграфе 3.2 «Объективные характеристики фронтира» последовательно рассмотрены атрибутивные для фронтира этнокультурная неоднородность фронтирующих групп, фиксируемая неравными цивилизационными (в том числе правовыми) статусами; их неравная численность; амбивалентно-конфликтное взаимодействие; исходная гендерная диспропорция в доминантной группе; возникновение в ходе ассимиляции (аккультурации) фронтирующих групп новой этнокультурной (возможно суперэтнической) общности; маргинальное («окраинное», «украинное») геополитическое положение фронтирной территории; отсутствие чётких границ; центрирование фронтирной зоны городами; де-факто колониальный статус фронтирной зоны; отсутствие теоретически осмысленной региональной политики; административная деконцентрация и известная номинальность государственной власти, сочетающаяся с гиперцентрализацией, «административным бесправием» и произволом; отличие управленческой системы от метропольной; рыхлость административно-управленческой структуры; «компрадорская» элита-нерезидент; высокая степень горизонтальной и вертикальной мобильности; несформированность постоянного (местного) населения. Выявление типичных характеристик фронтира, произведённое в опоре на материалы фронтирных нарративов, является основой дальнейших разработок по уточнению компонентной трактовки понятия.

Параграф 3.3 «Культурно-символические характеристики фронтира» устанавливает наиболее конститутивные для фронтира как пространства символической репрезентации черты. Фронтир предстаёт как символическая граница между своим и чужим, лиминальный хронотоп, которому свойственны мобилизованность фронтирующих групп; фрагментарная осведомлённость доминантной фронтирующей группы относительно земель и народов территории продвижения; проецирование ею собственной агрессии на противника; противостояние между фронтирными территориями и метрополией; «имперский» характер (само)интерпретации продвижения на новые земли; инструментальное отношение государства (империи) к людям фронтира и суперутилитарное отношение фронтирующей группы к ландшафту; осознание доминантной фронтирующей группой ландшафтной исключительности пространства фронтира; маскулинность базового стереотипа поведения; «пассионарность» доминантной фронтирующей группы; протестный ресурс, обусловленный историческим «украинным» опытом, а в ряде случаев и явные сепаратистские тенденции фронтирных сообществ; специфический фронтирный габитус; мессианистский комплекс и визионерский профетизм.

Реконструкция культурно-символических характеристик фронтира - необходимый шаг социально-философского исследования феномена «подвижной границы», так как именно культурно-символические порядки организации социального опыта лежат в основе фронтирного габитуса. Выполненная работа позволяет предметно представить фронтирный комплекс в совокупности его «объективных» и социоментальных параметров.

В параграфе 3.4 «Нарративная фиксация культурно-ландшафтного паттерна в культурной памяти» проблематизируется механизм конституирования и ретрансляции локальной фронтирной зоны на материале специфических для таких зон нарративов - фронтирных слухов. Концептуальный анализ построен на применении понятий территориальный архетип и паттерн к текстам локальных нарративов XIX в., по сути публичных определений ситуации в жанре визионерских слухов (К.-Г. Юнг) и самоосуществляющихся пророчеств (Р. Мертон), для чего выделены атрибутивные признаки этого рода повествований и факторы их генерирования. Анализ визионерских слухов региона Кузнецкой земли приближает к пониманию локальных паттернов - схем типизации местного социального знания. Введено и обосновано понятие фронтирные слухи. Данный руморологический жанр может рассматриваться в качестве культурного кода, дешифровка которого информирует, камк социальные акторы интерпретировали повседневные события в опривыченных схемах и камк эта интерпретация влияла на их действия. Можно заключить, что именно механизмами трансляции специфических нарративов в локальном социокультурном пространстве обеспечивается устойчивость социальной динамики, формулируемая в категориальном поле культурно-ландшафтного подхода как бремя Места.

В данной главе решается четвёртая исследовательская задача - определение существенных содержательных черт понятия фронтир (фронтирный комплекс), в качестве которых эксплицированы репрезентация фронтира как социальной памяти, группы объективных и культурно-символических характеристик фронтира, а также механизм конституирования и ретрансляции локальной фронтирной зоны.

Заключение суммирует основные выводы по проделанной работе и намечает перспективы дальнейших изысканий по заявленной проблематике.