Порождение и метаморфозы смысла: от метафоры к метаформе

Бесспорным примером слияния замысла и испол нения является свободное действиепоступок, в со вершении которого играет большую роль аффект, чем и объясняется его срочный, порой взрывной ха рактер. Это вовсе не исключает его осмысленности. Поступок, как и трагедия, которая в целом есть «ме гапоступок», интересен наличием исходного и «вто рого», итогового смысла. Последний приходит, если приходит, с задержкой и со своей скрытой в молча нии тайной. Ведь поступок, по определению, выры вается из причинноследственной цепи обыденной жизни. Борис Пастернак говорил о тьме своих по ступков: Их смысл досель еще не полн… Если в извле чении/придании смысла поступку испытывает труд ности автор, то каково же психоаналитику, создаю щему свою герменевтическую практику? Ж. Рансьер не без иронии пишет: «Фрейд, подытожив уроки ли тературы столетия, попытался объяснить, каким об разом в самых незначительных деталях можно отыс кать ключ к той или иной истории и формулу того или иного смысла, с той лишь оговоркой, что сам смысл коренится в некоей непрояснимой бессмыс лице» [37, с. 170].

В каждом действии мы имеем дело с двумя про тивоположно направленными процессами: означе нием смысла и осмыслением значения. Для первого характерно доминирование эмоций, для второго -- доминирование интеллекта. Эти акты различны не только по характеру, но и по результату: Ум с серд цем не в ладу. Зазор между ними -- это место для по нимания, сомнения, непонимания, место, где может открываться пропасть смысла или наступить озаре ние. Конечно, не только в осуществлении свободно го действияпоступка участвует весь единый ком плекс частей души.

Столь же часто отмечается разделенность во вре мени замысла и исполнения, наблюдаемая в процес сах творчества. Видимо, споры о том, насколько раз делены во времени акты нахождения и реализации смысла, будут продолжаться. Независимо от них найденный (открытый, построенный) смысл может относиться к самым разным сферам бытия и созна ния. Его поиск нелегок и порой выливается в напи сание книг, по которым мы можем судить о нем. На фоне интереса психологов к замечательной книге В. Франкла «Человек в поисках смысла» оказались забыты отечественные значительные произведения на эту тему. Напомню о некоторых: «Смысл жизни» (С.Л. Франк), «Смысл истории» и «Смысл творчест ва» (Н.А. Бердяев), «Явление и смысл» и «Слово и смысл» (Г.Г. Шпет), «Смысл идеализма» (П.А. Фло ренский), «О смысле познания» (А. Белый). Доба вим и поэзию акмеистов«смысловиков». До всего перечисленного была написана книга В.С. Соловье ва «Смысл любви», где любовь выступила во всех об суждаемых ныне ипостасях смысла: абсолютном, жизненном, экзистенциальном, личностном, онтоло гическом, даже ситуативном. Проиллюстрирую это стихами самого В.С. Соловьева:

Смерть и Время царят на Земле. Ты владыками их не зови.

Все, кружась, исчезает во мгле,

Неподвижно лишь солнце любви.

Здесь можно сказать то же, что говорилось выше о «падении вверх». Солнце любви, как и настоящее солнце, подвержено затмениям, к сожалению, значи тельно более длительным. Об этом свидетельствует история и человечества, и христианства, и жизни от дельного человека. Довольно слабым утешением яв ляется наблюдение И. Бродского, что любовь, в об щем, приходит со скоростью света; разрыв -- со ско ростью звука.

В переломную эпоху, например в революцию, го воря словами Ф. Степуна, возможны взрывы всех смыслов и их жестокая экспроприация. Он рассмат ривал революцию не только как ряд внешних фак тов, но и как некое внутреннее событие, состоящее не в чем ином, как в осмысливании, обессмысливании и переосмысливании жизни. Это было показано Б.Л. Пастернаком в романе «Доктор Живаго». А.М. Пятигорский в эссе, посвященном роману, пи шет: «Когда Юрий Андреевич вернулся с фронта, смысл уже начал покидать многие идеи, и среди них идею исключительности судьбы России. История быстро восполнила эту потерю, сделав бессмыслен ное исторической действительностью и этим практи чески опровергнув идиотскую формулу Гегеля. Или можно сказать так: смысл стал уходить из времени» [36, с. 391]. Страна стала превращаться в «хроноло гическую провинцию», как деликатно выразился С.С. Аверинцев. Разрушение и убийство (часто вме сте с носителями) былых смыслов осуществлялось победившими философамимарксистами, подписы вавшими не только свои «эпохальные труды», но и расстрельные списки. Давние размышления Ф.А. Степуна и недавние -- А.М. Пятигорского мне понадобились, чтобы еще раз подчеркнуть, что за ме тафорами, приведенными в настоящем тексте, при сутствует онтология смысла. Онтология смысла -- вещь коварная. Например, революционные смыслы со временем становились видимостью, а видимость выдавалась за смысл, это стало типичным для совет ской эпохи. Такая далеко не уникальная ситуация вполне подпадает под грустный сюжет Ж. Бодрийя ра о замене культуры симулякрами, а деятельнос ти -- симуляцией.

* * *

Читатель, видимо, обратил внимание на то, что метафорами творческой эволюции или конституиро вания смысла послужили природные явления (от пропасти… до радуги). Эти метафоры не касались другой, бегло затронутой выше, но не менее важной и далеко не технической задачи -- задачи воплоще ния найденного смысла в произведении (или, как го ворил М.К. Мамардашвили, в произведении). Здесь должны вступить в свои права другие метафоры, подчеркивающие органическое бытие смысла, его рост и развитие: «Смыслы истин -- растения… Исти на не в зерне, а в ритме зреющих зерен», -- писал А. Белый [3, с. 24]. Но! «Не встанет, не истлев, зер но» (Вяч. Иванов). Не такова ли судьба смысла? По добных метафор тоже достаточно. Чтобы, следуя со вету А. Белого, превратить их «рой в строй», нужны другие варианты анимации смысла. Буду рад, если ктонибудь увлечется такой задачей. Принимаясь за эту работу, трудно рассчитывать на быстрый и, тем более, -- окончательный результат. Сложность такой работы должна не пугать, а вдохновлять. Ю.С. Сте панов приводит оптимистическое высказывание ма тематика и философа М.В. Бугаева (отца А. Белого) о том, что с ростом сложности духовной жизни рас тет и мировая гармония [38, с. 107--108]. В понима нии этой сложности неоценимую помощь оказывают метафоры. «Метафора -- или, говоря шире, сам язык -- вещь, в общем и целом, незавершимая, она хочет продления -- загробной жизни, если угодно. Иными словами (без всяких каламбуров), метафо ра -- неисцелима» [5, с. 151].

Психологии пора выработать доминанту души на лицо смысла. Конечно, такое возможно, если у нее са мой раскроется душа и расширится сознание! Эта ого ворка необходима, так как у М.М. Бахтина, которому принадлежит метафора «лицо смысла», мы встречаем отождествление смысла и духа. Между душой, духом и смыслом имеется очевидное, феноменально чувст вуемое и тем не менее с большим трудом рационально принимаемое сущностное сходство. Все они тесней шим образом связаны с живым (Н.А. Бернштейн), творящим (В.В. Кандинский) движением. Его живо творящая, порождающая сила обусловлена тем, что оно гетерогенно, т. е. обладает всеми атрибутами ду ши: познанием, чувством и волей. Плотью живого движения являются биодинамическая, чувственная и аффективная ткань [10, 11], становящаяся тканью на шего опыта, «регенерирующей тканью сознания» (вы ражение А.А. Ухтомского).

И. Бродский проницательно заметил, что жизнь есть сумма мелких движений. Эти мелкие движения имеют сложное квантововолновое строение, способствующее их бесконечной дифференциации и интеграции. Живое движение, как и метафора, обла дает выразительностью и экспрессивностью. Оно же представляет собой материю, из которой индивид со здает функциональные органыорудия общения, дея тельности и познания -- знаки, образы, исполнитель ные акты и т. п. Начиная с античности, с движением связывали проблематику онтологии души. Аристок сен -- ученик Аристотеля -- утверждал, что душа есть не что иное, как напряженность, ритмическая настро енность телесных вибраций (см. более подробно: [16]). Выше говорилось, что живое движение -- это ищущий себя смысл. Наконец, «…сам дух не есть не что абстрактно простое, а есть система движений, в которой он различает себя в моментах, но в самом этом различении остается свободным» [9, с. 176]. Раз личение себя в моментах есть фундаментальное свой ство живого движения, главный признак, отличаю щий его от механического, источник его порождаю щих способностей, фундамент разумного и рефлек сивного поведения [12]. М. МерлоПонти со свойст венной ему решительностью назвал движение по средником между духом и человеком: «Дух и человек никогда не существуют сами по себе, они проявляют ся в движении, в котором тело становится жестом, язык творением, сосуществование истиной» (цит. по: [47, с. 344]). М.К. Мамардашвили еще более катего ричен: и Бог и человек есть лишь движение. Живое движение, лежащее в основе поисковых, перцептив ных, речевых исполнительных действий, в том числе и мыследействий -- это не метафора смысла, души и духа, а метаформа, своего рода форма форм, в кото рой нам даны слова, действия, образы, мысли, аффек ты. Перечисленные выше действия существуют либо в эксплицитной внешней форме, либо в имплицит ной внутренней форме в виде их моторных схем и программ. Последние, видимо, обеспечивают дина мику и становление текучего (сверхтекучего ?!) смысла. Развитие, взаимоотношения и взаимодейст вия актуальной и виртуальной форм, их переплете ние настолько тесно, что ставит под сомнение класси ческое для психологии противопоставление внешне го и внутреннего. Концепт «метаформы» нужен, во первых, для того, чтобы подчеркнуть относитель ность такого противопоставления, вовторых, чтобы отличить творящее и творимое живое движение от «дикого», «первобытного» хаоса. Наблюдаемые движения младенца -- это квазихаос, точнее, челове ческий -- продуктивный хаос. В движении уже при сутствует внешнее и внутреннее, хотя различить его не проще, чем в деянии, в поступке. Поэтомуто жи вое движение может выступать в роли метаформы и выполнять функцию формо и смыслообразования в жизни индивида и социума.

Метаформа -- и вне и внутри. Посредством нее осмысливаются и заполняются пустота, разрывы, трещины, пропасти. Пустота, осваиваясь, превраща ется в жизненное пространство, в пространство Между. Мера ее творческого потенциала определя ется числом кинематических цепей степеней свобо ды тела живого существа, которое у человека изме ряется несколькими сотнями. Поэтомуто никто еще не определил, на что способно человеческое тело (Б. Спиноза). Не следует забывать, что число степе ней свободы перцептивных, мнемических, речевых и умственных действий еще больше, чем у человече ского тела. Отсюда -- практически неограниченные генеративные возможности метаформы в создании бесконечных вариаций, новых динамических форм, как реальных, так и виртуальных, как знаковосим волических, так и предметных, как эстетических, так и утилитарных. Описание метаформы, как и всех возможных ее производных, требует привлечения топологических категорий. Для обозначения порож даемых форм требуется особый словарь со своими морфологией и синтаксисом, собственными семан тикой и поэтикой. Требуются и свои метафоры, на пример, душой исполненный полет. (Ф. Ницше об этом же сказал прозой: «Ведь душа танцора -- в цы почках его».) За этой живой метафорой скрывается неправдоподобная по своей сложности реальность. Такая же реальность скрывается за рассматриваемы ми в настоящем тексте метафорами смысла. Она скрыта и за метафорами души и духа, если послед ние угодно считать метафорами, а не реальными формами бытиясознания. А.А. Ухтомский считал, что одной из главных доминант души является вни мание духу. Хорошо бы внимание было взаимным. Душа -- ведь сердце и смысл духовного организма, его «ритмический узел». Бездушный дух ужасен. Хо телось бы надеяться, что обращение психологии к проблематике смысла повлечет за собой возвраще ние в нее проблематики души. И то и другое есть не обходимое условие интеграции психологического знания, о которой сегодня многие заботятся. Соци альная ситуация развития психологии давно созрела для этого. Дело за психологами. Нужно лишь заду маться над тем, что анимация смысла есть условие реанимации души.

Здесь самое время вспомнить о бессознательном, многочисленных размышлений и рассуждений о ко тором я не то чтобы сознательно избегал: они мне просто не понадобились. И без меня достаточно же лающих погружать акты творчества и в их числе -- акты порождения смыслазамысла в глубины мозга или тайны бессознательного. Последнее имеет смысл лишь при условии понимания слова «бессоз нательное» не как отрицания, а как утверждения. А так как по поводу самого сознания существует по разительная разноголосица, то под бессознательным можно понимать все что угодно. Среди попыток по ложительного понимания и интерпретации наиболее последовательна в интересующем меня контексте лингвоцентрическая попытка Ж. Лакана [24]. Бес сознательное -- оно говорит, зависит от языка и бы вает только у существа говорящего. Бессознательное ктото выслушивает. У бессознательного есть субъ ект, он выступает в метафизическом облике как про изводное от представления. Бессознательное струк турировано как язык, хотя оно и внесуществует дис курсу, является его условием. Попробую разобрать ся в этих не очень ясных тезисах. метафора смысл сознание понимание

Лакан справедливо говорит, что мы очень мало знаем о языке. Думаю, это не в последнюю очередь связано с тем, что вербальный язык, как правило, рассматривается независимо от языка образов, дей ствий, чувств, также обладающих способностями к порождению текстов. Важным условием обогащения наших знаний о языке (вербальном) является вклю чение во внутреннюю форму слова, помимо значе ний и смыслов, образа, действия, чувства. Да и само слово может входить во внутренние формы образа, действия, рассматриваемые как внешние формы. Все эти языки относительно обратимы, как минимум они побратимы. При таком идущем от В. Гумбольд та, А.А. Потебни, Г.Г. Шпета понимании языка, сло ва, текста открываются новые возможности интер претации положения Лакана о том, что бессозна тельное структурировано как язык. Резонно сделать следующий шаг: также структурировано и сознание. Объектом (фокусом) его внимания и рефлексии по следовательно или одновременно становятся «сло ва» и «тексты», выраженные на языке образов, дей ствий, чувств и слов вербального языка. Сказанное, видимо, справедливо и для бессознательного. Это оз начает, что как сознание, так и бессознательное (вме сте со своими субъектами) в каждый данный момент времени имеют дело с текстами, выраженными на разных языках. И они могут вмешиваться в работу друг друга. Иное дело, что эффективность и польза от такого вмешательства весьма проблематична. Возможно всякое, о чем читатель наслышан или зна ет по собственному опыту. Мыслим и другой вари ант, когда сознание и бессознательное погружены в один язык (текст), имеющий свои внешние и внут ренние формы. В любом случае сознание и бессозна тельное подразумевают друг друга и их сколькони будь строгое разделение едва ли возможно. Это и на зывается активным хронотопом сознательной и бес сознательной жизни. Он еще ожидает своего пони мания и описания. Подступаясь к такой работе, по лезно сместить интерес от дихотомии «сознание-- бессознательное» в сторону изучения взаимодейст вия и взаимопроникновения внешних и внутренних форм слова, понимаемого в самом широком смысле, при порождении новых текстов, независимо от того, являются ли они вербальными, образными или пове денческидейственными. При такой установке во прос, являются ли акты творчества сознательными или бессознательными, отходит на второй план. Ж. Лакан не без оснований сомневался в оценке бес сознательного в качестве знания, которое не думает, не рассчитывает, не судит. Неосознаваемость многих форм поведения вовсе не означает их бесконтроль ности, о чем свидетельствует, например, наличие эф фектов фоновой рефлексии, которые упоминались выше. На второй план отодвигается и вопрос о том, где находится плавильный тигль (котел cogito): в пространстве сознательной деятельности, в натура листически понимаемом бессознательном, в душе, в сфере (в пропасти) смысла или, наконец, в едином континууме бытиясознания.

Что можно сказать в оправдание моей игры с ме тафорами смысла? Б. Пастернак както заявил: «Ме тафоризм -- стенография большой личности, скоро пись ее духа». Наше дело понимать метафоры, вскрывать их внутренние формы и по возможности их расшифровывать, наполнять собственными смыс лами, что я и пытался сделать. Если представить, что каждая из метафор, привлеченных к монтажу «мета метафоры», есть капля или кристалл смысла, то так или иначе организованное их движение должно при

References