Конструктивизм в философии социальных наук

Размещено на http://www.allbest.ru/

Конструктивизм в философии социальных наук

План

1. Истоки конструктивистской методологии и ее общая характеристика. Конструктивистский подход в трактовке наций и национализма

2. Социальный конструктивизм

3. Социальное конструирование реальности

4. Конструктивистский подход в трактовке наций и национализма

5. Понятие "изобретенной традиции" и примеры таких традиций

6. Конструктивистская концепция «власти-знания» Мишеля Фуко

Литература

1. Истоки конструктивистской методологии и ее общая характеристика. Конструктивистский подход в трактовке наций и национализма. Понятие "изобретенной традиции" и примеры таких традиций

Конструктивизм сегодня - весьма модное направление в методологии науки. О нём пишут не только философы, но и социологи, психологи (отечественные психологи издают «Журнал конструктивистской психологии»), антропологи. Конструктивистский подход был распространен в классической новоевропейской теории познания (с Декарта). Что касается современного конструктивизма, тот он выражает ряд особенностей современных наук о человеке и даже современной культуры в целом.

Конструктивизм (от лат. constructio -- построение) -- направление в философии науки, подчеркивающее активность познающего субъекта, который не столько отражает в своем знании реальность, сколько создает, конструирует ее с помощью языка, экспериментальных инструментов и теоретических понятий (конструктов). В этом смысле конструктивизм противостоит реализму в понимании познания.

Известно также, что слово «конструктивизм» обозначало оригинальное и плодотворное движение в архитектуре и изобразительном искусстве, существовавшее в СССР в 1920-30-е годы (Татлин, Малевич, Мельников, Леонидов и др.). Вспомнить об этом стоит не для сравнения этого движения с методологическим конструктивизмом (хотя и здесь художник отказывался от «отражения» в пользу конструирования «новых миров»), а чтобы задастся вопросом: насколько конструктивистский подход созвучен отечественной философии. И здесь вспоминается известный «деятельностный подход», широко распространенный в нашей философии и психологии. Его основной тезис - мир дан нам в формах нашей деятельности - вполне может рассматриваться как вариант конструктивизма.

Идея о тесной связи познания и конструирования имеет длительную историю. Связка «познанное»-«сделанное» (сконструированное) была характерна для ранней новоевропейской философии (Декарт, Гоббс, Лейбниц) с ее ориентацией на математические и механистические модели объяснения природы. Такой взгляд на Вселенную неизбежно переносился и на человека с его психикой, и на общество, что породило механистические программы в психологии и проекты «социальной физики». Собственно и Дж. Вико, которого современные конструктивисты причисляют к отцам-основателям своего подхода, выступая против сомнений Декарта о возможности науки истории, пользовался его же идей: мы можем познать лишь то, что можем сделать. А в этом отношении история, по мнению Вико, имеет преимущество перед природой, поскольку в отличие от последней она реально делается, творится людьми. В конструктивистском духе может быть истолкован и Кант, у которого объекты познания порождаются формами сознания из неструктурированного материала восприятий.

Современный конструктивизм характеризуется еще большей радикальностью: он реализует последовательно антиреалистическую программу, критикуя и отвергая любые трактовки знания как отображения реальной действительности. Один из основателей современного конструктивизма Э. фон Глазерсфельда так говорит об основном парадоксе познания: «Прежде чем провозглашать истинное знание о мире, вам следует убедиться в том, что та картина, которую вы строите, опираясь на собственные ощущения и представления, является во всех отношениях истинной картиной мира в том виде, в каком он действительно существует. Однако, для того чтобы быть уверенным в том, что это сходство достоверное, вам необходимо иметь возможность сравнить данное представление с тем, что оно, как предполагается, представляет. Но именно это вы и не можете сделать, так как не можете выйти за пределы своего человеческого способа восприятия и мышления». Чтобы разрешить этот парадокс, полагает он, нужно выйти за пределы традиционного понимания познания и считать, что оно служит для организации мира нашего опыта, а не для открытия некой реальности самой по себе. Соответственно, и знание не обретается пассивным образом, оно активно конструируется познающим субъектом.

За этими основными установками конструктивизма лежит широкий спектр различных концепций и теорий из самых разнообразных областей современной науки.

2. Социальный конструктивизм

Социальный конструктивизм популярен среди психологов и социологов. С точки зрения социальных конструктивистов при исследовании феноменов сознания, человеческой личности, общества мы имеем дело не с реальными предметами, а лишь с конструкциями двоякого рода. Во-первых, это продукты социальных взаимодействий, разного рода коммуникаций, имеющих культурно-исторический характер. В разных культурах и в разное время эти конструкции будут разными: поэтому и личность, и «Я», и социальные явления будут выглядеть по-разному. Во-вторых, сам исследователь вместе с тем, кого он исследует, строит изучаемый предмет, который вне этого процесса не существует. Психолог или социолог, с этой точки зрения, являются не исследователями, а участниками в создании определённых социальных отношений, некоей социальной реальности, о которой можно говорить лишь в условном смысле, ибо она существует только в рамках конструктивной деятельности.

3. Социальное конструирование реальности

«Социальное конструирование реальности» («The Social Construction of Reality. A Treatise on Sociology of Knowledge», 1966) -- работа социологов Питера Бергера и Томаса Лукмана. В ней авторы описывают средства и способы, которыми люди создают реальность повседневного социального мира. Эта реальность повседневной жизни для нас основная, она принимается нами как самоочевидная. Однако она существует не сама по себе, а постоянно конструируется сознанием и знанием множества людей. Существуют четыре способа, и одновременно уровня, социального конструирования реальности. Первый из них -- хабитуализация (т.е. опривычнивание, от англ. habitual -- привычный), превращение чего-то в обыденную вещь, в повседневность. Это близко к тому, что М. Вебер называл рутинизацией.

Второй способ авторы называют типизацией. Она разделяет объекты на классы (мужчина, покупатель, европеец и т.д.). Повседневность содержит много таких самовоспроизводимых типизаций. Социальная реальность повседневности представлена совокупностью типизаций, которые в своей сумме создают повторяющиеся образцы взаимодействия и составляют социальную структуру. Так, в традиционном обществе имеется ясное представление о том, что такое «хороший человек». В современном обществе типизация «хорошего человека» становится более сложной.

Третий уровень и способ социального конструирования реальности, воплощения идей в соответствующее общество, социально признавшее эти идеи и сделавшие их коллективными представлениями, -- это институционализация, которая закрепляет типизацию. Любая типизация уже есть институт. Однако не все институты являются типизациями. Помимо типизированных коллективных представлений, институты включают в себя роли, систему санкций и социального контроля для поддержания норм, общие цели, установки и образцы поведения. Здесь применима формула «Так это делается». Мир приобретает устойчивость в сознании, становится гораздо более реальным и не может быть легко изменен, но это продукты деятельности индивидов. Частью институционализации и одновременно ее последней ступенью объективации является реификация -- овеществление, при котором многие созданные людьми феномены воспринимаются как квазиприродные вещи. Забывается то, что они есть продукты человеческой деятельности.

Наконец, четвертый этап социального конструирования реальности - легитимация. Это процесс, который необходим для передачи сложившихся институтов новым поколениям, для их обоснованности в глазах тех, кто не устанавливал эти институты.

За прошедшие после выходы книги Бергера и Лукмана годы появилось множество работ, в которых развиваются эти идеи.

4. Конструктивистский подход в трактовке наций и национализма

Одной из своих работ английский философ политики Эрнест Геллнер (1925 --1995) дал очень характерное название - "Пришествие национализма". Он обосновывает в этой работе следующий общий тезис: "В жизни человечества произошла важная и отчетливая перемена. Новый мир, в котором национализм, то есть соединение государства с "национальной культурой", стал общепринятой нормой, в корне отличается от старого, где это было явлением редким и нетипичным... В течение двух столетий после Французской революции национальные государства стали нормой политической жизни".

В теории наций и национализма существует две соревнующиеся концепции: примордиализм и конструктивизм. Первая, более старая рассматривает этнос как первозданную общность людей по крови, из которой постепенно формируется нация.

Этому противостоит современный конструктивизм, который считает, что нации конструируются социо-культурными средствами, что они молоды и лишь задним числом стали осознаваться как древние и порожденные этнической природой.

Среди конструктивистских концепций особое место занимают идеи английского ученого Б. Андерсона, разработанные им в книге "Воображаемые сообщества". Он достаточно убедительно доказывает, что "национальность и вместе с ней национализм являются особыми культурными артефактами... что сотворение этих артефактов к концу XVIII в. было спонтанной дистилляцией сложного «скрещения» исторических сил, но стоило лишь им появиться, как они сразу же стали «модульными», пригодными к переносу (в разной степени сознательному) на огромное множество социальных территорий и обрели способность вплавлять в себя либо самим вплавляться в столь же широкое множество самых разных политических и идеологических констелляций" Андерсон Б. Воображаемые сообщества. М.: Канон-Пресс, 2001. С. 29.. То есть, хотя нации социокультурно "сконструированы", причем не столь давно по историческим масштабам, они быстро стали самыми универсальными ценностями в политической жизни, причем такими, за которые люди готовы даже умереть.

Нации - это "воображаемые сообщества", но это "воображение" не означает просто фикцию. Нации как большие группы людей, между которыми невозможны личные связи "короткого" типа, связываются унифицированным воображением, общей для многих людей системой ценностей и верований. Нация в трактовке Андерсона выступает как новый, характерный для современного секуляризированного общества, способ связывать воедино пространство, историю и человеческую солидарность.

Соответственно, национализм понимается им как своего рода гражданская религия современного общества, сулящая человеку бессмертие в вечном существовании нации, к которой он себя причисляет в своем воображении. конструктивистский национализм традиция реальность

Андерсон отмечает, что теоретиков национализма часто ставили в тупик следующие три парадокса:

· объективная современность наций в глазах историка, с одной стороны, и субъективная их древность в глазах националиста, с другой;

· с одной стороны, формальная универсальность национальности как социокультурного понятия (в современном мире каждый человек может, должен и будет «иметь» национальность так же, как он «имеет» пол), -- и, с другой стороны, непоправимая партикулярность ее конкретных проявлений (например, «греческая» национальность, по определению, есть национальность sui generis);

· с одной стороны, «политическое» могущество национализмов -- и, с другой, их философская нищета и даже внутренняя несогласованность (национализм так и не породил собственных великих мыслителей: гоббсов, марксов или веберов).

Андерсон связывает возникновение наций и национализма с такими основными факторами: упадком религии, развитием книгопечатания на народных языках, языковой политикой государств.

Век Просвещения и рационалистического секуляризма принес с собой свою собственную современную темноту. Преодолеть эту темноту стал способен национализм как гражданский суррогат религии.

Андерсон также показывает, что подавляющее большинство книг до 16 в. печаталось на "интернациональной" латыни, а в 17 в. большинство книг издавалось уже на национальных языках. Несколько позднее латынь перестала быть и языком паневропейской интеллигенции.

Одновременно старые династические государства становились все более "национальными". В них начались строится описания не интернациональных династических браков, а "национальных историй".

Наконец, печатный капитализм создал такие "языки-власти" (здесь Андерсон апеллирует к известному понятию "знание-власть" М.Фуко), которые были отличны по типу от прежних административных местных наречий и которые служили задачам ассимиляции "суб"-национальностей и консолидации всех в единую нацию.

Подчеркивание роли языковой политики, как мне представляется, является сильным и важным аспектом концепции Андерсона. В самом деле, история, в том числе и наша современная история стран СНГ, которые строят национальные государства, показывает, что одной из главных сфер, в которых происходит как навязывание единых норм, так и сопротивление этому, является политика в отношении национального языка. Для многих наций наличие общего языка является ключом к единству. Само формирование этих наций отчасти выступает следствием процесса языковой стандартизации, в ходе которой региональные диалекты вынуждены уступать место диалекту центра. Поэтому господствующая нация всегда демонстрирует активное неприятие иных языков и диалектов, и если терпит их, то отводит им роль языков внутрисемейного общения или религиозного культа. С этим связано и обычное для господствующей нации требование, чтобы национальные меньшинства изучали язык большинства и пользовались им в общественной жизни -- в административных органах, в суде, при заключении договоров и т.д.

Таким образом, можно сказать, что, согласно Андерсону, соединение капитализма и техники книгопечатания, языковой политики и других культурных факторов сделало возможной новую форму воображаемого сообщества, структура которого создала почву для современной нации и современных форм национализма. Причем нация "воображается" как "сообщество, поскольку независимо от фактического неравенства и эксплуатации, которые в каждой нации могут существовать, нация всегда понимается как глубокое, горизонтальное товарищество.

Другой ныне влиятельной концепцией возникновения наций и национализма является теория Э. Геллнера, у которого возникновение и сущность этих феноменов связывается с монополией государства на легитимацию культуры Геллнер Э. Нации и национализм. М.: Прогресс, 1991; Геллнер Э. Пришествие национализма. Мифы нации и класса // Нации и национализм. М.: Праксис, 2002..

Складывание государства-нации Геллнер, как и Андерсон, связывает с глубинным изменением социальных структур. Более конкретно у него речь идет о модернизации, о переходе от традиционного - "агрограмотного" в его терминологии - общества к индустриальному обществу. Это также помещает возникновение наций и национализма во вторую половину 18 века. Нация есть продукт нового типа разделения труда и нового типа знаний, связанного с промышленным производством.

Государство-нация в период модернизации порождается процессом культурной энтропии, специфическим механизмом которого является школа. Геллнер доказывает, что все современные национальные государства институционализируют и развивают школьную систему, производящую национальную идентичность. В агрограмотных империях отсутствует одно из направлений публичной политики -- курс на обязательное школьное образование. И дело не в отсутствии средств, а в отсутствии необходимости такого образования для большинства населения традиционного общества. Школа в качестве института, обеспечивающего передачу стандартного знания, нужна только индустриальному обществу. Аграрное общество, разбитое на локальные сообщества, способно воспроизводить себя и без школьного образования. В индустриальной цивилизации подвижность рабочей силы постоянно растет. Но эта подвижность в условиях промышленного разделения труда требует от индивидов умения общаться и сотрудничать со многими другими людьми в разных местах и разнообразных ситуациях. Необходимо умение принимать и посылать сообщения, придерживаясь общего кода, прибегая к устному и письменному слову. Для этого и нужна всеобщая система образования. "Гигантская стандартизированная система образования перерабатывает целиком весь человеческий материал, которому предстоит влиться в общество, превращая это биологическое сырье в социально приемлемый культурный продукт".

Поскольку основную заботу о создании и финансировании такой системы берет государство, то оно через нее решает и свои задачи по созданию нации. Нация создается благодаря сокращению культурных различий внутри нее, путем разрушения существующих субкультур, могущих претендовать на звание национальной культуры, а также в результате ряда нововведений, придающих единству нации символические средства.

Процесс этот несколько зависит от политического строя, от отношений между государством и церковью, но в любом случае индустриальные общества должны создавать базу своего существования, доверяя государству через создание и функционирование системы образования монополию на легитимную культуру. Поэтому можно сказать, что национальное государство определяется уже не "по Веберу" -- как учреждение, обладаю монополией на применение легитимного насилия, а как государство-нация: учреждение, обладающее монополией на легитимную культуру в пределах определенной территории.

Поэтому, если соглашаться с Геллнером, то нужно сказать, что националисты явно не правы, когда они убеждены и хотят убедить других в древности тех групп людей и тех традиций, которые нации включают в себя. Корни немецкого государства-нации уходят не в страну древних германцев-воинов, а в развитие металлургии и угледобычи в Руре в 19 в.. А начало российского государства-нации и того позднее и его нужно датировать реформами Александра II. Но националистические идеологи пытаются "натурализовать" существование нации, выводя ее реальность как бы из "почвы" и придавая ей практически вечную сущность.

5. Понятие "изобретенной традиции" и примеры таких традиций

Изобретение традиций (англ. invention of tradition) -- конструктивистская историческая концепция, разработанная Эриком Хобсбаумом.

Антология «Изобретение традиции» под редакцией Хобсбаума вышла в свет в 1983 г. и с тех пор выдержала много переизданий. Оксюморон, заявленный в названии книги, поясняется её содержанием - авторы показывают, что «традиции, которые кажутся или представляются старыми, действительно часто являются древними по происхождению, но также иногда - изобретёнными».

Подобное «изобретение» характерно для Нового времени - когда в Европе возникают первые национальные государства (с идеей нации как объединяющего фактора), в период стремительных политических, экономических, социальных изменений (урбанизация общества, индустриальный рост и т.д.). Новые общества, создающие новую культуру (или общества старые, но кардинально трансформированные), нуждались в неких основах, ориентирах, которые они находили в связи с прошлым. Люди испытывали потребность в стабильности в ситуации быстро меняющегося уклада, когда настоящие, не мнимые, традиции быстро отметались и угасали. Поэтому традиции потребовалось изобрести.

«Изобретение традиции» не означает непременно изобретения того, чего никогда не существовало (хотя и такое возможно); в общем случае, оно связано с созданием линейного и непрерывного развития там, где прежде его не было и где сохранившиеся исторические данные не дают для него оснований.

Концепция «изобретения традиций», выдвинутая в начале 1980-х гг., до сих пор актуальна. Так, например, возникновение новых государств Восточной Европы в конце ХХ в. было сопряжено с поиском веских оснований для объединения граждан - отсюда ревизия исторического знания, усиление религиозных, националистических движений, организация этнических фестивалей, «реанимация» национальных языков, бум в возведении новых памятников и музеев, появление новых праздников и сопряжённых с ними обрядов и ритуалов и т.п.

Пример: изобретение шотландского горца. Горная Шотландция, родина типажа сурового шотландца в килте (клетчатая юбка) цветов родного клана, гуляющего с волынкой по горам. До 17-го века (а отчасти и до 18-го века) западная Шотландия в культурном плане была колонией Ирландии. Создание культурного мифа о шотландском горце началось с трех шагов:

- с переворачивания связи - горная Шотландия должна была выступать в качестве колыбели "кельтскости", а не культурной провинции;

- с изобретения "древних" горских традиций, в первую очередь таких, которые больше всего бросаются в глаза, т.е. внешних атрибутов "шотландских горцев";

- и напоследок - с распространения изобретенных традиций на южную и восточную Шотландию.

На протяжении всего 18-го века рядом шотландских интеллектуалов была разработана концепция автохтонности, самозарождения культуры северо-западной Шотландии. В 1760-е годы там обнаружились баллады Оссиана. Хотя в 1805-м году Вальтер Скотт в своей критической статье об Оссиане отрицал аутентичность Оссианских баллад, он стал доказывать, что с древних времен горцы Шотландии носили килт из ткани "шотландки". На самом деле до 18-го века шотландские горцы практически не отличались от своих ирландских соседей - носили длинные рубахи, короткие штаны, более богатые носили пледы и длинные узкие штаны.

Клетчатые пледы были с середины 17-го века в качестве дешевой верхней одежды - плед обматывали вокруг пояса, остаток ткани перебрасывали через плечо. В таком виде пледы использовались на сталеплавильной фабрике англичанина Т. Роулинсона, которую он построил в 1730-х гг. Наблюдая за этим неуклюжим костюмом, Роулинсон решил повысить производительность работы у печей путем отрезания части пледа и оставления его в виде юбки. Это понравилось рабочим. В результате из спецодежды для сталеваров, созданной англичанином для повышения производительности, зародилась легендарная юбка.

В середине 18-го века килт стал символом военных. Но годом торжества килта можно назвать 1822 г. Это был визит короля Георга IV-го в Шотландию. Для того, чтобы встретить короля достойно, был создан комитет по организации торжеств, главой которого был Вальтер Скотт. Под его руководством для охраны короля, проведения парадов, церемоний мероприятий организаторы выбирали любителей килтов, одетых в "национальный костюм". Перед этим, кстати, были заказаны из Лондона крупные партии клетчатых тканей разных расцветок - для разных шотландских кланов. В результате такой бурной деятельности Эдинбург встречал короля Георга, одетый в полуфантастические одежды горцев, которые, по выражению зятя Вальтера Скотта, ранее 9 из 10-ти шотландцев считались ворами и разбойниками. Но самому Георгу это очень понравилось, он сам оделся в специально пошитый в Лондоне "королевский" килт.

Все это вызвало массовый интерес к «древнему платью», начал создаваться единый образ шотландцев, зарождалась новая массовая национальная идентичность.В 19 в. выходило много книг, описывающих этот образ. Ныне килты и волынки являются «визитной карточкой» шотландцев, воспринимаемые как древние традиционные атрибуты шотландского народа.

6. Конструктивистская концепция «власти-знания» Мишеля Фуко

Большой вклад в методологию социально-гуманитарных наук внес известный французский философ и культуролог Мишель Фуко. Вся его деятельность была направлена на показ того, что та реальность, в которой мы живем, включая людей со всем тем, что в них, как кажется, задано самой природой, вовсе не является само собой разумеющейся, очевидной, и существующей от природы и от века. Фуко принадлежат работы по истории тюрьмы, клиники, психиатрической лечебницы, а также отношения к сексу и регулирующих его норм. В этих работах он показывает, что данные учреждения и нормы, кажущиеся современному человеку извечными и совершенно естественными, формировались, конструировались при определенных социальных отношениях и в определенных структурах распределения власти. В центре внимания Фуко всегда лежали процессы, в которых человек конституирует себя как объект познания и одновременно как субъект этого познания.

Фуко заявляет, например, что «сексуальность - продукт XIX в.». А то, что возникло в определенную эпоху, при определенных условиях, может и измениться.

Центральным понятием методологии социо-гуманитарного познания, которую строит Фуко, является, пожалуй, понятие дискурса. Это может быть текст или высказывания, но также - и скорее - тип или серия текстов и высказываний, функционирующих в одной и той же системе отношений. Например, дискурс клинической медицины - это тексты, высказывания, речи, продуцируемые в определенной институциональной ситуации определенными людьми, наделенными правом продуцировать подобные дискурсы. В самом деле, рассуждения о болезнях и их лечении, принадлежащее нашему соседу или родственнику, не являются дискурсами клинической медицины.

Дискурс есть нечто гораздо большее, чем просто текст или речь. Скорее, это есть текст вместе с той социальной практикой, к которой он принадлежит и которая определяет способ обсуждения некоторой темы, образцы постановки проблем и подхода к ним, оправдания, обоснования, связи с другими темами и пр. Т.е. это нормативная практика, содержащая внутри себя определенную систему правил.

Принципиальное значение для методологии Фуко имеет анализ возможно более полной совокупности дискурсов, включающих определенную тему или понятие. Например, при исследовании истории современной пеницитарной системы Фуко использует документы, касающиеся планировки тюремных зданий или распорядка дня в них.

Фуко постоянно показывает, как одно и то же понятие, например, человек, живое существо, знак, функционирует в различных дискурсах в разные эпохи, доказывая, что для различных дискурсов различным оказывается и их объект. Так, «человек», о котором говорит философия и гуманитарное познание XIX-XX вв. - это совсем не тот персонаж, к которому относятся характерные для Просвещения рассуждения о человеческой природе. А «жизнь», о которой говорит биология XIX-XX вв. - не тот же объект, что растения и животные, о которых говорит естественная история XVIII в.

Фуко осуществил целую серию историко-научных и историко-культурных исследований, вдохновленных идеей проведения своего рода «археологических раскопок» предыстории понятий, используемых для описания человека в различных аспектах его биологического и социального бытия. Такова ведущая идея его «археологии знания»: не брать понятия как простые ярлыки для обозначения от века существующих и независимых от их восприятия в культуре данностей, но в ходе «культурологических раскопок» вскрыть их происхождение и законы функционирования.

При этом в его более поздних работах анализ дискурсов обогатился таким существенным аспектом, как рассмотрение их в неразрывной связи с отношениями власти. Он рассматривал широкий класс дискурсов как дискурсы осуществления власти. В число таких дискурсов включаются, например, осмотр лечащего врача и опрос им больного, тюремный распорядок или архитектурные принципы устройства исправительных заведений, закрытых учебных заведений или клиник.

Учреждения такого рода - Фуко называет из «дисциплинарными институтами» - создают особое «дисциплинарное пространство». Пространство внутри тюрьмы, казармы, больницы, психиатрической лечебницы, учебного заведения заполняется людьми, которым вменяется обязанность - под страхом наказания того или иного рода - подчиняться правилам внутреннего распорядка, т.е. соблюдать требующуюся данным учреждением дисциплину. Человек во всех заведениях такого типа несвободен. Он - объект отношения власти. Это отношение пронизывает все дисциплинарное пространство: даже архитектура подобных заведений подчинена стремлению сделать находящегося в нем человека объектом непрерывного надзора и контроля.

Принципы этой дисциплины, в частности, размещения людей в таких пространствах (что равнозначно их классификации) воплощают представления властной инстанции о своих функциях и об объектах их осуществления. Следовательно, тут мы имеет дело уже не просто с властными отношениями, но с особым образованием, для которого Фуко ввел термин «власть-знание». Это такое знание, которое непосредственно определяется целями и задачами власти и присущим ей аспектом видения своих объектов. Если верно, что любое познание само формирует свой предмет познания, то же самое делает и власть. Она изучает подвластных ей людей, но, образно говоря, не как вещи в себе, а как явления в определенных дисциплинарных институтах. Помещение людей в дисциплинарные институты и навязывание им определенных режимов - это есть один из способов, какими власть «укладывает» явления в свою, образно говоря, «априорную форму созерцания». Разумеется, и проявления власти, и формы существования власти-знания шире, чем дисциплинарные институты. Однако на примере дисциплинарного института проще всего пояснить понятие власти-знания. Недаром власть, сложившаяся в новое время, тяготеет к созданию дисциплинарных институтов

Власть-знание - это такое знание, которое развивается и обогащается путем сбора информации и наблюдений за людьми в функции объектов власти - например, находящихся в специфической и достаточно неестественной ситуации дисциплинарного института. Фуко подчеркивает, что одна из функций всех дисциплинарных институтов современного общества - это сбор статистических данных и создание определенных массивов знаний о своих объектах. Власть-знание - это также и власть, существующая и реализующая себя в форме знания - особого знания о людях, неразрывно связанного с существованием и воспроизводством властных структур.

Дисциплинарная власть формирует власть нормы. Норма становится принципом принуждения. Дисциплинарная власть вырабатывает также особую технику для постоянного контроля над соответствием своих объектов заданной норме. Это смотр (в частном случае - медицинский осмотр, военный смотр-парад или экзамен в учебном заведении). В смотре-осмотре-экзамене наиболее явным образом сочетаются отношения власти и отношения знания. И такая парадигма, по утверждению Фуко, существенно повлияла на дальнейшее развитие знания о человеке.

Так, на развитие медицинского знания оказала решающее влияние организация госпиталя как «аппарата осмотра». Это сформировало медицину как деятельность с объектами (человеческими телами) которые постоянно «открыты для осмотра».

Школа становится в XVIII в. аппаратом для непрерывной экзаменовки. Если в средневековом институте ученичества корпорация контролировала только конечный результат, то школа Нового времени состоит из непрерывных экзаменов. Процедура экзаменовки встроена в сам процесс обучения, составляет его органическую часть. Эта ситуация дала начало педагогике как науке.

В процедуре смотра-экзамена обращают на себя внимание следующие специфические черты. Традиционно, себя демонстрировала власть. Это на нее, пышно украшенную знаками и атрибутами власти, надлежало смотреть управляемым. Смотр переворачивает это отношение. Власть заставляет свой объект демонстрировать себя. Она налагает на подвластных «обязанность быть осматриваемыми». Смотр-экзамен также вводит индивида в поле документирования. Результаты смотров, осмотров и экзаменов записываются, сохраняются, собираются досье, архивы. Регистрируются симптомы, болезни, поведение, способности, достижение в выполнении заданий и овладении знаниями и навыками и т.д. Если раньше честь быть записанной и внесенной в архивы принадлежала только власти, то в новое время это отношение обращается. Если раньше запись была знаком отличия, она делалась для памяти и возвеличивания, то теперь она становится инструментом объективации и подчинения. Смотр и запись конституируют индивида как «объект описываемый».

Смотр и документация переворачивают также и отношение индвидуализации. Если в прежних формах власти, включая и монархическую, индивидуализировалась власть, а ей противостояла масса подданных, то теперь процедура смотра и записи превращает каждого индивида в «казус» и как таковой он становится объектом власти и знания. Индивидуализируется уже не власть, а подчиненные.

Это имеет важные следствия для знания о человеке. Индивидуализируются и описываются прежде всего дети, заключенные, психические больные, вообще больные, нищие, бродяги и вообще люди с отклоняющимся поведением. А когда речь зашла об описании взрослого, психически нормального и законопослушного человека, то и его стали описывать сквозь призму того, что в нем от ребенка, к какой мании он неявно склонен, какое преступление он втайне желал бы совершить. «Все науки, познания и практики, - заявляет Фуко, - в название которых входит корень «психо» находят свое место в этом историческом переворачивании процедур индивидуализации. В тот момент, когда совершался переход от исторически-ритуальных механизмов формирования индивидуальности к научно-дисциплинарным, когда «норма» заняла место «предка», а мера соответствия норме - место статуса, когда место индивидуальности человека известного заняла индивидуальность человека вычислимого, в этот момент и стало возможным формирование наук о человеке, ибо именно тогда была запущена новая технология власти и новая политическая анатомия тела». «Пора наконец перестать описывать действия власти в терминах «не»: она-де не дает, не позволяет, исключает, подавляет, запрещает, отрывает, маскирует или скрывает. На самом деле, власть производит; она производит реальность; она производит область своих объектов, а также методов добывания истины относительно них».

Размышления Фуко над продуктивной функцией дисциплинарной власти заставляют задуматься над опасностью наивного натурализма в социо-гуманитарном знании, выражающегося в представлении, что это знание относится к самоочевидной и совершенно независимой от процедур построения знания о ней данности - человеку.

Литература

1. Фуко М. Воля к истине: по ту сторону знания, власти и сексуальности. М., 1996.

2. Фуко М. История безумия в классическую эпоху. СПб., 1997.

3. Фуко М. Рождение клиники. М., 2010.

4. Фуко M. Надзирать и наказывать. Рождение тюрьмы. M., 1999.

Размещено на Allbest.ru