Анализ механизмов социокультурной детерминации познания в его движении к науке

Европейский тип включения индивида в социальное целое, который впервые оформляется в античной цивилизации, строится на признании человека субъектом и объектом безличных, равнообязательных для всех законов социального бытия, существом, способным самоопределиться в выборе профессионально-гражданского поприща в силу универсальности своей природы. Уже у Гомера герои демонстрируют совмещение в одном лице нескольких профессий. Особенно преуспевает в этом Одиссей, сочетающий в себе такие профессии, как земледелец, плотник, царь, пират, воин, навигатор, дипломат и политик.

На роль фактора, объясняющего утверждение универсально-понятийного способа кодирования социального знания, претендует пиратство, естественно возникающее из особенностей экологической ниши греческой традиционной социальности. Последняя, в отличие от социальности континентального (Египет, Двуречье, Китай) или островного типа (Цейлон, Ява), является морской, причем не просто морской в привычном смысле этого слова: ведь Эгейское море настолько забито островами, что нет такого места, откуда не были бы видны один-два соседних острова. Отмеченная особенность географического ряда не позволяет осуществлять маневр воинами-профессионалами, располагая их в потенциально угрожаемых местах (опасность может последовать отовсюду) и тем самым подталкивает социальность к трансформации в направлении совмещении в одном лице нескольких профессий, одна из которых - воин.

Другим основанием рациональной культуры предстает развитое ремесленное производство. Утверждение ремесленного производства в качестве системообразующего уклада хозяйственной жизни античной Греции означало смену вектора порождения и воспроизводства потребностей с биологического, естественного для земледелия (а еще раньше - для собирательства, охоты), на социально-культурный. Ремесленное производство и его результативность не определяются жестко природными условиями, но напрямую зависят от профессионализма субъекта труда, применяемых технологий, которые не обязательно должны быть продуктом самостоятельного изобретения. Структура ремесленного производства опять-таки не привязана жестко к природным факторам жизнедеятельности этноса: оно может быть сориентировано на другие рынки сбыта; кроме этого она (структура) задается динамично меняющейся конъюнктурой рынка, побуждая ремесленника переходить на новые виды изделий, пользующиеся спросом. Ситуации риска, с которыми часто сталкивается ремесленник, культивируют в нем такие качества, как предприимчивость, энергичность, решительность, способность совершить выбор, открытость к новациям.

Одним из следствий превращения ремесла в важнейший вид хозяйственной деятельности явилось выделение из круга ремесленников и их семей группы лиц, занимающихся сбытом производимых товаров. В эту группу рекрутировались наиболее энергичные и предприимчивые личности. Занимаясь своей профессиональной деятельностью, связанной с реализацией товаров, они должны были хорошо знать обычаи и традиции других народов, право, систему налогов и таможенных сборов государств, являющихся ареной приложения торговых интересов. Сравнение постигнутых на собственном опыте цивилизаций и культур со своими собственными приводило к размыванию представления о собственных ценностях как абсолютных и высших, к принятию «чужого» как одного из множества возможных состояний. логика наука социокультурный познание

Развивающаяся торговая жизнь требовала самого серьезного отношения к прогнозам в отношении поведения рынка, спроса на определенные виды товаров, что вызвало отличную по отношению к пророчествам оракула оценку знаний. Формирующийся в античности тип личности дает нам третью составляющую объяснения дивергенции античности и традиционного общества и сдвига от мифа как способа обоснования традиционной социальности к логосу и философии, обосновывающей универсально-понятийный тип социального кодирования.

Укоренившееся в европейском мышлении со времен античности понимание человека как активного деятеля, преобразующего пассивные вещи, радикально отличается от понимания человека в культуре древнего Востока. Если идеалом человеческого бытия в античности выступает самореализация в деятельности (активном преобразовании мира, покорении пространства, испытании судьбы и т.п.), то на Востоке за идеал почитается вживание в сложившуюся среду и погружение в свой внутренний мир.

Античный человек - личность героическая, обладающая автономией воли, способная на своеволие, действующая наперекор объявляемой воле богов. Корни автономии личности и античного индивидуализма обнаруживаются в феномене античного пиратства, на палубе пиратского корабля. Пиратское ремесло, как и грабеж вообще, порождая скачкообразный рост бдительности и появление новых и более изощренных мер защиты, сталкивает личность с отклоняющимися от тяготеющих к типичным ситуациями.

Четвертой составляющей сдвига к рациональному типу культуры выступает полисная форма организации социальной жизни, порождающая демократию как принцип политической жизни и культуры в целом.

Перебираясь на сушу и превращаясь в гражданина (живущего за счет награбленного или занимающегося торговлей, ремеслом и т.п.), пират вставал перед необходимостью смены жизненной стратегии: действия «по слову» обеспечивают приобретение богатства, но безбоязненно распоряжаться им, увеличивать и передавать своим наследникам возможно только в рамках иной традиции - закона. Превращение пирата (разбойника) в преуспевающего обывателя формирует рациональное отношение к прогнозу и необходимость отстаивания правового начала.

Гражданин полиса чувствовал себя не каким-то ничего не значащим орудием в системе безличной и независимо от него действующей государственной машины, но ценной и самозначащей личностью, могущей оказывать влияние на ход событий. Отмеченное отношение к государству находит свою форму в демократии.

Политическая демократия утверждает принципиальное равенство всех людей. Разумеется, речь не идет об уравнивании людей по их качествам, а о воплощении одного и того же онтологического принципа человечности.

Она также вводит признание автономии индивида, самобытности, присущей всякой личности как элементу общества, индивидуальной ответственности за деяния.

Демократия представляет свободной личности значительный простор для реализации творческих способностей в различных сферах деятельности; одной из таких сфер самореализации личности, повлиявшей в сильной степени на становление канона доказательности, было отстаивание правового начала как принципа государственной жизни, ограждающего общество и граждан от произвола, объединяющего всех законом и, в свою очередь, нуждающегося в защите от посягательства на его основы. Итогом сложившейся социокультурной ситуации явилось изобретение рассуждения. Слово как основная форма бытия мысли обладает силой имперского принуждения не потому, что оно произнесено во дворце царя, но потому, что обладает присущей ему мускульной атлетикой, которую нужно выявить, используя особые процедуры.

Автономные личности, своеобразные социальные атомы, самодостаточные и самодовлеющие монады открыли единственно приемлемый для всех участников коммуникации способ общения, который базируется на имперсональных процедурах, -- на логике. Ссылка на личность Бога, мифологического предка, легендарного героя не может быть признана состоятельной, так как автономная личность усмотрит в этом принижение собственных прав. Позорно склониться перед авторитетом; нет ничего зазорного в том, чтобы склониться перед силой логических аргументов.

Третий параграф «Сущностные черты античной культуры» посвящен раскрытию уникальности культуры античности, сделавшей ее родиной философии и науки.

Диссертант связывает уникальность античной культуры с архетипом коллективного бессознательного -- представлением об изначальном Хаосе, из которого мир возник и который может поглотить его, а потому нуждается в обуздании. Несовершенство, неупорядоченность изначального состояния мира требовала от человека осуществления в отношение вещей и других людей принципа оформления, упорядочения.

Представление об изначальности Хаоса породило и веру в действенность «борьбы» как главного способа решения проблем. При этом в отличие от Востока, который принцип борьбы адресует самому человеку, призывая его сопротивляться мертвящей лени, косности, апатии, глупости, античность делает борьбу одним из онтологических принципов (Гераклит) и, сопрягая ее с человеком, обращает вовне.

Отсутствие представления об изначальной неупорядоченности мира, свойственное культуре Китая, порождает нежелание его переустройства: оно обернется лишь неизбежными жертвами. Напротив, человек античной культуры, вынужденный противостоять враждебному Хаосу, готов к этим жертвам в ходе создания Космоса. Выступающий как в максимальной степени активное действующее существо, использующее силу Логоса, человек задает содержание фундаментального цивилизационного принципа активизма, без учета которого невозможно понимание культуры античности, предстающей предпосылочной основой науки. Фундаментальными чертами культуры, устремленной на обуздание Хаоса, выступают рациональность, просматривающая в освобождении от сакрализации обычаев, традиций социальных норм и укладов и безусловном доверии разуму, в признании за ним права трезво судить о делах человеческих и божественных; эстетизм, выражающийся в ориентации на поиск совершенных форм; «нормальность», или парадигматизм, состоящий в отыскании образцов, позволяющих разнести многообразие явлений культуры по соответствующим доменам; авторство, отливающееся в феномен ответственности творца за свое творение и побуждающее его (автора) к созданию классически завершенных произведений; инновационность, проявляющаяся в продуцировании новых социокультурных форм, подрывающем традиционализм; гетерогенность, обеспечивающая обогащение исходных принципов самоорганизации культуры и подпитку одних сфер культурного творчества другими; демократизм и открытость, снимающие демаркацию между «столицей» и «провинцией» и толкающие культуру на путь заимствований у других, на путь ученичества.

Выявление системы сущностных характеристик античной культуры позволяет перейти к рассмотрению конкретных феноменов социокультурного пейзажа, в которых отмеченные принципы античной культуры находят адекватную форму бытия и органическое единство которых обеспечивает становление научно-рационалистической парадигмы в познании.

Третья глава «Античная рациональная культура и социокультурные предпосылки становления науки» посвящена раскрытию форм воздействия на процесс становления науки таких социокультурных феноменов, как греческий язык, миф и религия.

В первом параграфе «Греческий язык: слово и письменность как способы бытия мысли и детерминанты становления научного познания» выявляются достоинства греческого языка, сделавшие его первым языком науки, раскрывается потенциал таких способов его бытия, как слово и письменность для процесса становления науки.

Интимная связь языка и мысли, подчеркиваемая В. Гумбольдтом и представленная в миросозерцании народа как творца и носителя языка, подтверждается и современными лингвистическими исследованиями, выделяющими особый тип ментальной деятельности - лингвокреативное мышление. Именно оно ответственно за порождение новых языковых сущностей посредством трансформации уже имеющихся в языке единиц, и оно же творит образ мира, в каждом языке отображенный по-особому. На основе этого образа, сотворенного и записанного в языке, мы можем членить континуум окружающего мира.

Известно, что древние греки, сравнивая свой язык с другими, ставили его на недосягаемую высоту. В начале ХХ века тонкий знаток античности Ф.Ф. Зелинский, различал два типа языков -- сенсуалистический и интеллектуалистический и, относя греческий язык ко второму типу, выделял свойственные ему 4 достоинства.

Первое раскрывается посредством времен и наклонений. Времена позволяют распределять события по разным типам, распознавать их, например, по отношению к будущему. Наклонения же как языковой феномен выражают устремление рефлексии к иным, кроме засвидетельствованного органами чувств, вариантам действительности. Появление философских учений, каждое из которых представляет собой возможный мир, отличный от наличного, и науки, моделирующей схемы возможных предметных взаимодействий, оказывается релевантным сущностной ориентации языка.

Второе достоинство греческого языка состоит в том, что он дает достаточно полную систему звуков, которые в процессе трансформации в письменность становятся идеальным средством превращения речевого потока в чеканные формы текста.

Третье достоинство состоит в системе спряжения, которая за счет операций с неизменным корнем посредством прибавления частиц, выражающих время (так называемая «примета времени»), наклонение (так называемая «тематическая гласная»), лицо и число («окончание»), позволяют адекватно выразить действие.

Четвертым достоинством является отсутствие в нем переводных слов, пришедших из других языков.

Наибольшую степень совершенства греческий язык обнаруживает в сфере грамматики, являясь «донором» для других языков, заимствующих у него грамматические формы. Преимущественная грамматичность греческого языка имеет в контексте исследуемой проблемы генезиса науки особую ценность, поскольку грамматика есть первый опыт логики, извлекаемый из работы с языком. Формализм грамматики есть лингвистическая онтология логики, фигуры же логики являются результатом опредмечивания грамматики; не случайно Аристотель исследует силлогистику на языковом материале, на движении мысли в предложениях-суждениях.

Диссертант, характеризуя естественный язык как орудие интеллектуальных сил человека, раскрывает потенциал слова и письменности как форм бытия греческого языка.

Парадигма слова как фундаментальной формы бытия мысли определяет ряд особенностей мыслительной культуры античности, задававших путь движения к науке.

Во-первых, мышление в горизонте парадигмы слова, не будучи озабочено вопросом ответственности за высказанное, реализует свою энергию в продуцировании вариантов, в которых улавливаются оттенки, нюансы имени. Произнесенное слово умирало в ситуации говорения, и его создатель мог не опасаться, что ему впоследствии будет предъявлен счет за неточность его (слова) употребления.

Во-вторых, древний грек, вскормленный культурой слова, творит с помощью слова космос. Именно слово, обладающее удивительной способностью улавливать связи между казалось бы совершено не связанными явлениями, позволяет увидеть мир связным целым. Достигается это с помощью иносказания, представленного в сравнении, олицетворении, метафоре. Перенесение черт одного предмета на другой позволяет приравнять друг к другу принадлежащие разным классам явления и тем самым подняться до идеи наличия единой всему миру основы, объединяющей разнородные виды объектов. Античная литература, представляющая собой сокровищницу метафор, готовит почву для появления понятий как логических конструкций.

Приживление и распространение письменности в горизонте греческой культуры подпитывалось по меньше мере тремя обстоятельствами:

а) потребностями полисной жизни, немыслимой без юридической и «бюрократической» документации. Юридический документ, жестко фиксирующий права и обязанности сторон и исключающий всякую личную компоненту, с одной стороны, и «бюрократический» циркуляр, функционирующий в системе управления и переводящий всякое содержание в безлично-долговременную форму -- с другой, были питательной почвой практики «омертвления слова и расцвета грамотности;

б) преимуществами изобретенной греческой алфавитной письменности, в которой фиксируются не только согласные, но и гласные фонемы. Фиксация в греческой письменности всех фонем, особенно гласных окончаний, несущих основную смысловую нагрузку, сняла требование домысливания текста и сделала письменность средством предельно адекватной передачи содержания фиксируемых реалий;

в) появлением особого типа интеллектуалов-ученых, которые, подобно Аристотелю, не довольствуясь ближайшим интеллектуальным окружением - в этом случае контакт может быть осуществлен посредством слова, - вынуждены обращаться к регулярному чтению. Свиток, книга начинают цениться за возможность возврата к проблеме в ситуации нового метасемиотического контекста, обеспечивающего движения мысли по новой линии.

Создание греческого алфавитного письма обеспечило формирующееся научное сообщество высокоточным инструментов фиксации исследуемых ими объектов и их связей, а также способствовало росту научных коммуникаций и трансформации творческой деятельности из организованных по принципу школ - форм, возглавляемых авторитетным учителем, в индивидуально-личностную форму.

Во втором параграфе «Античный миф и формирование рационально-логического способа познания» раскрываются особенности античного мифа, обеспечившие ему значение «питательного раствора», в котором возникает философия и начала логики.

Диссертант рассматривает миф как вид духовного производства. Возникая в условиях бессилия человека перед силой обстоятельств, он представляет собой конструирование мира с позиций оптимизма, форму победы надежды над обрекающим на неудачу отчаянием. Этим и объясняется особая -- энигматическая логика (Я.Э. Голосовкер), или логика желания, для которой характерно снятие всяких запретов, налагаемых здравым смыслом.

Миф также предстает древнейшей формой объективации идеи единства, целостности мироздания. Проглядывающее в этом представлении стремление человека выйти за пределы наличного знания и опыта, понять и объяснить устройство мира в расширенных до каких-то абсолютов границах отливается в нацеленность сознания на создание стройных моделей окружающей человека действительности, в которых все явления будут упорядочены, разнесены по определенным разрядам в соответствии с каким-то фундаментальным принципом.

Типичным способом описания реальности в языке большого числа существовавших архаических культур является обращение к принципу двоичности, к языку бинарных оппозиций. Сами вводимые мифологическим мышлением оппозиции разделяются по крайней мере на две большие группы: в первой представлены фиксируемые на чувственном уровне органами чувств противоположности (типа «сухой- влажный», «мягкий-твердый», «тихий-громкий»), вторую составляют оппозиции, раскрывающие неочевидную логику форм (типа «внутренний-внешний», «непрерывный-дискретный», «совместный-несовместимый»). Тем самым за логикой чувственно фиксируемых качеств угадывают глубинные слои мироздания, требующие концептуальных процедур.

Диссертант отмечает способность мифологического мышления при всей свойственной ему конкретности и опоре на непосредственные переживания к обобщениям, что находит свое объяснение в символической природе мифа.

Миф, задавая систему мировоззренческих координат, подводит под нее основание традиции как формы социального кодирования, обеспечивающего своим авторитетом непререкаемость действия социокультурных форм и ценностей. Незыблемость традиции достигается посредством тотальной сакрализации. Ценность сакрализации состоит в том, что она позволяет вырваться за тесные рамки обыденного, эмпирического бытия. Человеческое знание, для того чтобы стать научным и научиться работать не с реальными предметами, а с их идеальными заместителями, должно было пройти школу сакрализации.

Античная мифология демонстрирует, в сравнении с подобными же духовными феноменами цивилизаций Востока, высокую развитость, выражающуюся в незначительном числе зооморфных персонажей мифологии, что свидетельствует о разрыве человеком пуповины, связывающей его с природой.

Другой отличительной чертой античной мифологии, объясняющей ее неубывающую притягательность в горизонте западной культуры, выступает инстинктивная устремленность к мудрости, разуму.

Воздействие античной мифологии, сложившейся на почве рациональной культуры, на процесс закладывания основ рационально-логического мышления, осуществляется по нескольким линиями.

Первая связана с использованием в мифе логической модели объяснения, аналогичной применяемой в науке, что обнаруживается уже в сюжетах «Илиады», в которых сквозь накал страстей четко проступает скелет силлогистики с ее жесткими фигурами (спор Ахиллеса с Агамемноном -- I, 219; XVII, 125-130 и др.).

Вторая линия обнаруживает себя в явлениях самоустранения мифических персонажей в случаях неспособности исполнить предписанные им функции (сфинкс должен задавать людям загадки, которые не могут быть разгаданы, но Эдип делает это, и сфинкс бросается в пропасть; сирены своим сладкозвучным пением должны увлекать мореплавателей на гибель, но Орфей избавляет аргонавтов от соблазна, и сирены сами бросаются в море; Симплегады должны разбивать корабли, но аргонавты, воспользовавшись советом Финея, избегают участи быть потопленными, и Симплегады, разойдясь, навсегда застывают в неподвижности). Все перечисленные сюжеты могут быть интерпретированы как проявления процесса кристаллизации начал логики - закона тождества, закона противоречия из смутных смыслов мифологии.

Третья линия представлена в феномене подведения многообразия проявлений природных и социальных форм под общий для них образ, обозначаемый словом и персонифицируемый в мифическом персонаже. Все феномены произрастания, возрождающейся и умирающей природы обобщаются в слове Деметра, а все разнообразие форм военного искусства - в слове Арес. Описываемая деятельность обобщения имеет свои корни в особенностях первобытного мышления, которое не знает отвлеченных понятий.

Четвертая линия воздействия связана с трансформацией образа в понятие. Так, движение по «кривой смысла» системы образов темы «видение-зрение», начавшись с фигуры Циклопа, которому открыто лишь внешнее виденье и который слеп перед умом Одиссея, включает в семантический круг Аргуса, Гелиоса, Линкея, Эдипа, Тиресия, Пенфея, Кассандру, Ликурга, Дафниса, Феникса, Финея, Меропу, Ориона, Эдипа, на котором круг замыкается. Начав с внешнего виденья, не гарантирующего от слепоты (таков зрячий Эдип) и представленного множеством проявлений, пройдя через виденье - ведение аэда, одержимого мечтой и творящего в состоянии вдохновенья, через виденье в экстазе, в диониссийском исступлении (мнимое знание безумца), логика мифа приходит к внутреннему виденью Тиресия и Эдипа, обладающих даром зрячей слепоты. Итогом работы мифа явилось возникновение смыслообраза, в котором угадывается присутствие понятия «знания» как сложного явления, включающего в себя представления о способах и средствах его получения, а также о высокой плате за обладание им.

Пятая линия, реализуемая в сакрализации как сущностной черте мифологического мышления, обнаруживает себя в пифагореизме. Пифагор, привив на античную почву древнеегипетскую традицию, состоявшую в сакрализации чисел, дал начало рождению совершенно новой идеи: число есть первоначало мира. Число как первоначало управляет миром, поддерживает в нем порядок и гармонию. Числовая гармония определяет гармонию космическую. Оперируя числами и выявляя все новые соотношения между ними, Пифагор делает ряд математических открытий, положив начало современной науке.

Диссертант заключает, что противоположность научного и мифологического способов мышления не мешает им смыкаться в акте творчества, в котором переплетаются рационально-логическое и иррациональное. Античный миф, одними сторонами практики мыследеятельности блокируя становление научно-рационалистической парадигмы в познании, другими содействовал ее складыванию.

В третьем параграфе «Античная религия и генезис научного познания» выявляются особенности религии как формы мировоззрения и механизм ее воздействия на познание.

Религия -- продукт более поздней стадии эволюции человеческого общества. Разум открывает закономерности бытия, которые осознаются как границы возможностей человека. Признание границ становится законом внутренней жизни религии и законом ее пребывания в мире: она обречена проводить тонкие грани (границы) между кредо и ересью, каноном и апокрифом, традицией и модернизацией, верой и суеверием, праведностью и грехом, добром и злом, боговым и кесаревым и т.п. Для успеха этой деятельности она должна вводить четкие, достаточно точно прочитываемые критерии, а тем самым - ограничивать права сердца как обители веры и признавать права разума. Религия в сравнении с мифом более рассудочна, систематизирована, логизирована, пусть и в разной степени в разных системах.

Диссертант выделяет три черты, разительно отличающие античную религию от восточных и позволяющие сделать вывод о ее особом значении в процессе возникновения науки.

Во-первых, античная религия содержит развитый элемент иронии в обращении человека с божествами. Ирония, свойственная греческому интеллектуальному и поэтическому началу, приводила к недопустимым вольностям в отношении богов. Это заметно уже у Гомера, антропоморфизирующего богов и тем самым снимающего их олимпийскую недосягаемость. Античные боги не требовали того всепоглощающего сосредоточения помыслов на божестве, которое свойственно ближневосточным религиям (уместно в этой связи вспомнить о древнеегипетском культе мертвых), или того поистине сверхчеловеческого по своей силе чувства отвержения сансары, которое свойственно буддизму. И в том, и в другом случае речь идет о подчинении мысли религии, о ее включении в орбиту религиозных образов и канонических схем, в пространстве которых человек ищет ответы на смысложизненные вопросы своего бытия.

Во-вторых, античная религия не сращена с силой государства и вследствие этого не обладает возможностью вмешиваться во все проявления интеллектуальной жизни общества и нивелировать их. Это создавало благоприятные возможности для безболезненного освобождения мысли от жестких рамок религиозно-мифологического миропонимания.

В этой связи уместно упомянуть об особом статусе жречества в античном обществе. Античное жречество не было сословием, кастой, обладающей внутренним механизмом рекрутирования, оно не было священством в нашем понимании, так как жрец и жрица избирались на свои должности народным голосованием. Результатом подобного статуса жречества явилось отсутствие у него претензий на обладание высшей истиной в мирских делах и стремления подчинить светскую жизнь во всем многообразии ее проявлений религиозным нормам.

В-третьих, античная религия есть по преимуществу религия света, порядка, логоса. Это обнаруживается в целом ряде феноменов: а) боги греческого Олимпа чуждаются подземной тьмы, хаоса, хтонических чудовищ (побежденные титаны низвергнуты в Тартар как место обитания богопреступников); б) уже в гомеровскую эпоху разум считается единственным средством спасения мира от распада. Ищущий спасения от титанов Зевс обращается к Ночи за советом, как достичь постоянного владычества над богами, и получает его (совет) в виде рекомендации охватить золотой цепью Эфира (Интеллекта) всю вселенную; в) душа античной религии представлена Аполлоном, олицетворяющим созданный людьми порядок полиса и гармонию космоса. Он воплощает в себе принцип красоты, завершенности, оформленности, меры.

Результатом отмеченных особенностей античной религии явились культивируемые в массовом сознании пиетет перед разумом, убеждение в способности рациональными средствами выразить гармонию мира, отсутствие развитых магических элементов в самой религии и культуре в целом.

Завершая рассмотрение участия античной религии в становлении научного познания, диссертант заключает, что оно (участие) связано со слабостью религии как социального института - естественное следствие установок рациональной культуры - и ее неспособностью подчинить себе мысль, заставить ее вращаться в кругу религиозных образов.

Четвертая глава «Социокультурные условия процесса формирования научно-рационального познания: проблема форм детерминации» посвящена раскрытию форм детерминации искусством и философией процесса становления науки и реконструкции формирования канонической формы организации научного знания.

В первом параграфе «Античное искусство и генезис научного познания» рассматриваются формы воздействия искусства на процесс движения мысли к науке.

Диссертант исходит из признания воздействия на этапе становления науки установок искусства на содержательные и формальные черты научного познания.

Искусство представляет собой живую ткань античной культуры, что выражается в отношении к чувственному космосу как основному и главному произведению искусства. В свою очередь пластическое мироощущение греков, в горизонте которого человек решительно все на свете воспринимает вещественно, телесно, направляет деятельность во всех ее ипостасях в производственно-техническом направлении. Искусство и наука, как и искусство и ремесло, здесь не различаются и терминологически, и фактически. Создание вещей, мыслей и образов строится по единому принципу производственно-технического оформления, что и закрепляется единым термином techne. Естественно, следовавшее этой традиции искусство толкало и научное познание на путь поиска канонической правильности, приведшей к складыванию норм и идеалов научного исследования.

В контексте исследуемой проблемы социокультурной детерминации становления науки попытаемся выделить каналы, по которым осуществлялось воздействие искусства на становящееся научное познание.

Во-первых, искусство подготавливает складывание исследовательской позиции, которая будет оформлена философией. Аналогом исследовательской позиции теоретического мышления на почве литературы выступает как существеннейшая часть словесного искусства пластически-объективирующее описание, «экфрасис», вырастающий из отстраненного, отрешенного, лишенного корысти всматривания в мир.

Античная литература дает зрелую форму позиции интеллектуального отстранения. Начало ее эволюции как инструмента познания лежит в лоне искусства, синтезировавшего моторно-осязательный и оптический принципы восприятия мира и открывшего новый способ конструирования мира, в котором точка зрения художника оказывается вне изображаемого объекта.

Дистанцированность как конструктивный принцип отчетливо просматривается в ваянии. Существуя как замкнутая, самодостаточная монада, погруженная в свою внутреннюю жизнь, греческая статуя открыта для созерцания, позволяет любоваться собой, приобщаться к возвышенной красоте.

Во-вторых, античное искусство, выступая способом моделирования мира, предстает и способом производства научных знаний. Подсознательно относясь к миру как художественному произведению, рассматривая его по аналогии с храмом или совершенной статуей, античные мыслители формировали установку на поиск числовых соотношений, выражающих гармонию, которым будут подчиняться и рукотворные храмы и статуи.

Суть математического закона конструирования храма заключается в модульном исчислении пропорций, согласно которому за основу берется определенная мера (модуль), например, ширина колонны у ее основания, и далее высчитывается, сколько раз этот модуль уложится в высоте колонны, ширине проемов между колоннами, с тем чтобы храм был соразмерным в своих частях и в целом.

В-третьих, античная литература, выросшая из активной жизни слова как способа бытия мысли, предстает, в контексте проблемы социокультурной детерминации генезиса науки, в двух ипостасях: как инструмент разума, способный точно описывать явления, не задаваясь вопросами причин их состояния и тем самым подталкивая научное познание к отысканию оных, и как творец образно-метафорического стиля описания, позволяющего за банальным и привычным увидеть новые пласты значений и связей и подводящего тем самым формирующееся научное познание к идее всеобщей связи.

Играющая метафорами античная литература становится школой подготовки к абстрактному, научному мышлению. Метафора употребляется в науке в ситуациях отсутствия термина для фиксации дотоле неизвестного явления. В этом случае мышление использует имеющийся лексикон, выбирает слово, значение которого способно навести на новое понятие. Превращение бытового слова в термин, обладающий однозначностью, намеренной фиксированностью, стабильностью, - идущая к этому долгожданному результату мысль впервые получает его в философии, - предполагает наличие особой зоны, в которой слова порывают со своей жесткой связью с бытовой практикой употребления, выходят из очерченных этой практикой берегов, начинают «игру в бисер» со смыслами, оттенками значений, улавливая тяготение слов к установлению общности явлений: это и есть зона метафоры.

В-четвертых, искусство античности, оформляя представления о прекрасном (человеческой фигуре, храме в целом) в систему канонов, толкало научное познание к поиску канонических образцов в сфере мысли. Идея пластически оформленного канона, сформулированная в искусстве, на почве «нормальной» культуры толкала математиков к созданию цельной, законченной, совершенной конструкции, своеобразного аналога возникших из сплава простоты, гармонии и величия античных храма и статуи.

Во втором параграфе «Античная философия как условие возникновения науки» раскрываются формы воздействия философии на эволюцию познания к науке.

Наиболее значимым вкладом философии в становление науки предстает открытие исследовательской позиции, без которой невозможно познание предмета собственно научными методами. Греки «высвободили для автономного бытия теоретическое мышление» (С. Аверинцев), превратив его в инструмент манипулирования сущностями.

Другим вкладом философии в становление науки является обоснование абстрактно-логической парадигмы складывающегося в античности познания. Весь массив философских учений роднят две устойчиво воспроизводящиеся черты: абстрактный характер принимаемого первоначала, из которого выводится все многообразие вещей, и принципиально антиутилитаристская установка.

По поводу первой из выделенных черт следует отметить, что она, составляя сущностную черту философского мышления, характеризует не только развитые философские системы, относящиеся к этапу философии как метафизики (Платон, Аристотель), но и учения, относящиеся к стадии ее формирования - стадии натурфилософии (Фалес, Эмпедокл, Анаксимен). «Вода» Фалеса представляет собой чистую абстракцию, в которой представлено одно, роднящее все возможные формы этой субстанции, свойство - текучесть, при отвлечении от других. Сознание, оперирующее подобными абстракциями, на почве собственно научного познания с легкостью начинает манипулировать «точками», «прямыми», «числами» и т.п.

Вторая черта философских учений объясняет принципиально антирецептурный характер философии, а в последующем и собственно научного познания. Своего рода взгляд с высоты птичьего полет, освобождающий мысль от частностей, способных ввести в искушение и обольщение мнимой значимостью, позволил умозрению перебрать все возможные комбинации сущностей и объяснений.

Философия оказывает детерминирующее воздействие на эволюцию мысли к науке своей антропологической ориентацией. Антропологическая ориентация познания стимулировала развитие собственно научного способа исследования и - опосредованно - возникновение его канонической формы - теории. Исследуемые в горизонте характерного для античности типа ориентации познания «объекты» - добро, справедливость, смысл жизни, счастье, невозмутимость духа и т.п. в силу свойственной им невещественности, идеальности представляли собой наиболее соответствующие научному способу познания формы. Тем самым исследовательское поле античной антропологической проблематики являлось идеальной экспериментальной площадкой для обкатки научных приемов познания.

Детерминирующим фактором становления науки выступает разработка философией проблематики идеала знания. Научное знание предстает как особый мир, обладающий «имперской» логикой, которой располагает разум и которая исключает субъективно-личностное начало в знании. Движение к подобному толкованию канона знания начинается с включения в философию лингвистической проблематики.

Гераклит, объявив Логос конституирующим принципом космоса, стал основателем понимания истинности имен «по природе». В этом случае природа, связанная в единство формализмом, требует от человека предельного исчерпания значения задаваемых ею знаков-имен; на нее же будет падать постоянное подозрение в утаивании тайн.

Введенному Гераклитом принципу «имен по природе» был противопоставлен демокритов принцип «имен по установлению».

Платон в «Кратиле», сочувственно относясь к гераклитовскому принципу, переводит проблему в иную плоскость, заявляя о необходимости познавать сущее из него самого и отводя диалектике как искусству оперирования чистыми идеями главную роль в раскрытии природы сущего. Разумеется, это не означает, что, придерживаясь диалектики, можно обойтись в познании без слов; это значит, что мышление как беседа души с собой не должно затрачивать всю свою энергию на поиск слов.

Философия оказала детерминирующее воздействие на становление науки и тем, что обосновала и реализовала в собственной мыследеятельности рационально-теоретическую парадигму как атрибутивную составляющую научного способа познаниями мира. Инкорпорирование в познавательную деятельность и культуру в целом рационально-теоретической парадигмы, благодаря которой осуществился переход от преднауки к науке, было реализовано в философско-методологических исследованиях Пифагора, Парменида, Платона и Аристотеля.

Фигура Пифагора представляет несомненный интерес в двух отношениях: сакрализацией числа и доктриной упорядоченного, законосообразного космоса, принимаемого за гармонию и число и постижимого лишь в терминах математики. Сакрализация числа прерывает характерную для techne традицию жесткой привязки знаний к предметным областям, к наличному опыту, их индуктивной заданности и вводит представление об абстрактной числовой действительности, скрывающейся за чувственностью.

С Парменида, признавшего тождество бытия и мышления, молчаливо или открыто провозглашаемая апелляция к разуму, оценка внутренней непротиворечивости учения, признания доказательства выше внешнего правдоподобия становятся нормой интеллектуальной жизни. Отныне способом постижения сущего, способом обоснования становится построение покоящейся на постулате как основании системы, не заботясь о ее соотнесении с эмпирическими данными.

Платон в своей скурпулезной философской работе соединяет и развивает парменидовскую и пифагоровскую эпистемологические традиции. Признание в качестве структурообразующего элемента бытия гипостазированного царства идей задает онтологию инвариантно умопостигаемого (ноэсис). Тем самым понятийные образования (идеи) наделяются значением родовых сущностей, постижение которых составляет цель познания.

У Аристотеля мысль о развитии науки в форме дедуктивных выводов из ее основоположений выражена предельно определенно. Предпринятая им классификация категорий имела своей целью выделение таких исходных положений, которые не могут быть определены через отнесение их к родовому понятию, но сами являются основой всех возможных определений. Тем самым было положено начало дедуктивной логике дискурсивного мышления как канону рационального познания.

В третьем параграфе «Формирование канона научности в контексте рациональной культуры» осуществляется реконструкция процесса выработки процедур познания, выражающего осознанную необходимость подчинения мысли дисциплине, формализму.

Диссертант подчеркивает овоздейственность этого процесса особенностями практической жизни, рациональной культурой античности. Признание практической обусловленности познания и науки является условием необходимым -- в противном случае придется для объяснения успехов греческого сознания в области отвлеченного мышления обращаться только лишь к прирожденным свойствам народного гения, -- но недостаточным для понимания генезиса науки.

Диссертант отмечает, что на Востоке еще не произошло конституирование науки в особую форму духовной деятельности: знания являются достоянием жрецов, обслуживая потребности культа или государственных чиновников, привязываясь к прагматике государственных интересов. Принадлежность знаний особому клану посвященных объясняет догматическую манеру изложения результатов вычислений, которая несла на себе печать кастовой системы, окружающей ореолом таинственности духовную сферу деятельности и усматривающей в превращении ее продуктов в догматы, элементы «символа веры» профессиональной группы лучший регулятор отношений внутри данной сферы, замыкающий ее на самое себя. Элементы научного знания здесь тесно переплетены с магией и суеверием, так как боги, контролирующие земную жизнь и покровительствующие наукам и искусствам, сами - маги. Возражением против определения существующего в древних цивилизациях Востока знания в качестве науки является также отсутствие какого бы то ни было подобия теории, интегрирующей почерпнутые из опыта зачатки знаний в логически завершенную систему.

Собственно научный способ исследования мира, его предметных связей является достижением культуры античной Греции. Познание, функционирующее в динамически развивающейся и ориентирующейся на обновление культуре, не довольствуется исследованием существующих форм практики. Идеализации науки и связанные с ними операции не привязаны жестко к наличному производственно-технологическому и социокультурному опыту. Это позволяет, с одной стороны, выводимые ранее непосредственно из практики первичные идеальные объекты переносить на новые предметные области. Тем самым наука выявляет схемы потенциально осуществимых схем предметных взаимодействий, совершая своеобразное заглядывание в будущее. С другой стороны, отсутствие жесткой сращенности идеализаций науки с наличными формами практики заставляет относиться к ним не как к образу предметов, а как к объектам особой реальности, обладающим относительной самостоятельностью и логикой развертывания своего содержания.

Для возникновения науки в культуре должен был сложиться такой стиль мышления, который, снимая ореол святости со ставших привычными форм и ценностей наличного уклада, формировал бы отношение к ним как одному из вариантов множества возможных состояний, вытекающих из некой сущности, принимаемой в качестве фундаментального основания объяснения мироздания. Подобный стиль мышления складывается в Древней Греции, а его истоки обнаруживаются в личности свободного гражданина полиса, сознающего свою индивидуальность, доверяющего разуму и следующего принципам демократической культуры. Сталкиваясь с подобными себе, он вставал перед необходимостью принятия механизма согласования поведения, деятельности и коммуникации. Таким механизмом, инструментом предстает изобретенное греками рассуждение, обладающее свойственным ему схематизмом, регулярностью применяемых процедур и позволяющее приходить к началам всякой предметной области, избегать ошибок и противоречий, получать доказанные истинные знания и - как итог - преодолевать своеволие, способное разрушить социальный порядок.

Древнегреческие мыслители, направляя усилия на выявление первых начал бытия, предаваясь постижению истины добра вообще, красоты как таковой, ввели в практику интеллектуальной жизни мир абстрактных понятий, абстрактно-логическое, теорийное моделирование мироздания и отдельных проблем.

Диссертант подчеркивает, что именно сознательное уклонение от погружения познания в область решения практических задач, создало возможность построить идеальную схему научного постижения мира и избежать тем самым движения познания по китайскому варианту, отмеченному рядом блестящих практических разработок (порох, бумага, компас, достижения в метеорологии и т.п.), но не поднявшемуся до абстрактно-логического, теорийного моделирования мироздания и отдельных проблем. Эта черта античного способа бытия мысли обнаруживает себя в построении не только математического знания, но и натурфилософских учений (Анаксагор, Демокрит, Эпикур), и в учении Архимеда о равновесии плоских тел, и в его гидростатике. Везде обнаруживает себя одна и та же технология: принятие определенных оснований, из которых в соответствии с правилами логики выводятся следствия.

Теория логического вывода становится каноном построения всякого научно-теоретического знания. Наука, в духе установок античной культуры, представляет собой последовательность высказываний, подчиняющуюся строгим правилам. Правильность рассуждения может быть проверена без обращения к опыту - путем выявления наличия или отсутствия противоречий, соотнесением его с правилами самого мышления.

Разработка Аристотелем процедуры построения научного знания, с наибольшей полнотой реализованной в геометрии, имела своим далеко идущим следствием для развития науки идею нормирования познавательной деятельности. «Начала» Евклида предстают знаковым для науки явлением: научное сообщество безоговорочно признает наличие идеалов и норм атрибутивной чертой научного исследования. Познавательные идеалы и нормы науки характеризуют ее как специфический тип познания, отличающийся от иных способов постижения мира - мифа, религии, искусства.

В античной науке закладывается идеал построения знания как дедуктивно развертываемой системы, включающей слой принимаемых без доказательства исходных посылок - аксиом, из которых в соответствии с правилами логики выводятся следствия. Наиболее яркой реализацией этого идеала явилась евклидова геометрия, ставшая эталоном теоретической системы.

Монографии и брошюры

1. Волков М.П. Генезис науки. Проблема социокультурных истоков (монография). - Ульяновск: УлГТУ, 2000. - 93 с. - 5,58 п.л.

2. Волков М.П. Античная наука как явление социокультурного ряда. Проблема генезиса (монография). - Ульяновск: УлГТУ, 2008. - 134 с. - 7,9 п.л.

3. Волков М.П., Сивоконь П.Е. Относительная самостоятельность исторического развития науки и культуры (глава в монографии) // О гуманизме в науке и культуре. - М.: Издательство Московского университета, 1982. - С.33-76. - 2,75 п.л. (авторство не разделено).

Статьи, опубликованные в центральной периодической рецензируемой печати ВАК РФ:

4. Волков М.П. Античное искусство как предпосылка становления научного познания (статья) // Вестник Тамбовского государственного университета. Серия: Гуманитарные науки. - Вып. 12 (56). Тамбов, 2007. - С.52-59. - 0,75 п.л.

5. Волков М.П. Исторические формы мировоззрения и логика эволюции культуры (статья) // Личность. Культура. Общество: Международный журнал социальных и гуманитарных наук. - Т.10. - Вып.4 (39). - М., 2007. - С.185-196. 0,5 п.л.

6. Волков М.П. Античный миф и формирование рационально-логического способа познания (статья) // Личность. Культура. Общество: Международный журнал социальных и гуманитарных наук. - Т.Х. - Вып.3-4 (42-43). - М., 2008. - С.219-226. - 0,5 п.л.

7. Волков М.П. Античная религия и процесс становления науки (статья) // Личность. Культура. Общество: Международный журнал социальных и гуманитарных наук. - Т.X. - Вып.5-6 (44-45). - М., 2008. - С.272-278. -0,5 п.л.

8. Волков М.П. Греческий язык и становление научного познания (статья) // Вестник Тамбовского государственного университета. Серия: Гуманитарные науки. - Вып.2 (58). - М., 2008. - С.275-281. - 0,7 п.л.

9. Волков М.П. Античная культура как основание генезиса науки: проблема сущностных характеристик (статья) // Вопросы культурологии. - №4. - М., 2009. - С. 4-8. - 0,5 п.л.

10.Волков М.П. Философия и генезис науки (статья) // Личность. Культура. Общество: Международный журнал социальных и гуманитарных наук. - Вып.2. - М., 2009. - С. 271-278. - 0,5 п.л.

Научные статьи и тезисы:

11.Волков М.П. Нормы научного познания как социокультурное явление (статья) // Философия и научный коммунизм: Межведомственный сборник. Вып.13. - Минск: Издательство «Университетское», 1986. - С.69-77. - 0,5 п.л.

12.Волков М.П. Античное искусство и генезис научного познания (статья) // Философия и современный мир: Межведомственный сборник. Выпуск 18. - Минск: Издательство «Университетское», 1991. - С.52-58. - 0,45 п.л.

13.Волков М.П. Античная философия и становление рационально-теоретической парадигмы в познании (статья) // Рациональность и ее метаморфозы: Сборник научных трудов. - Ульяновск: УлГТУ, 2000. - С.30-37. - 0,45 п.л.

14.Волков М.П. Греческий язык: слово и письменность как способы бытия мысли и предпосылки становления научного познания (статья) // Вестник УлГТУ: Научно-теоретический журнал. - 2002. - №2. С.4-14. 0,6 п.л.

15.Волков М.П. Личностно-мировоззренческая ориентация античного познания: тормоз или стимул развития науки? (статья) // Философия как феномен культуры (о методологии и методике обсуждения спорных вопросов). - Ульяновск: УлГТУ, 1994. - С.78-85. - 0, 45 п.л.

16.Волков М.П. Религия и генезис науки (статья) // Вестник Ульяновского государственного технического университета: Научно-теоретический журнал. - 2004. - №2 (26). - С.7-10. - 0,6 п.л.

17. Волков М.П. Формирование канона научности в контексте рациональной культуры (статья) // Вестник Ульяновского государственного технического университета: Научно-теоретический журнал. - 2007. - №4 (40). - С.19-24. - 0,65 п.л.

18.Волков М.П. Социальность античности как основание рациональной культуры (статья) // Образование. Наука. Культура: Сборник научных трудов. - Ульяновск: УлГТУ, 2009. - С.85-96. - 0,65 п.л.

19.Волков М.П. Цивилизация как понятие социального познания (статья) // Цивилизация как проблема исторического материализма. Ч.3. (Цивилизация и общественно-экономическая формация): Препринты докладов VI Всесоюзного координационного совещания «Цивилизация и исторический процесс». - М.: ИФ РАН, 1983. - С.58-63. - 0,3 п.л.